Император довольно хихикнул.

— Пойдемте, — шепнул Кристенсен, подталкивая ее вперед.

Старик был в ужасном состоянии. Кристенсен не видел его несколько недель. Фигура на троне больше всего напоминала мумию, извлеченную из склепа. Пустые глаза на землистом лице ничего не выражали, челюсть отвисла, бусинка слюны блестела в уголке губ.

Мисс Сойер отступила назад. Напрягшись, словно натянутая струна, она не могла заставить себя приблизиться к трону, но Кристенсен безжалостно тянул ее за собой. Он позволил ей остановиться, лишь когда от немощного императора их отделял какой-нибудь десяток шагов. От старика исходил сладковатый, тошнотворный запах.

— Что я должна делать? — в панике спросила она.

— Когда я назову ваше имя, подойдите К нему, сделайте реверанс, если умеете, затем отойдите назад. Все.

Она кивнула.

— Ваше величество, — громко произнес Кристенсен, — полномочный посол республики Монтеррей, сенатор Сойер свидетельствует вам свое почтение.

Сдерживая дрожь, она шагнула вперед, присела в реверансе и повернулась, чтобы отойти, но тут голова у нее закружилась, и она слегка покачнулась. Кристенсен мгновенно оказался рядом и, поддерживая потрясенную мисс Сойер, помог ей сойти с возвышения. Император снова издал бессмысленный смешок, напоминавший кудахтанье.

— Давно он в таком состоянии? — спросила она.

— Два или три года, а может и больше. Полном маразме. Естественные отправления совершает под себя. Думаю, вы успели это заметить. Мне очень жаль, но я предупреждал вас. Я же говорил, что вам лучше не настаивать на своем, так что извините, мисс… мисс… я не знаю вашего имени.

— Элейн.

— Давайте уйдем отсюда, Элейн. Хорошо?

— Да, да, конечно.

Она вся еще дрожала. Он повел ее к боковому выходу. Когда они покидали зал, на помост для трона вышли двое придворных — один с гитарой, другой с жонглерскими палочками. В тишине прозвучал резкий, скрежещущий смех императора. Прием во дворце затянется на всю ночь, ибо Нортон Седьмой был одним из любимых развлечений всего Сан-Франциско.

— Вот вы и посмотрели на императора.

— Но как же империя продолжает существовать, если ею правит безумец?

— Ничего страшного. Обходимся без его мудрых указаний. Римляне жили при Калигуле, а того не сравнить с нашим. Вы расскажете об увиденном в Монтеррее?

— Нет, пожалуй. У нас очень сильна вера в могущество империи. Зачем подрывать ее?

— Правильно, — похвалил ее Кристенсен.

Они вышли на улицу. Дул холодный ночной ветер.

— Я провожу вас до причала, а потом поеду домой, — сказал он.

— А где вы живете?

— Возле парка Гоулден-Гэйт.

Она посмотрела ему в глаза и облизнула губы, как девчонка.

— Знаете, я не хочу переправляться через залив в такой час, да еще одна. Удобно ли мне будет переночевать у вас?

Он уверил ее, что это очень удобно, и они сели в машину.

Через двадцать минут они были у него. Оба молчали. Кристенсен понимал, о чем она думает. Мысли ее занимал выживший из ума правитель империи, пускавший слюни и глупо хихикавший в торжественно убранном тронном зале. И это великий Нортон Седьмой, под властью которого находятся все земли от Сан-Рафаэл до Сан-Матео и от Халф-Мун-Бэй до Уолнат-Крик. Вот они нравы империи Сан-Франциско в эти закатные дни западной цивилизации.

Кристенсен отпустил шофера, и они поднялись к нему в квартиру. Вечно голодные коты встречали его на пороге.

— Какая уютная квартирка! — сказала она.

— Три комнаты, ванная, холодная и горячая вода. Неплохо для обыкновенного министра иностранных дел. У многих из наших нет даже этого. Они занимают комнаты во дворце. Но лучше все-таки жить отдельно.

Он открыл дверь на веранду. Теперь, когда его окутывало домашнее тепло, ночь уже не казалась такой холодной. Вспомнилась новость о королевстве Уикка. Где-то в далеком, цветущем Орегоне сейчас соберутся в путь сто пятьдесят тысяч мирных идолопоклонников. Эта лавина скоро обрушится на Сан-Франциско, чтобы отпраздновать здесь поворот солнца к лету. Неприятная неожиданность. Завтра, когда все проспятся после ночных развлечений, придется собирать заседание Кабинета и немедленно начинать действовать. Не исключено, что именно ему предстоит мотаться по окраинам империи, а то и подальше, обещаниями и посулами скреплять региональный союз, направленный против язычников. Никуда не денешься. Такая у него работа. Кому-то надо заниматься этим.

Его рука легла на стройную талию посланницы Монтеррея.

— Бедный, бедный император, — тихо произнесла она.

— Все мы бедные, — ответил он.

Он взглянул на восток. Скоро взойдет солнце. Рассвет занимался над страной, которая раньше называлась Соединенные Штаты Америки, а сегодня была искромсана на тысячи карликовых, крохотных государств, обезумевших от войн и взаимных притязаний. Господи ты. Боже мой! Великое герцогство Чикагское, Священная конфедерация Северной и Южной Каролины, три нью-йоркских королевства! Одна империя Сан-Франциско чего стоит. Впрочем, что толку думать об этом? Поздно, слишком поздно хватились. Теперь уже не изменить ничего. Карты розданы, остается играть в ту игру, которую тебе навязали. Единственное, что в твоих силах, это показать высокий класс игры. И еще ты можешь защитить от надвигающейся тьмы маленький островок человеческого тепла.

— Я рад, что вы поехали со мной, — сказал он, обнимая ее и нежно прижимаясь губами к ее губам. — Пойдемте в комнату.