В то утро министр иностранных дел империи Сан-Франциско не торопился вставать. Вечер накануне, начатый в банях, растянулся на всю ночь. Счет выпитому был потерян, да и курил он больше, чем следовало. Ну и вечерок выдался! А удовольствие ниже среднего. Запомнилась вспышка рассветного солнца, внезапная, как удар грома. Солнце поднималось над Оклендом на противоположном берегу залива. Тишину прорезал телефонный звонок. О, черт! Если постараться, можно, конечно, убедить себя, что это ему только снится. Телефон не унимался, безжалостно разрушая приятное оцепенение дремоты, и наконец разбудил министра. Все еще не открывая глаз, он потянулся к трубке и пробормотал севшим голосом:

— Слушаю. Кристенсен.

— Том, это Морти. Ты в порядке? Неужели спишь? Пора бы и встать.

Так, помощник министра внешних сношений. Кристенсен уселся в постели, протер глаза, облизнул пересохшие губы. Комнату заливал солнечный свет. С порога комнаты за ним наблюдали кошки. Маленькая сиамская кошечка изящно провела лапкой по донышку блюдца и выжидательно посмотрела на хозяина. Зато пушистый и толстый персидский кот, казалось, ничему не удивлялся.

— Том!

— Ну не сплю я, не сплю. Что у вас там стряслось, Морти?

— Ты уж извини, но откуда мне было знать, что в час дня…

— В чем дело, Морти?

— Звонили из Монтеррея. Их посол едет сюда. Ты должен встретиться с ней.

Министру стоило немалых усилий сообразить, о чем идет речь.

Когда тебе уже тридцать девять, ночные бдения не проходят без последствий.

— Сам встречайся с ней, Морти.

— Том, ты знаешь, я бы выручил тебя, но ей нужен именно ты. Вопрос, видимо, серьезный.

— Что у них может быть серьезного? Контрабанда наркотиков или войну собрались нам объявить?

— Подробностей я сам не знаю. Оттуда позвонили и передали, что мисс Сойер выезжает для переговоров с мистером Кристенсеном. Том, к наркотикам это вряд ли имеет отношение. Чтобы Монтеррей со своим десятком солдат угрожал нам? Чушь собачья! Разве что поставят под ружье всех заключенных из тюрьмы Салинаса.

Голова у него шла кругом.

— Ладно, давай сначала и немедленнее. Где ее искать?

— В Беркли note 1.

— Ты что спятил?

— Она заявила, что в городе ноги ее не будет. Ей, видите ли, страшно здесь.

— Ну да, мы отстреливаем иностранных дипломатов и пускаем их на жаркое. Она прекрасно знает, что ничего с ней не случится.

— Послушай, я говорил с ней. Она твердит, что Сан-Франциско сумасшедший город, и дальше Беркли она шагу не сделает.

— Сказал бы ты ей, пусть катится ко всем чертям!

— Том, я серьезно.

Кристенсен обреченно вздохнул.

— Беркли. Дальше?

— Отель «Клермонт» в половине пятого.

— Впутали-таки меня в историю. Значит, я должен тащиться на другой берег залива, чтобы встретиться с послом какого-то занюханного Монтеррея Они, видно, забыли, что мы — империя, а они всего-навсего вшивая республика. Прикажете всякий раз переплывать залив, когда на том берегу появится очередной посланник и поманит нас пальцем? Завтра во Фриско закапризничает какой-нибудь прыщ на гладком месте, так мне на заднице к нему ползти через всю Калифорнийскую долину? Сколько можно измываться надо мной?

— Том, успокойся.

— Прости, Морти. Сегодня с утра я не в состоянии разводить дипломатические церемонии.

— Позволь заметить, что сейчас далеко уже не утро. Том. Пойми ты меня, если бы я мог, то сам поехал бы к ней.

— Оставим эти разговоры. Не хватало еще нам с тобой выяснять отношения. Узнай, когда отходит паром.

— В половине четвертого. Машина заедет за тобой в три. Договорились?

— Так и быть. За это время постарайся узнать что-нибудь об этом деле. Пусть твои ребята позвонят мне через час.

Он покормил кошек, принял душ, побрился и проглотил таблетку. Приготовил себе кофе. В половине третьего позвонили из министерства. Никакой информации о целях визита посланницы из Монтеррея получить не удалось. Отношения между Сан-Франциско и Монтерреем на данном этапе носят дружественный характер. Мисс Сойер является членом сената и постоянно живет в Пасифик-Гроу, вот и все. «Проинформировали, называется», — со злостью подумал он.

Он спустился вниз, чтобы подождать машину на улице.

Стояли последние дни осени, ясные и прозрачные. Дожди еще не начинались, слой пыли покрывал дома и улицы. Министр жил на Фредерик-стрит в старинном особняке викторианского стиля, окруженном белоснежной колоннадой. Он постоял на ступенях, подставив ветру пылающее лицо. Мрачное раздражение не покидало его. Его машина — благородного вида «шевроле» с императорским гербом на дверцах — подкатила к дому без чего-то три. За рулем сидел вьетнамец, а может быть, таиландец. Кристенсен, не говоря ни слова, сел в машину, и они понеслись по безлюдным улицам со скоростью, которую могли позволить себе лишь водители правительственных автомобилей. Проехали Хэйт, развернулись на восток, миновали Оук. Позади остался императорский дворец, где в этот час ничто не нарушало послеобеденный монарший сон Нортона Седьмого. К причалу они подъехали со стороны Маркет-стрит.

Обрубок моста Бэй Бридж загадочно поблескивал на фоне сияющего неба. Судно ожидало министра. В течение всего этого унылого и неспешного пути Кристенсен молчал. Поеживаясь от холода, он задумчиво разглядывал обрамлявшую залив гряду невысоких, округлых холмов, скудную растительность, иссушенную долгим знойным летом. Он думал о зигзагах судьбы, превратившей сносного архитектора в министра-недоучку, подвизающегося на ниве игрушечной политики. Какова держава, такова и политика. По выражению одного из первых правителей Сан-Франциско, эта империя принадлежит к числу государств, обреченных на распад с первого дня своего основания.

Когда они причалили в Беркли, Кристенсен бросил рулевому:

— Не ждите. Я позвоню, когда освобожусь.

Еще одна правительственная машина везла его по вьющейся наверх дороге. Высоко на холме показалось здание отеля «Клермонт», построенное еще в прошлом веке и с величавым достоинством противостоявшее всем катаклизмам века нынешнего. Сейчас отель находился в запустении, это сразу бросилось ему в глаза. Окна верхних этажей вровень с макушками пальм были скрыты густыми зарослями плюща. Ухоженный когда-то парк превратился в самые настоящие джунгли. И несмотря на все это, грандиозная постройка, насчитывавшая сотни комнат и с десяток великолепных банкетных залов, сохранила свой поистине царственный вид. «Интересно, бывает ли здесь кто-нибудь теперь? — задумался Кристенсен. — В наше время людей ничем из дому не выманишь».

На автостоянке перед входом в отель он увидел черную машину с эмблемой республики Монтеррей — изогнутое кипарисовое дерево и остренькая мордочка выдры. Водитель в форменной одежде стоял рядом. Его поза выражала ленивое безразличие. Кристенсен назвал себя.

— Министр иностранных дел?

— Да уж, не император Нортон Седьмой.

— Пойдемте со мной. Она ждет вас в баре.

Завидев его, мисс Сойер поднялась. Стройная темноволосая женщина лет тридцати с холодным, неуступчивым взглядом зеленых глаз. Поклонившись, он улыбнулся ей профессиональной, рассчитанно дружелюбной улыбкой. Она немедленно ответила ему тем же. Нельзя сказать, чтобы он испытывал особое удовольствие от этой встречи.

— Сенатор Сойер? — обратился он к ней. — Я Том Кристенсен.

— Рада познакомиться. Я только-только подъехала.

Она повернулась вполоборота и взмахом руки показала на огромное окно-витрину, занимавшее всю стену позади стойки бара.

— Чудесный вид! Сто лет не была в этих краях.

Он вежливо кивнул. Они расположились поближе к окну. Отсюда можно было, уютно устроившись в кресле, рассматривать гористые дали Беркли, залив и разрушенные мосты, прежде соединявшие его берега, и все еще впечатляющие очертания Сан-Франциско. Он подозвал официанта, заказал напитки.

— Надеюсь, вы удачно добрались сюда.

— Можно сказать, что да. Правда, нас остановили в Сан-Хосе за превышение скорости, но все обошлось. Остановили специально, видят же, что машина правительственная.

— Знаете, сейчас каждый норовит показать, какая он важная шишка.

— Тем более, что в этом году отношения между Монтерреем и Сан-Хосе заметно ухудшились. Они так и напрашиваются на неприятности.

— Ничего об этом не слышал.

— Мы полагаем, что они хотят прибрать к рукам Санта-Крус, на что мы, разумеется, никогда не пойдем, поскольку Санта-Крус это наша буферная зона.

Он спросил чересчур поспешно:

— Вы приехали, чтобы заручиться нашей поддержкой в случае конфликта с Сан-Хосе?

Она подняла на него удивленный взгляд.

— Вы по всей видимости очень спешите, мистер Кристенсен?

— Нет, что вы.

— Вы так торопитесь, словно у вас мало времени. Мы еще не подошли к сути дела, и пока ведем обычную светскую беседу за коктейлем, как подобает дипломатам.

— Я слушаю вас.

— Если я и начала с рассказа о том, что произошло с нами в дороге, то лишь потому что вы сами спросили меня об этом. Попутно я сообщила вам о наших политических новостях, не ожидая, что вы так резко перебьете меня.

— Я перебил вас?

— Мне так показалось во всяком случае, — чуть раздраженно заметила она.

Кристенсен отпил приличный глоток виски с содовой и внимательно посмотрел ей в лицо. Мисс Сойер невозмутимо выдержала его взгляд. Спокойная, предельно собранная, в меру заинтересованная и готовая к жесткому отпору.

Некоторое время они молчали. Он подавил в себе приступ бешенства, подождал, пока рассеется багровая пелена перед глазами, и сказал, как ни в чем не бывало:

— Простите, если мой тон был слишком резок. Сегодня ночью я спал только четыре часа и не предполагал, что у меня состоится встреча с послом Монтеррея.

— Я понимаю ваше состояние.

— Пожалуй, стоит еще немного выпить и забыть об этом.

Он подвинул пустой стакан возникшему перед ним официанту.

— Заказать вам еще?

— Да, прошу вас. — И уже официальным тоном она добавила: — Надеюсь, здоровье императора в порядке?

— Более или менее. Последние годы он чувствует себя не лучшим образом, но пока держится. А как здоровье президента Монтеррея?

— Прекрасно. На этой неделе устраивал охоту на диких кабанов.

— Интересная, должно быть, жизнь у президента. Мне всегда нравился Монтеррей. У вас намного спокойнее и тише, чем в Сан-Франциско.

— А я завидую вашему городу, в котором жизнь бьет ключом.

— Это точно. Грабежи, насилия, массовые волнения, поджоги, расовые беспорядки…

— Не нужно так, — мягко прервала она его.

Он и без того понимал, что его заносит. В висках пульсировала боль. Он с трудом взял себя в руки.

— Я говорю слишком громко?

— Вы едва на ногах держитесь от усталости. У меня есть предложение: давайте перенесем деловую часть беседы на завтра. Мой вопрос не горит. А сегодня пообедаем вместе, и никакой политики. Можно заказать здесь номера, а утром…

— Нет, — остановил ее Кристенсен. — Нервишки расшатались, вот и все. Я постараюсь не давать воли настроению. Мне не хотелось бы ждать до завтра. Давайте поступим так: вы конспективно излагаете суть проблемы. Но сейчас. Если мне это покажется слишком сложным, обещаю вам, что мы отложим обсуждение до завтра. Хорошо?

— Согласна.

Она отставила бокал и задумалась, словно приводя мысли в порядок.

— Республика Монтеррей поддерживает тесные связи со свободным государством Мендочино. Если я не ошибаюсь, вы разорвали отношения с этой страной.

— Да, и повод не очень серьезный — рыболовный спор.

— Не имеет значения. Главное, что у вас нет прямых контактов, правильно? Следовательно, то, что я хочу сказать, будет для вас новостью. Наши представители в Мендочино сообщают, что вскоре ожидается нападение на Сан-Франциско.

— Кто собирается нападать на нас?

— Королевство Уикка.

— На метлах они что ли прилетят из Орегона?

— Вы зря смеетесь.

— Если этот мир еще не встал с ног на голову, то королевство Уикка вместе с другими неоязыческими государствами придерживается ненасильственной политики. Пусть возделывают землю, пусть пляшут вокруг майского дерева, наконец, бормочут языческие заклинания и шаманят. Ну и что из этого? Вы хотите убедить меня, что горстка жалких кликуш и свихнувшихся монахов пойдет войной на империю?

— Я не говорила о войне. Речь идет о нападении.

— Не вижу большой разницы.

— Верховный вождь королевства провозгласил Сан-Франциско священным городом и призвал подданных королевства отправиться в поход, чтобы возвести здесь, у вас, в парке Гоулден-Гэйт, свой Стоунхендж. Поход приурочен к дню зимнего солнцестояния. Теперь судите сами. В долине Вильямет сейчас почти четверть миллиона язычников. Половина из них, а то и больше, стронутся с места. Наши люди в Мендочино сообщают, что в местах обитания язычников появились первые признаки миграции. Тысячи уикканцев движутся по горным дорогам от Маунт-Шаста до Юкья. До намеченного дня остается семь недель. Да, язычники проповедуют не насилие, но имейте в виду: к концу месяца их палатки заполонят улицы Сан-Франциско. Вдобавок ко всем своим проблемам вы получите сто пятьдесят тысяч кочевников.

— О, Господи! — вырвалось у него.

— У вас хватит запасов, чтобы прокормить эту ораву? Как вы разместите их? Есть ли у вас уверенность в том, что жители Сан-Франциско встретят их с распростертыми объятиями? По-вашему, это будет объяснение в любви?

— По-моему, будет резня.

— Имений. Уикканцы может быть и не настроены воевать, но не обманывайтесь на их счет: они мастерски владеют приемами самообороны. Если эта лавина обрушится на вашу землю, кровопролития не избежать. И попомните мое слово: жертвы будут не только со стороны язычников.

Она права. Раздоры, полный хаос и наконец кровавая баня — вот, что ждет их. Веселенького вам Рождества, господа! Он потер лоб. Голова раскалывалась от боли. Он посмотрел в окно. Огни далекого города светились в надвигающихся сумерках. Ощущение безысходности пронзило его. Он заказал еще по коктейлю и с расстановкой произнес:

— Им не дадут войти в город. Мы закроем границы империи, наши войска погонят язычников уже от Санта-Розы, если они дойдут туда. Пусть возводят свое капище в Сакраменто, или где угодно.

Он помолчал, затем продолжил:

— Империя обладает достаточной военной мощью, чтобы отразить вылазку королевства Уикка, но мне кажется, лучше придать этому вид регионального конфликта. Мы соберем войска наших союзников в районе Петалумы или Палоальто. От государства Сан-Хосе ожидать поддержки не приходится. Монтеррей тоже не представляет собой…

— Мы готовы оказать вам помощь.

— Какого рода?

— Мы не хотели бы вступать в открытый военный конфликт. В то же время, располагая союзниками по всей территории от Салинаса до Пасо-Роблес, мы могли бы набрать тысяч пять в общей сложности. Вас это устроит?

— Нас это устроит, — отозвался Кристенсен.

— Не думаю, что дело дойдет до вооруженного столкновения. Они откажутся от похода на Сан-Франциско, если войска займут позиции на границах империи. Придется им перетолковать свое пророчество на новый лад и поискать себе другое место для священнодействий.

— Согласен. В ваших словах есть логика.

Он потянулся к ней через стол и спросил:

— А для чего Монтеррею предлагать нам свою поддержку?

— У нас свои счеты с Сан-Хосе. Если мы заключаем военный союз с империей, правительство Сан-Хосе поостережется выступать за аннексию Сан-Крус, ибо этот откровенно враждебный нам жест повлечет за собой осложнение отношений с империей Сан-Франциско. Они на это не пойдут.

Хорошо, что она не плетет свои кружева, а раскрывает карты без церемоний, как есть. Без затей, но действует. Qui pro quo note 2: мы помогаем вам сдерживать языческие орды, а вы образуете силовой противовес для наших соперников, и обеим сторонам удается избежать кровопролития, балансируя на грани конфликта. Черт бы пробрал эти карликовые государства с их смехотворным суверенитетом и нескончаемыми войнами этих захолустных политиков и их альянсы на один день! Игры в политику? Как бы не так. Ужаснее всего, что весь этот абсурд самая реальная из реальностей. Прежний мир лежит в руинах, возврата к нему нет. Вот она идея Weltpolitik note 3 в миниатюре.

Правда, здесь, в Северной Калифорнии, все же спокойнее, чем на юге, где Лос-Анджелес беззастенчиво прибирает к рукам все новые территории, а Пасадена, как говорят, получила доступ к ядерному оружию. При таком развитии событий империя постоянно должна быть настороже.

— О вашем предложении я должен сообщить министру обороны. Необходимо также одобрение императора. Но должен сразу сказать, что ваши доводы меня убедили.

— Благодарю вас.

— Я признателен вам за то, что вы не побоялись отправиться в далекий путь на север и сообщили нам эти сведения.

— Ну здесь наши интересы совпадают, — просто ответила она.

Он вдруг поймал себя на том, что не может оторвать глаз от ее лица. Резко очерченные скулы, прихотливый изгиб бровей. Да, в политике она не новичок, размышлял Кристенсен. Теперь, когда деловая часть их беседы завершилась, он позволил себе посмотреть на нее оценивающим взглядом. Она бесспорно привлекательна. Его усталости как не бывало. Интересно, удастся ли совместить политику с любовным приключением? Конечно, сегодня никто не претендует на уровень большой дипломатии, и ему самому далеко до Меттерниха или, скажем, Талейрана. Среди дипломатов не принято смешивать одно с другим. Хорош был бы Киссинджер, склоняющий Индиру Ганди к любовной связи. Но сегодня иные времена, иные нравы, а значит… Нет, сказал он себе. Нет. Выбросить из головы саму мысль об этом! Пусть посреди всеобщего убожества и он, и она — лишь дети, играющие во взрослые игры, но в каждой профессии есть свой кодекс чести. Не стоит низводить официальные переговоры до заурядной интрижки. Итак, приказал он себе, сегодня ты проведешь ночь в собственной постели и проведешь эту ночь один. А ей он сказал:

— Давайте пообедаем вместе, а потом я вернусь в город.

Она согласилась.

Он давно не был в Беркли и не знал, где теперь кормят сносно, и потому они решили пообедать в этом же ресторане.

Сегодня они были здесь единственными посетителями. Троица официантов обслуживала их с такой помпой, словно здесь сроду не бывало клиентов важнее. Обед оказался вполне приличным: моллюски, гребешки и прочая морская живность. Жареные акульи плавники, бутылка великолепного вина. Пусть этому миру суждено провалиться в тартарары, но здесь, по обе стороны залива Ист-Бэй, пока еще можно хороша поесть. С распадом общественных и политических структур прекратилось промышленное загрязнение акватории. Дары моря больше не вывозились в другие страны, а большей частью перепадали жителям побережья. Да и о каком экспорте можно говорить, если Сан-Франциско и Лос-Анджелес разделяют одиннадцать таможенных барьеров и укрепленные границы одиннадцати суверенных государств?

Беседа за их столиком приняла легкий, необязывающий характер, обычная светская болтовня: сплетни о том, что происходит на отдаленных территориях, слухи об отделении от Нового Орлеана общины Вуду [народные верования, первоначально распространенные среди коренного населения Гаити, конгломерат элементов католицизма и африканских религиозных культов; традиционно связываются с вампиризмом, а также с представлениями о «зомби»

— живых мертвецах], о набегах индейцев племени Сиу в штате Вайоминг, о том, что в штате, прежде носившем название Кентукки, вспыхнуло восстание против сухого закона, а на Великих Равнинах вновь появилось чуть ли не миллионное поголовье диких бизонов. Он рассказал ей все, что знал о племени Самоубийц, контролировавших территорию от Сан-Диего до Тихуаны, о Его Величестве Барнуме-и-Бэйли Третьем, который правит в Северной Флориде со своим двором из бывших цирковых клоунов. Она с улыбкой произнесла:

— Чем плохи клоуны при дворе, если вся наша жизнь — цирковое представление?

— Скорее, зоопарк, — ответил он и, подозвав официанта, заказал еще вина.

Он не задал ей ни одного вопроса о положении в Монтеррее, и она тактично обходила внутренние дела империи Сан-Франциско. Его переполняло несравненное чувство какой-то шальной легкости. Если он и был пьян, то лишь слегка. Как неприлично с ее стороны звучали бы сейчас вопросы о подавлении восстания в Саусалито или об интригах сепаратистов Уолнат-Крик. Нет, даже не просто неприлично, такие разговоры повредили бы пищеварению.

Около половины девятого он сказал:

— Надеюсь, вы не собираетесь отправляться в дорогу на ночь глядя?

— Разумеется, нет. В лучшем случае, если нас не задержат по дороге, ехать туда часов пять. И потом вы сами знаете этот маршрут: ночью он может соблазнить только человека, решившего свести счеты с жизнью. Придется мне переночевать в отеле.

— Вот и хорошо. Позвольте мне записать ваши расходы на счет империи.

— В этом нет необходимости.

— Поверьте, в отеле «Клермонт» всегда рады оказать услугу правительству Сан-Франциско и его гостям.

Мисс Сойер пожала плечами.

— Ну, хорошо. Вы приедете в Монтеррей, и мы будем квиты.

— Идет.

Внезапно ее поведение изменилось. Она заерзала на стуле, смущенно поигрывая серебряной вилкой. Он понял, что им предстоит новый и очень важный разговор. Вот оно что! Она хочет, чтобы он провел с ней ночь. В какую-то долю секунды перед ним промелькнули все плюсы и минусы подобного шага. Плюсов было несоизмеримо больше. Он уже приготовил ответ, когда она произнесла:

— Том, могу я попросить вас о чем-то?

Начало сбило его с толку. Что бы там ни было у нее на уме, это явно не то, о чем он подумал.

— Буду рад помочь вам.

— Мне очень хочется попасть на прием к императору.

— Что-о-о?

— То есть не на официальный прием. Я понимаю, что вопросы политики император обсуждает со своими ближайшими советниками. Мне бы только взглянуть на него.

Она слегка покраснела.

— Вы, наверное, думаете, что я окончательная идиотка. Поверьте, это моя давняя мечта. Еще девочкой я представляла себе, как побываю в Сан-Франциско, пройдусь по залам дворца и, возможно, мне посчастливится поцеловать императорский перстень. О, Том, я так хочу увидеть императора!

Он был потрясен. Такая наивность под маской уверенной в себе деловой женщины. Он не знал, что ей ответить.

— Не удивляйтесь моей просьбе, — продолжала она. — Вы не представляете себе, что такое прожить всю жизнь в провинциальном городке. Мы привыкли громко называть себя республикой. Смешно сказать, республика! Вот, например, я — дипломат, сенатор, я же нигде не бывала. Ну, два-три раза ребенком меня возили в Сан-Франциско, потом еще ездила в Сан-Хосе. Моей матери посчастливилось совершить поездку в Лос-Анджелес, а мне, увы, не повезло. Когда я вернусь домой, я хочу рассказать всем, что сам император удостоил меня аудиенции.

Она оживилась, глаза ее заблестели.

— Ну перестаньте же так удивленно смотреть на меня! Вы думали, я холодная и расчетливая, а перед вами — обычная деревенская дурочка. А вы неплохо держитесь, почти не показываете, как вам все это смешно. Вы сможете завтра добиться для меня приема?

— Насколько я понимаю, не далее как сегодня утром вы побоялись ехать в Сан-Франциско.

Она слегка смутилась.

— Дипломатическая хитрость. Мне пришлось прибегнуть к ней, чтобы вытащить вас сюда. Кроме того, не скрою, мне хотелось заставить вас отнестись к моему приезду со всей серьезностью и, может быть, даже немного подзавести вас. Не судите меня строго. Том. Мне наговорили, что вы неуступчивый и тяжелый человек, что с вами невозможно вести дела, если сразу не покажешь характер. Но это неправда, вы совсем не такой. Том, я хочу завтра попасть во дворец. А скажите, император теперь устраивает приемы?

— В каком-то смысле, да. Думаю, я смогу уладить это дело.

— О! Мне просто не верится.

— Жить до завтра вовсе не обязательно.

— Вы все-таки смеетесь надо мной.

— Нисколько. Вы забываете, что Сан-Франциско необычный город. Наш император проводит время престранным образом и подает пример всем нам. Сейчас я позвоню во дворец и узнаю, успеем ли мы попасть туда еще сегодня.

— Боюсь, вы будете разочарованы.

— В каком смысле?

— Как вам сказать, вы ожидаете увидеть пышные придворные церемонии, необычный ритуал. Ничего такого не будет. От души советую вам не ездить во дворец. Не разрушайте красивую сказку, созданную вашим воображением. Послушайтесь моего совета. Если вы настаиваете, я помогу вам, но, между нами говоря, это не лучшая идея.

— Но почему вы против?

— Я не могу вам объяснить.

— Можете говорить все, что вам заблагорассудится. Я все равно отправлюсь во дворец.

Он вышел из зала и направился к телефону, зная, что ничего хорошего из этого не выйдет. Названивать ему пришлось минут пятнадцать: телефон в тот вечер плохо работал. Все оказалось очень просто, и вернувшись за столик, он сказал:

— Ровно через час к пристани подойдет катер, а в Сан-Франциско нас будет ждать машина. В полночь вы увидите императора. Повторяю, вы совершаете большую ошибку. Император стар и немощен, а в последнее время он особенно сдал. Держу пари, если вы будете честны, то потом сами же согласитесь со мной, что это зрелище не доставляет удовольствия.

— Сейчас это неважно. Я приехала сюда только для того, чтобы встретиться с императором. Пожалуйста, не отговаривайте меня.

— Как хотите. Выпьем еще?

— Может быть, лучше покурим? Как вы смотрите на это?

Она вынула изящный, украшенный эмалью, портсигар.

— Лучшие сорта из тех, что выращивают в графстве Гумбольдт. Дар независимого графства.

Он с улыбкой кивнул и взял сигарету. Марихуана. Какая тонкая работа! Великолепная бумага с золотой монограммой и даже фильтр. «Всему пришел конец, — думал он, — развалился на части мир, а технология производства марихуаны на небывалом за всю историю человечества уровне».

Он щелкнул зажигалкой, глубоко затянулся и протянул сигарету своей визави. Наркотик подействовал мгновенно. Его поразило новое, яркое, точно вспышка молнии, ощущение, рассеявшее дурман алкоголя и усталости. От слабости, от головной боли не осталось и следа. Неожиданная радость вошла в душу, и было так легко, как если бы они не шли из отеля, а выплывали по воздуху.

Шоферы ожидали их на стоянке. Свою машину Кристенсен отпустил, и они подъехали к причалу в правительственном автомобиле республики Монтеррей. Катер из Сан-Франциско запаздывал. Минут двадцать они провели на воздухе, вглядываясь в далекие огни Сан-Франциско и поеживаясь от холода. Одеты они были не для вечерней прогулки. Ему захотелось обнять женщину, привлечь ее к себе, но он подавил в себе это желание. Между ними лежала дистанция, которую он еще не был готов преодолеть. «Дьявольщина! — чертыхнулся он про себя. — Я до сих пор не знаю ее имени».

Они сошли на берег в Сан-Франциско около одиннадцати часов вечера. Машина ждала их. Завидев министра и его гостью, шофер засуетился и поспешил им навстречу. Нелепый в своем рвении, угодливый субъект, явно польщенный оказанной ему честью развозить больших «шишек» посреди ночи. Когда он отсалютовал им, Кристенсен заметил, что красный с золотом мундир императорского драгунского полка, в который был одет водитель, протерт на одном локте. Автомобиль с шипением и скрежетом полз по Маркет-стрит, затем повернул на север города в дворцовый квартал. Мисс Сойер смотрела широко открытыми глазами на облезлые многоэтажки по сторонам дороги, словно то были древние соборы.

Она задохнулась от восторга, когда они въехали на территорию Гражданского центра. Окружающее великолепие потрясло ее: громада Симфонического холла, запущенного и разрушающегося, знаменитый Музей современного искусства, гигантский купол муниципалитета и наконец сверкающее многоцветьем огней, исполненное устрашающего величия здание императорского дворца. Прежде в этом особняке со множеством колонн помещался Мемориальный оперный театр. Кристенсен поднимался по дворцовой лестнице, поддерживая под руку официального представителя республики Монтеррей. Центральный вход вывел их в коридор, где уже теснились министры, дипломаты, иностранные гости.

— Боже, какая прелесть! — прошептала мисс Сойер.

Кланяясь, приветливо кивая и раздавая улыбки, Кристенсен успевал показывать своей спутнице самых известных в государстве лиц: министр обороны, министр финансов, министр по делам провинций, верховный судья, министр транспорта.

Ровно в полночь под звуки марша распахнулись двери тронного зала, и Кристенсен вновь предложил руку своей даме. Вместе с другими приглашенными они вошли в зал по длинному переходу и поднялись на возвышение, где в ярком свете ламп сиял фальшивым бриллиантовым блеском императорский трон. Мисс Сойер, казалось, утратила дар речи. Она знаком показала ему на шесть внушительных портретов, украшавших стены зала.

— Первые шесть правителей империи, — шепотом сказал Кристенсен. — А вот и седьмой.

У нее вырвался возглас изумления. Или то был возглас ужаса и брезгливости?

Император был при всех своих регалиях. Плечи его окутывала пурпурная мантия, из-под которой виднелся изумрудно-зеленый камзол, отделанный мехом горностая. Довершала наряд массивная золотая цепь на груди. Трясущегося монарха, который едва переставлял ноги, поддерживали с обеих сторон, а вернее, тащили под руки придворный камергер Майк Шифф и парламентский пристав Терри Коулман. Замыкали процессию двое юных пажей, китаец и негритенок. Они держали скипетр, державу и грандиозных размеров корону. Пальцы мисс Сойер стиснули локоть Кристенсена. Он почувствовал, как она затаила дыхание в ту минуту, когда его величество, которого придворные пытались усадить на трон, выскользнув из их цепких объятий, едва не распластался на полу. Наконец императора водрузили на место, на голову ему нахлобучили корону. Скрюченные, дрожащие пальцы старика с трудом удерживали скипетр.

— Его императорское величество Нортон Седьмой! — торжественно провозгласил камергер.

Император довольно хихикнул.

— Пойдемте, — шепнул Кристенсен, подталкивая ее вперед.

Старик был в ужасном состоянии. Кристенсен не видел его несколько недель. Фигура на троне больше всего напоминала мумию, извлеченную из склепа. Пустые глаза на землистом лице ничего не выражали, челюсть отвисла, бусинка слюны блестела в уголке губ.

Мисс Сойер отступила назад. Напрягшись, словно натянутая струна, она не могла заставить себя приблизиться к трону, но Кристенсен безжалостно тянул ее за собой. Он позволил ей остановиться, лишь когда от немощного императора их отделял какой-нибудь десяток шагов. От старика исходил сладковатый, тошнотворный запах.

— Что я должна делать? — в панике спросила она.

— Когда я назову ваше имя, подойдите К нему, сделайте реверанс, если умеете, затем отойдите назад. Все.

Она кивнула.

— Ваше величество, — громко произнес Кристенсен, — полномочный посол республики Монтеррей, сенатор Сойер свидетельствует вам свое почтение.

Сдерживая дрожь, она шагнула вперед, присела в реверансе и повернулась, чтобы отойти, но тут голова у нее закружилась, и она слегка покачнулась. Кристенсен мгновенно оказался рядом и, поддерживая потрясенную мисс Сойер, помог ей сойти с возвышения. Император снова издал бессмысленный смешок, напоминавший кудахтанье.

— Давно он в таком состоянии? — спросила она.

— Два или три года, а может и больше. Полном маразме. Естественные отправления совершает под себя. Думаю, вы успели это заметить. Мне очень жаль, но я предупреждал вас. Я же говорил, что вам лучше не настаивать на своем, так что извините, мисс… мисс… я не знаю вашего имени.

— Элейн.

— Давайте уйдем отсюда, Элейн. Хорошо?

— Да, да, конечно.

Она вся еще дрожала. Он повел ее к боковому выходу. Когда они покидали зал, на помост для трона вышли двое придворных — один с гитарой, другой с жонглерскими палочками. В тишине прозвучал резкий, скрежещущий смех императора. Прием во дворце затянется на всю ночь, ибо Нортон Седьмой был одним из любимых развлечений всего Сан-Франциско.

— Вот вы и посмотрели на императора.

— Но как же империя продолжает существовать, если ею правит безумец?

— Ничего страшного. Обходимся без его мудрых указаний. Римляне жили при Калигуле, а того не сравнить с нашим. Вы расскажете об увиденном в Монтеррее?

— Нет, пожалуй. У нас очень сильна вера в могущество империи. Зачем подрывать ее?

— Правильно, — похвалил ее Кристенсен.

Они вышли на улицу. Дул холодный ночной ветер.

— Я провожу вас до причала, а потом поеду домой, — сказал он.

— А где вы живете?

— Возле парка Гоулден-Гэйт.

Она посмотрела ему в глаза и облизнула губы, как девчонка.

— Знаете, я не хочу переправляться через залив в такой час, да еще одна. Удобно ли мне будет переночевать у вас?

Он уверил ее, что это очень удобно, и они сели в машину.

Через двадцать минут они были у него. Оба молчали. Кристенсен понимал, о чем она думает. Мысли ее занимал выживший из ума правитель империи, пускавший слюни и глупо хихикавший в торжественно убранном тронном зале. И это великий Нортон Седьмой, под властью которого находятся все земли от Сан-Рафаэл до Сан-Матео и от Халф-Мун-Бэй до Уолнат-Крик. Вот они нравы империи Сан-Франциско в эти закатные дни западной цивилизации.

Кристенсен отпустил шофера, и они поднялись к нему в квартиру. Вечно голодные коты встречали его на пороге.

— Какая уютная квартирка! — сказала она.

— Три комнаты, ванная, холодная и горячая вода. Неплохо для обыкновенного министра иностранных дел. У многих из наших нет даже этого. Они занимают комнаты во дворце. Но лучше все-таки жить отдельно.

Он открыл дверь на веранду. Теперь, когда его окутывало домашнее тепло, ночь уже не казалась такой холодной. Вспомнилась новость о королевстве Уикка. Где-то в далеком, цветущем Орегоне сейчас соберутся в путь сто пятьдесят тысяч мирных идолопоклонников. Эта лавина скоро обрушится на Сан-Франциско, чтобы отпраздновать здесь поворот солнца к лету. Неприятная неожиданность. Завтра, когда все проспятся после ночных развлечений, придется собирать заседание Кабинета и немедленно начинать действовать. Не исключено, что именно ему предстоит мотаться по окраинам империи, а то и подальше, обещаниями и посулами скреплять региональный союз, направленный против язычников. Никуда не денешься. Такая у него работа. Кому-то надо заниматься этим.

Его рука легла на стройную талию посланницы Монтеррея.

— Бедный, бедный император, — тихо произнесла она.

— Все мы бедные, — ответил он.

Он взглянул на восток. Скоро взойдет солнце. Рассвет занимался над страной, которая раньше называлась Соединенные Штаты Америки, а сегодня была искромсана на тысячи карликовых, крохотных государств, обезумевших от войн и взаимных притязаний. Господи ты. Боже мой! Великое герцогство Чикагское, Священная конфедерация Северной и Южной Каролины, три нью-йоркских королевства! Одна империя Сан-Франциско чего стоит. Впрочем, что толку думать об этом? Поздно, слишком поздно хватились. Теперь уже не изменить ничего. Карты розданы, остается играть в ту игру, которую тебе навязали. Единственное, что в твоих силах, это показать высокий класс игры. И еще ты можешь защитить от надвигающейся тьмы маленький островок человеческого тепла.

— Я рад, что вы поехали со мной, — сказал он, обнимая ее и нежно прижимаясь губами к ее губам. — Пойдемте в комнату.

Note1

пригород Сан-Франциско

Note2

букв. «одно вместо другого» (лат.)

Note3

глобальная политика (нем.)