— А если она закроется? — поинтересовался Раулинс, не отнесясь к этому предложению серьезно. — У тебя есть ключ, чтобы выпустить меня из нее?

— Мы всегда можем выломать эти прутья.

— Это было бы уничтожением для того, чтобы выпустить меня. Ты сам говорил мне, что не позволишь ничего разрушать в лабиринте.

— Временами приходиться уничтожать для того, чтобы обрести знания. Ну же Нед, войди в эту нишу!

Мюллер произнес это страшным приказывающим тоном. Теперь он замер в каком-то причудливом ожидании, полупригнувшись, уткнув руки в бок. Словно сам собираеться броситься в клетку, подумал Раулинс.

Тихонько прозвучал голос Бордмана:

— Сделай это, Нед. Войди. Покажи, что ты ему доверяешь. Ему-то доверяю, подумал Раулинс, а вот этой клетке — нет. Он тревожно представил себе, как в клетке, едва успеют сомкнутся прутья, провалится пол, и он рухнет куда-нибудь в подземелье прямо в чан с кислотой или в море огня. Лобное место для плененных врагов. Где взять уверенность, что это не так?

— Войди туда, Нед, — прошептал Бордман. Это был великолепный жест и совершенно безумный. Раулинс переступил ряд отверстий и повернулся спиной к стене. Почти немедленно прутья выскочили их своих гнезд и не оставляя ни щели, заперли его. Не произошло ничего из тех ужасов, которые он ожидал, но он стал узником.

— Интересно, — сказал Мюллер. — Скоре всего, клетка реагирует на интелект. Поэтому и не получились проверки с животными. И живыми и мертвыми. А ты что об этом думаешь, Нед?

— Я рад, что помог тебе в твоих изысканиях. Но был бы рад еще больше, если бы ты выпустил меня отсюда.

— Я не могу управлять этими прутьями.

— Но ты говорил, что можешь их выломать.

— Зачем так сразу браться за разрушение? Подождем с этим, ладно? Может быть, она сама откроется. Я принесу тебе что-нибудь перекусить, если ты захочешь. В клетке ты в полной безопасности. А твои коллеги не переполошатся, если ты не вернешься до наступления сумерек?

— Я им сообщу, — кисло сказал Раулинс. — Однако, я надеюсь, что до тех пор я отсюда выберусь.

— Не горячись, — услышал он голос Бордмана. — В худшем случае, мы сами можем извлечь тебя оттуда. А сейчас поддакивай Мюллеру в чем только сможешь, пока окончательно не завоюешь его симпатию. Если ты меня слышишь, коснись правой рукой подбородка.

Раулинс коснулся подбородка правой рукой.

Мюллер сказал:

— Ты достаточно смел, Нед. Или глуп. Порой я не уверен, не одно ли это и то же. Но я в любом случае благодарен тебе. Мне надо было знать, как обстоит дело с этими клетками.

— Видишь, и от меня какая-то польза. Значит люди, несмотря ни на что, не такие уж чудовища.

— Сознательно — нет. Мерзка лишь та гниль, что в глубине их естества. Ну , напомню тебе, — Мюллер подошел к клетке и ухватился руками за гладкие прутья, белые как кость, — то, что под черепной коробкой. Сам я , разумеется, никогда не смогу ощутить этого. Разве что выведу путем экстраполяции по реакции окружающих. Это должно вызывать отвращение.

— Я бы смог к этому привыкнуть, — сказал Раулинс. Он уселся на полу клетки по-турецки. — После возвращения на Землю с Беты Гидры 4 ты никак не пытался избавиться от этого?

— Я беседовал со специалистами по перевоплощениям. Но они не смогло разобраться, какие перемены произошли в моих нервных связях, и поэтому не знали, что делать. Мило, правда?

— Ты еще долго оставался на Земле?

— Несколько месяцев. Достаточно долго, чтобы обнаружить, что все мои знакомые зеленеют, стоит им ко мне приблизиться. Я принялся оплакивать себя и себя же ненавидеть, что более или менее стыдно и почти одно и тоже. Знаешь, я даже хотел покончить с собой, дабы избавить мир от этой напасти. Раулинс сказал:

— Я не верю. Некоторые люди попросту не способны на самоубийство. И ты один из них.

— Благодарю, но я сам знаю об этом. Будь добр заметить, я жив еще до сих пор. Сперва я ударился в лучшие из наркотиков, потом начал пить, затем принялся отыскивать разнообразнейшие опасности. И вот жив еще. За один месяц меня по очереди лечили в четырех психиатрических клиниках. Я пытался носить свинцовый шлем с мягкой прокладкой, чтобы задерживать излучение мысли. Но это было то же самое, что пытаться ловить ведром нейтроны. Я даже умудрился вызвать панику в одном из публичных домов на Венере. Все девицы выскочили в чем мать родила, едва почувствовав этот запашок. — Мюллер сплюнул. — Знаешь, я всегда мог находиться или не находиться в компании, Находясь среди людей, я был добродушным, сердечным, проявлял дружеские чувства. Не такой сердечный паинька, как ты, чрезмерно тактичный и вежливый… и все же я мог находить общий язык с людьми, болтать с ними, развлекаться. А потом отправился в путешествие года на полтора, никого не видя, ни с кем не разговаривая, но мне тоже было хорошо. Лишь в ту минуту, когда я навсегда отрезал себя от человечества, я обнаружил, что на самом-то деле люди мне необходимы. Но теперь с этим покончено. Я подавил в себе эту тягу, сынок. Я могу провести в одиночестве и сто лет, не тоскуя по живой душе. Я перестроил себя, чтобы видеть человечество также, как он видит меня… и теперь оно для меня — нечто угнетающее, вызывающее неприязнь, словно изувеченное создание, которое лучше обойти стороной.

Чтобы вам всем гореть в аду! Я никому из вас не должен, никого не люблю. У меня нет никаких обязанностей перед вами. Я мог бы оставить тебя здесь, чтобы ты сгнил в этой клетке, Нед, и ни разу бы не испытал укоров совести по этому поводу. Я мог бы приходить сюда дважды в день и улыбаться твоему черепу. И не потому, что я ненавижу тебя лично или же всю Галактику, полную тебе подобных. Посто-напросто потому, что не воспринимаю тебя. Ты для меня — ничто. Ты меньше, чем ничто. Горстка праха. Я уже знаю тебя, ты знаешь меня.

— Ты говоришь так, словно принадлежишь к другой расе, — задумчиво сказал Раулинс.

— Нет я принадлежу к расе людей. Я наиболее человек из всех вас, потому что я единственный, кто не может скрыть своей принадлежности к людям. Ты чувствуешь это? Ощущаешь эту вонь?

То, что живет во мне, есть и тебе. Слетай к гидрянам, они помогут тебе вызволить это из себя. А потом от тебя также начнут разбегаться люди, как это было со мной. Поскольку я свидетельствую от имени человечества. Говорю правду. Я тот мозг, что случайно оказался не скрыт под мышцами и кожей, малыш. Те внутренности, отходы, существования которых мы предпочитаем не признавать. Я — это всемозможная ложь, жадность, вспышки ненависти, болезни, зависть. Я тот, кто ощущал себя богом. Гибрис. Мне дали понять, кто я на самом деле.

— Почему, — спокойно спросил Раулинс, — ты решил прилететь на Лемнос?

— Мне подсказал эту мыслишку некто Чарльз Бордман. Раулинс вздрогнул от неожиданности, когда прозвучало это имя.

— Знаешь его? — спросил Мюллер.

— Ну да, знаю, разумеется. Он… он… крупная фигура в нашем правительстве.

— Чтож, про него можно сказать и так. Так вот, этот самый Чарльз Бордман отправил меня на Бету Гидры 4. Да-а, он не завлекал меня обманом, ему не пришлось прибегать ни к одному из своих не особо вежливых способов. Он слишком хорошо знал, что я из себя представляю. Он просто-напросто сыграл на моем честолюбии. Он напомнил мне, что есть планета, населенная чужаками, чужими разумными существами, и надо, чтобы там появился человек. Скорее всего, это работа для самоубийцы, но одновременно — первый контакт человечества с иной рассой существ, наделенных разумом, так что не хотел бы я взяться за это?

Разумеется, я захотел. Он предвидел, что я не смогу противостоять такому предложению. Потом, когда я вернулся в своем этом состоянии, он какое-то время старался избегать меня… может быть, из-за того, что не мог вынести моей эманации, может быть из-за чувства вины.

Но в конце концов я подловил его и сказал: «Посмотри на меня, Чарльз, вот каким я стал. Посоветуй, куда мне отправиться и чем заняться». Я близко подошел к нему. Почти вплотную. И лицо его покрылось потом, Ему пришлось принять таблетки. Я видел отвращение в его глазах. И когда он напомнил мне об этом лабиринте на Лемносе.

— Почему?

— Он решил, что самое подходящее для меня убежище — это здесь. Не знаю, от чистого ли сердца или не без задних мыслей был это совет. может быть, он надеялся, что лабиринт убьет меня… Достойная смерть для таких как я. В любом случае, лучшая, чем сделать глоток какого-нибудь растворителя и стечь в канализацию. Но я, разумееться, сказал ему, что мне даже и не снилось лететь на Лемнос. Я хотел замести следы за собой. Я разыграл гнев, накричал, что это последнее дело, которое я бы сделал. Потом провел месяц, болтаясь по подземельям Нового Орлеана, а когда вновь вынырнул на поверхность, то нанял корабль и прилетел сюда. Я петлял, как только мог, чтобы уже никто наверняка не сообразил, куда я направляюсь. Бордман оказался прав. Это в самом деле наиболеее подходящее место для меня.

— Но каким образом, — сросил Раулинс, — ты смог добраться до центра лабиринта?

— Мне просто не повезло.

— Не повезло?

— Я мечтал погибнуть в лучах славы, — сказал Мюллер. — Мне было все равно, уцелею ли я, проходя через лабиринт, или нет. Я просто шел, куда глаза глядят, и волей-неволей оказался в центре.

— Мне в это трудно поверить.

— Твое дело, но примерно так это и было. Суть в том, что я из тех людей, которые способны преодолеть все. Это какое-то природное качество, если вообще не что-то сверхестественное. У меня необычайно быстрая реакция. Интуиция. Шестое чувство, как говорят. И необычайно сильная жажда жизни. Кроме того, я прихватил с собой детекторы массы и еще кое-что из полезного барахла. Так что когда я забрался в лабиринт, то если видел, что где-то рядом лежат трупы, начинал внимательно приглядываться, а когда чувствовал, что глаза начинают меня подводить, останавливался и делал передышку. В зоне «Х» я был уверен, что меня поджидает смерть. Но судьба решила иначе, я умудрился пройти там, где никому другому это не удавалос ь… потому, наверное, что я шел без страха, безразлично, не было первичной скованности. Я пробирался как кошка, мышцы мои работали превосходно, и таким образом я к моему величайшему разочарованию преодолел самые опасные части лабиринта и оказался вот тут.

— Ты когда-нибудь выходил наружу?

— Нет. Иногда я прогуливаюсь до зоны «Е», в которой находятся сейчас твои коллеги. Дважды я побывал в зоне"А». Но преимущественно я остаюсь в трех внутренних зонах. Я совсем неплохо устроился. Запасы мяса я храню в радиационном холодильнике. И отвел целый дом под свою библиотеку и подходящее место для сексаторов. В другом доме я препарурую животных. Часто охочусь. И изучаю лабиринт, пытаясь исследовать все его приспособления. Я надиктовал уже несколько кубиков дневников. Ручаюсь, что твои приятели-археологи дорвались бы до этих записей с величайшей радостью.

— Наверняка они дали бы нам множество информации, — согласился Раулинс.

— Не сомневаюсь. Так что я их припрячу, чтобы никто из вас не смог бы добраться до них. Ты еще не проголодался, сынок?

— Слегка.

— Пойду, принесу тебе обед.