— Послушай, не беспокойся ты по этому поводу, — утешил доктор своего юного преемника. — Со мной ничего не случится. Но мы не должны забывать и о наихудших вариантах нашего путешествия. Весь медицинский опыт и знания в этой области, которыми располагает община, сосредоточены в памяти двух людей — твоей и моей. Мы должны сохранить данную информацию во что бы то ни стало.

— Да! Конечно!

— Вот так… Теперь ты понимаешь, почему нам просто необходимо плыть на разных кораблях. Все ясно?

— Да, — с сожалением ответил юноша. — Хотя… Все-таки я предпочел бы остаться с вами, но… — Он улыбнулся. — Мы собирались сегодня поговорить о воспалении плевры, не так ли?

— Совершенно верно, — согласился Лоулер и развернул потрепанный анатомический атлас. Йош присел рядом, готовый внимательно и с интересом вслушиваться в каждое слово учителя. Молодой человек олицетворял собой само Вдохновение. Он напоминал Вальбену о чем-то таком, что понемногу стало забываться: его профессия гораздо больше, чем просто работа, она — призвание. — Воспаление и плевральная эффузия… Симптомы, причины, методы лечения… — Лоулер слышал голос отца. Глубокий и размеренный, холодно-бесстрастный, он звучал подобно гонгу в его голове. — Внезапная острая боль в груди, например…

— Боюсь, у меня плохие новости, — заявил Делагард.

— О?

Они находились в кабинете Нида на верфи. Наступил полдень, обычное время перерыва в работе Лоулера. Он зашел сюда по просьбе владельца верфи.

На столе из древовидных водорослей стояла открытая бутылка бренди, но Вальбен отказался от предложения выпить. «Не в рабочее время», — пояснил он.

Лоулер всегда старался сохранить ясный рассудок во время приема пациентов и делал исключения только для своей «травки», постоянно убеждая себя в ее безвредности. По крайней мере, она давала возможность здраво мыслить.

— У меня есть некоторые результаты, правда, пока не очень хорошие. Док, на Вельмизе нас не примут.

Это походило на удар ниже пояса.

— Они вам это сказали?

Делагард бросил ему через стол кусок специального пергамента, что использовался для важных сообщений.

— Даг Тарп доставил мне это примерно полчаса назад. Письмо от моего сына Кенди, с Вельмизе… Он пишет, что их совет, собравшись вчера вечером, отклонил нашу просьбу. Их годовая иммиграционная квота составляет шесть человек, но, учитывая необычность обстоятельств, они согласны увеличить ее до десяти. Это предел.

— Н-да… Не семьдесят восемь…

— Конечно, не семьдесят восемь. Учтите, память о Шаликомо играет в этом случае огромную роль. Каждый остров боится перенаселения, которое может вызвать раздражение джилли. Конечно, вы скажете, что десять лучше, чем ни одного… Если мы пошлем такое количество на Вельмизе, еще десяток — на Салимин да на Грейвард столько же…

— Нет! — отрезал Лоулер. — Я хочу, чтобы мы все держались вместе.

— Знаю. Ну… хорошо.

— Итак, если не Вельмизе, то… Какая еще есть возможность для переселения?

— Даг сейчас ведет переговоры с Салимином… У меня ведь там тоже сын. Возможно, его слова окажутся более убедительными, чем доводы Кенди. Вполне возможно, жители этого острова — не такие жлобы, как… Боже мой, можно подумать, мы просим вельмизцев эвакуировать весь их проклятый поселок, чтобы принять нас! А ведь могли бы! Какое-то время пришлось бы туговато… Такие события, как на Шаликомо, не повторяются! — Делагард перелистал сшитые пергаментные страницы и пододвинул их Лоулеру. — Черт с ним, с Вельмизе! Найдем что-нибудь еще. А сейчас мне хочется, чтобы вы внимательно ознакомились вот с этим…

Лоулер взглянул на пачку сшитых страниц, придвинутых ему Нидом. На каждом листе — список имен, написанных крупным и жирным почерком Делагарда.

— Что это?

— Пару недель назад я вам уже говорил, что у меня шесть кораблей и что на каждый из них приходится по тринадцать человек. На самом же деле все обстоит несколько иначе: на одном судне будет одиннадцать переселенцев, на двух — по четырнадцать, а на оставшихся разместятся по тринадцать человек. Сейчас объясню, почему я так решил… Вот списки пассажиров. — Делагард постучал пальцем по верхнему листу толстой пачки. — Ага… Этот, наверное, заинтересует вас в наибольшей степени.

Лоулер быстро просмотрел первую страницу, где были написаны следующие имена:

Я и Лис Госпо Струвин Док Лоулер Квиллан Кинверсон Сандира Тейн Даг Тарп Оньос Фелк Данн Хендерс Натим Гхаркид Тила Браун Лео Мартелло Нейяна Гольгхоз

— Ну, как?

— Что это такое?

— Я же вам сказал… Список пассажиров нашего корабля, «Царицы Гидроса». Мне кажется, компания неплохая.

Лоулер изумленно взглянул на Делагарда.

— Нид, ты скотина! Если кто-то и умеет позаботиться о себе, так это ты!

— Что вы хотите этим сказать, док?

— Хочу сказать, как много вы сделали для того, чтобы обеспечить собственную безопасность и комфорт, пока мы будем находиться в море. Вы даже не постеснялись продемонстрировать мне это. — Лоулер указал на список. — Держу пари, вы даже гордитесь этим. На свой корабль вы записали единственного врача в нашем сообществе, самого опытного специалиста по связи и тех, кого можно смело назвать «почти инженером» и «почти картографом»… А Госпо Струвин — капитан номер один всего вашего флота! Н-да… Неплохая команда для путешествия Бог знает какой продолжительности, которое приведет нас в неизвестность! Плюс Кинверсон, морской охотник, обладающий почти нечеловеческой силой и знающий океан примерно так же хорошо, как вы — свою верфь. Чертовски хорошая команда! И ни одного надоедливого ребенка, ни одного старика, ни одного больного! Неплохо, дружочек, неплохо…

На какое-то мгновение, лишь на мгновение, в маленьких блестящих глазках Делагарда молнией сверкнул гнев.

— Послушайте, док, это же флагманский корабль! Плавание может оказаться не из легких, особенно, если придется плыть до самого Грейварда. Нам необходимо выжить…

— Более, чем остальным? — перебил его Лоулер.

— Вы — единственный врач… Хотите сразу быть на всех судах?! Гм-м… Попробуйте. Мне кажется, вам все равно придется выбирать тот или иной корабль… Тогда почему бы главному целителю не плыть вместе со мной?

— Ну, конечно! — язвительно произнес Вальбен и провел пальцами по краю листа. — Но даже воспользовавшись принципом «Делагард — превыше всего», я не могу объяснить присутствие некоторых имен в данном списке. К примеру, какой вам толк от Гхаркида? Он же не человек, а какая-то загадка.

— Натим хорошо разбирается в водорослях, превосходно зная их особенности и специфику, и сможет помочь нам находить пищу.

— Что ж, весьма разумно. — Вальбен бросил взгляд на толстое брюхо Делагарда. — Нам вовсе не хочется голодать в дороге, не так ли? Э? — Он вновь заглянул в список. — А Браун? Гольгхоз?

— Хорошие работники и отлично знают свое дело.

— А Мартелло? Поэт?

— Он не только поэт, но и неплохой моряк. Кроме того, поэт нам тоже пригодится — это же будет настоящая Одиссея, черт бы ее побрал! Эмигрирует целый остров… Нужно, чтобы кто-то описал все события.

— Прекрасно! — саркастически заметил Лоулер. — Прихватить с собой собственного Гомера и обеспечить потомков гекзаметрами о Великом Путешествии… Лично мне нравится! — Вальбен снова заглянул в список. — Я вижу, у вас здесь всего четыре женщины на десяток мужчин. Ну, и?..

Делагард улыбнулся.

— Ну, это уж не в моей власти. На нашем острове тридцать шесть женщин и сорок два мужчины… Но одиннадцать представительниц прекрасного пола принадлежат к проклятому монашескому ордену, вы же знаете об этом. Я их всех хочу поместить на отдельный корабль — пусть сами разбираются, как управлять им, если, конечно, смогут. Итак, у нас остается двадцать пять женщин и девушек на пять кораблей… Матери, естественно, должны плыть вместе с детьми… Я все подсчитал и пришел к выводу, что на наше судно мы можем взять четырех женщин.

— Ну, Лис — это мне понятно… Но почему ваш выбор пал на трех остальных?

— Браун и Гольгхоз уже плавали на моих кораблях на Вельмизе и Салимин в качестве полноправных членов экипажа. И если на борту будут женщины, то пусть это место займут те, кто умеет делать все необходимое на судне.

— А Сандира? О, чуть не забыл… Она же хороший механик и специалист по корабельному оборудованию. Да, сие разумно.

— Правильно, — подтвердил Делагард. — Кроме всех ее достоинств, есть еще одно обстоятельство: Тейн — женщина Кинверсона. Или вы не согласны? Если она может быть полезна нам, да еще они составляют супружескую пару, зачем же их разлучать?

— Насколько мне известно, Сандира и Гейб не состоят в браке.

— Неужели? Я предполагал обратное… потому что постоянно видел их вместе, — натянуто улыбнувшись, произнес Делагард. — Ладно, в любом случае, такова команда нашего корабля. Если же наша флотилия распадется и отдельные суда потеряют друг друга в море, на флагмане будут люди, которые не позволят нам пропасть. Так, а вот транспорт номер два, «Богиня Сорве». На нем размещаются Брондо Катцин с женой, все Тальхеймы, Таналинды…

— Секундочку, — прервал его Лоулер. — Я еще не все выяснил по поводу первого. Мы не обсудили кандидатуру отца Квиллана, имя которого фигурирует в списке. Хм… Еще один полезный человечек… Я полагаю, вы захватили его, чтобы сохранить хорошие отношения с самим Господом Богом?

Судовладелец по-прежнему оставался непробиваем. Он разразился громоподобным гоготом.

— Вот сукин сын! Нет, это даже мне в голову не приходило. Послушайте, а ведь неплохо иметь священника на борту! Если у кого-нибудь и есть блат там, на небесах, то, без всяких сомнений, только у него. Правда, причина, по которой он оказался вместе с нами, банальна: мне просто, нравится его общество. Я нахожу отца Квиллана потрясающе интересным человеком.

«Ну, конечно, — подумал Вальбен, — бессмысленно требовать последовательности от Нида. Ладно, будь что будет».

Ночью Лоулеру приснился его другой сон о Земле, тот, который причинял боль, от которого ему всегда хотелось избавиться. Давно уже не случалось, чтобы оба сновидения приходили к нему подряд, друг за другом. Он так надеялся, что сон прошлой ночи теперь избавил его на какое-то время от кошмаров последующего. Но, увы! Нет… Нет… «От второго сновидения невозможно избавиться — Земля будет вечно преследовать меня», — обливаясь холодным потом, думал Вальбен.

Она появлялась над Сорве, как сказочно прекрасный сияющий зеленовато-голубой шар, медленно вращающийся и демонстрирующий зеркальную гладь своих океанов и свои великолепные рыжевато-коричневые континенты. Планета выглядела безмерно красивой, словно блистающая драгоценность над головой.

Лоулер видел горы, эти хребты материков, подобные неровным серым зубам, и снег на их вершинах, белый и удивительно чистый. Он стоит на верху деревянной дамбы своего маленького острова, а потом отрывается от опоры и начинает подниматься в небо. Вальбен летит, летит до тех пор, пока Гидрос не остается где-то далеко позади, а он уже находится в открытом космосе и парит над зеленовато-голубым шаром Земли, взирая на нее сверху, словно Бог. Лоулер видит города: здание за зданием, не с заостренным верхом, как у вааргов, а с широким и плоским. Дома стоят рядами и занимают огромные пространства, между ними пролегают широкие улицы. По этим магистралям движутся люди, тысячи людей, многие тысячи. Они либо быстро идут, либо едут в маленьких повозках, похожих на лодки, только предназначенные для путешествий по суше. Над ними, в небе, — крылатые существа, которых называют смешным словом «птицы», похожие на скиммеров и других морских обитателей Гидроса, которые — Лоулер знал об этом — способны выпрыгивать из воды и пролетать по воздуху небольшое расстояние. Но птицы парили над головой постоянно, их полет восхищал. Они кружили и кружили вокруг планеты в бесконечном неутомимом движении. Среди крылатых существ были и машины, способные летать. Они построены из металла, блестящего и яркого; их корпуса, вытянутые и длинные, имеют маленькие крылья. Лоулер видит, как они поднимаются с земли и несутся с немыслимой скоростью на громадные расстояния, перенося землян с острова на остров, из города в город, с континента на континент. Общение людей столь активно и многообразно, что душу Вальбена охватывает смятение, и захватывает дух от сменяющих друг друга картин.

Он плывет сквозь темноту над сияющим зеленовато-голубым шаром, наблюдая, ожидая и зная, что должно произойти. Каждый раз Лоулер надеется на лучшее.

Но все повторяется… То же, что и раньше, то, что он переживал уже так много раз, то, от чего пот проступал в каждой клеточке его тела и мышцы сжимались от ужаса и тоски… И всякий раз это повторялось внезапно, без предупреждения, просто начиналось снова… Неожиданно вздувалось горячее желтое солнце, становясь все ярче и ярче, делалось бесформенным и страшным, неровные языки пламени начинали лизать атмосферу планеты.

Огонь охватывает холмы и долины, леса, здания. Моря вскипают. Воздух темнеет от облаков черного пепла. Лоулер видит обгоревшие поля. Почерневшая земля трескается от жара. Мрачные обнаженные горы высятся над выжженными равнинами.

Смерть, смерть, смерть, смерть повсюду…

Ему всегда хотелось проснуться до наступления этого мгновенного кошмара, но никогда не получалось. Лоулер обычно пробуждался, только увидев все это: кипящие моря, зеленые леса, превращенные в пепел, долины, покрытые гигантскими трещинами, напоминающими язвы…

Первым пациентом Вальбена на следующее утро оказался Сидеро Волькин, один из рабочих на верфи Делагарда. Ему вонзился в икру зуб огненного червя, когда он стоял в воде и обрезал наросты морского пальца с киля одного из кораблей. Примерно треть нуждающихся в помощи Лоулера составляли те, кто получили различные травмы и раны во время работы в мелких и спокойных водах залива. Как ни странно, но сюда частенько наведывались существа с явно агрессивными способностями. Им «нравилось» жалить, кусать, резать, пронзать, проникать внутрь — словом, всячески терзать людей.

— Этот сукин сын подплыл прямо ко мне со стороны судна, встал на дыбы и заглянул мне в глаза, — рассказывал раненый. — Я размахнулся и ударил его по голове топориком, но эта тварь вонзила в меня свой хвост. Сукин сын! Мне пришлось разрубить бестию пополам, да какой от этого толк? Все равно ведь успела ужалить…

Рана оказалась узкой, глубокой и уже инфицированной. Огненные черви, длинные извивающиеся существа, выглядели словно прочные и гибкие трубки с противными маленькими ротовыми отверстиями на одном конце и острым жалом — на другом. Не имело никакого принципиального значения, какой частью тела они атаковали вас — головой или хвостом: и то и другое буквально было нафаршировано микроорганизмами, жившими в симбиозе с червями. Эти маленькие твари, попав на мягкие ткани человеческого тела, тут же вызывали воспаления и различные осложнения.

Нога Волькина распухла и покраснела, заметные признаки заражения уже начали проявляться на кожном покрове, расходясь от места проникновения микроорганизмов, подобно шрамам, нанесенным в ходе совершения какого-то зловещего обряда.

— Будет очень больно, — предупредил Лоулер рабочего, опуская длинную бамбуковую иглу в сосуд с сильнейшим антисептиком.

— Мне ли не знать, док?!

Вальбен ввел инструмент в рану, пытаясь влить в нее как можно больше дезинфицирующего вещества. Сидеро не двигался, только изредка шепотом бормотал проклятия, пока доктор копался своей иглой в его теле, вызывая, вне всякого сомнения, жуткую боль.

— Вот, возьмите немного болеутоляющего, — произнес Лоулер, разгибаясь и протягивая раненому пакетик с белым порошком. — Пару дней вы будете чувствовать себя омерзительно плохо, а потом воспаление начнет проходить. Сегодня возможен жар… Поэтому попросите, чтобы вас отпустили с работы.

— Не могу. Делагард меня ни за что не отпустит. Мы должны подготовить корабли к отплытию, а еще чертовски много работы.

— Попросите, чтобы вас отпустили, — настойчиво повторил Вальбен. — Если ваш хозяин будет артачиться, скажите ему, пусть высказывает свои претензии мне и огненному червю. В любом случае, через полчаса вам станет настолько дурно, что вы не сможете выполнять даже самую простую работу. Ну а теперь можете идти.

Волькин на мгновение остановился у двери ваарга.

— Док, я вам очень благодарен.

— Идите, идите. И не опирайтесь на больную ногу, иначе упадете.

На улице поджидал еще один пациент. Причем тоже из числа людей Делагарда. Нейяна Гольгхоз, невозмутимая и спокойная приземистая сорокалетняя женщина с волосами необычного оранжевого цвета, широким плоским лицом, усеянным мелкими рыжеватыми веснушками, шагнула ко входу в ваарг и уступила дорогу выходившему Сидеро. Она родилась на острове Каггерам, а на Сорве переехала пять или шесть лет тому назад. Нейяна выполняла какие-то технические работы на кораблях флота Делагарда, постоянно путешествуя с одного места на другое. Около полугода назад у нее на спине, между лопаток, образовалась злокачественная опухоль, которую Лоулер удалил химическим путем, введя под основание образования иглы со специальным растворителем, разрушающим нарост и позволяющим затем удалить его остатки. Ничего приятного в этой процедуре не было ни для самой больной, ни для ее врача. Вальбен предписал ей ежемесячно приходить к нему для осмотра на предмет появления рецидивов опухоли.

Нейяна сняла рабочую куртку и повернулась к нему спиной. Лоулер пальцами тщательно обследовал шрам. Он еще не затянулся окончательно, Гольгхоз никак не реагировала на прикосновения врача. Подобно большинству островитян, она отличалась завидной выдержкой и терпением. Жизнь на Гидросе протекала обычно и просто, не отличаясь особо радостными минутами. Порой существование для людей, поселившихся на этой планете, становилось особенно тяжелым из-за различных изменений в погоде и местоположении острова. Их выбор приходилось ограничивать буквально во всем: от одежды до капли пресной воды; в занятиях, профессиях, партнерах по браку, самому месту жительства. И если у вас не возникало желания попытать счастья на каком-то другом острове, характер всей вашей жизни в основном определялся к тому времени, когда вы достигали совершеннолетия. В дальнейшем почти ничего не менялось. Но даже если вы отправлялись в новое место, то скоро обнаруживали, что и там ваш жизненный простор ограничен все теми же факторами. Такое положение вещей вырабатывало в людях определенный стоицизм.

— Кажется, все в порядке, — сказал ей Лоулер. — Нейяна, надеюсь, вы помните о моем совете — не бывать под прямыми солнечными лучами?

— Да, черт возьми!

— А мазью пользуетесь?

— Конечно же, черт побери!

— Ну, в таком случае опухоль не должна причинять вам никакого беспокойства…

— Вы чертовски хороший врач, — пробормотала Нейяна, стесняясь собственной откровенности. — Я знала одного человека с другого острова, и у него тоже был рак, проевший кожу насквозь… Так он умер… Вы же нас охраняете, спасаете от беды, вы — наги защитник.

— Делаю все, что в моих силах, — смущенно ответил Лоулер. Он всегда чувствовал некоторую неловкость, когда пациенты благодарили его. Большей частью Вальбен считал себя чем-то вроде мясника, действующего первобытными методами, в то время как на других планетах — он слышал это от побывавших в других мирах — в распоряжении врача имелись просто волшебные по своему совершенству и эффективности методы лечения. Они использовали звуковые волны, электричество, радиацию и многие другие нововведения, суть которых Лоулер даже не понимал. Те доктора располагали лекарствами, способными вылечить человека за пять минут. Ему же приходилось пользоваться самодельными мазями и бальзамами, приготовленными из морских водорослей, и импровизированными инструментами из древесины и кусков железа и никеля. Но, по крайней мере, Вальбен сказал Нейяне чистую правду: он сделал все, что мог.

— Док, если я чем-то могу помочь вам, то не стесняйтесь, говорите.

— Большое спасибо.

Гольгхоз покинула ваарг, за ней сразу же появился новый пациент — Нико Тальхейм. Нико так же, как и Лоулер, родился на Сорве. Подобно Вальбену, он происходил из семьи Основателей и являлся ее отпрыском в пятом поколении. Его родословная восходила к тем давним временам, к эпохе исправительной колонии. Тальхейм был одним из руководителей человеческой общины острова. Выглядел Нико несколько грубовато: краснолицый, короткая и толстая шея, мощные плечи. Они с Лоулером дружили с самого детства и сохранили приятельские отношения до сих пор. Семеро жителей острова составляли славное семейство Тальхеймов: отец Нико, его жена, сестра, трое детей. Кстати, редко какая супружеская пара на Гидросе могла похвастаться таким количеством наследников. Сестра Нико вступила в женское сообщество, обосновавшееся на дальнем краю Сорве несколько месяцев тому назад. Теперь все знали ее под именем сестра Бода. Самого Тальхейма поступок ближайшей родственницы отнюдь не радовал.

— Абсцесс все еще беспокоит тебя? — поинтересовался Вальбен. Нико уже давно страдал от инфекции в левой подмышке. Лоулер полагал, что его товарища ужалила какая-то дрянь в заливе, но сам пострадавший это отрицал. Опухоль непрерывно гноилась. Вальбен уже трижды вскрывал ее и пытался прочистить, но всякий раз процесс возобновлялся. Пару недель назад он попросил ткача Гарри Трэвина изготовить из морского пластика небольшую дренажную трубку и вшил ее Нико под кожу, чтобы через нее от инфицированного места происходил отток гноя.

Лоулер снял повязку, обрезая швы, удерживавшие трубку, и принялся осматривать прогрессирующий абсцесс. Кожа вокруг него покраснела и была горячей даже на ощупь.

— Жжет, сволочь! — скрипнул зубами Тальхейм.

— Да и выглядит отвратительно. Ты смазываешь опухоль той мазью, что я дал тебе прошлый раз?

— Конечно.

Что-то в его голосе заставило Лоулера усомниться в правдивости его слов.

— Нико, естественно, ты можешь поступать как тебе заблагорассудится, — предупредил друга Вальбен, — но помни, если инфекция распространится по всей руке, придется ее ампутировать. Считаешь, что сможешь работать одной?

— Вэл, это всего лишь левая рука.

— Ну, ты и шутник.

— Нет, я не шучу, — пробурчал Тальхейм, когда Лоулер вновь коснулся опухоли. — Возможно, день или два я не смазывал… Ладно, извини, Вэл. Мне очень жаль.

— Ты пожалеешь еще больше через какое-то время.

Холодно и беспощадно Вальбен занялся очисткой места абсцесса, словно обтесывая кусок деревяшки. Но Нико не произнес ни слова и не сделал ни одного нетерпеливого движения, пока его подвергали болезненной операции.

Когда же Лоулер стал вновь прикреплять дренажную трубку, Тальхейм внезапно сказал:

— Мы ведь так давно знаем друг друга, не так ли?

— Да, почти сорок лет.

— И ни у кого из нас ни разу в жизни не появилось желания переселиться на какой-нибудь другой остров, верно?

— Да мне и в голову не приходило, — задумчиво произнес Лоулер. — Кроме того, я здесь единственный врач.

— Да. А мне попросту нравилось здесь.

— Мне тоже, — согласился Вальбен и подозрительно посмотрел на друга. — Не понимаю, к чему весь этот разговор?

— Знаешь, Вэл, — признался Тальхейм, — я ведь все время думаю о нашем вынужденном отъезде. От этой мысли становится так мерзко на душе…

— Мне самому не очень-то нравится все происходящее, Нико.

— Да, да… но ты, кажется, смирился с этим?

— А разве у меня есть возможность выбирать?

— Вэл, послушай… Возможно, и есть.

Лоулер посмотрел на него, ожидая продолжения.

— Я слушал тебя на общем собрании… Когда ты сказал о безнадежности любых попыток борьбы с джилли… мне не удалось убедить себя и согласиться с тобой, но когда все обдумал, то понял — ты прав. И все же я продолжал задавать себе вопрос: «А нет ли какого-либо способа сделать так, чтобы хоть кто-то из нас смог остаться?»

— Что?!

— Я хочу сказать… Предположим, десять-двенадцать человек спрячутся на дальнем краю острова… Ну, там, где живут сейчас сестры… Ты, я, моя семья, Катцины, Хайны — это уже целая дюжина. Да и прекрасная компания при этом: никаких трений, все — друзья. Мы затаимся, не будем попадаться на глаза джилли, станем ловить рыбу на противоположной стороне Сорве и попытаемся жить прежней жизнью.

Идея оказалась настолько безумной, что застала Лоулера врасплох. На какое-то время безумие овладело и им — Вальбен воспринял сказанное товарищем как нечто разумеющееся. Выходит, есть возможность остаться на родном острове? Не бросать эти знакомые и дорогие сердцу тропинки, этот милый и безмерно любимый залив? Конечно! Ведь джилли никогда не забредают на тот край Сорве. Они даже и не заметят, если горстка островитян осталась, когда…

Нет!

Осознание абсурдности этого плана обрушилось на Лоулера, словно океанский вал. Двеллерам вовсе не нужно появляться на дальнем краю острова, чтобы знать, что там происходит. Каким-то образом они всегда знают о всех событиях в любой точке Сорве. Джилли отыщут их за пять минут и сбросят с задней стены дамбы в море — на этом все и закончится. Кроме того, даже если горстке людей удастся скрыться от всевидящего ока аборигенов, как они смеют надеяться вести тот же образ жизни, что и раньше? Ведь большей части сообщества уже не будет на острове. Нет! Невозможно и абсурдно!

— Ну, что ты скажешь? — с нетерпением поинтересовался Тальхейм.

Выждав еще несколько секунд, Лоулер ответил:

— Нико, прости меня… Но я считаю придуманное тобой не меньшим идиотизмом, чем предложение Нимбера, высказанное тем же вечером, о том, чтобы похитить одного из их идолов и утаивать его до тех пор, пока джилли не пойдут на уступки.

— Ты так думаешь?

— Да.

Тальхейм замолчал, рассматривая опухоль у себя под мышкой, пока Вальбен делал перевязку.

— Ты всегда отличался практическим взглядом на вещи, — наконец заговорил Нико. — Всегда немного холодный, но практичный, очень практичный… Таким ты был всегда. Я полагаю, тебе страшно рисковать?

— По крайней мере, не тогда, когда в мою пользу один шанс из миллиона.

— Ты считаешь, что все так плохо?

— Да не выйдет из твоей затеи ничего хорошего, Нико! Это безнадежно. Ты должен признать это! Никому еще не удавалось обвести джилли вокруг пальца. Даже сама мысль об этом смертельно опасна. Более того, самоубийственна.

— Может быть, и так, — нехотя согласился Тальхейм.

— Не «может быть», а совершенно точно.

— Пойми, Вэл, идея показалась мне такой привлекательной…

— Мы не справились бы.

— Да, да… Конечно, не справились бы. — Нико сокрушенно покачал головой. — Я ведь на самом деле хочу остаться здесь, Вэл, и не желаю покидать Сорве. Все бы за это отдал!

— Я тоже, — заметил Лоулер, — но мы уедем. Не можем не уехать.

Сандира Тейн пришла к Вальбену, когда у нее закончились запасы транквилизатора. Она своим энергичным живым присутствием заполнила маленькую приемную ваарга подобно громкому звуку трубы.

Но ее вновь мучил кашель.

Лоулер прекрасно знал причину возобновления приступов. Дело заключалось совсем не в заражении легочной ткани каким-то злосчастным грибком. Просто Тейн выглядела напряженной и подавленной. Блеск, который так оживлял сегодня ее взгляд, был порождением страха, а не внутренней энергии.

Вальбен налил в бутылочку новую порцию розовых капель, которой ей должно хватить до самого дня отъезда. После этого, если кашель не пройдет, он сможет и в дороге делиться с ней своими запасами.

— Одна из этих безумных сестер недавно приходила в наш поселок, знаете? Она говорила всем, что составила общий гороскоп, из которого явствует — никто из нас не переживет плавания к новому острову. Ни один… Так сказала она. Некоторые погибнут в океане, остальные доплывут до самого края света и закончат свой путь на небесах.

— Я полагаю, это сестра Фекла? Она считает себя ясновидящей.

— А на самом деле?

— Когда-то давно, в те дни еще не существовало их монашеского ордена, она разговаривала с мужчинами. Так вот, Фекла предсказала мне, что я дотяну до глубокой старости, прожив счастливую, полную приключениями жизнь, а теперь она заверяет всех — выходит, и меня тоже — в обратном. Один из этих двух гороскопов лжет, не так ли? А теперь откройте рот. Позвольте мне взглянуть на ваше горло.

— Возможно, сестра Фекла хотела сказать, что вы будете одним из тех, кто приплывет прямо на небеса.

— Она — слишком ненадежный источник информации, — спокойно заметил Лоулер. — Кроме того, у нее серьезные проблемы с психикой. Откройте рот.

Осматривая ее горло, он сразу же обнаружил небольшое раздражение, но не очень серьезное. Такое изменение в тканях организма, конечно, могло вызвать любой вид психосоматического кашля.

— Если бы Делагард знал, как туда плыть — ну, на небеса, — он бы давно уже отправился, не задумываясь, — сказал Вальбен, опуская инструменты в антисептик. — Нид организовал бы паромную службу туда и обратно и давно бы переправил всех наших монашек… Что же касается вашего горла, то с ним прежняя история. Напряжение, раздражение — нервный кашель. Просто попытайтесь немного расслабиться и держаться подальше от полусумасшедших сестер, которые пыжатся изо всех сил, стараясь предсказать ваше будущее.

Сандира широко улыбнулась.

— О, эти несчастные и глупые женщины! Мне так их жаль.

И хотя прием закончился, казалось, она не торопится уходить.

Сандира подошла к полке, на которой Лоулер хранил свою коллекцию земных реликвий, и какое-то мгновение рассматривала их.

— Вы обещали мне рассказать об этих вещах.

Вальбен приблизился к ней.

— Вот эта металлическая статуэтка — самая древняя… Это — скульптурка божества, почитавшегося в стране, называвшейся Египтом, которая существовала многие тысячи лет тому назад. Сие государство располагалось на берегу реки и являлось древнейшим в истории Земли. С него началась цивилизация… Это — то ли бог Солнца, то ли Смерти. Или и то и другое одновременно. Впрочем, точно я и сам не знаю.