Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Габриель Аллон - Под конвоем лжи

ModernLib.Net / Шпионские детективы / Сильва Дэниел / Под конвоем лжи - Чтение (стр. 8)
Автор: Сильва Дэниел
Жанр: Шпионские детективы
Серия: Габриель Аллон

 

 


«Двойной крест» очень походил на конъектурное реконструирование, только наоборот. Работа руководителя операции «двойного креста» заключалась в том, чтобы дать немцам определенное количество разрозненных, несводимых воедино деталей, работая с которыми они достигнут результата, запланированного организатором игры. Организатор должен быть крайне осторожен в обращении с данными, которые пускает в дело. Они должны являть собой скрупулезно составленную смесь фактов и вымысла, правды и тщательно подобранной и замаскированной лжи. Придуманные шпионы Вайкери должны были прилагать очень много усилий для добычи информации. Разведывательные данные следовало скармливать немцам крохотными, порой лишенными видимого смысла порциями. Они должны быть связаны с личностью и прикрытием шпиона. Например, водитель грузовика из Бристоля не мог ни с того ни сего раздобыть украденные в Лондоне документы. И ни одно донесение не должно было казаться чересчур хорошим, ибо то, что слишком легко дается, может быть с той же легкостью отвергнуто.

Досье на персонал центрального аппарата абвера хранились на открытых стеллажах, достававших до потолка, в сравнительно небольшом помещении, расположенном в дальнем конце подвала. Буква V начиналась на нижней полке и поднималась все выше и выше. Вайкери пришлось опуститься на четвереньки и вывернуть шею, как будто он искал что-то ценное, закатившееся под стеллаж. Проклятье! Нужная ему папка, конечно же, оказалась на самой верхней полке. Он привстал на цыпочки и запрокинул голову, пытаясь прочесть надписи на папках через свои очки со стеклами-полумесяцами. Нет, безнадежно. Полка находилась на добрых шесть футов выше его головы; с такого расстояния он не мог прочесть машинописный шрифт даже через очки. Это была месть Бутби всем тем, кто не дорос до изначально установленной для сотрудников службы нормы роста.

Одна из архивных королев заметила, что он уныло смотрит под потолок, и сказала, что принесет ему библиотечную лесенку.

— На той неделе Клэймор попытался дотянуться до верхней полки со стула и чуть не сломал себе шею, — пропела она, вернувшись менее чем через минуту с лестницей. Она снова взглянула на Вайкери, покровительственно улыбнулась ему с таким видом, будто он был ее выжившим из ума престарелым дядюшкой, и предложила достать нужную посетителю папку. Вайкери поспешил заверить ее, что вполне справится сам.

Он поднялся на лестницу и принялся выдвигать одну за другой папки, подцепляя их согнутым указательным пальцем. Вскоре он нашел папку из мягкого картона с наклеенным красным ярлыком, на котором было написано: Фогель, Курт — абвер, Берлин. Он слез, развязал тесемки, открыл папку и заглянул внутрь.

Досье Фогеля оказалось абсолютно пустым.

* * *

Спустя месяц после прихода на службу в МИ-5 Вайкери с изумлением встретил там Николаса Джаго. Джаго был главным архивариусом в Университетском колледже и стал служащим МИ-5 в ту же неделю, что и Вайкери. Здесь он тоже был назначен главой архива и получил приказ навести порядок в не слишком четко организованной службе регистрации законченных и ведущихся дел. Джаго, как и сам архив, казался пропитанным пылью, был очень раздражительным, и с ним было так же трудно иметь дело, как и работать с материалами архива. Но при своей непритязательной грубоватой внешности он мог быть и добрым, и щедрым, и подчас фонтанировал необходимейшей информацией. Джаго обладал еще одним ценным навыком: он знал не только как найти ту или иную папку, но и как потерять ее.

Несмотря на поздний час, Вайкери застал Джаго за его столом в тесном застекленном кабинетике. В отличие от залов для хранения документов это помещение олицетворяло собой порядок и аккуратность. Когда Вайкери постучал костяшками пальцев в стекло двери, Джаго вскинул голову, улыбнулся и жестом пригласил его войти. Вайкери заметил, что улыбался он одними губами, глаза смотрели все так же мрачно. Он казался изможденным. Джаго жил в этом подвале. Но не это было основной причиной его угнетенного состояния. В 1940 году, во время блицкрига, его жена погибла при одном из налетов немецких бомбардировщиков. Ее смерть заметно надломила архивариуса. Он поклялся себе разгромить нацистов — не оружием, а организованностью и аккуратностью.

Вайкери сел. От предложенного Джаго чая он отказался.

— Самый настоящий чай, который я запас еще перед войной, — взволнованно похвастался тот. Зато трубку он набивал отвратительным табаком военного времени, и ее приходилось то и дело раскуривать заново; едкий дым пах горящими в парках осенними листьями и словно дымкой покрыл двоих офицеров, пока они обменивались банальными замечаниями о том, как вернутся в университет, когда все это безобразие кончится.

Вайкери негромко откашлялся и перешел к делу.

— Я ищу документы на одного довольно темного сотрудника абвера, — сказал он. — И, к моему удивлению, обнаружил, что их нет. Папка стоит на месте, а ее содержимое куда-то делось.

— Как его имя? — осведомился Джаго.

— Курт Фогель.

Джаго помрачнел еще больше.

— Христос! Дайте-ка я сам посмотрю. Подождите здесь, Альфред. Я вернусь буквально через минуту.

— Я могу пойти с вами, — сказал Вайкери. — Чем-нибудь помогу.

— Нет, нет, — наотрез отказался Джаго. — И слышать ничего не хочу. Я же не помогаю вам ловить шпионов, вот и вы не пытайтесь помочь мне искать бумаги. — Он рассмеялся собственной шутке. — Посидите здесь, немного отдохните. Я вернусь через минуту.

«Ты сказал уже во второй раз: вернусь через минуту», — подумал Вайкери. Ему было известно, что Джаго по-настоящему болеет душой о состоянии вверенного ему хозяйства, но одно исчезнувшее досье на рядового сотрудника аппарата абвера не могло послужить причиной ведомственного кризиса. Все время случались недоразумения, связанные с пропажей папок, которые просто-напросто были засунуты не на свое место. Однажды Бутби объявил общую тревогу из-за пропажи портфеля, полного важных документов. Злые языки утверждали, что он был найден через неделю в квартире его любовницы.

Джаго и впрямь почти сразу же вернулся в свой закуток; облако мерзкого дыма из трубки тянулось за ним, словно за паровозом. Он вручил бумаги Вайкери и уселся за стол.

— Как я и думал, — заявил Джаго. Он казался до смешного гордым собой. — Они были тут же, на полке. Одна из девочек, наверно, вложила их не в ту папку. Такое случается то и дело.

Вайкери выслушал это сомнительное объяснение и нахмурился.

— Очень интересно — со мной такого никогда еще не случалось.

— Ну, наверно, вам просто везло. А мы каждую неделю перекладываем тысячи папок. Нам бы сюда еще несколько человек... Я говорил об этом с генеральным директором, но он сказал, что мы уже израсходовали все фонды и больше не получим.

Трубка Джаго погасла, и он разыграл целое представление из ее повторного раскуривания. Застекленная каморка так заполнилась дымом, что глаза Вайкери заслезились. Николас Джаго был хорошим и безукоризненно честным человеком, но Вайкери не верил ни единому слову из рассказанной им истории. Он решил, что досье кто-то совсем недавно затребовал и не успел вовремя вернуть бумаги. И судя по тому, как изменился в лице Джаго, когда Вайкери заговорил об отсутствующих документах, этот кто-то занимал чертовски важное положение.

Вайкери помахал папкой, отгоняя дым.

— Кто последним брал досье Фогеля?

— Перестаньте, Альфред. Вы же знаете, что я не могу этого вам сказать.

Это была чистая правда. Простые смертные, такие как Вайкери, должны были расписываться за документы. В архиве сохранялись формуляры, в которых было отмечено, кто и когда брал те или иные досье. К формулярам имели доступ только персонал архива и высшее руководство МИ-5. Несколько человек из того же высшего руководства имели право получать документы, не расписываясь за них. Вайкери подозревал, что досье Фогеля брал кто-то из представителей этого круга.

— Мне нужно всего лишь сказать Бутби, что я должен увидеть формуляр этого документа, и он подпишет требование, — заявил Вайкери. — Так почему бы вам не позволить мне взглянуть на него сейчас и не сэкономить время?

— Может, напишет, а может, и не напишет.

— Что вы хотите этим сказать, Николас?

— Послушайте, старина, я меньше всего на свете хочу опять встревать между вами и Бутби. — Джаго снова занялся своей трубкой: набил ее, достал из коробки спичку. Потом он взял трубку в зубы; чубук подскакивал, когда он говорил. — Поговорите с Бутби. Если он скажет, что вам можно показать формуляр, — что ж, милости прошу.

Вайкери оставил его сидеть в заполненной дымом застекленной комнатушке. Начальник архива пытался раскурить свой дешевый табак, огонек спички ярко вспыхивал с каждой затяжкой. Оглянувшись напоследок на старого знакомого, Вайкери, уходящий с досье Фогеля под мышкой, подумал, что Джаго напоминает маяк на окутанном туманом мысе.

* * *

По пути в свой кабинет Вайкери завернул в столовую. Он не мог вспомнить, когда ел в последний раз. Чувство голода превратилось в непрестанное сосущее ощущение, постоянно сопутствовавшее ему. Он давно уже не думал об изысканной пище. Процесс еды превратился в практическую необходимость, стал одним из тех актов жизнедеятельности, которые совершаются не для удовольствия, а лишь потому, что без них не обойтись. Как пешие переходы по Лондону ночами — иди быстро и постарайся не пострадать. Он помнил изменивший его жизнь майский день 1940 года. Мистер Эшуорт недавно доставил вам домой пару хороших бараньих отбивных... Как же бездарно он тратил тогда драгоценное время!

По случаю позднего времени выбор был хуже, чем обычно: темно-бурый хлеб, немного сыра подозрительного вида и какая-то коричневая жидкость, булькавшая в котелке. Кто-то зачеркнул в меню слова «говяжий бульон» и написал «суп из камней». Вайкери отвел взгляд от сыра и принюхался к бульону, который показался ему достаточно безопасным. Он осторожно зачерпнул жидкость половником и налил в тарелку. Хлеб оказался таким же твердым, как и доска, на которой лежал. Тупым ножом Вайкери с трудом отпилил ломоть. Используя папку с досье Фогеля вместо подноса, он пробирался между столов и стульев. Джон Мастермэн сидел, склонившись над фолиантом на латыни. В углу двое известных адвокатов обсуждали какой-то давний судебный процесс, в котором они выступали друг против друга. Популярный автор детективных романов что-то записывал в истрепанную записную книжку. Вайкери покачал головой. МИ-5 привлекла к себе на службу множество замечательных талантов.

Он осторожно шел вверх по лестнице; щербатая тарелка опасно качалась на не слишком ровной папке. Только не хватало для полноты счастья залить досье супом. Джаго писал бесчисленные служебные записки, то строгие, то умоляющие, призывая офицеров аккуратнее обращаться с документами.

Как его имя?

Курт Фогель.

Господи! Дайте-ка я сам посмотрю.

Что-то во всем этом было не так, это Вайкери знал точно. Но лучше было не форсировать размышления на этот счет. Лучше сделать вид, что забыл о проблеме, и позволить подсознанию самостоятельно заняться ею.

Положив папку вместе со стоявшей на ней тарелкой на стол, он включил лампу и, прихлебывая бульон, пролистал документы. Варево было на вкус таким, будто в котле кипятили кожаный ботинок. Соль была одной из немногих специй, запас которых у поваров был не ограничен, и они не жалели ее. Закончив вторично читать документы, Вайкери уже чувствовал такую жажду, будто несколько дней шел по безводной пустыне; его пальцы прямо на глазах начали отекать. Покончив с «супом из камней», Вайкери поднял голову и, намного повысив голос, произнес:

— Гарри, мне кажется, что у нас появилась проблема.

Гарри Далтон, дремавший, положив голову на стол, в общем зале, примыкавшем к кабинету Вайкери, резво вскочил на ноги, вошел в кабинет и закрыл за собой дверь. Напарники были до смешного непохожи друг на друга; в отделе им дали общее прозвище «Мозги и мускулы Лимитед». Гарри был высоким, спортивным мужчиной с резкими чертами лица, густыми черными волосами, всегда намазанными бриллиантином, умными синими глазами и был готов по любому поводу расплыться в улыбке. До войны он был детективом — инспектором Гарри Далтоном из элитной группы Лондонского департамента полиции, занимавшейся расследованием убийств. Он родился и вырос в Баттерси, и в его мягком приятном голосе все еще сохранился особый выговор, присущий этой южной рабочей окраине Лондона.

— Мозги у него имеются, в этом не может быть никакого сомнения, — сказал Вайкери. — Посмотрите сюда: докторантура в области права Лейпцигского университета, учился у Хелера и Розенберга. На мой взгляд, не слишком подходящая биография для типичного ярого нациста. Нацисты отменили все существовавшие в Германии законы. Человек с таким образованием не мог остаться к этому равнодушным. И вдруг он в тридцать пятом году внезапно решает расстаться с юридической практикой и поступить на службу к Канарису в качестве его личного поверенного или же юрисконсульта абвера? Я не верю в это. Я думаю, что он шпион, и весь этот треп насчет юрисконсульта Канариса всего лишь дополнительное прикрытие.

Вайкери принялся в очередной раз листать документы в папке.

— У вас уже есть теория? — спросил Гарри.

— Если честно, то даже три.

— Ну, так давайте послушаем их.

— Теория первая. Канарис перестал доверять своим британским сетям и приказал Фогелю провести расследование. Человек с образованием и практической подготовкой Фогеля прекрасно подходит для того, чтобы поручить ему проанализировать большой массив досье и донесений агентов и найти несообразности. Мы действовали предельно осторожно, но, Гарри, «двойной крест» — это чрезвычайно сложная задача. Я готов держать пари, что мы допустили несколько ошибок, о которых до сих пор не знаем. И если посадить подходящего человека искать их — интеллектуала, вроде, например, Курта Фогеля, — он вполне может оказаться способным до них докопаться.

— Вторая теория?

— Вторая теория заключается в том, что Канарис поручил Фогелю создать новую сеть. Вообще-то для того, чтобы начинать такую игру, уже не осталось времени. Агентов нужно найти, завербовать, обучить и доставить в страну. При правильной постановке дела на это уйдет несколько месяцев. Я сомневаюсь, что речь идет именно об этом, но с ходу отметать эту версию нельзя.

— А третья?

— Согласно теории номер три, Курт Фогель является руководителем сети, о которой нам пока что неизвестно.

— Вы думаете, что существует целая агентурная сеть, не раскрытая нами? Да разве такое возможно?

— Мы должны предположить, что да.

— Тогда вся наша работа по дезинформации подвергается большому риску.

— Это карточный домик, Гарри. Все, что требуется, это один хороший агент, и наша постройка рассыпается на мелкие кусочки.

Вайкери закурил сигарету. Табак помог ему избавиться от оставшегося во рту привкуса бульона.

— На Канариса, судя по всему, оказывают колоссальное давление. Он должен был выбрать для этой операции своего лучшего человека.

— То есть Канарис сидит на горячей плите, а Курт Фогель варится в скороварке, и от него зависит судьба адмирала.

— Совершенно верно.

— В таком положении он может сделаться очень опасным.

— Но может также проявить неосмотрительность. Он должен сделать шаг. Он должен воспользоваться радиосвязью или заслать агента в страну. И когда он это сделает, мы сядем ему на хвост.

Некоторое время они сидели молча. Вайкери курил, Гарри листал папку с делом Фогеля. А потом Вайкери рассказал напарнику о том, что случилось в архиве.

— Вы же знаете, Альфред, что документы время от времени пропадают неведомо куда.

— Знаю, но почему пропали эти документы? И, что еще важнее, почему именно сейчас?

— Хорошие вопросы, но я подозреваю, что ответы на них очень просты. Когда начинаешь расследование, лучше сохранять сосредоточенность и не кидаться в стороны.

— Я знаю, Гарри, — сказал, нахмурившись, Вайкери. — Но этот случай вызывает у меня сильнейшую тревогу.

— Я знаком кое с кем из архивных королев, — сообщил Гарри.

— Я в этом не сомневался.

— Тогда я, пожалуй, поброжу там, задам несколько вопросов.

— Только очень осторожно, и чтобы никто не знал.

— Альфред, другого пути что-то выяснить там у нас просто нет.

— Джаго лжет. Он что-то скрывает.

— Но зачем ему лгать?

— Я не знаю, — признался Вайкери и с силой раздавил сигарету в пепельнице, — но мне платят за то, чтобы я плохо думал о людях.

Глава 10

Блетчли-парк, Англия

Официально это заведение именовалось Государственной школой кодов и шифров. На самом же деле это была вовсе не школа. Здание выглядело так, как могла бы выглядеть какая-нибудь школа — большой уродливый викторианский[18] особняк, окруженный высоким забором; но большинство населения Блетчли — городка с узкими улочками, единственной достопримечательностью которого была железнодорожная станция, — понимало, что там происходит что-то серьезное. На просторных газонах выстроили хижины-времянки. По ухоженной траве протянулись уродливые шрамы из замерзшей глины — протоптанные множеством ног тропы. За садами перестали ухаживать, и они разрослись, превратившись в миниатюрные джунгли. А ученики «школы» представляли собой весьма странное скопище людей — здесь были самые известные математики страны, шахматные чемпионы, мудрецы, не знавшие себе равных в разгадывании кроссвордов. Всех их собрали сюда ради одной цели: чтобы расколоть немецкие шифры.

Даже в отличавшемся высокой степенью эксцентричности мире Блетчли-парка Денхолма Сондерса считали чудаком. До войны он являлся гордостью математического факультета в Кембридже, теперь же сделался одним из лучших в мире криптоаналитиков. Он, как и его коллеги, жил в поселке, созданном неподалеку от Блетчли, в обществе своей матери и сиамских котов Платона и Святого Фомы Аквинского.

День заметно склонился к вечеру. Сондерс сидел за своим столом в особняке. Он работал с двумя сообщениями, отправленными гамбургской радиостанцией абвера немецким агентам в Великобритании. Сообщения были перехвачены Службой радиобезопасности, их сочли подозрительными и отправили в Блетчли-парк для расшифровки.

Немелодично насвистывая — привычка, до чрезвычайности раздражавшая его коллег, — Сондерс царапал карандашом по листкам блокнота. Он работал в секции ручной расшифровки. Его тесное рабочее помещение было переполнено народом, но здесь было относительно тепло. Лучше уж сидеть тут, чем снаружи, в одной из хижин, где криптоаналитики корпели над немецкими армейскими и военно-морскими шифрами на морозе, словно эскимосы в иглу[19].

Через два часа шуршание карандаша и свист прекратились. Сондерс включился в текущую вокруг жизнь и впервые за вечер услышал бульканье талой воды в водосточных трубах старого дома. В сегодняшней работе для него не оказалось ничего сложного: радиограммы были зашифрованы одной из разновидностей кода, с которым Сондерс справился еще в 1940 году.

— Мой бог, это уже становится немного скучным, — пожаловался Сондерс, не обращаясь ни к кому конкретно.

Его начальником был шотландец по фамилии Ричардсон. Сондерс постучал в дверь, не дожидаясь ответа, вошел внутрь и положил два листка с расшифрованными текстами на стол. Ричардсон пробежал их глазами и нахмурился. Не далее чем вчера офицер из МИ-5 по имени Альфред Вайкери обратился с просьбой обратить особое внимание на депеши такого рода.

Ричардсон нажал на кнопку звонка, вызывая курьера на мотоцикле.

— Но там есть еще одна мелочь, — сказал Сондерс.

— Вы о чем?

— Первая радиограмма... У агента, похоже, были некоторые трудности с азбукой Морзе. Если точнее, то он попросил радиста повторить сообщение. Радистов такие вещи раздражают. Может быть, это ничего не значит. Скажем, помехи не позволили разобрать одну или две группы. Но я думаю, что стоило бы сообщить ребятишкам из МИ-5 и об этом.

Ричардсон ненадолго задумался. И впрямь, хорошая идея.

Когда Сондерс ушел, он напечатал на машинке краткую записку, в которой сообщалось о том, что агент, предположительно, не совсем свободно владеет азбукой Морзе. Еще через пять минут расшифрованный текст и примечание Ричардсона были уложены в запечатанную кожаную сумку, в которой им предстояло совершить сорокадвухмильную поездку в Лондон.

Глава 11

Челси, Англия

— Ничего более странного я в жизни своей не видел, — сказал в то утро за завтраком своей жене Артур Бэрнс. Перед завтраком Бэрнс, как и каждый день, выгуливал Фионну, свою обожаемую собачку породы корги, по берегу моря. Небольшой кусок побережья все еще оставался открытым для гражданских жителей, хотя большую часть его давно уже огородили и объявили закрытой военной зоной. Всех терзало любопытство по поводу того, что военные там делают. Населению, естественно, никто об этом не говорил. В то утро рассвет был поздним, низко нависало серое пасмурное небо, то и дело срывался мелкий дождь. Спущенная с поводка Фионна деловито бегала по пирсам.

Первой эту штуку заметила Фионна, а потом и Бэрнс.

— Представь себе, Мейбл: бетонная штуковина чудовищных размеров. Вроде дома без крыши, спущенного на воду. — Два буксира волокли чудовище в открытое море. Бэрнс всегда носил в кармане пальто небольшой полевой бинокль — его приятель однажды заметил в море надстройку немецкой подводной лодки, и Бэрнс просто изнывал от стремления хотя бы мельком увидеть что-нибудь подобное. Он снял очки и поднес бинокль к глазам. То, что он увидел, сделало событие еще более удивительным. К бетонной штуке было пришвартовано судно с широким, тупым носом, о который плескались невысокие волны. Бэрнс видел его, кажется, с правого борта. — Трудно сказать, был это правый борт или левый борт, ну, ты же меня понимаешь, — и еще он разглядел небольшой катер, палуба которого была забита людьми в фуражках. — Я просто не мог поверить своим глазам, Мейбл, — с возмущением произнес он, откусив кусочек последнего тоста. — Они аплодировали, хлопали друг друга по плечам и обнимались, словно свершилась какая-то великая радость. — Он сокрушенно покачал головой. — Ты только представь себе: Гитлер держит весь мир за глотку, а эти типы заставили плавать огромную бетонную глыбу и радуются, как дети.

Бетонная глыба, замеченная Артуром Бэрнсом в то непогожее январское утро, носила кодовое название «Феникс». Она имела 200 футов в длину, 50 футов в ширину и водоизмещение более 6000 тонн. Таких конструкций намечалось построить более двухсот. Внутри, чего, естественно, не мог видеть Бэрнс со своего наблюдательного пункта на причальной стенке гавани, находился лабиринт из пустот, труб и впускных клапанов, поскольку «Феникс» не был предназначен для того, чтобы долгое время находиться на поверхности воды. Его должны были отбуксировать через Ла-Манш и затопить вплотную к берегу Нормандии. «Феникс» был лишь одной из деталей большого проекта союзников, предусматривавшего строительство в Англии искусственной гавани, которую надлежало переправить во Францию в день "Д". Весь проект носил кодовое название "Операция «Шелковица».

Операция «Шелковица» была задумана под воздействием уроков Дьеппа и высадки десантов в Средиземноморье. В Дьеппе, где 19 августа 1942 года состоялась попытка десанта, закончившаяся катастрофой, немцы всеми силами препятствовали союзникам воспользоваться портом и преуспели в этом. В Средиземноморье они, перед тем как сдать порты, разрушали их, делая непригодными на долгое время. Разработчики планов вторжения сочли шансы захватить порты неповрежденными практически равными нулю. Поэтому они решили, что и люди, и техника будут выгружаться на необорудованные берега Нормандии.

Еще одну проблему представляла собой погода. Анализ климата французского побережья за долгий период показал, что продолжительность относительно безветренного периода никак не может превышать четырех дней подряд. Следовательно, решили разработчики, нужно исходить из того, что выгрузку придется производить во время шторма.

В июле 1943 года премьер-министр Уинстон Черчилль в сопровождении делегации из трехсот официальных лиц приплыл в Канаду на борту «Куин Мэри». В августе Черчилль и Рузвельт во время встречи в Квебеке одобрили план вторжения в Нормандию. Во время плавания профессор Дж. Д. Бернал, выдающийся физик, устроил в одной из роскошных кают впечатляющую демонстрацию. Он налил на дно ванны несколько дюймов воды, мелкий конец должен был являть собой берега Нормандии, а глубокий — залив Сены. Поместив в ванну двадцать бумажных корабликов, Бернал при помощи щетки, которой трут спину, устроил в ванне шторм. Кораблики сразу же пошли ко дну. Тогда Бернал надул спасательный круг и положил его в ванну вместо волнолома. Снова была пущена в дело щетка, снова в ванне разыгрался шторм, но на сей раз кораблики благополучно отстоялись в образовавшемся затишье. Бернал объяснил, что точно то же самое должно происходить в Нормандии. Стоит разыграться шторму, как последуют страшные беды, значит, необходима искусственная гавань.

В Квебеке британцы и американцы договорились выстроить для вторжения в Нормандию две искусственные гавани, каждая из которых будет равна по вместимости известному порту Дувр. На строительство Дуврского порта ушло семь лет; в распоряжении британцев и американцев имелось не более восьми месяцев. Это была задача невообразимого масштаба и сложности. Каждая искусственная гавань или, как их называли между собой работники штаба, каждая «шелковица» должна была стоить примерно 96 миллионов долларов. Британская экономика, сильно ослабленная за четыре года войны, должна была обеспечить четыре миллиона тонн бетона и стальных конструкций. Требовались сотни инженеров высшего уровня и десятки тысяч квалифицированных строительных рабочих. Для доставки гаваней из Англии во Францию в день "Д" необходимо было привлечь все буксирные суда, имевшиеся в Великобритании и на Восточном побережье Соединенных Штатов.

Единственной задачей, равной по сложности строительству «шелковиц», являлось обеспечение секретности этих работ. Доказательством этого должен был служить и тот факт, что Артур Бэрнс со своей коротконогой бесхвостой собачкой еще стоял на набережной, а катер, на котором находилась команда британских и американских инженеров, уже причалил к берегу. Люди сошли по трапу и направились к ожидавшему их автобусу. Впрочем, один отделился от группы и зашагал к стоявшему поблизости штабному автомобилю, который должен был доставить его в Лондон. Водитель вышел, привычным движением распахнул заднюю дверь, и коммандер[20] Питер Джордан сел в машину.

* * *

Нью-Йорк, октябрь 1943

Они приехали за ним в пятницу. Эти люди почему-то запомнились ему как Лаурел и Харди: толстый, приземистый американец, от которого пахло дешевым лосьоном после бритья и сосисками с пивом, съеденными за ленчем, и тощий благообразный англичанин, пожавший руку Джордана с таким видом, будто хотел пощупать его пульс. На самом деле их звали Лимэнн и Брум, по крайней мере, так было написано в удостоверениях, которыми они по очереди помахали у него перед носом. Лимэнн сказал, что работает в Военном министерстве, Брум, костлявый англичанин, промямлил что-то насчет Военного кабинета. Ни один, ни другой не носили военной формы — Лимэнн был одет в потертый коричневый костюм, пиджак которого обтягивал его объемистый живот, а брюки, судя по неопрятным складкам, резали в шагу; Брум, напротив, щеголял в изящном темно-сером костюме, казавшемся слишком теплым для нью-йоркской осени.

Джордан принял их в своем роскошном кабинете в офисе, расположенном в Нижнем Манхэттене. Лимэнну лишь с трудом удалось подавить отрыжку, которая, видимо от восторга, одолела его, когда он увидел потрясающий вид на мосты через Ист-Ривер, открывавшийся из окна: Бруклинский, Манхэттенский и Вильямсбургский. Брум не выказал ровно никакого интереса к творениям рук человеческих, зато прокомментировал погоду — прекрасный осенний день, прозрачное синее небо, ярко-оранжевый солнечный свет. В такие дни нетрудно подумать, что Манхэттен — самое красивое место на земле. Они вели разговор у южного окна, глядя с высоты на огромные грузовые суда, входившие и осторожно выбиравшиеся из нью-йоркской гавани.

— Расскажите нам о работе, которой вы занимаетесь сейчас, мистер Джордан, — сказал Лимэнн с отчетливым акцентом Южного Бостона.

Для хозяина кабинета это был больной вопрос. Он все еще оставался главным инженером Северо-восточной мостостроительной компании, которая являлась безусловным лидером среди строителей мостов на всем Восточном побережье. Но мечта об организации собственной фирмы, как он и боялся, умерла с началом войны.

Лимэнн, похоже, крепко изучил его биографию и теперь пересказывал ее с таким видом, будто собирался представить Джордана к награде. «Лучшим в своем выпуске закончил Ренсселировский политехнический институт. Признан инженером года в 1938. „Сайнтифик америкен“ утверждает, что вы величайший человек из всех, кто жил на свете после изобретения колеса. Вы знаменитый человек, мистер Джордан».

Увеличенная фотокопия статьи из «Сайнтифик америкен» висела на стене в изящной черной рамке. На фотографии, сопровождавшей статью, казалось, был снят совсем другой человек. Теперь Джордан стал более худощавым — некоторые говорили: более красивым, — и несмотря на то, что ему еще не исполнилось сорока, виски у него обильно поседели.

Брум, тощий англичанин, бродил по комнате, внимательно рассматривая фотографии и модели мостов, разработанных и построенных компанией.

— У вас тут работает много немцев, — сказал он с таким видом, будто открывал Джордану потрясающую новость. Это была чистая правда: немцы имелись и среди инженерного состава, и в секретариате. Личным секретарем Джордана работала женщина по имени мисс Хофер; она девочкой приехала вместе со своей семьей в Америку из Штутгарта и до сих пор говорила по-английски с немецким акцентом. И, как будто для того, чтобы подкрепить опасения Брума, мимо открытой двери Джордана прошли двое молодых клерков из отдела писем, болтавших между собой по-немецки с четко выраженным берлинским акцентом.


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30, 31, 32, 33, 34, 35, 36, 37, 38, 39