Она следила за своими похитителями на переднем сиденье. Они долго говорили вполголоса по-немецки, потом женщина заснула, а теперь Нойманн тряс ее за плечо и пытался разбудить. Впереди, сквозь ветровое стекло, Дженни видела свет — метавшиеся из стороны в сторону лучи. Она подумала, что полицейские, если им нужно перегородить дорогу, обязательно возьмут с собой фонарики. Неужели это возможно? Неужели они уже знают, что в машине едут немецкие шпионы, которые похитили ее? Неужели ее уже ищут?

Фургон остановился. Она видела сквозь стекла двоих полицейских, стоявших перед фургоном, и слышала снаружи, совсем недалеко от себя, шаги и голоса еще двоих. Она слышала, как полицейский постучал в окно. Она видела, как Нойманн опустил стекло в окне. Она видела, что в руке он держал пистолет. Дженни перевела взгляд на женщину. У нее тоже было оружие.

В этот момент она вспомнила, что случилось в сарае. На пути у них оказались двое, ее отец и Шон Догерти, и они убили обоих. Вполне возможно, что они убили еще и Мэри. Они не сдадутся только потому, что им так прикажут какие-то сельские полицейские. Они убьют полицейских точно так же, как ее отца и Шона.

Дженни услышала, как открылась дверь, слышала, как полицейский, повысив голос, потребовал, чтобы они вышли. Она знала, что сейчас произойдет. Они не выйдут, а начнут стрелять. И тогда все полицейские погибнут, и она, Дженни, снова останется с ними одна.

Она должна предупредить их!

Но как это сделать? Говорить она не могла, потому что Нойманн туго завязал ей рот.

Она могла сделать только одно.

Она подняла ноги и изо всех сил ударила в стену фургона.

Хотя поступок Дженни Колвилл не достиг той цели, к которой она стремилась, он хотя бы позволил одному из офицеров — тому, который стоял возле Кэтрин Блэйк, — принять более милосердную смерть. Когда он повернул голову на звук, Кэтрин вскинула «маузер» и выстрелила в него. Превосходный глушитель пистолета пригасил звук выстрела; когда Кэтрин Блейк стреляла из своего оружия, слышался только звук удара бойка по капсюлю гильзы. Пуля, пробив стекло, попала констеблю в челюстной сустав и срикошетировала в мозг. Полицейский умер раньше, чем его тело опустилось на раскисшую обочину дороги.

Вторым умер тот констебль, который разговаривал с Нойманном, но смертельный выстрел сделал не Нойманн. Он лишь с молниеносной быстротой выбросил вперед правую руку и отшвырнул в сторону направленный на него ствол дробовика. Кэтрин развернулась всем телом и выстрелила в открытую дверь. Пуля попала констеблю точно в середину лба и вышла через затылок. Он упал навзничь на шоссе.

Нойманн вывалился из двери и перекатился по дороге. Один из офицеров, стоявших позади, выстрелил, но попал выше его головы, выбив стекло в полуоткрытом окне. Нойманн два раза быстро нажал на спусковой крючок. Первая пуля угодила констеблю в плечо, заставив его развернуться. Вторая попала прямо в сердце.

Кэтрин выскочила из кабины и, перехватив пистолет в обе руки, прицелилась в темноту. С противоположной стороны автомобиля ее действия повторял Нойманн, с той лишь разницей, что он все еще лежал плашмя на асфальте. Оба ждали, не шевелясь, не издавая ни звука, и напряженно вслушивались в темноту.

Четвертый констебль понял, что лучше всего будет бежать за помощью. Он повернулся и кинулся в темноту, но, увы, через несколько шагов оказался в поле зрения Нойманна. Немец тщательно прицелился и выстрелил два раза подряд. Последний из четверых полицейских споткнулся, с грохотом уронил тяжелое ружье на асфальт, упал и умер.

Нойманн подтаскивал трупы к задней стенке фургона. Кэтрин распахнула грузовую дверь. Дженни с широко раскрывшимися от ужаса глазами вскинула руки, пытаясь прикрыть голову. Кэтрин подняла руку с пистолетом и ткнула дулом прямо в лицо Дженни. Под глазом открылась глубокая рана.

— Если не хочешь, чтобы с тобой случилось то же, что и с ними, — угрожающим тоном заявила Кэтрин, — никогда больше не пытайся делать ничего подобного.

Нойманн поднял Дженни на руки и положил на обочину. Потом они вдвоем с Кэтрин загрузили в фургон тела убитых констеблей. Мысль о том, как поступать дальше, пришла в голову Нойманну, как только он поднялся, сделав последний выстрел. Полицейские приехали сюда на своем собственном фургоне, который стоял на обочине совсем рядом, повернутый носом навстречу их автомобилю. Теперь следовало спрятать трупы и угнанный фургон где-нибудь в лесу, а самим пересесть на полицейскую машину и ехать дальше. До того, как сюда приедут другие полицейские и обнаружат исчезновение выставленного кордона, пройдет не один час. К тому времени они с Кэтрин уже погрузятся на борт подводной лодки и поплывут в Германию.

Подняв Дженни с мокрой земли, Нойманн отнес ее в полицейский фургон. Кэтрин забралась на водительское место и завела мотор. Нойманн вернулся в их прежнюю машину, включил зажигание, сдал назад, развернул машину и не спеша поехал по дороге. Кэтрин ехала следом. Нойманн старался отогнать от себя мысли о четырех мертвых телах, лежавших у него за спиной в считанных дюймах.

Еще через две минуты Нойманн свернул на чуть заметный проселок. Отъехав ярдов на двести, он остановился, заглушил мотор, выскочил и бегом вернулся на дорогу. Кэтрин за это время успела развернуть полицейскую машину и пересесть на пассажирское место. Он запрыгнул в кабину, хлопнул дверью и нажал на газ.

Они миновали то место, где только что расстреляли полицейскую заставу, и свернули на боковую дорогу. Согласно карте, им нужно было проехать около десяти миль в сторону моря, а потом еще двадцать миль вдоль берега до Клиторпса. Нойманн посильнее нажал на газ; фургон прибавил скорости. Впервые с того момента, когда он в Лондоне высмотрел филеров из МИ-5, он позволил себе понадеяться на то, что, в конце концов, им удастся вырваться отсюда.

Альфред Вайкери расхаживал по отведенной для него комнатушке на базе ВВС близ Гримсби. Гарри Далтон и Питер Джордан сидели за столом и курили. Суперинтендант Локвуд сидел рядом с ними и выкладывал геометрические фигуры из спичек.

— Не нравится мне это, — сказал Вайкери. — К этому времени кто-нибудь обязательно должен был их заметить.

— Все главные дороги перекрыты, — отозвался Гарри. — Рано или поздно они должны наткнуться на один из заслонов.

— А что, если они едут вовсе не сюда? Что, если я допустил ужасный просчет и они отправились из Хэмптон-сэндс на юг? Ведь могло быть и так, что радиограмма на подлодку была дана лишь для отвода глаз, а на самом деле они решили переправиться в Ирландию на пароме.

— Они едут сюда.

— Они могли залечь и переждать суматоху. Возможно, они скрываются в какой-нибудь другой отдаленной деревне, ждут, пока обстановка успокоится, чтобы после этого сделать очередной шаг.

— Они вызвали субмарину. Они должны спешить на рандеву с нею.

— Они ничего не должны. Они могли увидеть наши кордоны, заметили активность полиции, решили выждать. Они могут еще раз связаться с субмариной и предпринять новую попытку встречи, когда снова станет тихо.

— Вы забываете об одной вещи. У них нет радио.

— Мы думаем, что у них нет радио. Вы отобрали у них одну рацию, Томассон нашел еще одну, уничтоженную, в Хэмптон-сэндс. Но мы не можем знать наверняка, что у них нет третьей.

— Мы вообще ничего не знаем наверняка, Альфред. Мы лишь высказываем обоснованные предположения.

Вайкери еще несколько раз прошелся взад-вперед, все время искоса поглядывая на телефоны. Ну, звоните же, звоните, черт возьми! — мысленно взывал он.

В конце концов, отчаявшись, он сам поднял трубку и попросил телефонистку соединить его с Адмиралтейством, с Отделом контроля за передвижением подводных лодок. Когда Артур Брэйтуэйт ответил, его голос звучал так, будто он сидел в трубе торпедного аппарата.

— Есть что-нибудь новенькое, коммандер? — спросил Вайкери.

— Я говорил с флотом и местной береговой охраной. Королевский флот направляет в тот район два корвета: номера 745 и 128. Они отойдут от Сперн-Хед не позже, чем через час, и сразу же начнут прочесывание. Береговая охрана займется своим делом — побережьем. ВВС поднимает самолеты, как только рассветет.

— Когда именно?

— Около семи утра. Возможно, чуть позднее — из-за очень сильной облачности.

— Это может быть слишком поздно.

— Если они взлетят раньше, никакого толку не будет. Чтобы искать, им нужен дневной свет. А если они взлетят сейчас, то будут все равно что слепые. Но есть и кое-какие хорошие новости. На рассвете мы ожидаем кратковременное изменение погоды. Облачность сохранится, но дождь, судя по всему, ослабеет, и ветер тоже стихнет. Это облегчит поиск.

— Я как раз не уверен, что новость такая уж хорошая. Мы рассчитывали, что шторм запрет их на берегу. А улучшение погоды только облегчит жизнь агентам и немецким подводникам.

— Да, тут вы, пожалуй, правы.

— Прошу вас, напомните морякам и авиаторам, чтобы они вели поиск как можно осмотрительнее. Я знаю, что это должно показаться надуманным и излишним, но нужно попытаться сделать так, чтобы вся операция выглядела обычным рейдом. И еще, попросите всех не пользоваться без крайней необходимости радиосвязью. Ведь немцы тоже непрерывно слушают нас. Я прошу простить меня, коммандер Брэйтуэйт, но я не могу объяснять все это более подробно.

— Я понимаю. И передам всем, кому нужно.

— Благодарю вас.

— И попытайтесь немного расслабиться, майор Вайкери. Если ваши шпионы вознамерятся этой ночью добраться до своей субмарины, мы их остановим.

Полицейские констебли Гарднер и Салливэн бок о бок ехали на велосипедах по темным улицам Лаута. Гарднер был крупным мужчиной средних лет из тех, о которых говорят: типичная деревенщина. Худощавому и стройному Салливэну лишь не так давно исполнилось двадцать лет. Главный суперинтендант Локвуд приказал им добраться до полицейского поста, выставленного невдалеке от выезда из городка, и сменить двоих человек. Гарднер привычно крутил педали и жаловался на судьбу.

— Ну почему лондонские преступники всегда оказываются здесь в самую отвратительную погоду? Нет, ты мне все-таки объясни?

Салливэн, к которому он обращался со своими риторическими вопросами, ничего не мог объяснить, поскольку его трясло от возбуждения. Он впервые в жизни принимал участие в облаве и впервые в жизни держал в руках оружие за пределами стрельбища — за спиной у него висела изготовленная задолго до его рождения, устаревшая тридцать лет назад винтовка, выданная ему в полицейском участке.

Чтобы добраться до перекрестка, где должна была находиться застава, им потребовалось всего пять минут. Но на месте не оказалось ни души. Гарднер остановился на месте, держа велосипед между ног, и принялся медленно осматриваться по сторонам. А его молодой напарник положил велосипед, включил фонарик и прежде всего посветил на дорогу. Сначала он увидел отпечатки шин на обочине, а потом осколки стекла.

— Сюда! Скорее! — крикнул Салливэн.

Гарднер перекинул ногу через раму велосипеда и, держа его за руль, направился к месту, куда падал луч от фонаря молодого констебля.

— Христос всемогущий!

— Посмотрите на следы. Две машины. На одной ехали они, а другая наша. Когда они разворачивались, то порядком испачкали шины на обочине. Вот и отлично: оставили нам заметные следы.

— Точно. Давай, малец, посмотри, куда они ведут. Я сгоняю в участок и предупрежу Локвуда. И, ради всего святого, будь осторожен.

Салливэн медленно ехал на велосипеде по дороге. В одной руке он держал фонарик и в его свете пытался следовать за отпечатками шин, которые постепенно делались все менее заметными. Через сто ярдов от места, где находился пропавший полицейский кордон, след исчез вовсе. Салливэн проехал еще четверть мили, пытаясь отыскать какие-нибудь признаки пребывания здесь полицейского фургона.

Проехав еще немного, он заметил отпечатки другого комплекта шин. Они отличались от первых. Самое главное, что, чем дальше он ехал, тем заметнее они становились. Очевидно, машина, оставившая эти следы, ехала в противоположном направлении.

Так, следуя за этими отпечатками, он добрался до почти незаметной грунтовой дороги, уходившей прямо в лес. Посветив на дорогу, он увидел на ней совершенно свежие следы шин. Он направил луч в темноту. Фонарик оказался слишком слабым для того, чтобы осветить дорогу на сколько-нибудь значительном расстоянии, но все же было ясно, что по этой раскисшей колее на велосипеде не проехать. Констебль слез, прислонил велосипед к дереву и поплелся по грязи.

Еще через две минуты Салливэн увидел заднюю стенку фургона. Крикнул: «Эй!», но не получил ответа. Тогда он подошел поближе. Машина не принадлежала полиции, она была другой модели и, помимо всего прочего, имела лондонский номерной знак. Чувствуя, как холодеет у него спина, Салливэн подошел вплотную к автомобилю, обошел его с пассажирской стороны и посветил фонарем внутрь. Переднее сиденье было пустым. Он направил луч в глубину фургона.

И сразу же увидел трупы.

Салливэн бросил фургон там, где нашел его, снова сел на велосипед и со всей возможной скоростью погнал в Лаут. Добравшись до отделения полиции, он сразу же позвонил суперинтенданту Локвуду, находившемуся на авиабазе.

— Все четверо мертвы, — сказал он, еще не отдышавшись после поездки. — Лежат в фургоне, но это не их фургон. Теперь беглецы, похоже, едут на полицейской машине. Если верить следам на дороге, то они, как мне кажется, отправились обратно в сторону Лаута.

— Где сейчас находятся тела? — спросил Локвуд.

— Я оставил их в лесу, сэр.

— Возвращайтесь и ждите там, пока не придет помощь.

— Слушаюсь, сэр. — Локвуд повесил трубку. — Четверо убитых! Мой бог!

— Мне очень жаль, главный суперинтендант. И к тому же, моя теория о том, что они где-нибудь залегли и будут ждать, пошла прахом. Совершенно ясно, что они здесь и готовы на все для того, чтобы выбраться из страны. Даже на хладнокровное убийство четырех полицейских.

— У нас есть и другая проблема — они пересели на полицейский автомобиль. Сообщите об этом нашим офицерам, патрулирующим на дорогах... Это потребует времени. А ваши шпионы уже опасно близко подобрались к побережью. — Локвуд подошел к карте. — Лаут находится здесь, прямо на юг от нас. Теперь они могут выехать к морю по любой из дорог и дорожек.

— Переместите ваших людей. Перебросьте их всех на участок между Лаутом и побережьем.

— Конечно, это необходимо, но в несколько минут этого не сделать. А ваши шпионы пока еще заметно опережают нас.

— Еще одно, — сказал Вайкери. — Нужно доставить убитых сюда, и сделать это как можно тише. Когда все кончится, будет необходимо придумать какое-то другое объяснение их гибели.

— А что я скажу их семьям? — резко бросил Локвуд и, громко хлопнув дверью, выскочил из комнаты.

Вайкери снял телефонную трубку. Телефонистка сразу же соединила его с лондонским коммутатором МИ-5. Ответила знакомая телефонистка. Вайкери попросил связать его с Бутби и некоторое время ждал ответа.

— Приветствую вас, сэр Бэзил. Боюсь, что у нас здесь начинаются большие неприятности.

Сильный ветер гонял дождевые струи по воде возле причалов Клиторпса. Нойманн замедлил ход и свернул в проезд между рядами складов и гаражей. Там он остановился и заглушил мотор. До рассвета оставалось уже немного. В слабом свете он смог разглядеть маленький деревянный пирс, на котором мокли под дождем несколько вытащенных из воды рыбацких лодок. Еще несколько лодок покачивались на швартовах в черной воде.

Последний отрезок пути они проделали прекрасно. Дважды им попадались полицейские кордоны, и дважды они проезжали мимо, сопровождаемые приветственными взмахами рук одураченных бобби.

Жилище Джека Кинкэйда, как он запомнил, находилось над гаражами. Увидев деревянную наружную лестницу с дверью наверху, Нойманн выскочил из кабины и поднялся по ней. Подойдя к двери, он привычным движением достал «маузер», затем негромко постучал, но не получил ответа. Тогда он подергал ручку. Дверь оказалась незапертой. Он открыл ее и вошел внутрь.

Сразу же ему в нос ударило невыносимое зловоние многодневного мусора, застоявшегося дыма от дрянного табака, давно не мытого тела, а над всем этим преобладал запах алкоголя. Нойманн нащупал выключатель и повернул его, но свет не зажегся. Тогда он вынул из кармана фонарь и включил его. Луч сразу же нащупал крупную фигуру мужчины, спавшего на голом матраце. Нойманн пересек грязную комнату и толкнул хозяина носком ботинка.

— Вы Джек Кинкэйд?

— Я-то Джек. А ты кто такой?

— Меня зовут Джеймс Портер. С вами договаривались, что вы отвезете меня на лодке.

— О, как же, помню... — Кинкэйд попытался сесть, но не смог. Нойманн направил луч света прямо ему в лицо. Мужчине было, по меньшей мере, шестьдесят лет; на его грубом отечном лице имелись все признаки, выдающие застарелого пьяницу.

— Малость выпили на сон грядущий, верно, Джек? — спросил Нойманн.

— Было малость.

— А которая же лодка ваша, Джек?

— «Камилла».

— Где она находится?

— Внизу, у причала. Как пойдешь, так не пройде...

Кинкэйд снова погружался в пьяное забытье.

— Вы не будете возражать, если я позаимствую ее на некоторое время, а, Джек?

Кинкэйд ничего не ответил, а громко захрапел.

— Большое вам спасибо, Джек.

Нойманн сбежал по лестнице и вернулся к фургону.

— Наш капитан не в состоянии никуда плыть. Допился до полной потери разума.

— А лодка-то есть?

— «Камилла». Он сказал, что она возле этого причала.

— На причале есть и кое-что еще.

— Что именно?

— Сами увидите через минуту.

Нойманн всмотрелся и увидел прохаживавшегося вдоль лодок констебля.

— Они, судя по всему, взяли под контроль все побережье, — заметил Нойманн.

— Просто стыд и срам. Еще одно ненужное убийство.

— Пора бы уже закончить с этим. Со вчерашнего времени я убил чуть ли не больше людей, чем за всю мою службу в Fallschrmjage.

— А зачем, по вашему мнению, Фогель послал вас сюда?

Нойманн не ответил на последнее замечание.

— А как быть с Дженни?

— Она отправится с нами.

— Я хотел бы оставить ее здесь. Теперь нам от нее не может быть никакого проку.

— Не согласна с вами. Если ее быстро найдут, она сможет много чего рассказать. И кроме того, если они будут знать, что мы взяли заложницу, то еще подумают о том, на какие меры можно пойти, чтобы нас остановить.

— Если вы рассчитываете на то, что они не решатся стрелять в нас, потому что на борту находится эта девушка, то вы ошибаетесь. Им известно, что мы представляем для них большую опасность. Они убьют нас всех, если сочтут это нужным.

— Что ж, чему быть, того не миновать. Она отправится с нами. Когда мы доберемся до субмарины, то оставим ее в лодке. Британцы спасут ее, так что за ее участь можно не опасаться.

Было ясно, что продолжение спора выльется в пустую трату времени. Кэтрин обернулась и сказала Дженни по-английски:

— Больше никакого геройства. Сделай хотя бы одно движение, и я всажу тебе пулю прямо между глаз!

Нойманн досадливо помотал головой, включил мотор, и фургон медленно двинулся по направлению к причалу.

Констебль, дежуривший на пристани, услышал звук автомобильного мотора, остановился и вскинул голову. Даже в темноте он разглядел, что к нему приближается полицейский фургон, и решил, что это странно: смена должна была прийти только к восьми часам. Он видел, как фургон остановился перед входом на пирс, видел, как из кабины вышли два человека. В темноте их было очень плохо видно, но через несколько секунд он понял, что это не полицейские. Это были мужчина и женщина; по всей вероятности, те самые беглецы!

А потом он испытал гнетущее ощущение бессилия. Он был вооружен одним только револьвером, изготовленным до Первой мировой войны, который то и дело заедал. Женщина решительно направилась в его сторону. Потом она вскинула руку. Констебль увидел вспышку, но, как ни странно, не услышал выстрела, а только приглушенный щелчок. Он почувствовал, как пуля ударила его в грудь, ощутил, что теряет равновесие.

Последним, что он видел в своей жизни, были грязные воды Хамбера, смыкавшиеся над ним.

Старый рыбак Йан Макмэнн был уверен, что, благодаря чистой кельтской крови, текущей в его жилах, обладает качествами, недоступными простым смертным. По его собственным словам, за те шестьдесят лет, которые он прожил на берегу Северного моря, он неоднократно слышал сигналы бедствия до того, как эти сигналы были поданы. Он утверждал, что видел, как призраки людей, пропавших в море, расхаживают по причалам и проплывают над водами гаваней. Он точно знал, что на некоторых судах водятся привидения, и никогда не подходил близко к ним. Все обитатели Клиторпса соглашались, что Йан Макмэнн говорит чистую правду, но про себя многие считали, что старик слишком много времени провел в открытом море.

Макмэнн всегда поднимался в пять утра, пусть даже прогноз обещал такую погоду, при которой малым судам лучше не соваться в открытое море. Вот и сегодня он завтракал овсянкой за столом на своей кухне, когда услышал на причале какой-то шум.

Шум дождя заглушал большую часть звуков, но Макмэнн готов был поклясться, что слышал, как что-то тяжелое упало в воду. Он знал, что на причале дежурит констебль — он сам угостил его чаем и куском пирога перед тем, как пойти спать, — и он знал, почему бобби там находится. Полиция искала двоих убийц, сбежавших из Лондона. Макмэнн предположил, что это не обычные убийцы. Он жил в Клиторпсе добрых двадцать лет и никогда не слышал о том, чтобы местная полиция охраняла побережье.

Из окна кухни Макмэнна открывался превосходный вид на причалы и устье Хамбера. Макмэнн поднялся, раздвинул занавески и выглянул. Констебля на пирсе не было. Макмэнн накинул свою видавшую многие виды клеенчатую куртку, зюйдвестку, взял со стоявшего возле двери столика фонарь и вышел.

Включив фонарик, он направился к воде, но не успел сделать и нескольких шагов, как услышал характерный звук, с каким заводят дизель, а потом ровный стук лодочного мотора. Старый моряк прибавил шагу и вскоре увидел, что это была «Камилла», лодка Джека Кинкэйда.

«Он что, спятил? — спросил себя Макмэнн. — Выходить в море в такой шторм?»

Перейдя на бег, он громко закричал:

— Джек, Джек! Стой! Опомнись! Не сходи с ума!

А потом он понял, что человек, отвязавший швартовы «Камиллы» от причала и легко перепрыгнувший на корму лодки, не был Джеком Кинкэйдом. Кто-то украл его лодку. Он оглянулся, высматривая констебля, но не увидел. Незнакомец вошел в рулевую рубку, мотор сразу затарахтел быстрее, и «Камилла» стала отходить от причала.

Макмэнн пробежал еще немного.

— Эй, вы, там! Ну-ка, вернитесь!

В ответ на его слова из рубки показался второй человек. Макмэнн увидел слабую вспышку, в которой сразу распознал выстрел, но не услышал ни звука. Вернее, он услышал, как пуля просвистела в опасной близости от его головы, и поспешно упал наземь за пару пустых бочек. Тут же в его укрытие ударили еще две пули, а потом стрельба прекратилась.

Выглянув из-за бочек, он увидел корму «Камиллы», направлявшейся в открытое море.

И лишь потом Макмэнн заметил что-то, плававшее в испещренной радужными масляными пятнами воде около причала.

— Начните сначала, Йан, — сказал Локвуд своему невидимому собеседнику и повернулся к Вайкери. — Мне кажется, что вам следует самому поговорить с ним, майор Вайкери.

Вайкери взял из руки Локвуда телефонную трубку. В штаб операции звонил некий Йан Макмэнн из Клиторпса.

— Два человека только что украли рыбацкую лодку Джека Кинкэйда и выходят в открытое море.

— Мой бог! — Вайкери чуть не поперхнулся. — Откуда вы звоните?

— Из Клиторпса.

Вайкери, скосив глаза, посмотрел на карту.

— Клиторпс? Разве мы не поставили там своего человека?

— Поставили, — подтвердил Макмэнн. — Только сейчас он плавает около причала с пулей в сердце.

Вайкери выругался сквозь зубы и только потом спросил:

— Сколько их было?

— Я видел двоих.

— Мужчину и женщину?

— Было слишком далеко и слишком темно. Кроме того, когда они начали стрелять в меня, я не стал их разглядывать, а поскорее уткнулся носом в грязь.

— Вы не видели с ними молодую девушку?

— Нет.

Вайкери прикрыл микрофон трубки ладонью.

— Может быть, они оставили ее в фургоне. Пошлите туда человека как можно скорее.

Локвуд кивнул.

Вайкери убрал руку и снова обратился к Макмэнну:

— Расскажите мне о той лодке, которую они украли.

— «Камилла», обычный рыбацкий баркас. И в неважном состоянии. Лично я не хотел бы в такую погоду оказаться в море на борту «Камиллы».

— Еще один вопрос. Есть ли на «Камилле» радио?

— Нет. По крайней мере, я никогда об этом не слышал. "Слава богу! — подумал Вайкери.

— Большое спасибо вам за помощь. — Он повесил трубку. Локвуд стоял перед картой.

— Что ж, хорошо хотя бы то, что мы теперь точно знаем, где они находятся. Им нужно выйти из устья Хамбера, и они сразу окажутся в море. От причала это примерно миля. Помешать им сделать это мы никак не сможем. Но если обещанные корветы займут позицию в районе Сперн-Хед, то преступники не смогут прорваться. Никакая рыбацкая лодка не сможет потягаться с патрульным кораблем.

— Я чувствовал бы себя значительно лучше, если у нас тоже была лодка.

— Вообще-то это не так трудно устроить.

— Вы серьезно?

— У линкольнширской полиции есть на реке собственный небольшой катер — «Ребекка». Сейчас «Ребекка» как раз находится в Гримсби. Она не предназначена для открытого моря, но вполне выдержит несколько часов плавания в шторм. Кроме того, она намного быстроходнее, чем та старая рухлядь, которую украли преступники. Если мы отплывем немедленно, то должны успеть перехватить их.

— На «Ребекке» есть радио?

— Так точно. Вы сможете переговариваться с ней прямо отсюда.

— Как насчет оружия?

— Я могу взять несколько старых винтовок из управления полиции Гримсби. У них оружие всегда в хорошем состоянии.

— Теперь вам не хватает только команды. Возьмите с собой моих людей. Я останусь здесь, чтобы поддерживать контакт с Лондоном. Трудно придумать что-нибудь, что было бы вам меньше нужно на борту лодки, чем я. Тем более в такую погоду.

Локвуд криво улыбнулся, хлопнул Вайкери по спине и вышел. Клайв Роач, Гарри Далтон и Питер Джордан последовали за ним. Вайкери поднял трубку, чтобы сообщить последние новости Бутби.

Нойманн вел «Камиллу» между бакенами, отмечавшими фарватер в своенравных водах устья Хамбера. Лодка была около сорока футов в длину, казалась чрезмерно широкой и отчаянно нуждалась в покраске. В корме имелась маленькая каюта, куда Нойманн положил Дженни. Кэтрин стояла рядом с ним в рулевой рубке. Небо на востоке начало понемногу светлеть. Дождь барабанил в стекло. С левого борта он видел, как волны разбиваются о мыс Сперн-Хед. Маяк на мысе не горел. Компас помещался на заменявшей нактоуз тумбе рядом со штурвалом. Нойманн повернул нос лодки точно на восток, дал полный газ, и суденышко устремилось в морской простор.