Глава 48

Хэмптон-сэндс, Норфолк

Мэри Догерти была дома одна и ждала. Жилище всегда казалось ей милым и спокойным — теплым, светлым, с чистым воздухом, — но теперь оно показалось ей тесным, словно катакомбы, и вызывало клаустрофобию. Время от времени она беспокойно прохаживалась по комнатам. За окнами разыгрался сильный шторм. Радио давно предсказывало его, а теперь он наконец-то добрался до Норфолкского побережья. Дождь хлестал по окнам так, что стекла дрожали. Ветер, налетавший порывами, тряс карнизы и противно выл. Она услышала, как зашуршала и стукнулась оземь сорванная ветром с крыши черепичная плитка.

Шона не было дома, он уехал в Ханстантон встречать с поезда Нойманна. Мэри отвернулась от окна и снова принялась расхаживать по комнате. В голове у нее вновь и вновь, как заевшая граммофонная пластинка, звучали обрывки их утреннего разговора: подводная лодка... Франция... некоторое время пожить в Берлине... переехать в третью страну... ты должна перебраться в Ирландию... когда война кончится, я к тебе туда приеду...

Это больше всего походило на ночной кошмар, или же на подслушанную чужую беседу, или на диалог героев какой-нибудь книги. Сама мысль об этом была смехотворной: Шон Догерти, никудышный фермер с Норфолкского побережья, втайне сочувствующий ИРА, поплывет в Германию на подводной лодке! Она подумала, что это было бы логическим завершением шпионской деятельности Шона. Она-то, дура, надеялась, что, когда война закончится, все вернется на свои места. Все время она обманывала себя. Шон собирался сбежать и бросить ее на произвол судьбы, разбираться с последствиями. Интересно, как поступят с ней власти? Ты, Мэри, только говори им, что ничего об этом не знала. Стой на своем. А что, если они не поверят ей? Что они сделают? И она, конечно же, не сможет остаться в деревне, где все будут знать, что Шон оказался шпионом. Ей придется бежать с Норфолкского побережья. Ей придется бежать из каждой английской деревни, где она попытается поселиться. Ей придется покинуть Хэмптон-сэндс. Ей придется покинуть Дженни Колвилл. Ей придется возвратиться в Ирландию, в нищую деревню, откуда она сбежала тридцать лет назад. Там все еще жили ее родственники — семья, которая примет ее. Мысль об этом была страшной, просто ужасной, но у нее не будет никакого выбора — после того, как все узнают, что Шон шпионил для немцев против своей страны.

В конце концов она расплакалась. «Будь ты проклят, Шон Догерти! — повторяла она про себя. — Ну как, как ты смог оказаться таким безмозглым дураком?»

Поплакав, Мэри снова подошла к окну. На дороге со стороны деревни она разглядела чуть заметное пятнышко света, слабо пробивавшегося сквозь завесу ливня. Вскоре она разглядела блеск мокрой клеенки и хрупкую фигурку на велосипеде, пригнувшуюся к рулю, чтобы справиться с ветром, локти расставлены, ноги изо всех сил давят на педали. Это была Дженни Колвилл. Она спрыгнула с седла у ворот и покатила велосипед по дорожке. Мэри поспешила открыть дверь. Ветер ударил ей в лицо, швырнул в дом потоки воды. Мэри поспешно втащила Дженни внутрь и помогла ей снять мокрое пальто и шапку.

— Мой бог, Дженни, что за прогулки в такую ужасную погоду?

— О, Мэри, это просто изумительно. Такой большой ветер. Такая красота!

— Ты, наверно, лишилась рассудка, дитя. Садись у огня. Я сейчас налью тебе горячего чая.

Дженни устроилась перед камином, в котором жарко пылали дрова.

— А где Джеймс? — спросила она.

— Его нет, — отозвалась Мэри из кухни. — Он куда-то отправился с Шоном.

— О... — протянула Дженни, и Мэри отчетливо расслышала в ее голосе разочарование. — Он скоро вернется?

Мэри бросила то, чем занималась в кухне, и вернулась в гостиную.

— Почему это ты вдруг так заинтересовалась Джеймсом? — спросила она, в упор взглянув на Дженни.

— Просто захотелось увидеть его. Поздороваться. Немного побыть с ним. Только и всего.

— Только и всего, говоришь? Ну-ка, Дженни, сознавайся, что с тобой творится?

— Просто он мне нравится, Мэри. Он мне очень нравится. И я ему нравлюсь.

— Он нравится тебе, а ты нравишься ему? Интересно, откуда ты выкопала такие мысли?

— Я знаю, Мэри, поверь мне, пожалуйста. Не спрашивай меня, откуда я знаю — знаю, и все.

Мэри схватила ее за плечи.

— Послушай меня, Дженни. — Она встряхнула Дженни и повторила: — Послушай меня.

— Да, Мэри! Мне больно!

— Держись от него подальше. Забудь о нем.

После этих слов Дженни сразу расплакалась.

— Я не могу забыть о нем, Мэри. Я люблю его. И он любит меня. Я знаю, что он меня любит.

— Дженни, он не любит тебя. Не проси, чтобы я тебе все это объяснила, потому что я не могу этого сделать, моя милая. Он — добрый человек, но он совсем не тот, кем кажется. Брось это. Забудь о нем! Ты должна поверить мне, моя маленькая. Он не для тебя.

Дженни вырвалась из рук Мэри, отступила на шаг и решительным движением размазала слезы по лицу.

— Нет, Мэри, он для меня. Я люблю его. Ты так давно сидишь в этой дыре вдвоем с Шоном, что уже забыла, что такое любовь!

С этими словами она подхватила свое пальто и, на ходу засовывая руки в рукава, выскочила из дома, громко хлопнув дверью. Мэри поспешила к окну и увидела, как Дженни снова помчалась на велосипеде через ночной шторм.

Дженни ехала по извилистой дороге обратно в деревню. Дождь хлестал ей в лицо. Она сказала себе, что не будет больше плакать, но не смогла сдержать свое слово. Слезы смешивались с дождем и текли по лицу. В деревне было совсем темно, магазин и паб уже закрылись на ночь, в домах тщательно задернули светомаскировочные шторы. Фонарик лежал в висевшей на руле корзине, его бледно-желтый луч был устремлен вперед. Света едва-едва хватало на то, чтобы различать дорогу. Она проехала по деревне и свернула к своему дому.

Разговор с Мэри привел ее в такую ярость, какой она за собой прежде не замечала. Да как посмела она встревать между нею и Джеймсом? И что она имела в виду, когда говорила о нем? «Он совсем не тот, кем кажется». Еще Дженни очень сердилась на себя. Ей было ужасно стыдно за то оскорбление, которое она бросила Мэри, выбегая из дома. Они никогда раньше не ссорились. Утром, когда они обе успокоятся, Дженни вернется к ней и попросит прощения.

Вдалеке на фоне темного неба вырисовался еще более темный абрис их дома. Джейн слезла с велосипеда у ворот, прокатила его по дорожке и прислонила к стене дома. Отец раскрыл дверь и стоял на пороге, вытирая руки тряпкой. Его лицо все еще было покрыто страшными отеками от ушибов после драки. Дженни попыталась проскользнуть мимо него, но он схватил ее за руку своими железными пальцами.

— Опять шлялась с ним?

— Нет, папа. — Она вскрикнула от боли. — Прошу тебя... Ты сломаешь мне руку!

Он замахнулся свободной рукой, чтобы ударить ее, его изуродованное синяками лицо перекосилось от гнева.

— Ну, говори правду, Дженни! Опять была с ним?

— Нет, клянусь, — выкрикнула она, вскинув руки, пытаясь защитить лицо от удара, который мог последовать в любую секунду. — Папа, пожалуйста, не бей меня! Я говорю правду!

Мартин Колвилл отпустил ее.

— Иди в дом и приготовь мне что-нибудь пожрать.

Ей хотелось закричать в голос: мог бы и сам приготовить себе свою поганую жратву! Но она отлично знала, чем неминуемо закончится такой бунт. Она бросила быстрый взгляд на лицо отца и на мгновение пожалела, что Джеймс не убил его. Но это последний раз, думала она. Самый распоследний. Она прошла в кухню, сняла мокрое пальто, повесила его на гвоздь и принялась за стряпню.

Глава 49

Лондон

Клайв Роач понял, что у него возникла серьезная проблема, в тот самый момент, когда Рудольф вошел в переполненный вагон. Все было бы нормально, если бы агент спокойно сидел в своем купе. Но стоило агенту покинуть купе и направиться в уборную, или в вагон-ресторан, или в другой вагон, как у Роача начались бы большие неприятности. Коридоры были забиты людьми; часть из них стояла, часть сидела на полу, тщетно пытаясь вздремнуть во время поездки. Ходить по поезду было настоящим испытанием: нужно было протискиваться между людьми, толкаться, все время говорить: «Извините» и «Прошу прощения». Пройти по вагонам за кем-то и остаться незамеченным было очень трудно и даже невозможно, если агент был хорошим. А все то, что Роач узнал о Рудольфе за время слежки, говорило ему, что этот парень очень хорош.

Подозрение возникло у Роача в тот самый момент, когда Рудольф, схватившись за живот, вышел из купе, когда поезд еще не успел отъехать от платформы вокзала Истон, и принялся протискиваться в конец вагона. Рудольф был невысок ростом, не более пяти футов шести дюймов, и его голова сразу же скрылась в толпе пассажиров. Роач тоже попытался продвинуться в том направлении, не обращая внимания на ругань, ворчание и стоны других пассажиров. Впрочем, подходить вплотную он не решился: Рудольф несколько раз в течение дня «сдваивал след», и Роач опасался, что он мог запомнить его лицо. Коридор вагона был плохо освещен, согласно правилам затемнения, и к тому же там уже клубился густой сигаретный дым. Роач остановился в тени и наблюдал оттуда, как Рудольф дважды постучал в дверь уборной. Потом мимо Роача протиснулся еще один пассажир, на несколько секунд загородив собой немецкого агента. Когда помеха исчезла, Рудольфа на месте не оказалось.

Роач еще минуты три оставался на месте, наблюдая за дверью уборной. К ней подошел какой-то мужчина, постучал, затем вошел и закрыл за собой дверь.

В голове Роача взвыла тревожная сирена.

Он рванулся вперед, растолкав стоявших в коридоре пассажиров, остановился перед дверью уборной и забарабанил по ней кулаком.

— Подождешь, ничего с тобой не случится, — грубо откликнулся изнутри мужской голос.

— Откройте! Полиция!

Через несколько секунд дверь распахнулась. Мужчина одной рукой держался за защелку, а другой еще застегивал ширинку. Роач бросил внутрь лишь один взгляд и понял, что Рудольф исчез. Черт возьми! Он кинулся в переходный тамбур и перебежал в соседний вагон. Там было так же темно, дымно, и проход был безнадежно забит народом. Отыскать здесь Рудольфа, не обыскивая весь поезд — вагон за вагоном, купе за купе, — было просто невозможно.

"Но как ему удалось исчезнуть настолько быстро?" — подумал Роач.

Он поспешно вернулся в свой прежний вагон и почти сразу же увидел контролера, старика в очках с железной оправой, ковыляющего на деревянной ноге. Роач выхватил из кармана фотографию Рудольфа и поднес к носу старика.

— Вы видели этого парня?

— Этакий прыткий коротышка?

— Да, — подтвердил Роач. Его настроение рухнуло куда-то вниз, глубоко под ноги. «Проклятье! Проклятье!» — повторял он про себя.

— Он спрыгнул с поезда, когда мы только-только отъезжали от Истона. Ему еще повезло, что он не сломал ни только свою дурную башку, но даже ногу.

— Господи! Почему вы сразу не сказали? — Не успев договорить, Роач понял, как смешно прозвучала его фраза. Он заставил себя говорить спокойнее. — Где у этого поезда первая остановка?

— В Уотфорде.

— Когда?

— Приблизительно через полчаса.

— Слишком долго. Мне нужно сойти немедленно.

Роач вскинул голову, заметил шнур экстренного торможения и дернул. Поезд сразу же сбавил ход и через несколько секунд остановился.

Старый контролер смерил Роача оценивающим взглядом, его глаза за толстыми стеклами очков несколько раз быстро моргнули.

— Вы ведь не обычный полицейский, верно?

Роач ничего не сказал. Как только поезд остановился, он распахнул дверь, спустился по ступенькам на край полотна и исчез в темноте.

Нойманн расплатился с таксистом невдалеке от склада Поупа и остаток пути прошел пешком. «Маузер», который обычно торчал за поясным ремнем брюк, он переложил в карман пальто, а потом поднял воротник, что было вполне естественно — дождь не желал слабеть. Первый акт прошел, как по нотам. Его уловка в поезде сработала именно так, как он и рассчитывал. Нойманн был уверен, что после того, как он вышел с Истонского вокзала, за ним не было слежки. Из этого можно было сделать единственный вывод: Макинтош, который влез вместе с ним в поезд, почти наверняка все еще оставался в нем и стремительно удалялся от Лондона в сторону Ливерпуля. Филер, бесспорно, не был идиотом. Он должен был довольно быстро заметить, что Нойманн так и не вернулся в свое купе, и начать поиски. Он будет задавать вопросы. Бегство Нойманна не осталось незамеченным: контролер видел, как он спрыгивал с поезда. Наблюдатель поймет, что Нойманна нет в поезде, выйдет на следующей остановке и позвонит своему начальству в Лондон. Нойманн знал, что запас времени у него очень невелик. Он должен был действовать со всей возможной быстротой.

В складе не горело ни одного огня, он казался пустым. Нойманн нажал на кнопку звонка и подождал. Никакого ответа не последовало. Он позвонил еще раз и теперь услышал за дверью звук шагов. Еще через мгновение дверь открылась. На пороге стоял черноволосый гигант в кожаном пальто.

— Что нужно?

— Я хотел бы, с вашего позволения, увидеть мистера Поупа, — очень вежливо сказал Нойманн. — Мне кое-что нужно, и мне сказали, что здесь я наверняка это найду.

— Мистера Поупа нет, мы не работаем, так что вали отсюда, да поживее.

Гигант начал закрывать дверь. Нойманн проворно подставил ногу.

— Прошу прощения, но у меня действительно довольно срочное дело. Может быть, вы сможете мне помочь?

Гигант теперь рассматривал Нойманна, не скрывая растерянности. Он, по-видимому, пытался сообразить, как сочетается университетское произношение непрошеного посетителя с простонародным полупальто и разбитым лицом.

— Ты, наверно, не слышал, что я сказал, — заявил он, придя к какому-то выводу. — Мы не работаем. Закрыты. — Он схватил Нойманна за плечо. — А теперь топай, по-шустрому!

Нойманн ударил гиганта кулаком в кадык, а потом выхватил «маузер» и всадил пулю ему в ногу. Мужчина грохнулся на пол и лежал, то завывая от боли, то хватая широко раскрытым ртом воздух. Нойманн вошел внутрь и закрыл за собой калитку. Склад оказался точь-в-точь таким, каким его описала Кэтрин: фургоны, автомобили, мотоциклы, штабеля с продуктами, предназначенными для реализации на черном рынке, и множество канистр с бензином.

Нойманн наклонился к раненому.

— Если ты пошевелишься, я выстрелю еще раз, только теперь не в ногу. Ты меня понял?

Гигант что-то промычал.

Нойманн выбрал черный фургон, открыл дверь и включил мотор. Взяв две канистры бензина, он поставил их в фургон. Вообще-то, если подумать, путь предстоял очень долгий. Он взял еще две канистры и поместил их туда же. Забравшись в кабину, он подвел машину к главным воротам, вышел и открыл их.

Перед тем как уехать, он присел на корточки около раненого охранника.

— На твоем месте я направился бы прямехонько в больницу.

Тот смотрел на Нойманна, как будто вообще перестал что-то понимать.

— Черт возьми, парень, кто ты такой?

Нойманн улыбнулся. Он отлично знал, что правда прозвучит настолько чудовищно, что этот бандит ни за что в нее не поверит.

— Я немецкий шпион и удираю от МИ-5.

— Угу, если так, то я долбаный Адольф Гитлер.

Нойманн сел за руль фургона и повел машину по улицам Лондона.

Гарри Далтон снял с фар маскировочные заслонки и теперь очень быстро гнал по улицам Лондона на запад. Транспортная секция предложила квалифицированного водителя, но Гарри хотел сам сидеть за рулем. Он бросал машину из стороны в сторону, одна рука постоянно нажимала на кнопку клаксона. Вайкери расположился рядом с ним на переднем сиденье, нервно держась за ручку на торпеде. «Дворники» елозили по стеклу, безуспешно пытаясь разогнать воду. Во время поворота на Кромвель-род Гарри так прибавил газу, что машину чуть не развернуло на скользком мокром гудроне. В такой же манере он проехал по этой улице, а потом повернул на юг по Эрлс-корт-род. Там он еще раз свернул в узкий переулок, но и по нему гнал с почти такой же скоростью, притормозив лишь дважды — чтобы объехать мусорный бак и пропустить кошку. Поравнявшись с черным ходом обычного многоквартирного дома, он резко надавил на тормоз. Машина несколько ярдов проползла юзом и остановилась.

Гарри и Вайкери выскочили из машины, вошли в дом через черный ход и поспешно поднялись по лестнице на пятый этаж, где находилась квартира наблюдателей. Вайкери, стараясь не обращать внимания на боль, терзавшую его колено, не отставал от Гарри.

«Если бы только Бутби позволил мне арестовать их несколько часов назад, — думал он, — у нас сейчас не было бы такой суматохи!»

А может быть, правильнее было бы употребить слово «бедствие».

Агент, которому было присвоено кодовое имя Рудольф, только что спрыгнул с поезда на вокзале Истон и скрылся в городе. Вайкери оставалось предполагать, что теперь он попытается выбраться из страны. Ему ничего не оставалось, кроме как арестовать Кэтрин Блэйк; ее необходимо было упрятать в тюрьму, где ей не помогли бы ее навыки и способности. В этом случае можно было рассчитывать на то, что она откроет им, куда направляется Рудольф, как он намерен бежать, входят ли в их сеть другие агенты и где он держит рацию.

Впрочем, Вайкери не испытывал ни малейшего оптимизма. Все, что он знал об этой женщине, подсказывало ему, что она не пойдет на сотрудничество даже под страхом смерти. От нее требовалось лишь протянуть достаточно долго, чтобы Рудольф мог убежать. Если ей это удастся, абвер получит доказательства того, что британская разведка вела против него грандиозную акцию по дезинформации. Последствия были бы настолько ужасны, что их даже трудно было представить. Пошли бы прахом все усилия, потраченные на операцию «Сила духа». Немцы могли без большого труда понять, что союзники запланировали высадку в Нормандии. Вторжение пришлось бы отложить и готовить заново; иначе оно, скорее всего, закончилось бы кровавой катастрофой. Жестокая оккупация Западной Европы Гитлером затянулась бы надолго. Погибло бы бесчисленное множество людей. И все это из-за того, что операция, порученная Вайкери, провалилась. У них теперь оставался один-единственный шанс: арестовать ее, выбить из нее информацию и перехватить Рудольфа, прежде чем тому удастся выбраться из страны или воспользоваться рацией.

Гарри открыл дверь квартиры, и они вошли внутрь. Свет в комнате не горел, занавески на окне были раздвинуты. Вайкери, напрягая зрение, пытался разглядеть фигуры, расположившиеся в комнате и напоминавшие своей неподвижностью скульптуры в затемненном саду: пара усталых наблюдателей, застывших у окна, с полдюжины напряженных в ожидании действия сотрудников Специальной службы, прислонившихся к дальней от окна стене. Командир группы, старший офицер Специальной службы Картер — крупный человек обманчиво добродушного вида с толстенной шеей и рябым лицом. Из угла толстогубого рта свисала погашенная из соображений конспирации сигарета. Когда Гарри представил ему Вайкери, он с силой стиснул протянутую руку и подвел Вайкери к окну, чтобы объяснить свою диспозицию. Говорил он, не вынимая сигарету изо рта, и с нее летел остывший пепел.

— Мы войдем через парадный вход, — сказал Картер с отчетливым акцентом северянина. — Одновременно мы перекроем улицу с обоих концов, а еще пара людей будет ждать за домом. А уж когда мы войдем в дом, ей будет некуда деваться.

— Чрезвычайно важно взять ее живьем, — напомнил Вайкери. — Мертвая она будет абсолютно бесполезна для нас.

— Гарри сказал, что она ловко владеет оружием.

— Верно. У нас имеются все основания полагать, что оружие у нее есть и она с готовностью пустит его в ход.

— Мы возьмем ее так быстро, что она даже не успеет сообразить, что происходит. Мы сможем приступить по первому же вашему слову.

Вайкери отошел от окна, пересек комнату, поднял трубку телефона, набрал номер отдела и велел телефонистке соединить его с кабинетом Бутби.

— Люди из Специальной службы готовы приступить, как только мы дадим команду, — без предисловий сообщил Вайкери, как только услышал в трубке голос своего начальника. — Нам уже дали разрешение?

— Нет. Двадцатый комитет все еще раздумывает. А мы не можем шагу ступить без их разрешения. Ничего не поделать — их подача.

— Мой бог! Неужели никто не может объяснить Двадцатому комитету, что время — это единственное, чем мы сейчас не располагаем? Чтобы у нас появился хоть один шанс изловить этого проклятого Рудольфа, мы должны узнать, куда он намерен отправиться.

— Я понимаю вашу дилемму, — ответил Бутби.

"Вашу? Значит, дилемма из нашей уже превратилась в мою, я вас правильно понял, сэр Бэзил?" — подумал Вайкери.

— Когда они намерены принять решение? — спросил он, стараясь говорить спокойно.

— В любой момент. Я сразу же позвоню вам.

Вайкери повесил трубку и прошелся по диагонали темной комнаты.

— Давно она вернулась? — спросил он у одного из наблюдателей.

— Минут пятнадцать назад.