Глава 22

Восточный Лондон

Детектив-суперинтендант Эндрю Кидлингтон, в отличие от большинства своих собратьев по профессии, старался при любой возможности уклоняться от осмотра мест убийств. В церкви своего прихода он пользовался известностью хорошего светского проповедника. Интерес к самой омерзительной стороне своей профессии он утратил уже давно. Ему удалось сформировать высокопрофессиональную следственную бригаду, которой, по его глубокой уверенности, лучше всего было предоставить полную свободу действий. Он обладал вошедшей в легенды способностью узнавать об убийствах больше из материалов дела, чем из осмотра мест преступления, и ввел в непреложное правило, чтобы каждый клочок бумаги, на котором имелась запись кого-либо из сотрудников его отдела, в обязательном порядке попадал к нему на стол. Но, увы, таких людей, как Вернон Поуп, убивали далеко не каждый день. Так что ему пришлось лично выехать на место убийства.

Стоявший на часах возле входа на склад офицер[29], одетый в форму, шагнул навстречу подходившему Кидлингтону:

— Лифт находится в дальнем конце склада, сэр. Подниметесь на один этаж. Там на площадке дежурит еще один наш человек, он покажет вам, куда идти.

Кидлингтон медленно шел через склад. Он был высоким и угловатым мужчиной с вьющимися седеющими волосами. Вид у него был такой, словно он ни в коем случае не намерен выслушивать дурные новости и сразу же прервет любого, кто на это осмелится. В результате его подчиненные в присутствии суперинтенданта старались разговаривать особенно осторожно.

На площадке начальника ожидал молодой детектив-сержант по имени Мидоус. По мнению Кидлингтона, Мидоус был слишком уж крупным и мощным и путался с чрезмерно большим количеством женщин. Но он был превосходным детективом, и его продвижение по службе сопровождалось исключительно хвалебными отзывами.

— Там довольно грязно, сэр, — предупредил Мидоус.

Еще не входя в помещение, Кидлингтон почувствовал в воздухе запах крови. Труп Вернона Поупа лежал на восточном ковре рядом с кушеткой. Из-под серой простыни, которой он был накрыт, расплывалось темное пятно крови. Когда Мидоус опустился на корточки и отвернул простыню, Кидлингтон, несмотря на тридцатилетний стаж службы в лондонской полиции, почувствовал спазм в желудке и острый привкус подступившей к горлу желчи.

— О, господи, — чуть слышно прошептал суперинтендант. Он скорчил гримасу и на мгновение отвернулся, чтобы прийти в себя.

— Я никогда не видел ничего подобного, — признался Мидоус.

Вернон Поуп, совершенно голый, лежал на спине в луже высохшей черной крови. Кидлингтону с первого взгляда стало ясно, что смертельную рану он получил уже после ожесточенной схватки. На плече красовался большой рваный порез. Нос был страшно сломан. Из обеих ноздрей струйки крови стекали в рот, который так и остался открытым, как будто перед смертью убитый пытался что-то выкрикнуть. Но, прежде всего, внимание привлекал глаз. Кидлингтон с трудом мог заставить себя смотреть на него. На щеке засохла кровь, смешанная с глазной жидкостью. Глазное яблоко было проткнуто, зрачка не видно. Глубину раны нельзя было определить без вскрытия, но, похоже, смертельным был именно этот удар. Кто-то через глаз вогнал Вернону Поупу что-то острое прямо в мозг.

Первым тишину нарушил Кидлингтон.

— Приблизительное время смерти?

— Вчера вечером, возможно, в начале вечера.

— Оружие?

— Трудно сказать. Определенно не обычный нож. Посмотрите на плечо. Края у раны рваные.

— Ваше заключение?

— Что-то острое. Отвертка или, может быть, нож для колки льда.

Кидлингтон обвел взглядом комнату.

— Тот, что принадлежал Поупу, все еще лежит на столике с напитками. Если только ваш убийца не шлялся по Лондону со своим собственным ножом для льда, оружие убийства было другим. — Кидлингтон снова посмотрел на труп. — Я осмелился бы предположить, что это был стилет. Это колющее, а не режущее оружие. Так мы можем объяснить, почему рана на плече рваная, а прокол в глазу такой ровный.

— Согласен с вами, сэр.

Кидлингтон решил, что увидел вполне достаточно. Он выпрямился и знаком приказал Мидоусу снова накрыть труп.

— А где женщина?

— В спальне. Сюда, пожалуйста, сэр.

Роберт Поуп сидел на пассажирском месте в кабине фургона. Дикки Доббс, сидевший за рулем, на бешеной скорости гнал машину к больнице Сент-Томас. Роберт был бледен, и даже со стороны можно было заметить, что его била дрожь. Именно Роберт обнаружил утром тела брата и Вайви.

Он ждал Вернона в кафе в Ист-Энде, где они каждое утро завтракали, и забеспокоился, когда старший брат не пришел. Он вызвал Дикки из дому и поспешил на склад. Увидев там трупы, он дико закричал и разбил ударом ноги столик из толстенного стекла.

Роберт и Вернон Поуп были реалистами. Они отлично понимали, что занимаются опасным делом и что любой из них, а может быть, и оба вполне могут умереть молодыми. Как и все родные братья, они иногда ссорились и даже дрались, но Роберт Поуп любил старшего брата больше, чем кого-либо другого во всем мире. Когда их родной отец — буйный безработный алкоголик — как-то раз вышел из дому, чтобы никогда больше не вернуться, Вернон во всем заменил Роберту отца. И больше всего Роберта ужаснуло, как он умер: ему нанесли удар в глаз и бросили голого на полу. А ни в чем неповинная Вайви получила удар в сердце.

Вполне возможно, что убийства были делом кого-то из их врагов. Во время войны их рэкет процветал, и они постепенно подчиняли себе новые и новые территории. Но эта расправа совершенно не походила на бандитские убийства, которых ему довелось повидать немало. Роберт подозревал, что событие как-то связано с той женщиной — Кэтрин, или как там еще ее звали на самом деле. Он сделал анонимный звонок в полицию — все равно без их участия обойтись было нельзя, — но доверять «бобби» поиски убийц своего брата не собирался. Он должен был расквитаться лично.

Дикки остановил машину на набережной и вошел в больницу через служебный вход. Через пять минут он появился вновь и подошел к фургону.

— Ты его нашел? — без предисловий спросил Поуп.

— Да. Он говорит, что, наверно, сможет раздобыть то, что нам нужно.

— Скоро?

— Минут через двадцать.

Примерно через полчаса из той же двери вышел тощий мужчина с изможденным лицом и рысцой подбежал к фургону. Дикки опустил стекло в окне.

— Я все нашел, мистер Поуп, — сказал он. — Девочка из приемного покоя мне разыскала. Она сказала, что это против правил, но я ее уломал. Пообещал ей пятерик. Надеюсь, вы не будете возражать.

Дикки протянул руку, и санитар вручил ему клочок бумаги. Дикки сразу же передал его Поупу.

— Хорошая работа, Сэмми, — сказал Поуп, взглянув на листок. — Дай ему деньги, Дикки.

Санитар взял деньги, и его лицо еще больше вытянулось от разочарования.

— Что случилось, Сэмми? — поинтересовался Дикки. — Десять бобов, все, как я тебе обещал.

— А как насчет пятерки для девочки?

— Верхнюю пятерку возьми себе, а нижнюю отдашь ей, — сказал Поуп.

— Но мистер Поуп...

— Сэмми, ты что, хочешь даже сегодня попробовать морочить мне голову?

Дикки перевел рычаг коробки передач, и фургон, взвизгнув шинами, сорвался с места.

— Куда теперь? — спросил Дикки.

— Ислингтон. Гони!

Миссис Юнис Райт, проживавшая в доме номер 23 по Нортон-лейн, очень походила на свой дом: высокая, худощавая, пятидесяти с лишним (немного ближе к шестидесяти) лет — воплощение викторианского здравомыслия и викторианских манер. Она не знала и, больше того, так и не узнала до самого конца своей жизни, когда этот неприятный эпизод давно остался в прошлом, что адрес ее почтенного дома был использован для обмана ее родной и горячо любимой страны агентом немецкой военной разведки, носившим имя Кэтрин Блэйк.

Уже в течение двух недель Юнис Райт ждала ремонтника, который мог бы заняться починкой лопнувшего водяного котла. До войны в ее уютном пансионе проживали по большей части молодые мужчины, которые всегда с большой охотой помогали ей, если с трубами или печью случались какие-нибудь неполадки. Теперь все молодые мужчины находились в армии. Ее собственный сын, о котором она думала дни и ночи, воевал где-то в Северной Африке. Она не испытывата ни малейшего удовольствия от общения с нынешними постояльцами — двумя стариками, которые все время вспоминали никому не интересные эпизоды из времен той, давней войны, и двумя чрезмерно легкомысленными сельскими девушками, сбежавшими от тоскливой жизни в своей деревне в Восточном Мидлендсе, чтобы поступить на фабрику в Лондоне. Когда Леонард был жив, он следил за домом и организовывал все ремонты, но Леонард умер уже десять лет тому назад.

Она стояла около окна гостиной и не спеша попивала чай. В доме не было слышно ни звука. Мужчины играли наверху в шашки. Она сумела добиться, чтобы они играли, не хлопая шашками по доске, и не будили девочек, которые недавно вернулись с ночной смены и спали. Заскучав, она включила радио и прослушала сводку новостей по Би-би-си.

Фургон, остановившийся перед ее домом, показался ей странным. На нем не было никаких надписей — ни названия компании, ни чего-то в этом роде, — и мужчины, сидевшие в кабине, нисколько не походили на тех ремонтников, которых ей доводилось видеть. Тот, что сидел за рулем, был высоким и толстым, с коротко подстриженными волосами и такой могучей шеей, что казалось, будто голова у него сидит прямо на плечах. Второй, не такой могучий, темноволосый, выглядел не совсем нормальным. И одежда на них тоже была странной. Вместо рабочих комбинезонов они носили костюмы, причем, как ей показалось, весьма дорогие.

Они открыли двери кабины и вышли. Юнис обратила внимание еще и на то, что у них не было с собой никаких инструментов. Возможно, они хотели сначала осмотреть повреждение, а потом уже достать сразу все нужные инструменты и занести их внутрь. Конечно, зачем умным людям таскать с собой то, что не понадобится для работы. Пока они шли к парадной двери ее дома, она продолжала рассматривать их. Они казались вполне здоровыми. В таком случае, почему они не в армии? Она даже заметила, что они оба оглянулись, подойдя к парадному, как будто не хотели, чтобы их кто-нибудь видел. Внезапно она очень пожалела, что с нею нет Леонарда.

И стучали они очень невежливо. Она решила, что, наверно, так должны стучать полицейские, когда думают, что за дверью укрываются преступники. Кто-то из них так забарабанил в окно гостиной, что чуть не посыпались стекла.

Наверху, где игра в шашки и так проходила почти беззвучно, воцарилась полная тишина.

Миссис Райт направилась к двери. Она сказала себе, что для страха нет никакой причины, что у этих людей просто-напросто никуда не годные манеры, что типично для большинства английских рабочих. Сейчас идет война. Все опытные ремонтники призваны на военную службу и чинят бомбардировщики или фрегаты. А плохие — такие, как эта пара, колотящая в двери и в окна, — остались здесь и худо-бедно пытаются обслуживать население.

Хозяйка медленно открыла дверь. Она хотела попросить этих людей вести себя потише, чтобы не разбудить уставших девочек, но так и не смогла произнести ни слова. Большой — тот, у которого не было шеи, — быстро захлопнул дверь и тут же зажал ей рот огромной ладонью. Юнис попыталась крикнуть, но звук, как ей показалось, застрял у нее в горле, так и не вырвавшись наружу.

Второй, тот, что был поменьше, наклонился к ее уху и сказал, четко выговаривая слова, отчего ей почему-то стало еще страшнее:

— Ты только отдай нам то, что мы ищем, дорогуша, и все останутся здоровы.

Потом он оттолкнул ее в сторону и побежал вверх по лестнице.

Детектив-сержант Мидоус считал себя неплохим авторитетом по части осведомленности о делах банды Поупа. Он знал, каким образом — легально и нелегально — они добывали деньги, и мог узнать по имени и в лицо большинство членов банды. Поэтому, услышав описание двоих мужчин, устроивших переполох в ислингтонском пансионате, он решил, что на месте убийства народу хватает и без него, и направился в Ислингтон, чтобы самолично разузнать, что там происходит. Первому описанию полностью соответствовал Ричард «Дикки» Доббс, главная ударная сила банды и по совместительству ее лучший водитель. Вторым был Роберт Поуп собственной персоной.

Мидоус по своей привычке расхаживал по гостиной, а Юнис Райт, вытянувшись в струнку, сидела на стуле, терпеливо повторяла свою историю, невзирая даже на то, что делала это уже в третий раз. Вместо чашки чая она держала в руке небольшой стаканчик с хересом, который, как Юнис надеялась, должен был помочь ей успокоить нервы. На ее лице остался отпечаток от руки хулигана, и она ударилась головой, когда ее толкнули. Никаких других повреждений она, к счастью, не получила.

— Они так и не сказали вам, кого или что искали? — спросил Мидоус, приостановившись ровно на столько времени, чтобы задать вопрос.

— Нет.

— Они называли друг друга по именам?

— Нет, по-моему, не называли.

— Вы случайно не разглядели номерного знака на фургоне?

— Нет, но я дала описание машины другому офицеру.

— Это очень распространенная модель, миссис Райт. Боюсь, что это описание нам мало что даст. Я попрошу одного из моих людей побеседовать с вашими соседями.

— Мне очень жаль, — сказала она, потирая затылок.

— Вы себя хорошо чувствуете?

— Он так сильно дал мне по голове, этот хулиган!

— Может быть, вам стоит показаться доктору? Когда мы закончим здесь, я попрошу кого-нибудь из офицеров отвезти вас в больницу.

— Спасибо. Это очень любезно с вашей стороны.

Мидоус взял с кресла свой прорезиненный дождевик и надел его.

— Если не трудно, попытайтесь припомнить: не говорили ли они еще что-нибудь?

— Э-э... Вообще-то они действительно кое-что сказали. — Юнис Райт вдруг запнулась и покраснела. — Только, боюсь, это было довольно грубо...

— Уверяю вас, что меня это не сильно смутит.

— Маленький сказал: "Когда я найду эту... — Она помолчала, понизила голос и продолжила, с видимым усилием выговаривая слова: — Когда я найду эту гребаную суку, я прикончу ее своими руками".

Мидоус нахмурился:

— Вы уверены в этом?

— О, да. Мне настолько редко приходится слышать такие разговоры, что подобные слова, к сожалению, надолго врезаются в память.

— Да, пожалуй... — Он протянул хозяйке пансиона визитную карточку. — Если вы вдруг вспомните о чем-нибудь еще, очень прошу вас позвонить. Всего хорошего, миссис Райт.

— Всего хорошего, детектив-сержант.

Мидоус нахлобучил шляпу и направился к двери. Получается, что эти двое искали женщину. Не исключено, что это все же были не Поупы. Просто два каких-то типа, искавшие какую-то девчонку. Могло быть и так, что сходство описаний было всего лишь совпадением. Но Мидоус не верил в совпадения. Он решил, что нужно вернуться на склад Поупов и попытаться выяснить, не видели ли там в последнее время какую-нибудь постороннюю женщину.

Глава 23

Лондон

Кэтрин Блэйк не сомневалась, что офицеры союзников, посвященные в самую главную тайну этой войны, отлично сознавали ту опасность, которую представляют вражеские шпионы. С какой еще стати коммандер Питер Джордан приковывал свой портфель наручниками к запястью для короткой прогулки через Гросвенор-сквер? Она также предполагала, что офицеры получили предупреждения о крайней нежелательности общения с женщинами. За время войны она не раз видела плакаты, которые чаще всего вывешивали около клубов, посещавшихся британскими офицерами. На плакате была изображена сочная грудастая блондинка в вечернем платье с большим декольте, склонившаяся с сигаретой к офицеру, держащему зажженную спичку. Под картинкой крупными буквами было напечатано: «НЕ БУДЕШЬ БОЛТАТЬ — ТАЙНЫ ВРАГУ НЕ УЗНАТЬ!» Кэтрин не раз думала, что это, пожалуй, самая смешная вещь, которую она когда-либо видела. Если такие женщины и существовали — девки, слонявшиеся по клубам и всяческим вечеринкам и подслушивавшие сплетни в надежде выведать какую-нибудь тайну, то она ничего не знача о них. Зато она была уверена, что после такой идеологической обработки Питер Джордан с подозрением отнесется к красивой женщине, которая внезапно станет домогаться его внимания. Помимо всего прочего, он был удачливым, умным и привлекательным мужчиной. И, несомненно, был очень разборчив по отношению к женщинам, которых допускал в свою постель. Описанная в сводке наблюдения сцена в «Савое» со всей убедительностью подтверждала это. Он рассердился на своего друга Шеперда Рэмси за то, что тот попытался свести его с молодой, глупой гулящей девчонкой. Так что Кэтрин следовало очень тщательно продумать подход к нему.

Вот почему она сейчас стояла на углу около клуба «Ван Дейк» с пакетом, набитым продуктами, в руках.

Было начало седьмого. Лондон погрузился во мрак затемнения. Проезжавшие автомобили освещали улицу лишь настолько, чтобы можно было рассмотреть вход в клуб. После того как Кэтрин прождала несколько минут, оттуда вышел мужчина среднего роста и ничем не примечательного телосложения. Это был Питер Джордан. Он приостановился на мгновение, чтобы застегнуть шинель. Если он решит придерживаться своего вечернего распорядка, то пойдет пешком до своего дома, благо тут недалеко. Если же он решит изменить своим привычкам и возьмет такси, это будет означать, что Кэтрин не повезло и придется со своим пакетом прийти сюда завтра в это же время.

Джордан поднял воротник шинели и зашагал по тротуару. Кэтрин Блэйк выждала пару секунд и шагнула ему навстречу.

Их столкновение сопровождалось негромким звуком рвущейся бумаги и стуком консервных банок, рассыпавшихся по тротуару.

— Прошу простить меня, я вас не видел. Позвольте мне помочь вам подняться.

— Это я виновата. Я забыла фонарик, и пришлось идти буквально на ощупь. Я чувствую себя совершенной дурой.

— Нет-нет, вина целиком и полностью моя. Я пытался доказать самому себе, что сумею найти путь домой даже в темноте. Вот, сейчас достану фонарик. Позвольте, я включу его.

— Не могли бы вы посветить на тротуар? Я полагаю, что мой паек сейчас катится уже где-нибудь неподалеку от Гайд-парка.

— Обопритесь на мою руку.

— Спасибо. Между прочим, вы уже можете перестать светить мне в лицо.

— Простите меня, просто вы...

— Что — я?

— Это неважно. По-моему, мука из этого пакета вся просыпалась.

— Ничего страшного.

— Давайте я помогу собрать ваши вещи.

— Благодарю вас, я сама справлюсь.

— Нет, я настаиваю. И позвольте мне дать вам пакет муки вместо этого. У меня дома очень много продуктов. Моя главная проблема — я не знаю, что с ними делать.

— Неужели во флоте вас плохо кормят?

— Откуда вы...

— Боюсь, что форма и акцент сразу выдают вас. Кроме того, только американский офицер может оказаться настолько глупым, чтобы намеренно идти по Лондону без фонарика. Я провела здесь всю жизнь и все равно с трудом нахожу дорогу во время затемнения.

— Прошу вас, позвольте мне возместить те продукты, которые вы потеряли.

— Очень любезно с вашей стороны, но в этом нет необходимости. Мне было очень приятно столкнуться с вами.

— О да, очень...

— Не будете ли вы так любезны указать мне дорогу к Бромптон-род?

— Вот... Сюда...

— Большое спасибо.

Кэтрин не спеша направилась прочь.

— Подождите минуточку. У меня есть другое предложение.

Она остановилась и повернулась:

— И каким же оно может быть?

— Я подумал, что, может быть, вы согласитесь когда-нибудь выпить со мной.

Она сделала вид, что задумалась, а потом сказала:

— Не уверена, что я хочу что-то пить с ужасным американцем, который любит ходить ночью по Лондону без фонарика. Но все же должна согласиться, что вы не производите впечатления очень опасного человека. Поэтому ответ будет — да.

Она зашагала дальше.

— Постойте, не уходите. Я даже не знаю вашего имени.

— Меня зовут Кэтрин, — откликнулась она. — Кэтрин Блэйк.

— Дайте мне ваш телефон, — беспомощно проговорил Джордан.

Но она уже растаяла в темноте и исчезла.

Вернувшись домой, Питер Джордан прошел в кабинет, поднял телефонную трубку и набрал номер. Когда гудки прекратились, он назвал свое имя. Приятный женский голос попросил его немного подождать. Еще через несколько секунд он услышал в трубке голос с типично английским акцентом, принадлежавший человеку, которого он знал только как Брума.

Глава 24

Кент, Англия

В последнее время Альфред Вайкери испытывал поистине непереносимое напряжение. Несмотря на важность захвата вновь обнаруженных шпионов, о чем ему к тому же все время напоминало начальство, Вайкери не переставал заниматься и старым делом: сетью Бекера. Он, конечно, подумал о том, чтобы прервать эту работу до тех пор, пока шпионы не будут арестованы, но тут же отказался от этой мысли. Он был гением, создавшим сеть Бекера; эта сеть, в свою очередь, являлась его шедевром. Потребовалось очень много времени для того, чтобы сформировать эту сеть, и еще больше времени и сил уходило на то, чтобы ее поддерживать. Для него не оставалось иного выхода, кроме как продолжать операцию «Двойной крест» и одновременно ловить новых шпионов. Это было испытанием едва ли не свыше человеческих сил. У него уже начал подергиваться правый глаз — точно так же, как это было во время выпускных экзаменов в Кембридже, — и он мог безошибочно определить у себя признаки начинающегося нервного истощения.

Агентурная кличка Партридж принадлежала полусумасшедшему водителю грузовика, маршруты которого, случилось, приводили его в закрытые военные зоны в Суффолке, Кенте и Восточном Суссексе. Он глубоко проникся идеями предводителя британских фашистов сэра Освальда Мосли, а деньги, которые получал за доставку агентурных сведений, тратил на проституток. Иногда он брал кого-нибудь из девочек с собой в поездки, чтобы они обеспечивали ему сексуальное удовлетворение без отрыва от руля. Он любил Карла Бекера, потому что возле Бекера всегда крутились молоденькие девушки, которыми он охотно делился даже с такими, как Партридж.

Но Партридж существовал только в воображении Вайкери, в радиоэфире и в умах немецких офицеров разведки, засевших в Гамбурге. Воздушная разведка Люфтваффе обнаружила на юго-востоке Англии какую-то новую активность, и Берлин потребовал от Бекера выяснить, что там происходит, и дать ответ в течение недели. Бекер переадресовал задание Партриджу — или, вернее, за него это сделал Вайкери. Это была та самая возможность, которой Вайкери упорно дожидался, — абвер сам попросил его передать дезинформацию о несуществующей Первой армейской группе Соединенных Штатов, которая якобы комплектовалась в юго-восточной части Англии.

Партридж, согласно придуманному Вайкери сценарию, должен был проехать через сельские районы Кента в полдень. В реальности же сам Вайкери проехал по этому маршруту на служебном «Ровере». Устроившись на упругом кожаном сиденье, обернув ноги теплой дорожной полостью, Вайкери представлял себе те признаки накопления воинских сил, которые мог бы увидеть такой агент, как Партридж. Он мог бы подметить, что на дорогах стало больше военных грузовиков. Он мог бы встретить группу американских офицеров в пабе, куда завернул, чтобы позавтракать. В гараже, где он остановился, чтобы залить бензина, он мог бы услышать разговор о том, что дороги в округе вдруг стали расширять. Информация была тривиальной: мелкие, по большей части косвенные признаки, но все это полностью подходило под легенду Партриджа. Вай-кери не мог позволить ему обнаружить что-нибудь по-настоящему важное, например, местоположение полевого штаба генерала Паттона: аналитики абвера просто не поверили бы, что такое ничтожество, как Партридж, способно узнать что-то серьезное. Но мелкие детали, поставляемые Партриджем, будучи вкраплены в основную схему дезинформации, помогали создать именно ту картину, которую британская разведка хотела показать своим коллегам-противникам в Германии, — союзники собирают в этом районе крупные силы, чтобы пересечь пролив и высадиться в Кале.

Донесение Партриджа Вайкери сочинял на обратном пути в Лондон. Его зашифруют шифром абвера, и Карл Бекер передаст его в Гамбург нынче ночью из тюрьмы, в которой его содержат. По расчетам Вайкери, его ждала еще одна бессонная (в лучшем случае — почти бессонная) ночь. Закончив составлять донесение, он закрыл глаза и прислонился головой к стеклу, подложив вместо подушки сложенный плащ. Покачивание «Ровера» и басовитое гудение мотора быстро убаюкали его. Вайкери погрузился в легкую чуткую дремоту. Ему снова приснилась Франция, но на этот раз Бутби, а не Брендан Эванс, пришел к нему в полевой госпиталь. «Тысячи людей убиты, Альфред, и виновен в этом только ты! Если бы ты захватил шпионов, все они сегодня были бы живы!» Вайкери заставил себя открыть глаза, мельком увидел проплывавшую за окнами сельскую местность и снова погрузился в сон.

На сей раз он лежит в постели прекрасным весенним утром, и происходит это двадцать пять лет назад, в то самое утро, когда он впервые был близок с Элен. Он проводит уик-энд в богатом поместье, принадлежащем отцу Элен. Через окно спальни Вайкери видит, как лучи восходящего солнца постепенно окрашивают склоны холмов в розовый цвет. Сегодня они собираются сказать отцу Элен о том, что хотят пожениться. Чуть слышный стук в дверь — во сне он точно знает, что этот тот самый стук. Он поворачивает голову и сразу видит Элен, красивую, еще румяную со сна, входящую на цыпочках в его комнату. Она одета лишь в белую длинную ночную рубашку. Она забирается в кровать рядом с ним и целует его в губы. «Альфред, любимый, я думала о тебе все утро». Она просовывает руку под одеяло, развязывает пояс его пижамы и легонько прикасается к телу своими длинными красивыми пальцами. «Элен, я думал, что ты хочешь подождать, пока мы не...» Она заставляет его замолчать, снова поцеловав в губы. «Я не хочу больше говорить об этом. Впрочем, нам нужно поторопиться. Если папа узнает, он убьет нас обоих». Она устраивается между его бедрами — осторожно, чтобы не повредить больное колено. Поднимает подол своей длинной ночной рубашки и своей рукой направляет его в себя. Он ощущает легкое сопротивление. Элен резко двигает тазом вниз, коротко вскрикивает от боли, и он оказывается в ней. Она кладет его ладони на свои груди. Он уже прикасался к ним, но только через ее платье и жесткое нижнее белье. Сейчас же они свободны и прикрыты лишь тонкой рубашкой, и он чувствует их восхитительную нежность. Он пытается расстегнуть пуговицы на рубашке, но она не позволяет. «Быстрее, милый, быстрее». Когда все заканчивается, он пытается удержать ее, чтобы повторить все сначала, но она быстро оправляет свою ночную рубашку, целует его и убегает обратно в свою спальню.

Вайкери проснулся, когда машина въехала в восточные предместья Лондона. Он почувствовал на губах тень улыбки. Первая близость с Элен ничуть не разочаровала его, она лишь оказалась совершенно не похожей на то, чего он ожидал. В сексуальных фантазиях его юных лет всегда присутствовали женщины с огромными грудями, которые кричали и дергались в экстазе. С Элен же все происходило медленно и нежно, и, вместо того чтобы кричать, она улыбалась и ласково целовала его. В этом не было страсти, но это было изумительно. А изумительно это было потому, что он безумно любил ее.

С Алисой Симпсон было примерно так же, но по другим причинам. Она нравилась Вайкери, он даже предполагал, что мог быть влюблен в нее, независимо от того, что можно было подразумевать под этим словом. Ее общество нравилось ему больше, чем чье-либо еще. Она была образованна, остроумна и, подобно Элен, держалась немного вызывающе. Алиса преподавала литературу в небольшой школе для девочек и писала посредственные пьесы о богатых людях, которые почти все время сидели в изящно меблированных гостиных, потягивая белый херес, прихлебывая из фарфоровых чашек чай «Эрл Грей», и вели душеспасительные беседы, приводившие в итоге героев к полному просветлению. Она также издавала под псевдонимом романтические повести, которые Вайкери, отнюдь не являвшийся поклонником этого жанра, считал довольно неплохими. Однажды Лилиан Уолфорд, его секретарь в Университетском колледже, застала его за чтением одной из книг Алисы Симпсон. На следующий день она приволокла ему целую стопку романов Барбары Картленд. Вайкери был очень расстроен. В романах Алисы персонажи, занимаясь любовью, обязательно слышали грохот морского прибоя и чувствовали, что над ними вот-вот разверзнутся хляби небесные. В реальной жизни она была застенчивой, нежной, очень стыдливой и соглашалась заниматься любовью лишь в темноте. А Вайкери не раз видел перед собой, закрывая глаза, образ Элен в белой длинной ночной рубашке, озаренной утренним солнечным светом.

Его отношения с Алисой Симпсон как-то сами собой сошли на нет с началом войны. Они все еще беседовали друг с другом по меньшей мере раз в неделю. Ее жилище погибло в самом начале бомбежек, и она временно поселилась в доме Вайкери в Челси. Время от времени они обедали вместе, но уже много месяцев не ложились в одну постель. Он внезапно осознал, что вспомнил об Алисе Симпсон впервые с того момента, как Эдвард Кентон назвал имя Элен, стоя перед дверью дома Матильды.