Глава 44

Нью-Йорк

Тарик поднялся со скамейки и пересек Пятую авеню. Подошел к служебному входу большого дома и поднял стоявший в коридоре ящик с шампанским. Мужчина в фартуке и с зачесанными назад волосами, блестевшими от геля, поднял на него глаза.

– Что это ты делаешь, хотел бы я знать?

Тарик, продолжая держать ящик, неопределенно пожал плечами.

– Меня зовут Эмилио Гонсалес.

– И что с того?

– Мне сказали сюда прийти. Я работаю в компании «Элит кейтеринг».

– Почему в таком случае я тебя не знаю?

– Я вышел на работу по заданию этой компании в первый раз. Сегодня утром мне позвонил какой-то парень и сказал, чтобы я побыстрее отрывал свою задницу от дивана и шел сюда, потому что здесь большое мероприятие и требуются дополнительные рабочие руки. Вот я и пришел.

– Это верно. Мероприятие здесь большое, и от лишней пары рабочих рук я бы не отказался. Между прочим, ожидаются какие-то шишки. Я это к тому говорю, что кругом до черта агентов из службы безопасности.

– И что же?

– Если пришел, то какого черта здесь стоишь? Тащи этот ящик наверх, а потом присоединяйся ко мне и моим ребятам.

– Слушаю, сэр.

Звук выстрела прозвучал в маленькой квартире, как пушечный залп. Его не могли не услышать. Жаклин надо было побыстрее уносить ноги. Но прежде она должна была сделать одну очень важную вещь: сообщить Габриелю о планах Тарика.

Она переступила через лежавший на полу труп Лейлы, подошла к телефону и набрала номер своей лондонской квартиры. Услышав свой записанный на автоответчик голос, она набрала еще три цифры. В трубке послышались щелчки, легкое гудение, а потом голос незнакомой молодой женщины:

– Слушаю.

– Мне нужен Ари Шамрон. Приоритет номер один, дело не терпит отлагательства.

– Назовите кодовое слово.

– "Джерико". Поторопитесь, прошу вас.

– Подождите, пожалуйста.

Спокойствие, звучавшее в голосе этой женщины, убивало. В трубке снова что-то защелкало и загудело, после чего на линии прорезался голос Шамрона.

– Жаклин? Это и вправду ты? Где ты?

– Не знаю точно. Полагаю, где-то в Бруклине.

– Держись. Сейчас мне из штаб-квартиры сообщат твой точный адрес.

– Не уходите, не оставляйте меня одну!

– Я никуда не ухожу и по-прежнему с тобой.

Жаклин начала всхлипывать.

– Что случилось?

– Тарик отправился на операцию. Одет, как официант. Выглядит по-другому, нежели в Монреале. Он хотел использовать наш специальный кабель, чтобы заманить Габриеля в ловушку, но я ранила Лейлу пилкой для ногтей, а потом добила выстрелом из пистолета.

Жаклин отдавала себе отчет, что говорит, как истеричка, но ей было наплевать.

– Эта женщина все еще там?

– Да, лежит на полу в двух шагах от меня. Ох, Ари, как все это ужасно!

– Тебе надо срочно оттуда убираться. Но прежде ответь на один вопрос: ты знаешь, куда направился Тарик?

– Нет.

В этот момент она услышала в коридоре чьи-то тяжелые шаги. Вот дьявольщина!

– Кто-то идет, – прошептала она в трубку.

– Немедленно эвакуируйся!

– Отсюда только один выход.

В дверь дважды постучали. Стук был такой громкий, что, казалось, от него сотрясалась вся квартира.

– Я не знаю, что мне делать, Ари!

– Сиди тихо и жди.

В дверь снова постучали. Трижды – и еще громче прежнего. Но шагов слышно не было. Тот, кто стоял у двери, никуда уходить не собирался.

Жаклин была не готова к тому, что за этим последовало. Стук сменился грохотом и треском выламываемой дверной створки. Эти звуки показались оглушительными, и Жаклин представилось, что в квартиру ворвались сразу несколько человек, но в помещение проник только один мужчина – тот самый, который на минутку выглянул в коридор, когда Тарик вел Жаклин на квартиру.

В руках он сжимал бейсбольную биту.

Жаклин выронила трубку. Мужчина посмотрел на труп Лейлы, перевел взгляд на Жаклин, поднял биту и бросился на нее. Жаклин навела на него пистолет и дважды нажала на спуск. Загрохотали выстрелы. Первая пуля ударила мужчину в плечо, заставив крутануться винтом, вторая поразила его в спину, повредив позвоночник. Жаклин шагнула вперед и сделала еще два выстрела.

Комната наполнилась пороховым дымом; запахло кордитом, пол и стены были забрызганы кровью. Жаклин схватила висевшую на шнуре трубку и торопливо поднесла к уху.

– Ари?

– Слава Богу, это ты. Слушай меня внимательно, Жаклин! Тебе нужно оттуда уходить. Сию же минуту.

– И куда же мне идти?

– Судя по всему, сейчас ты находишься в Бруклине, на углу Парквиль-авеню и Восточной восьмой улицы.

– Я не знаю города. Все эти названия ничего для меня не значат.

– Уходи из дома и иди к Парквиль-авеню. Там повернешь налево и дойдешь до Кони-Айленд-авеню, а затем повернешь направо. Ни в коем случае не пересекай Кони-Айленд. Оставайся на той стороне улицы, по которой идешь. Продолжай двигаться вперед. Через некоторое время подъедет мой человек и подхватит тебя.

– Какой человек? Кто он?

– Не задавай лишних вопросов и делай, как я сказал. Прежде всего уходи из дома!

С этими словами Шамрон отключил мобильник.

Жаклин швырнула трубку и подняла свое пальто, лежавшее на полу у кровати. Натянув его и сунув пистолет в карман, Жаклин вышла из квартиры. Она точно следовала всем наставлениям, которые дал ей Шамрон, и уже через несколько минут оказалась на Кони-Айленд-авеню. Оглядевшись, она втянула голову в плечи и зашагала мимо витрин магазинов и ресторанов в восточном стиле.

Примерно на расстоянии мили от Кони-Айленд располагался Еврейский общественный центр Нью-Йорка. Габриель стоял в нескольких футах от премьер-министра, который зачитывал по бумажке краткую историю израильской секретной службы МОССАД, обращаясь к группе американских школьников еврейской национальности. Агент службы безопасности премьер-министра приблизился к Габриелю, дотронулся до плеча и прошептал:

– Тебе звонят. Судя по всему, звонок срочный.

Габриель вышел из актового зала в фойе. Подошел еще один телохранитель и передал ему мобильник.

– Алло?

Шамрон сказал:

– Она жива.

– Что с ней? Где она?

– Движется по Кони-Айленд-авеню в твою сторону. Идет по западной стороне улицы. Она одна. Поезжай и подхвати ее. Она сама расскажет тебе о своих подвигах.

Габриель отключил мобильник и посмотрел на телохранителя премьера:

– Мне нужна машина. Немедленно!

Двумя минутами позже Габриель ехал в северном направлении вдоль Кони-Айленд-авеню, сканируя взглядом фигуры пешеходов на тротуаре. Шамрон сказал ему, что Жаклин будет идти по западной стороне улицы, но Габриель для верности поглядывал в обе стороны – на тот случай, если она что-нибудь перепутала или перешла улицу. Продолжая движение в северном направлении, он автоматически фиксировал взглядом таблички с названиями улиц: «Авеню L», «Авеню К», «Авеню J»…

Чертовщина какая-то! Куда, спрашивается, она запропастилась?

Габриель заметил ее на пересечении улиц Кони-Айленд и авеню Н. Волосы у нее были в беспорядке, лицо распухло… Она походила на человека в бегах, но собранна и спокойна. Габриель видел, как время от времени она поворачивала голову к проезжей части и оглядывала улицу в оба конца.

Габриель резко повернул, притер машину к бровке и, протянув руку, открыл дверцу для пассажира. Жаклин попятилась и сунула руку в карман. Потом увидела лицо человека в машине, и выдержка ее оставила.

– Габриель, – прошептала она. – Слава Богу…

– Залезай, – спокойным голосом произнес он.

Она забралась в машину и захлопнула дверцу.

Когда они проехали несколько кварталов, она сказала:

– Притормози.

Он свернул в боковую улицу и остановился, но двигатель выключать не стал.

– С тобой все в порядке, Жаклин? Расскажи мне, что с тобой случилось.

Вместо этого она заплакала: сначала тихо, почти беззвучно, а потом в голос, захлебываясь от рыданий; при этом все ее тело содрогалось. Габриель привлек ее к себе и обнял за плечи.

– Все уже закончилось, – негромко сказал он. – Закончилось, понимаешь?

– Никогда меня больше не покидай, Габриель. Будь со мной, Габриель. Прошу тебя, всегда будь со мной…

Глава 45

Нью-Йорк

Тарик расхаживал по великолепно обставленным комнатам, где окна выходили на Центральный парк. Гости ставили и клали на его овальный поднос всевозможные предметы – пустые стаканы, скомканные салфетки, тарелки с недоеденными закусками, сигаретные окурки… Тарик посмотрел на часы. К этому времени Лейла должна была сделать звонок по лондонскому номеру Жаклин. Возможно, Аллон уже в пути. Скоро Тарик его увидит.

Тарик прошел через библиотеку. Двойные французские двери вели на террасу. Несмотря на холод, несколько гостей стояли там и наслаждались открывавшимся перед ними видом. Когда Тарик ступил на террасу, до его слуха донеслось отдаленное завывание полицейских сирен. Он подошел к балюстраде и глянул на Пятую авеню. Туда из-за поворота в сопровождении почетного эскорта из мотоциклистов выруливал официальный кортеж.

Высокий гость в скором времени должен был войти в здание.

Но куда запропастился Аллон?

– Эй, вы меня слышите? Подойдите, пожалуйста, ко мне.

Тарик огляделся. Его взмахом руки подзывала к себе дама в мехах. Он до такой степени был заворожен зрелищем приближавшегося кортежа, что на минуту забыл о взятой им на себя роли официанта.

Женщина держала в руке бокал с недопитым красным вином.

– Извините, вы не могли бы это у меня забрать?

– Разумеется, мадам.

Когда он подошел к группе оживленно переговаривавшихся гостей, женщина, не глядя на Тарика, протянула руку и попыталась поставить бокал на его поднос. Бокал не удержался на высокой ножке, опрокинулся, и красное вино выплеснулось на белый смокинг Тарика.

– О Господи! – сказала женщина. – Мне очень жаль, что так получилось, поверьте. – С этими словами она как ни в чем не бывало повернулась к гостям и возобновила прерванную беседу.

Тарик отнес поднос на кухню.

– Что это с тобой, парень? – осведомился его босс Родней – мужчина в фартуке и с блестевшими от геля волосами.

– Леди пролила вино на мой смокинг.

Тарик поставил заполненный пустой посудой и объедками поднос на окованный жестью прилавок рядом с мойкой. В следующее мгновение в зале, который он только что покинул, загремели аплодисменты: почетный гость вошел в помещение. Тарик взял из стопки чистый поднос, повернулся и зашагал к выходу.

Родней окликнул его:

– Куда ты направляешься?

– В зал, конечно. Выполнять свою работу.

– В таком виде в зал ты не пойдешь. С этой минуты будешь работать на кухне. Иди к мойке и помоги ребятам разобраться с посудой.

– Я могу почистить смокинг.

– Это красное вино, приятель. Твоему смокингу пришел конец.

– Но…

– Никаких «но»! Становись вот сюда и берись за тарелки.

– Очень рад, что мне вновь представилась возможность вас увидеть, президент Арафат, – сказал Дуглас Кэннон.

Тот улыбнулся:

– Я тоже рад вас видеть, сенатор Кэннон. Или мне следует называть вас «посол Кэннон»?

– Называйте меня Дуглас – и не ошибетесь.

Кэннон стиснул в своей огромной ладони маленькую руку Арафата и энергично тряхнул. Кэннон был высоким, с широкими плечами и гривой непокорных седых волос. Его талия за последние годы основательно увеличилась в размерах, но хорошо скроенный синий блейзер этот недостаток скрывал. Журнал «Нью-Йорк мэгэзин» как-то раз назвал сенатора Периклом наших дней – и неудивительно. Это был известный ученый и филантроп, поднявшийся из недр академической науки к вершинам политического Олимпа и ставший одним из наиболее влиятельных представителей демократической партии в сенате. Двумя годами раньше его отозвали из отставки и предложили занять пост чрезвычайного и полномочного посла Соединенных Штатов при Сент-Джеймсском дворе в Лондоне. Однако его деятельность на дипломатическом поприще долго не продлилась, так как он был тяжело, почти смертельно ранен при нападении террористов. Сейчас, впрочем, Кэннон был в порядке и даже словом не обмолвился о том, что с ним произошло. Подхватив Арафата под локоть, сенатор повел его к гостям.

– Покушение на вашу жизнь сильно опечалило меня, Дуглас, – сказал Арафат. – Приятно осознавать, что вы снова в форме. Кстати, вы получили цветы, которые мы с Сулой вам послали?

– Получил. Это был самый красивый букет во всем госпитале. Позвольте мне лично поблагодарить вас за подарок. Но не будем больше говорить о моей скромной персоне. Пойдемте к гостям. Здесь собралось много людей, которые хотели бы познакомиться с вами поближе.

– Не сомневаюсь, – сказал Арафат, растягивая губы в улыбке. – Ведите же меня к ним, Дуглас.

Габриель ехал по Бруклин-бридж, направляясь на Манхэттен. К этому времени Жаклин уже пришла в себя и во всех подробностях рассказала ему о том, что произошло за последние сорок восемь часов, начиная с того момента, как она оказалась на конспиративной квартире Юсефа неподалеку от аэропорта Хитроу. Габриель старался слушать ее спокойно, не подключая эмоций, чтобы злость не мешала ему кропотливо исследовать ткань повествования в поисках ключа, который помог бы раскрыть планы Тарика.

Одна деталь привлекла его внимание. Почему, интересно знать, Тарик решил подманить его к себе посредством телефонных переговоров со штаб-квартирой службы на бульваре Царя Саула, когда Лейла должна была сыграть роль Жаклин?

Вполне возможно, ответ лежит на поверхности. Тарик не был уверен, что Габриель будет находиться в нужное время в том месте, где он собирался нанести удар. Но откуда подобная неуверенность? Если Тарик приехал в Нью-Йорк для того, чтобы убить премьер-министра Израиля, вдруг заделавшегося великим миротворцем, с его стороны было бы вполне резонно предположить, что Габриеля подключили к охране премьера. В конце концов, два дня назад он собственными глазами видел Габриеля в Монреале.

Габриелю вспомнилась картина Ван Дейка: религиозная сцена на поверхности лакокрасочного слоя, а под ней портрет малопривлекательной особы женского пола. Одна картина, две реальности. Операция, которую проводил Габриель, напоминала такую же картину. Это не говоря уже о том, что до сих пор Тарик переигрывал его по всем параметрам.

«Чтоб тебя черти взяли, Габриель! Почему ты не хочешь довериться своей интуиции?»

Он достал мобильник и набрал номер Шамрона, который находился в это время в израильской дипломатической миссии. Когда в трубке послышался его голос, Габриель спросил:

– Где сейчас Арафат?

Некоторое время он слушал Шамрона, потом сказал:

– Вот дерьмо! Я полагаю, что Тарик, переодетый и загримированный под официанта, находится там. Скажи его людям, что я сейчас туда приеду.

Габриель отключил мобильник и посмотрел на Жаклин.

– "Пушка" Лейлы по-прежнему с тобой?

Она кивнула.

– Что-нибудь осталось?

Жаклин вытащила из рукоятки магазин и пересчитала оставшиеся в нем патроны.

– Пять штук.

Габриель повернул на север к федеральной магистрали и вдавил в пол педаль акселератора.

Тарик подошел к выходу из кухни и глянул в щелку двери на то, что происходило в большой, похожей на зал комнате. Там то и дело вспыхивали блицы фотокамер: желающих сфотографироваться с Арафатом было хоть отбавляй. Тарик покачал головой. Всего десять лет назад подавляющее большинство этих людей называли Арафата не иначе, как кровавым террористом. Теперь же с ним носились, как со знаменитым рок-певцом, который для создания имиджа крутого парня заматывал голову каффией.

Тарик оглядел комнату в поисках Аллона. Похоже, что-то пошло не так. Быть может, Лейле не удалось связаться со штаб-квартирой службы на бульваре Царя Саула. Или же Аллон затеял какую-то новую игру. Впрочем, каковы бы ни были причины его отсутствия, больше тянуть с началом акции нельзя. Тарик знал Арафата лучше, чем кто-либо. Старик был знаменит тем, что имел обыкновение в последний момент кардинально менять свои планы. Только благодаря этому свойству своей натуры ему удавалось выживать все эти годы. Он мог уйти с вечера в любую минуту, и тогда Тарик лишился бы возможности выпустить в него пулю.

Он-то хотел убить их обоих сразу – и Аллона и Арафата. Это был бы, так сказать, одновременный акт двойного мщения, но все шло к тому, что этому не суждено было случиться. Как только он убьет Арафата, на него навалятся его телохранители. Тарик будет драться с ними, причем драться отчаянно; он не оставит этим парням выбора, и им придется его пристрелить. Но всякая смерть лучше мучительной смерти от мозговой опухоли. Аллон опоздал на финальный акт драмы, а следовательно, останется в живых. Но трусливому изменнику Арафату распрощаться с жизнью все-таки придется.

Родней похлопал Тарика по плечу.

– Начинай мыть тарелки, дружок! В противном случае это будет последний большой прием в твоей жизни.

Родней удалился. Тарик зашел в кладовку, включил свет и, приподнявшись на носках, достал с верхней полки пакет с сушеными тунисскими финиками, который положил туда час назад. На кухне он высыпал финики из пакета в белую фарфоровую тарелку, поставил ее на поднос и, держа поднос перед собой, направился в зал.

Арафат стоял в центре большой гостиной в окружении полудюжины помощников, телохранителей и толпы доброжелателей. Рядом с ним возвышался сенатор Кэннон. Тарик двинулся сквозь толпу к Арафату, чувствуя, как впивается ему в живот при каждом шаге рукоять «Макарова». Сейчас Арафат был от него в десяти футах, но между ним и Тариком находились пять человек, в том числе один телохранитель. Палестинец был такой маленький, что Тарику стоило немалых усилий фиксировать взглядом его положение в толпе – в большинстве случаев он видел только его черно-белую каффию. Если он выхватит «Макаров» сейчас, один из телохранителей обязательно заметит резкое характерное движение и откроет огонь. Нет, прежде чем вынимать пистолет, он должен подобраться к Арафату поближе. Необходимо разыграть карту с финиками – не зря же он прихватил их с собой.

Но тут Тарик столкнулся с новой проблемой: толпа вокруг Арафата была такая густая, а люди стояли так плотно друг к другу, что продвинуться вперед хотя бы на шаг не было никакой возможности. Перед Тариком стоял человек в темно-сером костюме. Когда Тарик дотронулся до его плеча, он повернулся, мельком глянул на поднос, заметил белый официантский смокинг и покачал головой:

– Спасибо, не надо.

– Это финики для президента Арафата, – сказал Тарик, и мужчина, немного поколебавшись, сделал шаг в сторону.

Теперь Тарику предстояло иметь дело с женщиной. Он повторил маневр: дотронулся до ее плеча, а когда она повернулась, продемонстрировал ей финики на подносе и объяснил ситуацию. Она отошла в сторону, и Тарик продвинулся к Арафату еще на три фута. Правда, следующий человек в толпе оказался одним из помощников Арафата. Тарик уже поднял руку, чтобы похлопать его по плечу, как вдруг услышал звонок мобильника. Помощник Арафата сунул руку в карман пиджака, выхватил аппарат и торопливо поднес к уху. Несколько секунд он с напряженным лицом слушал своего абонента, затем сунул телефон в карман и, наклонившись вперед, что-то зашептал Арафату на ухо. Арафат повернулся к сенатору Кэннону и произнес:

– Боюсь, меня ждет срочное дело.

Этот парень неимоверно, просто дьявольски удачлив, подумал Тарик.

Арафат сказал:

– Мне необходимо переговорить по телефону в спокойной обстановке.

– Полагаю, мой кабинет подойдет вам как нельзя лучше. Прошу вас, идите за мной.

Арафат выбрался из толпы и в сопровождении сенатора Кэннона и своих помощников двинулся по коридору в сторону хозяйских апартаментов. Миг – и они скрылись из виду. Один из телохранителей Арафата тут же занял пост у двери. Минутой позже сенатор Кэннон и помощники палестинского лидера вышли из кабинета и присоединились к гостям.

Тарик понял, что пришло время нанести удар. Другой такой возможности ему могло не представиться. Держа перед собой поднос и лавируя среди толпы, он пересек гостиную, прошел по коридору и остановился напротив охранника. Это был сотрудник личной охраны Арафата, который не мог не знать, что его босс без ума от хороших тунисских фиников.

– Один из помощников мистера Арафата велел мне принести ему вот это.

Телохранитель посмотрел на тарелку с финиками, потом перевел взгляд на Тарика.

«Эту проблему можно разрешить двумя способами, – думал Тарик, поглядывая на охранника и мысленно к нему обращаясь. – Или ты пропустишь меня, и тогда, возможно, останешься в живых, или же, если ты заупрямишься, я пристрелю тебя и все равно войду в кабинет».

Телохранитель взял с тарелки финик, бросил его в рот, после чего отворил дверь и сказал:

– Поставишь поднос на стол и сразу же выйдешь. Понял?

Тарик кивнул и вошел в комнату.

Габриель припарковал свой «универсал» на Восемьдесят восьмой улице, выскочил из машины и, не обращая внимания на окрики патрульного, побежал через дорогу к большому дому на Пятой авеню. Жаклин следовала за ним, отставая на несколько шагов. Когда они вошли в коридор, их встретили три человека: сотрудник личной охраны Арафата, агент американской службы безопасности дипломатического корпуса и полицейский из Нью-йоркского департамента полиции.

Лифтер распахнул перед ними двери лифта. Когда все пятеро погрузились в кабину, он нажал на кнопку семнадцатого этажа.

– Надеюсь, приятель, у вас верная информация, – сказал агент СБДК.

Габриель кивнул, вынул из кармана куртки «беретту», оттянул затвор, досылая патрон в патронник, и засунул оружие за пояс брюк.

– Господь всемогущий! – проблеял лифтер.

Кабинет был невелик, но изящно обставлен. У окна помещался старинный резной письменный стол, рядом стояло обитое лайкой кресло, вдоль стен высились полки, заставленные книгами по истории и биографическими изданиями из серии «Жизнь великих людей». Скрытые в подвесном потолке лампы давали мягкий рассеянный свет. У стены по правую сторону от стола находился мраморный камин, в котором, негромко потрескивая, ровно горели аккуратные деревянные чурбачки. Арафат, прижимая к уху трубку телефона, молча слушал своего собеседника. Только под конец разговора он произнес несколько слов по-арабски, после чего повесил трубку и посмотрел на Тарика. Когда взгляд Арафата остановился на тарелке с финиками, его лицо озарилось теплой, по-детски беззащитной и открытой улыбкой.

Тарик по-арабски сказал:

– Мир вам, президент Арафат. Один из ваших помощников попросил принести вам эти плоды.

– Финики! Какая прелесть. – Арафат взял с тарелки финик, со всех сторон его осмотрел и отправил в рот. – Эти финики из Туниса, я уверен в этом.

– Полагаю, вы правы, президент Арафат.

– Вы говорите по-арабски с палестинским акцентом.

– Потому что я палестинец, сэр.

– Из какой части Палестины вы родом?

– До Катастрофы моя семья жила в Верхней Галилее. Я родился и вырос в лагере беженцев в Ливане.

Тарик поставил поднос на стол и расстегнул смокинг, чтобы облегчить себе доступ к торчащему за поясом пистолету «макаров». Арафат склонил голову набок и дотронулся пальцем до своей оттопыренной нижней губы.

– Тебе нехорошо, брат мой?

– Просто немного устал. В последнее время мне пришлось много и тяжело работать.

– Я знаю, что такое усталость, брат мой. И знаю, что такое бессонница. И я, и мои люди страдали от переутомления и недостатка сна долгие годы. Но ты страдаешь не только от усталости или недосыпа. Ты болен, брат мой, и я это чувствую. Я очень хорошо чувствую такого рода вещи. У меня на это особый дар.

– Вы правы, президент Арафат. В последнее время мне и впрямь часто бывает нехорошо.

– Какова же природа твоей болезни, брат мой?

– Прошу, оставим этот разговор, президент Арафат. Вы слишком значительный человек и слишком заняты важными политическими делами, чтобы тратить свое драгоценное время, обсуждая проблемы простого работяги, вроде меня.

– Вот тут-то ты и ошибся, брат мой. Я всегда считал себя отцом всех палестинцев. Когда страдает один из них, страдаю и я.

– Ваши слова очень много для меня значат, президент Арафат.

– Скажи, брат мой, уж не опухоль ли заставляет тебя страдать? У тебя какая-то разновидность рака, не так ли?

Тарик промолчал. Арафат же резко изменил направление беседы:

– Скажи мне одну вещь, брат мой. Который из моих помощников попросил тебя принести мне финики?

Его чувство опасности и инстинкт самосохранения ничуть не притупились, подумал Тарик. Ему вспомнился один вечер в Тунисе много лет назад. Проходило совещание – типичная палестинская сходка в стиле Арафата, начинавшаяся за полночь и тянувшаяся до самого рассвета. Кто-то принес адресованную Арафату посылку. Отправителем значился некий иракский дипломат из Аммана. Некоторое время посылка лежала на краю стола, и никто не обращал на нее внимания. Неожиданно Арафат поднялся с места и сказал: