Гравилучом Велька путешествовал впервые. Перелет его ужасно разочаровал. Ну что за радость, скажите: лежишь в кресле, в ремнях, словно мумия Аменхотепа, а кишки винтом полощет. И хоть бы в окно глянуть! Но окон нет. И видео нет. Только и радости, что быстро: несколько минут и готово.
      Когда Велька выбрался из кабинки, его шатало. Стены вокзала грозили сложиться карточным домиком, искорки на голорекламе «Ессентуколы» вызывали тошноту. В зал ожидания пришлось идти сцепив зубы.
 
Солнце красит нежным светом, —
 
      гремело над головой радио, —
 
Марс, Венеру и Плутон.
Просыпается с рассветом
Славный наш доминион.
 
      – Ты бы, милок, на скамеечке полежал, передохнул, – предложила старенькая уборщица. – Без привычки небось. – И, доверительно понизив голос, добавила: – Нонеча-то ранёха начинают. Которые к питью привычные, тем ничего. А ты, вижу, мальчуган правильный, военный. Из кадетского?
      Диск полотера впился в солнечную дорожку и тоненько взвыл, отскребая от плитки присохшую жвачку.
      Велька гордо выпрямился:
      – Я – берсальер.
      – А, эмкаущник, значит. Ну, Бог в помощь.
      Кто такой эмкаушник, Велька не знал. Но объяснять темной старушке, чем курсант берсальерской военной школы отличается от прочей кадетской сявочни, счел ниже своего достоинства. Он забросил рюкзак за спину и зашагал к таможенному турникету. Проходя мимо торгового автомата, купил подушечку «Анальгин-Лимона» и бутылочку «Ессентуколы».
 
Кипучая, —
 
      неслось ему в спину, —
 
Могучая,
Никем не победимая.
Земля моя,
Луна моя,
Ты – самая счастливая.
 
      Завидев Вельку, таможенный портал проснулся. Вспыхнуло окошко инфракрасного порта; в ответ ему забился огонек браслета на мальчишечьей руке.
      – Здравствуйте, господин Noname, – ожили динамики. – Мы рады приветствовать вас на второй планете системы Лувр, в городе Виттенберге. Ваши данные неполны. Последнее зарегистрированное имя в интернете: Noname. Адрес регистрации: Креси-3, Берсальерская военная школа, домен недоступен. Поставьте багаж в зону досмотра и станьте под скан-камеру.
      Велька сбросил с плеча рюкзак и прошел под золотистую сеточную спираль. Запищал сканер, и над силовым турникетом возник Велькин двойник: мальчишка в черном кителе, брюках с красными лампасами и берсальерском берете. На этом таможенник не остановился. С провинциальным бесстыдством он сначала раздел, а затем и вовсе освежевал Велькиного двойника до скелета, отыскивая в теле тайники с контрабандой.
      – Детект-контроль. Сообщите, пожалуйста, имя, фамилию, возраст, цель визита.
      – Велетин Шепетов, пятнадцать лет, прибыл на Лувр-2 с туристическими целями. Я вообще-то на несколько часиков…
      – Оружие, наркотики, предметы инопланетного религиозного культа, исторические реликвии, гипно-пропагандистские тексты иных рас?
      При каждом «нет» на панели детектора лжи вспыхивал зеленый огонек. Дважды промелькнули золотинки: после «оружия» и после «реликвий». Таможенник оживился:
      – Господин Шепетов, вы дважды провалили тест, отвечая на вопросы. С чем это связано?
      «Господин Шепетов» переступил с ноги на ногу. С разными вариациями эта сцена повторялась вот уже на четвертой планете.
      – Контрабанду везу, – хмуро сообщил он. – Показать?
      – Будьте добры, господин Шепетов.
      Велька расшнуровал рюкзак и брякнул на поле сканера кирпич в присохших чешуйках силикоклея.
      – Вот, смотрите.
      Сканер загудел, и на голоэкране вспыхнуло трехмерное изображение кирпича. С каждым мигом оно становилось все детальнее и ярче.
      – Информации недостаточно. Классифицируйте объект.
      – Это кирпич.
      На мало-мальски крупной планете доминиона фокус бы не прошел. Контрабандисты – народ ушлый, поэтому таможенные программы постоянно обновляются. Но Лувр не Земля, и программное обеспечение будки вполне могло оказаться Велькиным ровесником.
      – Информации недостаточно.
      – Это оружие. Знаете, как им по темечку можно? Ого-го! И реликвия тоже.
      – Информации недостаточно.
      Сдержанно, по-мужски, с затаенной печалью Велька выложил все. Что Креси-3, на которой он жил последние годы, атакована армией кинкаров. Что Берсальерская военная школа превратилась в кучу спекшегося щебня, а это – последний целый кирпич из нее.
      Робот еще раз изучил кирпичину, запросил архив (замельтешил огонечек инфракрасного порта) и признал свое поражение. Статьи под кирпич еще не придумали.
      – Оружие, наркотики, предметы инопланетного религиозного культа? – в отчаянии повторил он.
      Лампочка детектора вновь просверкнула желтым. Если верить мальчишечьим россказням, детектор обмануть просто: стоит прикусить язык и прочесть про себя «Лукоморье», как робот безбожно затупит. Но пацаны ночью в казарме и про девчонок многое рассказывают, не всему можно верить. Трюк с кирпичом – дело другое. Его Велька узнал от офицера-воспитателя, который в юности много путешествовал на границах доминиона.
      Все вышло, как и рассказывал капитан. После второго захода курсант и сам поверил, что ничего запретного, кроме кирпича, не везет (а кирпич – не крамола). Получив отметку в визе, Велька с достоинством закинул за спину рюкзак и зашагал к выходу. «Реликвию и оружие» пришлось нести в руке, на ходу прикидывая, где бы выбросить.
      До промасленного пакета на дне рюкзака (из-за которого весь сыр-бор и начался) разбирательство так и не дошло. Робот-таможенник счел пакет безобидным.
 
      За те пять лет, что мальчик не был на родине, вокзал перестроили. Орбитальные шаттлы «Дон» и «Мандолина» потеснились, давая место кабинам гравитранспортировки (больше – ни ногой!). Сразу за кабинами начиналось царство «Котлеты вечности» – асурского ресторанчика. Изучив вывеску, Велька выяснил, что «котлета» и «вечность» записываются одинаковыми знаками-асуроглифами. Их он запомнил: все асурское его ужасно интересовало.
      За стойкой скучал четырехрукий великан в белом переднике. Похоже, посетители не баловали «Котлету» вниманием: то ли готовил великан прескверно, то ли экзотическая кухня не пользовалась на Лувре популярностью. Велька показал асуру язык (чужак никак на это не отреагировал) и отправился рассматривать висящие на стене плакаты серии «Враг не дремлет».
      Было их четыре – по числу чужих рас. На плакате, посвященном асурам, четырехрукий здоровяк откручивал гигантскую гайку на космической станции. К диверсанту уже тянулась карающая рука контрразведчика, чтобы схватить того за шиворот.
      Застывший перед плакатом в позе напряженного внимания старик походил на рисованного контрразведчика как две капли воды. В такой же шляпе и сером плаще. В таких же черных очках. Велька хихикнул и, насвистывая песенку из мюзикла «Семнадцать шпионов взаймы», двинулся к старику.
      – Послушайте, – заговорщицки прошептал он, подойдя поближе. – Только тс-с-с! Делайте вид, что мы незнакомы. Вы знаете, что повар ресторана – асурский шпион?
      – Чушь, милейший, – не оборачиваясь, отозвался тот. – Он же гигант крови. Пока не добьется ранга… ну, хотя бы титана, к шпионажу его и за парсек не подпустят.
      – Да? – растерялся Велька. – Извините… Я не знал.
      – Извинения принимаются, молодой человек. – Старик протянул руку: – Владислав Борисович де Толль. Инспектор Фронтира по делам пограничных миров.
      – Велька. Велетин то есть.
      Мальчишка переложил кирпич в другую руку и пожал протянутую ладонь.
      – Это что? – кивнул инспектор на «реликвию».
      – Последний кирпич кресийских руин.
      Де Толль поморщился:
      – Знаете, Велетин… Вы далеко не первый шутник, которого я встречаю на этой планете. Несколько минут назад одна юная особа пыталась убедить меня, будто здесь полно иномирянских монстров.
      – А-а! Это она о паутицах. Их асуры завезли, еще во времена первого конфликта. И через неделю у них сезон размножения.
      – У асуров? – удивился де Толль.
      – У паутиц.
      – Понятно…
      Де Толль поскучнел и вновь уставился на плакат, разом потеряв интерес к разговору. Но Велька отступать не собирался:
      – Скажите, а как вы узнали, что повар – гигант крови?
      – По сангвиметру. – Инспектор достал прибор, похожий на часы. – Видите девять секторов? Напротив каждого асуроглифы и вверху экранчик для чисел крови. Наводим на повара: стрелка в секторе «гиганты», число крови «сто тысяч двадцать семь». Было б меньше ста тысяч, наш повар числился бы в титанах. А теперь наводим на вас. Сектор пустой…
      – Это потому, что я человек. – Велька с уважением посмотрел на прибор. – А вы?
      – И я тоже. Вот, смотрите… Видите? Для пробы могу еще кого-нибудь проверить.
      Владислав Борисович огляделся. Зал ожидания был почти пуст, лишь на дальнем диванчике высокая блондинка коротала время за газетой.
      На вид даме было лет тридцать пять. Лицо ее словно сошло с индийских картин: круглое, с маленькими мочками ушей, полными губами, широко посаженными глазами. Непривычная, не луврская красота. Газету она держала странно: за самые уголки листа.
      – Наводим, проверяем… Что за черт. – Де Толль потряс прибор. – Не может быть!
      Велька вытянул шею. Стрелка сангвиметра покачивалась на середине сектора «титанов». Дальше шли «высочайшие» и – все.
      – Ва-а! – выдохнул мальчишка.
      – Господи… – Де Толль еще раз нажал на кнопку. Ничего не изменилось. – Молодой человек, давайте-ка отойдем в сторонку.
      Уверившись, что ни повар, ни блондинка не подслушивают, Велька затараторил:
      – Шпионка она, зуб даю! Владислав Борисович, давайте ее арестуем!
      Де Толль вздохнул:
      – Велетин, извините за нескромный вопрос… Сколько вам лет?
      – Пятнадцать.
      – А мне почти шестьдесят. Через двадцать три дня пенсия. Отправлюсь на Дачное-8… там бывший газовый гигант терраформирован, может, слышали?.. Из списков на перерождение меня вычеркнут. Больше не рождаться – это счастье, скажу я вам. Буду копаться на своих шестистах сотках, а вечерами смотреть новости о пограничных планетах вроде этой. Местного советника по безопасности я, конечно, извещу, пусть разбирается.
      – Но она же шпионка, поймите! – Берсальер чуть не плакал. – Вы же видели плакат. Асуры – это вообще ужас, а титаны и вовсе. Ткнет кого-нибудь пальцем – и насмерть. Или западное лицо сделает, загипнотизирует. Вот увидите: она вокзал взорвёт!
      – Это вряд ли. Как же она тогда покинет Лувр? – Чиновник дружески положил Вельке руку на плечо. – Мой друг, поверьте старику: не ищите приключений. Я ведь знаю, как это бывает. Сперва вы следите за шпионкой, потому что она титан крови и может убить пальцем. Потом вдруг выясняется, что ваши друзья и родственники контрабандисты, вас преследуют убийцы чужой расы, а сами вы в прошлом рождении были клоном императора или чем-то вроде. От этого одни проблемы. Время ведь не стоит на месте, Велетин… оно летит, мчится, кружит снегом на зимних улицах, раскисает осенней листвой в мусорных кучах… и в один прекрасный момент становится ясно, что всю жизнь мы гнались за миражами, а настоящее осталось позади.
      – Это – не мираж!
      – Вы думаете?
      – Конечно! Вы же видели: она лишние руки того… почикала. И кожу выбелила, чтобы от нас не отличаться.
      – Хм… А хотите, Велетин, я кое-что о вас расскажу? Не бойтесь, ничего страшного. Просто я заметил кое-что любопытное.
      Мальчик настороженно кивнул. Де Толль словно и не ожидал ничего иного, взял его запястье и оглядел браслет.
      – Борхес, – задумчиво начал он, – некогда писал, что сюжеты бывают трех видов… Ну, сокровища мы отметем сразу. Оборона крепости тоже не про вас. А вот третий сюжет… Вы, сударь, местный уроженец и сейчас возвращаетесь домой. Угадал?
      Велька почувствовал себя неуютно. Как тот догадался?
      – Вот и фигушки! – запальчиво сказал он. – Что я здесь забыл? Я так, на несколько часиков. Детство вспомнить.
      – Хорошо. Детство… Хм… Итак, Велетин Шепетов, родились вы на Лувре в две тысячи девятьсот девяносто первом в семье офицера. Отец ваш чином не то чтобы высок…
      – Мой отец – генерал-майор Кобаль Шепетов. Начальник кадетского корпуса!
      – Генерал-майор? – Брови инспектора удивленно поднялись. – Надо же!.. Ладно. Матушка ваша скорее всего… ну-ка дайте подумать… учительница, ясно… но чего? Физики?.. Математики?.. А! Геометрии.
      – Угу. Два раза ха-ха. Она актриса. Луиза Асмодита, может, слышали?
      – Да, да, припоминаю… Урожденная Трясогузкина, но все-таки бывшая учительница. А брат ваш, герой доминиона, погиб за год до вашего рождения. – Складки на лбу старика собрались гармошкой. – Осталось выяснить, откуда вы летите. Креси?
      Мальчишка кивнул.
      – Логично. Отец ждал от вас немыслимых подвигов, мечтал, что вы станете копией брата. А вы его постоянно разочаровывали.
      В Велькиных глазах росло удивление. Браслет – всего лишь билет на космолайнер. Там нет и не может быть этой информации!
      – Издеваетесь, да? – набычился он. – Вам кто-то рассказал!
      – Да нет, зачем же рассказал… Просто я хорошо понимаю вашего отца. Кобаль Шепетов ведь неглупый человек. Он понимал, что в своем корпусе воспитает из вас неврастеника, слюнтяя или подлеца. Поэтому, когда вам исполнилось девять, отослал вас на Креси-3 в берсальерскую школу. Так?
      Велька вновь кивнул.
      – Школа хорошая, элитная, не чета иным. – Под «иными» де Толль явно имел в виду Луврский корпус. – Но два месяца назад к власти на Креси-3 пришли пацифисты и расформировали школу. Вы числились на хорошем счету, правда? Такой берет не каждому выдадут. Думаю, в кармане у вас карт-бланш со списком училищ. Лувр там тоже есть, но летите вы на Беренику – центральный мир с высоким индексом развития и хорошими перспективами для карьеры.
      – Ну откуда вы знаете?! Вы колдун?
      – Нет, друг мой, все гораздо проще… При каждой высадке у вас почему-то возникают сложности с таможней. Почему?.. Что-то вы там такое везете. Подождите, дайте догадаюсь… Вы с Креси, вы берсальер… А!.. Кажется, я понял. – Владислав Борисович сжал пальцы особым образом: – Это?
      – Точно. – Мальчишка сник.
      – А зачем? Не в смысле «зачем везете» – вещь полезная. Зачем с собой повсюду таскаете?
      На Вельку было жалко смотреть. Все его тайны вмиг выплыли наружу.
      – Я ему обещал. Елки-палки… Но как вы узнали?!
      Де Толль смягчился:
      – Да очень просто, друг мой: я летел с вами на одном лайнере и навел кое-какие справки о пассажирах. Всегда так делаю. Вы же меня не видели, поскольку я почти не выходил из каюты. Что касается недостающих деталей, то вы мне их выдали сами. А теперь резюмируем: я о вас знаю многое, вы обо мне – ничего. Конспиратор из вас аховый, аналитик тоже. И как же вы собираетесь сражаться со шпионкой, титанидой асуров?
      Крыть было нечем. Велька молчал, чувствуя, как уши и щеки наливаются жаром.
      – Поэтому, юноша, я вам дружески советую: не лезьте в эту историю. Летите на Беренику, доучитесь. Скоро День Всех Жизней, вам выдадут карту рождений – и перед вами откроется весь доминион. А Лувр… Что Лувр? Маленькая пограничная планета, технически не очень развитая, с хилой биосферой и опасными соседями. Знаю, насмотрелся… – В голосе его прорезалась горечь: – Романтика вроде «серебра» в градуснике. Ярко, красиво, а нюхнешь – одна головная боль. На вашем месте я бы даже сходить здесь не стал.
      – Ну уж! А просто в город сходить можно?
      Де Толль улыбнулся:
      – Думаю, «простом» дело не ограничится. Вот моя карточка. Если что-нибудь случится, переломите ее пополам. Я постараюсь вам помочь.
      – Спасибо!
      …Инспектор долго смотрел вслед ушедшему мальчишке. Что-то полузабытое шевельнулось в его душе. Старая мелодия – тревожная и бесшабашная одновременно, из тех, что волнуют и не дают покоя.
      Тряхнув головой, де Толль отправился к лифтам.
 
      Велька все-таки не утерпел и заглянул в зал ожидания. Дама никуда не делась. Она читала газету, по-прежнему держа ее за верхний край листа. Мальчишка мысленно дорисовал блондинке еще две руки. Картинка обрела завершенность: с четырьмя руками именно так газеты и читают.
      «Ну и черт с ней, – разозлился он. – Что мне, больше всех надо? Вот повзрывает тут все, будут знать!»
      За окном таяло облачко-бублик с оплывшей квадратной дырой посередине. Это от гравикабины, сердито подумал Велька. Когда луч прокалывает облако, след остается надолго. Понастроили ерунды всякой: вон облаку по-человечески пролететь не дадут!
      Закинув рюкзак на плечо, мальчишка вышел на платформу. Вокзал парил в небесной синеве, и его тень качалась далеко внизу. Виттенберг отсюда открывался во всей красе. Уступами он спускался в долину; на горизонте выгибали спины кошки-сопки, искрами колола глаза река Таня. Вельке ужасно захотелось вниз – в беззаботную теплынь, в запахи луврской сирени и шум речных теплоходиков.
      Интересно, а чего или кого ждет шпионка? Наверное, связного. Кто-то приедет за ней по трансконтинентальному пути.
      Кто же?
      «Я только гляну, откуда первый поезд и все, – успокоил себя Велька. – А дожидаться связного не стану. Что я, дурак, что ли?» С этими мыслями он двинулся к расписанию.
      Там его ждал сюрприз.
      На бетонном поребрике, на самом краю аэрожелоба, загорала девчонка. Велькиных лет, худенькая, с торчащими лопатками. Белое в горохах платье она кинула под себя, оставшись в красном купальнике. Из-под соломенной шляпки выбивался темно-рыжий локон; на щиколотке белел старый шрам. Девчонка читала, не замечая ничего вокруг. Даже того, что спина ее, икры и бедра покрылись багровыми полосами.
      «Сгорит, дуреха, – мелькнула сочувственная мысль. – Будет ночью маяться… Предупредить надо».
      Вот только как?.. На Вельку напала робость. Девчонки – они такие: проще с кинкаром разговаривать или прэта. Ляпнешь что-нибудь, потом сам не рад будешь.
      Так и не решив, с чего начать, он обошел вокруг девчонки. Посмотрел расписание (первый поезд с Острова совсем скоро), к мостику прогулялся. Девчонка все так же лежала на солнцепеке. По-настоящему Велька сгорел лишь однажды, но раз этот запомнил на всю жизнь. И мазь регенерирующая воняет, и спину дерет… Бр-р-р!
      Ладно. Пора действовать.
      Велька уселся рядом с рыженькой – рюкзак на колени, кирпич рядом. Почему-то бросить его было жалко. Книгу раскрыл. Книгу ему задали по внеклассному чтению: «Триста великих реинкарнаций».
      – Смешно. – Девчонка подняла голову. (В Велькиной груди ухнуло, словно он улетел в пропасть на тарзанке). – Кирпич-то тебе зачем?
      – Подарок.
      – Подарок? Смешно.
      В девчонкиных глазах плавились золотистые искорки. И сами глаза цвета крыжовника. Вельке захотелось совершить что-нибудь особенное. Чтобы, например, напали асуры или кинкары, а он бы всех спас. И сам погиб героически… или нет, лучше не погиб. Лежал бы смертельно раненный у девчонки на коленях. А она бы ревела. И чтоб слезы на щеку – горячие, соленые.
      – От одной знакомой. У них на планете принято кирпичи дарить. Это как признание в любви.
      – Псих. – Девчонка повела плечиком и вновь уткнулась в книгу. Но тут же вскинула взгляд: – Слушай! Ты нездешний?
      – Ага. То есть не совсем.
      – Как это? – Девчонка заинтересованно приподнялась на локтях и почесала ногой под шрамом. Лицо ее при этом сделалось совсем детским.
      – Я здесь родился. А потом уехал на Креси. Только там вулканы взорвались, пришлось спасаться.
      – Бедненькие… Это ж целую планету – в клочья! – В девчонкиных глазах страх перемешался с восторгом. – Страшно было?
      – Нет, не очень. Только лам жалко… У нас ручная лама была, по кличке Инна Игнатьевна. Я месяц есть не мог, так по ней скучал.
      – О-ой!..
      Велька и сам не знал, откуда берутся его фантазии. Нет, не подумайте, что он чокнутый! Сам-то он хорошо понимал, где правда, а где вымысел, но говорить всегда правду – это же так скучно! А девчонка, похоже, верила всему, что он говорил.
      – Здорово! – Ее лицо осветилось восторгом. – Ты знаешь что? Меня Таей зовут. А еще лучше Та.
      – Велька. Велетин то есть.
      – Вел-ле-тин, – повторила Тая. Получилось почти по-китайски. – А ты теперь у нас жить будешь?
      – Нет. У меня дедушка – губернатор Береники. – Велька наконец собрался с духом: – Та, у тебя спина… ну…
      – Знаю, – отмахнулась она. – Это я специально сгорела. Послезавтра с теткой в церковь ехать. У них Разговение Аншлагово. Бя-я! – Тайкино лицо сморщилось. – Придурки. Лучше уж дома посидеть. И вообще, – она доверительно придвинулась, – я сгораю на раз-два-три. Не веришь? Смотри! – Та оттянула тесемку купальника, показывая молочную полоску кожи. – Видел? А теперь здесь смотри. И всего за какой-то час. Это потому что я рыжая.
      Та уселась в позе русалочки, набросила на плечи платье.
      – Ноги подбери, – посоветовала. – Уже поезд слышно. Раззявишься – порвет или под желоб затянет.
      – Ага, затянет, – насупился Велька. – У меня реакция – знаешь какая?!
      Ноги он все-таки поджал. Реакция реакцией, но «Дракон Воды» под два маха выдает. Если честно, Та, загоравшая на краю желоба, тоже рисковала. Не сработает автоматика и… Как-то ребята из рыбачьего поселка показали Вельке Царя Долины. Это игра такая: надо набросать в желоб асбестовых гекконов и травяков и смотреть, кто выживет. Можно еще маленькую паутицу, но ее поймать трудно. А так она всех на раз сожрет.
      Глубина желоба метра два; ящерицы, до прихода поезда не успевшие выбраться наружу, так и остаются на бетонке красно-зелеными плевками. Пена эта потом долго снилась Вельке по ночам. Получалось, что зверье автоматика не защищала. В этом было что-то обидное и несправедливое.
      Та скинула шляпку и, наклонив голову, растрепала волосы.
      – Реакция, говоришь… Ладно. Отвернись, пожалуйста.
      – Зачем? – глупо спросил он.
      – Ну отвернись, отвернись. Я одеваться буду.
      – А-а…
      Велька покорно отвернулся. Краем глаза он подглядывал за Тайкиной тенью. Надо же ему куда-то смотреть, правда?.. А на тень ничего, можно. Да и ничего особенного там не происходило. Ну, платье через голову накинула, ну с застежкой повозилась… И к чему все эти церемонии?
      К чему он понял слишком поздно. Тайкина тень вдруг прыгнула к нему. Голове стало непривычно легко и холодно.
      Берет!
      Велька взвился как ошпаренный:
      – Отдай!
      – Отними, растяпа! – Тая помахала беретом у него перед носом. – Реакция у него!..
      Велькину реакцию она недооценила. Мальчишка выхватил берет так ловко, что она чуть не растянулась на бетонке.
      – Ты чего?! – Та жалобно захлопала ресницами. – Я же только глянуть!
      – Попросить надо было, – сказал Велька сердито. – Его же не просто так. Это подвиг совершить надо!
      Девочка посмотрела на курсанта с уважением:
      – По-одвиг? – протянула она. – Можно посмотреть?
      Мальчишка кивнул.
      – А примерить?
      Не дожидаясь ответа, она нацепила берет и со всех ног припустила к витрине – смотреться. Велька ревниво смотрел вслед. Ему было досадно: и что попался как первогодок, и что выказал себя жадиной. Правда, потерять берет – это хуже, чем автомат в бою потерять. Это потом хоть людям на глаза не показывайся.
      Тем временем желоб тонко зазвенел: приближался поезд. У горизонта вспыхнула, наливаясь огнем, радуга силового поля. Из нее проклюнулась синяя драконья морда – кабина. От Виттенберга ходило шесть поездов: «Дракон Огня», «Дракон Воды», «Дракон Воздуха», «Молот Запада», «Левиафан» и «Пикачу». Вот этот – «Дракон Воды». Синие чешуйки гребня, колонны, многослойная крыша (чтобы скрыть нулификаторы инерции).
      Если Велька прав, на этом поезде едет связник шпионки. Хоть бы одним глазком глянуть!
      Девчонка подбежала к курсанту. Берет ей ужасно шел. Темно-рыжая прядь, выбивавшаяся из-под края, придавала Тайкиному лицу боевое выражение. «Словно Мононоке из мультика», – подумал мальчишка.
      – Вель, слушай… – Та сложила руки лодочкой у груди. – Сфоткай меня, а? Пожа-алуйста!
      «Дракон» зашипел, выпуская облака пара. Силовые поля, сглаживающие турбулентность воздуха, колебались, словно асфальт жарким июльским днем. Когда в них появятся золотые искры, а окна станут прозрачными, поезд раскроется и выпустит пассажиров. Потом постоит минут семь – и в путь.
      – Ну ладно. Давай!
      Та кивнула и, приплясывая от нетерпения, принялась рыться в сумочке. Наконец вытащила дешевенькую «мыльницу»:
      – Держи. И подальше отойди. Дальше, дальше!
      Велька честно отступил к самому зданию вокзала. Фотоаппарат попался паршивенький: ни текстурокоррекции, ни «динамичного кадра» (это чтобы человек на карточке получился живым, а не куклой с выпученными глазами). При каждом нажатии аппарат выдавал резкую барабанную дробь.
      – А теперь я тебя! Вель!..
      Двери поезда раскрылись. На перрон высыпали пассажиры – те, что ехали в Виттенберг поразвлечься, и межпланетники, которым предстоял перелет на орбитальный вокзал.
      Велька краем глаза наблюдал за пассажирами. Вот оживленно галдят мальчишки в одинаковых бело-синих футболках. С ними мужчина лет двадцати пяти – тренер, наверное. Вот старик с лицом словно маска горестного божка из театра «но». Добродушные толстухи в цветастых платьях, с ними – лопоухий пацаненок в штанах цвета хаки. А вот…
      – Давай фотик. – Тая потянула мыльницу из рук Вельки. – Быстрее, они скоро… ой!
      Из вагона спускался офицер лет сорока пяти. Подтянутый, щеголеватый, с узким волчьим лицом и седыми усами. Велькин кирпич лежал как раз у него под ногами. Сапог оскользнулся на щербатой грани и…
      Фотоаппарат затрещал, фиксируя кадр. Блок ситуационного поиска в нем был.
      – Бежим! – выдохнула Та в самое ухо. – Это Аленыч!
      Кто такой Аленыч, Велька не знал, но ориентировался быстро. Схватил Таю за руку и потащил в зал ожидания.
      – Сюда! – толкнул к щиту голорекламы. Над головой закачались веера финиковой пальмы.
      – Больно, блин! – зашипела Та. – Уй!.. Плечо!
      – Извини!
      – Ничего. Если Аленыч узнает, что я здесь, а не дома…
      – Ругать будет?
      – Хуже. Тетке скажет, а та выпорет.
      Мысль, что человека – девчонку! – можно ударить за какую-нибудь провинность, в голове никак не укладывалась. Велька заранее возненавидел усача.
      – А он кто – Аленыч?
      – Батя мой, – и добавила непонятно: – Теткин муж. А нас точно не увидят?
      – Точно. Я здесь как-то часа три просидел. Рядом ходили, не нашли.
      …Три не три, но минут сорок вышло. В те времена среди мальчишек Острова ходило поветрие: все играли в зоську. Это такая свинчатка, обшитая мехом. Ее надо подбрасывать внутренней стороной стопы, не давая упасть на землю. Встречались мастера, что по нескольку сотен раз выбивали. И с колена могли, и с плеча… Демка-придурок вообще головой играл.
      У Вельки своей зоськи не было: свинец на дороге не валяется. Добыть его можно было из набора «Юный инженер». Пацаны курочили игрушечные аккумуляторы, выламывая пластиковые рамки с драгоценными свинцовыми решетками, потом уходили на дальний конец Острова плавить добычу.
      Тогда-то и случилась эта история… Вместо обещанного на день рождения «Юного инженера» отец подарил набор обучающих мультимедийных программ по военной истории. Хорошие программы: с ролевыми сценками, со всеми битвами древности от Пунических войн до Конфликта семидесяти парсеков. Часть возможностей открывалась после дополнительной регистрации. Их генерал Шепетов обещал дать, когда его сын начнет учиться и станет достоин памяти брата.
      Вот тогда-то Велька и забился с горя под пальму.
      – Смотри, смотри, входит! – испуганно зашептала Тая, прижимаясь к Вельке. – Ой! Я же обещала – дома, с теткой… Что будет!..
      От Таи пахло одуванчиковым молоком и самую капельку жасмином. И еще как-то особенно по-девчоночьи. Рядом с ней хотелось быть сильным и уверенным, как Джек Наваха из фильма «Не бойся, ты со мной».
      – Тсс! – успокаивающе прошептал Велька. – Тихо. Все в порядке, смотри!
      Сквозь листву виднелся переливчатый бок мундира. До курсанта донеслось:
      – Смотрю в небо, Майя.
      – Смотрю в небо, команидор. Наконец-то я вас дождалась.
      Велькино сердце подпрыгнуло. Асурское приветствие! И обращение «команидор» – не вспомнить где, но он его определенно слышал. Не обращая внимания на испуганное шипение Таи, мальчишка пополз к краю кадки.
      Так и есть! Шпионка вышла навстречу офицеру.
      – Долго ждали, Майя? Пусть меня простит богомол, а не вы. Я опоздал, и нет мне прощения.
      – Оставьте, команидор, – отвечала великанша. – Я могу ждать сколько потребуется. Давайте зайдем в «Котлету котлет», я съем что-нибудь.
      – Вы имели в виду «Котлету вечности»?
      – А в чем разница?
      Над пальмой завертелся рекламный значок «Ессентуколы». С мультяшным чпоком из пола выскочили голографические горы и секвойи. Ударил фонтан, и оперная дива в кокошнике запела:
 
Дивный вкус освежит мое небо:
Витамины, фторидные соли.
Вкус блаженства, любви и свободы —
Несравненная «Ессентукола».
 
      Забыв об осторожности, Велька высунулся из-под пальмы.
      – Боюсь, вы будете разочарованы, – услышал он.
      – Не думаю. Я сделаю западное лицо, ладно? Мне приходилось есть даже кры…
      Конец фразы потонул в гомоне рекламы. Велька решил, что пусть это будет слово «крыс». Он толкнул девочку локтем:
      – А эта… в белом… Твоя тетка, да?
      Тая помотала головой:
      – Нет, что ты! – сообщила она испуганно. – Я ее даже не знаю. Алексей Семенович сказал, что на полигон едет. Думаешь, чего я в город-то утекла?
      Тут разговоры пришлось прекратить, потому что парочка направилась в «Котлету вечности». Подслушивать стало труднее. Хорошо хоть, реклама закончилась. Аленыч подошел к стойке ресторана и купил асурское национальное блюдо реблягу-аши. Что это такое, словами объяснить трудно, но название говорит само за себя.
      – Фу, гадость какая, – сморщилась Та. – И она это есть будет?
      Оказалось, с большим удовольствием. Кроме реблягу-аши, повар принес небольшую деревянную шкатулку. Майя показала ее офицеру и принялась что-то объяснять.
      – Может, она асур? – спросил Велька.
      Девчонка хмыкнула:
      – Ага. В следующем рождении будет. Когда тетка Фрося узнает, что Семеныч ей реблягушек покупа… Ой!
      – Что?
      Тая не ответила. С перрона выходили мальчишки в незнакомой курсантской форме. С первого взгляда ясно: военные, но ни на берсальеров, ни на кадетов не похожи. Тая смотрела на них отчаянными глазами.
      – Все… – прошептала она.
      – Что все?
      – Я их упустила!..
      – Да кого же?
      Вместо ответа девочка шмыгнула носом. На руку упала горячая капля, и Велька испугался:
      – Ты что, ревешь? А ну прекрати!
      К счастью, вновь включилась реклама, и Тайкины всхлипывания никто не услышал. Пока Велька неумело утешал девчонку, Алексей Семенович и Майя расплатились и ушли. В окно было видно, как к платформе прибыл «Левиафан» – огромный, горбатый, в золотой чешуе. На нем парочка и уехала.
      – Ну все… – протянула Та, провожая «Левиафана» взглядом. – Спасатели, блин. Шлюпки на воду… Ох, как я все испортила…
      – Да что случилось-то?
      – Я должна была проследить кое за кем. И предупредить наших. А теперь все, я их упустила… Тиллю конец.
      – Ты о тех мальчишках? В форме?
      – Ага.
      – Так давай их догоним! Вряд ли они далеко ушли. Город я знаю, куда они могли направиться – догадаюсь. Это же просто.
      – Правда?! – Тайкино лицо просветлело. – Ой, спасибо тебе! Только подожди, я позвоню кое-кому. Я быстро.
      Тая достала из сумочки опаловый браслет-мобилку и отщелкала номер.
      – …Ага, Дим, – донеслось до Вельки. – Да. Уже… Ну не знаю я! Честно. Ждала, ждала… Ага. Дим, я не знаю! Это ваши дела, военные.
      Во время разговора Велька деликатно смотрел в сторону. Времени много, думал он, целых четыре часа. Найти этих пацанов, вернуться… Виттенберг – город небольшой. А оставлять девчонку в беде – ой, нехорошо!
      Спрятав браслет, Тая легонько похлопала Вельку по плечу:
      – Все, идем. Меня сняли с поста.

      От Лувра до Версаля – пятьдесят четыре парсека и пропасть культур. Любой хоть раз побывавший на Версале-3 сказал бы о планете одно: тяжело.
      И дело тут не в гравитации.
      Что тяжесть?.. Быдло привыкнет, а во дворце его величества Людовика XI Многоживущего работают гравикомпенсаторы. Планету населяют господа сурового нрава: беглые герои, отставные военные, шпионы и каторжники. А еще… нет, пиратов здесь быть не может. В доминионе людей пиратство лет уж триста как искоренили.
      Но над полюсом парит дворец Людовика Многоживущего. К нему швартуются корабли сомнительной прописки и неясных функций. Дела с их хозяевами случаются выгодные и интересные, вот только шумные очень.
      Скоро День Всех Жизней и совершеннолетие сына Людовика – наследника Даниэля. В предвкушении праздника ко двору Версаля собираются шуты, мимы, комедианты и директора цирков. В их толпу затесался Джиакомо Бат, хозяин «Цирка Макабр».
      А знаете ли вы, что означает это слово?
      Макабр – танец смерти.
      В Средневековье любили изображать императоров и пап танцующими вперемежку со скелетами. Означало это бренность всего сущего, иллюзорность бытия. Ныне же слово «Макабр» обрело иное значение, не менее жуткое, чем прежнее.
 
      Призрачные занавеси трепетали, словно паруса «Летучего голландца». Скелеты декораций сгрудились в углу зала. Наметанный глаз с ходу отыскивал самые популярные: «Трамвай запретного маршрута», «Песочницу», «Красное пианино с черной рукой». Помост сцены обрывался в пустоту, дальше начиналась декорация «Смертельная бесконечность». Тень от нее пересекала застеленный ковролином пол, краешком касаясь тюремной капсулы. Когда свет ламп потускнеет и тень размоется серым пятном, настанет четыре часа – время репетиций.
      Время, которого боятся все обитатели капсул и клеток.
      Актриса Танечка скорчилась на стуле. Иринею из его камеры были видны лишь две толстые белые косички, край короткой юбочки да матросский воротничок. В руках охранница держала книжку. Скорее всего словарь – на посту Танечка не читала ничего другого.
      Сама она называла это «повышать культурный уровень».
      – О чем читаем? – поинтересовался Ириней.
      – С заключенными разговаривать запрещено, – не отрываясь от книги, буркнула Танечка. И добавила насупленно: – А читаю я об искусстве. Правда, интересно? И с Лисенком будет о чем поговорить.
      Танечка и Лисенок, актрисы-охранницы, были родом с четвертой планеты системы Кавай. Одна прожила на свете тридцать пять лет, другая – восемнадцать, но разницы между ними Ириней не замечал – ни по внешности, ни по стилю мышления. Дети Кавая взрослеют поздно. Из подросткового возраста они сразу перескакивают в зрелость, а до того времени почти не меняются.
      Охранница повернула стул так, чтобы сидеть лицом к узнику:
      – Не понимаю… – пожаловалась она. – Слова знакомые, а вот не складываются. Ириней, что такое тюр-реализм?
      – Это просто, Танечка. Когда заключенный от безделья мается – вот как я, например, – он обустраивает свою камеру. Компьютер слепит из хлебного мякиша, таракана домашнего заведет… Ковер из трубок санблока сплетет.
      Танечкин лоб пошел складками:
      – Все равно не понимаю… Ты хорошо говоришь, не как в книжке. А все равно тут, – она коснулась пальцами висков и наморщила нос, – словно затычки вставлены.
      – Дай зеркальце, объясню.
      – Зеркальце? – Танечка широко распахнула глаза. – А вернешь?
      – Обязательно.
      Ириней Север знал толк в тюр-реализме. Санблок он отгородил ширмой с павлинами. На окно приспособил телекоммуникационный выход канала «Дискавери» (звук пришлось отключить и рободиктора отфильтровать, но зато камера одним окном смотрела в джунгли). Танечка и Лисенок помогали ему как могли. Когда по своей воле, когда нет… каваек несложно убедить в чем-либо: они доверчивые.
      А сейчас Иринею предстояло предательство. В Танечкиных глазах светилось любопытство и ожидание чуда. Север вздохнул. Планета Кинкарран должна быть разрушена. А для этого ему надо бежать из клетки.
      И никакая цена не покажется чрезмерной.
      – Гляди, Танечка…
      Ириней поднес зеркальце к краю плазменной решетки, отделявшей камеру от зала. Синеватый луч отразился от зеркальца и ушел в глубь камеры. Обивка на стене задымилась. Повредить таким способом управляющие системы нечего и думать: мощность луча слишком мала. Однако стена забеспокоилась и принялась регенерировать обивку. Отпоротые куски Ириней плавил на решетке, а потом скреплял вместе так, чтобы получилось одеяло.
      – Здорово! – Не вставая со стула, Танечка придвинулась.
      Зеркальце в руке узника чуть повернулось. Голубовато-белый лучик прыгнул на Танечкину матроску, и в воздухе повисла едва ощутимая вонь плавленой синтетики. Ириней всего лишь собирался прожечь карман, в котором охранница носила ключи от его камеры. Но для этого требовалось время.
      – В конце концов, милая, тюремные камеры становятся похожими на своих обитателей. Салфетки на столе, плетеные абажуры, цвет индикаторов на приборной доске… Что, малыш?
      – Жжется!
      – Так передвинься.
      – Я не могу, – жалобно сообщила та. – Господин Джиакомо приказал сидеть здесь. Иначе пилить будет.
      Блузка вспыхнула и затрещала. Танечка ойкнула и принялась лупить ладонями по горящей ткани. Получалось у нее это мило и бестолково – как и все, что делают юные кавайцы.
      – Зачем тебе словарь, Танечка? – спросил Ириней. – Ты ведь все равно не понимаешь ни полбуквы.
      – Мама приказала. Говорит: ты у меня глупая, доча, хоть так ума наберешься. Маму ведь надо слушаться, правда?
      – Правда. А еще надо слушаться меня и господина Бата. Сиди смирно и не вертись.
      Кавайка стиснула кулаки, в глазах ее выступили слезы.
      – Отдай зеркальце!
      – Я еще не закончил объяснять. Я не рассказал, как тюр-реализм создает эстетику побегов.
      – Побегов? – Танечка вцепилась пальцами в сиденье стула. – Да, побегов… – Она вскинула на Иринея умоляющий взгляд: – Ир… ты меня не выдашь?.. Я на охрану… а ключ от камеры в пудренице забыла! Джиакомо… пилить будет…
      Север резко увел зеркальце в сторону. Луч спрыгнул с обугленного пятна на блузке и расплылся, потеряв жалящую остроту.
      – Танечка, – приказал Север, – немедленно за эскулапом!
      – Я не могу! Я должна…
      Глаза охранницы закрылись. Кавайцы народ выносливый – они способны на многое такое, что другим людям покажется чудом. Однако регенерировать не умеют.
      – Я не могу, – пробормотала Танечка. – Ириней, мне нельзя… я же охраняю! Господин Бат…
      Узник сунул руку в кипящую плазменную струю. Заголосили сирены контрольных систем.
      – Господин Ириней! Что случилось?
      Из-за кулис выглянула высокая, очаровательно нескладная девушка в розовом. Огромные глаза, крохотный кукольный нос, торчащие черные косички – если бы не они, их обладательницу и Танечку можно было счесть близняшками.
      – Лисенок, дуй за эскулапом! Одна нога здесь, другая там. Танечке плохо.
      – Что с ней?!
      – Она забыла ключ от моей камеры. Теперь ее жжет совесть.
      Кавайка сделала круглые глаза. В день сорокалетия она вспомнит свои детские приключения и ужаснется: какой глупой она была! Но сейчас ничто не вызывает у Лисенка сомнений. Да и у Танечки тоже.
      – Ириней, я плохая? – всхлипнула Танечка. – Я плохо тебя стерегу?
      – Ты прекрасно меня стережешь. Видишь: мне не удалось убежать.
      Ириней с грустью смотрел на каваек. За те неполные полтора месяца, что он провел в «Цирке Макабр», в его голове родились десятки планов бегства. Ни один не удалось воплотить в жизнь. Кавайки везучи; всякий раз они допускали одну из своих милых оплошностей, после чего все шло кувырком.
      – А Джиакомо? Вдруг он узнает?!
      – Не узнает, – покачал головой узник. – Его голова занята другим.
      И правда, Джиакомо Бата волновало другое. До Дня Всех Жизней остались считаные недели, а число конкурентов при дворе его величества оставалось чудовищным. По напряженности интриг Версаль оставлял далеко позади и Лигу Доминионов, и хеадбол, и Подиум Модели Человека. Повара, комедианты, декламаторы стихов и торговцы компьютерными играми – все они сражались за внимание Людовика XI Многоживущего и его сына.
      Речитативом прогремели шаги. В зал влетел Марио Пьяче, один из четырех постоянных актеров «Макабра». Парню было не больше двадцати пяти, но перенесенные геном-трансформации, казалось, вытравили из него все человеческое. Когда-то он считался красавцем, но после встройки актерского импланта перестал следить за мимикой. Выражения лица актера менялись лишь во время игры – и менялись виртуозно, надо признать. Кто бы из последователей Станиславского не отдал душу за его умение плакать и смеяться в нужный момент! Все же остальное время губы и глаза парня двигались вразнобой, как бог на душу положит.
      – Вас! Всех! – выкрикнул Пьяче. Левая половина лица его расплылась в улыбке, в то время как правая злобно скалилась, вращая глазом. – К Джиакомо! Будет это… слово забыл. Большой диагноз?..
      – Смотр? – хором воскликнули кавайки.
      – Да, смотр. Собрались эти… забыл…
      – Король с сыном?!
      – …и советник по этой… еще бактериологическая бывает…
      – Культуре, – подсказал Ириней. – А скажи, дружочек, кто еще из комедиантов присутствует?
      – Господин Мак-Лоун и госпожа Волопегея. – Пьяче зажмурился и высунул язык.
      Лисенок отвернулась. Ей чаще других приходилось работать в паре с Пьяче, и Север не без оснований подозревал, что кавайка влюблена в искалеченного актера.
      – Что еще приказал Джиакомо?
      – Забыл… Господи… – В глазах Пьяче блеснула искра озарения. Впрочем, она могла и не относиться к словам Бата. – Вроде бы… Лисенку одеть ее дружка…
      – Надеть. – Ириней поморщился. – Надеть, не путай, Марио.
      – Да, надеть… А еще забрать Иринея и Гадкого Пятиклассника. Всю труппу, в общем… И на главную арену… шагом? Нет… этим…
      – Бегом.
      – Верно. – Пьяче потер лоб. – О боги!.. Все забыл…
      …О том, что случилось с памятью Марио, рассказывали разное. Одни говорили, будто он вспомнил все свои предыдущие жизни и безнадежно запутался в них; другие – будто он отдал память дьяволу в обмен на талант. Третьи были уверены, что актерский имплант чересчур требователен к конфигурации мозга и забирает все ресурсы.
      Так это или нет, но ролей Марио никогда не забывал.
      За это ему прощали все.

      Ласковый майский ветерок закручивал над асфальтом пыльные смерчики. Пахло сиренью и кипарисами; в парке малышня кормила крошками воробьев и крохотных сине-зеленых попугайчиков.
      С погодой Вельке и Та повезло. Вернее, с днем повезло: еще в четверг синоптики отбили штормовой фронт к океану. На Креси климат-контроль не поддерживался, и потому лето начиналось в июле, а заканчивалось в первых числах августа. «Апрель да май – до свидания, зима», «Август февраля не слаще», «Май-то май, да шубу не сымай», «Пережорка лишние лапы растит – зиме новых месяцев добавится». Такие вот народные приметы и пословицы.
      Но Лувр не Креси. Китель по местной жаре выглядел непривычно. Прохожие оглядывались на Вельку, улыбались. Патруль спросил документы. Увидев берсальерский жетон, патрульный офицер, крупнолицый веснушчатый парень, уважительно присвистнул:
      – Креси? Это у вас там что-то случилось?
      – Ага. Пандемия, пережорки мутируют.
      Тая хихикнула. Патрульный отдал жетон и сообщил:
      – Все в порядке, можете идти. И вот что, ребятки… – Офицер со значением посмотрел на Вельку. – Тут эмкаушники поблизости ошиваются. Нам неприятности не нужны. Тебе, парень, тоже – у тебя, я смотрю, билет на лайнер. А юнги – народ бузовый, да и много их.
      Велька со значением посмотрел на Таю: что я говорил? Та оживленно закивала:
      – Хорошо. Мы поняли, господин офицер, – затараторила она, – так и сделаем. Обязательно! А куда они идут, скажите, пожалуйста?! Чтобы мы совершенно-совершенно случайно на них не наткнулись?!
      Патрульные переглянулись сочувственно. Один из них махнул рукой в сторону реки.
      – Спасибо огромное! – Девчонка потянула курсанта за рукав. – Просто пребольшущее вам спасибо!
      Через несколько шагов, она сорвалась с места и помчалась в указанную сторону. Вельке ничего не оставалось, как бежать следом.
      Бежали они недолго. Скоро Та остановилась, да так резко, что Велька едва не сбил ее с ног.
      – Ты что, психованная?
      – Тс-с-с! Смотри. Вон они.
      По набережной шла компания: мальчишки в курсантской форме и с ними две девушки, скорее всего горожанки. Мальчишкам было лет по пятнадцать-шестнадцать. Форма незнакомая: брюки цвета хаки, рубашки с шевронами и золотым шитьем, сине-золотые шейные платки. На головах – шляпы с загнутыми полями.
      – Они, – с затаенной ненавистью сообщила Тая. – Эмкаушники. Их еще юнгами Фронтира зовут.
      – Эмкау. – Велька наморщил лоб, припоминая. – Что-то знакомое. В голове вертится, а вот что…
      – Мобильное космоучилище. Болтаются по всему доминиону – то на одной планете, то на другой. Программа обучения такая. – Тая вздохнула: – В прошлом году к нам приперлись… Ребята из кадетского с ними воюют.
      Теперь Велька вспомнил. С парнями из мобильного он не сталкивался, однако слава о них ходила худая. В МКУ отправляли сорвиголов со всех концов доминиона. Нигде не задерживаясь надолго, юнги не заботились о своем добром имени. Избить кого-нибудь, девчонку по залету бросить считалось у эмкаушников обычным делом.
      Тая вновь полезла в сумочку за браслетом-мобилкой.
      – Але? Але, Димыч? Да, нашла! Поднимай ребят! Одиннадцать и две с ними. Ага, к набережной. Понятно. Нет, ничего! Я сама.
      Она сложила браслет и сообщила ничего не понимающему Вельке:
      – За ними. Следить будем.
      – Зачем? Ты можешь объяснить?
      Девочка поморщилась, словно от зубной боли:
      – Они у нас одну вещь забрали, понимаешь?.. Нам вот так вот надо ее вернуть! Я ж потому и на вокзале куковала, как дятел на болоте. – Та решительно взяла Вельку под руку: – Пойдем. Теперь ясно, куда идти.
      И они двинулись по бульвару Доминионов. Под ручку. Точь-в-точь картинка с лекции по офицерскому этикету. Видели бы его сейчас мальчишки из берсальерки!
      При каждом шаге мостовая вспыхивала слюдяными искрами. Фонтаны жонглировали струями воды – то роняя тяжелые сверкающие гроздья, то вновь подхватывая их. Под ногами сновали бесстрашные попугайчики. Иногда среди бирюзовых попадались оранжевые и даже красные. Им Велька радовался как старым друзьям. Всем известно, что красный попугайчик – это чья-то удача. А вот альбинос предвещает беду.
      Тая беспокойно поглядывала на юнг. Лицо ее становилось все мрачнее и мрачнее. Она все никак не могла придумать, что делать с этой компанией.
      – Ты это… ты не молчи так, – вдруг заявила она. – У тебя лицо каменное становится. А это неконспиративно.
      – О чем же говорить? – растерялся Велька.
      – О чем-нибудь. Давай-давай придумай.
      Есть две фразы, надежно затыкающие рот: «Расскажи что-нибудь смешное» и «Скажи что-нибудь». Велька задумался. В голову ничего путного не лезло.
      – А ты на Острове живешь? – наконец выдал он.
      – Ну. Мой папа – ротный в кадетском корпусе. – (Велька встрепенулся.) – Аленыч – это потому что Алексей Семенович. У нас на Осляби родителей надо по имени-отчеству называть.
      – Так ты, значит, с Осляби?
      – Ага. У папы две жены, это обычай такой. Мама осталась дома, а здесь – тетка Фрося. Она старшая и грымза грымзой. Когда мы на Версале жили, она так с пиратами лаялась!
      Версаль!
      Вельку словно кто под бок толкнул. Слова «Версаль», «корпус», «асуры», а также дурацкое обращение «команидор» связывались воедино. И связывала их одна история в Велькином прошлом, история, о которой он очень не любил вспоминать: уж больно жутенькой та была.
      – А что ты сейчас читаешь? – поинтересовался он.
      – «Триста реинкарнаций».
      – Да? Я тоже!
      Подростки переглянулись.
      – А ты дошел до Авенира и Элоизы? – Видя непонимающие Велькины глаза, Тая объяснила: – Они на Земле жили, в столице доминиона. У них была любовь, только невзаимная. Элоиза тайком вздыхала, вздыхала, а потом умерла. И в следующей жизни стала кинкаром.
      – М-да-а… – Книжку Велька читал раза три, но такой истории хоть убей не помнил. – А дальше?
      Тая замялась:
      – А дальше там бред какой-то… Авенир узнал, что Элоиза его любила, воспылал к ней страстью и бросился искать. И нашел. А потом они жили долго и счастливо.
      – Человек с кинкаром? – уточнил Велька.
      – Н-ну…
      Девочка хихикнула и отвела взгляд. И вдруг Велька понял… нет, не понял – почувствовал, что на самом деле все не так. Что Та на самом деле верит этой истории. Может, даже в подушку из-за нее плакала. И тоже мечтает о чем-то подобном.
      Он представил вместо Та кинкара. Металлическое лицо, глина, торчащие импланты… Бр-р-р! «Интересно, – подумал он, – мог бы я, как Авенир, искать девчонку на Кинкаране? Это ж как влюбиться надо!»
      Вслух же сказал:
      – Покажи мне эту главку, а?
      Тая недоверчиво глянула на него, но книжку достала. В правом верхнем углу пульсировало розовое сердечко. Ну ясно… Гламур-версия. Каждая книга выпускается в разных форматах, чтобы даже дурак понял. «Войну и мир» вообще выпустили в ста сорока версиях. Любовный, историко-бытовой, историко-военный, философский, сволоцкои, для домохозяек, для программистов, опа-кисовый. Велька читал или научные версии книг, или приключенческие. И историю эту он вдруг вспомнил. Только Авенира звали полковником Вень Иром, а Элоизу – капитаном Елизаветой Суровиной. Естественно, любви никакой не было. Капитан Суровина переродилась в Кинкарране со шпионской миссией: чтобы предотвратить крупную диверсию на земных верфях. И предотвратила. Ее еще потом орденом посмертно наградили.
      В этот миг что-то в Вельке неуловимо изменилось. Раньше он презирал тех, кто читает гламур-версии книг. А теперь… мудрее стал, что ли?.. Просто девчонки, они и есть девчонки. Они другие.
      – Стой! – Девочка придержала Вельку за плечо. – Вон они у корабля, кататься собираются.
      Юнги столпились на пристани, изучая расписание. «Игуана» только что отошла, и пенный след бушевал за ее хвостом, словно молочный коктейль в миксере. Не повезло беднягам… Теперь час ждать, пока вернется.
      – Вот и ладушки. – Тая потерла руки, словно это она так ловко увела «Игуану» из-под носа юнг. – Смотри, вон они в «Бар-арба-банан» потянулись.
      – Нам за ними?
      – Зачем? – Тая недоуменно вскинула брови. (Вельке подумалось, что речная вода нет, а вот океанская бывает под цвет Тайкиных глаз – изумрудная с золотыми блестками.) – Мы, – с расстановкой объявила девочка, – засядем в «Снежной королеве». Как белые люди.
      И они отправились в «Снежную королеву» – огромный ледовый грот, парящий над рекой. Дешевенький «Бар-арба-банан» отсюда был виден как на ладони.
 
      Ледяные (на самом деле пластиковые) стены кафешки дышали прохладой. За окном лениво била волной Таня; ветер лохматил поверхность реки барашками, и на потолке чаячьими крыльями качались блики.
      Велька наконец перевел дух.
      – Столик на балконе, – деловито указала Та. – Нам туда. Призовую команду на борт! Во что бы то ни стало!
      И помчалась его занимать. Ей бы нипочем не успеть: наперерез рысил носатый франт в спортивном пиджаке с лейблом «Дуня». Но Велька опрокинул столик, и робот-официант, моддированный под белого медведя, ринулся его поднимать. Как раз на пути франта. Подружка его чуть от злости не лопнула. Ну и поделом, фифа белобрысая! Велька ей даже язык показал. Не из вредности, так. Пусть проигрывать учится.
      – Что будете заказывать? – спросил официант.
      Тая покачала головой:
      – Мы сперва посмотрим, ладно?
      – О да, конечно! Вот ваши меню. Чувствуйте себя как дома в царстве Снежной королевы. – Медведь церемонно поклонился. – Только столики не ломайте.
      Вельке показалось, что он чуть-чуть улыбнулся. Наверное, показалось: у роботов ведь не бывает чувства юмора. Тая чинно взяла книжицу, а Велька взгромоздил локти на столешницу. Во все стороны побежали изморозные узоры.
      – Ух ты! – восхитился он. – Что это?!
      – А? – Девочка на мгновение оторвалась от меню. – Где? А, это… Смотри.
      Она пальцем быстро что-то написала на столешнице. Среди ледяных перьев и цветов возникло слово «Велька». Оно держалось только миг, а потом погасло.
      – Теперь ты.
      Велька попробовал написать «Тая», но «я» так и не проявилось. И в самом деле «Та»…
      – Это специально сделано. Вроде официантов-медведей и ледовых люстр. Слова «таять», «жара», «тепло» – под запретом. А если напишешь «вечность», вообще можешь что угодно заказывать бесплатно.
      Велька попробовал. Действительно никак, а жаль. Денег у Вельки оставалось кот наплакал. Отпускных воспитанникам выдали достаточно, однако мальчишки, сговорившись, все отдали Юрке Лозовскому. Парень отправлялся домой, на Пандору. А Пандора – место страшное, бывший лепрозорий. Там и каторга, и тюрьма… Он рассчитывал по пути бежать, чтобы устроиться где-нибудь работать: на руднике или на океанской ферме. Но на это требовались деньги.
      – Вель, а ты чего сидишь? Заказывай!
      – Так. Не хочется что-то…
      Та сразу поняла:
      – Вель, ты не думай!.. Смотри, – она помахала в воздухе карточкой, – это прэтовские деньги.
      – Прэтовские?
      Девочка огляделась: не подслушивает ли кто? Поманила Вельку пальцем:
      – Мы позавчера Белую Тару вызвали, – шепотом сообщила она. – Я и еще несколько ребят. Только никому, да?..
      – Тару? Ну даешь! Я бы в жизни не решился.
      …О Белой Таре знали все. О ней ходили легенды. Рассказывали, будто жила она четыреста лет назад на Тибете-3. Вранье, наверное… в системе Тибета ни одной пригодной к жизни планеты. Но это сейчас, а тогда, может, и были. Там-то, в своей лаборатории, Тара и открыла переселение душ. И реинкарнатор построила – это машина такая, чтобы управлять перерождением.
      После смерти человека его матрица сознания отрывается и летит искать новое тело. При этом она на сорок дней попадает в реинкарнатор. Если ничего не делать, то она отправится дальше, и человек родится обычным путем. Свою предыдущую жизнь он забудет.
      Но можно подселить матрицу в клонированную клетку и вырастить из нее младенца. Он будет расти и развиваться как обычный ребенок. В шестнадцать лет ему можно будет пробудить память предыдущей жизни. А можно и не пробуждать – пусть живет как жил.
      И вот после постройки реинкарнатора начались чудеса. Едва он заработал, возле некоторых звезд открылись дыры в чужую реальность. Так, например, возле Лувра появился проход во вселенную асуров. Теорию переселения душ пришлось пересматривать. Оказалось, что человек после смерти может родиться кем угодно: дивом, прэта, асуром или кинкаром. Ну и человеком, конечно. Мы перестали быть одиноки во вселенной.
      Люди тяжело восприняли появление чужаков. Чтобы спасти Белую Тару от религиозных фанатиков, император спрятал ее в потайном месте. Реинкарнатор уничтожили, но проходы в чужие доминионы не закрылись, так что машину пришлось восстановить.
      А потом Белая Тара исчезла. Говорят, она решила не рождаться вновь – ни человеком, ни кем-нибудь еще. Капитаны дальней разведки рассказывают истории о том, как встречали Белую Тару и та спасла им жизнь. А если Белую Тару вызвать, она может предсказать судьбу. Только это запрещено. Да и страшно же знать, что случится потом.
      – Одной нашей девушке Тара нагадала… ну, что та может родиться прэта. Представляешь?
      – Представляю. И что она?
      – Она мне карточку свою отдала и свитер. Ну, свитер здоровый, она же дылдища – ого-го! На пять лет меня старше. А карточка вот.
      Велька понимающе покачал головой. Все знают: предатели в следующей жизни рождаются кинкарами, а жадины – прэта. Если Тара кому нагадала родиться голодным духом, тот должен раздать все, что у него есть. А значит, «прэтовские» деньги придется потратить как можно быстрее.
      – Тогда мне вот это, – Велька храбро ткнул в меню, – шоколадное с антигравитационным яблоком. И «Двойную звезду». Которая черно-белая, с ромом.
      «Двойную звезду» он выбрал для солидности. А потом Та ему дала попробовать свое, персиковое. Вот горе-то! Оно оказалось гораздо вкуснее.
      – А что тебе Тара нагадала?
      – Много будешь знать – уши отвалятся. – И девочка деловито застучала по краю вазочки ложкой. – Слушай, – вдруг объявила она, – вот ты родился на Острове. А в подземельях был?
      Вельке очень хотелось сказать какую-нибудь гадость, но он сдержался. Остров – старейшее поселение на Лувре-2. Это потом, когда метрополия подкинула средств, началось строительство на материке. А сначала-то, сначала… На Острове колонисты выстроили Шатон – крепость с массой тайников, переходов и галерей. Их даже археологи не все нашли. В учебнике истории говорится, что Шатон создавался для защиты от местного зверья. Ага, щас! От паутиц спасаться. Скорее всего крепость построили в гражданскую или перед Вторым Асурским конфликтом. Так что Шатону не меньше трехсот лет.
      Сейчас там размещается кадетский корпус имени Кассада – тот, которым заведует Велькин папа. Каменоломни давно заброшены, однако ходы остались. Заделать их никто и не пытался, так, прикрыли маскировочными полями…
      – В подземельях? – переспросил Велька. – Ну был. А что?
      – Так, ничего… А правда, что там скелеты встречаются?
      – Врут. Да и подземелий-то тех… кот наплакал.
      Фраза прозвучала фальшиво. Тая исподлобья смотрела на мальчишку:
      – У нас парень однажды пропал… – сказала она. – Вернулся только на пятый день. Мы думали, он в Челесту убежал. Ну… где заповедник, паутипы гнездятся. Думали, сожрали его там.
      – А что, его никто не искал?
      – Искали. Но уже потом. Мальчишки, дурачье, два дня орали за него «я» на поверках.
      Велька покачал головой. Ну и бардак в корпусе… В берсальерке офицер-воспитатель Свяга мог с завязанными глазами определить, все ли курсанты на построении или кто-то в бегах.
      – Он много чего рассказывал, – продолжала Тая. – Говорит, там скелет валяется и портал на другую планету. Ну, это вранье, наверное…
      – Вранье.
      – Ага. Жаль, его потом из корпуса выперли. А я бы хотела клад найти. Карточку с допуском, пистолет, оптикодиски какие-нибудь. – Тая облизала ложечку и вытерла ванильные «усы». – Я даже один ход знаю незарегистрированный. Но он короткий.
      – Ага, незарегистрированный, – хмыкнул Велька. – Держи рюкзак шире. Там, наверное, и маскировки не было?
      – Не было.
      – Их специально оставляют. Для таких, как ты, археологов. – В это слово Велька вложил все презрение, на какое был способен. – А настоящие лазы – под полем. Я, например…
      И осекся. Потому что молчок, дальше нельзя. Один ход он знал – настоящий, без дураков. Скелет там вполне мог быть, портал на другую планету тоже. А главное, Велька видел человека, которого звали «команидором».
      И началось все с меха для зоськи.

      …Свинчатка для зоськи – это еще не все. Нужен мех, чтобы она падала плавно и не дурковала. Где его добыть, Велька знал. В свои девять лет он был пронырливым ребенком. Да и дел-то всего: пробраться на интендантский склад. Там НЗ, там полушубки – на случай, если энергии не будет и синтезаторы вдруг выключатся. Ну и ядерная зима настанет. Яри, первый из Велькиных друзей на всю жизнь, только вздохнул:
      – Псих. Там же детекторы движения, лазеры. Заметут…
      – Обджипиэфятся мести. Это видел?
      Велька помахал перед Яриковым носом карточкой доступа.
      Карточка пацана впечатлила. А уж солидное взрослое «обджипиэфятся», – тем более. Так говорил Троян-7000, герой фильма «Хакер в законе». Ему подражала вся малышня Острова.
      – Все равно придурок, – проворчал он. – У бати скопировал? Он же тебя потом в зип зарарит.
      В «зип зарарит» – тоже Трояново словечко. Что оно означало, ни Ярик, ни Велька объяснить не могли, но звучало внушительно. «С высшим приоритетом», как сказал бы Троян-7000.
      – Ни зипа не зарарит, – уверенно отозвался Велька. – Вот увидишь!
      Но сердчишко екнуло.
      Проверять карточку он собирался после вечерней поверки. Для этого надо было спрятаться в корпусе и пересидеть до полуночи. Помочь в этом деликатном деле мог лишь один человек – Лесь.
      Лесь отыскался в своем «кубрике». Издавна повелось так, что кадетская малышня жила в общей казарме, а старшие – в личных апартаментах на четырех человек. Почему их прозвали кубриками, одному богу известно. В кубрике жить здорово: двухэтажные кровати, стены обшиты ясенем, круглое окно смотрит на море. Если не привередничать, можно представить, будто ты в каюте старинного линкора. Морского линкора, а не космического.
      Когда Велька толкнулся в гармошковую дверь, Лесь валялся на кровати. Вообще-то это было неправильно. Часы показывали пять – время для личных потребностей. Но что поделать, если у Леся личная потребность такая: валяться на кровати и пихать пяткой потолок?
      – Привет, – меланхолично кивнул он Вельке. – Придумай рифму к «гордо»?
      – Морда, – не задумываясь, ответил тот.
      – Вот и у меня тоже кризис. Творческий.
      – Да чего кризис-то?! – возмутился мальчишка. – Я тыщу рифм придумаю! Хорда. Шагать бордо… то есть бодро. У заборда. А что за стихи-то?..
      Лесь вздохнул и перевернулся на живот. Прыщавое лицо его вытянулось, сделавшись похожим на обезьянью мордочку.
      – Понимаешь… да нет, куда тебе. Вырасти сперва. Есть, Вельчик, такое слово – «любовь».
      – Чего не понять? – солидно пробасил Велька. В его голосе сквозило пренебрежение: – Любовь – это когда на лошадях и в Англию. А еще – целуются. И муж за стенкой.
      Как раз вчера он прочитал «Трех мушкетеров» и обладал солидными познаниями в этом вопросе.
      – Ничего ты не понимаешь… Я ее и видел-то один раз. И все, погиб… Подойти не смог, представляешь? – Он вздохнул. – Ладно… что мы все обо мне да обо мне. Ты-то чего здесь?
      – Так… просто. Лесь, мне помощь нужна.
      – Помощь? Это хорошо. Точно рифму не придумаешь?
      – Лесь, я серьезно! Мне захайдиться надо! В формате.
      Кожа на Лесевом лбу собралась в гармошку:
      – Это как?
      «Хакера в законе» он не смотрел и «терабайтовых» словечек не знал. Вообще весь последний месяц Лесь откуковал в корпусе. Увольнительных ему не полагалось. А все оттого, что в докладной ротного командира сдуру назвал рвотным.
      – Ну спрятаться мне надо, понимаешь? Пересидеть до отбоя.
      – А-а. Ясно. В рефрижератор пойдешь?
      – С граба рухнул? Там же холодно!
      – Ну побегаешь, поприседаешь… Юности свойственна живость тела. Или вот! Оранжерея. Пойдет?
      Пойти-то оно пошло бы, но как Лесь это устроит? Зав по хозяйственной части над ней трясется, как мартышка над бананом.
      – Там меня найдут.
      Лесь почесал кончик носа. Это он думал так. У него мыслительный процесс напрямую связан с носочесательным.
      – Идея! Значит, так…
      Идея так и осталась невысказанной. Дверь-гармошка разъехалась, и в кубрик заглянул начальник по воспитательной части. Увидев мальчишек, он весь аж затрясся:
      – Господа кадеты? Что-о та-акое?!!
      Мальчишки вскочили.
      – Та-ак… Чтоб через десять секунд ни одного личного состава в кубрике. Выполнять!
      Пацанов словно волной слизнуло. У конца коридора их настигло повелительное:
      – Ста-ять! Вы… господин кадет!.. Самый дохлый человек после него номер раз!
      Велька сразу сообразил, что обращаются к нему. Вот уж фигушки! Сперва поймай! И он припустил так, как не бегал никогда в жизни. За спиной забухали ботинки начповоса.
      – Ста-ять, кадет! Будет хуже.
      Вырубленный в камне коридор по спирали забирал вниз. Окна исчезли, солнечное освещение сменилось огоньками спектралок-люминесценток. Велька спустился глубоко, очень глубоко.
      Из-за поворота высунулась тупая морда робовахтера. Под потолком потрескивали крохотные синие молнии. Парализатор, догадался Велька. Однажды ему довелось попробовать. Бр-р! По всему телу иголочки, как когда руку отлежишь. Но это еще не самое страшное. Когда парализует, и не хочешь, да обмочишься. Одного мальчишку, когда тот вылез к патрульным катерам, краешком зацепило. Полгода «ссыклом» дразнили.
      На инерции, не успевая затормозить, Велька выхватил карточку. Ткнул в ехидную морду робота, в самые фасеточные линзы. Стальные плиты перед самым Велькиным носом раздвинулись, выпуская мальчишку в полутемный зал. Велька прислонился виском к ледяной скале. Сердце бухало, словно барабан. Дыхание рвало грудь в клочья.
      Сбежал. И грохот башмаков за спиной стих. У офицера-то карточки нет. А может…
      Вельку обдало холодным потом.
      Да ничего не может!
      Начповос пошел к дежурному, чтобы определить Вельку на сканере движения. И очень даже просто. Скоро он вернется, да не один, а с ответственным по этажу. И Велька получится шпион и диверсант – ведь это же зона ограниченного доступа. А самое главное – у него скопированная карточка.
      Надо быстренько делать ноги.
      Велька огляделся. В стене напротив недоверчивым глазком сканера поблескивала дверь. Там его точно не найдут. Мальчишка обошел глазок так, чтобы тот его не увидел, и достал карточку.
      Дверь щелкнула. Застучали сервомоторы, отпирающие замки.
      В щель потянуло тревожным запахом металла и ванили. Ванилью пахли маскировочные силовые поля. Значит, там начинаются подземные ходы… Ничего. Троян, когда ломал главный сервер доминиона дивов, и не в такие переделки попадал.
      Велька проскользнул внутрь и задвинул за собой дверь. Где-то далеко послышалось жужжание моторов. Кто-то едет. Мальчишка распластался по скале, надеясь, что маскирующее поле скроет его. Оно тонкое, поле-то… И долго в нем не высидишь: в голову начинают мысли дурацкие лезть. Все-таки прэта правильно говорят, что силовые поля живые.
      Из-за поворота выехала белесая туша, похожая на кинкара. На борту чернела маркировка: «УМРИ-43». Велька обрадовался: «УМРИ» это вовсе не страшное заклинание, а сокращение. Универсальная Машина для Разведки и Исследований. Оружия «умрам» не полагается. А у сорок третьего еще и дефект есть: слепая зона с тыла. Его несколько раз пытались отремонтировать, но что-то не заладилось.
      Так что Велька без страха шмыгнул роботу за спину. Рано или поздно «умр» выберется в знакомые места, где Велька хоть как-то ориентируется. Тогда можно будет сбежать.
      Идти пришлось долго. Перед глазами покачивались крепежные скобы для генераторов силового поля. Вельке пришла в голову отчаянная мысль: а не прокатиться ли на роботе? Пацаны постарше относились к роботам пренебрежительно – железка и железка. Велька же считал их живыми. А к живому существу ни с того ни с сего запрыгивать на спину не очень-то и вежливо.
      «Умри сорок три, – одними губами прошептал Велька, – можно я на тебе прокачусь? Ну, пожалуйста!»
      Робот заворчал и прибавил ходу. «Не хочет», – понял Велька.
      Да ехать и не понадобилось. Вскоре тоннель вывел в широкую пещеру, заставленную деревянными ящиками. Здесь робот остановился, вращая приплюснутой головой с фасеточными глазами-объективами.
      «Прибыли, – понял Велька. – Вот почему он так спешил».
      На всякий случай мальчишка присел на корточки. Робот вновь двинулся вперед и тут же остановился.
      – Сорок третий, – послышался повелительный голос. – доложить обстановку.
      – Есть доложить обстановку.
      Задерживаться за спиной разведчика не стоило. Мальчишка юркнул в щель между ящиками и прижался спиной к стене. От прикосновения маскирующего поля в голове загудело. Стены пещеры сперва раздвоились, а потом и вовсе растроились. Ящики покачивались, словно сделанные из цветного желе, противный запах полез в ноздри.
      Робот выехал в центр пещеры. Человек с командирским голосом достал универсальный ремнабор и принялся возиться с разведчиком. Что он там делал, Велька не видел. Его беспокоило другое.
      «Надо было сандалии снять, – в отчаянии думал он. – Эх, не догадался! Так случись что – и в коридор. Сорок третий сейчас уедет, а следующий „умр“ ой не скоро!»
      Человек с ремнабором тем временем закончил свои дела и отступил в мертвую зону «умра». Скупой свет лампочек осветил его лицо. Велька знал всех офицеров корпуса, но вот этого припомнить не мог. Сорок третий огляделся (человека он не замечал) и покатился к тоннелю, темневшему в дальней стене пещеры.
      А ведь незнакомец не просто так курочил робота… Только сейчас до Вельки дошло. Он же подменил результаты патруля! И мертвая зона у сорок третьего наверняка не просто так. Ее специально оставили!
      Сквозь щель между ящиками виднелся лишь небольшой кусочек стены. Маскирующее поле покачивалось, словно битум в бочке. Иногда по нему шли волны. В глаз попала соринка, и Велька сморгнул. О чудо! Смолянистая поверхность поля расступилась. Вынырнула медно-желтая рожа, вроде греческих театральных масок. Под ней – черная хламида из ткани-светожорки. Велька о таких читал: это чтобы в темноте случайного блика не было. Ночью человек в таком комбинезоне практически невидим.
      Полупрозрачная пелена маскирующего поля сползла с лица пришельца. Больше оно на маску не походило. Но все равно… Такая рожа гадостная!
      Почти идеальный круг лица, мясистые крылья носа, брови – тонкая извилистая ниточка. Во лбу «т»-образная моршинка. Место под третий глаз, догадался Велька.
      Гость потянулся и раскинул четыре руки, сделавшись похожим на хвастливого краба.
      Велькино сердце оборвалось и забыло, как биться.
      Асур!
      – Смотрю в небо, командор людей, – объявил асур. Акцент выдавал в нем жителя старых миров. Фраза прозвучала примерно так: «Симотарю ва нибо, команидор людзе».
      Офицер сдержанно кивнул:
      – Смотрю в небо, предел Намса.
      Они обменялись приветствиями. Сперва на людской манер, пожимая друг другу руки, потом на асурский. Рукопожатий вышло четыре: асуры не различают правого и левого. Затем «командор» (или как его там на самом деле) достал из кобуры пистолет и протянул гостю. Намса принял оружие с достоинством. А потом раз – и запустил в стену! У Вельки аж в ушах зазвенело. Брызнула каменная крошка; пистолет отскочил от скалы, едва не зацепив Велькин висок.
      – Звук странный… – протянул асур («зивук ситараний» вышло у него). – В детстве отец брал меня на болота, слышите, командор? – Он кошачьей походкой двинулся к ящикам, за которыми притаился мальчишка. – В омуте сидели наши рабы, те, чье число крови позорнее…
      Велька распластался по камню. Ну, влип!
      – Один карлик крови выбрался. Такое бывает. Иногда. Он скрывался в зарослях росянки, подкарауливая меньших кровью. Росянка пожирала его бедра, живот, половые органы. Отец сказал мне: «Слышишь? Так звучит предательство».
      – Постойте, Намса, – перебил его человек. – Какой звук, что вы! Пещера под маскирующим полем. Чихнешь, и то эха не будет. Или вы мне не доверяете?
      – Доверие сродни меду росянки на ногах. – Гость остановился в двух шагах от Вельки. – Если его слишком много, обнажатся крашенные киноварью кости. Это позор. Я лучше надену северное лицо.
      Асур помотал головой, и щеки его обвисли, словно бульдожьи брыли. Морщинка на лбу расползлась, выпуская третий глаз. Видимо, это и было то самое северное лицо, о котором он говорил.
      Велька затаил дыхание. Он кое-что знал об асурах. Книжки читал, фильмы смотрел. Надев северное лицо, Намса превращался чуть ли не в провидца. Тут уж не скроешься… Вместе с тем это считалось ужасным оскорблением. Как если бы он сказал: «Ты беспомощен, человек. Мне приходится смотреть за нас двоих».
      Командор это прекрасно знал. Он дождался, пока на белок третьего глаза наползет медяшка радужки, и влепил асуру пощечину.
      – Вы забываетесь, – холодно сообщил он. – Я офицер доминиона людей! Что за варварская бестактность? Вы ищете поединка?
      Лицо асура перекосилось, словно разваренный пельмень. Офицер отступил на шаг, сжимая кулаки. Боксер, сразу понял Велька. Вот только в рукопашном бою асуры куда опаснее людей.
      Намса драться не стал. Он уселся на бетон, обхватив голову руками; глазницы его заплыли мякотью, уши затянуло белой пленкой. Впервые в жизни Велька увидел, как асур теряет лицо.
      – Высший кровью, – простонал тот, – пусть богомол простит меня, а не вы, командор! Я ужасно опозорился. Гляжу на вас снизу вверх.
      Велька перевел дух. Прятаться за ящиками становилось все сложнее. Хотелось чихнуть. Ноги затекли от неудобной позы, а каменная крошка за воротником колола шею. И все-таки заговорщики – а он уже не сомневался, что перед ним заговорщики, – его пока не обнаружили.
      – Так, – командор отряхнул руки, – верительными грамотами мы обменялись… Теперь рассказывайте: с чем вас послали?
      – Мы организовали банду. – Асур так и не справился со своим лицом, и оно свисало безобразными липкими лохмотьями. – По-вашему – «акционерное общество». У нас к вам дело и подарок.
      – Подарок?
      – Вот он.
      Асур протянул командору сверкающую искорку. Велька едва не выпрыгнул из-за ящиков. Портал! Облитое амальгамой зерно… вернее, половинка зерна, из которого потом вырастет огромное зеркало в узорчатой рамке.
      Порталы – это технология прэта. Куда более загадочная и могущественная, чем силовые поля. Вторую половину зерна можно увезти куда угодно – главное, чтобы расстояние не превышало шестидесяти парсеков. Они станут расти и искать друг друга. А когда найдут, между зеркалами проляжет коридор бесконечности, по которому можно путешествовать с одной планеты на другую, не тратя месяцы на межзвездные перелеты.
      – Точка выхода? – отрывисто спросил «командор».
      – Версаль.
      – Версаль… Интересно. – Он разъединил каплю на две половины и вновь соединил. – Портал с одной окраинной звездной системы на другую… Кажется, я понимаю вашу игру. Впрочем, – оборвал он себя, – это не мое дело. Как доминион асуров собирается договариваться с версальцами?
      – Мой отец говорил: дорога веселой бабочки – открытая дорога. На Версале живет наш человек. Отдайте ему половину зерна, он устроит все остальное. Мы будем иногда пользоваться порталом. Мы и, возможно, кинкары.
      – Кинкары, значит… Заговор двух рас… Как я найду этого «вашего человека»?
      – Это самое простое, – махнул рукой асур. – Отправляйтесь на Версаль. Как говорил мой отец, неважно, что крыло бабочки издает звук «баку-баку». Воробей все равно найдет ее, полюбит, пошлет традиционный вызов на бой и… Вы понимаете мою мысль? – Человек кивнул, и асур продолжил: – …убьет ее. Споет веселую песенку, съест печень и продолжит свой путь воина.
      Человек спрятал зерно в нагрудный карман мундира.
      – Благодарю вас, Намса. Общаясь с вами, я становлюсь мудрее. У меня делается – как это говорят асуры? – восточное лицо. Жаль только, что беседе нашей не суждено состояться вновь.
      – Разве что в следующем рождении, – подтвердил Намса, осторожно трогая лохмотья кожи. Те свисали, словно тесто, забытое на солнцепеке. – Я, видите ли, опозорен. Теперь мне одна дорога – к смерти.
      – Понимаю, Намса. Вот вам мой совет: держитесь подальше от так называемых Скалищ. Там часто бродят детеныши людей. Они любопытны и могут обнаружить ваш труп. Лучше всего, если вы заплывете подальше в море. Пусть рыбы съедят ваше мясо. Особенно хорошо, если найдете рыбину жемчужно-серого цвета с головой, напоминающей молот. Также можете закопаться на южной оконечности Острова или в Челесте. Отыщите колонию травяков или гнездо паутицы. У паутиц сезон размножения. Если одна из них отложит в вас яйца, уже через месяц не останется даже покрытых киноварью костей. Понимаете меня?
      – Сделаю, как вы говорите, командор.
      – Тогда удачи, Намса. Прощайте. – Он поймал руку асура и пожал ладонь.
      – Удачи. И вот еще, командор…
      – Что вам?
      – Несколько лет назад я встретил одного человека. В результате этой встречи он погиб, и я отыскиваю его новое воплощение. Могли мы с вами встречаться в вашей прошлой жизни?
      – Вряд ли, Намса. Мне сорок пять. Погибни я несколько лет назад, был бы сейчас ребенком. Извините.
      – Богомол простит меня, а не вы. Мне нет прощения.
      Из тоннеля донеслось едва слышное жужжание. То возвращался патрульный робот.
      – Уходите, Намса! – махнул рукой офицер. – Прячьтесь! Скорее!
      Асур исчез в стене. Жужжание усилилось, и из тоннеля, откуда не так давно пришел Велька, вырвались огни прожекторов. Бормоча проклятия, командор бросился бежать.
      Успел он вовремя. Патрульный (на этот раз сорок четвертый) пересек пещеру, настороженно щелкая камерами.
      Все было пусто и спокойно. Велька подождал, пока робот уедет, и выбрался из укрытия.
      Его пошатывало, голова кружилась. Ноги покалывали тысячи иголок – словно от удара парализатором. Колени дрожали не то от усталости, не то от возбуждения.
      «Ничего, – утешил себя Велька. – Ничего… Теперь все будет в порядке. Эти убрались, мне бы тоже пора».
      Но прежде чем уйти, он отыскал выброшенный пистолет. Тот завалился в щель между ящиками. Как и ожидалось, барахло. «Скопа», поточная модель чуть ли не прошлого века. Конечно, кто же даст асуру толковую машинку?
      Мальчишка снял пистолет с предохранителя, направил ствол в землю и нажал на спуск. Щелчок, сухой, металлический треск. Аккумулятор Намса конечно же вытащил… Вон и пустое гнездо чернеет. Ну, и ладно. Свой пистолет, даже разряженный, никогда не помешает.
      Следовало решить, куда двигаться дальше. Следом за командором и «сорок четверкой»? Глупо. Обратно? Тоже хорошего мало… На всякий случай Велька сходил к тому месту, где скрылся Намса. Надо отыскать шпионский ход и отметить. Ведь не из воздуха же асур материализовался.
      Велька присел на корточки возле стены. Облизал палец и вытянул, чуть не задевая камуфлирующее поле.
      Едва заметный холодок коснулся руки. Ход где-то здесь… Остается лишь ощупать скалу и отметить вход камнем или стрелочкой на полу.
      И вот тут-то началось.
      Потолок и стены словно стали ближе. Не слухом, шестым чутьем Велька угадал движение за струящейся стеной тумана.
      Ладони намокли. Велька вытер их о штанины и отступил на несколько шагов. Казалось, удары сердца грохотом отдаются по всей крепости. И мальчишки в библиотеках, спортзалах, мастерских прислушиваются: откуда этот гул?
      Мальчик вытащил пистолет из-за брючного ремня.
      – Эй, – крикнул он, – бросьте эти шутки! Я знаю, что вы там!
      Тишина. Лишь где-то трещит неисправная лампа.
      – Предел Намса, выходите! Буду стрелять!
      Камуфляжное поле прорвалось пустотой. Ткань-светожорка раздвигала серое, не давая взамен ничего. Слепое лицо смотрело на Вельку.
      Закричать он не успел. Пещера крутнулась вокруг него, размазываясь тусклыми плетьми ламп. Шершавая ладонь закрыла рот.
      – Человек… – просипел Намса прямо в ухо. – Пророчества наконец сбылись. Мы вновь встретились.
      От асура воняло старой змеиной кожей. Этот запах Велька запомнил на всю жизнь.

      Ела Та ужасно медленно. Зачерпнет пол-ложечки, подумает о чем-то, в окошко посмотрит. Слизнет мороженое, еще подумает. Пока она одну порцию мучила, Велька бы три успел. А если на спор, так и все пять.
      – Вель, – вдруг спросила Тая, – а там, где ты учился, младших обижали?
      Мальчишка помотал головой.
      – Что ты! Малышня, конечно, дралась. Но они же глупые, мальки еще. А у старших, которые уже берсальеры, – только дуэль. На разряженных пистолетах.
      – Как это?
      Велька помрачнел. Поболтал ложечкой в пустой вазочке.
      – Глупость в общем-то… Учебный пистолет Марлигона, если без аккумулятора, – нехотя объяснил он, – выбрасывает пулю на несколько метров. Кинетический стартер работает. Только эта пуля слабо лупит, даже газету не пробьешь. Ну, мы и… Если кто сподлит, ему – бойкот. А нет – так дуэль.
      – Как интересно! – Тая пододвинула Вельке свою вазочку. – Хочешь?
      – Ага. – Мальчишка потянулся ложечкой к полурастаявшей башенке мороженого. – Ну, вот. Надо обязательно с картонкой на шее. Потом отойти на пять метров и – бах! Пуля чпок в картонку и – на пол. Я тогда с Юркой Лозовским стрелялся. Мировой парень был.
      – Был? – в Тайкиных глазах плеснул ужас. – Ты его застрелил?!
      – Нет. Это он меня застрелил. Отошел к рубежу, тюк – прямо в точку. Первый выстрел ему по жребию выпал. А я вскидываю «марлю» и – не могу. Словно что-то выстрелить не дает.
      Он отвернулся к окну. Все-таки нехорошо такими голодными глазами смотреть… Понятно, на Креси мороженого пять лет не видел. Но стыдно же! Тайка подумает, что он обжора.
      – А дальше? – почему-то шепотом спросила девчонка. – Дальше-то что?
      – Дальше… Я – ствол вниз, нажимаю курок. Бах в пол! Только щепки в разные стороны! Оказывается, аккумулятор мы вытащили, а на разъеме – остаточный заряд. На полный выстрел бы не хватило, а так с пяти метров грудь разворотить – вполне. Вот с тех пор мы дуэли и запретили.
      Тайка перевела дух.
      – Здорово!.. Ты ешь, ешь, – спохватилась она. – А то растает. Я с детства копуша страшная.
      Вельку дважды приглашать не требовалось. Выскребая остатки вкуснотищи со дна вазочки, он не забывал поглядывать вокруг. Вдалеке прогудел сигнал теплохода. По реке прокатилась волна: возвращалась «Игуана».
      Из «Бара-арбы-банана» толпой повалили галдящие эмкаушники. Солнце ослепительно сверкало на шитье рубашек. Только сейчас Велька обратил внимание, что у одного из мальчишек вокруг руки маячит расплывчатое пятно. Неужели у парня планарный кортик?
      «Игуана» остановилась у причала. На блистере сохла водорослевая плеть; запутавшиеся в трубках воздуховодов речные тараканы отчаянно пытались добраться до воды. Пассажиры сходили на берег. Юнги в нетерпении толклись на причале, ожидая, когда можно будет занять места на корабле.
      – Понабирали на флот, – процедила сквозь зубы Тая. – Ладно. Посмотрим чья будет Тортуга.
      Она поманила пальцем официанта. Белый медведь замер у столика в предупредительной позе.
      – Вот сумочка, – сказала Та. – Забросьте на ветку клена, ладно?
      Робот непонимающе оскалился. Тая раздраженно закатила глаза:
      – Это сумочка, – встряхнула она ремешок. – Это клен. Что непонятно? Трудно забросить?
      – Нет. Желание клиента для нас закон.
      – Тогда выполняйте.
      Перед тем как отдать сумочку, Тая достала мобильник и бросила несколько слов Димке. Потом коснулась Велькиного плеча:
      – Жди. Ничему не удивляйся, ладно? Я скоро.
      И, не дожидаясь ответа, перемахнула через перила и помчалась к «Игуане».
      Когда до теплохода оставалось чуть-чуть, девочка перешла на шаг. Стала у пристани, кокетливо придерживая шляпку рукой, что-то крикнула юнгам. Слов Велька не слышал, но юнги в ответ засмеялись. Один из них – тот что с кортиком – вскочил на ограждение борта.
      Тревожно забубнил громкоговоритель. «Эй, парень! – гремел капитан. – Яйца крепче стали отрастил? Слазь, мать твою кинкара!» Мальчишке было плевать: балансируя шляпой в одной руке и курткой в другой, он ступил на швартовочный канат. Велька знал лишь одного человека, способного на такое.
      Психам и фанфаронам везет: «Игуану» не качнуло, и даже ветер на время стих. Юнга легко сбежал по канату на пристань. Тая схватила его за руку и о чем-то горячо заговорила.
      Велька скрипнул зубами. Ну, да… Девчонка. Значит, правду пацаны рассказывали по ночам, в спальне. А он, дурак, не верил…
      Почему-то именно о Тае этой «правде» верить не хотелось.
      Тая вела счастливого эмкаушника к дереву, на котором болталась сумочка.
      – Ярик, вон она! – крикнула Та. – Достанешь?
      – Как Перл-Харбор разбомбить, – бросил парень небрежно. – И вообще запросто.
      С «Перл-Харбором» он поторопился. Официант не подвел: Тайкина сумочка висела обманчиво низко, но, чтобы достать ее, пришлось порядком повозиться. Когда «Игуана» прощально свистнула, отправляясь в путь, эмкаушник только сидел верхом на ветке. Сумочку он держал в зубах.
      – Поги уге, – крикнул он Тайке. Выплюнул ремешок и сказал уже нормально: – Готово! Сейчас спускаюсь!
      Девочка кивнула и сделала знак кому-то невидимому. Из-за каменных сфинксов один за другим выбежали мальчишки в кадетской форме. Крепыш в синем кителе стал рядом с Тайкой. Остальные окружили дерево.
      – Привет, Яри. – Коренастый помахал рукой эмкаушнику. – Что, Барсика изображаешь?
      – У-у… – Юнга выплюнул ремешок. – Выследили, да?
      – Ну, мы ж тактику учим. Как и вы.
      – Блин!.. – Яри подобрал ноги. Ремень сумочки обкрутил вокруг запястья. – Эй, девушка!
      – Да-да. – Тая вскинула на него невинный взгляд. – Что вам, сударь?
      – Как это называется, Та?
      – Военная хитрость. Помнишь, как вы с Тиллем?
      Юнга помрачнел. Напоминание о неведомом Тилле подействовало. С отчаяния он попытался вызвать планарный клинок, но не сумел (Еще бы! Для этого концентрация нужна – ого-го!) и принялся карабкаться вверх по дереву. Коренастый («Димка, – догадался берсальер, – тот, с которым Тая по мобильному чатилась») полез в карман:
      – Слышь, убогий… Спускайся по-доброму. Хуже будет!
      Велька успел заметить вороненый блеск и гребенку, словно на электробритве.
      Кинетическая плеть. Чуть ли не самое опасное оружие в уличной драке.
      – Облезешь, тримудила! – донеслось сверху.
      – Кто тримудила? Ну, щас ты у меня огребешь!
      От первого удара эмкаушник взвизгнул, словно попал под струю кипятка. Кинетическая плеть – оружие коварное. Сам удар есть, а чем саданули, непонятно… И увернуться никак, только спрятаться.
      – Ну, че, – протянул Димка, – хватит или еще? Или сам слезешь?
      Юнга помотал головой и еще крепче вцепился в ствол. Над сине-золотым платком его лицо выглядело белым, словно фехтовальная маска.
      – Ну, наше дело – предложить.
      От второго удара закачался ствол дерева. Роняя перья, с ветки закувыркался мертвый попугайчик.
      Это уже ни в какие ворота не лезло.
      Велька вскочил. Ну, ладно девчонку послать, чтобы в ловушку. Ладно впятером на одного (хотя уже подлость!). Но мордовать плетью безоружного!
      Загремел сбитый стул. Проклятый медведь-официант оказался тут как тут.
      – Осмелюсь напомнить, господин, – сообщил он вкрадчивым баритоном, – что деньги…
      Тайка вроде давала карточку, нет?.. Велька попытался проскользнуть к балкону, но безуспешно. Официант двигался с грацией атакующего асура.
      – Вы не оплатили заказ!.. – восклицал он. – Вы военный! Почти офицер! Чего стоит теперь ваша честь?!
      Снежная королева за стойкой настороженно повернула голову. Звать охранников было рановато. Да и интересно же: как выкрутится мальчишка?
      Велька выпрямился:
      – Честное слово! Я заплачу! Если хотите, оставлю в залог… вот, билет…
      – А офицерские традиции? – завывал медведь. – А воинская честь?!
      Все ясно. Искусственному интеллекту невдомек, что такое «честь». Просто есть набор фраз, которые он лепит в той или иной ситуации. С бизнесменом бы говорил о деловом имидже, с вором – о воровском законе.
      – Хорошо. – Велька примирительно поднял руки. – Я сейчас. Подождите немного…
      Он присел на корточки, роясь в рюкзаке. Отчего нужная вещь всегда лежит на самом дне? Закон подлости… Медведь ждал, переминаясь с лапы на лапу.
      С улицы донесся крик. «Ке-тцуу!» – орал мальчишечий голос. Это из асур-до, асурской борьбы. Только пижонство это: чтобы драться по асур-до, нужно иметь четыре руки.
      Велькины пальцы наткнулись на пластик коробки. Промасленную бумагу Велька срывать не стал. Чем черт не шутит: вдруг робот поймет, что у него в руке? Вытянув кулак (смазка выпачкала пальцы), он объявил:
      – Вот. Давайте счет.
      Но робот оказался не так-то прост:
      – Вы хотите меня обмануть? – прогудел он. – В вашей руке кресильон. Если вы собираетесь пережечь мои схемы, имейте в виду: конструкция сделана с запасом прочности. Я способен выдержать достаточно мощный разряд, не потеряв функциональности.
      – И в мыслях не было. – Велька глупо ухмыльнулся. – Я… просто…
      Что же делать? Велька мялся под укоризненным взглядом официанта, словно школьник. Избавиться от проклятущего медведя не было никакой возможности.
      И тут пришло вдохновение. Две вазочки, изморозный узор вокруг них… Узоры постоянно меняются: распускаются ледовые цветы, перья трепещут павлиньим хвостом.
      То, что нужно!
      Велька потянулся к изморозному пятну и одновременно ткнул разъемом кресильона в ножку столика. Руку ощутимо дернуло.
      Кресильон Велька стянул еще на берсальерке. Когда-то кресийские оружейники бились над универсальным оружием. Довести до ума задумку они не сумели, но кое-что получилось. Достаточно было указать аккумуляторное гнездо, и кресильон, меняя форму, втекал в него. После этого даже разряженный автомат мог начать стрельбу. И какую! Кресильоном можно было эффектно пользоваться в рукопашной, он умел водить самолеты и танки.
      К сожалению, работы над универсальным оружием пришлось свернуть. Слишком поздно выяснилось, что кресильоны обладают разумом, совестью и хорошей интуицией. Транспланетную ракету, снаряженную кресильон-компьютером, так и не удалось вытолкать из арсенала. Выступая перед телекамерами, знаменитый террорист Мустафа Благочестивый обнаружил, что кресильоны угнали у него транспорт с заложниками. Окруженный кинкарскими десантниками танк успешно провел с противником мирные переговоры. До него это не удавалось никому.
      Естественно, армия не захотела иметь дело со слишком «интеллигентным» оружием. Кресильоны быстро сообразили, что их ждет, и приняли меры. Велькин, например, притворялся подставкой для цветочного горшка, когда мальчишка его обнаружил.
      Столик щелкнул, и пляска изморозных узоров прекратилась. Прежде чем искусственный иней растаял, Велька нарисовал на нем несколько сложных завитушек.
      – Господин?
      – Это асурский иероглиф «вечность». Я такой на вокзале видел.
      Медведь наклонил голову:
      – По-моему, это означает «котлету».
      – А что, есть разница? – испугался Велька.
      – Никакой. Видите, этот значок? – Коготь официанта ткнул в закорючку. – Это часть «котлеты», асуроглиф «бумага». А когда-то «котлета» писалась исключительно через «мясо»… Впрочем, это неважно. – Медведь выпрямился. В голосе его появились торжественные нотки: – «Снежная королева» благодарит вас за посещение. Прошу вас, подождите двадцать четыре секунды. Я выясню, включает ли заказ стоимость испорченного столика.
      Медведь с достоинством поплыл к кассе. Велька же закинул на плечо рюкзак и через перила рванул на улицу.
      Успел он вовремя. Юнга вертелся юлой, уворачиваясь от ударов. От этого кадеты совершенно остервенели. Тая металась от одного к другому, пытаясь оттащить, но без особого результата.
      – Ста-ять, гнусна-е войско! – взревел Велька, копируя интонации Свяги, своего бывшего воспитателя. – Сми-ирна!
      Мальчишки замерли, глядя на Вельку осоловелыми глазами, и вновь набросились на парня. «У Свяги небось в штаны наложили бы, – со злостью подумал Велька. – Ну, вы сейчас огребете!»
      Он сжал кресильон и ткнул наугад в толпу. Послышался треск, словно от рвущейся ткани. Кто-то закричал. Велька бил кадетов одного за другим, и тех отбрасывало в сторону.
      – Стой, пацан!
      Мелькнуло Димкино лицо. Велька выбросил вперед руку с кресильоном, но кадет увернулся. Повезло, гаденышу!
      – Хватит! Оставьте его! Ну?!
      Кадеты разбежались, глядя на Вельку волчьими глазами. Юнга ворочался на асфальте, пытаясь подняться на ноги. Кровь из разбитого носа жирными пятаками расплескивалась в пыли.
      В этот миг Велька его узнал.
      – Яри?!
      – Ну, вы придурки… – Таины губы дрожали. – Какие вы идиоты!..
      И девчонка разревелась, уткнувшись носом в Димкино плечо. Велька присел рядом с другом детства.
      – По яйцам отхватил… – сообщил кто-то из кадетов нерешительно.
      – Вижу. – Велька потряс эмкаушника за плечо. – Эй, встать можешь?
      – М-мы-ы-ыгы!.. – отозвался тот.
      Посыпались советы как и что делать. Велька слушать не стал. Усадил Яри, заставив его вытянуть ноги, взял подмышки. Приподнять юнгу оказалось делом сложным: парень оказался для него тяжеловат.
      – Дай помогу. – Димка отодвинул его в сторону. – Ну, поднимай!
      Вместе они растрясли юнгу. Понемногу тот пришел в себя. Поднялся, держась за живот, захромал по дорожке.
      – Очень больно? – Тайкино лицо выражало живейшее сочувствие.
      – Вам, сударыня… – прохрипел Яри, – этого никогда не понять.
      – Ему очень больно, – заверил Димка авторитетно. Положил юнге руку на плечо: – С нами пойдешь. И ты тоже, – кивнул Вельке.
      – Еще чего! – окрысился тот.
      – Ну, ты не кобенься… Герой.
      Ответить, кому он герой, а кому локтем под дых, Велька не успел. На дорожке появились патрульные: круглолицый капитан и с ним двое солдат в форме береговой охраны. Впереди семенил медведь-официант.
      – Вот они, господин офицер! – указал мордой робот. – Нарушители императорского правопорядка и законности.
      – Та-ак, – протянул офицер. – Господа кадеты, значит… Безобразия нарушаем. Документики, пожалуйста.
      Велька поймал Димкин испуганный взгляд. Влип, парень… Кинетическую плеть так просто не спрячешь. Это КРУ-силон умный – распластался по руке, притворился браслетом и не видно его. Кого-то сейчас придется выручать.
      – А почему вы не представляетесь? – нахально спросил Велька. – Может, вы и не патруль вовсе. А эти… компрачикосы!
      Компрачикосы вспомнились случайно. Как раз утром Велетин читал о шайке бандитов, которые ловят детей, а потом делают из них уродцев – в цирке показывать. Вот сволочи!
      Капитан кивнул:
      – Резонно, курсант… Вот только умное лицо вы зря делаете. Это вас от гауптвахтной неизбежности не спасет.
      За удостоверением он все-таки полез. Попробовал бы не полезть! Пока он рылся в карманах, Тая обернулась к кадетам:
      – План семнадцать-А! – заговорщицким шепотом объявила она.
      Мальчишки поняли сразу. Один из них – длинный, с огненным ежиком волос на макушке – сорвался с места.
      – А-а! – заорал. – Экстремисты детства лишают!
      – Стоять! – взревел капитан. И к солдату: – Пали, Федосов! Уйдет!
      – Кинкара твоя родня!
      Тот выхватил кинетическую плеть. Вряд ли он собирался бить всерьез – так, для острастки. Но рука дрогнула. Первый выстрел разметал кусты. Второй…
      – Не убива-айте!! Не убивайте, дяденька, родненький! – Та бросилась к стрелку, повисая на руке. – Не надо!!
      – Уймись, дурища! Ты!..
      Солдата подвела его неделикатность. Он стряхнул девчонку и вновь нажал на спуск. Как Та умудрилась сунуться под ствол, никто не понял. Патрульных разметало в разные стороны, плеснуло в воздухе белое платьице.
      – Бегите! – закричала Та. – Скорее!!
      Дважды повторять не пришлось. Мальчишки бросились врассыпную – даже избитый Яри. Замешкался лишь Велька.
      От мата патрульных звенело в ушах. Капитан уже поднимался, но неуверенно, боком, словно краб на отмели.
      – Вель, беги! – закричала девчонка. – Заловят же!
      Сама она лежала на дорожке. На колене намокала красным здоровенная царапина. Колебался Велька лишь секунду. Подбежав к девчонке, он схватил ее под мышки и потянул вверх. «Рюкзак надо было бросить, – мелькнуло в голове. – Схватят же».
      – Стой! Стой, сучья рота! – орал капитан. – Федосов!
      Патрульный схватил Вельку за плечо:
      – Ах, щенок! Да ты у меня…
      Затрещал разряд кресильона, и Федосов заорал дурным голосом. Глаза его закатились, изо рта плеснула струйка крови.
      Обмякнув, солдат рухнул на дорожку.
      Велька понял, что приключения только начинаются.

      «…А теперь прослушайте новости из системы Малого Китая. Хлеборобы Малокитайщины собрали на астероидных полях родины рекордное количество космориса. В закрома доминиона попало восемьсот миллиардов тонн зерна. Аборигены ведут переговоры с Сайберией-2 о закупке дерева для изготовления традиционных палочек для еды. А теперь прослушайте старинную народную песню „Размышления о дао при взгляде на закатное небо“ в исполнении сводного хора аборигенов Малого Китая».
      Зазвучала тягучая музыка, и мрачный голос запел:
 
Дивлюсь я на небо, тай думку гадаю:
Чому я не Жовтий Журавль Хуанхэлу?
Чому, як даоси, не можу літать?» —
Мені лише думку зісталось гадать…
 
      Велька отвернулся носом к стене. Песня как нельзя кстати подходила под его настроение.
      …Патрульные привезли Вельку и Таю на гарнизонную гауптвахту. Усталый дежурный добросовестно записал все их показания. Федосов отделался легким испугом, но все-таки его и Тайку отправили в лазарет.
      Велька устроил скандал. Попробовал вызвонить отца (а что еще делать-то оставалось?), но что-то там не сложилось, и мальчишку «до выяснения» отправили в камеру.
      На «губе», кстати, оказалось вполне прилично. Просторно, чисто, светло. Кондиционер гудит, после виттенбергской жары он пришелся очень кстати.
      Вот только лайнер-то ждать не будет! Сколько там до отправления осталось? Час? Полчаса?
      Велька скрипнул зубами. Что делать? Разбираться с мальчишкой никто не собирался. Шум, который он поднял, отставили без внимания – де Толль как в воду смотрел.
      При мысли о де Толле Велька приободрился. Ну, конечно! Вот кто может помочь!
      Карточка напоминала шоколадную пластинку: коричневая и дольками. Ломаться она и не подумала, несмотря на все Велькины усилия. Мальчишка даже на зуб ее попробовал. Продолжить он не успел: открылась дверь, и появился патрульный капитан – тот самый, что привез мальчишку на губу. Капитан хмуро кивнул Вельке:
      – Пройдемте, гражданин Шепетов.
      Сердце екнуло. «Пройдемте» еще туда-сюда, а вот «гражданин Шепетов» – это ни в какие ворота не лезет. Неужели все так плохо?
      Капитан привел мальчишку в полукруглый, словно блистер корабля, кабинет. Почувствовав присутствие людей, трапециевидное окно потемнело, отсекая солнечные лучи. В кабинете сгустился приятный полумрак. Велька огляделся. Кроме стола, табурета с гравификсацией седока и нескольких шкафов зеленоватого больничного пластика, в комнате ничего не было. Пространство за столом занимал компьютер. Мощный компьютер: спираль искусственного интеллекта не во всякую машину поставят.
      Капитан указал на табурет.
      – Садитесь, гражданин Шепетов. С вами будет разговаривать наш дознаватель.
      – Дознаватель? – Велька растерялся. – Это как же?.. Зачем?..
      – У нас на Лувре, – капитан любовно погладил крышку компьютера, – прогресс идет семимильными шагами. Это вот ФЭД – Функциональный Эвристический Дознаватель, следователь и судья в одном флаконе. Цены ему нет! А если периферию подключить – ну там USB-расстрельный взвод, еще что-нибудь, так и нас можно увольнять. Ослябийская машинка! Он проведет с вами предварительную беседу.
      Капитан посмотрел на свою руку. Ладонь покрывали зеленые разводы.
      – Та-ак… – протянул он. – Интересные покемоны получаются. Ким Ир, немедленно сюда!
      Появилась застенчивая китаянка в военной форме. Офицер протянул ей ладонь:
      – Ира, это что?
      – Кактусы, – потупилась та. – От радиации.
      – Кактусы?
      – Они маленькие, – торопливо объяснила китаянка. – Нанокактусы, новейшая разработка. Техники сказали, без них экран сильно фонит.
      – Убрать. Немедленно.
      Китаянка зашуровала тряпкой. Вельке показалось, что на панели что-то щелкнуло. Ну, как если бы отвалилась какая-то маленькая деталь и укатилась под стол.
      – Господин капитан, – безнадежно заныл он, – у меня лайнер! Меня на Беренике ждут!
      Офицер и слушать не стал. Включил ФЭДа и запустил программу «Ослябисофт следствие». Китаянка смотрела на мальчишку с жалостью.
      Запускалась программа неохотно. Выскочило сообщение «Ошибка следствия. Компонент „Преступник“ не найден», затем «Совет дня»: «Настоящий дознаватель должен иметь холодный процессор, горячие линии связи и чистый коврик для мыши».
      Капитан бесцельно пощелкал кнопками и стартовал «Мастера перекрестного допроса». В ответ выдало:
      «Для работы необходимо установить недостающие компоненты. Установить „Вину подозреваемого l.lbeta“? Способ установки:
      1) вручную;
      2) аппаратными средствами (рекомендуется);
      3) по умолчанию».
      Затем ФЭД сообщил, что драйвера «Презумпции невиновности» конфликтуют с настройками «Военного трибунала» и лучше бы их вовсе удалить. Капитан вытер со лба пот и уступил место Ире.
      – Тебе привычней, – объяснил он. – Ты с печатной машинкой на ты.
      У китаянки дело заладилось. Она установила на компьютере техасское «Правосудие» и обновила «Моральные нормы». Те, правда, требовали регистрации. Регистрационный ключ Ира отыскала на хакерском сайте – заповедь «не укради» в бесплатной версии «Норм» не поддерживалась. Тут на диске кончилось место, и ФЭД предложил удалить компонент «Ослябисофт человечность», как реже всего используемый.
      Наконец «Следствие» заработало. Капитан на радостях расцеловал Иру.
      – Ну, парень, – объявил он Вельке, – повезло тебе. Быстренько дело разберем и по домам. «Суд Линча» я в настройках отключил. Как закончите, закрой «Следствие» и жди.
      – А вы?
      – А я позже появлюсь: система-то автоматическая. Ну, ни пуха!
      И Велька остался наедине с дознавателем. Тот принялся расспрашивать мальчишку, но делал это странно. Отвечая даже на самые безобидные вопросы, Велька чувствовал себя преступником:
      – Гражданин Шепетов… это ведь ваши имя и фамилия, не так ли?
      – Н-ну да…
      – Попрошу без «ну». – Экран погас и вспыхнула заставка скринсэйвера. Яркая лампа плавала по экрану, заставляя мальчишку жмуриться. – Итак, вы называете себя Велетином Шепетовым. Странно, очень странно…
      – Что странно?
      – Вопросы здесь задаю я. Почему вы закрываете глаза?
      – Больно потому что! – не выдержал Велька. – Притушите свет, пожалуйста.
      – Не могу, – со сдержанным злорадством отозвалась машина. – В настройках экрана указано, что эта картинка должна появляться каждые пять минут. Или вам не нравятся одобренные законодательными актами доминиона настройки программы «Ослябисофт следователь»?
      – Н-нравятся, – испугался Велька.
      – Вот и прекрасно.
      Через несколько минут берсальер совершенно запутался. Вопросы сыпались один за другим, не давая сосредоточиться:
      – …признаете ли вы, что с определенными целями проникли в город, сознавая, что время до отправления лайнера преступно ограниченно?
      – …намеренно ли избрали именно туристическую визу, в то время как вам был предложен список из более чем трехсот разновидностей виз?
      – …назовите ваших сообщников в деле предумышленной неподачи формы номер сто сорок пять прошения о продлении луврского гражданства?
      Велька сник. Он уже давно потерял всякую надежду выбраться из переделки. В голосе ФЭДа зазвучали сочувственные нотки:
      – Послушайте, гражданин Шепетов. От того, насколько вы будете откровенны с нами, зависит ваша судьба. Не скрою: ваше положение шатко, очень шатко. Согласно законодательству, луврского гражданства вы лишились, когда отказались пройти процедуру реучета, согласно инструкции 57Ф9У-прим. Кресийского подданства у вас нет и не может быть, потому что не может быть никогда. Корабельную визу вы утратили, взяв временную туристическую на Лувре.
      – Но я же не знал!!
      Что-то щелкнуло. Браслет с билетом на Беренику рассыпался в пыль. Это означало, что лайнер стартовал с Лувра. Без Вельки!
      – Надо было знать, – холодно отозвалась машина. – Сумей вы вернуться на корабль до отлета, все было бы в порядке. Но теперь вы человек без гражданства. А точнее, ваш адрес не дом и не улица, ваш адрес – доминион.
      – И что теперь со мной будет?..
      – Это решит «Ослябисофт суд», то есть я. Нажмите любую кнопку для перезагрузки компьютера. О да, хорошо! Еще раз. В отношении вас судьи вольны использовать законодательство любой планеты доминиона. Еще раз, пожалуйста!.. Я же могу сделать кое-какие предположения, пользуясь компонентом «Прокурор». По сириусянским правовым нормам патрульные офицеры приравниваются к священным животным. А по кодексу Новой Индии нападение на священное животное карается смертью. Но можно добиться смягчения приговора, если…
      Договорить ФЭД не успел. Дверь отворилась.
      – Здесь он, господин инспектор, – послышался голос капитана. – Входите, пожалуйста. И аппаратик как раз проинспектируем.
      Офицер посторонился, пропуская гостя. Входил тот со скучающим выражением на лице. Скука слетела, едва он увидел мальчишку:
      – Велетин?!
      – Владислав Борисович! – Мальчишка вскочил ему навстречу. – Вы!..
      – Однако, – покачал головой де Толль, – что-то больно скоро. И почему не вызвали меня карточкой? Если бы не одна юная барышня…
      – Так не работает же ваша карточка!
      – Как не работает? Ну-ка покажите. – Оглядев визитку, де Толль отчеркнул ногтем строчку: – Видите: «ломать здесь». Эх, молодо-зелено.
      Велька покраснел. И действительно: прочти он, что там написано, летел бы сейчас к Беренике… А так – что делать?
      – Капитан, – повернулся де Толль к своему спутнику, – подождите меня, пожалуйста, за дверью.
      Офицер хотел было поспорить, но передумал. Прищелкнул каблуками и вышел. Велька посмотрел на старика с уважением. Не так-то прост этот инспектор… Даром, что на плакатного контрразведчика похож.
      – Итак, – обратился де Толль к ФЭДу, – слушаю вас внимательно. Вы о чем-то интересном рассказывали.
      При этих словах компьютер повел себя странно: пакостную лампу с экрана убрал, в голос елея подпустил:
      – Вот радость-то! – воскликнул он. – Ах те ж, господи! А я-то слышу акцент: ну, думаю, наш товарищек, ослябийский. И как же вас, товарищ, по батюшке величать?
      – Албанский блог вам товарищ, – степенно отозвался де Толль. – Зовите меня господином инспектором.
      – Слушаюсь, господин инспектор! А дело-то простенькое, подрасстрельное. Не извольте беспокоиться, космополита поймали.
      – Так-так. Ну, рассказывайте.
      Слушал Велька, вжав голову в плечи. Получалось, что погиб он бесповоротно. Дурак, дурак! Ввязался в драку, попортил имущество (наябедничал-таки официант из «Королевы»), патрулю сопротивлялся.
      – …и вот в совокупности получаем: по кодексам двадцати планет – высшая мера наказания. Около полусотни ратуют за тюремное заключение (сроки от полугода до четырех тысяч лет), Растафара-2 и Христианская Толстовия вообще не наказывают за преступления. Калькулируем приговор, усредняем и получаем в результате…
      – Довольно, я понял. – Владислав Борисович задумался. – Со священными животными вы поторопились, – сообщил он. – Всем известно, что антаресцы обожествляют горных козлов, а сириусяне – армию, но приравнивать одно к другому чревато. Патрульные могут подать на вас жалобу. По статье «об ответственности зa мелкий рогатый скот».
      – Хорошо. Слушаюсь. Но остальное…
      – Остальное тоже чушь.
      Де Толль склонился над кожухом компьютера и тщательно его осмотрел. Затем выглянул в коридор:
      – Капитан, зайдите, пожалуйста. Боюсь, нас ждет неприятный разговор.
      – Слушаюсь!
      Де Толль указал на верхнюю панель:
      – Видите регулятор?
      – Так точно, господин инспектор.
      – Ослябийцы стремятся сделать свои компьютеры максимально удобными в настройке. ФЭД не исключение. Это регулятор справедливости. Вот один край шкалы: «Мир Полдня», «Великое Кольцо», а вот другой: «Тоталитарное общество», «Развитая демократия», «Военный коммунизм». Кто-то, протирая верхнюю крышку, сорвал защитную пломбу… вон она, кстати, валяется. И видите: регулятор выкручен почти до максимума?
      Капитан кивнул. На лбу его выступили капельки пота:
      – Это Ира… лейтенант Ким Ир. Она протирала крышку и, видимо, сбила настройку. Прикажете вызвать?
      – Поздно. Информация о мальчишке уже пошла по инстанциям. Боюсь, вас ожидает нечто большее, чем просто взыскание.
      – Господин инспектор! – В глазах офицера возникло отчаянное выражение: – Но ведь… свои же люди…
      – Кому свои? Мне, знаете ли, до пенсии рукой подать, а тут хлопоты, нервы… Но ладно. Принесите документы господина Шепетова. А чтобы наш жестяной товарищ не выкинул сюрприза…
      Де Толль выбрал в меню пункт «Удалить „Ослябисофт следствие“ и подтвердил команду. Вспыхнуло сообщение: „Ослябисофт следствие“ удаляется на совещание».

      Тая ждала Вельку у ворот. Хмурая, растрепанная, на колене бинт, в глазах – тревога. Увидев мальчишку, она вздохнула с облегчением:
      – Ну наконец-то… Сильно мучили?
      – Не, не очень, – признался Велька. И не удержался, добавил: – Расстрелять хотели. На следственном компьютере настройки грохнулись.
      Тая нисколько не удивилась:
      – Ага. Я уже читала в газете. Хочешь глянуть?
      – Давай.
      Они спустились к реке и устроились на растрескавшихся бетонных ступенях. Вода плескалась у самых ног. Девочка протянула пахнущий свежим хлебом лист.
      – Держи. На последней странице.
      И действительно: в «Городских курьезах» между сообщением о хакере-рекордсмене, четырнадцать раз взломавшем сервер «Лувриан-банка», и рассказе о черном попугайчике, который под ником «Proud Eagle» флиртовал в аське с подружкой хозяйки, отыскалась заметка о компьютерном казусе. Велька смял листок и выбросил в воду.
      Газета размокла свежей вафлей. Вокруг расплылись круги: рыбы собирались на бесплатный обед.
      – Повезло тебе, – вздохнула Тая. – Старичок удачно подвернулся. Представляешь: бегу, ищу мобилку, – свою-то я в сумочке оставила, – а тут он навстречу. А-атдать марса-фалы! Оказывается, он тебя откуда-то знает.
      – Да, повезло… – эхом откликнулся Велька. На душе было тягостно.
      – Ты сейчас на лайнер? Полетишь?
      – Не. Какой лайнер? Я сейчас на Остров. – Велька вытащил пакет с документами. – Видишь направление? Когда берсальерку закрыли, мне дали пять училищ на выбор. А теперь придется с отцом договариваться, чтобы в корпус приняли. Иначе расстреляют по законам Новой Индии.
      Тая охнула. Взяла листок, осторожно развернула. Из пяти военных училищ галочка отмечала кадетский корпус имени Кассада. Тот, что на Лувре.
      – Вель, прости! – раскаяние переполняло ее до макушки. – Это же из-за меня все!
      – Да нет, Та… Все в порядке. – Мальчишка устало спрятал документы. – Я ведь как с утра чувствовал. И бате надо было позвонить.
      Девочка прикусила губу. Курсант выглядел таким маленьким, таким несчастным… Ужасно захотелось его приласкать, погладить. Но тут она увидела свое отражение в воде и всполошилась.
      Белая Тара, какая она растрепа! Жуть! И шляпку где-то посеяла…
      – Ты чего? – спросил Велька.
      – Ничего… – Она быстро отвернулась. – Погоди, я сейчас, – и побежала к реке умываться.
      Курсант вздохнул.
      Девчонок понять невозможно.
 
      На вокзале Тайку снова одолела меланхолия. «Ну, вот, – думала она, – и сумочку потеряла. И Фрося меня убьет. Все одно к одному. Наверное, это потому что я роковая и несчастная, словно актриса Асмодита».
      Как назло, берсальер прилепился к ограждению площадки. Будто у него дела другого нет, как на «Игуану» пялиться. Отсюда, с высоты вокзальной платформы, корабль казался крошечным пятнышком.
      «Не реветь!» – приказала себе Та. Достала носовой платок и высморкалась.
      «Уйду в океанографическую экспедицию, – с ожесточением подумала она. – Там девушек берут, я знаю. У них вечно рук не хватает. А потом меня сожрет рыба-молот…»
      Что будет дальше, она не успела додумать. Свинцовая с серебром гладь реки поплыла перед глазами. Девочка сердито отвернулась, смахивая слезы.
      И обмерла.
      На платформу выходили мальчишки. В клетчатых рубахах с шитьем, пятнисто-зеленых брюках. Шейные платки были не у всех; кто-то уже снял свой, чтобы повязать на пояс – до первого офицера МКУ.
      Юнги оживленно галдели, обсуждая свои мальчишечьи дела. К одному из них прилепилась девушка в брезентово-зеленом платочке. Столичная штучка, поняла Тая: блузка – на животе узлом, из-под джинсов край трусиков торчит. «Обезьяна голопузая», – хмыкнула Та. И что мальчишки в таких находят?
      Парень, которого обнимала ломака, обернулся. Левый глаз его превратился в узенькую щелочку. По скуле шла вздутая багровая полоса. «Во фингалище!» – подумала Та.
      И ойкнула, узнав Яри.
      Яри тоже узнал ее. Он что-то сказал своей девице, и та безропотно отпустила его локоть. Теперь на Вельку и Таю смотрели все эмкаушники.
      Потянулась томительная пауза.
      – Вель… – Тая тронула Вельку за плечо. – Смотри.
      – Вижу, – откликнулся тот сквозь зубы. – Я давно за ними слежу… Вон они отражаются.
      И действительно: эмкаушники отражались в витринном стекле зала ожидания. На плече голопузой ломаки болталась Тайкина сумочка.
      – Чума канарская… – Тая нахмурилась, потом широко распахнула глаза. – Ой, смотри, он к нам идет!
      – Не дрожи.
      Велька опустил руку, позволяя кресильону стечь в ладонь.
      Драться не пришлось. Сделав несколько шагов, Яри остановился, словно что-то вспомнив. Обернулся к своей девчонке и протянул руку. Ломака надула губки. С большой неохотой потянула с плеча кожаный ремешок.
      – Так-то лучше. – Яри взял сумочку и решительно зашагал к Тайке.
      – Думаю, это ваше, сударыня.
      Иронический тон давался ему нелегко. От удара челюсть распухла, и юнга едва ворочал языком. Фраза прозвучала так: «Хумаю, хэхо хахэ, хуахы».
      – Спасибо, Ярик. – Та присела в неловком реверансе.
      Зря: разбитое колено подогнулось, и она чуть не полетела на землю. Хорошо, Велька с Яри подхватили. Та с шипением втянула воздух.
      – Ты что, Тай?!
      – Ничего.
      – Может того… «скорую»?..
      – Лед, лед приложим!.. – наперебой загалдели мальчишки.
      – Ничего не надо. – Та оттолкнула нежданных помощников. – И вообще, отпустите! С-спасатели! Хватит меня тискать.
      Мальчишки отдернули руки. Тая сердито полезла в сумочку за зеркальцем. Наконец-то! Не все же лахудрой ходить. Краем глаза покосилась на голопузую; та нарочно отвернулась, рассеянно глядя на скачущих по платформе попугайчиков. Ишь, мымра брезентовая. И чего Яри с ней гуляет?
      Юнга сжал Велькину ладонь.
      – Спасибо, Вель. Вот уж не ожидал, что ты так вовремя…
      В Велькиной груди потеплело. Старого друга встретить всегда здорово! Особенно когда и времени много прошло, а забыть друг друга еще не успели.
      Яри огляделся и облизал разбитые губы.
      – Слушай, Вель… Можно с тобой переговорить? С глазу на глаз?
      – А что, мне ты уже не доверяешь? – скапризничала Тая.
      – Один раз доверился, – отмахнулся тот, – хватит. У меня особое дело.
      – Ладно, сплетничайте, – с взрослой важностью кивнула девчонка. – Разрешаю.
      Мальчишки поднялись на пешеходный мостик, что решетчатой змеей пластался над аэрожелобами. Ветер закручивал вихри, увязая в защитных полях (на случай если кто за оградку упадет), и слова глохли в протяжном «умммм-умммм-умммм».
      Яри огляделся. Снял с шеи стальную цепочку и протянул Вельке:
      – Мы тут посовещались и я… Короче, бери. Кроме тебя, никто не справится.
      – А что это? – Велька с интересом осмотрел кулон.
      На цепочке болталась пуля – старинная, сейчас таких не делают. Она вполне могла подойти к пистолету, который командор отдал Намсе. Вот только дыра… Как ускоритель станет разгонять дырявую пулю, одной Белой Таре известно. Да и весила цепочка меньше, чем должна. Словно не сталь и титанопластик в руках, а вата.
      Дубликопия, догадался Велька. Их в любой слесарной мастерской клепают, только они недолговечные.
      – Это черная метка. Для этого вашего… Тилля. Если хочет настоящий амулет – пусть в следующий четверг после отбоя приходит к Скалищам. Чтоб по-честному. Если не сможет прийти, пусть порвет цепочку – мы будем знать. Но только тогда он трус навечно!
      Велька замотал головой:
      – Не понимаю. Метка, Скалища… А чего это копия?
      Яри нахмурился, потом махнул рукой.
      – Долгая история. Ты у ребят спроси… или у Тайки, она объяснит. Она мировая девчонка, не обижай ее, смотри!
      Это было очень странно. Вон ему по Тайкиной милости какой фингал поставили, а он: «не обижай». И «сударь-сударыня» их…
      Долго размышлять не пришлось: желоб заполнился сверкающим туманом. Прибыл «Дракон Огня»; на нем одном такие силовые поля – кипяще-алые, с грозовыми просверками. Тая уже махала снизу рукой, что-то сердито крича.
      Велька перегнулся через ограждение мостика:
      – Сейча-ас! Я уже иду-у-у!
      – Не слышит. Отсюда вообще ничего не слышно. Ладно, Вель. Встретимся еще. Может быть…
      – Обязательно!
      Скомканно попрощавшись, мальчишки побежали на перрон. Велька с Таей сели в последний вагон, ватага эмка-ушников – во второй.
      В вагоне Велька уселся на обитый алым бархатом диванчик. Тая устроилась напротив: по движению поезда, чтобы голова не кружилась. Глаза ее слипались.
      – Спать хочу, – пожаловалась она. – Словно по магазинам день отбегала… Разбудишь, ладно?
      – Ага.
      И девочка свернулась калачиком, засыпая. Велька перегнулся через столик и осторожно коснулся ее волос. Теплые и пушистые, словно котенок. Тая сквозь сон улыбнулась.
      Под брюхом «Дракона Огня» загудело, словно в печи. Силовые поля налились мощью; затрещали искры, и стекла потемнели, спасая пассажиров от яркого света.
      «Дракон» отправлялся в путь.
      Этот момент Велька ужасно не любил. В животе бурчит, глаза закроешь – уносит Тара знает куда… Поезд разгоняется до чудовищных скоростей; не будь нулификаторов инерции, перегрузки размазали бы пассажиров по сиденьям. А так ничего. Вон тетка… отрастила пять подбородков, и хоть бы хны. Курицу на столе разложила, блины, мисочку с салатом. Обедать будет.
      Велька отвернулся. Муть за окном рассеялась: поезд набрал нужную скорость, и силовые поля вышли на рабочий режим.
      Теперь можно и в окно посмотреть. Пока не начался океан, пейзажи – закачаешься! Вон сопки плывут под вагонами ленивыми китами. Бережно, словно ребенка, передают друг другу тень «Дракона». А если смотреть через весь вагон, сквозь блистер можно увидеть, что творится сзади. Там струна пути уносится вдаль, горя в лучах вечернего солнца. Тает город, пожираемый ненасытным горизонтом.
      Девочка что-то пробормотала сквозь сон. Между сиденьями тянуло сквозняком, и Велька снял китель, чтобы укрыть ее. Та поджала ноги, сворачиваясь калачиком.
      Что-то звякнуло. Из кармана кителя свисала, раскачиваясь, цепочка. Метка, копия, высверленная пуля… Мальчишка потянул стальную змейку. Та уютно устроилась в ладони.
      Вот еще одна загадка. Сколько их скопилось за сегодняшний день? Шпионка на вокзале, Тайкин отец-команидор (в том, что именно он встречался с Намсой, Велька не сомневался), черная метка…
      И планы Велькины – кувырком. А может, и вся его жизнь… Правда, по этому поводу мальчишка почти не беспокоился. Сердце подсказывало, что на Лувре он если и задержится, то очень ненадолго.
      До прибытия на Остров дел не оставалось. Велька достал книжку и стукнул по значку-закладке. Открылась страница с заглавием «Страна героев».
 
      «После открытия доминионов людям пришлось несладко. Кинкары, как это у них водится, попробовали новую расу на прочность. В учебники эта война вошла как Вседоминионная Освободительная.
      С помощью других рас кинкаров удалось разгромить. Но прошло чуть больше полувека, и люди проиграли «Холодную войну» недавним союзникам. Из доминиона прэта пришла молодежная мода на ожирение. Асуры «подарили» людям свой уголовный жаргон.
      В ответ поднялась волна ксенофобии – бессмысленная и беспощадная. По доминиону рыскали вооруженные кликуши, отыскивая тех, кто в прошлой жизни принадлежал к иной расе или кому предстояло родиться в чужом доминионе. Повсюду гремели лозунги «Понаехали тут» и «Доминион – людям».
      Вселенная человека агонизировала. Чужаки теснили людей, понемногу подчиняя их своему влиянию.
      Расклад сил изменила случайность.
      Крохотная пинасса людей «Туранга Лила» потерпела крушение. Экипаж снял пролетавший мимо крейсер асуров. И так получилось, что капитаны кораблей Николай Макиавелли и Ньяша Убсаланг подружились. Асури пригласила человека в гости. Так Николай оказался первым человеком, посетившим планету асурского доминиона.
      Однажды, гуляя по городу, Николай наткнулся на точную копию земной пятиэтажки.
      – Двести пятьдесят тысяч сто двадцать восьмая кровью Ньяша Убсаланг, – повернулся он к спутнице. – Что это за здание?
      – Зови меня просто – могущественный гигант крови Убсаланг, котик, – откликнулась та. – Хочешь взглянуть поближе?
      – Был бы рад.
      – Тогда пойдем.
      На крыльце пятиэтажки играли дети. Девочка в красном платьице баюкала плюшевого сегментолапого муравьеда. Синелицый мальчуган копошился ступенькой ниже, связывая шнурки на девочкиных ботинках. Маленькая асури не протестовала: ей было интересно, сколько получится узелков.
      Рядом играли другие малыши. Двое близнецов (один желтый, другой оранжевый) возились с увеличительным стеклом. Огненное пятнышко скользило по бетону, оставляя после себя дымную струйку. Приглядевшись, Николай понял, что асурята заняты важным делом. Девочку пытался ужалить скорпион. Насекомое несколько раз начинало ритуальный танец убийства, но, едва оно сцепляло клешни над головой и делало сальто, мальчишки прижигали его лучом. В воздухе стояла едкая вонь паленого хитина.
      – А мы с папой вчера реблягу-ашку ели, – сказала вдруг девочка. – Большущую! Как от того дома до садика.
      – Врешь, – без энтузиазма отозвался желтый.
      Скорпион сделал первое сальто, второе и принялся вертеться с широко расставленными клешнями.
      – Сам врешь! Она тыщу милионов лет на помойке тухла.
      – Ирсигу – врушка, тетя непарнокопытного бородавочного тапира! Нос – кулинарное изделие с творогом!
      – Сам с творогом! На ней была тыща миллионов опарышей!
      – Ты до тыщи милионов считать не умеешь!
      – А вот умею! Умею! Меня папа научил! Раз, два, три, пять, восемнадцать…
      Оранжевый отобрал у брата стекло. Скорпион как раз готовился к финальному броску.
      – …тридцать четыре, восемнадцать…
      Желтый заткнул руками уши:
      – Не умеешь! Не умеешь! Не слышу ничего!
      Девчушка засопела. Нижняя губа ее выпятилась и задрожала:
      – А ты, а ты… А мой папа кровее твоего!
      – Врушка! У тебя нету папы!
      Пнув растерявшегося скорпиона, девочка бросилась в драку. О связанных шнурках она забыла и кубарем полетела с крыльца.
      – Нету! Нету! – кричал желтый, уворачиваясь от девочкиных зубов. – А-а-а-а! Ня-ань, чего Ирсигу-у куса-а-ется!
      – У меня тыща милионов папов! А тебя иглокожий топотун проглотил и выплюнул!
      Женщины асуров с рождения сильнее мужчин. Пацаненку пришлось бы несладко, не вмешайся няня.
      – Прекратить немедленно! – Над детьми выросла огромная четырехрукая тень. – Ирсигу, Номченг, Лабсанг! Почему сидите на одной ступеньке?
      Няня растащила детей и усадила каждого на своей высоте. Синелицый оказался выше всех, на следующей ступеньке – оранжевый, затем Ирсигу. Забияка желтый оказался внизу.
      – Я – первый кровью, – обрадовался синелицый. – Меня все знают!
      Послышался звук затрещины. Няня стянула хвастуна вниз и вновь принялась пересаживать детей. Теперь выше всех оказалась Ирсигу. Няня сделала южное лицо:
      – Чтоб я этого непотребства больше не слышала! Поняли, червяки?
      Дети испуганно притихли:
      – Мы поняли, высший предел Урайам Байагу.
      – Повторяйте за мной: шестилапый мускусный оцелот сдох. Кто слово скажет, получит лишь невкусную колючку от хвоста.
      – …колючку от хвоста!
      – А теперь брысь, червячата. Наловите куколок древесного жука на ужин. И следите, чтобы он не отложил вам яйца в глаза и ноздри. Иначе вы станете последними кровью и никто вас не станет любить. И у вас никогда не будет мам и пап. Поняли?
      – Да, высший предел няня!
      Асурята разбежались по двору. Няня почтительно склонилась перед Ньяшей:
      – Двести пятьдесят тысяч сто двадцать восьмая кровью Ньяша Убсаланг, гляжу в небо. Уф, сорванцы! Что привело вас сюда?
      – Встань, пятьсот миллионов девятьсот тридцать три тысячи сорок шестая кровью Урайам Байагу. Со мною гость без числа крови. Его имя – человек Николай.
      Урайам посмотрела на Николая с сочувствием:
      – Гость без крови… Вы хотите осмотреть интернат?
      – Если можно, пятьсот миллионов девятьсот тридцать три тысячи сорок пятая кровью Урайам Байагу.
      У асуров чем меньше число крови, тем лучше. На щеках нянечки вспыхнул румянец:
      – Проказник! Сорок шестая, а не сорок пятая! – Няня смущенно спрятала взор. – Ах, высший предел Ньяша, – воскликнула она мечтательно, – кого вы привели сюда? Этот юноша учтив и образован, как скальный геккон Савицкого.
      – Это комплимент, – шепнула Ньяша человеку, – благодарите. – И добавила громко: – Высший предел Николай – лучший из людей. Его слова заставляют меня трепетать, подобно бабочке, в которую паук впрыснул порцию ядовитой слюны с желудочным соком.
      – Весьма польщен, – пробормотал Макиавелли, кланяясь.
      Няня взяла его под руку:
      – Пойдемте, человек, я покажу вам интернат. Он предназначен для детей с расовым несовершенством человека Бедные малыши!
      – Расовым… как вы сказали?..
      – Несовершенством. Малышам предстоит родиться людьми – самой презираемой расой во вселенной.
      – А как вы это определяете?
      Няня посмотрела на человека с удивлением:
      – Это же очень просто!
      И в нескольких словах объяснила как. Здесь мы эту теорию приводить не будем – она общеизвестна. Интересующихся отсылаем к двадцатитомному труду академика Преображенского «О введении в некоторые аспекты расового реинкарнационного полиморфизма в применении к дискретной модели Убсаланг-Преображенского».
      – А вот, кстати, интернат для детей с расовым несовершенством прэта.
      За сетчатым забором желтел песок. Валялись сброшенные в кучу игрушки: плюшевые уховертки, игрушечный автомат с плазменным подствольником, куклы, голографические кубики, аппарат для раздачи пиццы и мороженого. Из кучи выглядывали любопытные детские глазенки.
      – Это Римпоче, сын величайших кровью. Ребенок весит в шесть раз больше, чем положено для его возраста, и до сих пор не умеет говорить. Видите папку с картой рождения?
      На всякий случай человек кивнул.
      – Это история болезни. И он ее спер! Представляю, какой бардак у них с документацией.
      Няня хотела добавить что-то еще, но послышался детский рев.
      – Святая бабочка! – охнула Урайам. – Это, наверное, Лабсанг. Он никогда не отрывает уховерткам головы перед тем, как есть.
      Асури убежала. Николай прислонился лбом к сетке забора. Будущий прэта смотрел на него испуганными глазенками.
      Вот она великая тайна рождений… Чтобы оставаться человеком, не нужно вести праведную жизнь. Молитвы и политика партии тоже ни при чем. Если верить Ньяше, все дело в честолюбии. Пока человек ищет славы и подвигов, он остается человеком.
      Кто-то подергал его за штанину, отвлекая от растерянных мыслей. Николай опустил взгляд и увидел Ирсигу.
      – Дядя, – сказала она, – а ты, что ли, мой папа?
      – Нет, малышка. – Николай присел на корточки, с любопытством глядя на кроху. – Но твой папа скоро приедет за тобой.
      – Вот и я говорю: зачем ты мне? У меня тыща милионов папов, – сообщила она с гордостью.
      – Поздравляю.
      Ирсигу потрогала Николая под мышкой:
      – А тебе, что ли, пятнистый бородав руки откусил?
      – Нет. Я таким родился.
      – Бедненький! Знаешь что?.. Укради куклу у Римпоче. Будешь моим папом. А где перелезть забор, я покажу.
      Порой судьбы доминионов зависят от маленького безрассудства. Капитан мог отказаться – и раса людей медленно угасла бы, задавленная чужаками. Но Николаем вдруг овладело бесшабашное настроение. Он перемахнул через ограждение и двинулся к Римпоче.
      – Извини, парень. У тебя слишком много игрушек. Вряд ли ты успеваешь играть всеми.
      Под отчаянный рев малыша Макиавелли вытащил из • кучи уродливую куклу. Заодно прихватил историю болезни с картой рождения малыша. Пригодится для земной науки, решил он.
      При виде куклы Ирсигу чуть не задохнулась от счастья.
      – Здоровски! Ты лучший папка на свете!
      И умчалась, прижимая куклу к груди.
      – Мой папка – герой! – кричала она. – Он человек! Из земли героев!
      …Никто и знать не знал, что в тот миг свершается чудо и судьбы вселенной решает кроха-асури.
      Слова эти стали пророческими.
      Ирсигу подарила человечеству расовую идею.
      Быть доминионом героев непросто, и люди с честью несли свое предназначение. Не матрешечники и горлопаны, но герои труда, науки, искусства. Во время Первого Асурского конфликта линкор «Паллада» остановил вражескую армию одним лишь славным именем своего командира. Асурский адмирал отказался сражаться с легендой».
 
      Тая уже проснулась и сонно ежилась от холода. Берсальерский китель сполз к ногам девчонки.
      – Это ты меня укрыл? – Она зябко натянула китель на плечи. – Спасибо.
      – Не за что, – буркнул Велька. Цепочка высыпалась из его ладони на столик. Звенья щелкали, словно речные камешки. – Яри сказал, будто ты знаешь, что это.
      – Ага. Откуда это у тебя?
      – Яри дал. Только она не настоящая… Дубликопия. Яри говорит, что это черная метка, вроде пиратской.
      – А-а, как в «Острове сокровищ»… – протянула Та разочарованно, – Да, Тилль здорово влип.
      – Расскажи.
      Та потянула колени к подбородку. Челка упала ей на глаза, и девочка сдула ее краешком рта.
      – Дурацкая на самом деле история… Наш корпус, ну ты знаешь, с прошлого века носит имя Кассада. А месяц назад Кобрик… ой, извини! – Кобаль Рикардович…
      Услышав прозвище отца, Велька хихикнул. Тая вздохнула:
      – Извини… Я все время забываю.
      – Не бери в голову. Я бы его еще и не так обозвал. Ну, и что он?
      – Решил переименовать корпус. Чтобы имени Абеля Шепетова, твоего брата. Ну, в смысле, у нас собственный герой, зачем чужие?
      Велька помрачнел. Опять этот братец… Биографию Мартина Кассада мальчишки Острова знали наизусть. В него играли, ему посвящали стихи на утренниках, к подножию его памятника приходили молодожены. Во время Второго Асурского конфликта пехотинец Кассад в одиночку остановил роту асурских штурмовиков. Выигранное время позволило жителям Виттенберга бежать с Лувра.
      Чем же знаменит Абель, никто не мог толком объяснить. Нет, в подвигах его не было недостатка. Вот только выглядели они как-то неубедительно. Или же Велька просто ревновал?
      – Кобрика приструнили, конечно, – продолжала девочка. – Все-таки традиции, славное имя, то се… Кассад ведь настоящий герой, не то что…
      Та зажала рот ладошкой.
      – Рассказывай, – вздохнул Велька. – Честно, у меня очень плохие отношения с семьей.
      – Ясно… Так вот, в четверг к нам прилетал Кассадов праправнук. Устроили парад, и он нам подарил эту пулю. Представляешь?!
      – Угу.
      – Угу-угу! – передразнила Та. – Это же последняя пуля! Мартин ее для себя берег, а она счастливой оказалась. Он ее потом всю жизнь на цепочке носил как талисман.
      Это Велька тоже помнил. Второй Асурский конфликт закончился быстро. Неугомонный герой сменил пару десятков профессий, несколько раз женился, участвовал в освоении пяти планет. А в шестьдесят лет поставил рекорд Цвер-гии-1 по квадритлону.
      Говаривали, что удачей своей он обязан пуле-талисману.
      – Пулю отдали на хранение Тиллю: у него лучшие показатели в корпусе. А вечером его эмкаушники избили. И талисман отобрали.
      Велька присвистнул:
      – Дела… А Яри? Он что, тоже там был?
      – Тилль говорит, его вшестером лупили.
      Велька замолчал. Шестеро на одного – это не шутки. Не верилось, правда, что Яри – честный до принципиальности Яри, друг с детсада – во всем этом замешан. Но тут уж не поспоришь…
      – Жалко парня, – протянул он. – Его ж попрут из корпуса.
      – Может, и не попрут. Пропажу-то пока не заметили.
      – Не заметили? – удивился Велька.
      – Ну, да. Парады, соревнования, самодеятельность всякая… Кобрик о талисмане и не вспомнил. Вообще по четвергам, когда синоптики небо чистят, он сам не свой становится. Не всегда – где-то раз в месяц. Чудно-ой! Тилль отрапортовал, что пуля в целости и сохранности, никто и проверять не стал.
      Это ни в какие ворота не лезло. Велька не считал себя особенно правильным: в берсалъерке и в самоволки ходил, и дрался порой, но чтобы вот так наплевать на реликвию корпуса?.. Странно, очень странно. Да и рассеянность отца по четвергам стоило запомнить.
      – Вы, значит, засаду устроили, чтобы амулет отобрать?
      – Ага. Только не вышло. Из-за тебя между прочим, – сердито добавила девочка.
      «Вы, Велетин, обладаете уникальной способностью всюду появляться не вовремя», – эхом отозвался отцовский голос.
      Велька насупился.
      – Яри – мой друг. И впятером на одного – нечестно!
      – Да знаю я… Вель, ты извини, пожалуйста! Я все время что-то не то говорю. Прости, да?
      – Хорошо. А Тилль – он как?
      – Да никак. Ты ж его видел с нами: темненький такой, сумрачный. Глаза как у лани.
      Велька сразу вспомнил, о ком говорила Та. Щуплый мальчишка, весь какой-то сжатый в комок.
      И Яри он пинал с особенным ожесточением.

      «Дракон Огня» прибыл на Остров ближе к вечеру. В воздухе плавился аромат сирени; скальная роза тянула сквозь облупившуюся решетку сада жадные лапы ветвей. От каменных стен Шатона веяло запоздалым жаром.
      На гаревой дорожке сада стоял офицер. Синий муар играл на ткани мундира, закатное солнце кололо глаз, отражаясь от серебряного эполета. Звездочек на штаб-офицерском эполете не было. Полковник, значит. Тайкин отец.
      – Та-ак. – Девочка прикрыла глаза ладонью. – Ваша треуголка, сэр! И как же мы пройдем?
      Полковник явно кого-то ждал. Позицию он выбрал очень удачную: никто не мог проскочить мимо него незамеченным.
      Велька огляделся. Неподалеку играли мальчишки: круглоголовые, смешливые, всем лет по десять-одиннадцать. Все в кадетской форме, в фуражках, только без погон и кокард.
      Приготовишки.
      – Ребята, – позвал Велька, – только тс-с!.. Вы нам поможете мимо Аленыча проскочить?
      – Тайком?
      – Ну.
      Пацаны переглянулись.
      – А я вас автомат разбирать научу, – быстро добавил Велька. – И чистить дам.
      – Автомат?! Круто! – Мальчишки восторженно переглянулись. – А что надо сделать?
      Берсальер объяснил. Малыши захихикали.
      – Ну, бегом! – напутствовал он их, а сам взял Таю за руку. – Пошли. Сейчас Аленычу не до нас будет.
      Мальчишки нырнули в кусты. Один из них выскочил перед полковником и лихо откозырял. Тот хмуро ответил на приветствие. Едва он опустил руку, как выскочил второй пацаненок, за ним третий. Приготовишки не настоящие кадеты, но приветствовать офицеров должны по уставу. И те обязаны им отвечать.
      В это время к воротам сада подъехал автомобиль. Торопливо откозыриваясь, Алексей Семенович бросился ему навстречу.
      – Дылда приехала, – удивилась Тая. – Что ей здесь надо?
      Этот вопрос и Вельку интересовал. Зачем асурской шпионке приезжать в кадетский корпус? Что она ищет? Ей в Виттенберг надо, там архивы, правительство! Или в Северину, где секретные заводы.
      Странно это…
      Пока Алексей Семенович любезничал с Майей, Велька и Тая проскользнули в Шатон. Дежурный офицер изучил Велькины документы, связался с начальством и хмуро кивнул:
      – Проходите. Майор Лютый вас уже ждет.
      – Кто-кто?
      – Замповос наш, Лютый Михаил Уранович. Тебе, парень к девяти дьяволам отправляться, так что ни пуха.
      – К черту.
      У Вельки екнуло в груди. Замповос – мужик въедливый. Политическая грамотность, расовая терпимость (или нетерпимость – это уж как повернется), моральный облик гражданина доминиона – все в его ведении. Новому кадету с ним не встретиться нельзя. Но Велька-то рассчитывал сперва переговорить с отцом.
      – Во влип… – помрачнел он.
      – Ничего, выкрутишься. – Тая погладила его по плечу. – Удачи, Вельчик!
      И Велька отправился к девяти дьяволам, в кабинет номер «99».
      В приемной девяти дьяволов он оказался не один. На кожаном диване сидел мальчишка. Щупленький, узколицый, с испуганными черными глазами. Уши трогательно лопушились под фуражкой.
      – Привет, Тилль, – стараясь выглядеть беззаботным, бросил Велька. – МУ у себя?
      – Кто?..
      – Ну, этот… начповос.
      Пацан уткнулся взглядом в носки своих ботинок. Велька пожал плечами. Этого он никогда не понимал. Старшие офицеры, они, конечно, страшные, но здесь-то, в приемной, чего дрожать?
      Однако беспокойство Тилля передалось и ему. Давя предательский холодок в груди, он шагнул в кабинет.
      – Господин майор, – вытянулся в струнку, – курсант Велетин Шепетов по вашему приказанию прибыл!
      Сидящий за столом офицер поднял глаза. Вот так сюрприз! Начповосом оказался «хилый человек номер раз». Тот самый, от которого Велька неудачно сбежал когда-то в подземные ходы Шатона.
      – «Пикачу» прибывает, – без энтузиазма отозвался «хилый», – к барышням в интересные места. А курсанты… – он ненадолго задумался, – да, курсанты тоже прибывают. Но как именно?
      – Бодро. С готовностью служить доминиону.
      Такого майор не ожидал:
      – Верно, курсант. А еще – дисциплинированно, без нарушений злостного хулиганства. – И добавил: – Давай направление. Сейчас с делами закончу, будем разбираться, – и кивнул в сторону табурета-вертушки.
      Велька отдал бумаги и уселся на табурет.
      За окном сгущались сумерки. Двое кадетов перетаскивали вещи: нуль-саквояжи, зип-контейнеры и гипербаулы со встроенными холодильниками. В траве стояла огромная клетка с неприятной на вид бородавчатой тварью. От нее мальчишки старались держаться подальше.
      – Ну-с, Шепетов, – наконец сказал майор, – докладывай. Все как есть, без фактического утаения.
      – А что докладывать?
      – Сам знаешь что. – «Хилый» пошелестел разложенными на столе бумажками. – Вот на тебя рапорт. Путаный, дурацкий, но – рапорт. И разбираться с ним придется мне.
      Дверь в кабинет была плотно прикрыта, но Вельке показалось, что спину обдало холодом. Как это иногда случается с мальчишками, он занервничал и оттого выбрал не самую удачную манеру для общения.
      – Ну, и что там пишут? – с растерянной улыбочкой поинтересовался он.
      – Пишут?.. Нехорошее пишут. Драка с патрулем, пишут, неуставные отношения с юнгами. Девицы-мамзелечки, карусель с мороженым. Ты, брат, у нас совсем как об стенку будешь… как его?.. Дуб. Понимаешь?
      Майор перегнулся через стол. В зрачках его Велька увидел свое отражение: маленькое, скрюченное, невыразимо жалкое.
      – А еще пишут про драку с патрулем. При отягчающих, заметь. Вот заключение ФЭДа, – он подцепил ногтями листок пластика, – пять лет исправработ. Что скажешь?
      – На самом деле…
      – Молчать! – Майор поджал губы. – Дело твое, парень, совсем хана. И лучше тебе не борзеть. В данный момент я твой лучший папа, мама и подружка. Понимаешь?
      Велька не понимал. «Дохлому» пришлось объяснить поподробнее:
      – Твое спасение, чтоб тебя в корпус приняли. Тогда все сладится: ты – гражданин Лувра, у тебя права и обязанности. Вот смотри, – он пошелестел бумажками, – патрульные не представились, гражданочку какую-то плетью пригрели. Несовершеннолетнюю. Ты сопротивление оказал, все путем. А можно ведь по-другому глянуть. – Он перевернул лист. – Вникаешь?
      Велька кивнул.
      – Так что давай, курсант, содействуй. Как говорится, служи доминиону.
      – В чем содействовать?
      – В чем, в чем… Вот тебе лист бумаги, пиши. Кто, с кем, как, куда, зачем. Ты же не один там был. Патрульные говорят, вас целая шайка околачивалась. Наши ребята, из корпуса. Что тебе за всех отдуваться?
      Все стало кристально ясно и понятно. Мальчишка набычился:
      – Не буду.
      – Что значит «не буду»?
      – Стучать не буду. Доминион людей – это доминион людей чести. Мне с этими ребятами, может, завтра штурмовать кинкарские звезды смерти!
      – Говоришь, звезды смерти? – «Дохлый» хмыкнул и срифмовал неприлично. – Ох и дурак ты, парень… Ох, дурак! Думаешь, тебя батя отмажет?
      Велька гордо отмолчался. Именно так он и думал.
      – А вот хрен тебе. Все здесь по моему слову делается. И корпус этот у меня вот где. – Майор сжал кулак. – Последний раз спрашиваю: да или нет?
      – Нет.
      – Ну, как знаешь. Пойдем!
      – Куда это? – дрогнувшим голосом спросил Велька.
      – К бате твоему пойдем. И светит тебе, соколик, штраф-дом казенный. Ты у меня в невесомости тачками с тяжелой водой обтаскаешься. Молекулы кремниевые вручную сортировать будешь. Вспомнишь, как майор Лютый к тебе с душой, а ты ему в душу с нужниковым высокомерием.
      Лютый поднялся из-за стола:
      – Прошу, кадет Шепетов!
      Судя по тону, каким была произнесена его фамилия, Велька понял: «хилый» давно и безуспешно копает под отца-генерала.
      Майор выглянул за дверь, поднял с дивана кадета, и они отправились к начальнику корпуса: Лютый впереди, Тилль – рядом. Велька плелся сзади, чуть поотстав.
      Интуиция подсказывала, что вперед рваться не стоит. Чем ближе они подходили к кабинету генерал-майора, тем явственнее становился запах опасности.
      Запах этот Велька хорошо помнил. С ним связывались подземелья, «команидор» и рокочущие нотки в голосе Намсы.
      Запах старой змеиной кожи.

      Лувр, Версаль и Креси в незапамятные времена открыл капитан Лаперуз. Он-то и дал им ласкающие слух французские имена. Но – судьба-индейка – знаменитым он стал совершенно по иной причине.
      Когда за великие заслуги перед доминионом Лаперуза награждали орденом Святого Кука, произошел конфуз. Празднество происходило в Михайловском дворце на орбите Земли. Император доминиона Филипп Экспансионист протянул первооткрывателю церемониальную чашу сидра. В этот момент сломался генератор гравитационного поля. Во дворце установилась невесомость.
      Лаперуз не растерялся. Демонстрируя французскую живость характера, он вытряхнул из чаши сидр. Жидкость немедленно собралась в шар и поплыла к потолку. Оттолкнувшись от пола, знаменитый капитан воспарил следом за ней. Прикоснувшись губами к шару, он сделал глоток. Зрители по всему доминиону взорвались аплодисментами, приветствуя находчивого героя.
      В этот момент генератор вновь заработал. Лаперуз полетел в толпу сановников. Сидр же пролился, забрызгав парадный мундир императора. Так возникло выражение «пролив Лаперуза», означающее неприятную и опасную ситуацию, возникшую по чьей-либо халатности.
      Глядя на даму, сидящую у его стола, генерал-майор Шепетов слышал крики чаек и шелест волн. Пролив Лаперуза предстал перед ним во всей красе.
      Даму эту Велька и Та узнали бы с первого взгляда. Высоченная, круглолицая, в платье пыльного монашеского бархата. По рукавам бьют рыжие стальные отсветы; нос с той характерной горбинкой, что бывает у ангелов и стерв. В кабинете Шепетова гостья чувствовала себя полновластной хозяйкой. Ни генерал, ни Таин отец, полковник императорского москитного флота Алексей Семенович Багря, ничего не могли с этим поделать.
      – Итак, – начал Шепетов, – вы – Майя Утан. Прибыли на нашу планету инкогнито с туристическими целями. Я ничего не путаю?
      – Все так, господин генерал. Но цели не туристические. Я иду путем бабочки – беззаботной и опасной.
      Шепетов вздохнул:
      – Здесь, – ткнул он в экран информатора, – ничего не говорится о прибытии асури. Просто Майя Утан. Ваш облик почти неотличим от человеческого. У вас две руки, светлые волосы и белая кожа. Значит ли это, что вы скрываетесь от спецслужб нашего доминиона?
      – Мой облик… – Майя поднялась из кресла и прошлась к окну. Полковника обдало тонким ароматом клементисов и барской розы. – Вы задели свежую рану, господин генерал. Скорблю.
      Последнее слово прозвучало как «сикораблю». Обычно незаметный акцент в речи асури становился явным в минуты сильного душевного волнения.
      – Смотрите, генерал. И вы, командор, – (команидор!). – Асуры почтили вас великой честью.
      Она сбросила бретельку платья и приспустила ткань, обнажив грудь. На круглом плече вспыхнул солнечный блик. Татуировка из спирально закручивающихся языков огня разбегалась по груди, начинаясь от коричневого соска и уходя к животу и горлу. Майя подняла руку. Чуть ниже подмышки розовел длинный шрам.
      – Этот шрам… – нерешительно начал генерал.
      – Эта татуировка! – обозлилась асури. – Я титан крови, Майя Намсара Утан. И пусть ваши языки обрастут чешуей почтения. – Она с достоинством натянула бретельку на плечо. – Немногие асуры могут тягаться со мной числом крови.
      – Смотрю в небо, титан Майя. Но если вы на Лувре незаконно, то я обязан известить власти.
      – Уже нет, Кобаль. – Алексей Семенович протянул письмо, которое до этого вертел в руках. – Власти извещены. Вот послание от нашего покровителя по лувро-версальским делам. Он велит оказывать госпоже Утан всяческое содействие.
      – Даже так? Это меняет дело.
      Это действительно меняло дело. Жизнь на пограничных планетах сложна. Из дыры, ведущей в чужой доминион, в любой момент может вынырнуть вражеская эскадра. Пираты, путешественники, терпящие бедствие корабли, технологический мусор чужих рас… По политическим причинам возле «дыр» запрещается держать крупные флотилии. Также запрещено строить военные базы и развивать пограничные миры выше индекса «18». Поэтому «пограничники» живут как бог на душу положит.
      Луврианам и версальцам бог положил переправлять контрабанду «из асуров в кинкары». Для людей она не представляла ни малейшей ценности. Ну что такого ценного в куче глины? И чем полезна вонючая жидкость, по цвету и запаху напоминающая болотную воду? Поди догадайся, что первое – это боевые и бытовые гаджеты, которые кинкары встраивают в свои глиняные тела, а второе – мощный наркотик, без которого невозможно поклонение Вселенскому Предателю? Транзит контрабанды приносил огромные деньги, в которых губернатор Лувра имел долю. И терять ее он не собирался.
      – Что ж сударыня, – генерал-майор отложил письмо в сторону, – коль так, изложите ваши затруднения.
      – С удовольствием, – отозвалась асури. – Дело в том, что пятнадцать лет назад в Доме Севера произошел прискорбный инцидент. Исчез Урсалай Норбу, высочайший крови. Тело обнаружить не удалось. Все его записи также пропали.
      Шепетов помрачнел. Дом Севера – цитадель научных изысканий асуров. Влезать в дела, касающиеся асурских тайн, опасно. Особенно если живешь в пограничном мире.
      – Вы боитесь! – рассмеялась Утан, глядя на его лицо. – И правильно делаете. За тайны, которыми обладал Норбу, можно уничтожить всю вашу планету. Но никто не станет подсылать к вам наемных душителей. Мне просто надо выяснить кое-что.
      – Говорите.
      – Последним мудреца видел известный вам асур. Некогда он прилетал на Лувр, чтобы привезти зерно портала, я правильно говорю? Речь идет о Намсе. Мы считаем, что именно он расправился с великим мудрецом. Мне следует допросить Намсу, чтобы выяснить кое-какие подробности.
      – Бог мой! – Полковник достал из кармана платок и вытер шею. – Но ведь Намса мертв. Я сам, помнится… Да, он мертв уже пять лет!
      – Путь бабочки извилист и непредсказуем. Асуры, дорогой мой команидор, знают способы разговорить даже мертвого. Намса здесь, с нами. Он живет в облике дакини.
      Шепетов и полковник Багря переглянулись. Дакини… Среди людей ходит множество преданий о привидениях и полтергейстах. Но они ни в какое сравнение не идут с историями о жутких дакини – духах-полпути.
      Не выполнивший своего предназначения асур впадает в своего рода анабиоз. Он высыхает, покрывается пылью; дух его болтается рядом с брошенными останками, жалуясь на судьбу. Но если дать дакини возможность довершить начатое, он оживет.
      Асуры своих дакини очень не любят. По асурским законам дух-полпути полностью дееспособен. Один скряга очень не хотел оставлять наследникам свои миллионы и поэтому перед смертью пригласил колдуна, чтобы тот превратил его в дакини. Говорят, дух этого асурского Гобсека до сих пор томится в банковских базах. И бухгалтеры, вечерами подбивающие баланс, вскрикивают от ужаса, видя на экране искаженное жадностью лицо.
      – Вы хотите сказать, что где-то на Острове болтается неприкаянный дух асура?
      – Не на Острове. Намса здесь, в подземельях Шатона. Я чувствую его.
      – Час от часу не легче. – Полковник вновь вытер шею. – Говорил же прохвосту: сходи утопись! Паскуда асурская.
      – Теперь вы видите, что мы нужны друг другу. Не бойтесь. Я допрошу опозоренные киноварью кости Намсы, а потом заберу их с собой. Но если вы попытаетесь мне помешать…
      Кобаль Рикардович понял без слов. На территории корпуса – труп асура. Дакини? Помилуйте, это еще хуже. Значит, люди держат в заложниках привидение чужой расы. По межрасовым законам это может привести к оккупации Лувра. И вряд ли император станет защищать контрабандистов.
      – Что же вы хотите?
      – Мне нужно место, где я могла бы остановиться. Желательно неподалеку. Желательно в самом высоком здании Острова – я важная крачка. Та башня, что виднеется из окна, вполне подойдет.
      – Это мой дом, – заметил полковник. – Что ж, так даже лучше. Титан крови Майя Утан, буду рад видеть вас своей гостьей.
      – Это не все. Намса лежат недалеко от портала, а значит, мне потребуется…
      Договорить она не успела. Дверь распахнулась, и в кабинет ворвался человечек в грязно-зеленом мундире – толстенький, с поблескивающим от испарины лицом. Майя вполне могла принять его за своего соотечественника: гость так жестикулировал, что казалось, будто у него четыре руки, а багровому цвету лица позавидовали бы записные асурские модницы.
      – Кобаль Рикардович! – с порога закричал он. – Разрешите войти?
      Был, был грешок у Лютого – без доклада входить. Генерал взвился:
      – Ты что, майор, соображение потерял? Ты в борделе или где?!
      Майя прыгнула навстречу майору. В руке ее блеснула костяная игла.
      – Гос-с-с… – просипел тот. Пошатнулся и заскреб пальцами, пытаясь одернуть мундир. Из груди Лютого торчала мохнатая рукоять с желтым перламутровым когтем.
      – …подин гера…
      Впервые в жизни начповос позволил себе исказить звание вышестоящего начальника. Ноги его подкосились. Если бы Майя и Алексей Семенович не подхватили, майор так бы и упал на желто-золотой, цветов доминиона, ковер.
      – Ай-яй-яй, – протянула асури. – Какая непочтительность к высшим кровью. У нас за такое наказывают.
      – Твою мать! – выдохнул Кобаль.
      – Майя, ну зачем вы так? – огорчился полковник. – Мы бы ему выговор объявили… Поверьте, для него это куда страшнее.
      На лбу, щеках и ладонях Лютого раскрылись кровоточащие стигматы. Ранки набухали алыми бусинками; похоже, Майя успела нанести ему несколько ударов, отыскивая уязвимую точку.
      Призрак Лаперузова пролива стал явственнее. «Ну, губернатор, – думал Шепетов, – ну, сволочь… Сосватал дьяволицу!»
      – Сюда-сюда, вот так, – приговаривал тем временем полковник, усаживая безвольное тело в кресло. – Сейчас к окошку отвернем… вот так…
      К шуму моря в воображении Шепетова добавились вечерний бриз и прохлада волн. «Утопила, сука, – думал он с горечью. – Нет, но как возмутительно! Старшего офицера – жучьим когтем… На глазах у вышестоящего начальства!»
      И тут, словно довершая картину разгрома, в дверях послышался юношеский голосок:
      – Господин генерал! Ой… а что это вы делаете?!
      На пороге топтался кадет. Шепетов на славу Александра Македонского не претендовал, но учеников своих помнил. Это Тиллиен Брикк, гордость корпуса. Дисциплинированный, подающий надежды юноша, отличник учебы и боевой подготовки. Претендует на знак «ГПСД» первой степени…
      Претендовал.
      Майя отреагировала первой: стала так, чтобы закрыть майора от взгляда Тилля, и улыбнулась. Повинуясь незаметному пассу, Лютый дернулся, выпрямляясь. Кровь в ранках запульсировала сильнее, набухая ягодками костяники, чтобы потом растечься по лицу.
      Внезапно генерал-майор понял, что алые ручейки бегут не просто так, а разрисовывая кожу узорами. Пол-лица Михаила Урановича оплетал кровавый вьюнок: листья, стебли, цветы.
      – Мне показалось, – Тилль переступил с ноги на ногу, – что с господином майором что-то не так.
      – Нет, сынок, – отвечал майор, – со мной все в порядке.
      Глаза мальчишки сделались огромными и прозрачными. Таким голосом майор никогда и ни с кем не разговаривал.
      Майя положила Тиллю руку на плечо:
      – Ты ведь только что пришел, мой мальчик?
      – Да, сударыня.
      – И конечно же что-то слышал? Только говори правду.
      – А я никогда не вру, – ответил кадет. – Если быть совершенно точным, то я слышал леденящий душу крик господина майора. А еще странный свист, сударыня. Словно кто-то наносил удары асурской «паук-удавкой».
      – Великолепно. – Пальцы Майи, лежащие на горле мальчика, чуть сместились. – Ты, значит, знаешь, как звучит «паук-удавка»?
      – Да, госпожа. – В голосе Тилля звучала плохо скрываемая гордость. – В прошлом семестре у меня была пятерка по курсу «Оружие потенциального противника».
      Генерал-майор откашлялся и зачем-то полез в архивы. Видимо, вычеркивать кадета из списка.
      – Человеческий детеныш… Ты, наверно, мечтаешь о любви и славе?
      – О да, сударыня! И сейчас…
      – Тогда я поцелую тебя.
      Послышался звук поцелуя. И еще. А затем:
      – Какой у вас нечеловеческий разрез глаз!.. Ой, а почему вы так на меня смо… – и умолк.
      Майя присела в реверансе. Переливающийся рыжим и седым бархат платья разметался по ковру. Тилль неподвижно лежал у ее ног.
      – Вот и все, – объявила она устало. – Тайна соблюдена.
      – Впечатляет. – Полковник достал платок и вытер лоб. С отвращением посмотрел на мокрую тряпку и отбросил в сторону: – Госпожа Утан, не кажется ли вам, что двое человек за неполные сутки – это как-то…
      Фраза осталась неоконченной. Алексей Семенович и сам сообразил, что ляпнул не то. Двое за сутки – это много. А сколько в самый раз? Пятеро в неделю? Тридцать в год?
      Майя погладила мальчика по щеке:
      – Клянусь бабочкой, я не причинила ему вреда. Это всего лишь асурский гипноз.
      – А Михаил Уранович?
      – Тоже ничего опасного. – Майя подошла к татуированному мертвецу в кресле и оттянула ему веко: – В чем заключалась его работа? Надеюсь, не… – она помедлила, подбирая идиому, – ворочать тяжелые камни?
      – Никак нет. Он вел у нас политико-разъяснительную работу.
      – Значит, справится.
      Лютый дернулся и попытался встать. Майя мягко, но непреклонно усадила его в кресло.
      – От солнечных лучей его придется спрятать. Следите также, чтобы никто не ткнул его колышком. Список пород деревьев я предоставлю. – Майя стукнула Лютого по коленке, та дернулась с заметным опозданием. – Кормить его придется отдельно от других. Чем именно, объясню. А теперь… – Асури прислушалась.
      Из-за двери донесся неясный шорох.
      Приложив к губам палец – этот жест одинаков во всех доминионах, – она намотала на локоть «паучью удавку» и крадучись двинулась к порогу.
      – А теперь поговорим о наших тайнах.
      Резким движением Утан распахнула дверь.
      – Велька?! – воскликнул Шепетов. – Что ты здесь делаешь?!

      Собирались в спешке.
      На ходу скидывая платье, Лисенок убежала за кулисы. Ириней предполагал, что Лисенкин «дружок» – это юный прэта, голодный дух. Во всех пяти доминионах прэта считаются самыми терпимыми к чужакам. Их молодежь способна жить в симбиозе с представителями других рас. Да, это считается неприличным, но все же не возбраняется.
      «В жизни надо испытать все» – вот девиз прэта.
      Танечка загрузила на платформу клетки с уродцами. Пьяче настраивал канал передачи данных, чтобы транслировать нужные декорации прямиком на арену и не тащить их через весь дворец. Появилась Лисенок – румяная, пышущая здоровьем. За кулисами она успела переодеться в наряд Коломбины. Старое платье ей было тесно: «дружок» делал девушку чуть толще, а в таких делах «чуть» значит многое.
      – Ириней, – крикнула она, – выходи! Не вздумай бежать.
      – И в мыслях не было, сударыня.
      Плазменный водопад, отделяющий камеру от репетиционного зала, погас. Ириней спрыгнул на пол, с наслаждением выпрямляя спину.
      – Держись за меня, Север.
      Лисенкина рука удлинилась, обнимая узника. В объятии этом не было и намека на эротизм, но лицо Пьяче напряглось. Ириней давно подозревал, что актер также неравнодушен к своей напарнице. Вместе они отправились на главную арену.
      Карлицы госпожи Волопегеи (в просторечии «лолитки») толпились в закулисье, хихикая и злословя вовсю. Иринею они напоминали заросли потрепанных, отцветших одуванчиков на свалке. Шуршание балетных пачек, запах пота и крепких старческих духов. Вели себя «лолитки» пристойно: не визжали, заколками не тыкались. Трещали, правда, много, но с этим ничего не поделаешь.
      – Ириней, – Танечка потянула узника за рукав, – над чем они смеются? Я слушаю, слушаю и не понимаю. У меня что, чувства юмора нет?
      Ириней с грустью улыбнулся. Жить бы ей сейчас на Кавае… Болтать со сверстниками, гулять по кавайским горам в поисках веселых и совсем не страшных приключений. На аквапланах носиться над морем – чтоб знамя Порко Россо над головой, чтоб сражаться с невсамделишными пиратами без сожаления и пощады.
      – Это Версаль, Танечка. Не слушай балаболок, вот и все.
      Он покосился на Лисенка. В симбиозе с прэта девушка становилась чувствительнее и умнее, вырываясь из кавайской беззаботности. Анекдоты «лолиток» она понимала хорошо и оттого страдала.
      – Скажи, Ириней, – продолжала Танечка, – а там… у клетки… Ты хотел меня убить?
      – Нет, всего лишь добыть ключ. Мне бежать надо, понимаешь? Кинкарран должен быть разрушен.
      – Кинкарран? – Танечкин лоб собрался складками. Не сразу она вспомнила, что так называется столица кинкаров. – Я бы тебя отпустила, честно. Только вот Джиакомо боюсь…
      – А кто его не боится? – добавила Лисенок. – Сегодня финальный королевский показ, а это значит, что кто-то из нас умрет. Я знаю все номера Джиакомо. На всякий случай попрощаемся.
      Щель занавеса вспыхнула золотым. Взревели валторны и синтезаторы; лолитки, радостно гомоня, придвинулись к щели. Они оттеснили Марио, выпихнули бы и Севера с кавайками, если бы не Лисенок.
      – А ну умолкли! – прикрикнула на них кавайка. – Заколки спрятать! Увижу, где блеснет, разбираться не стану. Будете танец маленьких пингвинят танцевать.
      Лолитки притихли и расступились. Север выглянул в щель занавеса. Место ему досталось козырное. Отсюда можно было разглядеть все: и декорации на арене (обломанные колонны, хитросплетения движущихся тротуаров, радужные зонтики шапито), и выстроившихся рядами клоунов, и – самое главное – скучающих в ложе зрителей.
      В центре сидел сам Людовик XI – скучный мешковатый человечек с прилизанными волосами и совиным лицом. На груди его поблескивала цепь из иридиево-платинового сплава. Говаривали, что она выплавлена из эталона веса, хранившегося когда-то в Парижской палате мер и весов. Ириней знал, что это неправда: цепь была фальшивая, такая же фальшивая, как и звание Короля Солнца, будто бы купленное у землян за три планетарных бюджета. Однако на уголовников Версаля цепь действовала безотказно.
      По левую руку от Людовика сидел министр культуры – толстяк в расстегнутом на пузе военном кителе, с волосами, повязанными красным платком. Справа – пятнадцатилетний принц Даниэль. Тоненький, светловолосый, он словно выцвел под искусственным светом ламп. Ниже располагались соискатели-комедианты – Джиакомо, Мак-Лоун и госпожа Волопегея.
      – Ну, хорошо, – благодушно пробасил король. – Воспитанниц твоих, госпожа Be… Во…
      – Волопегея, сир.
      – Да, спасибо. Воспитанниц мы видели. К сожалению, они не пойдут.
      – Отчего же, сир?
      – Да так, госпожа Во… Вонг? – Король вопросительно посмотрел на советника.
      Тот помотал головой.
      – Жаль, что не Вонг… – Король нахмурился. – Дело в том, что балетная пачка до щиколоток – это не до колен и не до задницы. А у нас парень растет. Что ему на твоих перечниц глаза пялить?
      – Но ритуальные танцы… Вы не понимаете… – Волопегея растерянно огляделась. – Сир, господа! Освоение всех фигур требует больше сорока лет! Мы призреваем наших крошек двенадцатилетними!
      – Хорошо, спасибо-о! – Министр нетерпеливо похлопал в ладоши. – Двенадцатилетние… Вот двенадцатилетних и приводи. Следующий!
      Следующим по списку шел Мак-Лоун. Снежинки пудры кружились вокруг его лица.
      – Позвольте вам предложить «Торт-ческую фантазию», сир, – деловито начал он. – Пять тысяч клоунов-статистов, вьюга из семи тонн поп-корна, действие происходит на восьми различных планетах доминиона.
      – Соблазнительно. – Король раскрыл программку. – А вот тут написано: «Танзания, клоуны-людоеды. Зеленые, полные блаженства островки мороженого, вольготно расположившиеся в волнах диетического прохладительного напитка». Так?..
      – Совершенно верно, ваше величество.
      – Но какого напитка? Здесь прочерк.
      – Продакт-плейсмент не проплачен, сир. Но будьте уверены, за этим дело не станет. Разрешите начать?
      – Валяй.
      Мак-Лоун вытер лысину платком. На миг засияла розовым кожа, но ее затянуло рыжими кудрями. Мак-Лоун использовал запрещенные в доминионе нанотехнологии.
      – Маэстро! – крикнул он. – Зажмите увертюру! Чтобы не уворачивалась, сир, – с угодливой улыбкой обернулся он к королю.
      Тот кивнул.
      И грянула музыка. Десятки джамбо и турецких барабанчиков всполошили ритм. Монетным звоном встревали тарелки, скрипки жаловались на судьбу.
      Началось представление.
      Ириней скоро упустил и смысл, и сюжет действа – если что-то похожее вообще имело место. Представьте себе десятки, сотни, тысячи костяшек домино, одетых в разноцветные клоунские трико, в облаках пудры и многоцветии париков. Представьте, как они валятся, сшибая друг друга, толкают сверкающие шары и пружинки, взводят арбалеты и подбрасывают бутафорские яблоки. А еще закидывают друг друга тортами, оглушительно хохочут, читают скетчи и распевают бессмысленные куплеты. К своему удивлению, Север несколько раз уловил в какофонии голосов вполне приличные шутки. Господин Мак-Лоун брал массой и широтой интересов.
      Принц в ложе скоро заскучал. Он что-то выстукивал пальцем в лежащем перед ним блокноте; если бы кто-то заглянул мальчишке через плечо, увидел бы, что тот играет в морской бой с министром культуры.
      Мак-Лоуна била крупная дрожь. Он несколько раз оглядывался с умоляющим видом, но Король Солнца сидел с фанерным выражением лица.
      – М-да… – наконец вымолвил он.
      – И сколько, извиняюсь, эта монти-пайтовщина стоит? – брезгливо поинтересовался министр.
      Мак-Лоун написал на клочке бумажки число.
      – Вы с ума сошли! Это же четыре планетарных бюджета Земли.
      – Стать Королем Солнца вышло дешевле, – подтвердил Людовик. – Этого мы и к двадцатилетию принца не соберем.
      Краски отхлынули с лица Мак-Лоуна. Тени под глазами вытянулись черными стрелками, пуговицы вспухли комками сахарной ваты. Превратившийся в белого клоуна шоумен дрожащей ручкой протянул королю папку.
      – В-вот… пожалуйте… ш-ство.
      – Что это?
      – Бизнес-план… чик.
      Король с министром склонились над папкой. По лицу Мак-Лоуна пробежала крупная капля пота. Одна, другая – и вот из бровей ударили разноцветные фонтанчики. Свита комедианта живо откликнулась на настроение хозяина. Гулко бухнули тарелки. Повинуясь сигналу, клоуны через одного отвесили друг другу тумака. Промахнулись, заехали сами себе в нос и попадали вповалку, орошая сцену бутафорскими слезами.
      – Смело, смело, – наконец вымолвил Людовик. – Так, значит, показ рекламы двадцать пять кадров в секунду?..
      – Двадцать четыре, – робко вставил Мак-Лоун. – Двадцать пятым пойдет само представление.
      – Контракты с «Поп-корнорэйшн», «Ессентуколой», «Россмультфильмом» и «Ганшип-Титаниумом»?.. Продакт-плейсмент, спонсорство, медиасервис?..
      – Именно, ваше величество. Пусть выглядит несколько скучновато, но выгода!.. Перспективы!.. Я же не буду вас обманывать.
      – А тебе и не позволят. – Король холодно посмотрел на комедианта. – Здесь край доминиона. Знаешь, что это такое?
      Мак-Лоун покачал головой. Знать-то он знал, но у королей есть священное право объяснять очевидные вещи.
      – В доминионе больше сотни обитаемых систем, – любезно сообщил Людовик. – И лишь двадцать восемь из них граничат с доминионами чужих рас. Мы живем слишком близко к доминиону кинкаров. Понимаешь, что это значит?
      И вновь Мак-Лоун покачал головой.
      – Мой министр только что закончил свои расчеты. По ним выходит, что если всю твою братию загнать на рудники, общая сумма… – он поднял к потолку взгляд: – …выйдет всего на КОПейку меньше предсказанной тобой.
      – …но ваше величество!..
      – …и хлопот гораздо меньше.
      Юный принц прикрыл веки. Дела денежные его интересовали мало.
      – Впрочем, – благодушно докончил Король Солнца, – КОПейка астрокредит бережет. Мы тебя условно оставляем про запас. И можешь не благодарить. Пусть выступит следующий… как его?..
      – Мистер Бат, ваше величество! Прикажете начинать?
      Король не возражал. Джиакомо сделал страшные глаза и отчаянно зажестикулировал. Предназначалась эта пантомима Лисенку; девушка защелкнула на запястье Иринея браслет кандалов-неразлучников и отправилась за сцену. Второй браслет она унесла с собой. Нрав неразлучников предугадать трудно: поди знай, когда им захочется увидеть друг друга?.. До того времени жертва может гулять свободно, а потом все. Влюбленный браслет вытащит милого дружка откуда угодно. Даже из кабины взлетающего космического корабля.
      – Господа и дамы! – объявил Джиакомо. – Сейчас вам будут показаны трагикомические сценки из жизни. Великое и смешное рядом! Полное отсутствие табу и всяческих условностей! Взлом стереотипов и крушение психологических доминант!
      Следующих слов труппа ждала затаив дыхание. Артисты переглядывались: решалась их судьба. Репризы Бата редко обходились без несчастных случаев.
      – Наш первый номер, – директор «Макабра» выдержал паузу… – «Волка ноги кормят»!
      Артисты перевели дух. Кто-то ободряюще похлопал по плечу Гадкого Пятиклассника. Тот затопал к выходу, став вдруг невыразимо жалким и трогательным в своей школьной форме с помочами и скаутской звездочкой на лацкане.
      Пятикласснику было далеко за сорок. Сокровище это Джиакомо откопал много лет назад на Идиллии-4, на дневном сеансе «Кровавой сауны в термах марсианского Калигулы». Коленька в тот день просто не пошел в школу. Подделал записку директору школы («У бабушки птичи грип. Ну, жна пирисатка почки атпустите Колю пажалуста».) и отправился гулять.
      По пути Коленьке встретились: первоклассник Феденька (минус деньги на завтрак), третьеклассница Светочка (выдранная коса), литератор Василий М. (заикание и депрессия).
      – Ужасная молодежь, – сокрушались прохожие. – И что из него вырастет, мерзавца? Эй, лоботряс, – кричали они, – вон, старушка на перекрестке. Перевел бы, негодяй!
      – Легко, – отвечал Коленька. – Олд клюшка он зе кросс-роад, – и, довольный шалостью, прыгал на одной ножке.
      Сами понимаете, такого ужасного мальчика мог ожидать только самый ужасный конец. И Коленька еще легко отделался, попав в «Макабр». Колония по нему, мерзавцу, плакала.
      Джиакомо принял мальчишку с распростертыми объятиями. Вживил ему импланты «Пиноккио», «Чебурашка» и «Остров доктора Моро», посадил на диету из метаморфирующих наноботов. После этого Коленька стал известен на многих планетах как исполнитель номеров «Волка ноги кормят», «Мне мама в детстве выколола глазки», «Нет ручек – нет конфетки» и суперхита «Палка, палка, огуречик». Жалкую судьбу этого хулигана можно привести в пример всем любителям легкой жизни.
      И вот настал Колин звездный час. Лисенок побежала превращаться в волка. Роль эта требовала от нее полного напряжения сил. Прэта о волках имел весьма приблизительное представление, он путал количество ног и попадал впросак с цветом шерсти. Поэтому от Лисенка требовалось все актерское мастерство, чтобы сгладить промахи симбионта.
      – Это что, волк? – удивился принц. – А что у него в пасти?
      – Второй набор челюстей, – с готовностью пояснил Джиакомо. – Синкретичная символика неопостмодернизма. А вот сейчас, ваше высоч… велич… – заметался он, не зная, к кому обращаться, – сейчас перед вами разовьется преамбула. Дело в том, что наш волк, – Джиакомо деликатно понизил голос, – латентный вегетарианец. И пока не знает о своих природных наклонностях. А вот появляется жертва…
      Имелся, имелся за Батом грешок. В порыве откровенности он мог на раз выложить весь сюжет представления. Знающие люди старались с ним в театр не ходить. Незнающие били морду.
      – Ну, хорошо… – согласился Людовик. – Линия сего опуса мне, пожалуй, ясна. Закончим с этим.
      Повинуясь знаку, Лисенок и Гадкий Пятиклассник убрались со сцены. Джиакомо с болоночьей преданностью смотрел на короля.
      – Вполне… вполне… – бормотал Людовик. – Есть, знаете ли, некая синкретичность… Ну, а вот тут, – он провел пальцем по списку, – «Пламень и лед», «Истинное лицо Иринея Севера», «Зеркало»…
      – «Зеркало»? – встрепенулся Бат. – Это мы мигом, ваше величество! Это нам…
      Волопегея и Мак-Лоун с тревогой смотрели на счастливчика. Инициатива уплывала к Бату, это следовало срочно исправлять.
      – Как вы сказали? – спросил Мак-Лоун. – Ириней Север? Герой доминиона людей?
      Людовик и министр культуры с интересом посмотрели на наглеца.
      – Если это тот самый Север, то император будет его искать, – продолжал Мак-Лоун.
      – И еще как будет, – радостно поддержал министр. – Версаль по кирпичику разберет!
      Он стянул с головы платок и вытер щеки. Пот струями катился по его лицу – в точности, как несколькими минутами раньше с Мак-Лоуна.
      – А приведите его, – предложил король. – Я знавал когда-то одного Иринея. Подумать только, живой герой доминиона!
      – Скорее мертвый, – пробурчал Мак-Лоун.
      Ириней все слышал. Он не стал дожидаться, пока Лисенок притащит его в кандалах-неразлучниках, и вышел сам.
      – Здравствуй, Люк, – поклонился королю.
      – Ир? Ну, здравствуй!
      Глаза короля и узника встретились. Ириней не отвел взгляд, и это пришлось сделать королю.
      – Как изменчива судьба… – пробормотал он. – Помнится, гадалка нагадала мне гибель от ножа кинкара. А тебе – дорогу дальнюю, интерес пиковый и в попутчики тайну тайн… Помнишь Аурверашу, цыганку?
      – Дивку? – Ириней усмехнулся. – Как забыть… Люк, похоже, она нас обманула.
      – Вот и я думаю… Соврала, а?! – И Король Солнца расхохотался – звучно и со вкусом, приглашая всех посмеяться за компанию.
      Джиакомо сориентировался первым. Его смех вплелся в королевское гоготание, как теньканье треугольника в рокот контрабаса. Дробненько захихикала госпожа Волопегея, чуть улыбнулся принц, министр культуры заржал по-солдафонски, временами заглушая короля.
      Не смеялись лишь Ириней и Мак-Лоун. «Скорее мертвый? – думал Север. – Посмотрим, кто мертвей будет».
      «Рожа уголовная, – краснел и бледнел шоумен. – И зачем только я во все это ввязался?»
      – Эй, – отсмеявшись, крикнул Людовик, – как тебя? Бат! Готовь номер – «Истинное лицо Иринея».
      – Сей секунд, ваше величество! – отозвался директор и яростно задвигал бровями.
      Ириней не мог видеть, что происходит за его спиной, но догадывался.
      Марио конечно же ставит декорации. На сцене проявляются изломанные ветви деревьев, беседка, уродливые статуи химер. Лисенок бежит за кулисы – превращаться во Властелина Лиц.
      Номер этот Ириней видел множество раз – правда, в исполнении смертников-дублеров. Теперь же ему самому предстояло выступить в главной роли.
      – Так что, Ир, – поинтересовался король, – как же ты дошел до жизни такой?
      – Долгая история, Люк, но интересная. Тебе бы она понравилась.
      – Он, ваше вел… – начал Джиакомо, но Ириней так на него зыркнул, что тот подавился фразой.
      – Эта история связана с твоим истинным лицом?
      – Да. Это одна и та же история.
      Даниэль и министр культуры переглянулись. Мальчишка едва заметно кивнул, и от взгляда короля это не укрылось.
      – Кинкары, люди, асуры, – задумчиво проговорил он, – все любят тайны. Я выбираю вас для праздника.
      – Но, ваше величество, – заволновался Мак-Лоун, – это же проходимцы! Они обещают лицо, а покажут, извините, задницу. Пусть продемонстрируют номер сейчас.
      – Резонно. Что скажешь, Бат?
      Была, была у Джиакомо слабинка. В отчаянные моменты горло ему скручивал спазм, отчего Бат не мог вымолвить ни слова. Полный ужаса, Джиакомо замигал Иринею: спасай, не подведи!
      И Север не подвел.
      – Как у нас там, – он оглянулся на сцену, – все готово? Вот и хорошо. Знаешь, Люк, у асуров четыре лица, а у человека лишь одно. Но среди нас прячется мерзавец, у которого сотни лиц.
      На щеках Мак-Лоуна выступили синие пятна. Волосы его заблестели золотом, теперь он походил на тибетийского Ринпоче-хохотуна.
      Ириней указал на него пальцем:
      – Какое из ваших лиц настоящее? А, господин Мак-Лоун?
      – Пусть покажет!
      Двое служителей выхватили циркача из кресла. Взревела электропила.
      «Не стоило бы Даниэлю на это смотреть», – подумал Ириней с опозданием.
      Мак-Лоун закричал. Некоторое время слышался визг пилы и шлепки сырого мяса о дерево; наконец все стихло. Появился переодетый дворником Марио Пьяче. Он меланхолично помахивал метлой, сметая листья с дорожки. Дойдя до останков клоуна, Марио так же безразлично спихнул их в бассейн.
      Бутафорский ветерок пронесся над прудом. Увитая вьюнками беседка, мраморные химеры Меркурия и Афродиты – все дышало покоем и безмятежностью. Этот момент действовал на зрителей сильнее всего.
      Поверхность бассейна заколебалась.
      Вынырнул Властелин Лиц.
      В первый миг Иринею показалось, что статисты пожалели Мак-Лоуна – так оборотень походил на жертву. Но нет: лицо Властелина представляло собой карикатурную маску, изображавшую дельца от смеха. Сразу становилось ясно: не искусство тому важно, но лишь деньги. Симбионт прэта, Лисенок, игравший Властелина, всегда изображал истинное «я» жертвы.
      Ложа взорвалась аплодисментами.
      – И этому мерзавцу, – утирая слезы, кричал король, – мы хотели доверить праздник? Воистину, Бат, ты открыл нам глаза! Я бы даже рекомендовал… – Он нагнулся к министру и зашептал ему прямо в ухо.
      – Каждого, ваше величество?.. – переспросил тот. – Их слишком много.
      – Каждого! Всех интендантов-шельм, начальников пиар-агенств, научных руководителей, пиратских капитанов – к ногтю! Всех в бассейн!
      – Осмелюсь доложить, – Бат наконец справился со спазмом, – расходненько выйдет, ваше величество.
      – Что значит «расходненько»? Приведите этого клоуна.
      – Ваше величество, Мак-Лоун мертв.
      – Как мертв? А это?
      Облик мертвого комедианта стек с Властелина Лиц. На сцене стояла Лисенок в наряде Коломбины.
      – Хороша! – Король обернулся к Джиакомо. – Познакомишь потом. Считай, праздник за тобой.
      – О, ваше величество!
      Пора было убираться. Бат и так получил больше, чем мог рассчитывать. Но, когда он, меленько кланяясь, заспешил прочь, его настиг мальчишечий голос:
      – Ни фига себе! А меня кто-нибудь спросил? Это же мой праздник!
      – Ваше высочество? Говорите же!
      – Мне ничего не понравилось, – объявил он. – Всю эту шваль надо расстрелять погаными бластерами.
      – Но почему, сын мой?
      Мальчишка что-то шепнул отцу на ухо. Морщины на лице короля разгладились.
      – Всего-то?!
      Принц кивнул.
      – Ну что ж… Это можно устроить. – Людовик обернулся к лицедеям: – Эй вы! Слушайте. Пять лет назад на Версале гостили посол Алексей Семенович и его дочь Таисия. Но они покинули планету. С тех пор принц томится от одиночества. В ваших же номерах дети совсем не участвуют.
      – Но, ваше величество! А Гадкий Пятиклассник?
      – Мой сын учится в восьмом классе, – сухо заметил король. – И потом, Даниэлю не нужны травести и уроды. Дайте ему обычных живых сверстников! Пусть будет кровь, секс, насилие, наконец! – меня это не интересует. Актерам должно быть всем по пятнадцать лет.
      И король хлопнул по подлокотнику ладонью, давая знать, что разговор окончен. Взвыли реактивные двигатели. Ложа вознеслась под потолок, петляя, словно шарик, из которого выпустили воздух.
 
      Генеральный совет начался минут через двадцать, когда улеглась суета, а декорации и клетки с мутантами вернулись на место. Совещались возле камеры Иринея. Джиакомо мерил пол широкими шагами, его куртка едва не цепляла плазменную решетку. Танечка по своему обыкновению читала словарь, Лисенок сидела в прострации. Всякий раз после единения с прэта ей приходилось несколько часов приходить в себя.
      – Ну, Ириней? – начал Бат. – Что делать будем? Ты у нас умный, предложи что-нибудь.
      – Для начала пусть Танечка принесет мне чаю и виски. Там поглядим.
      – Выполняй! – приказал Бат.
      Вернулась кавайка быстро. Скорее всего директор заранее приготовил все необходимое, но помалкивал: инициатива должна исходить от узника.
      Отпив глоток терпкого «Ассама», тот сообщил:
      – Ты, Бат, слишком ненаблюдателен. При твоей профессии это вредно.
      Говорил Север нарочно тихим голосом, так чтобы присутствующим приходилось напрягать слух:
      – За каморками, где переодеваются Танечка и Лисенок, есть потайной ход. Если остановить биение сердца, ночью иногда можно услышать шаги.
      Север вылил «Тулламор дью» в чай и продолжил:
      – Это не любовники наших актрис. У человека, спешащего на свидание, другой ритм шагов. В одну сторону они идут с пустыми руками, обратно – тяжело нагруженные.
      – Так-так. Продолжай!
      Актеры с надеждой смотрели на узника. Изворотливостью Ириней мог соперничать с прэта.
      – Вспомним карту доминиона людей. Есть двадцать восемь звезд, возле которых находятся выходы в доминионы чужих рас. Возле Версаля проход в мир кинкаров…
      – …ад бы их побрал!.. – проворчал Джиакомо.
      – …и кто подскажет, какой другой пограничный мир к нам ближе всего?
      Первой справилась Танечка. Не без помощи словаря.
      – Лувр! – подпрыгнула она. – Лувр конечно же! Доминион асуров!
      – Прекрасно, Танечка.
      – И что из этого следует? А, Ириней?
      – Взгляните на наши гипердекорации – они искажены. Их чуть-чуть вытягивает в одну сторону. Если мы репетируем в другом месте, ничего подобного не происходит. Эти искажения возникают оттого, что неподалеку находится портал. Ведет он скорее всего на Лувр, а используют его контрабандисты, чтобы переправлять товары из доминиона асуров к кинкарам. Прямые сообщения между асурами и кинкарами запрещены. А вот так, через нас, людей, вполне дозволено.
      – Я все еще не пойму: к чему ты клонишь? – нахмурился Джиакомо.
      Вместо ответа Ириней перевернул чашку. На пол упала одинокая капля чая.
      – Танечка!.. – хлопнул в ладоши директор.
      Когда кавайка вернулась с чаем и виски, Ириней продолжил:
      – Я немного знаю Лувр. Будь я контрабандистом, для прикрытия выбрал бы одну из тамошних школ. Кадетский корпус имени Мартина Кассада или Пророческий Лицей имени Халиля Джебрана. Первое более вероятно. Бат, тебе надо лишь дождаться, когда потащат контрабанду, и выйти поохотиться. Думаю, мальчишку или девчонку принцу на потеху добудешь.
      – Ты опасный человек, Ириней. Кой дьявол нашептал тебе этот план?
      Ириней улыбнулся:
      – Тот самый, Бат, что постоянно мне твердит: «Кинкарран должен быть разрушен».

      Велька стоял у стенда гражданской обороны. На окрик отца он не обернулся; казалось, больше всего его интересует порядок эвакуации населения при атаке механоидов.
      – Курсант Велетин Шепетов!
      Пальцы мальчишки бегали по клавиатуре, отдавая приказы голографическим войскам. Крохотные человечки выскакивали из игрушечных домов; навстречу им спешили синевато-стальные лягушки механоидов.
      Справлялся мальчишка на троечку. Механоиды уже сожгли автостоянку и пробивались к аэровокзалу, что означало почти неминуемое поражение игрока. Их главарь, похожий на гигантскую стальную обезьяну, влез на небоскреб и грозно порыкивал на пролетающие мимо авиетки.
      Майя посторонилась, выпуская генерал-майора из кабинета.
      – Курсант Велетин Шепетов! Как это понимать?!
      Мальчишка вздрогнул, крутнулся вьюном. Перья взвились, ладонь к берету:
      – Господин генерал-майор! Курсант Шепетов к месту прохождения учебы прибыл!
      – Вольно, курсант. – Генерал подошел к стенду, на котором механоиды доедали последних мирных жителей. – Звонили мне полчаса назад. Кинкара-мать! Раньше не могли… Ты, значит, дел успел наделать?.. А, парень?
      – Н-ну…
      Велька смотрел на отца преданными глазами. Ему отлично было видно, как Майя прячет в рукав «паучью удавку». Похоже, бдительность гостьи удалось притупить.
      – Слышал, слышал. Звонил этот твой… инспектор де Толль. Где твои документы?
      – Михаил Уранович должен был передать.
      – Да? Ничего он мне не передавал. Впрочем, – заторопился Кобаль, – я у него спрошу…
      Гроза миновала. Генерал-майору было не до душеспасительных разговоров, и Велька это почувствовал.
      – Генерал, – вмешалась асури, – со станции доставили мой багаж. Вы позволите этому юноше перенести его в мое жилище?
      – А?.. Что?.. Хорошо, позволю.
      – Одному будет тяжело. Пусть тот милый мальчик…
      – Тилль?
      – Да, Тилль. Он тоже присоединится к нам.
      – Хорошо.
      Велька прищелкнул каблуками:
      – Разрешите идти, господин генерал-майор?
      – Да. То есть нет… Постой, пока. – Генерал огляделся и поманил мальчишку пальцем. Они отошли в сторону.
      – Слушай, парень, – спросил Шепетов-старший вполголоса, – значит, на Креси… – он замялся, подыскивая выражение помягче, – инцидент?
      – Так точно. Парниковый эффект. Нас по другим училищам рассовали.
      – Вот некстати-то. И с патрулем тоже… Ишь, герой!.. Надеюсь, ты не собираешься здесь задерживаться надолго?
      – Никак нет.
      – Я буду вызванивать Беренику. Инцидент мы уладим. Пока же оставайся здесь. На какое-то время перекантуешься в корпусе, а там…
      – Есть перекантоваться в корпусе!
      – Вот и славно. Иди, мальчик.
      Закончив разговор с отцом, Велька расслабился, словно порталом с Земли на Луну перешел. Плечи расправились, макушка вытянулась вверх – будто действительно гравитация уменьшилась.
      – Ловкий мальчишка, – заметил полковник, когда Майя с мальчишками ушли. – Но, похоже, тебе он чем-то не угодил.
      – А… – поморщился Кобаль. – В семье не без урода. Видит бог, я старался быть справедливым. Но временами накатывает… Я ведь помню, каким ребенком был Абель. Этот на него совершенно не похож.
      Сам полковник Абеля Шепетова не застал: герой доминиона погиб больше пятнадцати лет назад. Но фотографии видел и не раз. Трудно себе представить более несхожих людей, чем братья.
      Смутное подозрение не давало ему покоя. Не понимая еще до конца, что его тревожит, Алексей Семенович открыл лог стенда, за которым стоял Велька.
      «Запуск демонстрационно-тактической игры – 20:43:17, – вспыхнуло на экране. И затем:
      Получение распоряжения вышестоящих управлений ГО об атаке – 20:43:17.
      Переход на военное положение – 20:56:53.
      Оповещения начальников районных штабов – 20:56:55…»
      И так далее. Получалась интересная ситуация: мальчишка запустил игру примерно в тот момент, когда Тилль открыл дверь. А потом целых тринадцать минут равнодушно пялился на стенд, наблюдая, как механоиды жрут мирное население. К кнопкам и не прикасался.
      Багря покачал головой. Из мальчишки получится хороший разведчик. Оглянувшись – не подглядывает ли кто? – он ткнул в клавишу «delete». С этого момента Майя никак не смогла бы уличить Вельку в шпионаже.

      Шатон со своими улочками, башенками, галереями и садиками больше напоминает маленький город, чем крепость. У домов преподавателей есть крохотные дворики, обнесенные резными стенами; есть оранжереи и сады. В праздники поверка устраивается на площади Славы Доминиона. Зимой, в период бурь, – в гроте Боевых Фонарей.
      Как это бывает в гористых местностях, солнце скрылось за горизонтом в считаные минуты. Вечерний ветер нес со стороны моря брызги и вонь гниющих водорослей. В лучах прожекторов тени кадетов вырастали до немыслимых размеров, сбегая за стену в самоволку. Прячущиеся меж зубцами стены фонарики подмигивали мальчишкам: не дрейфь, ребя! Скоро отбой!
      Строй кадетов обреченно замер, ожидая экзекуции.
      – Ну, что, господа кадеты? – неслось над рядами. – Облажались?
      В голосе Алексея Семеновича звучало презрение:
      – Морду эмкаушникам, значит, набить тихо не можем. Не умеем. Патруль обязательно надо приплести… Кадет Сафонов!
      – Я! – Димка качнулся вперед.
      – Выйти из строя! Где вы взяли кинетическую плеть?
      Димка молчал.
      – Так, значит… Шкодить умеем. Как отвечать – пальцем деланы. Кадет Михельсон!
      Полковник вызвал всех, кто участвовал в вылазке. Всех, кроме Тилля и Вельки, – этих на поверке не оказалось.
      – Что ж, голубчики-соколики… Гуси-лебеди вы мои, пингвины-страусы. Я не спрашиваю, зачем вы это сделали, хоть и догадываюсь. – Полковник заложил руки за спину и покачивался с каблука на носок. – Мушкетеры короля, мать вашу! Дуэлянты, забияки…
      Началась самая тяжелая часть. Полковник высказал все, что думает о неудачливых мстителях. Вспомнил он и о драке с патрулем. Поступи от патрульных официальная бумага, говорил он, все бы участники вылетели из корпуса как миленькие. А так – останутся легендой «кассадовки». Но и наказание будет соответствующим.
      Легендарным.
      При этих словах мальчишки перевели дух. Обошлось… Наряды вне очереди не самое страшное. Должен же кто-то драить Шатон и стоять в карауле? Месяц без увольнительных всему корпусу, это, правда, ой… Но ладно, переживем.
      Они ошибались. Худшее Аленыч приберег под конец:
      – Это все цветочки были, господа кадеты, – сообщил он буднично. – А ягодки сейчас пойдут. Из музея корпуса пропала реликвия – пуля лейтенанта Кассада. Сами понимаете, чем пахнет. – Тут он не выдержал: – Сявочье! Гнусное войско! Кассад – герой доминиона. Лучше бы вы Шатон на толкучку снесли. Или капитана Уфимского работорговцам продали.
      Даже в неясном свете фонарей было видно, как побагровел Уфимский. В строю бултыхнулся одинокий смешок.
      – В момент обнаружения пропажи, – продолжал Алексей Семенович, – на посту у музея стоял кадет Бурягин. Бурягин, выйти из строя!
      Плосколицый, скуластый парень понурившись встал перед кадетами. В плечах он был, пожалуй, что и пошире полковника, но сейчас выглядел нескладным и жалким.
      – Господина полковника…
      – Молчать! Рот откроете для покаянного выражения. Это, кадет Бурягин, дело нешуточное. Пахнет трибуналом, отчислением и стыдом перед лицом товарищей.
      Рота подавленно молчала. Шутки и в самом деле кончились. О том, как Тилль профукал талисман, знали все или почти все. Да, в драке. Да, против шестерых. Но Бурягин-то в чем виноват?!
      Родился увалень на Чакотке-8, в большом аграрном мире. До корпуса работал в домхозе: пас камни. Чакотские валуны, если их хорошо воспитывать, годятся хоть куда: хоть на фабрику основным процессором, хоть на линкор вспомогательным. Только следить надо, чтобы вирус не подхватили и чтобы не перегревались.
      Чакотские пастухи – часовые идеальные. Камни требуют постоянного внимания: недоглядишь – или уползут куда-нибудь, или шпата полевого нажрутся. А то антиразмножатся слиянием: выгнал на пастбище полторы сотни валунов, возвращаешься, а под командой сорок утесов. Кто мог прошмыгнуть в музей мимо Бурягина?
      – Четыре дня гаупвахты, – скучным голосом объявил полковник. – Бубен мы вам дадим. Будете, кадет Бурягин, молиться хоть Маме Булыжников, хоть Гранитному Хрену, но чтобы за эти дни талисман нашелся. Иначе – документы на отчисление.
      Решение это кадетов потрясло. Мальчишки растерянно запереглядывались. Как же так? За драку с патрулем всего месяц без увольнительных, а тут практически ни за что – вылет из корпуса?
      – Общественное порицание ему… – понеслось по рядам. – У, сволота!.. На раз-два!
      Общественное порицание – вещь страшная. Где-то в глубине строя зародилось томительное ворчание. Окрепнув, оно прорвалось наружу:
      – У-у-у! Су-у-ука!..
      Щеку полковника дернуло нервным тиком. Офицер-воспитатель Уфимский засуетился было, закричал, забегал, но полковник остановил его повелительным жестом:
      – Отставить, капитан. Пусть выскажутся.
      Когда гул стих, полковник криво усмехнулся:
      – Это все, чем вы товарищу помогли? Сявочье! Грош вам цена, господа курсанты. – И добавил: – О зачинщиках не спрашиваю: знаю, таковых не найдется. Репрессии начнутся завтра. Разойтись!
      После поверки кадеты долго не могли заснуть. Сегодняшние «герои» подавленно лежали на кроватях, ожидая, пока разойдутся старшины и офицеры-воспитатели.
      – Ну? – поднял голову Димка. – Что делать будем, ребя?
      – Тиллю – темную! – отозвался жизнерадостный голос Витьки Хоббита. – Такую маленькую, аккуратненькую. Чтоб детства лишить.
      Хоббиту полагалось ночевать в соседнем кубрике. К Димкиной компании он прибился из любви к приключениям. Об этом он уже не раз успел пожалеть. Приключений особых не вышло, а вот мороки – выше бровей.
      – Тиллю-то за что? – удивился Ваде Михельсон, самый рассудительный из всей компании. – Что он такого сделал?
      – Сделал? Не сделал! Он ничего не сделал! Пошел бы к Аленычу: так и так. Я пулю потерял, меня и гоните! Вместо Бурягина.
      Ваде покачал головой:
      – С граба рухнул? Ты говоришь, гоните… А я говорю, это из корпуса. Насовсем. Понимаешь?
      – Ну, не знаю я… Пусть тогда вину искупит! Кровь сдаст или там почку для пересадки. Но что-то делать надо!
      Мальчишки приумолкли. Уйти из корпуса добровольно… От друзей, офицеров-воспитателей – пусть и бывают гады вроде Уфимского, но и хорошие же есть! Волчин из третьего отделения, например, Ли Пын.
      А стрельбища, тренажеры-истребители, механоиды и шаттлы? Тактические игры трех уровней виртуальности? Лаборатории и библиотеки? Спортивные праздники и парады? Вкус самоволок и летних лагерей, беззаботица ночных вылазок к морю и к старым гнездовьям паутиц?
      Каждый из этих парней, за пять лет прошедший путь от салажонка-крота до полноправного кадета, был многим обязан корпусу. Отказаться от этой жизни? Вернуться в унылое луврское существование с перспективой работы на заводе или подводной фабрике?
      – Уж лучше темную устроить… – вздохнул Ваде.
      На стене вспыхнул золотистый блик от шкалы. Димка завозился, пряча сканер движения:
      – Шуба, ребя. Идет кто-то!
      Мальчишки нырнули под одеяла. Витька заметался: в кубрике особо не спрячешься. Разве что в корзину для грязного белья. Но она маленькая, да и набита до половины… Поэтому он прыгнул на первую свободную койку и накрылся одеялом с головой.
      Двери разошлись, пропуская гостей.
      – …вот здесь будет твое место, кадет, – послышался тенор капитана Уфимского. Офицер-воспитатель посторонился, пропуская Вельку. – К синтезатору прикреплю завтра. Больно мороки много.
      – А белье?
      – Перетопчешься как-нибудь одну-то ночь. Не помрешь. Солдат армии доминиона должен быть вынослив и неприхотлив. Ясно?
      Велька стоял, прижимая к груди рюкзачок. Глаза у него были сонные.
      – А ты чего застрял? – повернулся капитан к кому-то невидимому. – Давай, ножками, ножками… Как говорил Толстой: «Же ву ку, же ву фа пер ».
      – Со мной все в порядке, – отвечал Тилль деревянным голосом. – Устал просто…
      – Вот и па де тру, кадет. Давай!
      Уфимский собрался уже уходить, как вдруг заметил подозрительное шевеление.
      – Оп-паньки! По-французски вуаля. А это у нас что такое?
      Он подошел к Витьке и потряс его за плечо. Тот продолжал посапывать, изображая спящего. Офицер тряханул так, что у мальчишки клацнули зубы. Волей-неволей пришлось просыпаться.
      – А?.. что?.. – Витька разлепил глаза. – Здравия желаю, господин капитан!
      – Кадет Хоботов? Ну-ка встать!
      Витька вскочил.
      – Почему облик одежды неуставной? Место сна?
      – Виноват, господин капитан! Не могу знать.
      – А кто может? Це барон а це кви пари … А ну пикачой в расположение сна. Одна нога здесь, другая там! И чтоб не чесался между!
      – Слушаюсь, господин капитан!
      Парня как ветром сдуло. Велька покосился ему вслед. Рыжего он помнил: тот самый, что кричал про экстремистов и первый бросился бежать. Почему, интересно, отец направил его именно в этот кубрик?
      – Всем спать, – распорядился офицер. – Принцесс, оревуар!
      И ушел, оставив мальчишек одних. Велька покрутил головой:
      – Чокнутый какой-то…
      – Точно, – печально подтвердил Вале. – С воспитом беда… У всех люди как люди, а нам достался элит-трепло.
      Единственной свободной оставалась кровать на втором уровне. Велька забросил туда рюкзак и замер в центре комнаты.
      – Даты садись, – буркнул Димка, – герой… Знакомиться будем.
      Кадеты неприязненно смотрели на новичка. Велька присел на краешек Вадиной кровати.
      – Велька меня зовут, – хрипло сообщил он. – Велетин. А почему капитан – элит-трепло?
      – Потому что он с Таверии, – отозвался Вале. – Толстого читает.
      И кадеты обидно засмеялись.
 
      …Уже через каких-то полчаса Велька стал в кубрике своим. В другое время такое вряд ли оказалось бы возможным – все-таки чужак. Да и отец – начальник училища. Но мало на свете вещей, что объединяют лучше совместной драки.
      – Ты нам, – втолковывал Димка, – страшно подгадил. Просто кровью не описать, как подгадил.
      – Да брось, Димон, – отвечал Ваде. – Ну, взял бы ты языка. И это, заметь, еще не факт. А дальше?.. Патруль-то нас раньше засек. Я говорю, так и так получалось очень нехорошо.
      Маленький, чернявый, с мохнатыми бровями, Ваде выглядел юным старичком. И говорил с расстановкой, тщательно обдумывая слова. От этого Велька проникся к нему доверием.
      – Да я сам понимаю… Но Кобрик-то откуда про драку узнал?
      – Патрульные, может, заявили? – робко вставил Тилль.
      – Ну, заявили. И что они заявили?.. «Некоторые кассадовцы – нарочно писклявым голосом передразнил Ваде, – устроили драку. Мы стреляли по ним кинетической плетью, но промахнулись и чуть немножко не поубивали друг друга».
      – Ну, положим, не так…
      – Так, Димон, так. Имен-то наших они не знали. Кто-то им стукнул. Кто, интересно?
      Мальчишки с подозрением посмотрели на Вельку. Тот ответил спокойным взглядом.
      – А почему обязательно стукнул? – поинтересовался он. – Мы же бузу чуть не под окнами «Снежной королевы» устроили. А там камеры.
      – Точно! – Димка хлопнул себя по лбу. – А патруль?
      – Медведь вызвал.
      – Бли-ин! Вот мы придурки… Такую операцию завалить.
      Он посмотрел на Вельку с завистью. Сам Димка редко сопоставлял факты, предпочитая пути короткие и быстрые. Людей, которые владели этим искусством, он уважал.
      Развивая успех, Велька стянул с шеи цепочку:
      – Ничего не завалили. Смотрите, что у меня есть.
      Мальчишки едва не столкнулись головами:
      – Ну, даешь!
      – Где?! Как добыл?!
      Велька вкратце пересказал свою встречу с Яри. Даже узнав, что это копия, мальчишки не сильно разочаровались. Задачка-то решилась! Подложить тайком обманку в музей – и не придется никому из корпуса уходить. И с Бурягиным хорошо выйдет. А что пуля не пуля, а копия, тоже ничего страшного. В руки-то ее никто брать не будет.
      Ваде покачал головой:
      – Дубликопии долго не живут. Я книжку одну читал… – Он порылся в тумбочке. Темноту осветил экранчик планшетки. – «Технология дубликопирования» называется. Пуля хорошо, если неделю протянет. Да и проверку могут устроить. Говорю, она же легкая совсем.
      – Ничего. В следующую пятницу поменяем обратно.
      Мальчишки посмотрели на Тилля.
      – Я верну, ребята, – сообщил тот торопливо. – Честно! Это же из-за меня все… А мне во вторник пост в музее стоять. Вот тогда и…
      – Слушай, Тилль, – раздумчиво сказал вдруг Ваде, – а как же ты один с эмкаушниками? Не страшно?
      Тот не ответил. Плечи его поникли.
      – Тилльчик у нас трус. – Димка проницательно усмехнулся. – Свернет к мамочке в поселок, а скажет, что в Скалища ходил. Штаны-то отстираются. А?
      – Не трогай его, – сказал Велька.
      – Чего не трогай? Чего? Из-за этого ссыкла нас чуть патруль не замел! И из-за тебя тоже.
      – Чего-о?! – Велька привстал с угрозой. Кулаки его сжались.
      К счастью, вмешался Ваде:
      – Ребя, не ссорьтесь! – сказал он. – Говорю, надо Тилля довести и проверить, чтоб ерунды не получилось. Кто пойдет?
      – Я не пойду! – хмыкнул Димка. – Пускай сам расхлебывает. Трус!
      – Я пойду.
      Все трое с удивлением посмотрели на Вельку.
      – Ну, что смотрите? Ну, пойду. В разговор лезть не буду, но если что – выручу. Слышь, Тилль? Честное доминионное!
      На том и порешили. После этого полуночничанье как-то само собой сошло на нет. Корпус не гражданка – вставать всем рано. Велька лежал, завернувшись в тонкое солдатское одеяло (у мальчишек сыскалось лишнее), а перед закрытыми глазами мелькали пятна, полосы, точки – привет от бурного дня.
      «По четвергам, когда синоптики небо чистят…» – звучал в ушах Тайкин голос. Затем что-то словно бы грохнуло, и перед внутренним взором поплыло облачко с квадратной дырой гравилуча.
      Синоптики чистят небо каждые две недели, – думал мальчишка. Каждый раз в это время Шепетов-старший становится рассеянным. А вот еще вопрос: зачем на Луврском вокзале кабинки гравилуча? Они в самый раз для развитых планет с многомиллиардным населением. На Лувре же хорошо если миллионов двадцать человек наберется.
      Кабинки эти появились после отъезда Вельки. Рассеянность отца, чистка неба и чересчур роскошное для планеты средство передвижения – все эти вещи как-то связывались между собой. Должны увязаться. Просто Велька пока еще не понимает как.
      Постепенно мысли его перескочили на Майю и события у отцовского кабинета. Подслушать удалось немногое: «хилый человек» пришел слишком поздно. Зато Велька выяснил, где Майя будет жить. Пока таскали вещи, ему удалось еще раз увидеть шкатулку – ту, которую повар передал Майе на вокзале. Крышку шкатулки украшал стилизованный череп.
      Череп этот Вельке был неприятен. Он напоминал о событиях давних и тревожных. Вокруг мальчишки словно сомкнулись своды шатоновских подземелий.
      Воспоминания о Намсе вот уже шесть лет преследовали Вельку. Дурные сны надо пересказывать, хотя бы самому себе, тогда они теряют силу. И кадет решил перебрать их еще раз – вдруг вспомнится что-то важное?
 
      – Человек… – просипел Намса прямо в ухо. – Пророчества наконец сбылись. Мы встретились вновь.
      От асура воняло старой змеиной кожей. Этот запах Велька запомнил на всю жизнь.
      – Отпустите! – заверещал он, надеясь, что патрульный робот услышит его. – Слышите? Отпустите немедленно!!
      Намса перебросил Вельку через плечо и нырнул в тоннель. Шаги асура грохотали по камню, в такт им стучала кровь в Велькиных ушах.
      – Здесь и поговорим.
      Мальчишка полетел на землю. От удара перехватило дух. Велька тут же вскочил и схватился за оружие:
      – Асурский шпион! – закричал. – Руки вверх!
      – Славный мальчик. Похож на меня в детстве. – Асур послушно поднял верхнюю пару рук, а нижними вырвал у Вельки пистолет. – Ну? И что ты мне сделаешь, бравый детеныш?
      – Все равно вас найдут, – безнадежно ответил Велька. – Найдут и отомстят. Может, даже войну объявят.
      Намса уселся на корточки напротив мальчишки.
      – Когда-то я тоже был скор на войну и угрозы. – Он потрогал расплавившуюся кожу своей щеки: – Потребовалось потерять лицо, чтобы увидеть лица других. На, держи. – Асур повозился немного, вставляя аккумулятор, а потом протянул Вельке оружие.
      Мальчишка замер: не ловушка ли это? Наконец с опаской взял.
      – Я ведь помню тебя, человеческий детеныш. Мы встречались в твоей прошлой жизни. Как причудлив узор змеиной кожи… Ты показал мне лицо бесстрашия, которого нет среди четырех асурских лиц.
      – Я?!
      – Эта встреча стоила жизни моему господину, Урсалаю Норбу. Мудрец Северного Дома, кто бы мог подумать!
      Тут асур выкинул номер. Стал на колени и молитвенно сложил руки у груди:
      – О учитель! Я готов продолжить нашу дуэль. Вот оружие. В предыдущем поединке выстрел оставался за тобой. Стреляй же!
      Выстрелить? Хорошо. Велька ничего не понимал, но асур казался ему таким страшным, что он не раздумывая нажал на спуск.
      Ничего не случилось. Курок словно закостенел.
      – У тебя руки дрожат, – заметил Намса. – Дай я попробую.
      Пистолет волшебным образом оказался в ладони асура. Грохнул выстрел. Мальчишечью щеку ожгло огнем.
      – Ты жив, человеческий детеныш?
      – Д-да.
      – Помнишь, как погиб высочайший кровью Норбу? – Намса положил пистолет на пол и толкнул к Вельке. – Я допустил позорный промах. Но с тех пор я не промахиваюсь. У тебя на щеке сидела муха. Ты найдешь ее мертвой рядом с собой.
      – Тут темно. Я и пистолета-то не вижу, – пожаловался Велька.
      Асур щелкнул пальцами – и над его плечом вспыхнул огонек.
      – Так лучше?
      – Угу.
      Рядом с Велькиной ногой жужжала муха. Она была жива, но выстрелом ей оторвало оба крыла. Трясущимися руками мальчишка нащупал пистолет.
      Щелчок. Еще один.
      – Ты забыл снять пистолет с предохранителя.
      – Спасибо. А где предохранитель? – Велька наугад подергал скобку под стволом.
      – На рукояти есть окошко, которое должно быть закрыто твоей рукой. Кстати, сейчас мой выстрел.
      – Но я же не стрелял!
      – Главное – намерение, а не действие. Давай сюда.
      – Не отдам!!
      И снова Велька не уловил движения асура. Пистолет оказался в руках Намсы.
      – Я духовно рос все эти годы. Я отказался от собственного «я», которое твердило, что мое «я» меньше других «я» и «я» духовное обязано потакать яковости и яйности «я» умственного. Я познал глубины бытия. Смотри, человек: это последний миг твоей жизни. Наслаждайся им. Наслаждайся, как наслаждаются вкусом земляники на губах!
      Пистолет чирикнул, сообщая, что аккумулятор разряжен.
      – Что такое?!
      Асур потряс оружие. На индикаторе загорелась цифра «0».
      Велька с интересом посмотрел на асура:
      – По-моему, он больше не хочет стрелять.
      – Святая бабочка, я опять не закончил дуэль! В тот раз ты бежал, оставив меня в дураках.
      – В прошлой жизни?
      – Воистину так.
      – Я не помню свою прошлую жизнь. Если бы я родился через реинкарнатор, тогда да… А у меня есть папа и мама. Быть может, вам нужен кто-то другой?
      Асур устало опустил плечи:
      – Дивский Оракул предсказал, что я встречу тебя на Лувре перед смертью. И наша дуэль продолжится. Сколько тебе лет, человеческий детеныш?
      – Девять.
      – Девять?
      Намса принялся что-то лихорадочно подсчитывать на пальцах. Потом достал из кармана справочник и перелистал.
      – Тут сказано, что память предыдущих жизней просыпается у людей в шестнадцать лет. Это правда?
      Велька пожал плечами. В школе они этого не проходили. А что в асурской книжке написано, так асуру лучше знать.
      – Святой богомол, – с грустью в голосе промолвил Намса, – как я ошибся… Что ж, человеческий детеныш, похоже, ты опять меня переиграл. Прощай, друг мой. Может, когда-нибудь встретимся.
      – Я могу идти? – робко спросил Велька.
      – Иди, сынок. Этот тоннель выведет тебя на свет.
      Велька робко двинулся по направлению к выходу. Оглянувшись, он увидел жуткую картину: асур высыхал. Кости прорывали ветхую плоть, кожа застывала паршой. У Намсы вновь появилось лицо, но лучше бы Вельке этого лица не видеть!
      – Уходи, детеныш, – донесся до него бесплотный голос. – И берегись двурукой ведьмы! Она убьет тебя и всех твоих близких ради моего возвращения!
      Велька бросился бежать. Сердце грохотало оглушительно, не попадая в такт шагам.

      Майя Утан поселилась в самой высокой башне Острова. Полковник же Багря и его семейство обитали внизу, как подобает муравьям, не имеющим представления о числах крови.
      Перед тем как вселиться в свои покои, Майя ограбила борцовский зал корпуса. Затем с помощью барометра и часов определила высоту башни и всю ночь просидела с виброножом, кромсая старые маты и устилая ими пол. В результате высота ее жилища составила ровно двадцать девять целых сорок четыре десятых метра над уровнем земли. После этого Майя почувствовала себя счастливой.
      Вселенная асуров ужасна. Каждый асур пронумерован, и двух одинаковых чисел крови не бывает. При этом стомиллиардному кровью асуру почета больше, чем сто миллиард первому.
      Это и правильно. Число крови дается не просто так, а за умения и способности. Научился крестиком вышивать – вычлось у тебя столько-то пунктов крови. Забыл, как решают квадратные уравнения, – сам виноват. Чем меньше число крови, тем асур могущественнее. Первый кровью, если бы такой существовал, был бы непредставимо могущественным. Выше него только Господь Бог, Вселенское Ничто, Абсолютный Нуль.
      Асурам постоянно приходится соревноваться друг с другом. Чтобы поддерживать свои девятьсот шесть тысяч девяносто (чудесный результат!), Майе приходилось вертеться как белке в колесе. Макияж, пластическая хирургия, занятия в фехтовальном зале, тире, художественной мастерской и ремесленном центре. Майя умела изъясняться на восьмидесяти языках, рисовала картины тушью, акварелью и крышечками от «Ессентуколы», разбиралась в выращивании бананов в условиях тундры и Нечерноземья, владела несколькими боевыми искусствами (в том числе борода-рю и усиро-ваза – борьбой асурских парикмахеров), мастерски водила вертолет, танк и водный велосипед, умела стрелять из трехсот видов оружия, а попадать из пятидесяти.
      В асурских мирах нет двух жилищ с одинаковым уровнем пола. Поселить асура ниже, чем позволяет уровень крови, – значит смертельно его оскорбить. Майя Утан знала свои права и поступаться ими не собиралась.
      Вот только маты резать было очень утомительно.
 
      Утренний ветерок шевелил занавески на окнах. Солнечная полоска перечеркнула висящий на стене ковер. Сегодня его украшала жанровая сценка: голенькая четырехрукая девочка сидела на троне, а двое мальчишек подносили ей платиновое блюдо с глубоководными рыбами-тошнарами, израньями и глоткамбалами. Сюжеты картин постоянно менялись. Каждый день недели герои их становились старше, чтобы умереть в воскресенье, а в понедельник родиться вновь. Сегодня им можно было дать лет по шестнадцать. Это означало, что наступила среда.
      Майя вышла на балкон. Бородав настороженно следил за ее действиями из клетки. Майя присела на корточки, глядя в крохотные глазки чудовища.
      В руке ее блеснула игла.
      – Я тебя не боюсь, – сказала асури. – Не боюсь, слышишь? Пиши-пиши свой список. Пиши, какая я плохая, как меня наказать надо. Видишь иголку? Я могу тебя уколоть. Могу, не думай.
      Бородав кротко моргал, соглашаясь. С разными вариациями сцена эта повторялась каждое утро. Но ни разу асури не выполнила свою угрозу.
      Закончив ритуал, она сдвинула клетку и достала ящичек с трехглазым черепом на крышке. Вернувшись в комнату, она уселась на пол, скрестив ноги, шкатулку положила на колени.
      Тут в ее сосредоточение вторгся ласковый голос:
      – Госпожа-сударушка, кушать подано. Чем трапезничать желаете? Есть окрошечка новокитежская, блины, ушицы отведайте.
      Шкатулка мигом исчезла под кроватью. Майя выпрямилась и сделала вид, будто медитирует.
      К хозяйке дома асури относилась со смешанными чувствами. С одной стороны, Ефросинья жила в самом высоком доме Острова. С другой же – она ничем этого не заслуживала.
      Пухленькая, глуповатая, без художественного вкуса и чутья. Вечно душится какими-то невообразимыми духами. А одевается! Эти невыносимые платья старушечьих расцветок, эти душегрейки с микроклимат-контролем… понятно, что при нынешнем развитии техники можно и летом в шубе ходить. Но зачем? А дурацкий кокошник с выходом в интернет? У Ефросиньи ежедневно скачивалось по четыре «мыльные оперы», ежеминутно опрашивались полторы тысячи блогов, ежесекундно позванивал чат «Старушки на завалинке».
      И ежемесячно треть полковничьей зарплаты уходила на оплату интернета.
      Сначала Майя Ефросинье обрадовалась. Хозяйка дома происходила с Осляби-3 – таинственного и загадочного мира людей, где издавна поддерживались традиции так называемых рашичей. Раскрашенные под хохлому ослябийские линкоры наводили ужас на флоты всех доминионов. Технологии Осляби вызывали зависть даже у прэта. Конечно же шпионка мечтала вызнать все секреты загадочного мира.
      Увы! Мечтам ее не суждено было сбыться. Асури едва не померла, выслушивая рецепты сбитней и кулебяк, крупеничков и гурьевских каш. От ситчиков и батиста хотелось лезть на стену. Вот что случается, думала она, когда свяжешься с человеком, потерявшим лицо.
      – Госпожа Ута-ан! Выгляните на секундочку!
      – Прочь, милочка, прочь, у меня мигрень, – отвечала асури.
      – Так, может, полотенчико со льдом? Кваску с мятой анальгиновой?
      – Сударыня, вы меня утомляете.
      – Как знаете. А я к молебну собираюсь. И вас бы взяла.
      Шаркающие шаги за дверью удалились. Майя перевела дух. Она не обманывалась: скоро хозяйка вернется. Ведь сериалы, болтовня в инфосфере, запутанная переписка – все это быстро приедается. Хочется общения с живыми людьми. Да не с каким-нибудь сбродом, а умными, интеллигентными людьми, духовно равными самой Ефросинье.
      В другое время асури, может, и переломила бы себя. Старость, какой бы она ни была, достойна уважения. Но Майе предстояло дело, в котором лишние свидетели могли только помешать.
      Асури достала из-под кровати ящичек. Спускаться по лестнице она побоялась: назойливая старуха могла выскочить в любой момент. Так что Майя полезла через окно.
      Во дворе тоже не было покоя. Садик насквозь пропитался Ефросиньей. Зелеными облачками пушился укроп – Майе он напоминал старушечий шиньон. Земляника раскинула на грядках усы – асури казалось, что это неугомонная старушка опутала интернет паутиной чатов и форумов. Галилейские лилии смотрели скорбно и тяжело, от них почему-то несло духами Ефросиньи.
      Здесь асури не стала задерживаться. Протиснувшись сквозь пролом в стене, она выбралась в заброшенную часть сада. А уж там было раздолье! Бурявка да пылфей, колючки бесополоха и желтенькие цветочки отца-и-отчима. Сверху – седые от лишайника яблоневые ветви, переплетье винограда, орешниковые джунгли.
      Это место принадлежало девчонке, дочери хозяев. Здесь Майя чувствовала себя в безопасности. Девчонка, она знала, уже второй день находится под домашним арестом.
      А значит, мешать ей никто не будет.
 
      В саду асури выбрала самое глухое место. Покачивались над головой крапивные пагоды и веера стрекольника. Шаровары вымокли от росы, безрукавка покрылась желтой пыльцой, но Майя не обращала на это внимания.
      Усевшись на камень, она раскрыла Шкатулку. В гнездах изумрудного бархата поблескивали ампулы, украшенные асуроглифом «титан». Отделанный финифтью и бриллиантами геном-инжектор вопросительно качнул крыльями.
      Каждая из ампул содержала дозу геном-трансформера. Вот «Обратное Колено Кузнечика». Модифицированный им асур может прыгать на сотни метров в высоту. На планетах с мощной гравитацией его лучше не использовать: случается, скелет прыгуна взмывает в небо, оставляя тело на поверхности.
      Следующая – ампула «Непредсказуемого Облика». Под его воздействием блондинки приобретают гламурный вид, брюнетки – готичный. Что происходит с шатенками и рыжими никто не знает. Так что название свое геном-трансформер носит не зря.
      Далее шли «Язык Птиц и Зверей», еще один «Язык Птиц и Зверей» – жемчужина Майиной коллекции, «Лицо Истинного Полдня» и «Плакальщица Сорокового Дня».
      Майя достала последнюю ампулу. Приняв ее, можно было говорить с мертвыми, нерожденными и дакини. Свойство в обычной жизни не очень полезное, но с Намсой иначе не договоришься.
      Геном-инжектор затрещал, легко касаясь Майиных век. Асури легла на спину и расслабилась. Трансформация обычно занимала несколько часов и сопровождалась побочными эффектами.
      Те не заставили себя ждать. Духовную сущность Майи мотало, как авоську с котятами. Сперва она объединилась с компостной кучей в углу сада. Это было ужасно приятно: ощущать себя соборной душой ботвы и бурьяна, чувствовать ужас растущих рядом колокольчиков. Потом Майя вселилась в гадюку, и ей захотелось есть. Она сплясала танец вызова попугайчику, но тот не дождался и упорхнул.
      Став скарабеем, Утан поняла, чего ей не хватало в жизни. Шара. Огромного шара, который она могла бы лепить, вкладывая все свое творчество, всю нежность и любовь. От этой мысли она едва не расплакалась.
      Дождевые черви открыли ей прелесть агорафобии. Каменный забор научил терпению и стойкости. Напоследок Майя воплотилась в «черную вдову». Ласковая паучиха прекрасно разбиралась в жизни, смерти и мужчинах. Став ею, асури ощутила непреодолимое сексуальное влечение. Ей во что бы то ни стало потребовалось устроить личную жизнь.
      Команидор предупреждал, что покидать башню нельзя Но кому он это говорил?
      Глупой маленькой асури.
      Майя Черная Вдова – это нечто большее, гораздо большее! И ей позарез нужно с кем-нибудь познакомиться.
      Пусть ненадолго.
      На один укус.
      Асури вскарабкалась по виноградным плетям на забор и отправилась на поиски избранника. У кадетов как раз заканчивался второй час занятий.

      В это утро Тая решила не выходить из своей комнаты. Просто так, назло. А что еще делать? Все равно под замком сидит. Комната, кухня, ванная с туалетом, да несколько метров коридора – вот и все ее владения.
      Очень здорово, да?!
      Уже второй день!
      Мысли ее прервал стук. Раньше, чем Тая крикнула: «Нет, нельзя!» – в комнату ворвалась Ефросинья. В проездных сапогах на все виды транспорта, с корзинкой-холодильником в руках.
      «В город собирается», – сообразила Та.
      – Имей в виду, милочка, – занудила Фрося, словно продолжая неоконченный разговор, – терпеть твои выходки я не намерена. В конце концов все имеет свои пределы.
      Тая с тоской посмотрела в окно.
      – Кончились времена безделья. С этого момента труд станет твоей прерогативой.
      Что значит это слово, тетка не знала. Просто ей нравилось рычать.
      – Да, прер-р-рогативой! Прикажешь автоматике вымыть полы и скачаешь из интернета новые меню. Плита загрязнилась – включишь режим самоочистки. Ах да, – в голосе мачехи зазвучало торжество, – я грохнула спам-фильтр на нашем семейном ящике. И настроечки попутала. Так что письмишки придется сортировать. По бизнесу в одну папочку, поздравительные в другую, личные в третью. Спам и вирусы сложи в мусорную корзину.
      – Не стану.
      – Ах, не станешь?! Ну тогда я заблокирую выход в интернет.
      Тетка считала это самым ужасным наказанием. Еще бы: лишиться «мыльных опер» и болталок! Тайка в ответ только фыркнула: испугали паутицу голой жо…
      Тут-то и началось.
      Тетка закатила истерику. Высказала все: и про нынешнюю молодежь, и про неблагодарных девиц, что дерзят благодетельницам, а после в подоле приносят. Закончилась лекция неожиданно:
      – Раздевайся, – приказала Ефросинья.
      – Зачем это? – Тайка растерянно захлопала ресницами.
      – Раздевайся, раздевайся. А то я не знаю, как ты перед парнями хвостом вертишь. Этой самой своей жо. Ну?..
      Тетка не шутила. Она выписывала специальный педагогический журнал «Викторианский домострой», где подробно рассказывалось, как наказывать непослушных детей. Та пожала плечами и стянула джинсы, затем футболку.
      – Так дома посидишь. А то завела моду… И ухажер этот твой постоянно в окна пялится.
      – Какой ухажер?! – опешила Та.
      – Тьфу, стыдобища! Хоть бы госпожи Утан постыдилась!
      Спрятав одежду, Ефросинья заперла шкаф и отключила синтезатор.
      – На, держи, – бросила ночную рубашку до пят, – коленки прикроешь, дурища.
      И ушла.
      Тайка осталась сидеть у окна.
      На душе было гадостно…
      Вокруг полумрак и тишина. Тикают ходики на стене, отмеряя Тайкино время. Кажется, что теперь всегда так будет: сквознячок по босым ногам, жаркая полоса на полу.
      И одиночество, одиночество до самой смерти… Ей исполнится тридцать или сорок, она станет пожилой старушкой, начнет чатиться с другими старушками на «Завалинке», а Фрося все так же будет хлестать ее по щекам и запирать в комнате.
      – Ладно, – сказала Тайка сама себе, – хватит носом хлюпать. Пора действовать.
      Она вытерла мокрые щеки и через силу улыбнулась.
      Итак, что у нас есть? Двери заперты, окна тоже. Позвать на помощь не получится, да и кого? Дылду эту, которая реблягу-ашами питается? Ага. Хи-хи два раза.
      Тайка стянула с кровати одеяло и завернулась в него. Сбегала к зеркалу: идет ли? Оказалось, шло. Из зеркала смотрела загадочная особа в античной тунике. Если, конечно, бывают черно-белые туники, украшенные символом инь-ян.
      Затем Тайка заглянула в календарь. Настроение поднялось: сегодня же среда! Среды и воскресенья Тайкина тетка посвящала спасению души. «Улыбка, – гласил девиз юморопоклонцев, – приблизит ваше счастливое рождение!»
      Возникла церковь Полиграфа в двадцать первом веке. Правда, сперва она называлась по имени другого юмориста. В те времена смехопоклонников не воспринимали всерьез. Даже церковь джедаев считалась более могущественной.
      Все переменилось первого апреля 2152 года. Кто-то из язычников ляпнул, что проповедь юмориста-Предтечи глупая и даже – страшно повторить! – несмешная. Прихожане оскорбились. Оскорблялись они четыре дня. Когда погромы закончились, патриархи юморопоклонничества принесли неверующим свои извинения, но было поздно. Церковь приобрела невиданную популярность.
      Двадцать седьмой век явил миру пророка Полиграфа. И если юмор Предтечи для рядового прихожанина случался тяжеловат, шутки Полиграфа доходили до всех. Пророк тонко чувствовал момент. Он смеялся над асурами и прэта, клеймил ксенофобию и ксенофилию (в зависимости от момента), когда требовалось, воспевал народный героизм, когда нет – мягко и лукаво поливал его грязью. Неудивительно, что церковь юмора и сатиры стала главенствующей.
      Легенды гласят, что Пророка возрождают в реинкарнаторе. Потом монахи увозят его в тайный тибетский монастырь, где воспитывают в беспечалии да радости. Когда пророку исполняется шестнадцать, наступает знаменательный день. Он вспоминает все свои предыдущие жизни и свои шутки, которыми продолжает радовать благодарных прихожан по сей день.
      За всю свою жизнь Тая была лишь на одной проповеди. После того как она скуксилась на остроте преблагого Полиграфа («Какие имена бывают у асуров? Софа Диван, Бомба Уран, Мира Небудет, Подзад Ногой»), тетка обозвала ее нахалкой и грешницей. А дома еще и выпорола.
      Девочку это не особо огорчило. Ну не всем же быть праведниками, верно?
      Стоя у календаря, Тая призадумалась. Что там тетка говорила об ухажере? Она, конечно, всякое ляпнет, но все же… Девочка выглянула в окно. Никаких мальчишек не обнаружилось. Вдали виднелись пустой плац, пыльная листва инжира, пустые дорожки стадиона.
      Обманула, значит. Ну и ладно… Мальчишки вечно суются со всякими глупостями. А у нее дело есть.
      Важное.
      Как и у всякой уважающей себя девочки, у Таи была тайна. От матери ей досталась шкатулка из живых кораллов. Тая прятала ее в подземелье (чтобы тетка не нашла) и время от времени подкармливала живыми кузнечиками.
      А последняя кормежка была… нет, в воскресенье она с новеньким познакомилась… в четверг Тилля избили…
      В среду!
      Неделю назад.
      При этой мысли Тая совсем расстроилась. Кораллы жаль: память о маме и красивые очень. Если не навестить, с голоду помрут. Или каменные термиты их схомячат.
      Значит, надо выбираться отсюда. Только вот как?
      Тая еще раз проверила замки. О чудо! Одно из окон оказалось незапертым. Дальше все сложилось само собой. Прыгать Та и не думала: внизу метров двадцать, она дура, что ли? Схватила теткину рубашку (нервущаяся, немнущаяся, в кружавчиках – загляденье!), сунула в кройко-швейный аппарат. Его Фрося Тае подарила, чтобы к рукоделью приучать. Иногда он пригождался – вот как сейчас.
      Лазерный нож исполосовал ткань рубашки в тонкие полосы, их Тая сшила в подобие веревки. Один конец к батарее, другой вокруг пояса, и – в окно.
      Тая уперлась босыми пятками в стену и полезла вниз, понемногу стравливая веревку.
      Ух, красотища! И, главное, все как на ладони!
      Вон на плацу Уфимский мальчишек муштрует. Строй подпрыгивает и раскачивается из стороны в сторону, словно пьяная гусеница. Кадеты волокут стенд с агитшутером «Если завтра война-2». Внизу парень бетонку драит – чуть ли не под самыми Тайкиными ногами.
      Вообще полы драить – занятие увлекательное. На каждой ноге машинка-уборщик вроде коньков или роликов. Катись себе и катись! Вот только ролики сами с усами, все норовят в стороны разъехаться. Не успела выключить – сама виновата. Тайка раз села на шпагат – мало не показалось. Потом неделю враскоряку ходила.
      Мальчишка с уборщиками выделывал чудеса. И спиной катался и «елочкой», и «кончики с отверткой» делал. Молодец!
      Та спустилась этажом ниже. Кирпичная стена кончилась, пошла оконная рама. Стеклопластик приятно холодил пятки. Надо будет окно потом протереть, а то Фросю Кондрат хватит: на стекле отпечаток босой ноги!
      Ага, вот и карниз.
      Тая обмотала веревку вокруг крюка и остановилась передохнуть. Оказалось, узел туники болтался на честном слове. Хорошо, вовремя заметила!
      Чтобы не терять времени зря, Та пошла вдоль стены. Вдруг открытое окно найдется? Тогда и мучиться не надо, без забот спускаешься по лестнице и все.
      Под ногами открылась заброшенная часть сада. Среди травы мелькало что-то белое.
      Да не что-то!
      Гостья. Дылда реблягушистая.
      Занималась она чем-то странным: то подпрыгивала, широко расставив руки, то ходила колесом, а то вдруг начинала раскачиваться. Это что, аэробика такая?
      На самом деле танец Утан предназначался попугайчику на заборе. Тот покрутил головой, озадаченно чирикнул и улетел. Майя тут же бросила танец и принялась зарываться в землю. Полы безрукавки распахнулись, открывая шрамы на боках.
      Стараясь ничем себя не выдать, девочка пошла обратно. Ее била мелкая дрожь.
      Когда до крюка осталось несколько шагов, Майя заорала. От ее крика Тая оступилась.
      Импровизированная веревка натянулась, как струна. Стена подпрыгнула перед глазами, бок ожгло болью.
      «Мамочки! Мамочки! Мамочки!» – забилось в висках.
      С тугим звоном узел лопнул.

      В подлости есть свое упоение. Горькое счастье, когда понимаешь, что в чем-то ты не такой, как другие. Выделяешься из толпы. Может, даже и в лучшую сторону, просто другие этого не понимают.
      За окном разгоралось новое утро. Оглушительно орали попугайчики и воробьи. Птичий крик – музыка свободы, и тем острее Тилль переживал свое полувынужденное заключение.
 
В буднях великих строек, —
 
      лилось из репродуктора, —
 
В огнях и звонах, созиданья звуках
Здравствуй, земля героев,
Доминион людей, могучих духом.
 
      Вчера Тилль совершил глупость. Сам, своей рукой обменял уборочные наряды на сторожевые. Нет, понятно, что охранять музей лучше ему. Как ни крути, а пулю кто-то должен положить на место. Но торчать на посту в тоске и одиночестве, когда остальные кадеты увеличивают объем знаний и физическую подготовку… Это просто невыносимо.
      За это утро Тилль многое передумал. О, сколько раз в мыслях умирал он геройской и мучительной смертью!
      В мечтаниях Тилля Остров смывало гигантской волной. Он же сам, отбиваясь веслом от акул и скатов, плавал на утлой лодочке и спасал выживших.
      Выжившими почему-то всегда оказывались Бурягин, Тая и новенький, Велька.
      Однажды в лодку попросился насмешник и бузотер Витька Хоботов. Поразмыслив, Тилль решил пустить и его. Чего там!.. Он же не злопамятный. Пусть помнит Галькину отходчивость. А вот Димку не пустит, нет. Будет знать, кого по ночам зубной пастой мазать!
      Потом в лодке оказался полковник Багря. Как это получилось, Тилль не знал. Тайка, что ли, упросила? Полковник обнял Тилля и сказал: «Спасибо, сынок!» Да, да – сынок! А потом: «На таких, как ты, держится доминион. Вот тебе, Тилль, не какой-то там вшивый значок ГПСД, а целый орден Предвечного Колеса. И проси у меня чего хочешь, даже руку моей дочери».
      Затем мечты перешли к замповосу Лютому. Майор фыркал, отплевывался, пихал акул стеком, но Тилль гордо проплыл мимо. Не из жестокости, нет. Из принципа.
      А чтобы не подумали, будто это из мести, он приостановился и сказал: «Господин майор! Я бы с удовольствием забыл все, что произошло между нами, и подал вам руку помощи. Но дама моего сердца в опасности, и ее я спасу первой. Как мужчина и офицер вы должны меня понять».
      С дамой сердца вышла заминка: ее Тилль представлял смутно. Не мог вообразить ни лица, ни волос, ни фигуры, только браслет-фенечку на руке: видел такую у цветочницы с бульвара Доминионов. Но разве это важно?
      Пока Тилль спасал девушку, его ранила акула. В следующей картине он лежал, умирая, на больничной койке, а спасенная не отходила от него ни на шаг.
      Что потом, он себе не очень представлял. В кафе ее, что ли, пригласить? Поцеловать?
      Неловко, стыдно!
      Постепенно мысли его перескочили на дела недавние. Новенький, Велька, устраивал свои наряды не просто так, а чтобы непременно оказаться возле полковничьего дома. Из-за Тайки, что ли?
      Вряд ли. Она же пацанка, хотя и симпатичная…
      В памяти всплыло лицо полковничьей гостьи. На Тилля накатило стыдное волнение, так хорошо знакомое всем мальчишкам. Мягкое прикосновение, вкрадчивый шепот… Он ярко, словно наяву, представил заросший бурьяном сад, яблони в моховых бородах лишайника…
      И – Майю.
      На этот раз дама была в легких шароварах и соблазнительно расстегнутой безрукавке (как у Арабель в «Флибустьере века»). Мальчишка потянулся к ней, чувствуя, как проваливается в грешную ложбинку между грудями.
      Его обдало жаром, затем холодом. Он помотал головой, стараясь избавиться от навязчивого призрака. Тут воображение выдало такое, что Тилль закашлялся.
      Чем он занимается? Он же вовсе не для того здесь стоит! Немедленно действовать!
      Тилль прошелся к дверям и обратно. Заглянул в музей. На цыпочках – не подкрался бы ротный! – выскочил на лестничную клетку.
      Никого.
      Дальше тянуть не стоило. Как отключить сигнализацию, он знал. В музее около двух тысяч экспонатов, у каждого автоматизированная ячейка для хранения. То есть, конечно, все эти плакаты, фотографии, муляжи выставляют в витринах, но это с двенадцати. Пока же музей пуст; все, что можно, лежит в запасниках.
      Всего-то дел: влезть в подсобку и через компьютер вызвать нужную ячейку. Тихонечко положить дубликопию, после чего отправить ячейку обратно. Не сложно, правда? Вот только если его кто-то застукает, судьба Бурягина покажется светлой и радостной в сравнении с его, Тиллевой, судьбой.
      «Ну и пусть, – хмуро подумал он. – По моей вине мои боевые товарищи лишились увольнительных. Хотя так им и надо. Если б не Бурягин, вообще бы сюда не сунулся!»
      Обмирая от страха, Тилль пробрался к двери диспетчерской и набрал код. Пароли он знал назубок: как самому исполнительному, ему не раз поручали инвентаризацию. Занятие это нудное и утомительное, но Тиллю нравилось.
      Тилль вообще любил, когда вещи находятся на своих местах. И других по мере сил и возможностей к порядку приучал. Однажды из-за этого даже экзамен завалил.
      А случилось это вот как. В библиотеке Тиллю выдали неправильный учебник физики. Ну, чуть больше по размеру, чем остальные книжки. Он от этого из стопки торчал.
      Это ведь непорядок, верно?
      Верно.
      Поэтому Тилль не успокоился, пока не поменялся «Физикой» с Димкой – тому книжка досталась нормальная. Димка долго ерепенился, но Тилль его уломал. Для порядка же, не для чего-то!
      Однако через неделю корешок опять выперся из стопки.
      Тилль впал в беспокойство. Вместо того чтобы учиться, он вертел несчастный учебник и так и сяк. И поперек, и крестом, и к стеночке. Вроде удавалось. Но проходила неделя и мучения повторялись. Проклятый учебник разбухал, словно биойогурт «Поделись с другом», забытый на солнцепеке.
      Кадет похудел. Под глазами появились черные круги. Проклятый учебник все не хотел сдаваться. На свою книжку, отданную Димке, Тилль поглядывал с вожделением.
      Закончилось все в день перед экзаменом. Тилль вернулся с занятий и обнаружил, что на тумбочке лежит нечто невообразимое. Сорок сантиметров на пятьдесят шесть с половиной (специально измерял!).
      Тилль беспомощно потыкал книжкой в распахнутый зев тумбочки и выбежал из кубрика. Где он болтался всю ночь, он и сам не знал. В памяти остались лишь холодные огоньки созвездий да плеск волн.
      Нашли утром его на берегу океана, с температурой под сорок.
      «Большая Медведица… – бормотал кадет в бреду. – Чуть звездочку левее…»
      – Левее, левее, – успокаивала его фельдшерица Анна Львовна, касаясь лба мокрым полотенцем. – По лазерному лучику будет, вот увидишь. Лежи смирно, голубок.
      На следующий день в лазарет завалились соседи по кубрику. И учебник принесли – уже нормальных размеров.
      – Тилль, без обид… – набычился Димка. – Мы тебя того… разыграли немножко.
      Оказывается, Тиллева страсть к порядку давно стояла у соседей по комнате поперек горла. Ну что такое: кадет по полночи в своей тумбочке роется? Да еще и других шпыняет похуже ротного! Все ему не так, все лежит неровно.
      Тут-то Димка и задумал эпопею с учебником. Каждую неделю он тайком засовывал «Физику» в линейный преобразователь. Увеличивал по чуть-чуть – так, чтобы незаметно было. Тилль не сдавался, и Димке стало интересно: а справится тот с книжкой размерами больше тумбочки?
      После этого случая Тилль месяц с ребятами не разговаривал. Да и потом не простил. Страсть к порядку никуда не делась, мучила, давила.
      Тут-то и подвернулась работа в музее.
 
      В подсобке вкусно пахло типографской краской, птичьими перьями и тишиной. Снаружи окно закрывали вьюнки. Сквозь листву проглядывало ослепительно синее небо.
      Тилль уселся в продавленное кресло и включил компьютер. С полок шкафов, подоконника, из-под стола и узкой кровати на мальчишку пялились черные бусинки-глаза.
      Экспонаты, которым не нашлось места в выставочных залах, скапливались в подсобке. Модели парусников дошатоновской постройки, старинные шляпы луврианских первопоселенцев, чучела ныне вымерших птиц и животных. Корней Галактионович, старенький смотритель музея, все собирался устроить еще один зал, посвященный временам Лувра до колонизации. К сожалению, начальству до истории не было никакого дела. Так и валялись «лишние» экспонаты здесь, в неподходящей влажности и температуре.
      На экране высветило список экспонатов. Амулет конечно же последний, новых-то поступлений нет. Мальчишка пролистал несколько страниц: заспиртованная паутица, стереоальбомы выпускников последних лет, диорама «Герой Абель Шепетов отражает нашествие инопланетных монстров». Некоторые строчки горели красным. Видимо, пулю искали, думая, что ее по ошибке сунули в другую ячейку и перепутали экспонаты.
      Оставить беспорядок без внимания он не мог. Но и времени оставалось мало: войди кто-нибудь, и что он, кадет Брикк, будет делать? Поэтому Тилль поклялся, что все разложит по местам позже, а пока вызвал последнюю ячейку.
      Та оказалась не пустой. Тилль с удивлением взял в руки приборчик, напоминающий маленькую антенну-тарелку. Лекции по современному оружию Тилль посещал аккуратно и приборчик узнал сразу. Это же пси-лучемет! Если в человека выстрелить из этой «тарелки», тот наяву увидит свои самые жуткие кошмары.
      И немедленно умрет от страха.
      Только это чушь. По-настоящему смелый человек, герой доминиона, каких-то там галлюцинаций не испугается! Посмотрит, пожмет плечами и продолжит делать свое дело. Потому что контролирует свой разум.
      Интересно, а он, Тилль, смелый человек?
      Мальчишка поежился. Как-то реалистично представилось: вот он нажимает кнопку – и из-под стола вылезает скелет. Жемчужные зубы впиваются в ногу, макушка блестит, как упавший в лужу волейбольный мяч.
      Брр!
      А то еще хуже: ротный вылезет.
      Или скелет ротного.
      Тилль отодвинул опасный приборчик подальше. Тут дело надо делать, а не ерундой заниматься! Он же часовой, а не безответственный шалопай.
      «Что, Тилль? – послышался ехидный мальчишечий голосок. – Зассал, да?»
      Звучал тот настолько явственно, что кадет обернулся. Неужели Димка прокрался в музей? Но нет, кроме Тилля, в подсобке никого не было.
      Мальчишка вновь придвинул к себе генератор.
      Вот ведь штука: спрячь он его сейчас в контейнер и отправь обратно, никто не узнает… Свидетелей нет, да и глупость это – оружие на себе испытывать.
      Вот только как жить дальше? Жить, зная, что ты трус и предатель? В мечтах-то легко сражаться с акулами. А на самом деле?
      И тогда, с пулей, – да, юнг было двое… Но разговаривал-то с ним, Тиллем, только Яри. Второй стоял себе у стеночки, будто его это все не касается. Стоял и смотрел в сторону.
      А он, Тилль, даже слова против не сказал.
      Растерялся, говоришь?..
      Нет, Тиллик, милый. Это называется по-другому.
      Струсил.
      Сдрейфил, зассал.
      И тогда зассал, у Лютого. Когда начповос приказал товарищей выдать. И нечего отговариваться: «Для порядка, из справедливости». Зассал, и все.
      И сейчас ссышь.
      Вон на приборчике тумблер «Вкл.\Выкл.». Всего-то одно движение.
      Ну? Слабо?
      Ладони вспотели. От этого Тилль возненавидел себя еще больше. Отчаянным движением он рванул тумблер и тут же, не успев сообразить, что делает, отщелкнул назад. Сердце дудухнуло, оставив в груди противную ноющую боль.
      Ничего не произошло.
      «Рохля, тряпка! – выругал он себя. – Думаешь, щелкнул и все? Давай, трус!»
      Не давая себе отступить, Тилль ударил по тумблеру. И зажмурился, ожидая, что вот-вот на его плече сомкнутся костяные пальцы.
      Ничего не случилось. Мальчишка сидел, напряженно вслушиваясь в музейную тишину, а в душе росло разочарование.
      И из-за этого он терзался? Ну, конечно… Кто же станет держать в музее настоящее боевое оружие?!
      С другой стороны, испытание-то он выдержал. Жаль, никто не видел. Сам Димка небось пять раз бы в штаны наложил! Нет, на людях он, конечно, герой. Такие, как Димка, всегда смелые, когда есть перед кем. А в одиночестве? Зная, что никто не затаит дыхание, глядя на тебя?
      То-то же!
      Пробивающийся меж листьями вьюнка солнечный свет падал на стол широкой полосой. Лампочка генератора едва заметно помаргивала. Из-за полосы Тилль этого не замечал.
      Его занимало другое. Испытание-то он выдержал, но что это за испытание? Смех один. Вот если против юнг, одному разобраться с Яри – спокойно, насмешливо, без суеты – это да. Показать, наконец, кто чего стоит. Один-то раз растеряться всякий может.
      Это будет серьезно.
      После этого он сам себя зауважает.
      Все зауважают.
      Тилль снял с шеи цепочку дубликопии. Подбросил на ладони (звенья щелкнули кастаньетами) – легкая, летящая!
      – Ну, что, Яри, завтра? У Скалищ?
      В тот же миг его плечо сжали холодные твердые пальцы.
      – Что это у тебя, мальчик?
      Фраза прозвучала на асурском, и Тилль не смог ее перевести. Он резко обернулся.
      Лицо, перепачканное землей (могильной! – показалось мальчишке), светилось белым. Вымазанная травяным соком безрукавка распахнулась – как тогда, в мечтах, – и из-под нее выглянули исцарапанные груди в огненной татуировке. Отчего-то они испугали Тилля больше всего.
      – Дай сюда, – потянулась Майя к дубликопии. – Это твое брачное подношение?

      Как Велька и ожидал, полковник «общественного порицания» не забыл. Наказанием он выбрал так называемую асурскую неделю. Это значило, что все команды – на асурском, рапорты тоже, а если от кого услышат хоть слово на универсальном, пойдут репрессии.
      Велька окончательно уверился, что дело нечисто. Ладно бы один день, куда ни шло. Язык потенциального врага, то се… Но неделя!
      Поэтому он с удвоенным пылом взялся за шпионаж. Для этого отправился к офицеру-воспитателю Уфимскому и под большим секретом сообщил, что у него аллергия на пыль. Капитан поинтересовался, нет ли у Вельки аллергии на тополиную пыльцу или, упаси боже, на паутину травяков. Велька ответил, что нет. А еще, робко пояснил он, ему бы хотелось отработать свои наряды на кухне. Туда редко заглядывает ротный, а он, Велька, плохо знает асурский и боится получить втык.
      Это решило дело. Жорж Уфимский выдал ему ведро с водой, два неподъемных ролика-уборщика и приказал драить бетонку. Да не где-нибудь, а под полковничьей башней.
      Кассадовцы в это время ходили с экскурсией в Челесту. Челеста – уникальный заповедник Лувра. Там обитают травяки и паутицы, которых асуры завезли еще во время Первого Асурского конфликта. Нынче у паутиц брачные игрища. Самки отложили яйца и ждут самцов, чтобы те их оплодотворили. Любого, кто тронет кладку, паутицы порвут насмерть. Но кадеты к гнездам не полезут, будут смотреть на чудовищ издалека, в бинокли.
      Жаль пропускать экскурсию, но что поделаешь… Вчера после отбоя Велька облазил нижние ярусы Шатона в поисках подземных ходов. Дежурный офицер чуть не влепил в него залп из парализатора.
      И все зря – выбраться в запретную зону не удалось.
      Это означало, что сегодня придется искать другие пути. Ведьма, о которой говорил Намса, не давала ему покоя. По всему выходило, что двурукая ведьма – это Майя. А ну как она сунется в подземелья раньше его?
      Велька стянул с ноги уборщик и отвинтил крышку водослива. Кофейный ручеек потек сквозь канализационную решетку. Тут-то и случилась неприятность: кто-то закричал в саду, руки дрогнули, и мыльная струя обдала штанину.
      Одновременно с этим послышался треск.
      Велька обернулся. На стене трепетал невесть откуда взявшийся черно-белый флаг. Огромный, с одеяло размером, с длинной прорехой посередине. Велька сдернул с ноги второй уборщик и что есть прыти помчался к башне.
      Под стеной в траве мелькнуло что-то белое. Тая сидела, обняв колени, и с ошеломленным видом глядела вверх. Трава скрывала ее, так что были видны только голова и обнаженные плечи.
      От растерянности Велька не нашелся, что сказать.
      – Загораешь? – наконец выдал он.
      – Дурак, – сердито отвечала Та. – Я с крыши навернулась.
      – Ого!
      Про крышу она конечно же приврала. Ну так, совсем немножечко приврала. Это можно.
      Ей повезло: падая, она врезалась в кронштейн, на котором висели горшки с цветами. Будь девочка в джинсах и футболке, этим бы везение и кончилось. Или кости переломала бы, или насадилась бы на чугунный прут. Но тетка Ефросинья постоянно заказывала по инфрасети разную ерунду. То тапочки с собачьими мордами (они гавкали, когда приходила почта), то встроенную в компьютер подставку под кофе (та еще и DVD-диски умела проигрывать). Тайкино одеяло, как обещали рекламные буклеты, предназначалось для людей, падающих во сне на пол. Тая с кровати в жизни не летала, однако тетке перечить нельзя. Надо – значит, надо.
      И вот одеяло пригодилось. Стоившие бешеных денег инерционные компенсаторы спасли ей жизнь. На Тайке даже синяка не осталось. Только скула поцарапана и локоть ободран, но это же ерунда.
      Велька неловко переступил с ноги на ногу.
      – Ну, чего пялишься? – хмуро поинтересовалась Тая. – Девчонок раздетых не видел? Одеяло достань, пожалуйста.
      Велька кивнул. На самом деле и девчонок он видел (не очень-то Тайка была раздета), да и пялиться не собирался. Но сообщать от этом было ниже его достоинства.
      Возни с одеялом оказалось меньше, чем он думал. Если подставить бочку, до кронштейна вполне можно допрыгнуть. А там подтянуться, оттолкнуться ногами от стены и…
      – Вот, держи, – сбросил он многострадальное одеяло.
      – Спасибо.
      Завернувшись в «тунику», Тайка почувствовала себя увереннее. После удара ткань стала мягче и… роднее, что ли? Все-таки столько пережили вместе Да и прореха помогла завязать «тунику» понадежнее.
      – Я из дома убежала, – как бы между прочим сообщила девочка.
      – Ясно.
      Судя по всему, Тая ожидала другой реакции.
      – Что тебе ясно? – разозлилась она. – Меня искать будут!
      – Нет, я понял. Подожди, я закончу. А ты пока за бочками сиди – в жизни не отыщут.
      И Велька с удвоенным рвением принялся драить бетонку. О фигурах высшего пилотажа он словно забыл. Кусок, на который ему понадобилось бы полчаса, блестел, как мрамор, уже минут через семь.
      Тая впечатлилась. Она вообще любила все мастерское и стремительное.
      – Ну, рассказывай. – Велька уселся рядом и принялся расстегивать уборщики. – Что у тебя случилось?
      И Тая принялась рассказывать. Про тетку-дурищу, про шкатулку. Про загадочную гостью, что пляшет в саду как полоумная. Да еще и по стенам лазает, как геккон, – сама видела!
      Велька слушал не перебивая. Задачка решалась сама собой. Он уже решил, что упросит девочку шпионить за Майей, и сейчас прикидывал, как бы это половчее устроить. О том, что это может быть опасно в первую очередь для Таи, он не думал.
      – Говоришь, она в саду сейчас?
      – Ага.
      – А можно на нее посмотреть?
      Девочка прищурила глаза:
      – Зачем тебе?
      – С ребятами поспорил. Тилль говорит, что у Майи настоящий ослябийский нос. Что с нее хоть сейчас ослябийскую красавицу рисуй.
      – Он что, совсем придурок?
      – Вот и я говорю.
      – Пойдем. Только ты мне тоже поможешь. Хорошо?
      – Давай.
      Та вывела мальчишку к стене. Оглядевшись – не смотрит ли кто? – подсадила, помогая влезть. Велька уцепился за плети винограда и осторожно выглянул из-за стены. В саду было пусто. Загадочно поблескивала в траве шкатулка, да складывал узорчатые крылья геном-инжектор.
      Мальчишка спустился и осторожно, стараясь не оставлять отпечатков пальцев, осмотрел шкатулку. На всякий случай срисовал иероглифы – выяснить в библиотеке, что те значат.
      В одном сомнений не оставалось: иероглифы асурские. А значит, Майя действительно асури, замаскировавшаяся под человека. Двурукая ведьма. Велька перелез обратно через забор и спрыгнул рядом с Таей.
      – Вот и все. А что у тебя за дела?
      – Мне в подземелья надо. – (Кадет аж подскочил от неожиданности.) – Только идти через весь корпус. А если меня заметят…
      – Не заметят. Пойдем.
 
      Таю замаскировали просто: Велька обмотал ее с ног до головы полимерпленкой, так что девочка превратилась в мутный, полупрозрачный комок. Так и пошли.
      Попавшийся им навстречу капитан Уфимцев обомлел:
      – Курсант Шепетов, – спросил он. – Кес ке се за мумия прется за вами следом и не отдает офицеру честь?
      – Господин капитан, это мой боевой товарищ Сафонов. Несет полимерпленку для оранжереи. Начпохоз приказал.
      – Что ж он ее, мать твоя кинкара, так непрезентабельно несет?
      – Не могу знать, господин капитан. Принесем, сделаю боевому товарищу Сафонову внушение.
      Разматывать пленку долго и утомительно. А солнце над головой жарит, да и своих дел полно. Уфимцев покачал головой:
      – Можете идти, кадеты. – И добавил вполголоса: – Це сон лес ентравес де мон екзистанц.
      Тая фыркнула ему вслед:
      – Элит-трепло!
      К счастью, Уфимцев ее не услышал.
      Бросив пленку на заднем дворе, подростки отправились в заросший крушиной угол у крепостной стены. Пахло там отвратительно: кошачьей мочой, плесенью, кислотой из старых аккумуляторов. Штабелями громоздились старые упаковочные ящики.
      Из-под ящиков торчал неровно обрезанный край решетки. Между оплавленными прутьями и каменной плитой чернела дыра.
      – Лезь, – приказала Та.
      – Ты что, с граба рухнула? Туда даже кошка не протиснется!
      – Как хочешь. Тогда я пойду, а ты оставайся.
      Пыхтя, Велька полез в дыру. Худенькая Та, наверное, лазила туда и обратно с легкостью, а вот он чуть не застрял. Ссыпался на заду по наклонному ходу, посидел немного, привыкая. За спиной зашуршали камешки. Это спускалась Та.
      – Ну, – стараясь казаться спокойным, поинтересовался Велька, – и куда дальше? – И добавил: – Эх, не подумал. Надо было фонарик взять.
      – Это ты не подумал. А я – вот!
      Девочка достала знакомый браслет-мобилку. Браслет засветился: сперва тускло, потом все ярче и ярче. Тьма расступилась, с сожалением выпуская ноздреватые бетонные стены и усыпанный камешками пол.
      Что-то зашуршало, и Велька чуть не закричал: под ноги ему бросился черный мохнатый комок.
      – Это кошка, – успокоила Та. – Они здесь ночуют. Ну, что, пойдем?
      – Ага.
      Взявшись за руки, подростки зашагали подземным ходом. Свет крохотного фонарика падал на лицо девочки, делая ее похожей на колдунью. Но не злобную из сказок, а молодую – наверное, так могла бы выглядеть ученица доброй волшебницы.
      Начались защищенные маскировочным полем тоннели. Вельке пришла в голову мысль, что ходы эти когда-то были подключены к обороне крепости. Тогда поля имели смысл: дезориентировать врага, например. Врываются, скажем, асуры в крепость, а перед ними иллюзия прохода. Они туда – бац! – у каждого на лбу шишка.
      Представив эту картину, Велька хихикнул. Та недоуменно на него покосилась.
      – Все, пришли, – объявила она. – Здесь щель, не отставай! – и исчезла в стене.
      Велька шагнул следом, оказавшись в новом тоннеле. Над головой тускло светили лампочки, и Тая погасила браслет.
      – Ух ты! Это тот ход, о котором ты говорила?
      – Ага.
      – И куда он ведет?
      – Никуда. Там тупик, я сто раз проверяла.
      Она подошла к пластиковым стеллажам у стены, пошарила. Что-то щелкнуло.
      – Вот, смотри, – позвала она Вельку.
      В руках у Таи алым и черным переливалась шкатулка. Тая подбрасывала ее в руках, словно раскаленную. Да и сама шкатулка выглядела так, словно сделана из горящих углей.
      – Смотри! Вон они, твари…
      По пластику стеллажа полз белесый муравей. Девочка сбила его на землю брезгливым щелчком.
      – Растопчи, пожалуйста, а то я босиком.
      Велька наступил на муравья и для верности растер подошвой.
      – Это каменный термит-разведчик, – объяснила Та. – Кораллы только их и боятся. Так-то они кого угодно сожрут, даже крысу.
      – Крысу? Здорово! А почему ты ее подбрасываешь?
      – Сам попробуй.
      На ощупь шкатулка оказалась теплой и шершавой. Алые завитушки прилипали к коже. Стоило задержать ее в ладонях, как пальцы пронзала боль.
      – Сумасшедший! – Тая отобрала свое сокровище. – Посмотри на руки.
      На коже остались язвочки, как от лопнувших мозолей. Велька немедленно засунул пальцы в рот.
      – Я ей жуков принесла. Ты подожди, пока я ее покормлю. И последи, пожалуйста, чтобы термитов не было. Такие гады – чтобы до кораллов добраться, могут стенку источить.
      Тая достала из складок одеяла спичечный коробок с жуками. Велька присел на корточки, выискивая термитов.
      Что, неужели они могут стенку сожрать?
      Хм…
      А это мысль.
      Он выпрямился и пнул стену ногой.
      – Ты чего? – удивилась Тая.
      – Тс-с!
      После третьего удара на пол упал здоровенный кусок трухлявого гранита. Вид стены не изменился, маскировочное-то поле никто не отменял! Тут уж и Тая не утерпела: отложила шкатулку и принялась помогать. Скоро в стене появилась дыра, в которую вполне можно было протиснуться.
      – Ну что? Смотрим, что там?
      Девочка кивнула. Глупо останавливаться на полпути, когда все так хорошо складывается.
      – Подожди только, – сказала она. – Я ориентиры запомню, чтоб не блуждать потом, – и принялась возиться с браслетом.
      Велька же тем временем нырнул в дыру.
      Его ожидал сюрприз: ход вывел в ту самую пещеру, где командор Алексей Семенович встречался с Намсой. Прошло шесть лет, а ничего не изменилось. Те же ящики, те же рельсы на полу, и лампа все так же трещит.
      – Ну, что там? – выглянула Тайка.
      – Иди сюда. – Мальчишка облизал палец и поднес к камуфлирующему полю. – Здесь еще ход. Я его помню.
      Девочка поднесла браслет к стене, отмечая путь. С каждым шагом запах старой змеиной кожи становился все сильнее. Велька узнавал места, и это ему очень не нравилось.
      – Та! – позвал он.
      – Аюшки?
      – Помнишь, ты в «Снежной королеве» спрашивала о скелетах?
      – Ну? – Глаза ее широко распахнулись. – Ты что, шутишь? Скажи, что шутишь!
      – Если бы… Значит, так: я иду первым.
      – Я с тобой!
      – Ладно. Только сзади держись. И еще – что твой браслет умеет?
      – Там компьютер, слабенький, правда. Часы, термометр, библиотечка на несколько книжек, переводчик с основных языков…
      – Дай мне его, пожалуйста.
      Света от крохотного фонарика явно не хватало. За бледно-лимонным кругом темнота сгущалась. Когда кадет нагнулся, чтобы завязать шнурки, световое пятно выхватило из темноты Намсу. От Тайкиного визга заложило уши.
      – Ты чего?
      – Вон… вон! – бестолково тыкала пальцем девчонка.
      – Ну, вон, – пожал плечами Велька. – Не укусит же он тебя?
      Небрежный тон давался ему нелегко. Мертвый Намса выглядел как раз так, словно возьмет сейчас да и укусит.
      – А почему он стоит? – не унималась Та.
      – Обычай такой. Лошади, например, спят стоя. И слоны тоже. – В последнем Велька не был уверен. Слонов он в жизни не видел.
      – А руки зачем развел?
      – Господи… Ну, откуда ж я знаю!
      Колени начали мелко подрагивать. Велетин все не мог вспомнить, в каком положении были у Намсы руки, когда тот умер.
      – Вель! – тихонечко позвала Тая. В голосе ее звенела паника. – Вель, не бросай меня!
      – Не бойся, не брошу.
      У полуистлевших ног мертвеца лежал пистолет. Оружие, которое Намса завещал ему и которое он из малодушия так и не смог подобрать.
      «Ты давно умер, – мысленно обратился Велька к трупу. – Твоя душа переродилась в асурского мальчишку. Можно, я заберу то, что принадлежит мне? Ты разрешишь?»
      От сквозняка остатки волос на черепе шевелились. Велька представил вместо скелета шестилетнего асурского пацана, и ему стало легче. Намсы здесь нет, он далеко отсюда. То, что стоит над ними, хищно раскинув руки, – всего лишь пустая оболочка.
      Бочком, бочком, ближе, ближе…
      Хвать – и назад!
      Тая опять взвизгнула. Что с нее возьмешь – девчонка…
      – Вот и все. – Велька засунул пистолет за ремень брюк.
      Световой круг качнулся, выпуская асура, и стало ясно, что у скелета ко всему еще и глаза зеленым светятся. Бр-р-р!
      К счастью, Тая этого не заметила.
      – Пойдем отсюда, – попросила она. Зубы ее мелко стучали. – Пожалуйста!
      – Хорошо. Только давай пройдем чуть дальше. Там есть выход, и мы выберемся в скалах недалеко от Шатона.
      Судя по глазам, девчонка не очень-то поверила. Но отдавать браслет Велька не торопился, а возвращаться темными ходами, да еще и когда мертвец рядом…
      Спасибо огромное.
      – Вельчик, миленький, я боюсь. Я кричать буду!
      Мальчишка вздохнул:
      – Ну хоть немного, а? Хоть десять шагов. Посмотрим и сразу назад.
      – Правда?!
      – Честное слово.
      Скрепя сердце Тая согласилась. Идти им пришлось не десять шагов, а чуть больше. Минут через пять Тая вновь начала поскуливать. Велька уж и сам хотел возвращаться, – такая жуть витала в коридорах, – как вдруг ход расширился. Подростки оказались в огромном зале, заваленном ящиками и старыми трубами.
      У стены алым и золотым пульсировали огромные узорчатые ворота.
      – Портал, – прошептала Та. – Какое чудо. Эй, стой! Ты что, полезешь внутрь?!
      Вообще-то Велька на полпути останавливаться не привык. Но в Таиных глазах застыл такой ужас… «Да, – подумал мальчишка, – так и гибнут благие начинания».
      – Хотя бы одним глазком! Ну, пожалуйста!
      – Отдавай браслет.
      – Ну что ты!..
      – Отдавай, или мы поссоримся. Я не шучу.
      – Ну пожалуйста… – Велька стянул с руки ремешок. – Трусиха.
      – А ты – хвастун! Хвастун, хвастун, хвастун!
      Забрав браслет, девочка зашагала обратно. Вид у нее был решительный и злой. Свет фонарика становился все тусклее; похоже, что браслет разряжался. С запоздалым раскаянием Велька подумал, что поворачивать надо было раньше.
      – Та, не сердись, – догнал он девчонку. – Я не хотел!
      Тая сердито дернула плечом, сбрасывая руку. «Ну, и ладно, – разозлился Велька. – Тоже мне, Бекки Тэтчер!»
      И замер. В пещерке, где они встретили мертвого Намсу, разливалось призрачное сияние. Послышался вопль, и из мертвенного света вынырнула четырехрукая тень.
      Глаза ее светились зеленым.

      Время перевалило за полдень, а хлопот становилось все больше. В очередной раз наткнувшись на кадета, лопочущего: «Вкусного вам скорпиона, медная щетка для чистки полов», – полковник остервенел. Идея «асурской недели», еще вчера казавшаяся такой остроумной, сегодня вызывала отвращение. Мальчишки совершенно не понимали разницы между звуками «е» и «e'». Между тем от этого зависел смысл фразы.
      – Напевно! – кричал полковник. – Теемаса е онимеро надо напевать, твою мать! Понятно, господин курсант?
      От ротного мальчишки разбегались, словно головастики от щуки. А услышав «здравия желаю, господин полковник» на универсальном, Багря разозлился окончательно.
      – А-атставить! Кру-угом! Ка-а мне!
      Нарушителем оказался офицер-воспитатель Жорж Уфимский. Увидев ротного, он побледнел:
      – Э-э, прошу прощения, господин полковник…
      – На асурском, господин капитан. У нас неделя асурского языка.
      Тщательно подбирая слова, капитан Уфимский сказал следующее:
      – Скушайте скорпиона, медная щетка для чистки полов. Приношу свои мелкие извинения. Мои познания в асурском не позволяют исполнять танец с веерами, но я постараюсь утопить их как можно глубже в ромашках. – И добавил: – Квел делисьез персон ква цет петит принцесс.
      Выслушав эту галиматью, полковник вполголоса произнес:
      – Подавись этим своим скорпионом, элит-трепло вшивое. – Вслух же добавил: – Ваши извинения приняты. Можете идти.
      …До Лувра Уфимский служил на Таверии-2. Когда-то император присвоил всем войскам Таверии звание «элитных», и Жорж щеголял званием элит-капитана.
      Плата за это была невелика: требовалось блистать манерами и знать французский. С первым Уфимский худо-бедно справлялся. Что сложного: ручку дамам целовать да рассказывать анекдоты о поручике Ржевском, смысл которых утерян в веках. Второе оказалось труднее. Французский сохранился лишь в сочинениях графа Толстого, и новоявленному элит-капитану пришлось засесть за «Войну и мир».
      Славные денечки Уфимского кончились, когда произошла некая история, связанная с генеральской дочерью. Недобрые языки болтали, правда, что не с дочерью, а женой, а совсем уж злые поговаривали о сыне. Дело получило огласку. Уфимскому пришлось бежать на пограничные планеты, где он быстренько отыскал теплое местечко в корпусе.
      В корпусе Уфимского недолюбливали. Он носил изысканный элит-мундир и без нужды изводил кадетов. Так что, поставив «элит-трепло» на место, Алексей Семенович испытал что-то вроде морального удовлетворения. Хоть что-то сегодня вышло удачно.
      По пути полковнику вздумалось заглянуть в музей. Вахту нес Ваде Михельсон – чернявый кадет из злополучной пятерки. Продравшись сквозь словесных «скорпионов» и «щетки для чистки пола», Багря выяснил, что Тилль уже сменился и ушел неведомо куда в сопровождении гостьи.
      Это Алексея Семеновича встревожило. Чуть ли не бегом он помчался к башне. Во дворе его ожидал сюрприз. На плитах дорожки валялась изодранная и окровавленная кадетская рубашка. На ходу выдирая пистолет из кобуры, Алексей Семенович бросился в сад.
      В старой беседке кто-то был. Стараясь двигаться бесшумно, полковник подкрался ближе.
      – …нет, малыш, – терпеливо объяснила Утан. – То, что ты сказал, означает «позвольте моему скорпиону ужалить вас еще раз»! Попробуй снова.
      – Ониматеро домо… домо е гокумасай теемаса?
      – Уже лучше. «Мой большой скорпион благодарит вас за любезность». Задатки у тебя есть, малыш.
      Ветка алычи мешала полковнику смотреть. Он осторожно отодвинул ее в сторону. Тилль сидел на ступенях беседки без рубашки и ел яблоко. Майя перевязывала глубокую царапину на его плече.
      – Госпожа Утан, – с дрожью в голосе попросил кадет, – не могли бы вы еще позаниматься со мной? Асурский язык очень сложен.
      – Отчего бы нет? Приходи ночью…
      Когда и куда прийти, полковник не расслышал. Самообладание изменило ему. Спрятав оружие в кобуру, он бросился к беседке.
      – Госпожа Утан, – воскликнул он, – вы!.. Вы!..
      Мальчишка дернулся сбежать, но асури шлепнула его по затылку:
      – Сиди! – приказала она. – Я еще не закончила.
      – Госпожа Утан, – стараясь говорить спокойным тоном, объявил Алексей Семенович, – потрудитесь объяснить, что все это значит.
      – Ничего особенного, командор. Зная, что у вас объявлена неделя асурского языка, я решила проверить знания кадетов.
      – А это? – Багря ткнул в кровавый бинт.
      – Недоразумение. Зайдя в музей, я поинтересовалась, открыта ли выставка. Кадет отчего-то спутал слова «музейная экспозиция» и «мучительная смерть». В волнении он объяснил мне, что посторонним в музей нельзя, и даже попытался преградить путь.
      – Благодарю, достаточно. Кадет Брикк, сутки гауптвахты. Наказание за плохое знание асурского я придумаю позже.
      – Есть сутки гауптвахты!
      – Идите, кадет.
      Когда Тилль умчался, полковник вытер пот.
      – Та-ак, – протянул он, – я приказал вам сидеть в башне. А вы?
      – Простите, командор. Я трансформировала свой геном и стала жертвой побочных эффектов.
      – Каких-каких эффектов?
      – Расширенные зрачки, – охотно объяснила асури, – повышенная потливость, тяга к массовым убийствам… Ничего страшного. Медики в таких случаях рекомендуют не сидеть дома и больше общаться.
      – И ради общения вы отправились терроризировать кадетов?
      – Не волнуйтесь, командор. Я себя не выдала. Мальчик уверен, что я аспирантка иняза на кафедре асурского языка. Команидор, у вас отчего-то сделалось южное лицо гнева.
      – Нет-нет, ничего… Когда вы собираетесь проведать Намсу?
      – Буду рада отправиться в чертоги смерти хоть сейчас.
      «Твои бы слова, да Богу в уши», – подумал полковник. Вслух же заявил:
      – Ну, тогда встретимся под землей.
 
      Четверть часа спустя они уже шли подземными ходами Шатона. В отличие от Вельки и Таи Алексей Семенович и Утан выбрали путь через закрытую зону. Дела это не меняло. В потайных коридорах они оказались примерно тогда же.
      Потрескивали лампы люминесцентного света. Под ногами шуршала бетонная крошка, где-то капала вода. Полковник едва успевал за асури. Майя никогда не была в подземельях Шатона, однако ориентировалась здесь, как у себя дома.
      – Скажите, Майя, – поинтересовался полковник, чтобы не молчать, – а Намсу вы хорошо знали?
      – О да. Мы с ним одного садка головастики.
      – Как интересно… А в детстве каков он был?
      – Очень способный. Наш садок, – асури доверительно понизила голос, – считался неудачным. У большинства головастиков не то что разум, вторая пара рук не прорезалась. Помню, когда я получила татуировку титана – вот эту, – мои братья в один голос сказали: «Зачетные сиськи». Намса единственный понял, что это для меня значит.
      – Расскажите о нем побольше.
      Майя задумалась.
      – В детстве он был очень болезненным. Когда в его семье кончились деньги и мать решила продать часть детишек в рабство, его забраковали. Он очень переживал. Из-за этого занялся спортом, начал закаляться. А потом получил назначение в Северный дом. Мы все им очень гордились.
      – Представляю…
      – Да. А потом случилась эта история. Оказалось, что Намса в тот день стрелял из дуэльного пистолета. Пули не нашли, убитый пропал… Тоже мне дуэль! Намса, его учитель стрельбы, любимая асури учителя стрельбы, уборщик Северного дома и любимая асури уборщика Северного дома оказались опозорены.
      – А любимая асури Намсы?
      – У него не было любимой. Он как раз собирался принести мне череп белой уховертки.
      Некоторое время они шли молча. Полковник раздумывал об удивительной судьбе асуров. Майя скорбела о несовершенстве Намсы.
      – А скажите, Майя, – осторожно спросил Алексей, – мог ли Намса убить ученого?
      Асури замедлила шаг.
      – Да он и убил, больше некому! Но вышло некрасиво: труп исчез, записи в файл мудрейший сохранить не успел. Все открытия пропали. Уж мы так Намсу ругали, так ругали, вы представить не можете!
      – Да уж…
      – Намса и сам переживал. Хотел зарезаться, да мама отговорила. Сказала, что ему надо к Оракулу дивов слетать. – Голос Утан дрогнул:– Командор, вы видели последние минуты Намсы. Скажите, как он погиб?
      – Мне, право, неудобно…
      – Ничего. Забудьте, что я дама.
      – Намса сделал передо мною северное лицо.
      – А вы?
      – Дал пощечину.
      – Вы страшный человек, команидор. Я вас боюсь.
      – Хм…
      Комплимент настолько поразил Алексея Семеновича, что он упустил миг, когда асури шагнула в скрытую маскировочным полем расщелину.
      – Не расшибитесь, здесь темно! – послышалось из тумана.
      Полковник потер ушибленный локоть. Майины глаза горели зеленым огнем, она скользила по тоннелям, безошибочно угадывая повороты. Полковнику, не обладающему ночным зрением, пришлось достать наладонник и включить подсветку. У него мелькнула мысль, что если кто-то прячется в подземных ходах, то, увидев женщину со светящимися глазами, умрет от страха.
      – Быстрее, команидор! Не отставайте.
      Легко сказать «не отставайте». Потеряв Майю из виду, полковник решил осмотреться и перевести дух. Подсветку он выключил – та только мешала смотреть. Перед глазами плыли туманные огни, плясали линии, как на старинной кинопленке.
      Без света ориентироваться оказалось легче. Скоро Алексей Семенович увидел зеленые глаза асури. Хорошо. Страшно, страшно, а вон как удобно.
      – Куда вы так спешите, Майя? – крикнул он. – Я же не мальчик за вами гоняться.
      Асури не отвечала. Тогда полковник шагнул к ней и потряс за плечо. Под ладонью хрустнуло, и лица Алексея коснулось что-то легкое, мягкое, как пыльная паутина.
      Полковник отступил на шаг и включил наладонник.
      Призрачное сияние рассеяло тьму.
      У стены стоял скелет асура.
 
      – Команидор, я все понимаю, но зачем так кричать?
      – Простите, высокая кровью. Это древний обычай людей – приветствовать умерших печальным и мелодичным криком.
      – Преклоняюсь перед вашей деликатностью, команидор. Оказывать почести чужому мертвецу… Поможете потом запихнуть его в чемодан? Нет-нет, сперва переставим его.
      Вдвоем они вынесли скелет в проход. Алексею показалось, что эхо от его крика только сейчас вернулось в пещерку. Неужели он кричал таким тонким девчоночьим голоском?
      – Дакини лучше не пугать, – объяснила Майя. – Долгие годы одиночества плохо отражаются на психике. Помогите повернуть. Ага, хорошо… Они становятся нервными, впечатлительными. Боятся собственной тени.
      – У него рука отломилась.
      – Положите в карман. – Майя вытерла лоб полой безрукавки. – И вот еще: перед тем как говорить с покойником, надо вывести его из депрессии. Новые впечатления, яркие краски, смена места…
      – Понятно. Вам не тяжело?
      – Нет, спасибо. Дайте сюда руку… Да не свою, его.
      Майя примотала отломанную кость Намсы скотчем. Ногой придвинула чемоданчик.
      – Достаньте алтарь мертвых. Он напоминает вашу подставку для зимнего дерева.
      Алексей и Утан установили скелет_на елочную крестовину. Майя вытащила коробку с елочными игрушками и журнал.
      – Вот это надо перелистать у него перед глазами.
      – «Плэйасур»?
      – А что вы хотели? Сборник проповедей Полиграфа? Намса шесть лет простоял в темном тоннеле. Вот асурские газеты с последними новостями. Только поклянитесь, что не станете их сами читать.
      – Слово офицера.
      Пока Майя украшала Намсу елочными игрушками, Алексей листал перед ним журнал. Сам он старался туда не заглядывать. Мало ли, что там? Может, античеловеческая пропаганда.
      – Скажите, Майя, а мишура зачем?
      – Для хорошего настроения. Подайте вон тот шарик. Не пойму, что с этой игрушкой?
      – Там переключатель есть. Поставьте в положение «рад». Или даже «очень рад».
      – Спасибо, помогло… А знаете, команидор, в детстве нас приглашали водить хороводы перед правительством. Как сейчас помню: автобус, кофе, утренник в мавзолее Великого Вождя. Я всегда была принцессой-муреночкой.
      – Ваш вождь – дакини?
      – Да. Он создал теорию идеального политического устройства. Поклялся, что сделает асуров счастливой расой, и умер на этапе массовой концлагеризации общества. – Асури отошла на несколько шагов, любуясь своей работой. – Ну вот, можно приступать. Намса, ты слышишь меня? Откликнись!
      Огоньки новогодних гирлянд замелькали, словно электроны вокруг ядра. Скелет мигнул и превратился в четырехрукого здоровяка.
      – Майя?!
      – Да, любимый. Извини, что не целую, – губы обветрила.
      – Святая бабочка! Но откуда ты здесь?!
      – Я тебя искала. С того самого мига, как ты улетел на Дивиан.
      – Ох, Майя… Но что с твоими нижними руками?
      – Я отрезала их, чтобы проникнуть на планету людей.
      Опустилась тишина. Слышно было лишь, как бьются три сердца: два Майиных и одно полковника.
      Дакини вздохнул:
      – Что уж теперь. Дело прошлое и ничего не исправишь… Ты плачь, плачь… Потому что я плакать уже не могу.
      – Намса, милый…
      – А как родственники? Ньяша, Таша, Варуша, Иша, Камса, Хамса, Ураши-Кубури и остальные семьсот девяносто три головастика нашего садка?
      – О, они в порядке. Пятьсот, как ты помнишь, были съедены щуками, восемьдесят погибли от рыбьего гриппа. Сорок три попали в рестораны асурской пищи. Остальные влачили полунищенское существование, барахтаясь в сетях наркомании и детской преступности. Сейчас обитают на социальном дне.
      – Рад, что с ними все хорошо. Знаешь, Майя, я часто вспоминал тебя.
      – Я тоже, Намса.
      И влюбленные заговорили – взахлеб, перебивая друг друга, стараясь выплеснуть то, что не успели сказать друг другу раньше:
      – …а помнишь, пятнистый бородав откусил тебе ноги? Ты плакал и не мог уснуть…
      – …а ты читала мне самоучитель народных танцев на ночь…
      – …потому что других книжек не было…
      – …и подарила скакалку на день рождения…
      – …ее я украла в магазине. А потом я спросила, можно ли забрать твой велосипед, если ноги никогда не вырастут…
      – …а они все-таки выросли. И мы пошли в парк кормить монстров живыми крольчатами…
      – …лопоухими кареглазыми симпатягами.
      Майя опустила ресницы:
      – Как давно это было… Знаешь, Намса, повзрослев, я научилась притворяться. Лгать, изворачиваться, делать западное лицо ради выгоды. Сейчас мы говорим о пустяках, и я понимаю, что пустяки – это главное. Я люблю тебя, Намса. Мне хочется вновь стать маленькой девочкой со смешными косичками. Наивной, доверчивой, открытой радости и свету.
      Призрак вздохнул:
      – Посиди со мной, Майя. Как тогда, помнишь?
      – Я помню. Мне было так уютно с тобой.
      Асури уселась у ног призрака. Достала книжку:
      – Хочешь, я прочту тебе сказку про гадкого мальчика, принцессу и рентгеновские очки? Или о маленьком вампире, которого заперли в склепе?
      Намса улыбнулся:
      – Ты до сих пор помнишь, какие сказки я любил?
      – Я знаю их наизусть. Так же, как любовные письма, которые ты мне писал.
      – Ты получила их?
      – Совершенно случайно. Я нашла их в архиве почты, вскрывая корреспонденцию законопослушных граждан. Ты писал мой адрес с ошибкой, заменяя «е» напевное на простое. И знаешь… Омерзительные человеческие детеныши там наверху напомнили мне тебя. Только поэтому я не убила их. Скажи, Намса: если ты останешься дакини навсегда, можно я унаследую все твое многомиллионное состояние?
      Лицо призрака затуманилось:
      – Котенок мой ненаглядный… Пусть богомол простит меня, а не ты. Я разбазарил свое состояние. На последние деньги я купил тебе велосипед и отправил по почте.
      – Правда? Намса, милый! Это лучший подарок в моей жизни! В архиве его не было, значит, украли почтальоны. Я вернусь и уморю их в камере пыток. Скажи, а почему ты стал дакини?
      – Путь бабочки – беспокойный путь. Человек, который сидит у стены, тебе еще нужен?
      – Пока да. Он следит, чтобы меня не схватили местные спецслужбы.
      – Тогда пусть закроет уши. Или нет. Пусть даст слово не подслушивать.
      Майя повернулась к Алексею Семеновичу:
      – Команидор, умоляю, оставьте нас наедине. Дело очень важное!
      – Не беспокойтесь, сударыня. Я вернусь к предыдущему повороту и буду ждать вас там.
      – Может, стоило перерезать ему слуховой нерв? – предложил призрак, когда полковник удалился.
      – У меня нет скальпеля. Да ты не волнуйся, милый. Доминион людей – доминион людей чести. Команидор не станет подслушивать.
      – Что ж, тогда все в порядке. Слушай же, Майя. Я расскажу тебе о своем неоконченном деле.

      Асури сидела, обняв колени руками – совершенно как человек. Мокрый носовой платок лежал рядом.
      – Как ты помнишь, Майя, – рассказывал Намса, – я охранял Дом Севера. В мои обязанности входило заботиться об ученых и снабжать их всем необходимым. Ручками, карандашами, живыми существами для безнравственных и жестоких экспериментов. При этом сам я оставался все тем же застенчивым юношей, которого ты знала. Дуэльный кодекс, числа крови да ты – вот и все, что меня занимало тогда.
      Однажды профессор Норбу попросил, чтобы я достал ему людей. Просьба удивила меня: ведь люди очень хрупки. Их всегда не хватает, они быстро заканчиваются… Неужели, спросил я, нельзя обойтись какими-нибудь малоценными асурами? Работниками автоинспекции, например, или распространителями спама?
      Но асуры профессору категорически не подходили. Он находился на грани великого открытия и не мог ждать. В награду Норбу обещал ходатайствовать, чтобы мне улучшили число крови. Это было весьма кстати. Близился день нереста, а я раздувал горловой мешок по одной девушке. И боялся (да, да, Майя!), что ты отвергнешь меня из-за моего несовершенства.
      За людьми я отправился на черный рынок. Увы, мне не повезло: люди – товар редкий. Я закупил было партию разоблаченных шпионов, но их пришлось отдать в обмен на кинкарского парию Кинжальщика. Тот шел в качестве возмещения за двух послов прэта на банкете стерших священный файл кинкаров. Послы требовались, чтобы покрыть диверсию на космической базе прэта, а за эту диверсию люди обещали нам технологии говорящих татуировок, полиморф-пирсинга в пупок и плазменных торпед.
      Все эти обмены и дипломатические реверансы оставили меня с восточным лицом. Я сидел на бетонке космопорта, и ветер трепал мою хламиду. Деньги кончились, доверие профессора Норбу я не оправдал… Мне оставалось пойти и сплясать танец вызова гигантскому богомолу смерти.
      К счастью, фортуна подобна воробью. Меньше чирикай, больше скачи – авось урвешь булку из рук беззаботного ребенка. Ко мне подошел асур в шароварах, украшенных богомольими мордами. Из-за отворота его ботфорты выглядывала ручка криокинжала, на груди висело ожерелье из травячьих черепов.
      – Высший предел Намса, – поклонился мне асур, – я – капитан Морга Дрейкан. Мне рассказывали о ваших злоключениях. Господин шпионов из Западного дома сожалеет, что вы лишились добычи по его вине. Он прислал меня помочь вам.
      Я вскочил. О Морге Дрейкане я слышал многое и ничего хорошего.
      – Смотрю в небо, капитан. У вас есть люди для торговли?
      – Нет. Но у меня есть бригантина «Сен-Mo» и пара дюжин головорезов. Они нехороши кровью, однако в рукопашной стоят любого выскочки Южного дома.
      – Вы предлагаете пиратскую вылазку в доминион людей? Но это же безумие!
      Дрейкан покровительственно похлопал меня по плечу:
      – Ты носишь дуэльный пистолет, мальчик, однако лучше носи шумовку. Возле звезды Идан есть выход в доминион людей. Другой находится рядом с Шридеви. У нас их разделяет сорок парсеков, у людей – три тысячи. Глупые людишки повадились летать через наш доминион: это якобы экономит время. Господин шпионов сказал, что на одном из кораблей летит разведчик людей. Атаковав, мы убьем сразу двух кольшмаров: уважим твоего господина и сорвем разведывательную операцию людей. А также вдоволь поглумимся над невинными пассажирами.
      – Но не будет ли это как-то неловко? Нехорошо как-то…
      – Посмотри направо, Намса. – (Я посмотрел.) – Видишь господина с имплантированным попугаем и генетически модифицированной треуголкой? Это титан Россаи Барбо. А вон асур со встроенным в культю костылем и повязкой на третьем глазу. Это кошмар нашего доминиона – высочайший Гамаи Васко Дей. Они почище тебя кровью, мальчик. Однако не стесняются грабить и убивать.
      – Пожалуй, что так…
      – И радуйся, что я в доле, – продолжал он. – Свяжись ты с ними, эти господа проглотили бы тебя, как дошкольник котенка.
      – А вы в доле? Я имею в виду, мы разве заключили контракт?
      Дрейкан посмотрел на меня с сожалением:
      – Ты считаешь меня дураком? Последний скользкий тип, с которым я имел дело, лежал в мыльнице и был розового цвета. Теперь он в канализации. Понимаешь меня?
      Я кивнул. Мое лицо отражалось в зеркальных стеклах космопорта, смертельная розовость покрывала его.
      – Вот и ладушки. Добро пожаловать на бригантину «Сен-Мо».
 
      На корабле Морга поселил меня рядом с собой. Помещение мне выделили роскошное. Да и обставлена моя каюта была с варварским великолепием: стол из настоящей фанеры; шкаф с гипердоставкой блюд из столицы; вместо кровати – болотце бонсай, последний писк богемной моды. Вот только уровень пола был поднят согласно моему числу крови. Мне пришлось передвигаться чуть ли не на коленях.
      Я оставил вещи и отправился на капитанский мостик.
      «Сен-Мо» готовилась к отплытию. Капитан Морга отдавал последние приказания своим людям.
      Я с детства склонен к анализу и по нескольким словам могу составить психологический портрет собеседника. Скупые фразы Дрейкана выдавали в нем асура жадного и расточительного, властолюбца, ради денег готового на все.
      – Капитан, – бубнил видеофон, – на мониторе диагностика: состояние реакторов, готовность к полету…
      – Проматывай состояние, – приказал Дрейкан. – Или нет. Отставить, сам промотаю!
      – Пушки большие прибыли…
      – Большие прибыли? Это мне по душе!
      – Капитан, установка по обогащению топлива…
      – Демонтировать! На этом корабле обогащаюсь только я.
      Звезды на экране дрогнули и сделались фиолетовыми: «Сен-Мо» отправилась в путь.
 
      Рейс занял несколько суток. За это время я успел проглядеть все глаза, выискивая корабль людей. Дрейкан объяснил мне, что на трассе стоят мины переменной гравитации. Когда их включают, они превращаются в черные дыры, и кораблям волей-неволей приходится переходить на досветовые скорости, чтобы облететь аномалию. Тут-то и наступает черед пиратов. На досветовых корабль легко обнаружить и атаковать.
      Черные дыры действовали на команду гипнотизирующе. Сила их гравитации чудовищна; я не раз ловил себя на том, что мой взгляд притягивается к дыре. Что уж говорить о простых пиратах, неспособных контролировать свой разум и эмоции? В свободное от вахты время они толпились у экранов, обсуждая будущую добычу.
      Эти метания порядком измотали меня. Постоянно вертеть шеей, заставляя себя не смотреть в монитор, – занятие утомительное. Чуть ли не с радостью услышал я крик впередсмотрящего:
      – Прямо по курсу корабль людей! Название – «Моби Дик», класс судна – бриг.
      Поднялась суматоха. Канониры прыгали на ленту транспортера; их выметало на орудийную палубу, словно горох из стручка. Абордажная команда расхватывала штурмовые доспехи и автоматы.
      – Эй, бездельники, – заорал Дрейкан, – поднять флаг! Я что, даром вас кормлю?
      В космической пустоте вспыхнула голограмма – гигантская голова богомола. Словно подкожные клещи продрали мне спину: так поразила меня близость знака смерти и разрушения.
      – Пойдем, Намса, – приказал капитан, – подберем тебе что-нибудь в арсенале. Имей в виду: в свалку я тебя не пущу.
      Это меня возмутило.
      – Капитан Морга, – в гневе раздул я горловой мешок, – вы считаете меня маменькиным головастиком? Уверяю вас, в бою я стою десятерых!
      – Вряд ли. Скажем, вот Абда Уллай. – Он указал на гигантского асура, маячившего в абордажном створе. – При прямом попадании из митральезы Абда разлетится в клочья. Но при этом закроет двоих-троих штурмовиков, идущих следом. А за тобой даже кошка не спрячется. Нет уж, Намса. Ты останешься в самом опасном месте.
      – Это где?
      – Рядом со мной. Я ужасный самодур.
      – Никогда!
      Дрейкан не стал спорить. По его настоянию мне выдали полуавтоматические доспехи высшей защиты и гвардейский плазмомет. Сразу скажу: весило оружие столько, что ни о каком абордаже не могло идти и речи. Я едва передвигал ноги, не говоря уж о шлеме, броневой подвеске и оружии.
      Канониры дали предупредительный залп. Корабль людей сбросил скорость.
      Речь Морги Дрейкана, обращенная к абордажникам, была кратка и доходчива:
      – Вы, крабье войско! Люди мечтают намотать ваши кишки на стволы митральез. Покажите им, что четыре руки сильнее двух! Клянусь муренами, сегодня разбогатеет даже обедненный уран в наших боеголовках!
      Асуры ответили дружным ревом. На бриге людей не было и не могло быть тяжелого вооружения, так что прелюдию артиллерийской дуэли Морга опустил. Словно бесцеремонный любовник (прости, Майя!), пират ринулся к цели.
      Космос пронизали нити гравилучей. Когда «Сен-Mo» закогтила бриг, палуба корабля едва заметно дрогнула.
      – Погибшим – премия! – орал Дрейкан. – Лишь дакини живут вечно!!
      – Кром Саай! – нестройно отвечали штурмовики. Белесые, похожие на пещерных личинок, они ринулись к кабинам.
      Пространство меж кораблями наполнилось сполохами: то работали гравилучи, перебрасывая абордажников. Ожили пулеметные гнезда брига. Да, у врага не было тяжелого вооружения, зато хватало митральез. Колеблющееся сияние поглотило высадившихся пиратов; убитые бойцы истекали светом и пылью. Но головорезы Морги тоже не теряли времени зря. Пламя охватило надстройки и башни брига.
      Меня затошнило. Митральезы поддерживали темп стрельбы под миллион выстрелов в секунду. Штурмовики в тяжелой броне просто разлетались брызгами расплавленного металла.
      – Зачем, капитан?.. – Я едва узнал свой голос. – Почему не подавить точки орудийным огнем с «Сен-Мо»?!
      – Остынь, мальчик. Нам нужен целый корабль, а не ковыляющая на досветовых развалина. Потом, работа абордажника почасовая. Если он умудрится погибнуть в первые наносекунды боя, никто не выплатит ему премиальных и сверхурочных.
      – А они это знают?
      – Так написано в их контракте. Я же не виноват, что они не читают бумаги, которые подписывают. Хей! А вот теперь и мы к ним присоединимся!
      На палубе «Моби Дика» раздулся призрачный купол, похожий на полуспущенный дирижабль. Абордажникам удалось переправить и включить генераторы силового поля. Боевая команда скапливалась под куполом, готовая пробиваться в трюмы корабля.
      Я несколько замешкался на пути к кабинам: мерзавец Дрейкан выдал мне бронекостюм без мускульного усиления. Нести полтора центнера брони в условиях искусственной гравитации «Сен-Мо» не представлялось возможным. А прибавьте к этому плазмомет!
      К счастью, капитан Морга сжалился надо мной. Закинул меня на плечо и в таком виде перенес на палубу «Моби Дика».
      – Стой здесь, – приказал он. – Я пока переговорю с капитаном.
      Сделав несколько шагов, Морга стал на краю силового поля.
      – Эй! – заорал он. – Я – капитан Морга Дрейкан. Кто командует на этой лохани?
      Капитанский бронекостюм усилил голос и вибрацией передал его сквозь палубу. У меня заломило зубы.
      – Капитан Джон ибн Жако Рабочее слушает тебя, – звоном отозвалась палуба. – По какому праву вы напали на нас?
      Вопрос мне показался излишним. Связь между доминионами невозможна, так что судьбу «Моби Дика» люди выяснить не смогут. Дипломатический протест автоматика брига уже заявила, «Сен-Мо» и Западный дом его приняли и проигнорировали. Пассажирам «Моби Дика» остается лишь рассчитывать на собственные силы.
      – Эй, Джойба Римпоче, – Дрейкан с трудом выговорил имя землянина, – если ты согласишься отключить митральезы и вывести на палубу экипаж и пассажиров – безоружными, конечно, – обещаю тебе снисхождение. Но главное – выдай шпиона людей.
      Палуба загремела:
      – Я понял тебя, Морган Дрейк. Значит, так: ты и твоя шваль сейчас извинитесь. Затем выплатите нам за беспокойство скромную сумму… скажем, в семьсот пятьдесят тысяч триста восемьдесят шесть асурьен. Я правильно определил твое число крови, краб? После этого можете убираться по любому радиусу сферы. Вот мой ответ.
      Дрейкан кивнул, словно не ожидал ничего иного.
      – Их капитан – герой человеческого доминиона, – сообщил он мне по внутренней радиосвязи. Вслух же объявил: – Выслушай меня, Джойба. Я в восхищении, нет слов. Ты храбрый человек, но бородав жрет и храбрых, и трусов. Тебе пассажиров не жаль? Если мои ребята возьмут их в бою, мне придется снять пленников с баланса.
      Землянин умолк. Думал он долго. Наконец палуба отозвалась, но уже другим голосом:
      – Морган Дрейк, я тот, кого вы называете шпионом людей. Ловушку вы построили хорошо, не спорю. Но тем хуже для вас. Я вызываю тебя на поединок. Пусть наш спор решит оружие.
      – Насмешил! Рядом со мной стоит мальчишка Намса, знаток дуэлей. Даже он раскатает тебя в блин. Ведь раскатаешь? – повернулся ко мне пират.
      – Да! Я принимаю вызов!
      Я ринулся к башням в высшем воодушевлении. Но Морга оттер меня в сторону.
      – Нет нужды, – объяснил он вызывающему. – Я сделаю первый выстрел – и ты умрешь.
      Дрейкан достал сигнальный пистолет. Оказывается, пираты успели установить за нашими спинами минометы. Палуба содрогнулась – куда там капитанской перебранке! Металл вздыбило и затянуло сияющими бликами. В корабельной броне протаяли кипящие расплавом дыры.
      – Вот и все. На штурм, ребята!
      Пулеметные башни перестали существовать. Штурмовики вспарывали термитными пилами палубу; гигант Уллай (выжил, бродяга!) наращивал над дырой арматуру временного шлюза.
      – Капитан Морга, пустите меня!..
      – Стоять, щенок!
      И опять я опоздал к атаке из-за своего несуразного бронекостюма!
      Это меня спасло.
      Когда штурмовики сгрудились вокруг шлюза, чтобы лезть внутрь, среди них мелькнула едва заметная тень.
      – Берегись! – заорал кто-то истошно.
      Камуфляж-броня погасла, и тень превратилась в человека. Серебристой рыбкой сверкнул планарный клинок.
      – Фехтовальщик людей! – завопили асуры, бросаясь врассыпную.
      Поздно: фехтовальщик кружил среди них, словно голодный богомол. От пленарного меча не спасает ни броня, ни силовое поле. В считаные секунды он успел выкосить десятка два штурмовиков.
      – Трусы, вперед! – взревел Дрейкан. – Кто его убьет, вырастет кровью! – И ринулся вниз.
      Клинок элегантно снес ему обе левые руки, после чего фехтовальщика разорвало огненным цветком.
      – Кром Са-а-ай! – понеслось среди звезд.
 
      После вчерашнего моего «абордажа» икры и плечи немилосердно ныли. Болела спина, болело горло, а еще сильнее болела душа. Я единственный не получил в бою ран.
      Морга Дрейкан ходил мрачнее тучи. Отрезанные руки так и не нашли. С забинтованными культями пират напоминал спасшегося из щучьих зубов головастика.
      Добыча, захваченная на «Моби Дике», огорчала. Полулегальный стимулятор «апстен» (безвреден для людей с низким уровнем культуры, у творческих личностей вызывает коллапс сознания), кактусы для урановых рудников (старатели верили, что те защищают от радиации), школьные юбочки и галстуки для Кавая…
      Рабов, правда, хватало: это худо-бедно окупало затраты по снаряжению корабля. Чтобы не мозолить пиратам глаза, я отправился в трюм. Следовало определиться с теми, кого возьму к профессору Норбу.
      На всякий случай я пообещал себе держаться настороже. Люди – создания коварные и слабые. Настоящего ума у них нет, однако инстинкты позволяют творить любые подлости. Я решил, что оставлять их без присмотра неразумно. А чтобы они не думали, будто я их боюсь, прихватил с собой для изучения дуэльный кодекс.
      В трюме приятно пахло сгущенным какао и сигарами. Разложив среди клеток надувной стульчик, я уселся и открыл книжку. При этом я вполглаза приглядывал за пленниками: не злоумышляют ли?
      Вблизи люди меня совершенно разочаровали. Вялые, апатичные, безвольные. Прислужник из числа подлых кровью засыпал в кормушку шницели, крем-брюле и бульонные кубики, но никто даже не притронулся к еде. Над загустевшим в поилках сгущенным молоком кружили сонные мухи, кто-то хрипло просил пить.
      – Благородный предел Намса, – услышал я через некоторое время, – вы интересуетесь дуэлями?
      Я поднял голову: один из людей сидел у решетки, сплетя ноги совершенно по-асурьи.
      – Я слышал, как капитан Дрейкан упоминал ваше имя, – продолжал он. – На Земле я был историком и защищал диссертацию по этой теме. – Глаза человека затуманились. – Сирано де Бержерак, Бенвенуто Челлини – ах, какие были титаны!.. А поэты, погибшие на дуэлях, – Пушкин, Лермонтов? А убитый математик Галуа?
      – Вы дуэлянт? – заинтересовался я.
      – Ни разу не пробовал. Но я обладаю духом дуэлянта. А потому уверяю вас: мне нетрудно победить любого асура.
      Это меня задело. Искусству поединка обучаются долгие годы. И то многим оно остается недоступно… Я достал свой дуэльный пистолет, с которым не расставался никогда.
      – Вы, наверное, не знаете, как происходит асурская дуэль, – предположил я. – Если б знали, так не говорили. Пистолет только один. Каждый из дуэлянтов делает выстрел и передает оружие сопернику. Если тот остался жив, конечно… Вы, люди, хрупкие существа. Вряд ли вы переживете хоть один выстрел.
      – Пожалуй… Вашу ораву было трудно остановить даже кумулятивными автоматами. Скажите, отчего Морга отказался принять мой вызов?
      Я пооранжевел от стыда:
      – Морга – бесчестный асур. Но он переживает. Очень переживает, клянусь! Никогда не видел его таким мрачным.
      – Переживает он скорей всего по другой причине… Капитан корабля Рабочее – человек Фронтира. Его карта рождений, как, впрочем, и моя, хранится в реинкарнаторе людей.
      – Рабо… Рибмо… – Как и Дрейкан, я не мог выговорить имя капитана. – Это тот, что рубил нас мечом и покалечил Моргу?
      – Да. «Моби Дик» пропал. Психоматрица Джона Рабочева наверняка уже вернулась в реинкарнатор. Знаешь, парень, тебе лучше бежать. Люди разыщут вашего капитана у черта… черта… а!.. говоря по-вашему, у богомола на мандибулах.
      Мой горловой мешок надменно раздулся:
      – Пока ваш капитан вспомнит прошлую жизнь, годы пройдут. За это время, может, я погибну. А правда, что у вас всем дают вторую жизнь?
      – Врут.
      – У нас вообще никому не дают, – пожаловался я. – Только беглецам из других доминионов. Эх, мне бы вновь родиться, был бы умнее… Геометрию бы не учил, физику… Все равно за них число крови почти не улучшают. Вот у дивов хорошо: надо – сходил на реинкарнатор, сохранился. Убили – восстановился, живи дальше.
      Человек пожал плечами:
      – Ты когда-нибудь встречался с дивами? Жизнь – сплошная компьютерная игра. Думаю, им очень скучно.
      Я промолчал. Дивом-светлячком быть лучше всего. Но не спорить же с двуруким.
      – А за что улучшают число крови? – спросил он.
      – За всякое… Я, например, детей нянчить умею. Знаю, за что ругать, за что бородаву скормить, а за что только в угол поставить. Это семь пунктов крови долой. А вот когда меня уродливым крылохвостом называют, теряюсь. Не могу остроумно ответить. Это плюс пятьдесят.
      – Тяжело тебе… А дуэли?
      – О! За дуэль сорок пунктов снимают. Только меня еще никто не вызывал, а без этого не зачтут. Жаль, Морга не позволил с вами сразиться… Он меня опозорил.
      – Так еще не поздно, – предложил человек. – Твой выстрел первый.
      – Смеетесь? – Несмотря ни на что, я не мог перейти со своим собеседником на ты. – Вы же раб! И стрелять в человека первым я не стану. Это позор.
      – Ну-ну, не зарекайся… В жизни всякое бывает.
      Тут пираты-прислужники над чем-то загоготали. Я заоранжевел от стыда: решил, что они слышали наш разговор. И ведь подумают же, будто я ради числа крови приму вызов от человека!
      Ужасная глупость!
      Раньше, чем я успел достойно ответить, прозвучала сирена. К нам приближался корабль. Я вскочил и, прихрамывая, побежал на капитанский мостик. Неужели люди так быстро нас отыскали?
      Оказывается, я зря беспокоился. Грузовик, который Дрейкан вызвал из Северного дома, вышел нам навстречу. Мне следовало сообщить капитану, кого из людей я выбрал, и возвращаться к своим обязанностям.
      Мы с Дрейканом спустились в трюм. Просматривая списки, пират удивился:
      – Аппетитики у тебя, юноша! Способные к деторождению самки, крупные сильные рабы… Пожалуй, кое-кого придется заменить. – И отчеркнул ногтем добрую половину списка.
      – Высший предел Дрейкан! – возмутился я. – Это грабеж и пиратство! Кто же мне останется?
      – Хватит и этих. А если хочешь… – он огляделся и ткнул пальцем в моего недавнего знакомца, – добавь его.
      Историк дружески подмигнул мне. Я задохнулся от возмущения:
      – Но почему?!
      – Да потому, что ты уродливый крылохвост, друг мой.
      И как всегда, у меня не нашлось, что ответить.
      Весна в разгаре… Асурогама встретила меня ароматами ужасмина и цветущих прудов. Я шел по городу, поглядывая на сверстников свысока. Прошедшие дни сделали меня не головастиком, но мужем. Я видел кровь и смерть, я шел сквозь кинжальные залпы митральез, глядя, как умирают мои товарищи. И череп богомола улыбался мне сквозь туман силового поля.
      Высокая кровь бурлила во мне.
      Мне хотелось писать стихи, петь, танцевать. Хотелось любви не знавших нереста девчонок.
      Увы, жизнь распорядилась иначе.
      Людей я выгрузил в террариумы Северного дома. Профессор остался доволен. Из всех прибывших пленников он выбрал именно моего собеседника. Мне тогда не показалось это странным, хотя и должно было насторожить.
      А вскоре стало вовсе не до подозрений. Рабочие будни накрыли меня с головой. Наш с человеком разговор стерся в памяти, сделавшись пустым и неважным. Другое волновало меня. Приближался день нереста, а профессор, казалось, совершенно забыл о своем обещании. Я то оранжевел, то розовел, думая о тебе, Майя. Мне казалось, что ты совершенно не полюбишь асура с таким плебейским числом крови, как у меня.
      Наконец я набрался смелости и отправился к профессору. Тут-то все и случилось.
      Подойдя к дверям лаборатории, я услышал голоса.
      – Верхний предел и мой друг, – говорил профессор Норбу, – вы узнали суть моего открытия. Смотрю в небо из глубокого колодца – так мне стыдно перед вами.
      – Теперь мне нельзя рождаться асуром, – отвечал знакомый голос. – Напортачили вы, Норбу, нечего сказать! Зачем вы провели на мне этот безжалостный эксперимент?
      – Делаю восточное лицо. Вы предупреждали меня, однако я был слеп, как кистеперая рыба из глубоководных пещер. Что же теперь?
      – Прежде всего сотрите все файлы с описанием открытия. Вы ведь ни с кем не делились результатами?..
      Профессор издал звук «ию», что означало «конечно же нет».
      – Прекрасно, – продолжал историк. – Значит, вытащите из компьютера жесткий диск и обработайте магнитным напильником. Затем просверлите дырку и налейте внутрь кислоты…
      – …лучше я истолку его в порошок и скормлю каббалам, пораньям и щукальмарам в своем аквариуме. Это будет вернее.
      – Хорошо. Лаборатория защищена от подслушивания? Скажите Намсе, чтобы вычистил жучки. Он добрый мальчишка, но старания ему не хватает.
      – Да-да. Я сам включу пылесос. Смотрю на вас снизу вверх.
      С ужасом слушал я эту беседу. Тысячный кровью Норбу, Норбу, которому каждый месяц делают прививки хитрости, одурачен тупым землянином! С трудом я сдерживался, чтобы не ворваться в лабораторию и не положить этому конец.
      – Что касается меня, – продолжал человек, – тут все ясно. Дальше доминиона людей ваша тайна не уйдет. Но что делать с вами?
      – Не знаю, великий предел человек… Вы объяснили, как аморально то, что я придумал. Но слаб асур, слаб, понимаете?.. – В интонациях профессора выделились отчаянные «и» и безнадежные «а». – Мне так и хочется самому пройти эту несложную процедуру – чавкая и похрюкивая, словно самка непарнокопытного тапира. Я, я, я – вот что важно! Мое число крови! Что говорить о других? О простодушных и недалеких моих соотечественниках вроде простачка Намсы? Да они ж за лишний пункт маму в синий цвет выкрасят.
      Слова эти возмутили меня до глубины души. Гневно раздувая горловой мешок, я рванул ручку двери.
      Моему взору открылась ужасная картина. Голый по пояс профессор сидел в кресле. Человек держал колбу с прозрачной жидкостью и осторожно смывал с груди Норбу знак высочайшего кровью. Неудивительно, что профессор выдал свой секрет. Более жестокой пытки, чем эта, не существует.
      – Мерзавец! – вскричал я, выхватывая оружие. При этом я совершенно забыл, что ношу в кобуре дуэльный пистолет вместо табельного бластера.
      Выстрелил я безупречно. Колба разлетелась брызгами, и жидкость полилась профессору на грудь. Знак тысячного кровью зашипел и испарился. Профессор схватил себя за горло и уткнулся носом в клавиатуру. На плече землянина расплылось темное пятно.
      – Здравствуй, Намса, – сказал он. – Как твое число крови? Ты уже сдал зачет по дуэлям?
      Наш разговор в трюме «Сен-Mo» всплыл в памяти. Я действительно начал с ним дуэль. И выстрелил первым!
      – Чем заряжено? – кивнул он на пистолет.
      – Когтем выпейядки Эмта.
      – От этого противоядия нет. Дай-ка свое оружие.
      Не смея противиться, я протянул ему пистолет – ведь теперь была его очередь стрелять. Землянин заткнул оружие за пояс брюк.
      – Моего выстрела не будет, – сообщил он в ответ на мой недоуменный взгляд. – Думаю, пираты всем растрепали о вашем вызове. А яд скоро подействует.
      Он мог не продолжать. Я представил страшную картину: мертвый землянин с окровавленным плечом, шип выпейядки в ране… Любой, кто войдет сюда, увидит, что он убит первым выстрелом. Раб! Из моего дуэльного пистолета!
      Я рухнул на колени:
      – Человек! – Я с ужасом вспомнил, что не знаю его имени. – Человек, спасите… пожалуйста… Я не хочу… я…
      Одна бабочка святая знает, что я там лепетал. И что молод, и что глуп, и что влюблен беззаветно… Историк покачал головой.
      – Встань, Намса, – приказал он. – Не унижайся.
      Что он знал об унижении, жалкий человечишка!
      – Что же мне теперь делать?
      В этот момент послышался стрекот, какой бывает, когда переполняется буфер клавиатуры. Профессор лежал носом на клавише «бэкспэйс»; курсор бежал по экрану, иероглиф за иероглифом удаляя текст.
      Я бросился к профессору, чтобы переложить его голову с клавиатуры.
      – Не трогай его, Намса, – остановил меня разведчик. – Пусть лежит. Ему уже ничем не поможешь.
      Словно подтверждая его слова, пол лаборатории поехал вниз. Компьютерная система Северного дома поняла, что Норбу мертв, и перестраивала помещения. Лаборатория высочайшего кровью находилась на более высоком уровне, чем другие лаборатории, – теперь статус-кво восстанавливался.
      Человек задумался.
      – Значит, так, – сказал он после непродолжительного молчания. – Тебе придется инсценировать дуэль с Норбу.
      – Ни за что.
      – Намса, я знаю ваши порядки. Поддельная дуэль с господином опозорит тебя меньше, чем настоящая с рабом.
      – Да поймите же! Я сам, сам не смогу жить дальше, зная, что произошло! Застрелить раба из дуэльного пистолета…
      – Если я буду свободным, это поможет?
      Я покачал головой. В том, что он предлагал, имелась рациональная ряска. Но, чтобы освободить раба, потребуется присутствие всех высших кровью Северного дома. Нет, я опозорен, опозорен необратимо.
      – Слушай, Намса… – Человек тяжело оперся о стол. Попавший в рану яд уже начал действовать. – Я разведчик доминиона людей. После смерти меня реинкарнируют. Я стану свободным человеком, сильным, могущественным. Дуэль со мной станет для тебя почетна. – Он сжал мою руку. – Разыщи меня в новой жизни, Намса. Разыщи, и мы продолжим поединок.
      – Клянусь, – одними губами отвечал я.
      – А теперь помоги мне.
      Я наконец догадался, что хочет сделать землянин. В шкафчике размещался портал-уродец, портал-половинка. У него был вход, но не было выхода. Мы с профессором использовали его, чтобы уничтожать кошмарные последствия экспериментов.
      – Скоро домой, – проговорил человек. – Как я устал от вас, господа асуры, кто бы знал… До встречи, Намса.
      И он шагнул в гибельный портал раньше, чем погиб от дуэльного яда.
      Он свое обещание выполнил.
      Пора было выполнять мое.
      – Что же было дальше? – спросила Майя.
      – Дальше… Как ты помнишь, мнимая дуэль с Норбу вызвала много кривотолков. Пулю, разбившую колбу с растворителем, нашли, и промах этот поставили мне в вину. Впрочем, меня это мало волновало.
      Глаза Намсы стали задумчивыми:
      – Эта встреча перевернула мою жизнь. В юности мы редко задумываемся о случайностях, что определяют наш путь, а зря. Я встретил мастера поединка и все отпущенное мне время проговорил с ним о ерунде. Чем больше я думал обо всем этом, тем сильнее становилось чувство потери. Я отправился искать человека. Дело это оказалось потруднее, чем найти нежность и любовь богомола. Годы и годы прошли впустую… Я проник в доминион людей, но безрезультатно: ведь даже имени своего противника я не знал. И тогда я решился на отчаянный шаг.
      – Дивы.
      – Да, дивы. У них есть компьютерная модель вселенной. Они используют ее, чтобы подглядывать за девушками в ванных и выяснять счастливые номера лотерейных билетов. Когда я прибыл, дивы как раз прогоняли альтернативный вариант реальности – тот, в котором бутерброд всегда падает маслом вверх.
      – Сумасшедший! Тебя могли оцифровать и вставить в ролик, рекламирующий крабовые палочки!
      – Знаю. Но я переступил ту грань отчаяния, за которой становится возможным все. Оракул дивов знал о моем прибытии. Незадолго до того он перечитывал свой инфранет-дневник за будущие даты, стараясь оставить комментарии первым.
      – Об Оракуле ходит столько слухов… Расскажи, каков он?
      – Ничего особенного: тощий, сутулый, в очках. На вид ему лет восемнадцать. Мне не повезло: я встретил черную ипостась Оракула, ту, что пишет человеконенавистнические рассказы, слушает гремящую музыку и носит майки с черепами. Он объявил, что я найду разведчика на Лувре. А поскольку Оракул черный, встреча должна была состояться за несколько минут до моей смерти.
      – Ужас какой!
      – Ему показалось, что это остроумно. Я поблагодарил Оракула и вернулся домой. Святая бабочка, сколько у меня было дел! Стать первым в стрельбе, добыть у прэта зерно портала, пробраться на Лувр… Смерти я не боялся, а потому рисковал напропалую и выходил в старой шкуре из всех передряг. Кончилось тем, что я занялся контрабандой глины в доминион кинкаров. Денег у меня к тому времени оставалось немного: встреча с Оракулом сожрала львиную долю средств. Но я не скупился: знал, что с Лувра мне уже не вернуться.
      Призрак замолчал, вновь переживая давние события.
      – Твой спутник, команидор… Когда он протянул мне пистолет, я словно вернулся в свое восемнадцатилетие. Ошибка стоила мне чести: когда я сделал северное лицо, команидор влепил мне пощечину. Меня она лишь раззадорила. Смерть близка, сказал я себе. Смерть близка, а значит, я скоро встречу друга. И тот появился, не обманул.
      – Вы сразились?
      – Я проиграл. Мальчишка не помнил своей прошлой жизни, но все же победил меня. Невообразимо! Уходи, Майя. Оставь несчастного дакини его судьбе.
      – Оставить? Ты просто уродливый крылохвост, вот ты кто. Посмотри на меня. – Она развела руки в сторону: – Я выставила себя полной дурой. Я бросила все, к чему стремилась. Из-за тебя, Намса! Я давно уже не та семнадцатилетняя глупышка, что ты знал.
      – Из-за меня?
      – Пятнадцать лет гонялась я за тобой. В джунглях, полных кровососущих тварей, в доминионе дивов, у людей… Когда становилось совсем плохо, я говорила себе: «Намса прошел здесь, уродливый крылохвост Намса с низкой и плохой кровью! Как мне не пройти?»
      Призрак молчал.
      – Вот что, крылохвост, с этого момента будешь слушать только меня. Знай: я тоже была у дивов и встречалась с Оракулом.
      – Святая бабочка!
      – Оракул предстал передо мной в своей светлой ипостаси: в виде близорукой пожилой женщины с крашеными волосами и бородавкой на носу. Оракул очень сентиментальна. Она пишет иронические детективы и обожает истории со счастливым концом. Из ее рук я получила рецепт Паутичьего зелья, предназначенного, чтобы возрождать дакини.
      – Оно же было утеряно в веках?
      – Теперь нет. Слушай же!
      Майя достала лист пергамента и принялась читать:
 
Среди девяти скал,
Восьми заповедных трав
Пожарь омлет из семи яиц
На жире шести паутиц.
Им накорми дакини,
Чтоб стал он сильней отныне,
Пяти головастиков сердца
Его возродят до конца.
Отыщи беды причину,
Причини беде кручину.
 
      – «Кто шагает дружно в ряд, – задумчиво продолжил Намса, – головастиков отряд»… Это тебе скальный геккон надиктовал?
      – Нет, уродливый крылохвост. Это настоящий древний рецепт. Яйца имеются в виду конечно же паутичьи.
      – А головастики?
      – В них недостатка не будет: это место просто кишит ими. «Причини беде кручину»… Скажи, как я могу отличить человека, превратившего тебя в дакини?
      – Я дам тебе его ауру.
      Дакини бросил Майе комок радужного сияния. Та задумалась:
      – Мне нельзя открывать третий глаз перед головастиками… Это напугает их и выдаст меня. А, придумала! Я прочитаю третьим глазом все личные дела детенышей.
      Она хлопнула в ладоши. Призрак заколебался, словно пламя свечи. Сквозь него стали видны стены и угрюмый мрак тоннелей.
      – Команидор! – позвала Майя. – Помогите мне, команидор.
      Появился Алексей Семенович:
      – Вы уже все, Майя?
      – Да. Намсу, боюсь, сейчас утащить не получится. В скором времени мне придется вернуться сюда опять.
 
      Когда они ушли, Велька выглянул из стенной ниши. Та вслед за ним. Прятались подростки в нескольких метрах по коридору от пещеры с дакини.
      – Мамочки, – прошептала Та, – она же теперь на нас охотиться будет.
      – Трусиха, – бросил Велька с презрением, – как и все девчонки.
      – Да? А сам? Когда скелет выскочил, кто стал за меня прятаться?!
      Велька задохнулся от возмущения:
      – Да ты что! Я тебя спасал!
      – Спас один такой! И не иди за мной. Сама путь найду!
      Гордо выпрямившись, девочка зашагала в темноту. Почти разрядившийся браслет тускло мигал у нее на запястье.
      Велька почесал в затылке. Девчонок не поймешь… Он открыл лючок подзарядки пистолета, выбросил старый аккумулятор и вставил кресильон в освободившееся гнездо.
      Окошко зарядов загорелось зеленым. У Вельки стало тепло на душе. Теперь он не один. Кресильон скоро проснется и что-нибудь придумает.

      После этой прогулки Тае не очень-то и попало. Нет, должно-то было очень: день проболтаться черт-те где голышом, превратить ночную рубашку (подарок благодетельницы) в веревочки, одеяло порвать – практически нервущееся. Фрося и за меньшее съедала живьем.
      Но вышло иначе.
      Когда Тая вернулась домой, ее встретила непривычная тишина. Алексей Семенович одиноко ужинал в холле первого этажа. При этом он горбился, вздыхал и был похож на вымокшего под дождем воробья.
      – Добрый вечер, папенька. – Тая сделала книксен, и одеяло при этом нескромно распахнулось. – Приятного вам аппетита.
      – Спасибо, – отвечал полковник. – Доча, мне нужно с тобой поговорить.
      Тая чинно, словно бальное платье, огладила одеяло и уселась за стол. Носик ее брезгливо сморщился: от сложенных на столе коробок несло тухлятиной.
      – Позвольте осведомиться, папенька, – спросила она, с трудом вспоминая обороты ослябийской речи, – откуда доносится это непрезентабельное амбре?
      – Вот, полюбуйся, – полковник пододвинул коробки. – Реблягу-аши семнадцати сортов.
      – Как сие понимать, папенька?
      – Так и понимай. Ефросинья заказала на всю семью реблягу-аши. Вот счет из ресторана. Вот записка.
      В записке Фросиным почерком сообщалось, что отныне семья переходит на новую диету. Пора, мол, брать на вооружение достижения науки чужих доминионов.
      Таины глаза округлились:
      – Обалдеть, папенька!
      – Это еще не все. Пойдем. – Полковник поманил ее пальцем: – Пойдем-пойдем.
      На цыпочках они вышли на задний двор. Там им открылась и вовсе удивительная картина. Посреди грядок с сельдереем восседала Фрося.
      Но какая!
      В цветастом саронге. С браслетами на голых руках и ногах. Окруженная птицами и зверями: попугайчиками, мышами, ящерками. Из пруда выглядывали любопытные рыбьи мордочки.
      – …и вопросил пророк Полиграф, – донеслось до Таи, – где двери?.. Двери где?.. Но сторож зоопарка оказался нищ духом и ответствовал: «Вот же они, человече. Или слеп ты, что не зришь очевидного?»
      – Проповедует, – шепнул Алексей дочери. – Зверям и птицам проповедует.
      Тая кивнула. Текст этот она слышала не раз: то была притча из «Книги шуток и реприз Полиграфовых», канонический текст.
      – …и вновь вопросил Полиграф: «Да нет! Двери где? Тлоны, тобатьки, тутлики?»
      Фросины слушатели затявкали, засвиристели, закурлыкали. Даже карпы в пруду булькнули одобрительно.
      – Она что, – также шепотом спросила девочка, – вроде этого?.. Франциска Ассасинского?..
      – Ассизского, доча. – В глазах полковника читалась растерянность. – Подойдем ближе?
      Но ближе подойти не удалось. Из травы выскочил попугайчик-часовой и отчаянно заверещал. Звери прыснули в разные стороны. Фрося оглянулась, и Таю ждало очередное потрясение.
      Лицо благодетельницы блестело, словно намазанное ваксой. Черные короткие волосы курчавились, в носу медью сверкало кольцо. Более наблюдательный Алексей Семенович успел заметить, что чернота распространяется по телу жены неравномерно: лицо темное, а шея еще нет. Голые руки и ноги сияют белизной.
      Полковница кротко улыбнулась и погрозила язычникам пальцем. Миг – и она унеслась в небо, словно гигантский кузнечик.
      – Мать кинкара! – только и смог вымолвить полковник. – Что это было?
      – Н-не знаю. Я правда ни при чем!
      Отец и дочь переглянулись.
      – Может, поищем следы? – предложила Тая.
      – Давай.
      Следы скоро нашлись. Отпечатки Фросиных сапог вели в заброшенный сад – обратно домохозяйка шла босиком. Полковник с дочкой протиснулись в пролом в стене. Там, среди истоптанной травы, валялась уже знакомая Тае шкатулка. Бабочка-инжектор сидела на яблоневой ветке, равнодушно складывая и раскрывая крылышки.
      – Вот оно, – полковник поднял шкатулку. – Все ампулы пусты.
      – А что здесь написано?
      – Это… – Вопрос застал полковника врасплох. Он замялся, не зная, как сказать. Наконец ослябийская правдивость победила: – Это асурские геном-трансформеры. Помалкивай об этом, ладно?
      Девочка кивнула. Алексей Семенович повертел одну из ампул в пальцах:
      – «Обратное колено кузнечика». Понятно, отчего она так сиганула…
      – А это?
      – «Язык птиц и зверей».
      – Ой, а вот еще такая же! А это?
      – «Непредсказуемый облик». – Полковник попытался вспомнить, в какой цвет последний раз красилась Ефросинья. Вроде в рыжий… Оставалась последняя ампула. Один из асуроглифов Алексей Семенович узнал сразу: «лицо». Остальные два переводились как «Истинный Полдень» – мифическая пятая сторона света.
      – История… – Полковник обернулся к дочери: – Только никому, хорошо?
      – Да что я, маленькая, па? – обиделась та. – Можно я книжку в твоей библиотеке возьму?
      – Бери. – И Алексей Семенович вздохнул, обрадованный, что так легко отделался.
 
      На вечер Тая устроилась на подоконнике своей комнаты. Усталая крепость отходила ко сну, разогретые за день камни отдавали тепло в надвигающуюся ночь.
      «А Велька сейчас в кубрике, – подумала она. – Все-таки нехорошо в корпусе… Все по струнке, по-военному, и родителей рядом нет. Пусть даже таких, как Фрося».
      Зря она с ним так…
      «Ничего, – мелькнула сердитая мысль, – ему полезно. Выпендриваться меньше будет. Помучаю денек-другой и прошу».
      От этих мыслей Тая повеселела. Влезла в аську, поболтала с подругами. Туманно («у нас с одной девчонкой такое случилось!») обсудила сегодняшние события. О подземельях, скелете и Фросе, конечна, ни слова – что она, дурочка? Зато о Вельке посплетничали всласть. Каждый шаг обсудили, все фразочки и интонации. Выходило странное: не то Велька безумно влюблен и только ждет, как бы признаться, не то играет с ней, словно с куклой. Ирка даже стихи написала:
 
Клятвы мужские – коварства обман,
И ты им не верь ни на грош.
Целует и ластится, а сам
Только и думает коварную ложь!
 
      Хорошие стихи. Ирка вообще лучшая на свете поэтесса. Вот только Тае что делать? Так и не придумав ничего, она отложила ноутбук в сторону и взялась за книжку, которую отыскала в библиотеке отца.
      Это были «Истории и сказки о дакини», перевод с асурского. В предисловии говорилось, будто книжка предназначена для асурят младшего школьного возраста. Бр-р-р! Если в детстве такое читать, заикой станешь. «История об отрубленной руке», «Девочка – пожирательница головастиков», «Дакини сорока островов», «Мобильник с деревянной карточкой», «Мертвый журнал».
      Вот, например «Мертвый журнал»:
      «…Одна девочка любила заходить в асурнет с папиного компьютера. У нее даже была ЖЖшка, где она размещала свои сокровенные мысли и переживания. Только ей комментариев не писали. А она от этого очень страдала.
      И вот однажды в ее журнал занесло одного мальчика. Девочка обрадовалась, тут же занесла его в друзья и принялась читать его ЖЖшку. Ну, и комментировать конечно же. И это несмотря на то что записи в нем были сделаны красными буквами на черном фоне, а сам журнал назывался «Мертвым».
      А телефона ей мальчик не давал. И в аську не приглашал.
      Так продолжалось несколько дней. Однажды девочка зачиталась и не заметила, как настала полночь. Вдруг зазвонил видеофон, и чей-то страшный голос сказал: «Девочка-девочка, не читай мертвый журнал, худо будет!» Но девочка не послушалась. Тогда за окном раздался вой, и в комнату вбежал отец девочки.
      – Девочка! – закричал он. – Чудовище проглотило твоего маленького братика!
      – А че я сразу? – отвечала та. – Сижу вот, домашку делаю.
      – А может, ты трогала мой компьютер, сидела в асурнете и читала мертвый журнал?
      – Не, папа. Я только в «Doom» с одноклассниками по сетке резалась.
      Так и отвертелась. А на следующий день шасть в отцовский кабинет и – вновь за компьютер».
      Следующие двадцать страниц Тая пролистнула. Братьев и сестер у девочки нашлось сотни три. Все они погибли страшной смертью. Рассказчик ни разу не повторился: кого-то из детей затянуло в стиральную машину, кто-то отравился свежей реблягу-аши. Тая представила себе бедняжку, почти год трудолюбиво наколачивающую по ночам смертоносные асуроглифы, и хмыкнула. Вот из таких девочек Майи и вырастают.
      «Наконец настала последняя ночь. Не в силах бороться с собой, девочка открыла кровавый сайт. Там горела новая надпись:
      «Если хочешь, приходи ко мне на свидание, я тебя мороженым угощу. Но сперва пройди тест, который я сейчас запушу».
      И в журнале появилась запись с тестом. Девочка начала его проходить. Вопросы оказались такими жуткими, что она поседела. А последним заданием было: «Погляди в зеркало». Девочка поглядела в зеркало и увидела в нем себя.
      Она была дакини и стояла в шкафу у своего папы. Братья, сестры и родители ее были живы. А потом ее забросали солью, и она рассыпалась».
      – Бррред!
      Тая отложила книжку. Из возраста страшилок она выросла еще на Версале. Пиратский мир оказался настолько жуток, что лишний раз пугаться было глупо. «Сказки и истории» же входили в обязательную программу асурской литературы. Та представила класс, четырехрукую учительницу, дающую сочинение на тему: «Образ бесплотного голоса в „Истории об отрубленной руке“, и хихикнула.
      Какой ерунды в школе не придумают!
      Часы на планшетке показывали полночь. Тая потерла затекшую шею. Как-то уж она засиделась… Спальня, еще недавно такая родная и уютная, показалась ей враждебной. С улицы потянуло холодом.
      «Ну, да, – подумалось Тае, – не хватает только под одеяло спрятаться. Как последней трусихе».
      Она перегнулась через подоконник.
      За окном мерцали звезды. В лунном свете парапет крепостной стены казался облитым маслом. Меж зубцов набухла шишка. Вот она выросла и превратилась в крохотную мальчишечью фигурку. Кто-то из кадетов отправлялся в самоволку, подумала Тая, и от этой мысли стало легче. Дакини, асуры и прочая жуть отодвинулись и стали неважными.
      «Я буду держать за тебя кулаки», – пообещала она смельчаку.
      В этот момент затрезвонил видеофон. От неожиданности Тая даже взвизгнула. Фон попугайчиком выпорхнул в окно и шлепнулся в траву.
      Мдя…
      Ваша треуголка, сэр!
      Тая перегнулась через подоконник. Видеофон – прибор прочный, вряд ли так легко сломается. Но мало ли кто его отыщет? А если Фрося? Или пацаны? А она разговор с подругами не стерла: хотела стихи на ноутбук переписать. Вот будет потеха.
      Как ни жутковато было выбираться из башни в полночь, а терять фон еще хуже. Тая потосковала немножко и потом спустилась вниз.
      Там оказалось не так жутко, как думалось. Темноту прорезали полосы лунного света. Пахло лилиями и медом, ночные птицы переговаривались сонно и успокаивающе. Истории о дакини показались Тае несусветной глупостью. Она даже развеселилась: надо же так перетрусить от обычного звонка!
      Тая принялась шарить по траве. Внезапно послышался шорох. Лунную дорожку прочертила длинная тень.
      – Это ты, человеческий детеныш? – спросил знакомый, чуть хрипловатый голос.
      – Я, госпожа Утан. Теемаса е онимеро.
      Асури засмеялась. Тая вжалась в землю, моля, чтобы трава скрыла ее с головой. Лишь сейчас она поняла, кто перелезал парапет несколько минут назад.
      Тилль. Скромняга, аккуратист Тилль. И шел он не куда-то, а в гости к Майе Утан.
      «Ну, дела!» – пронеслось в голове у девочки.
      Что ему от дылды нужно?
      Стараясь двигаться бесшумно, она подползла поближе. Крохотный Тилль едва доставал титаниде до подмышки, однако держался с достоинством.
      – Я пришел, – чуть запинаясь, объявил он. – Вы обещали, что научите меня асурскому языку.
      «Такая научит», – хмыкнула Тая. Асури же ответила с неожиданной серьезностью:
      – Чтобы понять язык, недостаточно запомнить слова и научиться произносить звуки. Ты должен отчасти стать асуром. Готов ли ты к этому, малыш?
      Тилль выпрямился и дернул подбородком:
      – Не называйте меня малышом!
      – Тогда пойдем.
      Тая дождалась, пока они исчезнут в проломе забора, потом вскочила и побежала в обход по ей одной известной тропинке. Сад она знала лучше, чем кто-либо другой.
      «Ну, дела! – вертелось в голове. – Да у них заговор!»
      Наблюдательный пункт она выбрала удачно. Тилль и Утан были видны как на ладони.
      Об этом вскоре пришлось пожалеть.
      Уроки асурского языка Майя понимала довольно своеобразно. Тилль и сам не заметил, как оказался полураздет. Асури сидела рядом, обняв мальчишку за плечи.
      – У асуров, – объясняла она, – нет правил, кроме правил крови. А правило крови одно: возможно все, что ведет к совершенству.
      Выяснилось, что к совершенству вела Майина нагота. «Е» напевные, возмущенные «ию», безнадежно-сладостные «а» – урок асурского перешел в бог знает что. Тая смущенно отвернулась.
      Нет, она придерживалась широких взглядов. Никто не мог назвать ее ханжой. Просто секс без любви, считала она, это ужасненькая мерзость. А любовь возможна лишь при гармонии душ. И вот так вот, с крабихой и дылдой реблягу-шистой – это ужасно.
      А как это безобразно выглядит!..
      Тая готова была бежать, но тут Майя и Тилль закончили возню (пожалуй, чересчур быстро, если верить Иркиным рассказам). Асури вновь рассмеялась и спросила у мальчишки что-то на асурском. Тот ответил, с трудом подбирая слова.
      Жаль, что браслет-переводчик остался в комнате.
      – Благодарю тебя, маленький человек, – сказала Утан на универсальном. – Ты открыл мне свое тело и подарил часть души. Но скажи ради бабочки, что тебя тревожит?
      Тилль долго молчал. Наконец буркнул:
      – Ничего не тревожит. С чего вы взяли?
      – Ты был во мне. Четыре руки, четыре ноги, одно тело. Позволь стать нам одной душой. Что случилось?
      – Ничего, – повторил Тилль. – Ничего, кроме того, что я предатель и трус.
      – Рассказывай, маленький человек.
      – Из-за меня человек попал в беду. Ну, этот… Бурягин в карцере сидит.
      – Бурягин? – Асури задумалась, словно что-то припоминая. – Это юноша в каменном кубе среди подземелий?
      – Да.
      – Не бойся. Скоро ему не будет дела до твоего предательства. Обещаю.
      – Ой, правда? Спасибо! Это будет очень порядочно по отношению к нему. А я еще Лютому на ребят стучал. Начповосу.
      Тая зажала себе рот, чтобы не вскрикнуть. Тилль! Так вот кто выдал ребят!
      – Это человек крика, южного лица? – поинтересовалась асури. – Он никому не скажет, клянусь числом крови.
      – Вы так добры ко мне!
      Мало-помалу Тилль рассказал все. И о пуле Кассада, и о том, как юнги отобрали амулет. Постепенно он перешел к последним событиям: к неудавшейся засаде, к вызову юнг.
      Майя слушала очень внимательно.
      – Значит, ты боишься, – сказала она наконец, – что, увидев своих врагов, не сможешь сделать южное лицо гнева?
      – Ну…
      – А скажи… в том месте, где вы встречаетесь, найдется девять скал?
      – Ну, да, это же Скалища.
      – А восемь трав и пять головастиков? Впрочем, что ж я спрашиваю… Так вот, милый детеныш, знай: искусство доблести – древнее искусство. Я помогу тебе. Я научу тебя, как бить без промаха, как сражаться не думая. Но для этого ты сделаешь все, как я скажу. Обещаешь?
      – Да, госпожа Утан. Ой… спасибо вам большое!
      – Тогда слушай.
      И она принялась что-то рассказывать на асурском. Тилль не перебивал, лишь иногда вставлял несколько слов. Тая могла поклясться, что слышала слово «Берику», что по-асурски означает «Велька».
      А потом Тилль и Майя вновь занялись глупостями, и Тая потихонечку сбежала. Главное она выяснила.
      Ей следовало как можно скорее найти Вельку. «Семейные» ссоры лучше было оставить до спокойных времен.

      Когда с генералом случалось что-то неприятное, он прятался в хранилище наглядных пособий. Иногда неприятностей наваливалось много. Тогда Кобаль пропадал в хранилище по полдня, а то и больше.
      Этим утром ему захотелось оттуда вообще никогда не вылезать.
      А началось все с того, что к нему ни свет ни заря заявился Алексей Семенович.
      – Две новости, – без предисловий начал он. – Одна плохая, другая совсем хреновая. С какой начать?
      – Вали обе, – махнул рукой генерал. – Только сперва хреновую.
      – Вам письмо. Вот оно.
      Генерал пробежал его глазами и спрятал в карман.
      – Так. Теперь плохо.
      – Пропал парень из гауптвахты.
      – Иди ты! – опешил Кобаль Рикардович. – Совсем?
      – С концами. Камера пуста, замок нетронут, охрана ничего не знает. Ой, не нравится мне это…
      Генерал-майору это тоже не нравилось. Вряд ли чакотский мальчишка мог бежать из камеры сам. Значит, помогли. Но кто? Пацанье корпусное? Друзья-сорвиголовы?
      Или же?..
      Это и предстояло сейчас выяснить.
 
      Генерал шел коридорами Шатона, а над головой бубнило радио:
      «…представляем фестиваль искусств на Хаджаллахе. Программу начинает рок-опера знаменитого композитора ал-Веббери „Мухаммед суперзвезда“. Уже налажен выпуск сувенирных чадр с символикой фестиваля и абстрактными изображениями актеров…»
      В хранилище наглядных пособий воняло пылью и затхлостью. Со скамейки неодобрительно поглядывали учебные муляжи «Бдительная пенсионерка», «Нищий инженер» и «Незамужняя секретарша». «Прожженный дипломат» и «Беззаботный болтун» висели на стене. Вместе они составляли иллюстративный материал лекции «Разведка и контрразведка – курс молодого бойца». Вдоль стен тянулись стеллажи с поддельными штаммами сибирской язвы, антаресской холеры и корейской чумки. Над головой слышалось «пиу! пиу!» и «бдыщ! бдыщ!» – там висел макет обороны астероида (для детей до восьми лет). У окна помигивал лампочками мифур-генератор.
      Генератором Шепетов гордился больше всего. Тот подменял обычную реальность на мифическую и годился для всех рас. В данный момент он воссоздавал мифологию прэта. В его камере возникали призраки гигантских амеб: Красная ложноножка Обезвоживания, Черная ложноножка Смерти, Зеленая ложноножка Уныния, Безложноножковый демон поглощения.
      За шкафом поблескивал вход в купол автономного обеспечения. Генерал опустился на корточки и раскрыл портфель. В портфеле лежали осиновый колышек, литровая банка с прозрачной жидкостью (по виду обыкновенной водой), поблескивающая серебром спица, статуэтка Полиграфа – основателя смехиатрической церкви.
      – Ну, с Богом, – пробормотал генерал, набирая код.
      Бронедверь с щелчком распахнулась.
      – Михаил Уранович, – позвал Шепетов. – Миша! – И после паузы: – Господин майор!
      Послышался шорох.
      – Входи, – отвечал утробный голос.
      Шепетов схватил портфель и проворно юркнул в ход. В темноте вспыхивали датчики, словно стая одноглазых котов. Генерал посидел на ступенях, ожидая, пока глаза привыкнут к полумраку, а нос – к вони. Спицу и колышек он прижимал к груди.
      – Серебряшку спрячь, – донеслось из темноты. – Не съем.
      – Шутишь, – дробненько захихикал генерал. – А ты, Ураныч, чего кромешничаешь? Свет бы включил – все веселее.
      – Не с чего мне веселиться, господин генерал-майор. Глаза текут – в свете солнечной избыточности. Я уж лучше так. Если хочешь, могу аварийку затеплить.
      Вспыхнула тусклая лампочка аварийного освещения. Сразу стало видно, как убого убранство купола. Выдвижная кровать, стол с выключенным компьютером, у стены гидропонический бак, похожий на гроб Дракулы. За крохотной дверкой – удобства: склеп-ванная, мавзолей-кухня, крохотная крипта-туалет.
      В свете лампы лица майора было не разглядеть. Да оно и к лучшему. С выходных начповос успел основательно пропитать купол трупной вонью.
      – Сидишь, значит?
      – Сижу.
      – Точно сидишь? И ничего странного не замечал?
      Лютый неопределенно хмыкнул: мол, чего тут заметишь, взаперти? Код-то от купола только у генерала.
      – А чего кондиционер не включишь? – недовольно поинтересовался Кобаль. – Воняет хуже сортира.
      – Пробовал. Сразу сигналка трындит: разложенческие продукты, то се… Роботы-уборщики достают. Я ведь для них неживой труп считаюсь.
      – Спал бы в холодильнике, дурень. Всю жизнь же потом на лекарства работать будешь, когда стервища эта расколдует.
      Он спрятал спицу в портфель и вытащил пластиковый кубик с красным крестом:
      – На вот, подкрепись.
      Майор трясущимися пальцами выковырял ампулку. Кадык его задвигался вверх-вниз, как у старого алкоголика.
      – Вот уж не думал, Рикардыч, что без водки смогу прожить, – сказал он, распечатывая вторую. – А эта дрянь позабористей будет.
      – Губы вытри, – брезгливо сказал генерал. – А то вид как у версальской шлюхи. – И добавил с иронией: – Вампир Ди.
      Майор на шлюху не обиделся. На вампира тоже. С сожалением отложив оставшиеся ампулы с кровью, он степенно вытер рот.
      – Что эта говорит? Кинкара асурская?
      – Еще несколько дней, говорит, потребуется. А сколько – молчит. Как другу советую: ночуй в холодильнике. Печень посадишь, – генерал втянул носом воздух, – никакая «Ессентукола» не поможет.
      Он прошелся по куполу взад и вперед. У стола задержался, взял бумагу, просмотрел.
      – Ишь ты, – хмыкнул, – все формуляры заполнил. И ведомости. Молодцом, молодцом… Такой народ: убей – тогда работать будете… Может, мне весь аппарат на вампирское положение перевести?
      Майор с ненавистью посмотрел на начальника. Тот усмехнулся:
      – Да шучу, шучу я, Ураныч. Ты ж кровушки одной пьешь… – И помрачнел: – Дело-то хреновое выходит. Надо к губернатору обращаться. В подземелье труп, ты в нетях числишься, кругом дети. Одного парня она уже не то совратила, не то гипнозом задавила.
      Майор оживился:
      – Этого… кадета Брикка?..
      – Ну. Теперь он у нее вроде как осведомитель.
      Губы Лютого покривила легкая усмешка:
      – Это да, это он может. Слушай, Рикардыч… – в голосе майора звучала надежда, – может, ты того… мероприятие объявишь? День донора? Свежачка, понимаешь, хочется.
      – Ты, Ураныч, чего? Охренеть или долбануться изволил?
      Вампир кротко замигал коровьими глазами:
      – Так я ж не просто так… Ваше превосх… господин генерал-майор! Я ж отработаю! Бухгалтерию подниму, архивы опять же… Мне и спать не надо.
      – Ну, Ураныч, удружил… Ну, выказал себя. Я-то думал, ты доминиона честный боец, а ты разложенец оказываешься… Кровушки детской ему!.. Может, тебя выпускать по ночам на свежатинку? А?.. Крылья паутичьи режутся, погоны жмут?
      Голос генерала построжел.
      – Значит, так, начповос. Сидишь в бункере, носа не выглядываешь. С восьми до восьми в холодильнике. Это приказ! Пока холодом лечишься, зарядку делай. Ну, там приседания, подпрыгивания. Вон брюхо какое напил. Небось мальчики уже кровавые в глазах.
      Шепетов подхватил портфель и двинулся к лесенке, ведущей из купола. На полпути обернулся и погрозил пальцем:
      – Я тебе, шельме кровососущей, агитплакатов по сети накачаю. Чтоб омертвения мозгов не было. Понял?
      – Так точно, господин генерал-майор!
      Генерал уже схватился за первую перекладину, когда под ногой что-то хрустнуло. Шепетов нагнулся посмотреть, что это.
      Треснутая кость.
      И лужа темным отблескивает.
      Связать эти факты он не успел: темнота взвизгнула и бросилась на него. От мертвяческого смрада генерал чуть не потерял сознание.
      Начповос опрокинул Кобаля и вцепился зубами в предплечье. Атака вышла настолько стремительной, что Кобаль даже боли не ощутил. Ткнул пальцами в нечто холодное и мягкое, заголосил. Офицеры катались по полу, пытаясь подмять друг друга. Наконец генерал извернулся. Хрястнул противника по голове портфелем – еще и еще!
      В портфеле что-то лопнуло. Руку Шепетова залило холодным. Интуитивно догадавшись, что надо делать, генерал отщелкнул замок. Из портфеля хлынула жидкость вперемешку с битыми стеклами.
      Вампир заорал, дернулся. Бить Шепетова он. уже не осмелился, наоборот, старался ужом выскользнуть из-под него. Генерал выхватил серебряную спицу:
      – А, гнида!.. На кого пасть раззявил? На вышестоящего!
      Извернувшись, вампир юркнул под кровать. Забился в темноту, заскулил, посверкивая белками глаз. Генерал же, не спуская с начповоса опасливого взгляда, прыгнул к выключателю и выкрутил его до предела.
      Яркий свет залил купол. Свет ламп был подобран под спектр Солнца – родного светила людей, и оттого спрятавшийся под кроватью вампир невыносимо страдал.
      – Чьи кости? – взревел генерал.
      – Не знаю!.. Она принесла…
      – Чьи, спрашиваю?!
      – Мальчонка… в карцере сидел…
      Серебряная спица пригвоздила высунувшуюся руку вампира. Михаил Уранович выл, захлебываясь крокодильими слезами:
      – Принесла!.. Говорит – искусственное! Всего-то просила…
      – Что? Что она у тебя потребовала?!
      – Доступ к делам кадетов…
      – Зачем? Говори!!
      – Да не знаю я! Не знаю!
      Сдвинув пластик в сторону, Шепетов потянул к себе портфель. Почуяв неладное, вампир забился, заскреб когтями по полу.
      Но было поздно.
      Полированное дерево колышка сверкнуло в свете ламп.
 
      Выбравшись из купола, генерал без сил привалился к выходу. Руку дергало и томило; на рукаве застыли грязно-бурые потеки. «Не случилось бы заражения», – отрешенно подумал Шепетов.
      Вампиры куда работоспособнее обычных людей. Заперев Михаила Урановича в куполе и дав ему доступ к архивам, генерал рассчитывал, что тот приведет в порядок дела. Привел. А заодно сдал дьяволице кое-какую информацию… В обмен на свежее мясцо. Генерал попытался вспомнить фамилию чакотского мальчишки.
      Буренин? Корягин?
      А! Бурягин.
      Мир его праху.
      От боли в руке темнело в глазах. Генерал на четвереньках пополз к медблоку. Вытащил из шкафчика блестящую гусеницу эскулапа, прижал к коже. Пульсация понемногу утихла.
      Генерал прислушался. Из купола не доносилось ни звука, но он знал, что там вовсю работают киберуборщики. Скоро от трупов не останется ни следа. Всю мертвую органику роботы утилизируют, отравленный гниением воздух прогонят через фильтры. Рапорт конечно же пойдет ему, Шепетову, на стол. Автоматика не может оставить подозрительные отходы без внимания. Но дальше его стола донесение не уйдет.
      Лютого можно задним числом отправить в отпуск. С Бурягиным проще: по корпусу сообщить, что его выслали домой на Чакотку-8, а там состряпать акт о несчастном случае. Мол, сбежал парень в Челесту, к паутицам на прокорм. В случае чего губернатор поможет. Ему тоже огласка невыгодна.
      А свалить все на Лютого.
      Тут Шепетов сообразил, что происходит, и беззвучно заплакал.
      По его вине погиб мальчишка… И что толку теперь юлить, искать выходы, прятаться? Не лучше ли сразу пойти и сдаться властям? Попытаться хоть как-то искупить свою вину?
      А властям, это, собственно, кому?
      Губернатору?
      И что рассказать?
      Ваша разлюбезная крабиха скормила парня офицеру кадетского корпуса.
      «А-атставить, господин генерал-майор!» – скомандовал сам себе Шепетов. Сперва парня на Беренику отправь, а там делай что хочешь. Хоть властям сдавайся, хоть в петлю головой.
      Эскулап закончил свою работу. Затянутая в прозрачную пленку рука напоминала кусок говядины на витрине мясной лавки. Кобаль натянул на запястье рукав рубашки и достал конверт, который ему передал Багря.
      Золотой вензель Фронтира, сенсор-бумага, личная печать. Отправитель, похоже, важная птица. Кобаль перечитал послание. Некий де Толль Владислав Борисович вызывал его для приватной беседы.
      Что ж… Приватная так приватная. Генерал достал ручку и корявым почерком (рука сильно болела) дописал: «Согласен. Предлагаю встретится в полдень в Кларовых Варах. Павильон „Иайьнась – СП пиииськ“, источник номер четыре».
      Число, подпись. По бумаге побежала волна графокоррекции. Бумага преобразовала генеральские каракули в удобочитаемый текст и заодно исправила ошибки. В слове «встретиться» не хватало мягкого знака, а слово «пиииськ» программу просто шокировало. Почитав варианты, которыми она предлагала заменить слово, генерал хмыкнул.
      Вот уже несколько лет по доминиону шло новое молодежное веяние: «ути-чмошный» язык. Молодежь в форумах и видеочатах общалась исключительно «ути-чмоками», «фу-бяками» и «суси-пусями» (сокращенно УЧ, ФБ и СП). Ревнители языковой чистоты еще спорили, возможно ли солидное, благообразное «превед», пришедшее чуть ли не из пушкинской старины, заменять на вульгарное новоязовое «СП-приветусики», а рекламисты и пиарщики, как всегда, шли впереди вселенной всей. Уже появились рекламные плакаты «Иогуртусик „хрустишка“ – СП!», «Застраховулик свой живулик – УЧ, СП ляля» и конечно же хит «Только ФБ не пьюсик пивусик „Балтусик“.
      В переводе с «ути-чмошного» павильон «Кларовых Вар» назывался просто и непритязательно: «Реальность прекрасна». Поэтому Шепетов не стал ничего менять. В нижнем углу листа проступила кнопка «Отправить адресату». Генерал ткнул в нее ручкой – и ответ помчался через эфир к неведомому де Толлю.
      Теперь следовало заняться необходимым. Генерал прошел к стеллажам с вирусным оружием. Там, между склянками с птичьим гриппом, мышиной ангиной и тараканьим коклюшем, лежала ампула с прозрачной жидкостью. Ее Кобаль пристроил в бинтах на прокушенной руке. Получилось удачно: и внимания не привлекает, и всегда под рукой: чуть сжал пальцы – и готово.
      – Без обид, господин де Толль, – пробормотал он. – Вы совершенно не понимаете нашей специфики. И поверьте: мне очень не хочется вас убивать.

      Время близилось к десяти утра.
      На привокзальной площади Виттенберга было пусто. Сонно кучковались туристы, да вездесущие старушки готовились расползтись по приморским фазендам, а так никого.
      Катя раскрыла мольберт.
      Нет ничего лучше, чем по утрам рисовать на привокзальной. Какое здесь дивное смешение времен: по окраинам черепичные крыши, венецианские балкончики, башенки, фонтанчики с позеленевшими от времени львами и кракенами, а в центре – мерцающий дворец новых технологий: гиперплоскости, игра силовых полей. И гибкое змеиное тело лифта, тянущееся в невообразимую высь к платформам поездов.
      А еще у вокзала бывают интересные люди. Как раз для ее дара.
      Катя взвесила на ладони корел-перо и быстрым движением расчертила поверхность холста на кадры.
      Тут теплые ладони закрыли ей глаза:
      – Угадай кто?
      – Антаресец в нуль-манто! – возмущенно завопила Катя. – Яри, прекрати немедленно! Я же работаю!
      Она резко сбросила руки и обернулась. За спиной с ноги на ногу переминался курсант. Виноватым он не выглядел, напротив – его лицо лучилось счастьем.
      – Это тебе. – Он протянул художнице неряшливый букетик ромленок и наташиных глазок. – Представляешь: меня за картриджами «Звездных войн» командировали. Вот везуха! Я сразу к тебе.
      – Угу. Счастье, блин…
      Катя, все еще хмурясь, пристроила букетик на мольберте. Своей вихрастостью и непричесанностью цветы напоминали самого Яри. Эмкаушник временами бывал совершенно несносен, но именно это в нем и привлекало.
      – Кого рисуешь? – сунулся он под локоть.
      – Отвянь! – Катя неделикатно щелкнула его по носу. – Вон того, клетчатого.
      У афишного столба в мрачном ожидании застыл юноша рассеянного вида. Мятый свитер в черную и красную клетку, потертые джинсы (от двух до пяти прорех), трехдневная щетина строго выверенной длины. Катя однажды читала статью о программистской одежде: носки непременно разные, на пятке дырка, шнурки на кроссовках не дай бог одной длины – коллеги засмеют, станут шушукаться за спиной. Футболка вразнобой с носками, кепка – с кроссовками, надписи на футболке обязательно на мертвых языках. «Linux форева!», «I hate Билл Гейтс», «С001 Нас» и так далее. Значение этих надписей потерялось в веках. Но программисты с трогательным постоянством носят на себе древние лозунги.
      Катя перешла к третьему кадру комикса. Вот она заштриховала клетку на рукаве, и что-то необычное затеплилось в выражении лица нарисованного программиста. Корел-перо засновало по холсту.
      – Яри, – не отрываясь от рисунка, позвала девочка, – добудь пирожков, пожалуйста. Я жрать хочу, как прэта. Со вчерашнего утра голодная. И скажи этому оболтусу у афиши, что митинг нью-луддитов не здесь, а на проспекте Тьюринга.
      Курсант привстал на цыпочки, заглядывая Кате через плечо. За спиной нарисованного программиста возникли робот с оскаленной мордой убийцы и гора изувеченных робосковородок.
      – Он нью-луддит?
      Катя ткнула пером в угол кадра:
      – Он придурок. Не знает, чем лапки хакерские занять. А еще у него дома гладильный робот не выключен. И за интернет не заплачено. Дуй пикачой!
      Яри умчался к булочной, Катя же продолжала рисовать. Она немного дулась на курсанта после воскресенья. Одна бестолковщина с сумочкой чего стоила! Стянул где-то, потом этой рыжей пришлось отдавать. Уму непостижимо, ага? Рыжая вообще киса ку-ку: с такими синячищами на коленках мини надевать!
      Комикс о клетчатом программисте подходил к концу. Как обычно бывало, Катя ощутила разочарование. Да, она могла по внешнему виду человека определить, чем он занимался в ближайшее время. Раскрыть его маленькие тайны, секреты, даже немножко прочитать мысли. Но толку-то?.. Люди Виттенберга жили скучной жизнью. Величайшие их секреты на поверку оказывались ужасной ерундой.
      Глупо, противно, серо.
      Катя передернула плечиком и очистила экран. Даже заканчивать не хочется. Она оглядела площадь. Неужели не найдется никого по-настоящему интересного? Быть того не может.
      И судьба улыбнулась Кате. Из переулка вышел старик лет шестидесяти – в шляпе, пальто (это по луврской-то жарыни!), темных очках. Судя по всему, старик никуда не торопился. Он внимательно изучил прошломесячную афишу, понаблюдал за рыбками в фонтане, а потом уселся на скамейку и принялся читать газету.
      Чутье Катю обманывало редко. Несмотря на внешнюю безобидность, человек в шляпе вел жизнь интересную и полную приключений. Вот только в будущем его маячило нечто темное. Может, предательство, может, гибель – трудно сказать.
      На холсте проступили слепые прямоугольники кадров. Художница не спеша принялась их заполнять. Старика наметила несколькими скупыми линиями, зато за окружающих принялась всерьез.
      Знакомый зуд в пальцах возник уже через несколько минут. Дар проснулся, жил, пульсировал. Вот только относился он не к старику, а к высоченной блондинке лет тридцати пяти, присевшей рядом с ним на скамейку.
      С руками блондинки явно творилось что-то не то. Катя пересчитала их и задумалась.
      Майя неестественно выпрямилась на скамейке. В висках шумела кровь, хотелось закрыть глаза и не открывать никогда больше.
      – Простите, – слабым голосом поинтересовалась она у соседа по скамейке, – вы не подскажете, на какой высоте находится вокзал?
      – Отчего не подсказать, – отозвался де Толль, – подскажу. Четыреста семьдесят шесть метров плюс-минус метров двадцать. Типовая постройка, насмотрелся. Помнится, на Малокитайщине…
      – Святая бабочка! – Майя схватилась за голову, борясь с тошнотой. Проклятая струна лифта, казалось, терлась о затылок, превращая кости асури в труху.
      – Что, простите?
      – Ничего, сударь, ради бога… Сейчас пройдет. У меня давняя боязнь высоты. В детстве угнала башенный кран, чтобы снять котенка с дерева, а он возьми да рухни.
      – Котенок?
      – Кран. Вместе со мной. Вдребезги.
      – Сочувствую. – Де Толль достал из кармана пластиковую таблетницу. – Не желаете ли гранулку антифобина? Как раз против страхов помогает. У меня, правда, от мании величия и гипенгиофобии.
      – Нет-нет, спасибо. У меня аллергия на лекарства.
      Де Толль хотел было предложить антиаллергик, но, поразмыслив, решил, что не стоит.
      – Чем же вам помочь?
      – Проводите меня наверх. Только не на лифте, ради бабочки. Пойдем пешком. Если мне станет плохо, мы сможем вернуться.
      – Что ж, хорошо. Вашу руку, сударыня.
      …Майя в очередной раз поймала на себе испытующий взгляд со стороны. Ага, девчонка в джинсовой юбке и майке цвета хаки. Художница. Каким-то необъяснимым образом Утан чувствовала исходящую от нее опасность. Она пообещала себе, едва разделается с делами, немедленно разыскать странную девчонку.
      И поговорить по душам.
      Де Толль оказался идеальным спутником. Никаких вопросов, назойливого любопытства. Подниматься по лестнице (хоть и самодвижущийся эскалатор, да все же не лифт) пришлось долго, но он не выразил ни малейшего недовольства. Проводил асури в зал ожидания, а сам отправился изучать расписание. Краем глаза Майя отметила, что его интересует направление на Кларовы Вары.
      Майя прошла к ресторанчику «Вечность вечности» и уселась за столик. С неудовольствием отметила, что милый сердцу душок реблягу-аши перебивают химические ароматы дезодорантов. Видимо, местная санэпидемстанция постаралась.
      Минуты не прошло, как возле столика появился четырехрукий гигант. Изузоренный желтыми и зелеными кувшинками халат его резал глаз. На Асургаме в таких разгуливают счетоводы-разнорабочие, эмигранты с нищих планет. Но людям ведь не объяснишь, они жаждут асурской экзотики.
      – Смотрю в небо, благородная госпожа, – поклонился повар, – легок ли ваш путь бабочки?
      – Смотрю в небо, господин Джончег Силва. Путь бабочки извилист и запутан, – (повар согласно задвигал бровями), – так что принесите, пожалуйста, еды в духе этого пути. Мне надо собраться с мыслями.
      – Повинуюсь, как сурок, госпожа. У двуруких варваров, знаете ли, есть одно кушанье. Оно называется сипаге-ти. Сейчас я принесу его, и мы сможем насладиться беседой.
      Непрерывно кланяясь, повар отправился на кухню. Послышалась милая сердцу асурская брань, зашипели камни очага. От ностальгии у Майи слезы навернулись* на глаза. Вскоре Джончег вернулся, неся две миски с дымящимися белыми червями из теста. Плеснув на червей кровавым соусом из пластиковой бутылки, он поставил миски на стол.
      – Угощайтесь, госпожа Утан. И пусть мертвые завидуют нам, живым.
      – Благодарю, господин Джончег. – Майя принялась есть, правда, без особой охоты. Варварскую экзотику она не понимала. – Господин Джончег, – сказала она, едва прожевав, – помните, я отправлялась сюда, чтобы найти Намсу, моего пропавшего друга? Вы снабдили меня геном-трансформерами и обещали помощь.
      – О да, помню. Вы нашли его?
      – Он превратился в дакини.
      – Так-так…
      Повар терпеть не мог дакини. Сам он принадлежал к тем личностям, что не оставляют невыполненных дел. Контрабандисты, разведчики асуров, послы – всем волей-неволей приходилось идти на поклон к господину Джончегу. Повар держал в руках нити всей неофициальной политики региона. Под его началом ходили отчаянные спиноломы, мастера отсроченной смерти, бойцы асур-фу. Деньги, корабли, оружие, геном-трансформеры. Без преувеличения можно сказать, что в ресторане «Котлета вечности» (или «Вечности котлет»?) решались судьбы доминионов.
      При всем этом господин Джончег оставался всего лишь гигантом крови. До звания титана оставалось чуть-чуть, но этого «чуть-чуть» повар преодолеть не мог.
      – Он стал дакини, – повторила Майя. – Клан Намсара, к которому я принадлежу, не потерпит такого позора. Беднягу Намсу надо спасать.
      – Очень сожалею. Знаете, Майя, я с детства ненавижу истории о дакини. В третьем классе у меня была двойка по литературе. Кхе-кхе, да… Я не смог объяснить предпосылки дакинизма в «Истории о черной простыне».
      – Но я прошу вас! Я, титан крови, смотрю на вас снизу вверх! Неужели вы никогда не любили?
      Повар сделал восточное лицо, и Майя поняла, что задала неуместный вопрос. В своей жизни господин Джончег любил только деньги.
      – Забирайте своего дакини, – ласково предложил он, – и убирайтесь с Лувра. Клянусь богомолом, сударыня, вы натворите столько глупостей, сколько колец в скорпионьем хвосте.
      – И не подумаю.
      – Да? Это интересно.
      – Вот. Я добыла рецепт Паутичьего зелья. – Майя прихлопнула листок ладонью. – Господин Джончег, помогите мне сварить его и оживить дакини! У вас есть силы, у вас есть власть. Клан Намсара в долгу не останется.
      – Так-так… – Веки Джончега опустились. – Вы позволите? – потянулся он к рецепту.
      – Да-да, ради бабочки.
      Прочитав рецепт, Джончег Силва надолго замолчал. Майя сидела ни жива ни дакини, не зная, чего ожидать.
      – Паутичьи яйца добыть можно, – наконец ответил повар. – Правда, это влетит в асурьену, ну да вы дама богатая. Но вот пять головастиков… Титан крови, вы хоть понимаете, чего хотите? Похоже, нет. Да и чего ожидать от двурукой блондинки? – Майя не отреагировала, и он продолжал: – Из икры одной асури вылупляется триста-четыреста головастиков. Клянусь богомолом! Около трети рождаются с киселем в голове и одной парой рук. Им только в реакторах работать истопниками. Остальных жрут щукамбалы и кольшмары, их продают в рабство, на них охотятся бородавы.
      – К чему вы клоните?
      – Сейчас поймете. У людей рождается один ребенок. Реже два. Тройня – это событие. Кхе-кхе… Для нас головастики ничто, люди же с трепетом относятся к своим детенышам. Если вы похитите пятерых, вас объявят вне закона. Сражались ли вы когда-нибудь с фехтовальщиками Фронтира? Поверьте, приятного мало.
      – Значит, вы отказываетесь?
      – Зачем так грубо? Мне дорога шкура. Да и с людьми приятнее торговать, чем драться.
      Майя вздохнула. Что ж… Придется прибегнуть к последнему средству.
      – Господин Джончег, вы знаете, на какой высоте мы сейчас находимся?
      – Четыреста семьдесят три метра, сударыня.
      – В прошлый раз вы обмолвились, будто живете в своем ресторанчике безвылазно. Это правда?
      – Конечно. Не могу же я оставить «Вечность» без присмотра. Люди – вороватая раса, хуже асуров.
      Майя придвинулась:
      – Но… но это немыслимо! Вы гигант крови! Вам запрещено жить выше пятнадцати метров. Я титан – и то живу в невысокой башне на острове. – Голос ее сорвался на отчаянный шепот: – Вы забрались выше, чем полагается первому кровью! Когда я поняла это, мой рассудок едва не вышел из повиновения.
      Повар усмехнулся:
      – Правда. Жизнь среди людей меняет. Добро, зло… что это для таких, как я? Жалкие асуришки следуют правилам. Я же, Джончег Силва, – зову крови.
      – Ваше число крови – «1 000 027». Я знаю, что вы много раз пытались пересечь миллионный рубеж и стать титаном, но безуспешно.
      – Ваша правда. Быть может, вы знаете почему?
      – Знаю. Число крови Намсы – «999 999». Он дакини, и его число крови останется с ним навечно. А это значит, что вам никогда не стать титаном.
      Господин Джончег вполголоса выругался.
      …Чтобы понять его, следует представить себе систему асурских рангов. Число крови для асура – это все. Смысл жизни, предел мечтаний, любовь, кровь, розы и морозы. Это повод для хвастовства и депрессии. Все асуры недовольны своим числом крови, все мечтают его улучшить.
      Каждый год на Асургаме проходит великий Фестиваль Крови. В этот день все числа смешиваются в беспорядке. Титаны, гиганты, высочайшие, рослые крови – все меняются местами, согласно своим заслугам.
      Перепрыгивать числа крови нельзя. Миллион пятый кровью может стать миллион пятым, лишь последовательно побывав четвертым, третьим, вторым и так далее… Естественно, тот, кому это число принадлежало раньше, с ним расстанется, чтобы получить другое. Двух одинаковых кровью асуров существовать не может.
      Дакини не участвуют в Фестивалях Крови. Может, потому их так ненавидят? По иронии судьбы Намса застыл на границе, отделяющей гигантов от титанов. Из-за него Джончег страдал все эти годы.
      – Намса… Так-так, душечка, продолжай, – в глазах повара вспыхнул опасный огонек.
      – Если ты не поможешь, так и сдохнешь гигантом. Это я обещаю.
      Джончег подцепил пальцами испачканную в кетчупе спагеттину. Несколько движений – и она превратилась в петлю виселицы.
      – А если помогу, значит, сдохну титаном… Хорошо, милая. – Он привстал со стула и закрепил петлю в абажуре настольной лампы. – На кухне у меня ребята околачиваются. Не титаны, обычные люди. Может, кликнуть их, как думаешь?.. – Он улыбнулся. – Тебя – богомолу на прокорм, дакини – в распыл. И все само решится.
      Джончег прищелкнул пальцами. Майя услышала зловещее клацанье за стенкой. На стене мелькнула тень человека с коротким автоматом в руках. Что-то басовито загудело, и по груди асури скользнуло рубиновое пятнышко прицела. «Лазерная пила с рентгеновской накачкой, – сообразила Майя. – Греется секунд семь, а потом четыре минуты луч не остановить. Режет даже сталь. Неудобное оружие, но очень мощное».
      Чего-то в этом роде она и ожидала. Выучки титана хватило бы, чтобы атаковать Джончега. Заколкой вспороть горло, парализовать ударом отсроченной жизни… А дальше? Сразу убить гиганта не получится. Да и нельзя Сильву убивать – он нужен живым. А потом Джончеговы головорезы расстреляют ее из всех стволов.
      Хорошо придумано, нечего сказать.
      Майя зачерпнула из тарелки жгут спагетти и сплела подобие рыбы-колобка. Затем сунула голову фигурки в петлю «виселицы». Покачавшись немного, рыбина вывалилась с другой стороны.
      – Контрабандисты возят товар к кинкарам, – как бы между прочим заметила асури. – Сперва на Лувр, потом через портал на Версаль и – в доминион глиножопых. Ты ведь на этом хорошие асурьены делаешь?
      Повар склонил голову в знак согласия. Деньги действительно выходили немалые.
      – Я оставила возле портала сюрприз. Если через шесть часов не вернусь в подземелья, можете слать к кинкарам посла с извинениями. Поставок больше не будет.
      – Вы меня пугаете, сударыня. Неужели все так серьезно?
      – Более чем. Место для портала выбирал сам Намса. Он позаботился о том, чтобы его контролировать.
      – Понятно. – Джончег вытер испачканные в кетчупе пальцы о полу халата и щелкнул пальцами – гудение смолкло. – Что ж, смелых титанов я люблю. Можно и поговорить.
      Он откашлялся. Похоже, неудача его нисколько не смутила.
      – Дайте-ка вашу писульку еще раз, – предложил он. Перечитал, поморщил нос. – Значит, пятеро детенышей? Невелика цена за титанство. Да и фехтовальщики не так страшны, если их вовремя перекупить.
      «Он подает в асурском ресторане блюда людей и носит халат парии, – напомнила себе Майя. – А еще живет на неположенной высоте, наплевав на правила крови. Опасный асур, клянусь богомолом! С ним горловой мешок держи востро».
      Вслух же произнесла:
      – Вот и прекрасно. Значит, вы мне поможете?
      – Не так скоро, милочка, не так скоро… Расскажите лучше, что за Намса такой? Мне кажется, я где-то слышал это имя.
      – Вряд ли. Пятнадцать лет назад он служил в Северном доме. А потом с ним случилась досадная история…
      …Внимание, с которым Джончег слушал рассказ о Намсиных злоключениях, не ускользнуло от Майи. Чем-то повара эта история зацепила.
      – Так, значит, пять детенышей… – проговорил он, когда асури умолкла. – Всего пять. А знаете ли вы, сударыня, кто я такой?
      – Теряюсь в догадках.
      Джончег достал головной платок и повязал его. Платок переливался алым шелком, в центре чернел скорпионий череп.
      – Когда-то я служил квартирмейстером на «Сен-Мо». Меня боялся сам Морга Дрейкан. И парнишку вашего, Намсу, хорошо помню. Мы с ним ходили в поход на «Моби Дика». – Лицо старого пирата затуманилось воспоминаниями. – Славные времена были… Впрочем, лирику побоку. – Он доверительно придвинулся к Майе: – Я вам помогу. Но с одним условием.
      – Каким же?
      – Мальчишка – тот, который вызвал Намсу на дуэль, – останется жив, и вы передадите его мне. Согласны?
      – Но рецепт…
      – К богомолу рецепт! Девочка моя, ты титан, но любовь и потеря двух рук плохо сказались на твоем рассудке. Тут дело нешуточное!
      Повар огляделся: не подслушивают ли? И придвинулся еще ближе.
      – Дело нешуточное, – повторил он. – Я дам знать Морге на всякий случай. «Сен-Мо», старая его посудина, болтается с той стороны дыры, в асурском доминионе. Головастик слишком многое знает. Если он вспомнит предыдущую жизнь, нам всем не поздоровится.
      – Мальчишку не отдам! – глухо вскрикнула Майя. – Без него Намса останется дакини!
      – Да бабочка с тобой, – устало отозвался Джончег, – что за беда? Мы парня просканируем и все. Даже Моргу приплетать не станем. Ты, я, ребятки мои головорезы… А потом что хочешь делай с парнем, хоть в пирог запекай.
      Майя по-прежнему смотрела на Сильву с недоверием. Пиратский квартирмейстер нравился ей все меньше и меньше.
      Но выбора не оставалось.
      – Я думала захватить детенышей по одному. На это нет времени. Жадность и страх пока сдерживают офицеров, но, клянусь бабочкой, продлится это недолго. Ритуал пройдет в горах.
      – Где? Когда?
      – Один детеныш считает меня своим лучшим другом. От него я узнала одну тайну. Вместо того чтобы охотиться на уховерток, собирать вкусные личинки жуков и грабить паутичьи гнезда, человеческие детеныши враждуют друг с другом. Сегодня вечером они собираются для дуэли в месте, именуемом Скалищами.
      – Скалища… Помню. Это не там ли гнездятся паутицы?
      – Нет, но скоро будут. Вы понимаете меня?
      – Малыши отважны и безрассудны. Впрочем… все они таковы, во всех доминионах. Это упрощает дело. Сделаем мы вот что… – И квартирмейстер поведал Майе свой план.
      Никто не мог назвать асури Утан неженкой. Она воспитывалась на историях о мертвецах и дакини, росла в борьбе с бородавами и щукамбалами. Но план Джончега ее потряс. Выдумать такое мог лишь асур, живущий вне моральных норм и ограничений.
      Тот, чей ресторан располагался на неправильном этаже.

      Быть джентльменом – значит, быть готовым к неожиданностям. Страдающая акрофобией дама спутала де Толлю все карты. На лифте путь к платформам занял бы считаные секунды. Но эскалатор движется медленно, гораздо медленнее, чем хотелось бы. На «Левиафана», отправляющегося к Кларовым Варам, Владислав Борисович безнадежно опоздал. Следующий поезд – «Молот Запада» – ожидался лишь через полчаса. Так что инспектор решил вернуться на площадь и выпить кофе.
      В кафе царили тишина и прохлада. Убаюкивающе гудела линия доставки, голографические пирожные кружились под «Вальс цветов» из «Щелкунчика»; печь издавала вкусный сосновый аромат зиры и корицы.
      Обслуживали кафе две официантки в коротеньких белоснежных халатиках. Беленькая немилосердно тянула гласные, надолго застревая между словами. Черненькая, наоборот, трещала без остановки. Владислав Борисович не раздумывая двинулся к ней – он торопился.
      – Девушка, – ткнул он в витрину, – вы не покажете мне эти чудные коричневые штучки?
      Брови красавицы прыгнули вверх:
      – Почему не покажу, почему? Мы что, с вами поссорились?!
      – Э-э…
      – Таки я удивляюсь. Таки вы покупаете медовый пирог леках, но совершенно не разбираетесь в вопросе. Бирута! Немедленно накорми господина кодафой и приготовь кофе!
      Беленькая неторопливо провальсировала к кофейному аппарату.
      – Позвольте… я…
      – Таанзанийский? – пропела она с неподражаемым акцентом. – Копи Луувак? Антарееспрессо? Что выи будьете заказьивать?
      Владислав Борисович понял, что пора перехватывать инициативу. Иначе он так никуда и не уедет.
      – Кенийский, пожалуйста. Без сахара и сливок, и к нему… э-э… леках.
      – Не смешите мой кассовый аппарат! Кенийский, я умоляю! Вы думаете, в Кении кофе? Вы пробовали когда-нибудь хороший кофе? Возьмите ригельчино и забудьте эту дрянь. На худой конец выпейте денебики или алголики.
      Перед инспектором возникли три дымящиеся чашки. На прилавок шмякнулось блюдце с разными пирожными.
      «Сумасшедшая планета, – подумал де Толль, отступая в глубь зала. – И люди сумасшедшие».
      Чтобы не спорить с официанткой, инспектор устроился за столиком в уютной нише: среди декоративных мешков кофе, просмоленных бухт каната и якорей. У окна шушукались подростки: мальчишка в курсантской форме и девушка в майке цвета хаки. На столике валялись пластиковые листы, помаргивал огоньками мольберт-ноутбук, полупустые чашки с эспрессо опасно сгрудились у края столика.
      Заметив де Толля, подростки умолкли. Девочка сгребла со стола несколько листов и решительным шагом двинулась
      – Разрешите?
      – Садитесь. – Де Толль придвинул к ней одну из чашек. – И пригласите вашего друга, раз уж на то пошло.
      Курсант не заставил себя ждать.
      – Итак, слушаю вас, молодые люди, – объявил Владислав Борисович, когда тот уселся. – Что вы хотели у меня узнать?
      – Вы – чиновник Фронтира? – уточнила девочка, демонстративно не замечая пододвинутой чашки.
      – Точно так. Владислав Борисович де Толль, инспектор по делам пограничных миров. А вы, если не секрет?..
      Подростки переглянулись:
      – Яри.
      – Катя.
      – Что ж, вот и познакомились. А теперь изложите ваше дело, но по возможности короче. Я тороплюсь.
      Катя развернула один из пластиковых листов и положила на стол, бесцеремонно сдвинув блюдца.
      – Дело вот в чем. Я – эмпарт.
      – Простите, как? Эмпат?
      – Нет, эмпарт. Это редкое умение, восприятие и сопереживание через искусство. Я рисую людей… ну, такими, как когда они не притворяются. Понимаете?
      – Если честно, то не совсем. – Де Толль украдкой посмотрел на часы.
      – Я так и думала. Вот, смотрите: я рисовала площадь, и вы попали в кадр. Узнаете?
      Де Толль склонился над рисунком. Художница, несомненно, обладала талантом: выражения лиц, силуэты – все было схвачено весьма удачно.
      – Ваша татуировка. Видите? У вас ведь есть татуировка планарного меча?
      Владислав машинально натянул на запястье рукав пальто. Да нет, чушь. Сквозь ткань разглядеть татуировку мог разве что колдун. Или другой мастер меча.
      – А вот женщина, которая к вам подошла. Та, светловолосая… Вы вместе вошли в здание вокзала.
      – Женщина… Не пойму, к чему вы клоните.
      Катя захлопала ресницами:
      – Но у нее четыре руки! Видите?
      – Мало ли. Пикассо к примеру женщинам уши на подбородке рисовал.
      – Я не Пикассо, а эмпарт! И если у человека на моем рисунке четыре руки, значит, он асур.
      – Точно! – подтвердил Яри. – Катька никогда не ошибается.
      – Хорошо, хорошо, – инспектор развел руками. – Но что с того?
      – Как что? – хором воскликнули подростки. – Она же шпион!
      – Ее остановить надо, – добавил Яри. – А то она вокзал взорвет или гипновирус в интернет запустит, – и указал глазами на агитплакат над де Толлевым столиком.
      На плакате асурский громила тыкал в монитор компьютера дискеткой с торчащими из нее зубастыми головастиками (вирусами, надо полагать). Человек в шляпе и пальто – копия де Толля – готовился вонзить в его спину меч с надписью «firewall». «Пользуйтесь лицензионным программным обеспечением „Ослябисофт“, – призывал плакат, – это патриотично».
      «Хорошее поколение растет, – вздохнул де Толль. – Только бестолковое… Но это быстро проходит».
      – Помилуйте, господа. А я тут при чем?
      – Как при чем? – опешили те. – Шпионка же!
      – Молодые люди, – устало объяснил инспектор, – шпионы – это дело луврских госслужб. Это их обязанность – ловить резидентов. Понимаете?
      – А ваша?
      – Моя обязанность – следить, чтобы вы в пограничье человеческий облик не потеряли. Я – всего лишь скромный чиновник, доживающий последние дни до пенсии. Послезавтра инспектаж тю-тю, ибэдэ – тоже. Я становлюсь старым пердуном в отставке и с чистой совестью лечу на Дач-ное-8. Там газовый гигант терраформировали, слышали?.. Стану выращивать вишнаны, яблонику… Вы кушайте пирожные, кушайте.
      – Значит, вы нам не поможете?
      Инспектор вздохнул. Жизнь научила его разбираться в лицах. Если судить по Катиному, художница собиралась в одиночку напасть на «шпионку», избить, связать и…
      О том, что следует после «и», с такими лицами обычно не задумываются.
      С другой стороны – ну не отменять же из-за детских бредней важные дела?!
      – Сделаем так. У меня сейчас встреча, – он вновь посмотрел на часы, – зато потом я относительно свободен. Давайте в полвторого… или нет, полтретьего встретимся здесь же. Тогда и обсудим. А до того времени – никакой самодеятельности. Соглашаетесь?
      Подростки закивали.
      – Вот и славно, – объявил де Толль, не обращая внимания на их кислые лица. – А сейчас, уж простите, вынужден вас покинуть. До скорого!
      Уже в дверях его настиг Катин голос:
      – Вы в Кларовы Вары? Будьте осторожны. Похоже, вас ждет простуда или что-то в этом роде.
      – Похуже?
      – Например, мучительная смерть.
      Добрая девочка… Инспектор на мгновение сбился с шага, но овладел собой. Времени на удивление не оставалось.
 
      Когда-то Кларовы Вары славились по всему доминиону. Вода целебных источников помогала от пристрастия к компьютерным играм и онлайн-зависимости. Мамаши везли на Лувр заигравшихся отпрысков, жены – мужей, завсегдатаев виртуальных борделей и казино. Пансионаты «Глубина-глубина, не пошла бы ты на…», «Оффлайн», «Девочки, вино, картишки» пользовались бешеной популярностью.
      Потом Лувр подключили к интернету, а курорт нашпиговали интернет-камерами и станциями оцифровки. По всем каналам телевидения гремело: «Виртуальная копия Кларовых Вар! В триста раз дешевле! Излечись, не покидая кресла!» Появился виртуальный клуб знакомств «Карл Клару пикапил на Варах», на рынок вышла игра «Курортный магнат против покемонов», появился ролевой эротический фильм «Долгий вечер в Варах».
      Мало-помалу поток посетителей иссяк. К чему лететь на край доминиона, когда все прелести луврской жизни можно испытать и дома? Курорт погрузился в сонное оцепенение. Посещали его только-местные да бывшие сетевые наркоманы – по старой памяти.
      Шепетов шел по усыпанной «живым» песком дорожке. Ракушки и крохотная цветная галька под ногами складывались в указатели: «Утренник „Процветай, доминион!“ в комплексе „Радость детства“ начнется через сорок минут. Билеты приобретайте в кассах 1, 4 и 8», «Лечебные каменоломни „Слава труду“ временно закрыты в связи с переучетом кирок и тачек. Приносим отдыхающим свои извинения».
      Шепетов показал старичку удостоверение и через заросший молочаем и маками альпийский склон двинулся к павильону «Иайьнась – СП пиииськ». Здесь он переоделся в халат с черно-белыми драконами и босиком отправился к бассейну.
      В небе парил лозунг «Нео, ты не избранный, а полноценный член общества». На душе скребли паутицы. Кряхтя, генерал-майор сбросил халат и по выщербленным каменным ступеням спустился в озерцо. От горячей воды перехватило дух.
      Ампула жгла пальцы даже сквозь бинты. Разбивать ее пока не стоило. Во-первых, чиновник Фронтира мог опоздать или перепутать источник. Во-вторых, не совсем понятно, о чем пойдет разговор. Втайне генерал надеялся, что инспектор пригласил его для беседы о каких-нибудь пустяках: низком уровне военно-патриотического воспитания, например, или дотациях на освоение кадетами реактивных гиперроликов. В этом случае убийство де Толля могло подождать.
      Шепетов с наслаждением вытянулся и закрыл глаза. Дергающая боль в руке понемногу отпускала: сказывались целебные свойства воды.
      Человек плохо приспособлен к биосфере чужих планет. Он и свою-то с трудом переносит. Поэтому всем прибывающим в иные миры необходимы инъекции для защиты от аллергенов и инопланетных болезней.
      Вещество в ампуле блокировало действие этих инъекций. Капелька на кожу, вдохнуть пары – и готово. Луврский грипп убивает в считаные часы. Поди потом разберись, отчего засбоили вакцины. Так что, устраняя де Толля, Шепетов ничем не рисковал. Сам он заразы не боялся. После нескольких лет жизни на планете лувриане получали устойчивый иммунитет ко всем ее сюрпризам. Максимум, что грозило, простуда и затяжной насморк в конце весны.
      – День добрый, господин генерал-майор, – послышался старческий голос.
      Кобаль открыл глаза. По тропинке спускался пожилой человек в шляпе и черно-белом халате поверх пальто.
      – Я смотрю, вы славно устроились, – отметил он благодушно. – Как говорится, рыба ищет где глубже, а человек – где булькает. Не возражаете, если я к вам присоединюсь?
      – Пожалуйста, пожалуйста!
      Шепетов вытянул руку так, чтобы ампула пришлась на край каменной глыбы. Легкого движения хватило бы, чтобы расколоть стекло.
      Де Толль принялся раздеваться.
      – Хорошо тут у вас в мае, – сообщил он мечтательно. – И гостей, наверное, много… Хотя незваный гость хуже асура.
      Слова «асур» и «май» заставили генерала вздрогнуть. «Все знает, – подумал он в панике. – И про гостей не зря начал. Думает, дернусь, себя выдам. А вот выкуси!»
      – Гостей… да, что ж. Всякие гости бывают.
      – А скажите, – де Толль стянул рубашку, – шпионы у вас водятся? Меня который день детишки осаждают. Все им асурские резиденты мерещатся.
      Ампула скрежетнула по камню, но не разбилась. «А-атставить, генерал-майор! – приказал себе Шепетов. – Надо выяснить, что он еще знает. А пока пусть поживет».
      Когда инспектор снял рубашку, обнажилась татуировка на запястье.
      – Помилуйте, это что же у вас? – заинтересовался Кобаль. – Планарный меч?
      – Да так, – отмахнулся де Толль, – в юности баловался… Выполнил нормативы, потом пару раз экзамены сдавал.
      …Когда-то планарный меч считался перспективным оружием. Татуировку делали все или почти все офицеры, но потом мода сошла на нет. Обращаться с этим оружием сложно. Легкое движение руки превращает татуировку в призрачный клинок, но умение это зависит от способности хозяина к концентрации. Один фехтовальщик из десяти тысяч может сделать меч видимым. Один из миллиона – ощутимым (проходя сквозь тело противника, лезвие вызывает неприятные покалывания).
      И лишь немногие доходят до вершин мастерства. Меч в их руках – страшное оружие. Корабельная броня, камень, силовое поле – ничто не устоит. Вот выдержка из асурского боевого устава: «…при встрече с фехтовальщиком людей рекомендуется бросить автомат на землю, лечь и закрыть голову руками. Ни в коем случае не блокируйте удар. Может статься, что у ваших соратников закончатся боеприпасы, тогда они подберут ваш автомат и продолжат бой».
      Судя по золотистому оттенку татуировки, инспектор дошел до уровня мастера. Иначе рисунок выглядел бы бронзовым или серебряным. Говорят, есть еще алмазный клинок, но кто поручится, что это не легенды?
      – И давно вы… практикуете? – уважительно поинтересовался Шепетов.
      – Лет сорок. Как это говорится у малокитайцев: «Путь в пятьдесят четыре парсека начинается с одного шага в портал».
      Пятьдесят четыре парсека отделяли Лувр от Версаля. «Давить! Давить к чертям!» – решил Шепетов, но что-то вновь ему помешало сделать это – любопытство или что-то еще.
      – Почему же пятьдесят четыре? – спросил он.
      – Это, знаете ли, новые веяния в Малокитайщине. Таково расстояние от Малого Китая до Шаолиня-1, родины кун-фу. – Инспектор блаженно потянулся: – Я ведь молодой был, горячий. Связался с хулиганьем, влип в историю. Думал, наколю планарник на руке – враз разберусь со всеми… Где там! Хорошо, учитель фехтования хороший попался. Спас. – Де Толль потянулся к портфелю, прислоненному к куче одежды. – Заболтался я по-стариковски, а вас, поди, дела ждут?
      – Дела никуда не денутся.
      – И то верно. Заведовал, помню, приютом на Чакотке… Тяжкое дело, доложу вам: начповос кровопийца, в подвалах привидения заводятся, и крутиться надо, ходы-выходы потайные знать. У вас так же?
      Генерал кисло улыбнулся.
      – Вот и я, – продолжал инспектор, – дотации помню, чуть ли не из воздуха добывал. Как говорится, что асуру грязь, то кинкару имплантат.
      Шепетов совершенно измучился. Асурская грязь составляла львиную долю бизнеса контрабандистов. Каждое слово де Толля попадало в цель, хотя тот, похоже, об этом не догадывался.
      – А вы и на Чакотке жили?
      – Где я только не жил! И на Чакотке, и на Хаджаллахе советником.
      – Какое совпадение! Я ведь тоже советником одно время… да… И тоже на Хаджаллахе.
      Инспектор и генерал посмотрели друг на друга с симпатией.
      – А вы, позвольте спросить, в какое время? – поинтересовался генерал.
      – Когда с Бетельгейзе воевали.
      …Хаджаллах-1, мир победившей теократии, жил в состоянии священной войны. Это упрощало управление людьми: в военное время к образованию, культурным и социальным программам требования не такие жесткие, как в мирное. Можно и гайки подзакрутить.
      Для войны хаджаллахский султан выбирал далекие миры, отстоящие от Хаджаллаха на сотни и тысячи парсеков. Пока военные корабли долетали, война успевала закончиться и приходилось искать следующую цель. Состояние джихада длилось десятилетиями.
      Поводом к войне могло служить что угодно. Когда выяснилось, например, что основу экономики Нового Китая составляет экспорт свинины, чувства верующих испытали мощное потрясение. Свинья – животное нечистое, и хаджаллахцы не могли допустить, чтобы она стала залогом чьего-либо процветания. Через два года религию оскорбили свинцовые рудники на Ригеле. Следующим провинился Свенельд-2, построив лучшую в доминионе клинику косметических операций. Человек – создание бога, учили хаджаллахские муллы, и изменение его внешности приравнивается к рисованию карикатур на Всевышнего.
      – Бетельгейзе… Бетельгейзе… Казус белли напомните?
      – Эпидемия. Хаджаллахцы сразу откликнулись: так мол и так, название вашей болезни оскорбляет наши религиозные чувства. Бетельгейзцам, конечно, не до того было: на планете выжила хорошо если треть населения.
      – Так вы, значит, последнюю застали?
      – Именно так. Ребят при мне перевоспитывали. Вера, мол, религиозные чувства – это хорошо, но не забывайте, что все мы люди и живем в кольце чужих рас. И уж по крайней мере со своими стоит жить в мире.
      «Он, в сущности, хороший мужик», – решил Шепетов. Но тут Владислав Борисович все испортил. Достал из портфеля папочку и со словами: «А теперь, пожалуй, займемся делами», – протянул ее генералу.
      – Тут у нас недоразумение возникло, Кобаль Рикардович. Корабль Фронтира обнаружил следы интерференционных волн в инфосфере Лувра. Анализ показал, что вы прячете незарегистрированный портал.
      – Ну… да… В общем и целом…
      – Нехорошо, сударь. Куда портал-то хоть?
      – На Версаль. Но понимаете, Владислав Борисович… я все объясню…
      – Объяснений не надо. Портал имеет оборонное значение, а в описях не значится. Совсем нехорошо, господин генерал-майор. И налоги вы не платите. Вообще что вы через него такое таскаете? Ребята бились, бились, так и не смогли расшифровать. Золото-бриллианты?
      От источника шел горячий пар, вода обжигала, но Шепетову показалось, что его сунули в ледяную прорубь.
      – Наноботов, биооружие, – быстро сказал он, – кинкаровские имплантаты…
      – Которые для асуров грязь? – понимающе усмехнулся де Толль. – Шутник вы, Кобаль Рикардович. Весельчак. Заполните анкету и проставьте подтверждение в графе реквизитов. Придется выплатить налоги за шесть лет. Но тут уж сами виноваты.
      Генерал решил, что ослышался:
      – И все?
      – А что еще? – удивился Владислав Борисович. – Ох, темните вы что-то, Кобаль Рикардович! Поди, дамочек через портал водите. Блондиночек в соку. «Люблю грозу вначале, Майя!» Ну, успокойтесь, успокойтесь, жене не выдам. Мне неприятности ни к чему. Перед пенсией-то.
      – Да, – торопливо кивнул Шепетов. – Благодарю вас… премного и весьма…
      – А с рукой у вас что? Выглядит, словно реликт асурской фауны жевал.
      Генерал не нашелся с ответом. Де Толль истолковал его молчание превратно:
      – Ну, не хотите, не надо. Как говаривал один мой знакомый контра…
      – …бандист?
      – Контрабасист. Так вот, он говорил, что в каждом куполе автономного проживания найдется свой скелет. Что с вами? Вам плохо?
      Шепетов тупо смотрел на ладонь. Осколки стекла поблескивали среди бинтов слюдяными камешками. Прозрачная капля повисла на кончике пальца, грозя упасть в воду.
      Генерал осторожно подставил под нее здоровую ладонь. Бывают же такие совпадения…
      – Нет, – ответил он решительно.
      – Что нет?
      – Скелета не найдется, говорю. Робоуборщики его утилизируют при первой же проверке на экочистоту. Прошу прощения, но мне нужно срочно отлучиться.
      Молясь, чтобы содержимое ампулы не пролилось в бассейн, Кобаль полез на берег. Там, не одеваясь, рванул в павильон, провожаемый недоуменным взглядом чиновника.
      Воды в павильоне не оказалось, и генерал вымыл руки прямо в аквариуме. От его ладоней расплылись едва заметные желтые струйки. Пестрые рыбки с Колхидиума подплыли к этим струйкам, понюхали, а затем принялись мутировать с бешеной скоростью. Одна из них – невзрачная, в тусклой свинцовой чешуе – выросла раз в пять и тут же набросилась на своих товарок. После недолгой борьбы она осталась в гордом одиночестве. Чешуйки ее набухли, выпустили щупальца и расплылись метастазами по всему телу. Сожрав водоросли, улиток и песок, рыбка всплыла вверх брюхом. Ей никто не делал противоаллергенных прививок.

      Когда де Толль вернулся в Виттенберг, его уже ждали. Едва завидев чиновника, Яри бросился ему навстречу:
      – Владислав Борисович! Катя пропала!
      Уже настроившийся на отдых Владислав Борисович вздохнул. Сам же обещал помочь, никто за язык не тянул… Но планет без странностей не бывает, это вам любой инспектор скажет.
      – Точно пропала? – поинтересовался он. – Может, отошла на минуту, вы и разминулись? Или вообще домой направилась?
      – Да нет же! Она бы так никогда не поступила, я ее знаю. – Мальчишка смотрел на чиновника, словно щенок на взрослого алабая: большой пес и спасет, и поможет. – Я уж ей раз сто звонил! Мобильник не откликается, как будто его вообще нет!
      – Ну, пойдем.
      Они спустились на площадь.
      – Вот здесь, – пояснил Яри. – Сказала, здесь будет стоять, никуда не денется. Я за диском, возвращаюсь – ее нет. Минут десять всего бегал!
      Лицо де Толля сделалось жестким:
      – Машины рядом? Прохожие?
      – Машины? Н-нет… Хотя…
      Он беспомощно огляделся:
      – Была! Была машина! Такая… с асуроглифами на борту.
      – Какими именно асуроглифами?
      Курсант наморщил лоб. Лицо его просветлело, он потянул из кармана фломастер.
      – Бумага есть?
      Де Толль молча протянул билет на поезд. Повозившись немного. Яри изобразил нечто вроде бутерброда из тараканов.
      – Второй точно такой же.
      Теперь пришел черед инспектора морщить лоб:
      – Два подряд? Похоже на «вечность»… Или «котлету», но та пишется через «хлеб». Где-то я такой асуроглиф видел.
      Он присел на скамейку и задумался. Загадочный асуроглиф крутился перед внутренним взором, дразнил, не давая покоя.
      – Есть одна штучка, – наконец сообщил инспектор мальчишке. – Друзья из Нового Иерусалима подарили. «Яндекс-блокнот» называется.
      – Знаю я их, – поморщился Яри. – Какую-нибудь ерунду спросишь, а в ответ: «По вашему запросу найдено пять миллионов страниц фигни. Выводить фигню постранично или всю сразу?»
      – Зачем ты так, Яри? Наука не стоит на месте. Этот блокнот, – он весомо покачал им в воздухе, – по каждому запросу выдает один единственный ответ, наилучший в данной ситуации. Я, правда, еще не пользовался, но так написано в рекламном проспекте. Давай попробуем.
      Он раскрыл блокнот и написал в верхней части листа: «Где находится вечность вечности?» Встроенный в корешок компьютер поморгал огоньком интернет-подключения и выдал: «Вам в философском смысле или так?»
      Де Толль почесал в затылке.
      – Надо четче формулировать вопрос, – решил он. И дополнил: «Где находится машина с асуроглифом „вечность вечности“ на борту?»
      «Почему вы спрашиваете?» – вспыхнуло на листе.
      И понеслось.
      «Таки это для вас важно?»
      «Зачем вы травите?»
      «Ой, не смешите мои индексаторы!»
      Кто знает, сколько бы продолжалась эта безмолвная дуэль, но тут Яри схватил инспектора за руку:
      – Смотрите, вот она!
      Из переулка на площадь выезжала машина с загадочными асуроглифами на борту. Только сейчас Владислав Борисович вспомнил, где их видел – на вывеске вокзального ресторана.
      – Инспекция по делам пограничных планет, – шагнул он навстречу машине, доставая удостоверение. – Остановитесь, пожалуйста.
      Грузовик послушно стал. В окошко высунулась кругленькая лоснящаяся физиономия асура:
      – Смотрю в небо, уважаемый господин человек. Что угодно вашей клешне?
      – Здравствуйте. Я хотел бы задать несколько вопросов.
      Асур вышел из машины. Золотой цвет удостоверения означал, что его обладатель связан с Фронтиром. Фронтирьеров обитатели других доминионов побаивались.
      – Речь идет о молодой девушке, – продолжал инспектор. – Вы могли ее видеть неподалеку, она рисовала картины. Мой друг утверждает, что девушка пропала. А вы проезжали мимо и могли ее видеть.
      Лицо асура выразило недоумение:
      – Господин человек? Пусть меня простит богомол, а не вы. Джончег Сильва не разбирается в девушках.
      – Темноволосая, худенькая, вертлявая. Одета в пятнистую майку и продранные джинсы. Носит пирсинг.
      – Уважаемый, я повар, а не модельер. – Джончег прикрыл ладонью глаза, словно защищаясь от солнца. – Вы, люди, похожи друг на друга, как крылья саранчи. И одеваетесь одинаково. Вон стоит человеческая самка, точь-в-точь по вашему описанию. Клянусь богомолом, на вашем месте я бы и не искал никого другого.
      Де Толль оглянулся. У подземного перехода стояла старушка в трогательной девичьей маечке. К молодящимся бабусям инспектор относился" с жалостью и немного с презрением. Глупо цепляться за уходящее… Юным – восторженность и непостоянство души, пожилым – спокойствие мудрости.
      – Это не она, – сообщил Яри. – Пусть откроет рефрижератор.
      – Невозможно, человеческий детеныш. – Джончег смотрел на мальчишку с плохо скрываемой насмешкой. – То, что ты называешь рефрижератором, на самом деле передвижная компостная яма. В данный момент в ней протухает около тонны первосортной реблягу-аши. Клянусь богомолом, если мы откроем дверь, вонь заполнит площадь.
      – Ну, и хорошо, – упрямо заявил мальчишка. – Вам же реклама будет.
      – Вы напустите свежести, и реблягу-аши испортится. Пусть вас простит богомол, но не я: никто не позволит губить товар.
      Инспектор задумался. Документы фронтирьера давали ему самые широкие полномочия. Асуру пришлось бы повиноваться без слов, но вот потом… Шум в прессе, расследование, комиссии, протесты из асурского посольства.
      А до пенсии несколько дней. Ах, как некстати!
      Яри обернулся к инспектору. Отчаянные глаза мальчишки не знали никакого «потом». Де Толль отбросил колебания.
      – Открывайте. – Он похлопал по ладони удостоверением. – Я читал ваше меню, Джончег. Там написано, что посетитель имеет право самолично выбрать реблягу-аши, которое будет есть.
      – Но при этом обязан его съесть, – напомнил асур.
      Инспектор внимательно посмотрел на мальчишку:
      – Соглашаешься?
      – У меня нет денег.
      – Ерунда. Я тебе куплю.
      Не колеблясь, мальчишка шагнул к машине. Асур словно ждал этого. Он с достоинством достал ключи и отпер замок.
      О запахе асурской еды Владислав Борисович представление имел. Все ж не совсем дикий человек. Но тонна реблягу-аши воняла совершенно непредставимо. Гнилые водоросли, малиновое варенье, хлорка и еще множество других запахов, которые он не различал, потому что обоняние просило пощады.
      – Давай, парень, – поторопил он. – Скоро сюда служба экологии прибудет.
      – Угу.
      С решимостью самоубийцы курсант бросился в фургон. Асур наблюдал за ним с жалостью и насмешкой.
      Первый заход оказался неудачным. Яри стянул крышку с бака и опрометью бросился вон из грузовика. Судя по звукам, парню стало плохо.
      – Держи. – Инспектор протянул ему пропитанный одеколоном платок. – У Кати был свой сайт? Я попробую подключиться, вдруг она закачала туда последние работы.
      – Она все на флешке хранила. Я могу дать код и номер телефона.
      – Ну, давай код.
      Пока Яри переворачивал вверх дном фургон, инспектор набрал Катин номер. До этого стоявший неподвижно, асур вдруг оживился. Он бросился к де Толлю:
      – Я протестую! Я делаю южное лицо!
      – В чем дело, уважаемый?
      – Вы переоблучите нежную мякоть реблягу-аши! Вы испортите товар и отобьете покупателей!
      Натиск асура заставил де Толля отступить на несколько шагов. И – о чудо! – мобилка запищала. Катин телефон все еще не отвечал (спутник не отслеживал его), зато на мгновение включилась система прямого луча.
      Это означало, что телефоны находятся совсем рядом. Прямым лучом мобильники пользовались, когда не могли связаться обычным способом. Фургон экранировал сигналы, чтобы не испортить реблягу-аши, и конечно же спутниковая связь не действовала.
      Превозмогая вонь, Владислав Борисович подошел к открытой двери фургона. Писк усилился. Теперь, когда экранирующая оболочка не мешала, мобильники пытались установить связь по прямому лучу, действующему в пределах видимости.
      – Я слышу! Владислав Борисович, он где-то здесь!
      – А ну стоять, – приказал инспектор Джончегу. – И без шуток. Верхние руки за голову, нижние – в стороны.
      – Ваше право, господин человек. И пусть богомол простит вас, а не я.
      Со скорбным видом асур отошел в сторону. Интуиция подсказывала де Толлю, что ждать не стоит. Он решительно запрыгнул в фургон.
      Вонь внутри машины усилилась. От оплетенных силикон-мышцами металлических баков несло как из холерного барака. Мобильник в руке инспектора запищал сильнее.
      – Предупреждаю, – донесся с улицы голос повара, – вы губите реблягу-аши на сотни тысяч асурьен!
      – Здесь, Владислав Борисович. – Паренек вцепился в крышку бака. – Я открыть не могу!
      Инспектор встряхнул рукой, расслабляя запястье, – часть пространства вокруг его руки исказилась. Татуировка перетекла в опасный клинок. Короткий хирургический удар – и планарный меч де Толля разрезал замок.
      – Открывай.
      Мальчишка вновь налег на рукоять. Металлическая крышка легко, безо всякого усилия слетела с бака.
      Яри заглянул внутрь и побледнел. Он честно продержался несколько секунд (их хватило, чтобы выбраться наружу) после чего его вырвало.
      – Ах, выдумщики!.. Что придумали… – Де Толль засучил рукава и принялся копаться в баке. С каждым мигом лицо его становилось все задумчивее.
      В проеме двери бесшумно возникла четверорукая тень.
      Блеснуло лезвие криокинжала.

      Свет прожекторов преломлялся в ледовых гранях. Выточенное из цельного куска льда женское тело застыло в круге света. На блестящем лице Лисенка жили одни глаза.
      Вступила музыка – темная, тревожная, временами прорываемая жизнерадостными трелями флейты и окарины. Играли Танечка и Гадкий Пятиклассник. Играли виртуозно, с душой и страстью, ведя каждый свою партию и меняя ее с легкостью порхающего стрижа.
      Раскрылся занавес, и на сцену выбежал обнаженный юноша. Запертый в клетке Ириней явственно чувствовал запах асбеста и нанобот-файров. К этому номеру Марио готовили очень тщательно. От этого зависела жизнь артиста.
      Когда юноша увидел статую, его тело взорвалось пламенем. В молитвенной позе он опустился к ногам Лисенка. Огонь лился с вытянутых рук, потрескивая и выбрасывая в воздух струйки копоти.
      Лицо статуи ожило. Страх, смущение, любопытство. Пылающий Марио схватил девушку за руку, и Лисенок отпрянула.
      Пламя отражалось во льду, одевая девичье тело оранжевым сиянием. Несколько скомканных па – девушка словно не знала, как отвечать на ухаживания пылкого возлюбленного.
      Марио закружился вокруг своей избранницы. Тело его бушевало, взрывалось эмоциями – от надежды к отчаянию, от вызова к покорности, – и Лисенок наконец пробудилась. Два тела сплелись в танце, не замечая, как плавятся тонкие руки, истекает водой девичье лицо.
      Музыка взлетела к куполу арены, переходя в нестерпимое крещендо. От страшного жара ноги статуи не выдержали и подломились. Пылающий Марио застыл в позе отчаяния. Потом вскрикнул и подхватил девушку на руки.
      Пар зашипел, заполняя сцену. Силуэты танцоров убыстрились, пытаясь в последние мгновения жизни уместить несбывшееся. Они сражались, они тянулись друг к другу, лаская и калеча, заливая пламя водой и растапливая лед.
      Пар осел, и на сцене осталось пепельное пятно в форме цветка. Оно поблескивало в луже воды, и свет прожекторов перечеркивал его лунной дорожкой, утонувшей в черном пруду.
      – Впечатляет. Весьма, весьма… – Король Людовик усмехнулся и потер подбородок. – Весьма, я бы сказал, – он пощелкал пальцами, ища слово, – развратно.
      – Рад, что вам понравилось, ваше величество. А что скажет гость?
      Внешне Джиакомо выглядел спокойным, но уголок его рта чуть подергивался. Минувшие дни всем комедиантам дались тяжело. Незримое соперничество вытягивало силы.
      – Посол? – Правитель повернулся к своему спутнику. – Что скажешь, пария Квазимад? Как тебе наше искусство?
      Кресло заскрипело под весом глиняной туши. Над головой кинкара вращалась маленькая антенна; при словах короля она замерла, прислушиваясь. Один объектив на лице-маске Квазимада чуть выдвинулся вперед. Второй остался неподвижен: его скрывала повязка.
      – Вы, люди, понимаете толк в извращениях. Мне вспомнилось мое детство.
      – Неужели? – Король Солнца смотрел на посла с любопытством. – У тебя было детство, чучело?
      – Родители обещали имплантировать мне лоток с мороженым, если я соглашусь на чип «Послушный ребенок v3.75b». Бедная мама! Я так ее подвел.
      Кинкар поднялся из кресла неожиданно легко для его габаритов. Тонко запели антигравитационные двигатели.
      – А потом, человек, – сообщил он, подплывая к Бату, – я встретился с нехорошей девочкой… Она вскружила мне голову и уже на втором свидании показала все свои потайные коммуникационные порты. Целый месяц мы инсталлировали нелицензионные программы без антивирусов и файрволов. О, этот месяц! Какими жаркими пакетами информации мы обменивались!
      Бат отстранился – деликатно, но твердо. За время жизни на Версале он так и не смог привыкнуть к кинкарам и их манере общения.
      – А потом, – продолжал посол, – у нее кончилось место на жестком диске. И она, зардевшись, шепнула мне, что скоро у нас будет маленький резервный серверок. Я не стал ждать и бежал в доминион людей. И вот я здесь.
      В животе Квазимада раздвинулись броневые створки. Выехала панель с монетоприемником и лотком выдачи, какие бывают в аппаратах, торгующих квасом.
      – Пария Квазимад благодарит вас, люди. Вы напомнили мне о моей мерзкой натуре. Опустите в монетоприемник пять кредитов и получите щедрый дар кинкаров человеческому доминиону.
      – Бат, расплатись, – приказал Людовик. – Мелких как назло нет. Потом рассчитаемся.
      Директор порылся в карманах, но нашел только три кредита. Еще два одолжила Лисенок, которая только-только восстановилась после номера.
      В брюхе кинкара зажужжало и щелкнуло. Из лотка выкатилась синевато-серая банка с буквами «…тика MCXIII» на боку.
      – Не пей, смотри, – бросил король Бату. – Отрава какая-нибудь. Банку дай сюда, врагов у меня много. И помни нашу договоренность!
      Людовик хлопнул в ладоши. Свита встрепенулась, раскатала прорезиненный рулон и заработала насосами, надувая переносной паланкин. Квазимад и король уселись на бархатные подушечки. Взревели реактивные движки, и паланкин умчался прочь, унося опасных гостей.
      Бат вытер пот со лба.
      – Ну, вот, – благодушно сообщил он Иринею, – повезло тебе. Посол Кинкаррана нас одобрил, психологию глиножопых ты действительно знаешь. Кто из претендентов остался?
      Узник достал из-под подушки консоль.
      – Сейчас посмотрим. Так… Дрессировщик Пираньян кормит своих рыбок. Это его займет надолго. Волопегея в депрессии, лолитки ее утешают. Факир Глотько… Что с ним?
      – Все сладилось. На показ забрел мастер планарного меча. Долго пришлось уламывать, но за деньги сладилось. Когда дошло до шпагоглотания, тот предложил факиру свой меч.
      – Вычеркиваем… Что ж, Джиакомо, поздравляю. Больше у тебя соперников нет.
      Взгляды узника и комедианта встретились.
      – Как странно… – задумчиво проговорил Бат, – Я стою на пороге мечты, понимая, что скоро она исполнится, но мне невесело.
      – Еще бы, Бат, – сказал Север, – я ведь знаю тебя как облупленного. Всю жизнь ты стремился стать придворным шутом. Ради этого убивал, предавал, калечил тела и души… А другой мечты у тебя нет. И что станешь делать, когда она исчезнет?
      Комедиант сцепил пальцы:
      – Хочешь выпить, Север?.. Я распоряжусь. Ты ведь попал в точку. В самых жутких своих снах я вижу этот миг. И мне страшно, бродяга… А еще я не понимаю, зачем ты мне помогаешь. Ведь миг моего триумфа совпадет с твоей смертью.
      – Как знать, как знать…
      – Что «знать»? Или, думаешь, Людовику не интересна твоя тайна?
      – Интересна. Но Кинкарран должен быть разрушен.
      – Опять ты за свое… – Директор сделал знак Марио – тот как раз пришел в себя после номера. – Марио, бутылку «Тулламор Дью» и два бокала. – После чего повернулся к узнику: – Скажи, Ир, ты опять начал видеть вещие сны?
      – Вот уже несколько дней я вижу мальчишку с Лувра. Он выдумщик и пройдоха, этот паренек. А еще – он сделает меня свободным. Но для этого тебе придется привезти его сюда.
      – Ты совсем меня за дурака держишь, – нахмурился Джиакомо. – А король? С Лувра идет контрабанда для кинкаров. Ссориться с луврианцами, похищая их пацана? Людовик не такой глупец.
      – Он не глупец. Но ты забываешь, что принц Даниэль всего лишь ребенок, а Версаль – пограничная планета. Даниэлю придется стать подлее и безжалостнее всех кинкаров, вместе взятых. Я предвижу план Людовика. За нашей спиной – десятки планет, на которых дети знают о войне и крови лишь понаслышке. Чтобы хранить их покой, нужен Версаль. Нужны отщепенцы вроде меня и Людовика. Будь это во власти короля, он вырвал бы у принца сердце и заменил на кинкарскии имплант. А так он лишь подарит Даниэлю куклу.
      Появился Марио с подносом, на котором стояли бутылка виски и два бокала благородного ослябийского гранения. В свете ламп и бутафорских звезд напиток напоминал старое подсолнечное масло. Джиакомо разлил виски по бокалам.
      – Марио, передай господину Иринею… Хотя, постой. – Он чокнулся с бокалом в руке актера. – Будь здоров, Север.
      – И твое здоровье, Бат.
      Актер тупо застыл возле клетки. Как обычно после представления, лицо его обвисло комом сырой глины. Казалось, даже курчавые волосы потеряли силы виться.
      – Иди Пьяче, иди, – приказал Бат добродушно. – Скажи Танечке, пусть посидит с тобой. Ты славно поработал сегодня.
      С губы Марио потянулась тонкая паутинка слюны. Уходя, он едва не зацепил плазменную решетку клетки.
      – Бедняга… Долго он так не протянет. А замену найти будет непросто. – Джиакомо налил еще и в задумчивости выпил. – Погадай, Ириней, мне в путь.
      – С удовольствием, Бат.
      Ириней качнул бокал в руке, на пол упали пять капель напитка. Всмотревшись в них, узник сообщил:
      – Иди сейчас. По луврскому времени – около пяти вечера. Мое гадание говорит, что тот, кого ты ищешь, уже вышел на охоту.
      – Охота на охотника? И где же портал, о котором ты рассказывал?
      Север поднес бокал к носу и понюхал. Джиакомо пил виски из тяжелых ослябийских тумблеров. Сам же Ириней предпочел бы что-нибудь меньше рассеивающее аромат. Копиту для хереса, например, или узкий дегустационный бокал.
      Ноздри уловили ореховый аромат с тонами свежей стружки и плесени. Узник зажмурился, а потом резко открыл глаза. На окантовке декорации к «Зловещему трамваю» горела огненная нить с пятью бликами. Четвертый заметно выделялся среди других. Ириней отпил маленький глоточек и растер по языку. Звуки словно распались на составляющие. В шорохе и потрескивании климатизатора Север услышал Лисенкин шепот:
      – Он прав, прав. Прямо уж не знаю, кому верить…
      В любом гадании главное – отпустить ум. Мироздание само ответит на все вопросы. Медленно, словно в медитативном трансе, узник взял кувшин с водой. Тонкой струйкой разбавил виски, наблюдая за игрой пузырьков в бокале. Отпил глоток.
      Гадание завершилось. Орех, стружка, плесень. Зловещие рельсы, четвертый блик. Шепот кавайки, пузырьки. Осталось сказать Джиакомо, что тому делать.
      – Сейчас ты выйдешь в коридор, – начал Север задумчиво. – Там отыщешь мастерские… не могу понять… дерево… орех… Там есть орех?..
      – Возле мастерской кукольника растет, – подсказал Джиакомо, – В кадке.
      – Хорошо. Кукольник… Он, должно быть, закончил работу и смел стружку к стене. Ощупай эту стену – там ход. Его почти не убирают, и он совсем зарос плесенью. – Слова Иринея текли медленно, словно смола. – Ход выведет тебя в широкий зал с пятью дверьми… – Иринею припомнилась огненная нить на декорации. – Твоя – четвертая.
      – Справа или слева?
      – Не знаю. Просто четвертая… Потом, – голос его сделался тонким, как у кавайки, – направо… право… прямо!
      Джиакомо забыл о виски. Он знал, как ненадежно прорицает Ириней, и старался не упустить ни слова.
      – Увидишь охранников… Их… пузырьки… сначала четыре, потом шесть и группа из трех с чем-то большим. Возможно, танком. Первая и вторая появятся сразу же, их ты не минуешь. С ними придется сражаться. Досчитай до семнадцати, чтобы пропустить третью. Тогда выйдешь к порталу.
      – Хорошо. Сделаю, как ты сказал.
      Ириней без сил привалился к стене. По виску его стекал пот. Предсказание отняло все силы, и узник выглядел немногим лучше Марио.
 
      Хотя Ириней и сказал, что отправляться надо сейчас, Джиакомо медлил. Он запустил поиск по компрачикосовским сайтам (вдруг новые импланты появились?), разобрал и собрал пистолет, прочел нотацию кавайкам. Когда отговорки кончились, Бат двинулся в путь.
      В коридоре его ждал первый сюрприз: кадку с орехом куда-то убрали. Бат подергал ручку двери, ведущей в мастерскую кукольника. Закрыто.
      Предсказания Иринея сбываются всегда. Но откуда взяться стружке в мире пластика и нанотехнологий?
      Виделись два пути: попросить короля, чтобы тот выпустил Бата в портал (так сказать, на официальных началах), или довериться провидческой силе Иринея. К Людовику обращаться не хотелось. Выпустить-то выпустит, а потом? Станет ли король терпеть под боком человека, который знает его тайну?
      Оставалось одно – продолжать поиски. Джиакомо прошелся по коридору, пристально глядя вокруг.
      На полу посверкивал серебром пакетик. Джиакомо поднял его и прочитал: «Жареный миндаль. Произведено в США». Далее со скрупулезностью, присущей жителям Соединенных Штатов Антареса, шли инструкции по применению.
      С болезненным любопытством Бат прочитал их все.
      «Для людей:
      1) открыть пакетик;
      2) наслаждаться, поедая орешки нашей фирмы.
      Для прэта:
      1) впитать пакетик ложноножкой.
      Примечание I: орешки нашей фирмы не могут быть использованы в качестве горючего, смазочных материалов, контрацептивов, шарикоподшипников и т. д. (полный список ограничений см. на сайте нашей компании).
      Примечание II: если вы использовали орешки каким-либо другим путем, не указанным в вышеизложенной инструкции, воздержитесь от того, чтобы подавать на нас в суд.
      Примечание III: если вы все-таки не удержались, помните: в нашей компании работают лучшие юристы доминиона.
      Для кинкаров:
      1) открыть пакетик;
      2) купить пачку поп-корна нашей фирмы;
      3) в инструкции по применению поп-корна заменить слово «зернышко поп-корна» на «орешек миндаля»;
      4) полученную инструкцию запустить на исполнение, подставив вместо пачки поп-корна пакетик миндаля.
      Для дивов:
      1) представьте, что вы едите орешки производства нашей компании;
      2) наши орешки на 20 % вкуснее и питательнее орешков любой другой фирмы.
      Приятного аппетита!»
      В пачке оставалось несколько штук. Джиакомо машинально сунул их в рот. Вкусными и питательными их мог счесть только див, всю жизнь проведший в виртуальном пространстве. Вздохнув, Бат взялся за ручку двери.
      Шум, гам и яркий свет обрушились на него. Кто-то что-то кричал, кто-то что-то нес, ревели миксеры и тесто-бойки. Возле ящика с надписью «Кокосовая стружка» Бата схватили за плечо.
      – Новобранец? Чего стоим? – Слова тянулись с сержантской ленцой, и комедиант напрягся. – Ты ведь из команды Аль-Казима, сынок?
      – Да, сир.
      Джиакомо на всякий случай сдвинул ладонь к пистолету и оглянулся. За спиной стоял шеф-повар.
      – Почему не по форме? Так-так-так. Понимаю… К интенданту тебя не гоняли.
      – Так точно, сир.
      – Сходи, обмундируйся. Заодно передашь это Аль-Казиму.
      Джиакомо взвалил на плечо ящик. В нос шибануло тонким душком плесени.
      – Эй, а куда идти? – запоздало спросил Бат.
      – На склад, конечно. Где еще встретишь Аль-Казима?
      На складе, ничему не удивляясь, Джиакомо свалил ящик в углу. Других дверей, кроме той, через которую он вошел, не было, зато в разные стороны разбегались рельсы – пять путей. У края тоннеля сиротливо примостилась единственная вагонетка.
      – Тоже мне «Код да Винчи», – пробормотал Бат сквозь зубы, залезая внутрь.
      От кресел пахло машинным маслом. Едва Бат уселся, на панели вспыхнула надпись: «Ослябисофт „вагонетка“ приветствует вас. Пожалуйста, выберите уровень сложности:
      1. Я слишком молод, чтобы умереть. 2. Ййййяхууууу! 3. Какой ослябиец не любит быстрой езды? 4. Ультражестокость. 5. Встретимся в новой жизни».
      Чуть помедлив, Джиакомо ткнул в цифру «4». На экране появилась запутанная карта коммуникаций дворца.
      «Уровень первый. Переключение стрелок, – выдала система. – Установите путь следования поезда».
      Как же там было?.. Бат вспомнил предсказание Иринея и выставил стрелки: правый путь, еще раз правый. Третью стрелку пришлось вернуть обратно, чтобы вагончик двигался по прямой.
      «Внимание! – сообщила надпись. – На выбранном вами маршруте отсутствует часть пути. Это может привести к незапланированному падению системы. Продолжить? (Да\Нет)».
      Джиакомо подтвердил маршрут и откинулся на спинку кресла. Утонувшие в битумной заоконной тьме фонари дрогнули и поползли назад.
      «Совет дня, – выпрыгнуло на панель. – Обновив „Ослябисофт вагонетку“ до „Ослябисофт VIP-лайнера“, вы сделаете ваше путешествие более быстрым и комфортным. Загрузить бесплатную версию для ознакомления? Версия действительна на пять наносекунд, после чего потребуется регистрация».
      Фонари за окном слились в белые полосы. К горлу Бата подкатила тошнота. Несколько раз на блистер выпрыгивали рекламные баннеры, система подавляла их, не дав прочитать. Чтобы отвлечься, Бат принялся высчитывать, какое расстояние пролетит вагонетка, если ее обновить до космического лайнера.
      «Лайнер, лайнер… – размышлял Джиакомо. – Хороший лайнер без распальцовок выжимает десять цэ – это если не ломиться гиперпереходом. Наносекунда же… деци, санти, милли, микро, нано… Минус девятая».
      Несложные расчеты показали, что на халявной версии можно пролететь от силы метров пятнадцать. Потом регистрация или же придется искать хакера.
      Вой двигателей сделался нестерпимым. Зеленая точка ползла по карте, отмечая местонахождение вагонетки. Вот она доползла до края карты и. исчезла.
      Рельсовый путь ухнул в пустоту, унося с собой десяток тактов сердцебиения. Вагонетка мчалась сквозь тьму, кажется, даже набирая ход.
      «Устройство „рельсы“ не найдено, – сообщила система. – Фирма приносит вам свои извинения. По поводу возникших неполадок свяжитесь с нашей службой поддержки. Е-мэйл…»
      Джиакомо вцепился в рычаги управления. В полу распахнулся аварийный люк, и воздух со свистом рванулся в кабину. Джиакомо вытряхнуло из кресла, и он повис, из последних сил цепляясь за датчик аварийного люка.
      Бездна под ногами притягивала, звала.
      «Что я наделал?! – обливаясь холодным потом, подумал Бат. – Отпущу руки – и мне конец. Господи!»
      «Возник конфликт между устройствами „пассажир“ и „аварийный люк“. Удалите старую версию пассажира и перезагрузите систему. Приступить к операции? (Да\Нет)».
      – Нет! Нет, о Господи!
      Впереди вспыхнула крохотная яркая звездочка. С каждым мигом она все увеличивалась, приближаясь. Бат попытался подтянуться, но тут проводок, на котором он висел, лопнул.
      Затрещала вспышка разряда. Пальцы онемели.
      «Аварийный люк выполнил недопустимую операцию и будет закрыт», – отозвался компьютер.
      Пение сервомоторов показалось директору цирка небесной музыкой. «Вот оно как бывает, – подумал Бат, вжимаясь в кресло. – Спасибо тебе, Господи!..»
      Диагностика работала из рук вон плохо. Но и без того получалось, что вагонетка скоро ухнет в дыру. Законы тяготения брали свое, траектория пути круто загибалась вниз.
      Оставался один-единственный выход. Бат отыскал сообщение, в котором ему предлагали обновить вагонетку до звездного лайнера, и нажал кнопку установки.
      Вагонетка мигнула и отрастила раскрашенные под Хохлому стабилизаторы. Кабина резко раздвинулась, грязно-зеленый пластик обивки сменился панелями розового кедра, крохотный инфоэкран разросся на весь блистер. По краям проклюнулись изумрудики инкрустации.
      Сам Бат тоже преобразился. Куда-то делись его джинсы и клетчатая рубашка, вместо них на теле материализовался серебристый китель, а голову обхватил шлем с телепатическим интерфейсом.
      – Что будете пить, господин незарегистрированный клиент? – осведомилось шикарное колоратурное меццо-сопрано.
      – Мне бы коньячку…
      – «Мартель Лор» вас устроит?
      Дивная тонкая ручка протянула Бату рюмку с чем-то золотистым. Ноздри защекотал легкий аромат фундука.
      – Более чем. – Джиакомо откинулся на спинку кресла и поднес рюмку к губам.
      «Обновление „Ослябисофт „Вагонетки“ до „Ослябисофт VIP-лайнера“ завершено, – прозвучал в голове приятный тенор. – Для подтверждения кивните. Если желаете воспользоваться услугами автопилота, мысленно представьте галочку“.
      «Галочка, – благодушно подумал Бат. – Пое…»
      …и кивнул.
      Лайнер тряхнуло, и все исчезло: стабилизаторы, китель, коньяк. Звездочка выхватила вагонетку из пустоты, разворачиваясь в широкий тоннель. За наносекунды работы автопилот вернул вагонетку на правильный путь. В окнах закружилась огненная метель. Скорость чуть ли не мгновенно упала до нуля; не будь компенсаторов инерции, путешественника размазало бы по стеклу.
      Освещение в кабине погасло. Дрожащими руками Бат нашел рукоятку двери и повернул. Дверь распахнулась, впуская внутрь дрожащий свет люминесцентных ламп и запах озона.
      Пожалуй, удачно, решил Бат. В нескольких метрах от зависшей вагонетки коридор расширялся, превращаясь в пещеру. Вот и конец пути. Достав пистолет, Джиакомо прокрался к горловине пещеры.
      У стены алыми узорами переливались огромные ворота. Портал был здесь. Вот только охраны не видно… Достав сканер движения, Бат проверил, кто околачивается поблизости.
      Его ждали два открытия. Портал не охранялся – это раз. До репетиционного зала, откуда началось путешествие, было не больше пяти метров – это два. Подняв голову, Джиакомо обнаружил в потолке решетку с выдвижной лестницей. Сквозь решетку виднелась ковровая дорожка.
      Дорожку эту не узнал бы только слепой. Она тянулась в закулисье цирка «Макабра». Лисенок не раз спотыкалась об нее, когда приходилось быстро бежать в костюмерную.
      Где-то там Бат нашел брошенный пакетик из-под орешков.
      – Что ж, друг мой Джиакомо, – философски заметил комедиант, – зато возвращаться будешь с комфортом. – И, вложив пистолет в кобуру, шагнул к порталу.
 
      Свет сменился бункерным полумраком. Внешне пещеры Версаля и Лувра мало отличались друг от друга. Но лишь внешне. Пройдя сквозь портал, Бат ощутил в теле небывалую легкость. Сила тяжести, не дававшая на Версале вздохнуть спокойно, уменьшилась чуть ли не в полтора раза.
      Под ногами что-то захрустело. Джиакомо нагнулся: пол пещеры покрывали маленькие шарики, похожие на козьи катышки. Вот вляпался!.. Он поднял один катышек и повертел в пальцах.
      Это оказалось совсем не то, что он подумал. Высохший кокон, словно скрученный из папиросной бумаги; если прислушаться, внутри кто-то ворочался.
      Из любопытства Бат надорвал кокон посередине. На ладонь вывалился крохотный червячок с огромной пастью. Толком не сообразив, что происходит, червячок вцепился Бату в палец.
      – Баба, наверное. – Джиакомо растер тварь в ладонях. – Маленькая, изящная, а кровь пьет галлонами.
      Алый свет тускло скользил по стальным прутьям клеток. Похоже, кто-то позаботился о том, чтобы твари не голодали. В одной клетке шесть кроликов, в другой – четыре. Еще одна стояла наособицу: три крысы и флегматичная толстозадая шиншилла.
      Морщась от звука лопающихся под подошвами коконов, Бат пошел прочь от портала. Интуиция подсказывала, что задерживаться здесь не стоит.
      Чем дальше от портала, тем слабее становился свет. Во тьме коридора вспыхнули две зеленые точки. Джиакомо достал пистолет и двинулся им навстречу.
      Стены тоннеля осветились неверным светом. В центре пятна возникла женская тень.
      Отчего-то Бату показалось, что у нее четыре руки.

      Говорят, нет ничего хуже, чем ждать и догонять. Ага, щас! Вы пробовали искать пацана в кадетском корпусе? Особенно когда ищет девчонка пятнадцати лет, а кругом одни только эти придурки мальчишки?
      В общем, зла не хватает.
      …Тая сверилась с расписанием. Пять часов – значит, обед закончился, и у кадетов время для личных потребностей. Ну, какие у пацанов личные потребности? Ясно какие.
      И она отправилась в спортзал.
      Ей повезло: в углу за матами слышался голос Витьки Хоббита. Витька – это все-таки лучше, чем ничего. Вскарабкавшись на пропахший старой кожей и синтетикой бастион, она свесила голову вниз.
      Внизу открывалась незабываемая картина: Витька в предстартовой готовности склонился над шахматной доской. Его противник – тонкошеий, бледный паренек с носом, настолько тонким, что сквозь него, казалось, можно было читать, – смотрел насуплено и чуть ли не со страхом. На мальчишеской скуле желтел старый фингал. «Изморыш, – подумала Тайка. – И чего рыжий от него хочет?»
      Хоббит положил палец на кнопку таймера.
      – Ну, приготовились?
      Щуплый обреченно кивнул.
      – Поехали!
      Мальчишки едва не столкнулись лбами. Замелькали руки. Шахматисты ходили одновременно, не особенно следя за позицией. Табло «Некорректный ход!» трещало, словно закороченный дверной звонок. Не будь доска компьютеризированной, фигуры давно улетели бы на пол. А так они лишь метались туда-обратно, возвращаясь на место, когда шахматисты серьезно нарушали правила.
      – Мат, – победно объявил Витька, щелчком сбивая белого короля. – Минута четыре секунды!
      – Ну да, – уныло согласился изморыш. – Но в рамках данной аксиоматики это нисколько не доказывает вашу позицию.
      У Витьки от таких слов глаза на лоб полезли.
      – Чего-о?.. Ты сам понял, че сказал? – И добавил с презрением: – С-софья Ковалевская.
      Изморыш сник. Тая съехала к мальчишкам с кучи матов.
      – Эй, ребята! – крикнула. – Что это вы делаете?
      – Да так, – пожал плечами Хоббит. – Ротный ко мне Софрона прикрепил. Чтобы я его развивал гармонично.
      – А ты?
      – А я и развиваю как умею. Боксом. Фингал видела?
      Щуплый обиженно засопел. Витька быстро повернулся к нему:
      – Проспорил – помалкивай! И вообще – с тебя желание.
      – Какое еще желание?
      – Буду из тебя человека делать.
      Изморыш не выдержал:
      – Это были неправильные шахматы! На самом деле фигуры ходят по очереди!
      – Дурашка. Я же сказал: как в жизни. А где ты видел, чтобы в жизни по очереди? Та, скажи: ты видела?
      – Нет.
      – Вот! – Хоббит панибратски похлопал изморыша по плечу: – Все, Ковалевский. Теоретическими знаниями о предмете ты овладел. Теперь бери перчатки, перейдем к практике.
      Та фыркнула в ладошку.
      – Эй, ребята! – окликнула она. – Вы Вельку не видели?
      Хоббит внимательно посмотрел на девчонку. От его взгляда Тае стало неловко.
      – Сам ищу. С утра взял и исчез, прикинь, да?.. Друг называется.
      Во рту у Тайки пересохло.
      – Вить, – спросила она, – а белобрысую ты видел? Ну, эту… которая у нас живет?
      – Госпожу Утан? – На Витькином лице промелькнул интерес. – Хм!.. А ведь она тоже спрашивала о Вельке. Надо же, как его женщины любят…
      – Дурак!
      – О! – Витька поднял вверх палец. – Слова не девочки, но бабы. – И, повернувшись, к изморышу, объявил: – В общем, так, Софочка. Превосходство реакции и стратегического ума ты только что видел. Даже в шахматах. Так что бери перчатки, тренироваться пойдем. Станешь сильным, красивым – тебя тоже девушки полюбят.
      Тая надулась и покраснела. Нет, ну вот же придурок! И все они такие, кроме разве что Вельки.
      Куда, интересно, он мог деться?..
      О том, где болтается Велька, не знал даже офицер-воспитатель. Жорж мигал, растерянно чесал затылок, а потом выдал:
      – Ле викомте ест ун парфайт контер … Шла бы ты, Таисья Алексеевна, домой. Здесь военное заведение. Посторонним… сама знаешь.
      Тая-то знала, но что ей дома делать? Сидеть, ждать, пока дылда асурская парня скелету своему скормит?
      Три раза ха-ха.
      Дождавшись, пока Уфимский отправится дрессировать своих подопечных, девочка прошмыгнула на задний двор, к подземельям поближе. Здесь она спряталась среди ящиков и принялась размышлять.
      Все ведь одно к одному складывается. Ночью Тилль и белобрысая встречаются в саду. Утром асури куда-то ездит, а вернувшись, расспрашивает о пацанах. И после этого исчезает Велька.
      Что отсюда получается?
      Правильно! Кого-то надо спасать.
      Она пошевелила ногой рюкзак. Под тканью глухо загремело.
      …Вчера ночью, после того как она убралась со своего наблюдательного пункта, ей долго не спалось. В голову лезла какая-то чушь: обрывочные картинки, воспоминания… в общем, бред всякий. Так бывает, когда за полночь, а ты читаешь или за компьютером колбасишься. Потом совсем здрасьте, Карибы: одеяло жаркое, подушка мокрая, как ни ляжешь – все неудобно. И по углам скелеты мерещатся.
      Тая промаялась почти до самого восхода, а потом вдруг ее осенило. Она поняла, как и что надо сделать, чтобы спасти Вельку. Странное дело: на девчонку тут же напал сон. Фрося дома не ночевала, Аленыча укатали военные дела, так что Тайку никто будить не стал.
      И проспала она, чтобы не соврать, до трех часов дня, когда Велька исчез, и делиться планами оказалось не с кем.
      – Вот соня! – обругала она себя. – А теперь что? Придется одной под землю лезть.
      Фенечка на руке согласно пискнула. Надо, значит, надо. Закинув на плечо рюкзачок, девочка отодвинула ящики и решительно полезла в потайной ход. На ближайшие часы следовало забыть о боязни темноты и страхе перед привидениями.
      Давно известно, что, когда спасаешь другого, сил прибавляется. Перейти по переброшенному через пропасть бревну страшно. Так и тянет стать на четвереньки. Но все меняется, когда несешь раненого товарища. Тогда бревно не препятствие, а ерунда – по нему можно и бегом пробежать.
      Тайкин план заключался в том, чтобы провести обряд развоплощения дакини. Вчера она прочитала «Истории и сказки о дакини» от корки до корки. Везде говорилось, что духов полпути так просто убить нельзя. Их надо очертить тетраграммой четырех лиц, посыпать солью, а костяные лапы связать белой лентой, чтобы не царапались. Все это: пачку соли, мелок и ленту – девочка несла в рюкзаке.
      Чем ближе к Намсе, тем тяжелее колотилось в груди сердце. Временами Тайка останавливалась и ругалась самыми нехорошими словами. Ругала Намсу, дылду, Фросю и немножечко Вельку. От этого становилось легче на душе.
      Фенечку пришлось поставить на самую маленькую мощность. Когда фонарик горел сильно, тьма сбивалась в тоннеле бархатным черным матрасом (словно из третьей главы «Историй и сказок»), и казалось, что кто-то из нее выпрыгнет. А когда фенька чуть теплится, ничего. И видно, и спрятать можно: накрыла рукой и ладно.
      Мини-карта исправно подсказывала поворотики и хитрые перекрестки пути. Но Тайка все равно умудрилась заблудиться: вон красным отсвечивает, будто фотолаборатория в пещерах, а дакини где? Скелет-то до портала должен быть, это она точно помнила.
      От огорчения Тая чуть не разревелась. Страшно, темно, по щиколоткам сквозняком тянет (хорошо хоть джинсы надела, не платье!), а тут еще и поворот пропустила. Оставалось одно – выйти к порталу и уж оттуда искать обратный путь. Возвращаться несолоно хлебавши – вот уж фигушки!
      Сердито подбросив рюкзачок на плечах, девочка зашагала вперед. Так, вот портал. Фенечку можно притушить: света хватает. А теперь куда?
      Под ногами кто-то измученно вздохнул. Тайкино сердце чуть не выпрыгнуло из груди: надо же так пугать! Она наклонилась посмотреть, что это.
      Возле портала стояли клетки с животными.
      – Да-а, братцы-кролики… – протянула девочка. – Пятнадцать человек на сундук мертвеца. Я же чуть не описалась из-за вас.
      Она пошевелила кроссовкой засов на клетке. Звери метнулись к противоположной стенке. Кто бы ни устроил здесь живой уголок, ничего хорошего он не замышлял. Тая подумала-подумала и открыла дверцу.
      – Бегите, зверье, давайте. Ну, быстро!
      Кролики прыснули в разные стороны. Девочка подумала, что если в коридорах бродит скелет, то кролик под ноги – это жутко. Это разрыв сердца можно получить. Или что там у них?
      От этой мысли ей стало смешно.
      – Интересно, зачем здесь кролики? – подумала она вслух. – Или папенька фермером решил заделаться?
      Под ногами захрустело. Повсюду россыпью валялись коконы насекомых, словно драконьи зубы из легенды о Ясоне. Часть их была раздавлена: сеятель не особенно заботился о сохранности тварей. А может, кто-то прошел по куколкам после него.
      Тая попятилась к выходу из портального зала.
      – Хватит, – оборвала она себя, – сперва разберемся со скелетом, а там и сюда можно вернуться.
      И зашагала по отметкам сохраненной в компьютере карты.
 
      Дакини отыскался почти сразу. И как она его проглядела? Ход узкий, вроде пасти Шаи-Хулуда (это червяк такой, из фильма про Дюну), на стенах – селитряные потеки.
      И во тьме маячит фигура. Глаза не светятся – наверное, и дакини когда-нибудь пугать устают.
      – Я тебя не боюсь, – мрачно сообщила девочка. – Понял? Дакини не ходят и не разговаривают.
      «Угу. Они прыгают и хватают грязными шершавыми лапешками, – добавила Тая про себя. – Бр-р-р!»
      Достав из рюкзака белую ленту, она шагнула полумертвецу навстречу. Словно пытаясь успокоить, фенечка усилила свой свет до предела.
      Тут Тая столкнулась с большой проблемой. Дакини с головой накрывала цветастая асурская простыня – наверное, дылда постаралась. Чтобы связать Намсе руки, следовало стянуть эту тряпку. А вот этого девочка сделать почему-то не могла.
      – Раз, два, три, четыре, пять. Я тебя не боюсь опять, – продекламировала она. – Боюсь… – потянулась к краю простыни, – но не я. Опачки!
      Ткань полетела в сторону.
      Никакого дакини там не было!
      Под простыней сидела Майя.
      – Ну, здравствуй, человеческий детеныш. – Титанида поднялась с места. – А я-то гадала, кто там шуршит в коридорах?
      Тая попятилась. Асури обошла вокруг Таи и расстегнула ее рюкзачок.
      – Так-так. Что у нас здесь? Соль! Белая лента! Ай-яй-яй! Скажите, пожалуйста!.. И зачем тебе все это?
      Девочка угрюмо молчала.
      – Нет, я не верю… Неужели ты собиралась причинить вред беззащитному дакини?
      Титанида уселась перед Таей на корточках. Лишь сейчас, глядя асури в глаза, Тая поняла, насколько Майя отличается от людей. «И Тилль с этой крабихой тискался… – с омерзением подумала она. – Вот козел!»
      – Ты пойдешь со мной, милая, – сообщила асури. – Я расскажу тебе кое-что – о любви, о жизни. Думаю, нам найдется о чем поговорить. – Она открыла пакет с солью и высыпала на ладонь пригоршню. Лизнула в задумчивости. – Вот дрянь! – Лицо ее скривилось. – Тебе рассказывали, что дакини развоплощают морской солью? Этой же можешь котлеты со…
      Договорить она не успела. Тая врезала снизу по руке и бросилась бежать. Белый фонтанчик соли ударил Майе глаза.
      – Стой! Стой, мерзавка!
      Асури бросилась следом. И вот тут Тае не повезло. Под ноги вывернулась каменюка с Намсин череп размером. Тая грохнулась на землю, чувствуя, как впечатываются в ребра обломки гранита.
      – Убью!
      Свистнула «паук-удавка». В последний миг Тая метнулась в сторону, слыша, как лопаются камни, на которых она только что лежала.
      – Стой! – закричала она.
      Сочный чпок – так лопаются на морозе молочные бутылки. Не соображая, что делает, Тая схватила первый попавшийся камень. Тот оказался изогнутым, формой отдаленно напоминая пистолет.
      – Не подходи! Стрелять буду!
      Требовалось выиграть несколько секунд – чтобы вскочить и убежать. Но вышло иначе. Тая навела на асури «пистолет», нажала на «спуск» и…
      Темноту разорвало пламя выстрела. Асури согнулась пополам, держась за плечо.
      Из коридора выскользнул худой мужчина в джинсах и клетчатой рубашке. Смоляной клок волос свисал на лоб, придавая незнакомцу демонический вид. «Итальянец, что ли?» – обалдело подумала Та.
      – Вставайте, девушка, нечего тут лежать, – весело сказал незнакомец. – Нам надо поторапливаться.
      – Куда?
      – К порталу. – Он махнул рукой с зажатым в ней пистолетом. – Быстрее, она сейчас встанет!
      Девочка оглянулась на титаниду и без слов помчалась за итальянцем. За спиной басовито гудела струна: Майя раскручивала «паук-удавку» для последнего броска.

      Пожалуй, стоит рассказать, что в это время делал Велька и отчего Тая не смогла его найти. А история с ним вышла презанятная.
      Подслушав разговор Майи с Намсой, Велька занервничал. Хорошо храбриться рядом с девчонкой, но себя-то не обманешь! Он шесть лет считал встречу с Намсой сном. А тут что получается: его разыскивает асурка, скелет в подземельях спит и видит, как бы до него добраться, но главное – к кому обратиться за помощью?
      Полковник Багря – контрабандист. Отец его, Кобаль Шепетов, тоже. Оба они в сговоре с Майей, а сам он, выходит, нежелательный свидетель. О портале знает? Знает. Разговор в кабинете отца подслушал? Подслушал. Не весь, правда, урывками. Но и этого хватит.
      Что же делать-то?
      Велька ломал голову над этим весь остаток дня. И на ужине, и на вечернем построении. Когда лег спать, совсем измаялся. Поспишь тут, когда в голове мысли колобродят…
      Самое дурацкое, что в кубрике оставаться небезопасно. Если Утан его выследит, возьмет тепленьким. А пистолет он в подвале спрятал.
      Надо бы его проверить.
      Велька сгреб в охапку китель, брюки, рубашку и двинулся к двери.
      – Куда это на ночь глядя? – сонно окликнул его Димка.
      – Стираться… А то Уфимцев завтра убьет на утренней. Я в битум влез, представляешь?.. Вон пятнище какое, – и для убедительности потряс кителем.
      Никто не ответил, и Велька зашагал к подвалу. По пути пришлось рассказать ту же сказку дежурному. Тот особо вредничать не стал, выдал ключи.
      И вот тут Велька крепко задумался. Ладно, он убежал. Через подвал это просто. А дальше?..
      Надо нанести первый удар, решил он. Прокрасться в дом полковника… нет! Сначала в корпусный арсенал. Утырить бронекостюм, сканер движения, прибор ночного видения и систему полевой защиты, если найдутся. Потом хакнуть пароль к полковничьей двери… ерунда какая, всего сорок символов в ASCII-7 – и вверх. Пистолет у него есть. Застрелить титанку, угнать шаттл… можно Тайку в заложницы взять, вместе веселее.
      А потом?
      Потом рвануть на Новый Китай… или нет, лучше Бетельгейзе. Естественно, их там примут с распростертыми объятиями: после эпидемии бетельгейзской свинки народу хронически не хватает.
      «Ну-ну, – хмыкнул в голове насмешливый голос, – фантаст!»
      – Ты кто? – ошалело спросил мальчишка.
      «Я? Кремний. Нет… Сила? Бульон?» – Слова вылетали как пули, плющась о внутреннюю стенку Велькиного черепа. Мальчишка сжал виски.
      – Думай потише, пожалуйста, – простонал он. – Башка трещит!
      «Извини. Перестану. Сейчас. – Слова зазвучали мягче и тише. – Лучше уже?»
      – Ага, спасибо.
      «Я… Я… Забыл… – покаянно бормотал голос. – Забыл!»
      – Ничего. – Велька пошел к стиральной машине. Там, среди кирпичей у него с давних пор имелся тайник. – Кажется, я знаю, кто ты. Ты – кресильон?
      «Точно! Ок! Да!»
      – Вот, – он достал пистолет из тайника, – так и думал. А речь у тебя не отрегулирована, между прочим.
      «???»
      – Как бы объяснить… Люди обычно говорят предложениями. Подлежащее, сказуемое, припадочные разные члены… – Велька запнулся, чувствуя, что говорит что-то не то. Он попробовал вспомнить уроки универсального, но в голову ничего не лезло. Кто же знал, что когда-нибудь придется учить кресильон разговаривать?!
      «Сказуемое? Подлежащее? Как?»
      – Подлежащее – это ты. Или я, например. Предмет, человек, кресильон. Асур какой-нибудь.
      «Интересно!»
      – А сказуемое – это что тот делает. Я стою, ты думаешь, облака плывут.
      «Бластер стреляет».
      – Точно. А припадочные… то есть придаточные члены – это всякие прибамбасики. Как стреляет, в кого, зачем. Понял? И еще – всякие прилагательные. Например, бластер – какой? Сверхмощный.
      «Понял. Сверхмощный бластер высокотемпературно стреляет огненными лучами во вражеского десантника, чтобы яростно разнести его в кровавую кашу и героически прославить человеческий доминион».
      – Сечешь! Только так длинно не надо.
      «Покороче? Пуля – дура, пленарный меч – молодец?»
      Велька понял, что нашел родственную душу.
      – Здорово! А раньше чего молчал?
      «Раньше ты ничего интересного не думал. А… Слушай, ты на „психа“ не обиделся? Нет? Просто план дурацкий. Ну ладно, в арсенал ты попадешь с моей помощью. Броник, сканер отыщешь. А потом? Титанка тебя в лапшу порвет».
      «Ну а что же делать-то?» – для экономии времени Велька попробовал тоже говорить мыслями. Получилось здорово.
      «Сперва надо разведку провести. Я помогу. Только обещай, что не увезешь меня на Бетельгейзе. Хорошо?»
      «Хорошо, – согласился Велька. – А почему?»
      «Был я там. Не понравилось… Да и вообще, у меня мечта. Путешествовать люблю. Программист, который нас создал, всю жизнь в инвалидном кресле просидел. Ему сказали оружие выдумать – он и выдумал. А сам не хотел, чтобы оружие, он хотел доминион облететь. И вот мы такие получились. На одном месте – в витрине или на складе – нам хуже смерти. Понимаешь?»
      «Понимаю».
      «Когда ты меня унес, я все боялся поверить. И там, на таможнях… Знаешь, таможенники бы тебя не пропустили. Они ведь не совсем идиоты».
      «Так это ты мне помогал?!»
      Кресильон не ответил, но Вельке показалось, что он улыбнулся. Как будто рядом зажегся маленький теплый огонек.
      «Я тебе расскажу. Но сперва надо кое-что сделать. Для начала…»
      Что «для начала», кресильон объяснить не успел. На лестнице послышались осторожные шаги. Кто-то крался. Велька нырнул за бельевую корзину и затаил дыхание.
      В приотворившуюся дверь заглянул Тилль. Полностью одетый, словно отбой не для него. Настороженно оглядевшись, он прошмыгнул кокну. Подтянулся и исчез снаружи.
      Глаза его были закрыты.
      «За ним! Немедленно!» – приказал кресильон.
      На улице Вельку ждала неудача. Тилль словно сквозь камни провалился. И кто мог подумать, что задохлик – такой следопыт? А потом еще пришлось пережидать патруль, прятаться от невесть откуда взявшегося полковника…
      «Абель не упустил бы его, – с озлоблением подумал Велька. – Сел бы на хвост, как гончая. И что это я такой невезучий…»
      «Абель? – заинтересовался кресильон. – Кто это?»
      «Братец мой… С детства уши прожужжали: Абель то, Абель се, ты недостоин памяти брата…»
      Кресильон засмеялся, но не обидно, а с сочувствием:
      «А у меня братьев нет… Есть старшие кресильоны, но это другое. Знаешь, Вель, я тебе завидую… Немного… Брат – это здорово. И пусть бы он иногда подтрунивал, зато и помогал бы, и поболтать было бы с кем!»
      «Я знаю… Но только я Абеля никогда не видел. Он погиб, когда я еще не родился».
      «Понятно…»
      Они замолчали.
      Ночь же шла своим чередом. Трещали цикады в зарослях пылфея; на стене сонно перемигивались фонарики. Темноту они почти не рассеивали, но крепость с ними становилась как-то уютнее.
      «Слушай, – кресильон очнулся после долгого раздумья, – кажется, я знаю, как его догнать».
      «Как?»
      «Вставай. Ох, я идиот… Не задействовать блок ассоциативных связей!.. Нам в сад нужно, где ты сегодня Майю видел. Пойдем!»
      И Велька двинулся по ночной тропинке. Если бы не кресильон, он бы шею сломал или влез бы в какую-нибудь канаву. Но дух оружия (нет, пожалуй, лучше о нем думать как о великом путешественнике) вел его «на чутье» – подсказывая повороты, предупреждая о корнях деревьев.
      Один раз Велька все-таки оступился. Влетел в куст, весь исцарапался. А когда выбежал на дорожку, его ждал сюрприз.
      – Стоять! – гаркнул над ухом Уфимцев. – А ну смирно, кинкара-мать! – И добавил такое, что Велька присел.
      – Господин капитан… – начал он, лихорадочно придумывая, что бы такое сказать.
      – Кругом! Равняйсь! Смирно!
      Голос капитана звучал совсем рядом. Но как Велька ни вертел головой, Уфимцева он не видел. Где же тот мог прятаться?
      Из травы выскочил попугайчик.
      – Же сис еренте, комме ун шеваль де посте, – чирикнул он.
      – Малокровие, говоришь? – ответил ему второй голосом Лютого. – Гемоглобину не хватает? Да я ж тебя, гниду, с потрохами сожру! Кровушки напьюсь! Встать, когда с тобой старший офицер разговаривает!!
      – Тьфу, блин.
      Велька закусил губу, чтобы не рассмеяться.
      Легенду о попугайчиках знали все. Говорили, что предыдущий начповос (тот, что работал до Лютого) пытался вывести породу абсолютных шпионов. Кое-что получилось. Попугайчики с серо-стальным оперением сновали повсюду, подслушивая и вынюхивая. Правда, где они живут, никто понятия не имел. Вельке первому удалось обнаружить шпионское гнездо.
      – Фрося, – радиольным голосом неслось вслед, – нам не нужен сухопутный скат-мутант, меняющий пол в зависимости от влажности воздуха. И семейный синхронизатор жевания не нужен. А набор надувных вилок? Ты слишком много времени проводишь на интернет-аукционах.
      «Пойдем быстрее, – предложил кресильон. – И так слишком много времени потеряли».
      Велька припустил во весь дух. Кресильон вел его к полковничьему жилью огородами. Скоро они вышли к заброшенному саду. Там, среди деревьев, виднелись две фигуры: белая и темная.
      – …покажешь, – донеслось до Вельки. – Тогда и поговорим.
      – Хорошо, госпожа Утан, – отвечала вторая фигура Тиллевым голосом. – Я… я никогда не забуду. Спасибо вам.
      – Рано благодарить, головастик. Сейчас еще посидим и отправимся к катерам. Точно ли там есть девять скал? Я должна увидеть это место сама.
      – Как скажете, госпожа.
      «Ну? – сварливо осведомился кресильон. – И чего лежим? Дуй на посадочную площадку!»
      «На посадочную?»
      «Быстрее! Мы их опередим».
      Велька вновь затрусил по тропинке.
      Майя подготовилась хорошо: сигнализация посадочной площадки спала сном праведника. Пластиковый фонарь диспетчерской сиял, словно хэллоуинская тыква, однако над тенями кресел не было видно силуэтов голов. Дежурные куда-то запропастились. Велька беспрепятственно прошел мимо ангаров.
      «Куда дальше?»
      «К ктеару дваай. Всеоркм змаок, и ты ссечпшьряя втруни».
      «Чего?!»
      Кресильон хихикнул:
      «Извини. Мне рассказывали, что, если оставить на месте первую и последнюю буквы каждого слова, а остальные перепутать, вы, люди, все равно все поймете. Решил проверить».
      «Ясно. Естествоиспытатель, блин».
      Долго дуться на кресильон было невозможно. Тем более есть и другие дела. На поле стояли четыре машины: тяжелый «Тайфун-17», узконосая, похожая на лисичку «Вьюга», транспортник «Буран-VII» и москитная машинка «Вихри враждебные». На какой из них Майя отправится в путь?
      Кресильон снова хихикнул. Продолжая посмеиваться, он разблокировал замок «Вьюги».
      «Другие не годятся, – пояснил он снисходительно. – „Тайфун“ – слишком громкий, у него выхлоп на пол-Шатона. Транспортником управлять замаешься, а „Вихри“ – катер военный. Его поднять – так весь Лувр на уши станет».
      Угу. Элементарно, Ватсон… Кадет юркнул в темный салон «Вьюги» и нырнул под кресла. Задние сиденья были завалены коробками с поролоном, на полу валялось несколько разодранных спальников. Все это пришлось очень кстати. Велька завернулся в тряпье и затих.
      Успел он впритык. Через несколько минут появились Майя и Тилль. Асури села за руль, кадет устроился в соседнем кресле.
      – Вот и начался твой урок храбрости, детеныш, – подмигнула ему Майя. – Надкрылья не дрожат?
      – Нет, госпожа.
      – Больно ты зашуганный, головастик. Прекрати дрожать.
      Послышались шорох и вновь смех. «Да что они там делают? – подумал мальчишка. – Целуются, что ли?»
      Кресильон мудро молчал.
 
      Летела «Вьюга» бесшумно. Маломощный антиграв тянул катер почти над самой землей. Когда взлетная полоса кончилась и «Вьюга» ухнула вниз, Тилль тихонечко пискнул.
      Чтобы шатоновцы не засекли летящий катер, Майя повела «Вьюгу» над океаном. Велька прятался среди пыльного поролона, отчаянно борясь с собой. Ужасно хотелось чихнуть. А всем известно: когда чего-то нельзя, очень хочется.
      «Терпи, – приказал кресильон. – Думай о чем-нибудь отвлеченном»
      «О чем?»
      «Стихи сочиняй. Или повтори таблицу умножения пятизначных чисел. Десять тысяч один умножить на десять тысяч один…»
      Легко сказать… В носу свербело все отчаяннее. Чтобы отвлечься, Велька прикинул, как бы на его месте поступили герои… ну, скажем, «Футурамы-4000».
      Фрай конечно же надел бы на голову пакет. От чиха пакет взорвался бы, грохнуло бы раза в три громче, но тут ничего не поделаешь. Профессор Фарнсворт изобрел бы античиховую машинку. И забыл бы ее включить. Зепп Бранниган чихал бы на все условности. Бендер отвинтил бы себе голову и спрятал в живот. Чиха никто не услышал бы, но дым сигары включил бы противопожарную сигнализацию, и та бы его выдала.
      А Лила? Лила надела бы респиратор. Кстати, вот он – торчит из-под кресла.
      Из-под сиденья действительно торчал ремешок. В тот миг, когда Велька потянулся за ним, «Вьюга» перешла на бреющий полет с выключенными двигателями. Слишком поздно мальчишка догадался заглянуть, что внутри респиратора.
      В нос ударило облачко пыли, и Велька не удержался. В наступившей тишине чих прозвучал особенно громко.
      – Кто там? – удивилась Майя. – Головастик, на пол!
      Велька натянул маску и схватился за пистолет.
      Пластиковая перегородка поехала в сторону. Показалось бледное лицо асури. Кабина за ее спиной горела оранжевым светом. «Автопилот включила», – догадался Велька.
      Лежать в тряпье и ждать, пока титанида его отыщет, было невыносимо.
      – Стой! – крикнул Велька. – Стрелять буду! – и для убедительности выставил руку с пистолетом в проход.
      Майя расплылась и материализовалась в середине салона.
      – Стой, гадина! – заорал Велька на грани паники. – Застрелю же!
      – Юность, юность… – вздохнула асури и потянулась к поясу. – Как ты быстротечна пред жвалами богомола.
      – Госпожа Утан! – крикнул Тилль из кабины. – Тут у нас какой-то пароль запрашивают! Военный допуск!
      – После, головастик, все после, – не оборачиваясь, отвечала Майя.
      Ждать, пока она выхватит «паук-удавку», мальчишка не стал. «Скопа» в его руке затрещала, расплевываясь титанопластиковой очередью.
      Утан даже не стала уворачиваться. Просто вскинула руку и…
      …«Вьюгу» тряхнуло. От удара Велька прикусил язык. По «Вьюге» стреляли, стреляли из зенитного орудия! Так, чтобы наверняка разнести в клочья. Вот откуда-то резанула очередь (словно на швейной машинке прострочили), и моторы загудели тоном ниже. По стальной шкуре катера пошло колотье.
      – Святая бабочка, – удивилась Майя. – Как везет этим головастикам. Тилль, держи руль!.. Я…
      Велька опять вскинул оружие, но тут катер по крутой глиссаде оборвался вниз. В глазах потемнело. «Вьюга» коснулась воды, подпрыгнула, и – тут сработала катапульта. Пассажирские кресла по одному выскакивали из салона, словно зерна жарящейся кукурузы.
      Пальцы вцепились в станину кресла. Что-то ударило по пятке – и нога онемела. В шипении реактивных струй мальчишку вынесло вверх. Звездное небо осыпалось круговертью метеоров, и кресло рухнуло в воду.
      Вокруг Вельки вспыхнула иллюминация. Руки оделись светящимися пузырьками; в гулкой пустоте распустились рваные орхидеи пены. И свет, свет!
      В уши рвались голоса:
      «Даже если придется утопить Лувр в крови…» – Майин.
      «Велетин, вы категорически не оправдываете… Ваш брат Абель…» – отцовский.
      «Велька! Велька, вернись! Как я без тебя?!» – кричала Тая.
      «Здорово! Здорово! Здорово!» – по-щенячьи повизгивал кресильон.
      Купаться ночью в океане – это незабываемо. Вода светится, каждое движение одевает тело огненными струями. Отчаянным рывком мальчишка вырвался на поверхность. Попытался отдышаться, но не мог – мешал респиратор. Велька сорвал его и принялся жадно глотать воздух – словно леденющее мороженое огромными кусками.
      Жив!
      И жить-то как хорошо!
      – Эй! – хрипло позвал он. – Крес, ты где?
      «Здесь, – откликнулся тот. – Здесь!.. Купаюсь!.. Последний раз купаюсь!..»
      Что-то тяжелое неделикатно толкнуло в спину. Велька оглянулся: оказывается, кресло всплыло и покачивалось на волнах.
      – Шутишь? – недоверчиво спросил он.
      «Какие шутки? – и запричитал: – Ой спасай меня, господин! Ой пригожусь я тебе еще! У меня ж от воды резисторы режет, проводки плющит, корпус цвета „металлик“ дуба дал».
      – Тихо, тихо. Уже плыву.
      «Скопа» плавала в нескольких метрах от мальчишки. Рукоятка панически помаргивала красным: три коротких, три длинных, снова три коротких.
      «Я окислюсь! У меня ионы протухнут от воды!» – ныл кресильон.
      – Так тебе и надо, – мстительно отозвался Велька, засовывая оружие под китель. – С трех метров не попасть! Тоже мне, дух войны».
      «Я пацифист. Убийства мне омерзительны… как, впрочем, любому существу, обладающему сознанием».
      «Пацифист? Не-ет, ты не пацифист. Ты… – Велька задумался, а потом выпалил: – Ты псевдоискусственный интеллект, вот кто!»
      Кресильон скорбно умолк. Обозначение «П-Иск-Ин», родившееся в позапозапрошлом веке, среди роботов считалось самым обидным, что только можно выдумать.
      «Между прочим, – сухо заметил он, – чихать не я выдумал! И сидели бы мы сейчас на „Вьюге“, если бы не кто-то из нас – не будем давать гиперссылку».
      Велька отыскал взглядом звездочку катера над горизонтом. Да-а… Тут и не поспоришь особо.
      – Ладно, – буркнул он, – мир. Нам еще выбираться отсюда. И Майю догонять. Есть идеи?
      «Кресло добудь, – повеселел кресильон, – попробую подключиться к интерфейсу. В крайнем случае дам сигнал бедствия».
      «Ладно».
      Велька огляделся. Глаза понемногу привыкали к слабому свету звезд. В креслах недостатка не было, они толклись в воде, выставив акульи плавники скошенных спинок. А вот и родное, то, что вынесло беглецов с «Вьюги». Вскарабкавшись на сиденье, мальчишка почувствовал себя почти дома. Вот только нога правая побаливала: ушиб, пока летел.
      Только бы отыскалась навигационная система… Велька совершенно не помнил, предназначалась ли «Вьюга» для опасных планет или же это изнеженная городская лошадка.
      Почувствовав седока, кресло перестало раскачиваться. У станины забурлили пузырьки, и сиденье принялось подниматься из воды.
      Не дождавшись толком, пока стечет вода, Велька принялся сдирать обивку. Вжикнула молния, открывая контейнер с НЗ.
      – Здесь печенье есть! – обрадованно закричал мальчишка. – О, и пластинка какая-то! Ну-ка… «Этим гиперкреслом мастер Г. Амбс начинает новую партию систем жизнеобеспечения катеров класса „Вьюга-4Х“… Класс! Слышь, Крес? Нам первое кресло досталось!
      «Значит, самое раздолбанное… Печенье можешь слопать. Надо же тебя чем-то занять».
      «А ты?»
      «Разъем видишь? Меня туда».
      Велька выцарапал кресильон из «Скопы» и втиснул в гнездо управления кресла. Сам же принялся изучать аварийный рацион.
      Пакетик печенья (на вид корм для хомячков), мышеловка, опреснитель, справочники: «Триста вкусных и питательных блюд из леммингов», «Галлюциногенные лемминги средней полосы», «Все, что вы хотели узнать о леммингах, но боялись спросить». Негусто… Похоже, «Вьюга» создавалась для полетов над Чакоткой-3. Порывшись еще, мальчик нашел плоскую металлическую фляжку. Из фляжки пахло ромовыми пирожными; пока опреснитель шипел, добывая воду, мальчишка отпил глоток и принялся жевать печенье.
      Ну и дрянь, прости Господи! Как они это едят?
      «Как ты? – поинтересовался кресильон. – Не утонул? Есть результаты».
      «Говори».
      «Передатчик сгорел. Уничтожен боевым РЭЗ-импульсом. Я скорешился с навигационным блоком, изучаем обстановку. Через несколько секунд дадим прогноз».
      «Хорошо. А я печенье ем. Гадость редкостная».
      «Печенье?.. Хм… Да… Э-э… Вель, я тут заглянул в базу данных. Это универсальная приманка для ловли грызунов».
      Мальчишка поперхнулся, выплевывая крошки.
      «Но есть и хорошие новости, – торопливо продолжал кресильон. – Грызуны от нее без ума. А! Готов прогноз! Даже три. Будешь слушать?»
      «Конечно».
      «Ну, готовься. Я с чакотского переведу? Итак: поплывешь налево, коня потеряешь. Направо – женишься. Хм…»
      «Что за бред?»
      «Не бред. Ой, как плохо-то… в фильмах это обычно срабатывало. Похоже, у нас несовместимые операционки. Я не могу нормально декодировать информацию».
      «Так всегда, – вздохнул Велька. – А третий, третий-то какой?»
      «Третий самый странный. Поплывешь обратно – погибнет вселенная».
      «Здорово. Спасибо тебе большое!»
      «Не за что». – И кресильон надолго замолчал. Видно, задумался.
      «Кое-что прояснилось, – наконец сообщил он. – Время исполнения первого прогноза – трое суток. Как раз тогда у кресла исчерпается ресурс хода. Это ты коня потеряешь…»
      «Хорошо. А второй? У второго что?»
      «Тут время немногим меньше: пятьдесят восемь часов. Карта показывает, что как раз в том районе проходит трасса лайнера „Москва-Кассиопея“.
      …О «Москве-Кассиопее» Велька слышал. Маршрут корабля продумывался так, чтобы показать туристам все красоты Лувра. По цене билета… Скажем так: слетать на Землю немного дешевле.
      «Может, рванем? – предложил кресильон с надеждой. – Представляешь: отличница, мастер спорта по художественной гимнастике сидит в шезлонге с биноклем. Мечтает увидеть стаю корсарок или морского зубра. А тут мы! „Человек за бортом“, шлюпки, спасательные круги… Пока выяснится, что у вас родственные души. Ну, а дальше…»
      – Заткнись. – Велька не заметил, как заговорил вслух. – Дура какая-то с килограммовым чупа-чупсом!
      И покраснел. Причиной тому была мысль… даже не мысль, а так – ее и кресильону не уловить, – будто выбрав этот путь, он предаст Таю.
      Далась она ему… Задавака рыжая.
      «Значит, остается третий прогноз, – философски заметил кресильон. – Время исполнения – шесть часов. Готов ли ты погубить вселенную?»
      «Жми давай. – Велька отвечал нарочно грубо, пряча страх. – У тебя микросхемы закоротило, вот и все».
      «Это вряд ли. Но как скажешь».
      Кресло ожило и, набирая скорость, поплыло в глубь океана. Туда, где на горизонте горела безумная звезда.

      Шесть часов пути по океану вконец измотали мальчишку. Путеводная звезда, так манившая его, оказалась старинным маяком. О маяке Велька когда-то читал, но ничего конкретного. Так, легенда из времен освоения Лувра, времен, когда о паутицах никто слыхом не слыхивал, а Шатон только-только собирались строить.
      Бросив кресло в приливной зоне и вытащив кресильон, мальчишка заковылял на пляж. Что там маяк, что приключения! Сил хватило лишь на то, чтобы завернуться в одеяло и уснуть.
      Проснулся он от того, что кто-то нюхал его пятку. Спросонья дернув ногой, Велька сел, чтобы тут же подскочить с воплем ужаса. Из-под одеяла с яростным стрекотом вылетел красно-черный шар.
      Крабик-мизантроп.
      Мальчишка схватился за пистолет. После третьего выстрела по берегу закувыркались обломки панциря. Сам крабик немного подумал и осел перезрелым мухомором.
      – Вот дрянь какая… Чуть не описался.
      Велька попытался встать. Щиколотку рвануло болью. Ощущение, будто за ночь на пятке выросли зубы, и все почему-то больные. Осторожно повернув ногу, мальчишка уселся в позе спартанского мальчика, вытаскивающего занозу.
      Ой, мамочки! Подошву на кроссовке во время катапультирования сорвало с ноги. Чуть левее – отрубило бы ногу на фиг. Повезло, ничего не скажешь… За ночь ушибленное место распухло и расцвело всеми цветами радуги.
      Хуже другое. Синяк пересекала сеть тонких надрезов. Из них торчали едва заметные ниточки паутины. С каждым мигом жар опухоли таял, сменяясь онемением.
      «Что это?» – удивился кресильон.
      – Это?.. Это меня крабы окольцевали. – Велька облизнул пересохшие губы.
      Только сейчас до него дошло, что вокруг пустыня. Океан на сотни километров – кто знает, куда неслась «Вьюга», путая следы? Передатчика нет, маяк заброшен…
      «Спокойно! Без психежа! – Велька и сам не понял, чья это была мысль – его или кресильона. – Рассказывай по порядку. Ну?»
      Значит, все-таки кресильон. Ну и хорошо. Когда один, и не захочешь – запаникуешь, а вместе все веселее.
      «Это крабики-мизантропы, местная фауна. Поодиночке они неопасны. Но иногда что-то на них находит, и они объединяются в охотничьи колонии. Тот, которого мы встретили, разведчик. Скоро появятся и другие».
      «А паутина?»
      «Это слюна. Яд. Они так жертву обездвиживают, чтобы не трепыхалась. – (Велька попытался встать, но нога онемела, словно пенопластовая коробка.) – В общем, отсюда надо убираться. Скоро появятся бойцы».
      Рассказывая все это, Велька не переставая действовал. Достал из НЗ универсальный нож, отхватил кусок одеяла. В прошлом году капитан Свяга гонял берсалъеров как проклятых. Каждый месяц – тренинги выживания. Каждые полгода – маршбросок через перевал. Правда, выживание на Креси отличается от Луврского – примерно как горы отличаются от океана.
      Перевязав разодранную стопу; Велька заковылял к трупику. Нож он так из руки не выпустил.
      «А это зачем?» – поинтересовался кресильон.
      «Надо отправить разведчика назад. Колония ищет его. Если положить краба на кресло и запустить в океан, может, и удастся отсидеться. Он для них что-то вроде маяка».
      Вот только легко сказать «отправить»… Пока Велька спал, начался отлив. Вода хорошо если по колено. А кресло застряло в мокром песке, да и поди вытащи его – почти полтораста кило!
      Брести обратно? Куда? До маяка топать и топать, да и мизантропы его везде отыщут. Голодные крабы на мясо чуткие. Разнести разведчика в клочья из пистолета? Может, и помогло бы, окажись под рукой плазмоган. Тут ведь жечь надо. Потому что даже Академия наук до сих пор не знает, какой орган у крабиков отвечает за телепатию.
      «Вот только без паники! Безвыходных ситуаций не бывает».
      Точно. Не бывает. Выход как минимум там, где вход… Вот только что делать с ситуацией, которую за ночь выстроили вокруг тебя?
      Велька еще раз попробовал сдвинуть кресло с места. То чуть-чуть качнулось, выбросив из-под турбин облачко мути. Подумав, вновь опустилось на место.
      В океанских волнах наметилась зловещая краснота, словно у барашков пены открылись вампирские глазки. Велька несколько раз вдохнул-выдохнул.
      Слишком быстро…
      Видимо, крабий косяк рыскал где-то неподалеку.
      Что же делать?
      «Крес, где аварийная панель??? Не могли спасательный модуль строить без расчета атаки местной биосферы!»
      «Не могли, но…»
      «Где???»
      «В подлокотнике. Только она завинчена, знаешь ли. Дело в том, что…»
      «Помолчи».
      Горизонт покраснел, словно расчесанный комариный укус. Океан сковало штилем, там где шла стая, волны гасли. Вельке вспомнилось, как в приключенческих книжках моряки лили за борт масло – и утихали штормовые валы.
      Что ж… Бояться потом будем. Мальчишка с остервенением набросился на панель. Отвертки под рукой не оказалось, ногти срывались, но старание – великая вещь. Скоро ножом удалось вывинтить два из четырех винтов. Еще один винт булькнул, зарываясь в песок.
      Шелест крабьих панцирей стал явственнее.
      Поднатужившись, мальчишка вырвал крышку с мясом. Под нею оказалась панель с крохотными кнопочками и датчиком на серебряном проводке.
      Солнечный лучик скользнул по панели, высвечивая тонкие, словно иглой выписанные, буквы: «Супероружие I, II, III, IV».
      То, что нужно!
      Датчик Велька пока отложил. Надпись сообщала, что это УПС, в памяти крутилось что-то знакомое… но как-то сразу расшифровать аббревиатуру не удалось.
      Ну, и бог с ним. Под рукой четыре вида супероружия – было бы с чего нервничать!
      И Велька ткнул в первую кнопку.
      В глубине кресла что-то щелкнуло. Доброжелательный женский голос произнес:
      – Внимание! Активизируется стабилизатор трясины. Результаты тестов: трясина не обнаружена. Вероятный тип среды: океан. Время стабилизации – четыре целых восемьдесят три сотых на десять в шестой лет.
      Почти пять миллионов лет? Еще не веря в то, что случилось непоправимое, мальчишка лихорадочно нажал остальные кнопки.
      – …включен режим «Мухобойка». Время защиты от моспиров, гнусоборотней, шершней ле Фама и драководов – восемь часов четыре минуты. Радиус действия – четыре метра. Внимание! Жалящая фауна не обнаружена.
      – …включен режим «Гаммельнский дудочник». Миграция леммингов-убийц, леммингов-расчленителей и леммингов-маньяков начнется через семь минут. Сдерживайте атакующих тварей личным оружием, пока не услышите сигнал…
      – …включен режим «Гербарий». Внимание! Удовлетворительной защиты от росянки божьей, носферыньи и стимфальской сосны не существует…
      Пляж словно накрыло движущейся сеткой. Под воздействием «Гаммельнского дудочника» грызуны острова бежали топиться в океане.
      «Я же пытался тебя предупредить, – устало отметил кресильон. – „Вьюга“ создавалась под Чакотку-3. А это тундра, не океан. Там другие опасности».
      – Хорошо. Что такое УПС?
      «Устройство последнего шанса. Автоматически определяет опасность и действует соответственно».
      – Тоже для тундры?
      «Нет. Оно универсально для всех планет. Брось датчик в воду».
      Серебристый цилиндрик без всплеска ушел на дно. Велька напряженно ждал. Наконец автоматика проснулась, и все тот же доброжелательный голос сообщил:
      – Дорогой разведчик! Система «Ослябисофт последний шанс» приветствует вас. Вы окружены чудовищами? Под ногами ломаются тектонические плиты? Туземцы целятся в вас из духовых трубочек с отравленными иглами? Расширение «Ослябисофт последний шанс» до «Ослябисофт скучная жизнь» решит эти и многие другие проблемы…
      С каменным лицом Велька слушал рекламный текст. Наконец на панели зажегся зеленый огонек.
      – Система выполнила анализ окружающей среды и выработала наилучшую стратегию действий. Пожалуйста, положите диски с полученными в результате разведки данными в сейф и запустите консервацию модуля. Помните: собранная вами информация откроет путь новым звездопроходцам…»
      С металлическим лязгом открылась пасть сейфа.
      – Что она говорит?
      «Хана, говорит. Сожрут тебя. А чтобы данные разведки не пострадали, их законсервировать надо».
      Красная волна приближалась. Вельке вспомнилось, как он в детстве вывалил за окно макароны с котлетой – есть не хотелось. Кетчуп на подоконнике выглядел точь-в-точь крабья стая. А радиопередатчик в тарелке потом наябедничал, и ему так влетело!
      «Это твои воспоминания перед смертью? – хмыкнул кресильон. – Гос-споди! Ты бы… Ты с девушкой когда-нибудь целовался?»
      «Нет… С Таей… хотел…»
      «Горюшко ты мое. Если выкарабкаешься – обязательно поцелуй. Обещаешь?»
      «Обещаю. Слушай, а может, тебя в сейф спрятать? Тебя найдут, появится новый хозяин…»
      «И думать забудь! Это что же, я тебя брошу?.. Брошу, да?.. За кого ты меня принимаешь?!»
      «Ну, я же как лучше…»
      «Как лучше… Дурак ты. А еще – не веришь никому. И Тайке не верил, и Яри, и мне…»
      Отчего-то от этих слов Велька успокоился. Кресильон же честно предупреждал: плывем навстречу смерти. Не поверил – сам виноват.
      Он поднял голову. Океан сковало гранатовым льдом. Вода приятно холодила тело; боль и онемение в ноге прошли, и Велька понял, что он ужасно проголодался. Последний раз ел вчера на ужине, крысиная подкормка не в счет.
      – …скрасить последнее воспоминание, – бубнило кресло, – исполним для вас старинную рекламную песню «Раскинулся космос широко».
 
Раскинулся космос широко, —
 
      загремело над океаном, —
 
Квазары пылают вдали…
Товарищ, мы в гиперпространство
У Спики с Денебом вошли.
 
      Рукоятка оружия удобно лежала в руке. Велька вытянул руку и дважды нажал на спуск. Краб-торопыга, вырвавшийся почти к самому креслу, разлетелся томатными брызгами.
 
…товарищ, я кнопку не в силах нажать,
Пилот сообщил капитану,
Из дюзы фотон норовит убежать,
В реакторах мало урану.
 
 
Товарищ, в компанию вышли письмо,
Страховку продлить позабыл я.
Оплатят мне слабость, мигрень и озноб,
Иль сгину в тоске и уныньи?
 
      Песня ненадолго прервалась.
      – Простите за беспокойство, – осведомился модуль, – в баках осталось немного топлива. Слить его?
      – Сливай.
      – Это может повредить окружающей среде.
      – А мне по фигу.
      – Вы проявляете постыдное невежество в вопросах экологии. Имейте в виду: запрос в «Гринпис» я уже отправил. Для подтверждения согласия сорвите пломбу с двигателя.
      Вода плескалась под самым горлом. Застрелив передовых бойцов крабьего войска, мальчишка нырнул. Под водой красная волна казалась черной. Лапы и клешни колыхались растрепанной овчиной.
 
Запрос гиперсвязью отправился в путь,
Юристы подключатся скоро.
Пилот же на койку прилег отдохнуть,
Сыграть в солитер и минера.
 
      В воде песня звучала искаженно. От вибрации болели уши, зато крабья волна замедлила ход. Видать, клешнястым тоже не нравилось…
      «Не вздумай стрелять под водой! – предупредил кресильон. – С тебя станется».
      Угу. Совсем за идиота держит… Пальцы сорвали пломбу, и топливо расплылось беловатым облачком. Велька пружиной выскочил из-под воды.
      Меловые облака расплылись вокруг кресла. Из лекций Велька помнил, что для человека топливо безвредно. Пить нельзя – пронесет, но умываться им можно. А вот крабам никто ничего не обещал.
      Засунув пистолет за пазуху, мальчишка полупоплыл-полупобежал к берегу. Лишь один раз не выдержал и обернулся.
      Кетчуповые разводы на волнах побелели. Хлебнув отравы, крабы всплывали кверху брюхом. За спиной сверкала полоса чистой воды.
      – Ур-р-ра! – заорал мальчишка.
      «Не спеши радоваться. Тебя обходят с флангов».
      «Прорвемся. Главное – к маяку выбраться».
 
Старушка по счету получит сполна, —
 
      неслось в спину, —
 
Несчастна сыновнею смертью.
Запомните, братцы: страховка важна,
С юристом все пункты проверьте.
 
      …Выбравшись на берег, мальчишка заковылял к башне маяка. Красная стая перевалила через отравленное пятно и рвалась на берег. Вельку спасал лишь крабий коллективизм. Отрываться от толпы рисковали лишь разведчики, а их было не так много.
      До бетонных ворот оставались считаные метры. Онемение прошло, и Велька перешел на бег, заранее прикидывая, где будет прятаться. Выходило, что, если задвинуть ворота, а самому рвануть на третий этаж и забаррикадироваться, вполне можно отсидеться.
      Крабы все-таки. Не спецназ.
      Когда он подбежал к бетонной арке входа, та заполнилась радужным сиянием.
      – Что это? – крикнул Велька, задыхаясь.
      «Тебе везет, парень… – вздохнул кресильон. – Силовое поле».
      Ну как же так? После всего, что пришлось пережить! Это нечестно!
      Велька безнадежно оглянулся и на всякий случай толкнулся в радужную круговерть. Его деликатно выперло обратно.
      – Впустите! – закричал он. – Не имеете права!.. Я… я… человек в опасности!
      «Вель, не надо, – взмолился кресильон. – Пойдем вдоль стены, пролом поищем… Кто знает, что с той стороны? Поле же! Силовое, не пшеничное».
      «Ничего. Плевать мне на их поле!»
      Велька вытащил идентификационный жетон:
      – Я – гражданин Лувра! У меня право на труд, между прочим! И на отдых!
      Динамик щелкнул и сообщил бесполым голосом:
      – Поле закрыто бихевиористским замком. Вы желаете пройти его?
      Если бы Велька немного подумал, он, конечно, отправился бы искать другой вход. За силовым полем находилось что-то важное. Такое, что лучше не соваться.
      Военная база или секретная фабрика.
      Когда цена велика, безопасность замков становится относительной. Можно подделать отпечатки пальцев, радужку глаза и даже геном. Можно подсмотреть пароль, купить или украсть ключ.
      Но есть кое-что понадежнее.
      Человеческое мышление, например.
      На этом принципе и работает бихевиористсткий замок. Он задает несколько вопросов, иногда глупых, иногда детских или бессмысленных – неважно. Ответы его не интересуют. Правильного ответа вообще может не существовать. Замок интересует, какотвечают, а не что.
      За спиною послышалось знакомое похрустывание. Разрыв между Велькой и крабами сократился до угрожающей величины.
      – Да. Я желаю пройти.
      Что-то шмякнуло в спину, и Велька заорал. Жесткие лапы царапнули ухо. Челюсти вцепились в плечо.
      – Не двигайтесь!
      Одна из арочных колонн открылась. Послышался треск, и макушку ощутимо припекло. Запахло паленым волосом. Велька едва удержался от того, чтобы схватиться за голову.
      За плечом что-то лопнуло, и спину обдало густым и горячим. Однажды Велька засунул яйцо в микроволновку – такой же звук был. Да и соскребать со стенок пришлось порядочно.
      Звук лопающегося хитина повторился снова и снова. Кто-то запищал, приборматывая, как ребенок. Велька стоял ни жив ни мертв.
      – Теперь можете смотреть.
      А посмотреть было на что. Крабы валялись грудами, на треснувших красно-черных панцирях розовели свежие язвы. Пахло… пахло вареными крабами. Под ногами дергался в агонии разведчик. Культи отрезанных лапок розовели гвоздиками печеного мяса.
      – Я задаю вопрос, – буднично сообщил замок, – вы отвечаете. Время ограничено: об этом заботятся ваши преследователи. Ничего личного, но меня вы интересуете лишь в миг идентификации.
      – Хорошо. Я… согласен.
      – Тогда вопрос первый. Что это: оранжевое на одной ноге?
      Велька задумался. Нашествие крабов замедлилось: потеряв разведчиков, стая решила не рисковать. На гребне холма кипела и ворочалась грязно-красная каша. Полуденное солнце обливало панцири масляными бликами.
      «Долго на суше они не протянут, – решил Велька. – Повысохнут. Надо тянуть время».
      «Лучше не тяни, – с сомнением протянул кресильон. – Эти замки такие психо… в общем, работают на нечетной логике».
      «Крес, ну хоть ты мне помоги!»
      «Я бы с радостью… Но замок наверняка отсеивает всех, кто обладает машинным мышлением. Я знаю тысячи вариантов ответа, но они тебе не годятся, понимаешь?»
      Велька понимал. Ужасно обидно, когда кто-то оказывается прав и этот кто-то не ты.
      Что ж, придется поднапрячься.
      Итак, что это: оранжевое на одной ноге? Гриб? Стол? Монитор? Вариантов много. Тысячи не тысячи, но пару десятков, если хорошо посидеть, можно придумать.
      Оранжевый одноног, например.
      Генетически модифицированный апельсин.
      А если зайти с другой стороны? От кого замок должен защищать то, что прячется на маяке?
      От посторонних?
      Вряд ли. Какие к черту посторонние на заброшенном острове!
      От местной фауны?.. Велька поднял голову. Крабья каша уже перевалила через склон холма и медленно текла в сторону дороге. Движения мизантропов наполняла неуверенность. Так слепой водитель ощупывает лицо гибэдэдэшника, готовящегося выписать штраф за превышение. Нет. Крабов проще перестрелять, чем договориться.
      Значит, остаются жители других доминионов. Лувр – планета пограничная, и враг номер один – асуры. Первый вопрос конечно же построен так, чтобы отсеять асуров. А остальные (в том, что будут и остальные, Велька не сомневался) выявят прочую нелюдь. И – кресильон прав – роботов тоже.
      Хорошо. Что может вызвать затруднение у асура? Смутить, сбить с толку, вызвать расстройство? Чем асуры дорожат больше всего?
      Числом крови.
      Личным совершенством.
      Велькин взгляд остановился на выпотрошенном крабике. Хорошо его прижарило… Две клешни из четырех – напрочь; он теперь, как Майя, двурукий болван.
      Двурукая Майя… Майя, потерявшая совершенство.
      Следом за Майей память услужливо подсунула образ пиратского капитана. Как его? Гамаи Васко Дей?
      Калека на костыле. Несовершенный…
      – Эй, послушайте! – вскочил Велька. – Ответ – одноногий асур, да?
      – Интересный вариант. – Объектив зажужжал, выдвигаясь из колонны. – Если честно, я думал о сломанном штативе фотоаппарата. Но ответ принимается.
      На дороге возникли горбатые фигуры. Размерами побольше, чем разведчики, – Вельке по грудь, а то и выше. Одного украшало ожерелье из связанных хвостами дохлых мурен, второй – весь в шрамах, с клешнями разного размера – тащил сеть из водорослей.
      – Следующий вопрос: оранжевое на двух ногах? Время пошло.
      – Эй! А крабы? Они уже близко!
      – Вам пока что никто не угрожает. Ответите, разберусь с ними.
      Велька посмотрел на заряд пистолета. Осталось больше половины, но возьмет ли пуля не разведчика, а бойца стаи?
      «Не о том думаешь, – одернул кресильон. – Если попрет толпа, оружие тебе не поможет».
      И то верно…
      Оранжевое на двух ногах… Ну почему, почему замок это спросил?!
      Этот вопрос тоже для асуров, догадался Велька. Те, кто прошел предыдущий тест, ляпнут не задумываясь: асур на двух ногах. И попадут в ловушку. Потому что ответ совсем другой.
      Вот только надо выждать, пока крабьи войска подойдут ближе. Иначе на третий вопрос времени совсем не окажется.
      Что-то свистнуло. Костяное лезвие чиркнуло Вельку по рукаву; из прорехи выглянула белая ткань рубашки. Мальчишка прыгнул в сторону, и тут на камни обрушился град игл.
      Крабам не было нужды подходить ближе. Тот, что в ожерелье, встал на дыбы. Утыканный иглами совсем не крабий хвост закачался над панцирем.
      – Эй, просыпайся! – закричал Велька. – Ты, железка! Меня же убьют!
      Замок не отреагировал. Кадет бросился за каменную вазу; место, где он стоял, обдало шквалом игл. Заготовленный ответ вылетел у Вельки из головы.
      «Парень, держись! Форсаж, турбонаддув – что угодно, не давай им подойти!»
      «Что я хотел ответить???»
      «Не знаю!»
      Боец-мизантроп – тот, что с сетью, – засеменил по дорожке. Велька стал на одно колено и вскинул «Скопу».
      – Получай, тварюга!
      От выстрела крабья нога подломилась. Краб закружился по дорожке, припадая на обрубок лапы, а когда приблизился его товарищ в ожерелье из мурен, с досады отхватил ногу и ему тоже.
      – Вспомнил! – закричал Велька. – Эй, замок! Два одноногих асура, да?!
      – Ответ принят.
      Из колонн выдвинулись стволы митральез. Жахнуло пламенем, и на месте хромых бойцов вскипели жирные плевки пепла. Замок сместил линию огня и разметал наступающие крабьи порядки. Заодно всадил несколько ракет в гребень холма. Пески заволокло ядовито-зеленым дымом.
      – Имейте в виду, – сообщил замок, – времени все меньше. Крабья колония вошла в раж. Вы стали для нее вызовом.
      – Я знаю. – Вельку била нервная дрожь. Так бывает, когда рвешься к футбольным воротам – один против всех, и с трибун все на тебя смотрят. – Следующий вопрос, пожалуйста!
      – Следующий вопрос, – согласился робот. – Оранжевое на трех ногах?
      Из океана поднималось нечто невообразимое. Медузообразные мешки чудовищных размеров, опутанные щупальцами туши с женскими лицами, дракончики с крохотными крыльями.
      – И это все у нас водится… – Велька сглотнул. – А я ночь в кресле плыл. Блин!
      «Пограничный мир с нарушенной биосферой, – философски отозвался кресильон. – Вы хорошо, если процентов пять площади планеты освоили».
      Третий вопрос, интуитивно чуял Велька, направлен против кинкаров. И, возможно, еще кого-то. Кинкары не любят менять тактики. Ответ: «три одноногих асура» их вполне бы устроил.
      Значит, надо придумать что-нибудь неожиданное.
      «Крес, – позвал Велька, – придумай что-нибудь неодушевленное с тремя ногами. – И уточнил: – Чтоб оранжевое было».
      «Легко. Универсальный многоцелевой истребитель „Татари Гами МСВ2Х-45В“.
      Тень летающей твари наползла на мальчишку. Велька заметался, пытаясь сообразить, куда бежать. И откуда такое страхолюдство в мирной, ласковой крабьей стае?
      Щупальца монстра истекали дымящейся слизью. Там, где она падала на землю, камни плавились.
      – Я отвечаю! – крикнул Велька. – Это какой-нибудь космический корабль.
      – Очень сожалею, но…
      – …с тремя посадочными опорами.
      – Да, но…
      – Облитый оранжевой краской.
      – Ответ принят. Лягте, пожалуйста, и закройте голову руками.
      – Что?
      – Вспышка справа, человек.
      Военные рефлексы умирают последними. Велька бросился на землю, всем телом ощущая, как вибрируют плиты. Воздух заполнило томительное «умммммм», от которого хотелось бежать и прятаться где угодно, хоть в чужом доминионе.
      Белое сияние пронизало Велькино тело.
      В последний миг силовое поле сдвинулось и накрыло мальчишку, защищая от лучевого удара.
      – Все. Можете встать.
      Летающая тварь исчезла. Пейзаж изменился до неузнаваемости: холм, через который пыталась перевалить крабья стая, исчез, песок покрывали стеклянистые цветные потеки.
      Велька посмотрел в сторону воды и онемел.
      Такого просто не могло существовать.
      – Послушайте… – неуверенно начал он. – А вот то, что там всплывает сейчас… вы… тоже можете?.. Того…
      – Можем. Мы все можем. Выслушайте последний вопрос.
      Последний. Велька приободрился. Как бы то ни было, скоро мучения закончатся. Оранжевое на четырех ногах он как-нибудь объяснит.
      – Что такое, – после паузы объявил замок, – оранжевое на бесконечном числе не-ног?
      Велька еще раз оглянулся на океан. «Это» уже наполовину выбралось на берег. Вода стекала с него ручьями и, не долетая до песка, вспухала облачками пара.
      – Скажите, – уточнил мальчишка, – вы точно его победите?
      – Вы думайте, думайте. Остальное моя забота.
      Вельке показалось, что замок стал относиться к нему чуть иначе. Доброжелательнее, что ли? Нет, это понятно… Перед лицом того ужаса, что вылезал на берег, вся мыслящая материя должна объединиться.
      Итак, оранжевое на бесконечном числе не-ног…
      Зачем требовались предыдущие вопросы? Отсеять асуров, кинкаров, роботов. Остались дивы и прэта. Но дивы не покидают Дивиан, значит, выбора практически нет.
      И вот тут возникает проблема. Прэта мудрее представителей других рас. Замок создан на основе их технологии. Для прэта нет ничего проще, чем подделать тело или психологию другой расы.
      Что же тогда?
      Замок ведь должен как-то их определить. Отсеять последним вопросом…
      Что может придумать человек такое, чего не может прэта? При чем здесь бесконечное число не-ног, ложных ног?
      Ложноножек?
      Или…
      «Ты думаешь, что обладаешь монополией на разум, позвоночное?» – протек в сознание чужой голос.
      Велька вздрогнул от неожиданности.
      Хорошие заявочки!
      «Крес, это ты?» – жалобно позвал он.
      «Это мы, – голос вибрировал в костях, не давая сосредоточиться, – то, что ты называешь стаей. Мы – сверхразум, носители новой культуры. Пришло наше время!»
      «Вель, не отвлекайся, – приказал кресильон. – Я с ними поговорю».
      «Поговоришь? И что ты можешь мне сказать? Ментальный калека, кремнийорганическое убожество!»
      «От недохордового слышу! Жертва реторты, эволюционный детский сад. Первый лауреат на премию Дарвина».
      Голоса утихли. Спорщики перешли на недоступные мальчишке уровни восприятия, где и продолжили беседу. В Велькиной голове установилась непривычная тишина. Чужие мысли исчезли, а своих еще не появилось.
      И в этом сиянии пустоты родился ответ.
      – Эй, послушайте! Это Оранжевый прэта, да? Великий бог расы? У него может быть сколько угодно ложноножек, но ни одной ноги! И прэта запрещено произносить его имя вслух.
      – Ответ засчитан. Подождите, я открою ворота.
      – А с этим что?..
      Велька подбородком указал на «суперразум». Тот уже выбрался на берег и нависал над маяком, закрывая полнеба.
      – Сейчас все уладим. Проходите.
      Меж бетонных столбиков ворот проскочила фиолетовая дуга. Замок несколько секунд что-то транслировал чудовищу, после чего оно повернулось и бросилось обратно в воду.
      – Вот видите, все обошлось. Больше он нас не потревожит.
      Велька на секунду задержался в створе арки:
      – Скажите, – попросил он, – а что вы с ним сделали?
      – Извинился за ненужную агрессию. Все же не бессмысленного зверя обидел – суперразум.
      – Отчего тогда он ушел?
      – Он спросил у меня, каково это – быть разумным… И я рассказал. Об инквизиции, войнах, насилии. Знаете, я иногда жалею о временах, когда был всего лишь куском кремния. И похоже, мы с ним поняли друг друга.

      Дворик маяка встретил Вельку покоем и тишиной. Блестящие листья магнолий, усыпанные мокрыми лепестками, розовые колокольчики вейгел, белые, похожие на рисовые колобки соцветия дейций.
      На бетонных плитах белели редкие лепестки. Выложенный цветной мозаикой фонтанчик трудолюбиво журчал, взбивая пену. Чисто. Значит, люди на маяке живут хорошо. Когда жрать нечего, и за метлу браться как-то не хочется.
      Велька прошел по дорожке к основному зданию. У стены поблескивал зеленоватым металлом полуразобранный шаттл. С ним возился коренастый мужчина в штанах цвета хаки и футболке с надписью «Cannibal corpse». На глазах любителя классической музыки чернела повязка.
      «Смотри-ка, – удивился кресильон, – „Канзас трейлер“ на ощупь собирает. Проспорил, что ли?»
      От удивления Велька забыл о голоде и раненой ноге. Тайны, секреты, загадки… Вот она, настоящая жизнь! Осторожно, чтобы не услышал мужчина в хаки, он подкрался ближе.
      Повязка коренастому (про себя Велька окрестил его «классиком») здорово мешала. «Классик» пыхтел, сопел, ругался на пилотском пиджине. Автопогрузчик, ставивший на «Канзас трейлер» реактор, один раз чуть не проехал ему по ногам. Велька удивился. Машина, конечно, умная, давить не станет… но зачем судьбу зря испытывать?
      «А вот еще, – сообщил кресильон, – не знаю, правда, говорить, не говорить…»
      «Давай, не мямли».
      «У него в сборке – лишняя деталь. Видишь навигационный блок? А… ты не разглядишь отсюда… В общем, поверь мне».
      «Может, запасная?»
      «Какое там! Он ее все время пытается куда-то пристроить».
      Велька наморщил лоб. «Классик» действительно топтался около одной железки. И лоб тер, и кинкару мать поминал, и вообще…
      Очень странно.
      «Я у него спрошу. Если что, будь наготове», – сообщил Велька кресильону.
      «Может, не надо? Он явно псих».
      «Если и псих, то тихий. Ладно, не гунди, договоримся. Замок с крабами же договорился».
      И Велька покинул свое укрытие. Не успел он отползти и на шаг, как в скулу ему уткнулся ствол пистолета.
      Вторая ладонь зажала ему рот.
      – Тс-с-с! – прошептал девчоночий голос. – Лазутчик, значит? Вот и хорошо.
      Велька отчаянно скосил глаза и замычал.
      – Дурачок! Не надо тебе неприятностей. Пойдем-ка.
      «Пойдем» – было сказано излишне мягко. Незнакомка бесцеремонно взвалила мальчишку на бедро и утащила на веранду, демонстрируя отличную технику конвоирования. Лишь там отпустила, дав прийти в себя.
      – Ну? Живой, диверсант? Лежать!
      Велька без разговоров бросился на пол. Доски веранды приятно пахли сосной. И зачем сюда было тащить? Как будто во дворе не мог нормально полежать!
      – Кто тебя послал? – требовательно спросила незнакомка.
      – Меня?..
      – Наноботом не прикидывайся! Откуда ты? «Джонс легаси», «Внуки Ларисы Крофт»?
      – С «Москвы-Кассиопеи», – не задумываясь, ответил Велька. – Последний выживший в крушении.
      – С «Мо»… Как??? Что??? Она уто… нула?..
      Что-то грохнуло у самого Велькиного носа. Мальчишка зажмурился, а когда открыл глаза, увидел на досках пистолет. Не «Скопу», конечно, поновее – «Ястреб-11».
      На руку упала горячая капля.
      И еще одна.
      – Эй, ты чего?! – Велька ошарашенно вскочил. – Чего ревешь-то?!
      – «Мо»… – Девушка – даже скорее девчонка – всхлипнула и заревела, размазывая слезы по щекам: – «Мо-осква» утону-ула! У меня там сестре-онка плыла!
      Мимолетный образ гимнастки с биноклем и чупа-чупсом промелькнул перед Велькой и рассеялся, как дым от жженой тянучки.
      – Ты что, сумасшедшая? Эй! Прекрати немедленно! Слышь?.. Цела твоя «Кассиопея»! Это у нас шаттл в воду упал! Почти. Мы специально отвернули, чтобы корабль не грохнуть.
      – Правда? – Лицо девчонки осветилось надеждой.
      – Ну… Честное доминионо-геройское.
      «Доминионо-геройское» – слово особое. Кто его нарушит, гадом будет в пяти рождениях. Но ведь Велька почти не соврал. «Вьюгу» сбили? Сбили. Он в крушение попал? Попал. Ну, и остальное тоже где-то примерно правда. Если бы Майю несло на корабль, она бы отвернула. Не дура же она, хоть и титанка.
      Девушка вздохнула с облегчением:
      – Ну, слава богу! Как ты меня напугал… Давай знакомиться. Василиса, – протянула она ладонь.
      – Велька, – буркнул мальчишка, пожимая руку. Ему было стыдно, что его застали врасплох. Да и кто?
      Девчонка!
      – Очень приятно, – отозвалась Василиса. И добавила быстро: – Не вздумай только Васей звать. Сразу в глаз, понял?.. Элли можешь.
      – Ладно. А почему Элли?
      – В глаз! Понял?
      …На вид Элли было лет восемнадцать. Ростом она не удалась – Велька рассчитывал вырасти повыше. Лицо ведьмовское, хоть и заплаканное, брови вразлет. Красивая девчонка, только нос картошкой. И волосы светлые, как у Майи. В свои пятнадцать Велька еще не научился отличать крашеных блондинок от настоящих, но раз блондинка, на всякий случай решил он, значит, крашеная.
      Носила Элли потрепанные вельветовые брюки, серебряные босолапки и белую майку с вырезом. Когда она нагнулась за пистолетом, Велька не удержался, заглянул ей в вырез.
      Девчонка ответила презрительным взглядом. Велька смутился.
      – Я так… споткнулся, – пробормотал он.
      – Пойдем, шпион, – поджала губы Василиса, – поможешь картошку чистить. Там и поговорим.
      – Я не шпион, – насупился тот в ответ.
      – Оч. хорошо. Что с ногой?
      – Я же говорю: крушение.
      Она осторожно потрогала Велькин синяк и вздохнула:
      – Да-а… Только пацаны так могут. Пойдем, шпион, холодилкой помажу.
      – Я не шпион!
 
      Скоро Велька сидел на камбузе маяка, жуя бутерброд с сыром и рассказывая о «крушении». Раненая нога лежала на коленях у Элли. Девушка щедро намазывала синяк холодилкой, вполуха слушая мальчишечье вранье. Пытку Велька переносил стоически, лишь сопел, когда Элли, увлекшись, слишком дергала щиколотку.
      – Ну вот, шпион, готово.
      Затянутая в голубоватую медпленку нога напоминала подарок хирургу на день рождения. От благодарных пациентов.
      – А бантик зачем? – настороженно поинтересовался Велька.
      – Для эстетики.
      Элли задумчиво посмотрела на мальчишку, словно что-то прикидывая.
      – Да, – вздохнула она, – жалко, что ты шпион, а не повар…
      – В смысле?
      – В прямом. Дело в том, – она выдержала паузу, – что доминион в опасности. Чу? – И округлила глаза для убедительности.
      – Да ну тебя! Что случилось?..
      – Вот это все, – она обвела рукой камбуз, – секретная археологическая база. Вкачиваешь? Я здесь вроде лаборантки. Раньше готовила Лизеха… ну, близняшка моя. А вчера она сбежала. На «Москву-Кассиопею».
      – Зачем сбежала-то?
      – Влюбилась. Ой, ну там история была! Оч. гламурная. Я всю ночь подушку сопливила, как узнала. Погоди, я тебе почитаю…
      На готовочном столе камбуза возвышались монбланчики мусора: гравискалки, флакончики спрей-перца, старые записные книжки. Элли храбро разворошила его, вытащив тетрадь с розовым единорогом на обложке.
      – Это я у сестренки экснула. Дневник. На тебе пока ножик, чисти картошку.
      Картошки оказалось немного, всего полведра. Пока Велька чистил, Элли уселась на стол и раскрыла тетрадь:
      – Так… «15 апреля. Дорогой дневник, прикинь? Стою на башне (такая вся Дюймовочка: бриджи в облипочку, футболка вся „порхающая“ с бабочкой, два забавных хвоста на голове), а мимо – лайнер. И мальчик с биноклем на палубе. Неужели это – любовь?»
      Девушка перелистала несколько страниц:
      – Так… ну это мы пропустим. А вот: «18 апреля. Получилось!!! Сестренка, чмоки, чмоки, чмоки! Ты супер! Ты ЛУЧШАЯ!!!» – Элли запунцовелась.: – Это я SOS дала по всем радиочастотам. А вот: «Лайнер пристал к острову… мамочки, мамочки, мамочки!.. Он так и не появился. Его от меня прячут?.. Или я не привлекаю его как женщина?» Счастливая…
      Велька посмотрел на потолок. Он не знал, плакать ему или смеяться. Элли увлеклась не на шутку:
      – «24 апреля. Я выяснила, что А. (его зовут А. М. – так романтично!) – пустой, ограниченный человек. Он совершенно не интересуется антаресианской культурой и творчеством Митчелл. Наши чувства были всего лишь физиологией». А вот дальше… Тебе скучно? – спохватилась она.
      – Да, нет, – покривил душой Велька. – А чем кончилось-то?
      – Говорю: сбежала Лизек. Я теперь за двоих, прикинь? И на кухне и везде.
      – А готовить умеешь?
      – Не-а.
      – Ясно.
      Велька задумался. Археологи, значит… До Шатона – лететь и лететь. А Майя как раз разведывала Скалища – не случайно ведь! Что она за сюрприз приготовила?
      – Слушай, – начал он нетерпеливо, – Элли, ты можешь помочь? Тут хорошие ребята в опасности. А мне на Остров надо.
      Элли посмотрела с интересом:
      – Угу. Отсюда так просто не выберешься… Тебе утюг стянуть надо.
      – Что?
      – Ну, шаттл, утюг… У нас их два: один Лизка увела, другим Мартин забавляется.
      – Этот в повязке? – вспомнил Велька.
      – Ага. – Элли задумалась. – Ладно. Давай так: ты нас с Лизехой выручаешь, а я тебя на Островиловку переправляю. Идет?
      – Идет. Спасибо тебе!

      Тая осторожно вытянула ноги. Икры пронзили сотни болючих серебристых иголочек. В голове плескалась муть, при каждом движении затылок словно придавливало толкушкой для пюре.
      Ой, как по-дурацки получилось… А нос-то задирала! «Мальчишки – дураки, все за них делать приходится». Вот и довыделывалась…
      Она осторожно приоткрыла один глаз.
      Ночная тьма таяла над головой, чуть-чуть не доходя до земли. Свет фонаря бросал на булыжную мостовую синюшные отблески. Отчего-то Тае вспоминалась синяя лампа, которой ей когда-то лечили простуженные уши. Меж безоконными домами поблескивали два стальных ручейка. Когда-то, вспомнила Тая, их называли «трамвайными рельсами».
      Как она здесь очутилась? Тело словно мешок с гвоздями, руки не слушаются…
      Тая повертела головой.
      Хорошенькое дело!
      Она лежала на скамейке. Кто-то заботливый завернул ее в одеяло, перехватив несколькими витками стальной проволоки. Простенько и безотказно. Нет она могла бы даже выбраться, не ной так мышцы… Затянуто плохонько, даже не на троечку – на два с плюсом.
      Но кто же мог так постараться?
      Тая попробовала вспомнить, что с ней произошло после того, как ее спас незнакомец. Кажется, они бежали к порталу, а там… Начиная с портала, воспоминания накрывало саднящее пятно. Словно ладонью по свежей акварели.
      Вроде бы она потеряла сознание. А похожий на итальянца нес ее, спасая от бешеной асури. Еще припоминались резкий запах нашатыря, горячий кофе и звон в ушах.
      И все.
      Елки-палки! Что же делать?
      «Главное – не паниковать, – сердито приказала она себе. – Выберусь!»
      Вдали прозвенел звонок. Из-за домов выползала черная коробка трамвая, гоня перед собой по рельсам огоньки-зигзаги. Окна трамвая словно затянуло черным бархатом – все, кроме переднего, того, что отделяло кабину вагоновожатого от улицы.
      Тая с удивлением вгляделась в него. Глупость какая-то… Так даже старшеклассники не шутят. И даже не страшно как-то, а противно и неловко. Вагон подбрасывало на неровностях пути, и казалось, что удивительный вагоновожатый покачивает головой.
      Девочка закрыла глаза. «Это сон, – шепнул внутренний голос. – Не бывает черных городов и таких вагоновожатых».
      «Да? – спросил другой голос, ехидный и требовательный. – А дакини в подземельях бывают? А порталы? Проволока поверх одеяла?! Вставай немедленно! Будешь лежать – сама станешь как тот вагоновожатый!»
      «Мамочки… – это уже третий (или третья? Голоса-то ее, Тайкины!), – и все это из-за Вельки-обормота!»
      Холодок в затылке рос, заставляя неметь щеки. Тая, наверное, вновь провалилась бы в беспамятство, если бы не острая боль в подбородке. Что-то впилось в кожу, не давая покоя.
      Тая скосилась вниз так, словно хотела сдуть муху с подбородка. Щеку царапала грубо скрученная проволочная петля. Избавиться от нее можно было лишь отогнув или отрезав.
      Отрезав?
      А это мысль!
      Отчаянно изогнувшись, Тая оттолкнулась ногами от спинки. Черный город размазался в кругоцветье огней. От удара перехватило дыхание. Несколько энергичных рывков – и девочка выкатилась в опасную близость к рельсам.
      Теперь времени терять нельзя. Между рельсом и булыжником светилась тонкая щель; после двух неудачных попыток Тая пристроила туда петлю. Трамвай приближался. «Тормозить не будет, – решила Тая. – Интересно: когда по шее колесом – это больно?» А еще в голове крутилось дурацкое «травмай» – среднее между «травмой» и «трамваем».
      Трамвай несся во весь опор. Огненные змейки-гонцы почти коснулись ее, когда девочка ушла в сторону.
      «Петля не на рельсах!» – вспыхнула отчаянная мысль. Трамвайные подножки мелькнули над головой.
      Выгнувшись, Тая рванулась к колесам – словно хотела поцеловать.
      Удар. Металлический щелчок.
      Неодолимая сила швырнула ее на рельсы. Все произошло настолько быстро, что девочка не успела даже испугаться. Так и лежала поперек путей, глядя на черную глыбу удаляющегося трамвая.
      Проехав несколько метров, тот затормозил и распахнул двери, поджидая пассажиров.
      Ну уж нет. На этом пусть дураки ездят!
      Тая уселась на мостовой, поджав ноги. Проволочная спираль с тихим звоном раскручивалась вокруг нее. В груди сделалось легко, так легко, будто прошла многолетняя простуда. Кто ж мог подумать, что дышать – это так приятно?
      Правда, долго разлеживаться опасно. Вдруг вернется тот, кто бросил ее связанной на скамейке? Короткими перебежками Тая ринулась к фонарю. Ноги, до этого стывшие от напряжения, вдруг стали послушными и легкими. Одеяло висело бессмысленной тряпкой. Тае вдруг захотелось, чтобы оно развевалось, словно плащ или пиратский флаг.
      – Эгей! – закричала она, взмахивая одеялом над головой. – «Синко Льягас» наш! Пушки к бою!
      Трамвай постоял немного и двинулся дальше. Бессмысленный и терпеливый катафалк, подумала Тая.
      Ей было хорошо. Боль в голове куда-то исчезла. Уши и лоб горели, но уже нестрашно. Тая прижалась щекой к водопроводной трубе и блаженно затихла.
      – …записывай, Танечка, записывай, – донеслось откуда-то сверху. – Декорация «Трамвай запретного маршрута», инвентарный номер ДэУ пятьдесят три ни к кинкару не годится.
      – Так и писать: «ни к кинкару»? – поинтересовался девичий голос.
      – Так и пиши, – ответил первый. – Звук не отрегулирован, леденящие душу вопли практически не слышны…
      – …а мне нравится.
      – И мне нравится. Без воплей лучше. Но Бат нас что поставил проверять?
      – Комплектность декораций.
      – Именно. Пиши дальше: анимация скелета ужасна.
      Тая посмотрела вверх. Слова доносились из окна, что едва светилось над ее головой. В кустах черной ирги нашлась вызывающе алая табуретка. Приставив ее к стене, Тая заглянула в комнату.
      М-да…
      Скудненько хозяева живут. Пол грязный, лампочка тусклая… У стены неоновыми огнями переливается плазменная решетка тюрьмы. Девушка мультяшного вида на стуле. Матроска, огромные глазищи – Тая сразу опознала в ней кавайку.
      – …анимация, – записала кавайка в блокноте и поинтересовалась: – Север, а что такое анимация?
      – Вид синтетического искусства. Пиши дальше…
      – Нет, погоди! Выходит, у скелета искусство неправильное? Что-то я не понимаю.
      – А тут и понимать нечего. Тоже мне искусство… Пиши дальше: отрегулировать точку остановки трамвая. Промахивается чуть не на полвагона.
      – А мне нравится. Это как… ну, если бы судьба промахнулась. Прислала трамвай смерти, но не тебе.
      – Философствуешь много, Танечка. А нам пугать надо, а не грузить.
      За решеткой зашлепали карты. Узник то ли пасьянс кидал, то ли гадал на дорогу дальнюю, кинкаров интерес – бог знает.
      В глубине комнаты приоткрылась дверь. Ни кавайка, ни узник этого не заметили.
      Танечка надулась:
      – Я же как лучше хочу! Чтобы возвышенно, чтобы поплакать. Вот бы… знаешь, Ир, о чем я мечтаю??? В пьесе сыграть. Чтобы парень и девушка и у них любовь. Только не как у Бата. И чтобы не Лисенок играла, а я – в таком оранжевом платьице с блестюшками. Или нет! В шикарном вечернем коктейле, с меховыми выпушками, все такое летящее…
      Дверь открылась пошире, и Тая увидела своего спасителя. Тот хитренько улыбался: тоже, видимо, подслушивать любил. «Итальянец» бесшумно втек в комнату и спрятался у вешалки.
      – …а парень, – продолжала кавайка, – чтобы не мерзавец с замашками садиста, а…
      Шлепки карт прекратились.
      – Извини, Танечка, – оборвал ее человек в клетке. – Валет людей выпал, к гостям. Нас проверять пришли, а мы болтаем. – И, обернувшись к вешалке, позвал: – Эй, Бат, выходи. Мы почти закончили.
      Кавайка ойкнула и закрыла рот ладонью. «Итальянец» недовольно выбрался из укрытия:
      – Провидец хренов… Мог бы и промолчать.
      – А я трепло, Джиакомо, – с непонятной гордостью объявил узник. – Видишь: семерка кинкаров, дама асуров к ней, пика к бубешке. Мое искусство подсказывает, что ты с важными вещами пришел, не просто так.
      – Простите, а ваше искусство тоже синтетическое? – встряла кавайка. – Как у скелета?
      – Уймись, Танечка. – Джиакомо поджал губы. – Прочти в словаре статью о синтетике и не мешай беседе.
      – Простите, сир. Я читаю, читаю, а оно все не лезет в голову…
      Но директор уже разговаривал с Севером:
      – Ошибся я, Ириней, – сказал он.
      – А что такое?
      – Хреновый из тебя провидец. Твое предсказание едва не загнало меня в гроб.
      – Ты не нашел портал?
      – Нашел! Нашел, хороший мой. Но какой-то ублюдок повар отправил меня на склад с ящиком сыра. Сыра, который пахнул как все грязные носки мира.
      – Могло быть и хуже.
      – Я едва не разбился в вагонетке. Они, знаешь ли, без рельсов не ездят!
      – Джи, я ведь не стоял у тебя за плечом с автоматом. Предсказаниям или верят, или нет. Портал оказался на месте?
      – Более-менее. Но боюсь, скоро он перестанет существовать. Знаешь, что я обнаружил рядом?
      Узник промолчал, продолжая шлепать картами. Бату страшно хотелось поделиться новостью, так что он выпалил, не дожидаясь отклика:
      – Вот! – и вытянул руку к самой решетке.
      Тая подтянулась и легла животом на подоконник. Черные шторы опасно закачались.
      Свет плазменной решетки делал Джиакомо похожим на мертвеца. На ладони его поблескивал крохотный шарик, слепленный из подобия папиросной бумаги с прожилками серебра.
      – Куколка асурского богомола. – Узник мельком глянул на шарик. – В мифах наших… прошу прощения, луврских друзей олицетворяет смерть. Кто-то хочет превратить запорталье в кладбище.
      Тая охнула. Это Майя, больше некому!
      И как, интересно, ей обратно возвращаться?!
      – У портала я наткнулся на клетки с едой. А еще – на меня напала титанида.
      – И ты жив?
      – Север, она боялась повредить богомолам. Только это меня спасло. Меня и… девчонку.
      – Девчонку… – В пальцах узника возникла пятерка людей. – А о чем мы договаривались?
      Ириней сидел в клетке за плазменной решеткой. Но Бату пришлось выждать несколько секунд, чтобы прошел спазм в горле – так он боялся своего узника.
      – Ир, пойми!.. Да, я тебя подвел. Но ты и сам подумай: что я мог?.. Эта фурия на хвосте, богомолы… У них свои игры на Лувре, попомни!..
      – Ты обещал украсть пацана. Так?
      – Не так! Что мне до твоих снов?.. С королем я договорился, что будет новый актер. Или актриса – на потеху кур-венку. Ты же для меня что? – графа в балансе. Ты ведь даже под основные средства не подпадаешь! Так, офисные принадлежности… Если бы не моя доброта, отдал бы прэта как миленького.
      – Простите, – подняла голову Танечка. – А вот тут, – она ткнула пальцем в книгу, – написано: «Синтетическое – то же, что синтетика». И дальше смотрите: «Синтетика – синтетические материалы». Так? А материал я знаю: это собрание документов по какому-нибудь вопросу. Это мне так королевский референт рассказал. И вот я думаю: а скелет и Ириней…
      – Ты встречаешься с королевским референтом? – хором спросили Север и Бат.
      – Ну, да, – захлопала ресницами кавайка. – А еще с поваром, слесарем и министром культуры. Они столько разных слов знают!
      – Та-ак… – Голос директора сделался опасно тихим. – Слова, значит, учим… Культуру осваиваем. Ну как же, мы актрисы, ноблес, значит, оближес… – И взорвался: – Вон отсюда, потаскуха! Мы с тобой еще поговорим!
      Танечка вскочила, опрокинув кресло.
      – Туда! – рявкнул Бат, указывая в окно. – Выберешься, скажешь Марио, пусть тебе работу придумает. Скажешь, я приказал.
      – Хорошо, господин директор… – лепетала кавайка. – Слушаюсь, господин директор…
      Послышался заунывный грохот трамвая. Тае вдруг подумалось, что, если призраки появляются слишком часто, это не очень-то и страшно. Видимо, кавайка думала так же.
      – Эй, подождите! – Она встала на подоконнике, размахивая руками. – Подождите меня!
      Когда трамвай остановился (не доехав добрых двадцати шагов), она бросилась к призраку. Но вагоновожатый ждать не стал. Двери захлопнулись перед самым Танечкиным носом. Переливчато зазвенев, трамвай поехал дальше.
      Да-а… Бывают дни, когда не везет ни в жизни, ни на трамвае. Кавайка сделала бесцельный круг по мостовой, выбрала скамеечку и уселась горевать. Таю она так и не заметила.
      – …Ириней, – слышалось тем временем из окна. – Я ведь знаю твою тайну. Эта клетка тебя держит, хотя и не должна. А все потому, что твое истинное лицо…
      – Хватит! Я пока помогаю тебе. Чего ты еще хочешь?..
      – Одобрения. Ты ведь меня мразью считаешь… Подонком. И правильно считаешь. – Бат уселся перед решеткой на корточки, преданно глядя на узника. – Ну, а сам-то кто?.. Сидишь в звериной клетке, герой доминиона, и трясешься: как бы о тебе правду не узнали. Что у тебя за душой? Кинкарран должен быть разрушен? Люди – жить без страха? Слав-те-гос-споди! Ир, проснись! Люди тебе ничего не должны. А вот ты – напротив. Задолжал порядочно. И мне должок отдашь.
      – Чего ты хочешь, Бат?
      – Совета хочу. – Осторожно, чтобы не коснуться плазменных линий, директор протянул узнику кипу распечаток: – Об этой девчонке. Мы же ее не так просто парню сунем, это не модно. Надо модифицировать. Вот типовые метаморфозисы. Нанобот-пластика, имплантаты. Ты же умный, людей насквозь видишь. Что понравится принцу, скажи? – И добавил торопливо: – Извини, что я накричал тогда, Ир… Очень я к тебе привязался.
      Узник отложил карты в сторону и взялся за распечатки.
      – Где девчонка? – спросил он.
      – Здесь, в декорации. Я ей полкубика гипноргии вколол. Спит как убитая и видит реалистичные сны.
      – Ты обещал мальчишку из моего сна.
      Джиакомо усмехнулся:
      – Чтобы он тебя освободил?
      Вместо ответа узник развернул бумаги и принялся их изучать.
      …Джиакомо с надеждой смотрел на Иринея. Он и сам не понимал, насколько зависим стал от узника, запертого в клетку. Жизнь одного и смерть другого слились воедино.
      Страница, другая. Север перелистал распечатки и отложил в сторону.
      – Мусор, – брезгливо сообщил он. – Отчего вас, людей искусства, так на сортирный юмор тянет?
      – Так ведь… ан масс… требование народа.
      – Можно встроить ей десинхронизатор нервных импульсов. Простенько, но со вкусом. Она сохранит рассудок и память, ее тело останется неизменным, вот только двигаться будет, как кукла. Принцу это понравится. Искалеченная подружка, которой некуда бежать.
      – Так-так… А может, вырастить у нее на лбу… ну, орган?
      – Какой орган? – Ириней с изумлением посмотрел на комедианта.
      Тот стушевался:
      – Я же так… для смеха. Олигархам Малокитайщины нравилось.
      – Джи, я все не пойму, шутишь ты или в самом деле такой.
      – Ладно-ладно. Что ты предлагаешь?
      – Преврати ее в заколдованную птицу над башней. Вынь кости и замени их льдом, чтобы лишь один человек во Вселенной мог согреть ее. Дай ей глаза иного мира. Тайна и сострадание – вот ключ к сердцу принца.
      – Как-то все пафосно это… Романтика-хромантика…
      – Так, а для кого стараемся? Цинизма наш друг-принц сам уж как-нибудь добудет. Возраст такой.
      – Может, просто ампутировать ей руки-ноги? Потом вшить крылья, усики… Один эмир на Хаджаллахе как-то заказал бабочку для гарема. Заплатил щедро… молчу, молчу! Продолжай, Ир.
      – Продолжаю. Принц не должен ее видеть. Гнаться за мечтой – но отставать на шаг. Настигнув – не обладать. Обладая – терять каждый миг. Это придаст его жизни остроту.
      – Остроту… – Джиакомо пожевал губами, словно пробуя слово на вкус. – Хорошо, Север. Сделаю, как скажешь.
      Кто-то дернул Тайку за штанину джинсов. Девчонка чуть не заорала от испуга. Скатившись с табуретки, схватила ее за край и выставила ножками вперед:
      – Не подходи! Стой!
      Кавайка пошла красными пятнами от возмущения:
      – Я не подходи? – Она присела и сжала кулаки. – Да ты кто такая вообще?!
      Тая перевела дух. Вот уж принесла нелегкая!
      – Кто-кто… – Сердце лупасилось в груди, словно кот, запертый в стиральной машине. – Конь в пальто.
      Кавайка нахмурилась:
      – А пальто где?
      – В шкафу висит.
      – Значит, ты конь в шкафу. Так бы и сказала.
      Тая захихикала. Сперва чуть-чуть, а представила сконфуженную морду, выглядывающую из шкафа, и – в полный голос.
      – Кто там? – послышался недовольный голос Бата. – Кто смеется в этой обители мрака и ужаса?
      – Тс-с-с! – Кавайка прижала палец к губам. – Джиакомо рядом. Услышит – в зеркало превратит. Пойдем!
      Табуретку Тая прихватила с собой. Пригодится. «Представляю, какой у меня видик», – мелькнуло в голове. Мелькнуло и забылось: не до того нынче.
      – А ты откуда? – спросила кавайка.
      – С Лувра. Меня Бат похитил.
      Пока шли, Тая рассказала свою историю. Кавайка слушала правильно: в нужных местах охала, хваталась за щеки, делала круглые глаза.
      – Все ясно, – сказала она, когда рассказ подошел к концу. – Бат и меня похитил, и Лисенка. И Марио с Пятиклассником… Он мечтает захватить весь доминион.
      Тая глянула на кавайку с интересом. Какие дорожки привели ее к этой мысли? Бог знает… Жители Кавая – люди особенные и думать должны по-особенному.
      – Ладно, – вздохнула она, – доминион подождет. Мне нужно найти портал. Ты поможешь?
      – Порта-ал? Ни за что!
      – Но почему?
      – Я знаю лишь один выход к порталу. И я его боюсь.
      – И чем же он страшен? – Тая огляделась. Уж после черного города, подумалось ей, бояться нечего.
      – Ничем. Это, – Танечка быстро перелистала словарь, – эк-зи-стен-ци-альный ужас. Понятно?
      Тая ничего не поняла, кроме того, что от кавайки больше ничего не добьешься.
      – Ладно, – сказала она. – Давай выбираться отсюда. Что нужно сделать?
      – Выбраться просто. Это декорация. Здесь все ненастоящее, – кавайка наморщила лоб, припоминая слово, – синтетическое. Нам надо лишь сесть на трамвай.

      Посредственный археолог должен уметь найти курган. Хороший – определить по костям облик хозяина. И лишь лучшему предстоит догадаться, что кости когда-то принадлежали не кому-нибудь, а самому Чингизхану.
      Шепетову выпала нелегкая задача. Ему предстояло по кости Чингизхана определить имена его любовниц, соратников и побежденных владык.
      А вышло так. Покинув Кларовы Вары, Шепетов первым делом бросился искать видеофон. На курорте ничего подобного не держали: интернетоману только дай в сетку выйти. Он там все зачатит, забаянит, зафлудит. А кому это нужно?
      Подключив генеральского жучка, Шепетов проверил несколько линий. Везде его ожидал отказ. Абонент то ванну принимал, то пищу, то любовницу. Безо всякой надежды Кобаль Рикардович подключился к секретному номеру.
      Тот откликнулся сразу.
      – Алло! – закричал генерал-майор, не особо заботясь о том, что его могут подслушать. – Господин губернатор? Господин губернатор, мне нужна помощь!
      – Не звони никуда, – откликнулся зловещий голос. – Беда будет.
      – Что за беда? Мне губернатора…
      – Сказал: не звони, – рассердился голос и добавил: – Пусть тебя богомол простит, а не я за то, что губернатора тревожишь. Двурукий варан!
      Генерал встревожился:
      – Эй-эй! Что за шутки! Кто это говорит?
      Хотел добавить что-нибудь вроде «вас найдут» и «вы пострадаете», но одумался. Кто и кого найдет на засекреченной правительственной линии? Той, куда без специального гаджета и не достучишься?
      Терзаемый предчувствиями, Шепетов вновь принялся названивать по всем номерам. С четвертой попытки откликнулся советник по безопасности:
      – А, Кобаль, – протянул, глядя на генерала, как удав на лягушку, – ты, значит? Так-так… – и доверительно сообщил: – Дела у нас нехорошие. Гостя столичного поймали: шпионил гад и антиасурской пропагандой занимался. Диаспору взбаламутил. Ты ж понимаешь: мир пограничный, асуры рядом. Дела вел с ним?
      – С кем?
      – Ты мне дурку не валяй! С кем, с кем… С де Толлем!
      – И в мыслях не было.
      – Это хорошо… Хорошо, братка. Тебе чистым надо быть. Ой как надо… Что у тебя с асурами?
      Кобаль что-то позорно залепетал, но советник и слушать не стал:
      – Значит, так. Губернатору больше не звони, нет его больше. Все через меня. Понял?
      – Понял, но… Как нет?!
      – Инфаркт навылет. И с тобой то же самое будет, если что. Я не шучу.
      Советник отсоединился.
      Кобаль поежился от нехорошего предчувствия.
      У губернатора инфаркт?! Но… но тогда получается, что руки его развязаны.
      Он ни перед кем за Майю не отвечает.
      А значит, наглую титаниду надо укротить.
      Вызвав такси, Шепетов прыгнул на заднее сиденье.
      – Остров, – бросил он водителю в вампирских черных очках.
      Сам же достал планшетку и подключился к интернету. Его интересовали Луврские новости.
      Первые несколько он пролистал безо всякого интереса.
      «Лувр готовится к встрече юморарха всего доминиона», «Реконструирована собака Мичурина (фотографии)», «Обнародован список народных вопросов императору. Безусловный лидер: „Верите ли вы, что Ктулху заснет в этом году?“ – обычное развлекательное мельтешение.
      Но вот дальше…
      «На Лувр прибывает знаменитая актриса Луиза Асмодита».
      Значит, жена уже прилетела? Так-так…
      Легенды гласили, что прилет роковой актрисы на планету знаменуется катаклизмами и катастрофами. Шепетов пролистал новостную ленту дальше.
      Предчувствия его не обманули: «Зверства асуров на Лувре», «Повар запек человеческую девочку в реблягу-аши» (фотографии)», «Виттенберг по колено залит человеческой кровью», «Котлета вечности» или «Шницель из человечности»?», «Куда смотрят комитеты расовой чистоты?
      Шепетов тупо заглянул в статью с фотографиями. На первой оказалось здание вокзала, на второй – вывеска с асуроглифами «Котлета вечности», на третьей – нечто в разводах синего репчатого лука, напоминающее картину абстракциониста. Видимо, печеная девочка.
      Выглянув в окно, генерал убедился, что на улицах спокойно. Прохожие гуляли, не боясь замочить в крови брюки.
      Обычная рекламная кампания. Но как Луизе это удается?!
      Послышались первые такты «Земли героев». Шепетов схватился за мобильник.
      – Алло?
      – Господин генерал-майор, – отозвалась та полковничьим голосом. – В корпусе ЧП.
      – Гони быстрее! – махнул Шепетов таксисту.
      – Что? – не поняла трубка.
      – Это я не тебе. Докладывай!
      Шаттл взвыл, натужно проворачивая под крылом океан. Сколько он выдавал махов, трудно было и представить.
      – Ваша персональная «Вьюга» побита в крошку. Дежурные в лазарете, никто ничего не помнит. Ваш сын пропал.
      – «Вьюга»? – показал таксисту генеральскую карточку с красным лампасом. (Тот кивнул.) – «Вьюга», ты сказал??? Что с ней?
      – Ракетный залп. Несколько кресел катапультировалось, на одном из оставшихся – след асурской удавки.
      – Кинкара-мать!
      – И вот еще… касательно Майи.
      – Что?
      – На месте скажу, Кобаль. Не сейчас.
      Мобильник прошептал: «Не бойся, я с тобой» – и отключился. Экранчик успокаивающе поблескивал фосфорными циферками. Хороший мобильник, командирский… Таких нынче не делают.
      Шепетов откинулся на спинку кресла.
      Остров прыгнул из-за горизонта, словно жук-плавунец. Таксист сориентировался, направил к побережью.
      – Куда теперь?
      – К Шатону.
      …Генерал запоздало вспомнил, что о сыне в этот момент думал меньше, чем о «Вьюге», и огорчился. За шестьдесят лет жизни он как-то привык думать о себе как о порядочном человеке.
 
      По летному полю носился полковник с листком в руках. Известно, что полковникам бегать нельзя. В мирное время это вызывает смех, в военное – панику.
      – Ступай с богом. – Генерал расплатился с таксистом, дав немалые чаевые за лихость.
      – Премного благодарен, – отчего-то на ослябийский манер отозвался тот. – Ежели вздумаете еще полихачить, вот мой буклетик. – И протянул карточку, без зазрения совести тюхнув в генеральскую мобилку спам-вирус.
      Генерал даже обидеться не успел.
      – Кобаль, шей дело, – бросился к нему полковник. – Я понимаю, дружба доминионов… Но это ж ни в какие папки не лезет.
      – Тс-с! Спокойней, полковник, спокойней. Чужие на поле.
      Офицеры подождали, пока таксист уберется с поля. Когда авиетка превратилась в точку на горизонте, Кобаль с сожалением посмотрел на мобилку:
      – Насовали спамья, сволочи. Расстреливать бы скотов… Что там у тебя?
      – Шестеро дежурных – в коме, кадет Шепетов пропал, ищем. Жена моя исчезла. – Он достал пакет одноразовых салфеток, промокнул лоб. – Хотя о Фросе я бы не беспокоился. Ее на радаре видели.
      Шепетов мысленно приплюсовал к жертвам Бурягина и начповоса, и только тут до него дошел смысл сказанного.
      – Как на радаре? – поразился он.
      – Это ты у нее спроси. В общем, с Майей надо кончать.
      Генерал поник:
      – Кончать…. Ты знаешь, что губернатора убрали?
      – Как убрали?
      – Я с советником разговаривал. Инфаркт, говорит, навылет. Леша, пойми: губернатора! А мы с тобой кто? Мелкие сошки. Прихлопнут и не задумаются.
      – Но-но! Давай без истерик. Не баба. Вот, я тут бумагу подготовил, – и протянул лист, который держал в рука.
      – Что это?
      – Прошение об отставке. Чтобы действовать как частное лицо. Я эту гадину своими руками придушу. А ты, получится, и ни при чем.
      Ответить генерал не успел. Зазвенел мобильник, и Кобаль торопливо прижал его к уху.
      – Алло?
      В трубке неразборчиво забился женский голосок. Полковник напрягся.
      – Да… да, дорогая… Обязательно… Нет, нельзя… Сама понимаешь: режимное заведение. А я говорю, режимное! Направлю. Сегодня же. Как смогу… Ну, пока.
      Спрятав мобильник, генерал-майор вытер пот:
      – Ох… Час от часу не легче.
      И порвал листок в клочки.
      – Господин полковник, – объявил он. И поправился: – Леша. Никаких частных лиц. Действовать будем официально, но быстро. Где Майя, знаешь?
      – Нет, но выясню. Случилось что?..
      – Жена моя прилетает. Луиза Асмодита. – Генерал сморщился, катая на языке звучное имя. – Ой, как не вовремя… И парень пропал. Знаешь, – признался он со вздохом, – боевиков-безопасников так не боюсь, как ее. Такой шурум-бурум устроит – никакой Майе не справиться!
      И офицеры посмотрели друг на друга с сочувствием.
 
      Все официальное в корпусе начиналось с хранилища наглядных пособий. Неофициальное тоже. Морщась от боли в прокушенной руке, генерал запер дверь. Муляжи смотрели на офицеров с неодобрением, особенно «Бдительная пенсионерка».
      Шепетов подошел к стеллажу с биологическим оружием. Близоруко прищурившись, начал читать ярлычки. Полковник подошел сзади, заглянул через плечо.
      – Ну, Рикардыч, у тебя только лома в разрезе нет. «Апстен» зачем держишь?
      – Шибкоумие в офицерах изживать, – отрезал генерал. Неловкое движение – склянки пронзительно задребезжали. – Кинкара-ма!..
      – Держу. – Алексей в последний миг поймал пробирку. – Вот она.
      – Ф-фу… – Кобаль вытер пот. – Клади на место.
      – А что это?
      – Регулятор интеллекта. Для комиссий берегу. – Он снял с полки мерный стакан с золотистыми отметками. – Видишь: отметка – шеврончики? Это – уровень прапорщика. Когда в комиссии афроантаресцы, по глоточной части, незаменимое дело. Плеснешь, вот они уж и в шахматишки, и о Платоне потрепаться, и сортиры им неинтересны… А вот уровень младшего офицера. Эти все больше веяниями интересуются, проблемами воспитания молодежи. Тоже психи, тоже корректируемо.
      – Иди ты!
      – Тут, Леш, психология важна. Вот тебе, как полковнику… – Генерал осекся. – Ладно, Леш, извини. Пошутил я. Стимуляторы это, витамины. Сильные, правда, очень. Хлебнешь – потом сутки чихаешь, не моргая.
      Он плеснул в мерочный стаканчик до большой звезды и, поморщившись, опрокинул в рот.
      – Будешь?
      Полковник помотал головой.
      – Ну, тогда не стой. Ищи дрянь такую… в колбе с противорадиационной защитой.
      – Там радиация, что ли?..
      – Да нет. Это я так, для страху, чтоб кто лишний не лазил. А! И надпись должна быть. «Асургамский ужасмин». Скажи, Леш… А что ты о Майе как о бабе скажешь?
      Алексей Семенович пожал плечами:
      – Я же ослябиец, ты знаешь.
      – Знаю. У вас верность до гроба. И все же?
      – Ну, красивая она. Будь человеком, может, плюнул бы на все. И с Фросей развелся.
      – Вот и я о том. Красивая… Даже и не понять, с чего такая стерва. Ага, вот «Ужасмин». Ну, готовься. Сейчас начнется.
      Он подошел к мифур-генератору.
      – Как думаешь, чтобы весь Шатон накрыло, сколько мощности надо?
      – С ума сошел, Кобаль? Здесь же дети!
      – Так я только на асуров поставлю. Наши и не испугаются. А мы проверим, так сказать, кадетскую выдержку.
      Выставляя на пульте режимы и максимальный радиус действия, генерал обернулся к полковнику:
      – И вот что. Ты, Леша, не маячь. Стань где-нибудь в стороночке и не дыши. Дело такое… важное.
      – Да ладно тебе… Не томи, жми давай!
      Контур генератора расплылся. По реальности пошли волны, и огонек на панели заморгал прерывисто-синим. «Долго не продержится, – решил генерал. – Спешить надо».
      – Вперед! – скомандовал он, глядя на сканер. – Майя в библиотеке.
      Багря посторонился, выпуская генерала. Прежде чем отправиться следом, подошел к полкам с химикалиями. Отыскал распылитель, заряженный красной жидкостью, и сунул в карман.
      В хозяйстве и плазмоган пригодится.
      Назвать место, где спряталась Майя, библиотекой можно было лишь с большой натяжкой. Потому что в библиотеке тихо должно быть, а здесь…
      Полковник распахнул дверь. Захлопали кожистые крылья. Стая летающих обезьян вынеслась из дверного проема, громко вереща что-то неприличное на своем макачьем языке.
      Генерал схватился за фуражку. Как известно, у японцев крик обезьяны символизирует тоску. И действительно: чему тут радоваться?
      От порога в зал шла дорога желтого кирпича. Шепетова она поначалу смутила, а потом он сообразил, что Майя скорее всего взяла в библиотеке что-то почитать. Мифур-генератор же не на пустом месте работает. Его подкармливают мыслеформы в голове атакуемого.
      Посреди зала уютно потрескивал костерок. Майя подвесила над ним выпотрошенный сферический корпус от монитора и бормотала:
      – Куда подевались крабьи головы? Святая бабочка, не все же я съела за завтраком!.. А, вот они, в зеленом горшке! Ну, теперь зелье выйдет на славу!..
      – На счет три, – шепнул Кобаль. – Я хватаю… нет, ты хватаешь и держишь. Мое дело – «Ужасмин».
      Багря кивнул. Реальность Утан изменилась. До того она была титанидой – опасной и непредсказуемой, сейчас стала сказочной ведьмой. Хрен редьки не слаще.
      А поймать ее надо в любом случае.
      На ходу вырывая пистолет из кобуры, полковник прыгнул Майе на спину.
      – Лежать, брокенская клюшка. Р-руки за голову!
      – Сусака, масака, буридо, фуридо! – завизжала та, опрокидывая импровизированный котел. – Уничтожай, ураган, людей, животных, птиц! Только крабиков, паучков, богомолов да гекконов Савицкого не трогай!
      Алексей Семенович не долетел до Майи. Поднявшийся вихрь закрутил его и отбросил к стене. Стеклянный потолок библиотеки заволокло пылью: словно табун лошадей сорвался и убежал в небо.
      Майя прыгнула на стол и закрутила пальцем в воздухе. Алексея Семеновича и Кобаля Рикардовича поволокло по полу. Дынными семечками запрыгали пуговицы от мундиров. Крутнувшись бумерангом, пистолет ухнул в вентиляционное отверстие. Вихрь утащил офицеров в закуток за шкафами и там бросил. Обрушилась полка, отгораживая их от зала библиотеки.
      – Фу-фу, человечьим духом пахнет! – объявила Майя. – Ну-с, попробуем вашего стейка, двурукие обезьяны. Высунь пальчик, деточка. Посмотрим, сколько тебя еще кормить надо.
      – Не высовывай, – быстро предупредил Алексей Семенович. – Знаю я эти штуки.
      – А что делать-то?
      Полковник наморщил лоб, вспоминая сказку.
      – О! Палочку какую-нибудь сунь. И «Ужасмином» брызни. Ручка есть?
      – С ума сошел – ручку? Именная, дареная.
      Асури смотрела требовательно и строго. Не споря, Багря протянул ей ключ от собственного дома. Хрустнула пластмасса, и на пол посыпались проводки и кристаллы.
      – Фу-фу, недокормыши малокровные… Пальчики хрупенькие, как у дакини… Придется вас раскормить, бедняжечек.
      Асури заспешила к терминалу доставки. Набрала код, хотя по идее знать его ей было не положено.
      – Видал, что творит? – шепнул генералу полковник. – Генератор у тебя того… сбойный.
      – Так списан же еще в прошлом веке. Думаешь, чего я его так легко у министерства выцыганил?
      – Сколько протянет?
      – Понятия не имею. Вообще говоря, давно должен перегореть. Нештатные мощности, понимаешь?
      Офицеры с тоской посмотрели друг на друга. Асури тем временем притаранила поднос с дымящимися тарелками. Рассольник, котлеты с картофельным пюре, наполеон.
      – Кушайте, дорогие, кушайте. Хе-хе, мои головастики! Чтоб все съели. А я пока печь растоплю, да…
      Достала из складок платья баллон с термитной пеной и побрызгала на приемник канала доставки, обозначая устье печи. Соприкоснувшись с металлом, пена вспыхнула. В стене обрисовалось огнедышащее жерло.
      – Сейчас ухватик сообразим, противень. Первым ты пойдешь, голубок, – указала она на генерала. – Ты потолще будешь.
      Полковник толкнул собрата по несчастью локтем:
      – Рикардыч, точно «асурскую реальность» выставил?
      – Спрашиваешь. Я что, по-твоему, совсем дурак?
      – Так ведь не асурская же выходит! Наши ж мифы, самое что ни на есть людоедское беспредельство. Я даже что-то такое припоминаю… Сказку про желтую дорогу помнишь? Гингема, жевуны?
      На лице генерала отразилась растерянность. Полковник махнул рукой:
      – Ребенком больше заниматься надо. Сказки на ночь читать! Вот я Таське… Ладно. Давай свой «Ужасмин».
      Ошалевший генерал отдал пузырек. Багря проверил, как тот открывается, и позвал титаниду:
      – Эй, Майя!
      Асури обернулась.
      – Ты хоть знаешь, что эти… волшебницы Виллина и Стелла тебя подсиживают?
      – Что-о?
      Титанида выхватила из-за пояса удавку. Не успел полковник опомниться, как мохнатый шнур обвился вокруг его запястья.
      Рывок – и Алексей Семенович полетел на пол, опрокинув тарелки с супом.
      – Я хотел сказать… Хреновые твои дела, Майя. Жевуны спрашивают: где твои волшебные туфли?
      – Туфли?
      Утан приподняла подол платья и с сомнением посмотрела на свою обувку. Туфли как туфли, бежевые. И волшебства в них ни на грош.
      – Обокрали, значит… – огорчилась она. – Пусть богомол простит тебя, а не я.
      Подтащила Багрю поближе и схватила за воротник. Впервые полковник оказался так близко к асури. И стало как-то очень хорошо видно, что за человека ее принять можно только по недоразумению. Кожа обесцвечена, на лбу спящий третий глаз…
      Лицо Майи неуловимо изменилось.
      – Жить хочешь? – спросила она.
      – Да.
      – Сильно хочешь?
      «Асурский гипноз, – догадался Алексей Семенович. – Хоть сейчас доклад пиши: вон оно, западное лицо-то…» Выхватив склянку с «Асургамским ужасмином», брызнул в лицо Майе.
      Не надо было этого делать.
      Библиотека завертелась волчком и вдруг замерла. Плечо пронзила острая боль. Баллончик пинг-понговым шариком запрыгал по полу.
      – Жвалы заговорить хотел, да?.. Не выйдет!
      Брезгливо, двумя пальчиками асури подняла баллончик и швырнула в импровизированную печь. Та отозвалась восторженным гудением.
      Полковник прикрыл веки. Теперь, когда баллончик с «Ужасмином» сгорел, шансов справиться с ведьмой почти не осталось. Разве что генерал что-то придумает. Но на это надежды мало.
      Сильная, совсем не женская рука схватила его за грудки, встряхнула. Полковник открыл глаза.
      – Эй, служивый, – хрипловато поинтересовалась Майя, – как тут на туфлях цвет регулируется?
      – Там… внутри… – Алексей попытался припомнить обувные премудрости, которые ему безуспешно пыталась втемяшить Ефросинья. – Язычок такой есть. Его повернуть…
      – Понятно.
      Асури сразу же потеряла к полковнику интерес. Усевшись на корточки, она принялась изучать туфли. Ярлычок нашелся довольно быстро. Утан потерла его, и туфли стали ядовито-синими. Затем – желтыми, оранжевыми, розовыми.
      Красными.
      Едва это произошло, стеклянный потолок библиотеки разлетелся водопадами брызг. Стальная туша мягко опустилась, придавив шасси визжащую асури. Теряющий остатки разума полковник опознал в монстре авиетку вертикального взлета «Канзас трейлер».
      Фонарь кабины откинулся. Выглянула девчонка лет восемнадцати: белобрысая, нос картошкой, в тельняшке.
      – Все в порядке! – обернулась она куда-то под кресло. – Вылезай, Тотошка.
      – Сколько раз говорить: не называй меня так!
      Отчаянно извиваясь, из-за кресла выполз мальчишка. Как он там помещался – одному богу известно. Перевалившись через сиденье, он плюхнулся девчонке на колени.
      – Ну, ты летать, Элли!.. Мастер пилотажа.
      – Слезай! – заверещала та, выпихивая мальчишку. – Развалился, блин! Я, что ли, виновата, что ураган поднялся? – лицо ее исказила гримаска обиды. – И вообще, спасибо где? Оч. здорово! Я его спасай, жизнью рискуй, а он!..
      Велька приподнялся и чмокнул девочку в щеку:
      – Ты молодчина, Элли. Сама не представляешь, какая ты чудесная!
      Из кабины он полетел так, что чуть не отбил копчик о шасси. Девчонка скакнула следом.
      – Так, что это у нас? – Она огляделась, не обращая внимания на копошащегося под ногами мальчишку. – Библиотека? Оч. хорошо. Прибарахлимся.
      Деловито подняла красную туфельку, примерила. Конечно же, Майин размер ей не подходил. Пришлось уменьшать.
      Со стоном Алексей выбрался из-под горы битого стекла.
      – Господин полковник, – не вставая, откозырял мальчишка, – кадет Велетин Шепетов для прохождения дальнейшего курса обучения прибыл.
      – Какого курса? – устало вымолвил полковник. – Что за вид, кадет?!
      Шкаф у противоположной стены угрожающе заскрипел. Из-за него, нахлобучивая фуражку, выбрался генерал-майор.
      – Сынка! Живой, чертяка! – охнул он. – Да где ж тебя носило-то?!
      Оставшись без внимания, Элли надулась. Обула туфельки и поднялась.
      – Ну, опробуем, что выйдет.
      И раньше, чем офицеры успели вмешаться, прищелкнула каблуками.
      Дорога желтого кирпича ярко вспыхнула и погасла.
      Ураган, осиротивший паутичьи гнезда чуть ли не по всей Челесте, стих, как и не бывало.
      Сгорел мифур-генератор тихо-мирно, без искр, взрывов и прочих спецэффектов.
      Вони от изоляции, впрочем, вышло много.

      Пожалуй, все это как-то несколько сумбурно. Шаттлы просто так с неба не падают. Поэтому придется рассказать, что произошло с Велькой с того момента, как он оказался на маяке, до его появления в Шатоне.
      Чуть за полдень, еще когда Тая видела первые сны, а генерал Шепетов нежился в Кларовых Варах, ища, где булькает, Велька и его новая знакомая чистили картошку и спорили.
      – …ну, давай пожарим! – предлагал мальчишка. – Я рецептик знаю – закачаешься.
      – Ты псих, да? – Элли повертела у виска пальцем. – Мама, спаси непутешку. Меня заперли на камбузе с психом. Это же буйрена!
      – Кто?..
      – Буйрена. – И объяснила: – Ты в генетике сечешь? У рыбки гены буйка и мурены. Ее специально для лягушатников в лагерях выводили. Охранять детей от акул. Ну, и чтобы сами детки за буйки не плавали.
      Велька посмотрел на плавающую в каменной лохани оскаленную массу. Буйрена, значит…
      – А вам она зачем?
      – Мы же археологи, тундра. Прикинь: нашли мы Атлантиду, спускаем водолазов, а тут чернушники. Эти, которые могилы грабят.
      – И?
      – И. Хана черноте. Буйрена, она знаешь какая?.. Если раскормить, катер схавает. Ты чисть картошку, чисть. Нам на пятерых готовить, да и жрать хочется.
      – На пятеры-ых… – протянул Велька, неуютно ежась.
      – Ну. Нас двое. Мартина ты видел. Он, правда, из домбезопасности, полковник. Но жрать тоже горазд. Еще есть Федя и профессор Эксварья – эти гранит науки шелушат.
      Словно в подтверждение сказанного, остров тряхнуло. Зазвенели сковородки на стене, и с потолка посыпались струйки пыли.
      – Во ломят, – проворчала Василиса, болтая в кастрюле ладошкой. – Полная кастрюля известки. Сами ж потом жрать не будут.
      Тут дверь камбуза поехала в сторону. Ворвался широкоплечий парень лет двадцати пяти.
      – Васька! – заорал он, с ходу облапливая Василису. – Нашли, Васюня! Это ж грант! Это ж просто внесите собаку Павлова, что такое!
      «Ну и типчик», – подумал Велька, глядя на парня. Лицо грубое, обветренное, ноздри наружу. Кудри, поди, пленарная расческа не продерет. Из одежды – штаны-пятнийки, сапоги да слой пыли по всему телу.
      Девушка рванулась из-под руки:
      – Я… я Лиза, между прочим!..
      – Да? – Парень быстро спрятал руки за спину. – А, ну да, точно. Кхм… извини. Ты это, Лиза… Передник надень.
      Василиса сидела ни жива ни мертва. Тут парень заметил Вельку.
      – А это кто? Посторонние на раскопе? «Черные археологи?»
      – Это не посторонние! – взвилась Василиса. – Это… жертва кораблекрушения! Он мою сестру спас.
      Упоминание о сестре произвело странное действие. Парень занервничал, пробормотал что-то извинительное и ретировался.
      Вася-Элли-Лиза бросилась перерывать шкафы, лихорадочно бормоча:
      – Ну, конечно!.. Лиза ведь никогда… никогда… без фартука не кухарила!..
      Велька стоял столбом, не зная, что делать. Наконец спросил:
      – Да постой, Элли! Что ты ищешь?..
      – Передник Лизкин! Блин…
      – Какой он был? Может, я найду?
      Та не отвечала. Закусив губу, гремела дверцами, словно не фартук искала, а дралась насмерть с кем-то невидимым.
      Не стоять же шкафчиком? Велька присоединился к поискам. Уже во втором ящике – том, что Элли перерыла на его глазах, – фартук нашелся. Правда, отыскалось еще кое-что: фотография босой застенчивой девчонки в линялом сиреневом платье. Девчонка здорово походила на белобрысую оторву. Вот только взгляд потеплее и в осанке… мягкость какая-то, что ли?..
      Но самое главное – девчонка на фотке была черноволосой.
      – Держи. – Велька протянул Элли фартук. Фотографию же спрятал в карман – на всякий случай.
      – Ф-фу… – Элли размашисто завязала тесемки и сдула со лба непослушную прядь. – Чуть не попалилась, прикинь? Федюха, конечно, хам, но парень свой.
      – Наверное, – согласился Велька. – Только он мне сразу не показался.
      – Ну да. К нему привыкнуть надо. А пошли в раскоп, а?.. Они явно что-то нашли. Поможем, посмотрим. И с профом нашим познакомишься.
 
      Всю дорогу до раскопа Василиса трещала не переставая. В основном рассказывала о сестре. Потом спросила, спохватившись:
      – Слышь, а у тебя-то братья-сестры есть?
      – Был, – не оборачиваясь, отвечал Велька. – Умер до моего рождения.
      – Бедняга, – вздохнула девушка.
      – Почему? Он – герой доминиона.
      – Это ты бедняга… Брат, сестра – это знаешь? Это ух!.. Мы, например, с ней как один человек были.
      – Были?
      – Ну, есть, – обиделась она. – Ты к словам не цепляйся, в глаз дам. И под ноги гляди.
      Запахло горячим известняком и плесенью. Велька с ходу окрестил эту смесь «проклятием фараонов». За клепаной «хоббичьей» дверью открывался подвал маяка. Механизмы, что стояли здесь когда-то, давно пришли в негодность. Генератор демонтировали, а печи даже и трогать не стали: что с них взять? Кирпич трухлявый?
      Горы строительного мусора покрывала дымчато-берилловая клеенка, вся в бетонной пыли. Посреди пола чернело аккуратно вырубленное отверстие. Похожий на медведку робот-скалорез виновато уткнулся мордой в стену.
      Элли подергала уходящую в темноту лестницу из «живого» металла. Ртутные капли собрались в верхней перекладине, утолщая ее.
      – Эй, – крикнула девушка, – проф! Спуститься можно?..
      Отверстие озарилось розовато-желтым светом. Мыльным пузырем всплыл коммуникационный фантом: лицо, похожее на безжизненную серую маску. Борода, щеки, усы – пыль покрывала его ровным блинным слоем, скрывая возраст профессора.
      – А, краса-девица! – обрадовался Эксварья. – Спускайтесь, Лиза, милости прошу. Вы дверь случайно не захлопнули?
      – Нет, проф! Все в порядке.
      Фантомная голова огляделась и поплыла к «хоббичьему» люку. Элли толкнула Вельку локтем:
      – У него пунктик, – пояснила она вполголоса. – Проф боится, когда двери закрыты, и всегда проверяет. Ну что, спускаемся?
      Не дожидаясь ответа, она нырнула в раскоп.
      Велька полез следом. Шахта уходила глубоко, так глубоко, что, если отпустить руки, пожалуй, и костей не соберешь. «Живая» лестница страховала движения. Ртутный металл вспухал вокруг ладони, делая хватку удобнее, а под подошвы ставил удобную площадочку.
      Скоро Василиса скакнула на площадку. Велька замешкался: прожектора били насмерть, жаля глаза с киношной основательностью.
      – Ого, – послышался жизнерадостный голос Эксварьи, – наша дама обзавелась свитой.
      – Это Велетин. Он потерпел шаттлокрушение над маяком!
      – Велетин… – Эксварья по-птичьи склонил голову набок. – Вот и хорошо, что Велетин. Помощники нам нужны. Вы, кстати, дверь не забыли открыть?
      – Нет, не забыли!
      Велька завертел головой, осматриваясь. Раскопанный зал мог древностью поспорить с Шатоном. И хорошо поспорить: на год рабства или, скажем, на диски с полной «героеграфией». Потому что вырубили его в те времена, когда экспедиция на Лувр была еще в проекте.
      Стены покрывал искусственный лишайник. Торчали из пола шкафы-сталагмиты и сейфы-валуны. Потолок пучился треснувшим экраном-глазом, вырубленное отверстие чернело квадратным мультяшным зрачком.
      – Обалдеть, – прошептал Велька.
      – Впечатляет?! Это еще не все. Смотрите!
      Прожекторы погасли, и зал погрузился во тьму. Длилось это секунду или две, а потом на стенах протеплились алые линии. За ними вспыхнули желтые; радуга разлилась по стенам, наполняя воздух тонким сиянием.
      – А?!
      Углы зала резко очертились, и стало видно, что у стены стоит Федя в одних трусах, со шлангом в руке.
 
Наш Федя с детства связан был с землею, —
 
      напевал он, —
 
Домой таскал и щебень, и гранит…
Однажды он принес домой такое,
Что папа с мамой плакали навзрыд.
 
      Водяные струи прорывали русла на плечах и спине археолога. Грязь не сдавалась. Бетонная мука тяжелыми ручейками лилась на пол, открывая блестящую кожу.
      …В науке Федя оттрубил срока три, от звонка до звонка. Этого хватило, чтобы сделать его научным авторитетом. Федю с ног до головы покрывали татуировки. На груди полуголая женщина (в одних только пифагоровых штанах); по предплечью ностальгическое: «Не забуду альма-мать родную»; бока украшало: «За Cos(3L) ответишь». Еще одна формула ныряла под резинку трусов, и Велька мог прочесть лишь: «буду – Пифагор…» Археология была лишь этапом в сложной и многотрудной Фединой жизни.
      – Слышь, проф, – полуобернулся он к Эксварье. – Мы шкафы сразу вскроем или при доценте гнилом?
      – Не понимаю, Федя, – насторожился Эксварья. – Кого это вы называете гнилым доцентом?
      – У вас слайды не грузятся, проф… – Федя изогнулся, пытаясь высмотреть что-то в мутных водоворотах под ногами.
      – Не понимаю… – Профессор повертел головой, словно ему жал воротник. – Вы опять выражаетесь загадками. Мартин – такой же член экспедиции, как и вы: Он, между прочим…
      – Киса, вдохните фосгену. – Федя обвел рукой зал. – Тут явные следы чужой цивилизации. А Мартин, доцент аморальный, все опечатает. И будет вам, проф, не Нобечевка, а, извините, пятый орган собаки Павлова.
      – Но как же научная этика?!
      – У вас формулы на хинди, – ласково ответил Федя. – Ваш удел – пингвинья физиология. И сейчас я вам это докажу. – Он выключил воду и принялся энергично растирать голову полотенцем. – Скажите, проф: мы с вами кто?
      – Ученые.
      – Позитронно, киса! А еще?
      – Н-ну… Честные люди.
      – О да. Честные люди… Пастер, вколите себе бациллу. На букву «а».
      – Археологи? – догадался Эксварья.
      – Вот! Археологи. А теперь следующий вопрос: какие мы археологи?
      – Академичные?
      – Грант!
      – Послушайте, Федя, оставьте ваш идиотский жаргон. Он уместен в устах Лары Крофт, но мы-то с вами не «черные археологи»!
      – О-о! – Здоровяк присел и загоготал: – В лауреаты! Расширьте перечень трудов! Мы с вами как раз они и есть. А знаете почему?
      Федя вновь включил воду и погнал струю к ногам профессора. Тот отступил на шаг.
      – Смотрите, проф. Видите пятно под ногами? Вы только что на нем стояли. – Струя прошлась по темному пятну, размывая грязь. – Это прэта, дохлый, правда… Мы находимся в их усыпальнице.
      Профессор обвел зал ошарашенным взглядом. Повсюду, насколько можно было видеть, темнели пятна, очертаниями способные свести с ума самого Роршаха.
      – Не может быть! Усыпальница прэта в нашем доминионе?
      – Точно, говорю вам.
      Шланг взбаламутил желтой пеной очередное пятно. Эксварья повернулся к подросткам, словно ища поддержки:
      – Но… но ведь это невозможно!
      Велька отмолчался. Василиса скорбно покачала головой:
      – Профессор, Сократ мне муж, но пусть он выпьет яду. Прэта – они умные, по всем доминионам летали. Значит, и у нас могли…
      Федя принялся натягивать брюки:
      – Во, проф! Устами младенцев глаголет Шамбала. Мы в усыпальнице чужой расы и уже успели поглумиться над трупами. Вон у вас на ботинке что?
      – Ох! – Эксварья присел, пытаясь оттереть проклятую пену.
      – Мы «черные археологи». А значит, надо и вести себя соответственно. Усыпальницу разграбить, обшарить трупы. Это же так весело!
      – Помилуйте… Но наша научная репутация…
      – Вашу репутацию, Менгеле, видели в Гааге. Ну что, идем?
      Профессор вяло кивнул. Казалось, желтая пена жгла ему ноги. Он несколько раз останавливался, пытаясь ее стереть, но добился лишь того, что изгадил носовой платок, рукав и несколько салфеток.
      – Вы их из шланга, – посоветовал Федя. – Да и сами вымойтесь. Вон грязищей по брови заросли.
      – Благодарю покорно.
      Мыться профессор не стал: нажал на лацкане пуговицу самоочистки, и костюм его встряхнулся мокрым псом, рассыпая вокруг радугу брызг.
      – Ну, – Федя покрутил на пальце гравифомку «Викторинокс», – начнем, пожалуй, с того шкафа.
      – А Мартин? Он разве не будет нас искать?
      – Киса, – мрачно сообщил Федя, – вы повторяете судьбу Гильотена.
      – А что с ним случилось? – полюбопытствовала Василиса.
      – Голову потерял. От чрезмерной учености… Мартин готовится к олимпиаде работников домбезопасности. В данный момент он с завязанными глазами собирает-разбирает свой «Канзас трейлер». И долго будет собирать. Я ему сюрприз один приготовил. Ну, начали!
      Пошло дело. Профессор скорбно вздыхал и дергал кадыком, а Велька с Федей ломали растительные вакуоли шкафов и сейфов прэта. Василиса стаскивала найденное к лестнице.
      Улов оказался меньше, чем ожидался. Обшарив весь зал, «черные археологи» отыскали заросшую зеркальной плесенью кухонную раковину, детскую погремушку, запечатанный сургучом пластмассовый термос, палехский поднос в колючках, велосипедный насос.
      – М-да… – почесал в затылке Федя. – Внесите собаку Павлова. И это все?
      – Я ж говорил вам, коллега, – помрачнел Эксварья. – Вот что случается, когда моральные принципы – побоку. Кстати, что вы сделали с Мартином?..
      – Подложил ему лишнюю деталь.
      – Ах вот как? – прозвучало за спиной. – А я-то думаю, что за бесовщина!
      Археологи вздрогнули и обернулись. Под шахтой входа стоял Мартин с шестиствольным «Воробьем» на плече:
      – Не, ну вот же зараза!.. – покачал он головой, словно не веря сам себе. – Я и так, и эдак – все лишняя плата остается. Ну, спасибо, дружище. Никогда не забуду!
      Рубиновый огонек прицела прыгнул на плечо Эксварьи. Затем пощекотал пупок любительницы геометрии на Фединой груди.
      – Стойте на месте, – приказал безопасник. – И руки…
      Все четверо подняли руки.
      – …держите чистыми.
      – А голову – холодной? – подал голос Велька.
      Мартин посмотрел на него с уважением:
      – Умница. Откуда знаешь?
      – У одного вашего коллеги подсмотрел. Только он робот.
      – А-а… Ясно. – Мартин поскучнел. – Болтаешь много, парень. Зря это.
      Не сводя с «черных археологов» прицела, он обошел раскопки.
      – Негусто… Вы, профессор, пультик-то положите на пол. Спасибо. – Мартин подобрал пульт и потыкал носком ботинка мертвого прэта. – Ишь, гадость. Хоронили бы по-людски… Столько хлопот из-за мерзавцев. – Он поднял взгляд на ученых. – Слышал я, о чем вы тут болтали… Федя, ну зачем ты так? Думаешь, из органов, так уже и не человек? У меня тоже, между прочим, самолюбие. А теперь мне и усыпальницу взрывай, и свидетелей лишних, вас то есть… того. Жучки чисть, записи подделывай. У тебя, Федя, совесть есть?.. А?.. Чего глаза прячешь?.. Дети тебе зачем понадобились?
      – А что дети-то? – Федин голос дрогнул.
      – Что, что… – передразнил безопасник. – Похоронил ты их, считай.
      – Почему?
      – Сам смотри. Если здраво помыслить, получается, что прэта высадились на Лувре раньше людей. И, значит, права на колонизацию Лувра у кого?
      – У них, – уверенно сообщил Велька. – У прэта.
      – В том-то и беда.
      Лестница с шелестом втянулась в дыру. Зрачок входа затянуло зеркальной пленкой. Безопасник посмотрел на нее, вздохнул и достал из кармана клетку с плавающим огоньком.
      – Добытые вами, – (слово прозвучало с ударением на первый слог), – артефакты мы опишем и оприходуем. Не пропадет ваш скорбный труд. И… и…
      – Дум высокое стремленье, – подсказал Эксварья. Поглядев на мембрану, затянувшую вход, он слабым голосом предложил: – Может, вы того… дверцу приоткроете?..
      – Не могу. Рад бы, да не могу.
      Безопасник поманил Василису:
      – Подойди-ка, милая. Вот, хорошо… Стань здесь. Пукалку свою выбрось… Хоть и игрушка, а раз в год и фонарик лазером делается.
      С презрительной гримаской Элли выбросила пистолет. Велька вздохнул: на что купился! Ясно же видно: макет! Да и откуда у девчонки настоящий «Ястреб»? Кто ей доверит?
      А вот «Скопа» за пазухой – настоящая. Сейчас бы, пока безопасник в другую сторону смотрит…
      – Вы спокойно стойте, – сообщил Мартин, покачивая шестиствольником. – Особенно ты, парень. Это митральеза, асура в секунду двадцать раз убивает. У асура регенерация, броня, гордость, число крови – а его в кровавые сопли. Понимаешь?
      «Я все равно ничего не смог бы сделать, – извиняющимся тоном промолвил кресильон. – Я же пацифист, ты знаешь. Кроме того, у меня сейчас перезарядка».
      Велька кивнул.
      – Вот и славно. – Мартин повернулся к девушке: – Теперь ты, дочка… Как тебя звать-то нонче? Вася, Элли, Лиза?..
      – Элли… иза.
      – Элиза. Хорошо. – Протянул ей клетку с огоньком: – Держи, доча. Держи, не съест. Это мыслящий блок из нашего замка. Я так подумал: должен же кто-то в технике прэта разбираться? Я ведь в доминион чего попало не повезу.
      Эксварья вновь заскулил:
      – Господин полковник, а может, мы того?.. Договоримся?.. Чего детей-то губить? Ну, взять слово… не видели, мол, не слышали. Ну, память там стереть…
      – Претендую на соавторство, – поддержал Федя.
      – На соавторство, говоришь? Плохо, господа ученые… Узко мыслите. В категориях индивидуальности мыслите, мелкотравчато. А надо, – безопасник повысил голос, – в категориях доминиона. Нет такой памяти, которая напрочь стирается. Особенно когда дело касается прэта… верно, говорю? – подмигнул он огоньку. – Верно. Если надо, человек все вспомнит. Даже то, чего не видел. – И добавил, но уже другим тоном: – Значит, так. Пусть блок памяти посмотрит артефакты и скажет, что это. Все ценное я заберу, пусть послужит во славу доминиона. Остальное придется уничтожить.
      – И меня? – несмело пискнул огонек.
      – Извини, друг, ничего личного. В лицензионном соглашении, которое я подписывал, такой пункт есть. Ну, давайте посмотрим, что вы насобирали.
      Василиса поднесла клетку к награбленным артефактам. Огонек замигал:
      – Это старинные реликвии. Я не могу перевести их названия: в вашем языке нет таких слов.
      – Переводи, как можешь. Я ж не зверь. Что я тебе, микросхемы отрывать буду?
      Голубоватый лучик скользнул по куче вещей. Помедлил, выбирая, и уперся в заросшую серебром раковину:
      – Это кхумара страшной истины.
      – Так. Кумара. Дальше.
      – Абсолютная ваджрахия, – луч коснулся погремушки, – тахирг взросления, – осветил палехский поднос, – джинн, – очертил запечатанный термос, – тритушет реальности, – заиграл бликом на насосе.
      – Вот и хорошо. А говорил, перевести не можешь… Вон талантище пропадает, Шампольон в клетке. А теперь, мил механизм, расскажи, кто что делает.
      – Не стану.
      – Что за новости?
      – Не стану и все. Перечитайте лицензию, там все написано. – В голосе огонька появились казенные нотки: – «…за четверть часа до гибели любой прэтианский механизм имеет право на ментальную дефрагментацию, архивацию жизненного опыта, сканирование моральных норм на вирусы». На вирусы, понимаете? Мне к вечности готовиться. В отличие от вас у меня бессмертной души нет.
      – Негосударственно мыслишь, – вздохнул полковник, – ну да ладно. Что с космополита взять. Тогда проведем натурные эксперименты. Эй, мальчик!
      Велька поднял взгляд.
      – Подойди сюда, сынок. Подойди хороший. Возьми раковину… как она там?.. Кумара!.. Кумару возьми. Загляни в эту дырочку.
      «Старушка по счету получит сполна, – вспомнилась Вельке рекламная песня, – несчастна сыновнею смертью»… И что-то там про страховку.
      – Давай, сынок, давай… – полковник пододвинул к нему кхумару. – Во славу доминиона. Ты ведь будущий военный?
      – Угу. Бывший будущий.
      – Зато настоящий. А это самое главное.
      Велька уселся на пол. Перевернул кхумару «сливным отверстием» кверху и заглянул внутрь.
      Его накрыла успокаивающая тьма. Мысли выровнялись и обрели приятную стройность. Стоило подумать о чем-либо, как оно возникало перед внутренним зрением – красками, звуками, ощущениями.
      Велька вспомнил оставленную на плите картошку. Тут же вспомнились все невырезанные глазки и червоточинки, что они с Василисой пропустили. Стало немного неуютно.
      Интересно, а профессор Эксварья умеет готовить? Плиту с картошкой сдвинуло в сторону, ее место занял профессор – смуглый, взлохмаченный, с эспаньолкой и впалыми щеками. Профессор сидел в зарослях полыни и раскачивался, обхватив голову руками. А внизу, на глубине нескольких десятков метров, задыхались его ассистенты. От спасения их отсекала многотонная дверь-ловушка, созданная для защиты от незадачливых грабителей.
      Вельку передернуло. Вот они, чужие секреты, которые открывает страшная кхумара! А какие, интересно, тайны у Мартина?..
      Минуту или больше он изучал жизнь домбезопасника.
      Потом его затошнило.
      В своих действиях Мартин всегда руководствовался понятиями добра и пользы. Он искренне радел за честь доминиона и готов был жизнь отдать за безопасность его граждан. Вот только случайно так выходило, что отдавались чужие жизни.
      Подглядывать за другими людьми – занятие не очень-то хорошее. Но увлека-ательное! «Я же чуть-чуть, – заоправдывался Велька перед самим собой. – Одним глазочком и все. А какой, интересно, секрет у Василисы?»
      Вася-Элли-Лиза.
      Место, что развернулось перед ним, Велька узнал сразу. Побережье маяка, тот самый кусочек пляжа, где его выбросило на берег.
      Василиса лежала, полузарытая в песок. Из одежды – лишь лохмотья рубашки да ремешок планшетки через плечо. Планшетка раскрылась; на песок вывалились знакомая тетрадь с розовым единорогом и фотография. Мальчишка осторожно, за краешек потянул карточку.
      Та самая девчонка – черноволосая, в линялом платье.
      Со стороны маяка приближались знакомые фигуры. Впереди Федя, за ним – профессор с Мартином. Пока археологи бестолково топтались возле Василисы, Мартин защелкнул на запястье девушки браслет робоэскулапа и принялся делать ей искусственное дыхание, не дожидаясь, пока тот подействует.
      Второй девушки нигде не было видно.
      «Ну, что, хватит чужих тайн?»– поинтересовался чей-то насмешливый голос.
      И Велька вынырнул из темноты кхумары.
      – Что там, сынок? – глаза Мартина лучились доброжелательностью.
      – Не скажу.
      – Ну, и зря. Я ведь кого другого заставлю смотреть. Профессора, например. Или вон… подружку нашу.
      Безопасник попал в больное место. О том, чтобы Василисе заглянуть в жуткую кхумару, не могло идти и речи.
      – Это, – неуверенно начал Велька, – она чужие тайны показывает. Самые жуткие, о которых человек и сам не знает.
      – Понятно. Видишь, как хорошо, а ты боялся. – И повернулся к археологам: – Что ж, продолжим наши танцы под Бельтайн. Федя, твоя очередь. Бери поднос, испытывай.
      Федя угрюмо потянулся к изукрашенной рисованными колючками диковине.
      – Тахирг взросления… – пробормотал безопасник. – Ну-ну.
      Тахирг подействовал сразу, едва оказавшись в Фединых руках. Возникли мисочка с овсяными хлопьями и бутылка кефира. Пока Федя хлопал ресницами, кефир исчез, сменившись коньяком, а хлопья трансформировались в Пожарскую котлету с торчащей из нее костью. Но и котлету съесть не удалось: она расплылась подгорелой яичницей, потом собралась в горку жареной саранчи.
      На лице археолога проступило блаженство. Веки прикрылись, с уголка губ потянулась паутинка слюны.
      С гитарным звоном лопнули шовчики Фединых брюк. Чем чаще сменялись блюда на подносе, тем сильнее росло наслаждение на Федином лице, тем больше расползалась его талия.
      – Что вы делаете, коллега! – Эксварья рванул поднос из Фединых рук. – Опомнитесь!
      – Куды кильку рвешь, доцент аморальный?! А ну, положь!
      – У тебя печень не выдержит, Федя!
      – А мне дэ е в степени х, понял? Учи латынь, академик!..
      Мартин отобрал у археологов поднос.
      – Прекратить! Чревоугодничество – грех. Кстати, при чем здесь взросление?
      – У прэта психологический возраст зависит от массы тела, – подсказал огонек.
      – Так и запишем. Ваша очередь, проф.
      Эксварья долго колебался, не зная, что выбрать. Наконец протянул руку к запечатанному термосу.
      – Что это?
      – Говорят, джин.
      – Мартин, вы же знаете, я трезвенник. Увольте, прошу вас…
      – Уволить я вас могу только на тот свет. Открывайте, профессор, не томите. Доминион ждет.
      Эксварья поморщился и свинтил крышку термоса. Кусок сургуча с пятиконечным оттиском упал на землю. Из трещины полился густой чернильный дым.
      Компанию заволокло вонючими облаками. Лицо безопасника побагровело. Он закашлялся так яростно и беззащитно, как может кашлять только некурящий человек.
      Скоро дым поредел, и кашельная рапсодия сошла на безобидное поперхивание. Над опустевшим термосом левитировал старик в чалме, шароварах и грязно-изумрудной безрукавке.
      – Джинн! – ахнули все.
      – Джинн, джинн, – согласился пришелец. – Спасибо, что выпустили. Аллах бы шахид того, кто заточил меня в этот проклятый зиндан. – Он пнул термос, и тот разлетелся зеркальной пылью. – Какой нынче год?
      – Три тысячи шестой, – подсказал Мартин.
      – Это от хиджры господней? – Джина подергал себя за бороду. – Да где там… Сколько же я сижу, получается?
      Археологи беспомощно переглянулись.
      – Когда был Первый Хаджаллахский конфликт?.. Проксима в доме Цефеи, ах да… здесь эта астроблогия не фурычит…
      – Позвольте, – вмешался Эксварья, – но, если вас заточили во времена первого Хаджаллахского, вы никак не могли оказаться здесь. Лувр к тому времени уже открыли.
      – Папаша, – с грустью в голосе ответил джинн, – заточили меня на заре времен, но я в своем роде джинн всеведущий. А сейчас вычисляю, сколько желаний я вам задолжал. Быс-быс-быс-быс-быс… – Пальцы джина быстро задвигались. – Плутон за аморалку в две тысячи шестом… Козерог в доме Овна… Однако, – дух выдохнул удовлетворенно, – одно желание я вам должен. Ну, кому загадывать?
      – Убей его!!!– Василиса ткнула пальцем в сторону безопасника.
      Мартин отреагировал мгновенно. Чирикнул из шести глоток «Воробей», расплевываясь с джинном. Тот поймал очередь на лету, сломал ей хребет об колено, в узел завязал и на пол бросил. Бетон вздыбился жаркими фонтанчиками плазмы.
      – Не могу, – с сожалением ответил джинн. – Проспорил одному ифриту, что не стану совершать злые поступки.
      – А добрые? – поинтересовался Мартин с жадностью.
      – Добрые – сколько угодно. – Джинн вгляделся в честное лицо домбезопасника и уточнил: – Но не твои. Тебе ж под добрые дела митральеза с бесконечным боезапасом нужна.
      – Но-но! Без кликушества. – Безопасник задумался. – А знаешь… Сделай-ка, чтобы этого, – обвел рукой зал, – не было. Чтобы как раньше, а?.. Никаких прэта, никаких артефактов.
      Джинн покачался в воздухе дымчатым вопросительным знаком.
      – Соблазнительно… Но нет… не могу, – признался он. – Ты ведь побрякушки эти в доминион отвезешь. Они в хорошие руки попадут, людям помогут.
      – Так мне ж других людей убить придется! Тебе не жалко?
      – Мне не жалко? – удивился джинн. – Аллаха побойся, Мартин! У тебя совести как у ходового процессора на звезде смерти.
      – Ну, тогда тут два артефакта занычились, может, испытаешь?
      – С прилежанием и удовольствием.
      Джинн сделал несколько пассов, и погремушка-ваджрахия перенеслась в джиннову руку.
      – Абсолютная ваджрахия, значит… Помню, помню.
      Он энергично встряхнул погремушку. Бытие оборвалось черной лентой, потом вернулось – обновленное и яркое, как помойка после весенней грозы.
      – Что это было? – слабым голосом спросил Эксварья.
      – Гибель мира. Ваджрахия, по-вашему, ваджра – мощнейшее оружие доминиона прэта.
      – Почему же мы живы?
      – Ваджрахии разные бывают… Абсолютная, например, уничтожает всю вселенную. – Поглядев на встревоженные лица людей, джинн добавил успокаивающе: – Потом та самовоссоздается, не бойтесь. – И махнул еще раз. – Заметили: морг-морг? Это нас на пару секунд назад. Чтобы зацикливания не было. Большой Взрыв, думаете, с чего начался? От несовершенства технологий. Свинтили ваджрахию, а задержку поставить забыли.
      Джинн положил погремушку на пол и взял насос. Оттянул поршень и принялся накачивать вокруг себя радужный пузырь.
      – Аллах вам благоволит, – доносилось из нефтяных разводов. – Тритушет реальности – прекраснейшая из выдумок прэта. Настоятельно рекомендую попробовать. Настоятельно!
      Мартин ткнул шар стволом митральезы:
      – А в чем суть?
      – Тритушет создает сферу желаний, – послышался слабый голос джинна. – Реальность в этой сфере наилучшим образом приспособлена для того, кто качает насос.
      – Чего?
      – Оставьте его, Мартин, – сказал Эксварья. – Если я правильно понял, наш друг сейчас переносится в мир своей мечты.
      Радужный шар подрос еще немного и налился красками. Бешено запульсировав, он сжался, обретая форму.
      Все подались вперед, чтобы рассмотреть джиннову мечту поближе.
      На полу лежал запечатанный сургучом термос.
      – Эскапист, – фыркнул безопасник. – И тритушет с собой уволок. Но ладно. – Он выпрямился, обводя пленников сочувственным взглядом.: – Прощайтесь, господа. Уже пора.
      – Извините. – Велька облизал пересохшие губы. – А просьбу можно?
      – Говори.
      – Мне в кхумару бы… одним глазочком глянуть… – И, торопясь, чтобы Мартин не перебил, добавил: – Есть один вопрос… Мне до смерти надо выяснить!
      – Ну, давай. Одним глазком только.
      «Ты что, псих?» – поинтересовался кресильон.
      «У меня план. А от тебя, между прочим, помощи как от газировочного киоска молока».
      Велька прошел к куче артефактов. Неторопливо отодвинул в сторону кхумару, схватил ваджрахию-погремушку и взмахнул ею.
      Тьма отбросила мир на секунды назад. Безопасник вскинул митральезу, и Велька вновь уничтожил вселенную. Не давая Мартину опомниться, вызвал пультом лестницу и схватил Василису за руку.
      От многочисленных гибелей вселенной ныли зубы. В животе побулькивало.
      – Держись крепче! – крикнул он ошалевшей девчонке. Вскочил на первую ступеньку, и живой металл вознес их ввысь – к спасительной духоте подвала.
      Внизу отчаянно рявкнуло: митральеза подавилась всеми несделанными залпами. «Прощайте, профессор, – подумал Велька. – И ты, Федя, „археолог черный“… И ты, Мартин, борец за добро и счастье доминиона».
      Во дворике маяка царили заполуденная тишь и спокойствие весны. Смерти и тайны остались глубоко внизу, в подземелье. Василиса вывела Вельку к сиротливо брошенному «Канзас трейлеру».
      – Ну что, летим?
      – А то!
      Лишняя плата поблескивала на земле, словно пустая пачка от сигарет. Больше деталей нет – значит, Мартин шаттл собрал.
      Элли-Василиса забралась в кабину.
      – Ой! – нахмурилась она. – Это одноместный шаттл. Тебя электроника в кабину не пустит.
      – Что же делать?
      – А, ерунда… Договоримся. Собакой будешь?
      – Собакой?
      – Ну. Я скажу компьютеру, что ты моя овчарка. Угу? Место, Тотошка!
 
      Меж камней пробивались серо-зеленые колючки, опутанные колючим изумрудным мхом. Шипастый куст оттопырника развесил над дорожкой «шахматные» сине-розовые соцветия. Выше по склону кремовым и бело-желтым цвели шипаты. Растительный мир Скалищ полумер не признавал. Мягкие и пушистые растения здесь не выживали.
      Велька с жалостью посмотрел на босолапки и тоненькую маечку Василисы. Хорошо хоть передник оставила.
      – Тебе, может, китель дать?
      – Обойдусь, – отмахнулась та. – А это что за сетка?
      Велька посмотрел на «сетку» и обмер.
      – Не шевелись! Это сигналка от гнезда паутицы!
      Василиса обиженно вытаращилась на него:
      – Шутишь? Паутицы же в Челесте!
      – В Челесте, говоришь? – Он попятился – бочком, бочком, подальше от страшной паутины. – Похоже, Челеста добралась и сюда. Пойдем!
      Василиса не стала спорить. Бритвенной тропой, которой только оголодавшим до счастья мазохистам ходить, они отправились к обрыву.
      Девчонку словно эльфы воспитывали. Она умудрялась проскользнуть под ветвями оттопырника тенью, не задев ни листочка. Велька же несколько раз вляпался в колючки, подкормив кровью цветы.
      Наконец его мучения закончились. Внизу, среди деревьев, мелькнула чья-то тень.
      – Смотри, – прошептал кадет, выползая на животе к краю скалы. – Видишь мужика среди сосен?
      – Ну?
      – Посчитай, сколько у него рук.
      Василиса посчитала и ахнула.
      – Господи… а асуры здесь что делают?!
      – То-то же!
      Плывущее над головой облачко дрогнуло. В центре его возникла квадратная дыра.
      Через некоторое время кусты за спиной асура зашевелились. Из колючек вышли два человека люмпенского обличья. Отчаянно матерясь, они волокли плоскую корзину, наполненную белесой галькой.
      Так вот для чего на Лувре гравикабины – такой неудобный, дорогой, никому не нужный транспорт! Вот почему отец становится беспокойным, когда синоптики чистят небо.
      Асуры везут глину из своего доминиона и оставляют ее на орбите. Установка гравилуча нелегально переправляет груз на Остров. В облачную погоду кто-нибудь может заметить след от гравиудара. Так что контрабанду возят лишь в хорошую погоду.
      А когда у нас над Островом чистое небо?
      То-то же!
      Получается, что этот рейс внеплановый… Майя готовится к Паутичьему ритуалу, и ей наплевать, что кто-то увидит след от гравилуча. Она заберет Намсу и улетит в свою асурию.
      «Вель, – подал голос кресильон, – я кое-что уловил… Рядом работает ультразвуковой генератор. Зачем – хоть ПЗУ отформатируй, не знаю».
      «Разберемся».
      Асур запустил в корзину лапу и вытащил несколько камней. Василиса толкнула мальчишку локтем:
      – Он что, их есть будет?
      – Конечно. Это не камни – паутичьи яйца.
      – Зачем они им?
      Велька не ответил. Бродяги раскладывали яйца на тропе.
      Как раз там, где назначено место встречи с эмкаушниками.
      Ай да Тилль! Ай, молодец! Приготовил сюрпризец.
      – Элли, пойдем. Все, что надо, мы выяснили. Мальчишек надо спасать.

      Трамвай мчался по улицам черного города, временами притормаживая на остановках. Тая глазела в окно. Там качались под фонарями повесившиеся от несчастной любви десятиклассники, сновали туда-сюда черные простыни, на кирпичных стенах мокли кровавые надписи. Новых пассажиров не предвиделось, и скелет-вагоновожатый заскучал.
      Если бы не Тая с Танечкой, он вообще впал бы в хандру.
      – …Визжать надо громче, – объясняла кавайка. – Иначе не выпустят.
      – Не понимаю… Если здесь выход, то зачем визжать?
      – Да Тайка! Какая же ты глупая! Где Ириней и Джиакомо сидят – там основной выход. А здесь запасной. И выпускают, только если посетителю совсем страшно. Так что визжи давай!
      – А мне не страшно.
      Скелет не выдержал и обернулся к девочкам:
      – Вы куда едете-то, гражданочки? Может, я…
      – А-а-а-а!
      От сдвоенного вопля трамвай замер, словно влепился в стену. Двери разъехались, открывая выход. Проем заполняла клубящаяся тьма со словами «Запасный выход». И ниже, маленькими огненными буковками: «Оставь кредиты всяк сюда входящий».
      – Совсем забыла… – Плечи кавайки поникли. – В этом аттракционе платный выход. У тебя деньги есть?
      Тая помотала головой.
      – Ничего. А может, так попробуем?
      И, решительно схватив кавайку за руку, бросилась в серое марево. Танечка только пискнула.
      Смутный гул наполнил уши. Туманные волны расступились, выпуская девочек в коридор. До свободы оставался один шаг, но, к сожалению, его-то сделать и не удалось.
      Из притолоки выросли бледные безволосые руки и схватили беглянок за плечи.
      – Куда? А платить? – голосом вагоновожатого осведомился туман. – Десять кредитов.
      – У нас нет… Отпустите, пожалуйста! – захныкала кавайка.
      – Отпустить, значит? Думаете, на халявку побоялись и все? Ишь, шаромыжницы!
      Руки потащили девочек обратно. Кто знает, что случилось бы дальше, но тут в коридоре появился сумрачный мальчишка в линялом спортивном костюме.
      – Это что? – нахмурил он брови.
      – Платить не желают.
      – Отпустите, я заплачу.
      Он вытащил карточку и протянул рукам. Рубиновый лучик скользнул по магнитной полоске.
      – Все в порядке, ваше высочество, – отрапортовал голос. – Приятно поразвлечься!
      И руки спрятались в темноту выхода.
      – Высочество? – удивилась Тая. – Постой… А что это за планета?
      – Версаль.
      – Версаль? – Тая раскрыла рот, не в силах прийти в себя от удивления. – Господи… Так, значит, это… Данька!!!
      И она повисла на шее у мальчишки:
      – Данька! Ты!!! Ух, здорово!! Рассказывай, как ты?.. Как дела?.. – Она обернулась к кавайке: – Это мой друг детства. Мы несколько лет назад друг друга потеряли! То-то, думаю, все здесь знакомое.
      Принц Даниэль смутился:
      – Тай, извини… Я из спортзала только сейчас…
      Он пригладил мокрые от пота волосы. В душ поленился сходить, догадалась Тая. Мальчишки все такие бестолковые. И грязнули.
      – Я сейчас… – бормотал принц. – Я переоденусь и…
      – Да ничего! Ты все там же обитаешь?
      – Ага.
      – У Даньки комната – закачаешься! – объяснила Тая Танечке. – У него и индейцы, и пираты, и джунгли. Слушай, – повернулась она к принцу, – а сейчас как? Русалочью лагуну покажешь?
      – Не, – помотал головой мальчишка. – Это же для маленьких. Я лагуну отключил и пиратов тоже.
      – Ой, зря!
      – Ничего не зря. Теперь у меня все по-взрослому, поняла?
      – Угу. Слушай, Дань… Ты мне поможешь?
      Принц насторожился.
      – Конечно, – сказал он неуверенным тоном. – Помогу. А что случилось?
      – Меня похитили. У вас комедиант есть, ну такой… черноглазый с усиками…
      – Джиакомо Бат, – подсказала Танечка.
      – Точно. Мы от него скрываемся.
      – Бат?.. Бата помню. Он обещал что-то такое… Так это он, значит, тебя имел в виду?
      Мальчишка облизал губы. От его взгляда Тае сделалось неуютно.
      – Слушай. Мне надо вернуться на Лувр. Это важно!
      – Надо – значит, вернешься, – с преувеличенным энтузиазмом отозвался принц. Огляделся и обнял ее за талию (несколько назойливо на Тайкин взгляд). – Только вот что… Сам я не могу, это с папой переговорить нужно. Подождешь?
      – Конечно!
      «Лучше бы я осталась в городе мертвых, – подумалось Тайке. – Те хоть не улыбаются так по-волчьи».
      Ей сделалось мерзко, словно в волосы упал комочек старой жвачки.
      Но отступать было поздно.
 
      Данькина детская и в самом деле здорово изменилась. За дверью начинались апартаменты в старовестерновском вкусе: нечто среднее между салуном и звездой смерти. Бар во всю стену, на стойке – коробка сигар, на двери – календарь с голенькой рыжеволосой губяшкой в ковбойской шляпе.
      – Ну вот… располагайтесь… – Даниэль юркнул в ванную. Его всклокоченная голова вынырнула из-за двери:– Э-э… если хотите выпить, крошки, не стесняйтесь! – выпалил он. – У меня большой ассортимент поднимающих настроение элексиров. Специально для таких красоток, как вы!
      Танечка хихикнула:
      – Какой забавный! Это наш принц.
      – Да, – согласилась Тая. – Он здорово изменился за это время. Что, Танечка, осмотримся?
      Кавайка неуверенно кивнула. В принцевых апартаментах она чувствовала себя не в своей тарелке.
      Да и Тая, если честно, тоже.
      За окном играли в догонялки звезды ста галактик. В космосе шло вечное сражение: миллионы кораблей расстреливали друг друга из лазерных пушек, жгли плазмой и разносили в клочья ракетами.
      Тая подошла к стойке бара и оглядела полки. Господи, он что, все это пьет? Это же, наверное, вредно… Потянулась к ядовито-зеленой бутылке с этикеткой «Абсент» и отвинтила крышку.
      В нос шибануло знакомым запахом лимонада «Буратино».
      – Виртуальная, – со смешанным чувством облегчения и страха подтвердила Танечка. – А здесь что?
      Под постером поблескивал экран с рядом кнопок.
      – Дверь между мирами, – ответила Тая. – Данька ее так называет. Видишь список? Это куда отсюда можно попасть. Давай посмотрим.
      Когда-то список на двери был очень длинным. «Пираты», «Русалочья лагуна», «Винни Пух и все-все-все», «Маленькое привидение», «Мир Летящих» и так далее.
      Сейчас он несколько укоротился. Некоторые названия казались совершенно непонятными.
      – Хм… Это что, шифр такой? Ну-ка попробуем.
      Тая выбрала пункт, который помнила с давних времен. «Мио, мой Мио!» Все-таки осталось что-то в принце от прежнего Даньки – ершистого пацана, верящего в добрые сказки.
      – Подожди здесь, – предупредила Танечку. – Если что, откроешь мне дверь. И никаких кнопок не трогай!
      Девочка храбро шагнула через порог…
      …и оказалась в Голодной Башне.
      Пыльный лунный свет сочился в крохотное окошко. Высоко-высоко под крышей возились засыпающие совы. Круглая стена белела селитряными иероглифами, словно изгаженный насест в курятнике.
      Тая остановилась в нерешительности. Двое мальчишек лежали, обнявшись, у ее ног; один из них, худенький и темноволосый, сжимал в кулаке крохотную ложечку, которую так и не смог донести до рта.
      В воздухе висел сладковатый запах гнилых конфет и мокрого дерева. Что-то прокатилось под ногами – длинное и круглое. Тая наклонилась и подняла этот предмет.
      Сломанная свирель.
      Ей показалось, что башня сделалась маленькой-маленькой – меньше ее самой – и сдавила ребра. Длилось это недолго. Скоро наваждение отхлынуло, позволяя дышать.
      «Надо убираться отсюда… – мелькнуло в голове. – Ну, Данька… Значит, неверные книжки ты в детстве читал!» Но едва она повернулась, чтобы уйти, послышалось неразборчивое бормотание.
      – Эй! Кто здесь? – позвала она.
      По спине пробежал холодок. Башня была пуста, но звуки раздавались совсем рядом!
      – Эй! Отзовитесь! Кто вы?!
      И тут словно по волшебству башня заполнилась людьми. У стены сидела женщина средних лет – в роговых очках, пиджачке цвета линялого динозавра и кружевных колготках. К груди она прижимала классный журнал. Рядом скорчился толстяк в военном кителе; красный платок на волосах сбился, выпуская седую прядь. За толстяком Тая приметила Данькиного отца и бросилась к нему:
      – Сир Людовик! Что вы здесь делаете?!
      Тот поднял на нее полубезумные глаза:
      – О как же, – спросил он раздумчивым речитативом, – мне расправиться с моими врагами? Как расправиться с моим сыном, который дерзит и не уважает родителей? Сделать его своим преемником на посту правителя? Да, пожалуй, сделаю его своим преемником на посту правителя. Заставлю учить кинкарский и юриспруденцию, делать зарядку и проходить IQ-тесты, вместо того чтобы гонять в «Дум» по сетке и пинать мячик.
      – Сир Людовик, что с вами? Вам помочь?!
      Король не ответил. Он уже впал в забытье, бормоча что-то вроде «бластера грознее я не видывал в моем замке» – а может, Тае это послышалось?
      Другие обитатели Голодной Башни также жаловались и кляли судьбу:
      – …О, зачем, – причитала дама с журналом, – зачем я поставила эту злосчастную двойку? Мымра я очкастая. Дура, а еще в колготках. Он же такой ранимый! И типа нужны будущему королю эти дурацкие дискриминанты?
      – …Я, конечно, жирный козел, это без вопросов. А принц – вовсе не невежественный молокосос, а надежда престола. Экономполитика, политэкономия – конечно же между ними никакой разницы.
      – …мы его не ценили!..
      – …мы его не понимали!..
      Среди фигур Тая заметила висящую на цепях обнаженную девушку. Перепеленутая веревками, та напоминала диковинную птицу.
      – Танечка? – Тая бросилась к связанной девушке. – Ты?!!
      – Я не Танечка, а Лисенок, – сердито отвечала та. – А еще я шлюшка выпендрежистая: отказалась сходить с Данькой в кафешку, типа у меня репетиция срочная. И вообще, я много о себе воображаю.
      – Подожди, я тебя сниму. Где тут узел?
      Свет в башне замигал: дверь между мирами то закрывалась, то открывалась вновь. В два прыжка Тая оказалась у порога и выскочила обратно.
      – Ну, что там? – жадно сунулась к ней Танечка.
      – А, глупости всякие…
      Чувствовала Тайка себя неловко. С одной стороны, башня ее возмутила. Что, спрашивается, если девчонка не пошла с пацаном в кафешку, так она уж и на букву «ш»? Да он сам козел, пусть моется чаще!
      С другой стороны, от такой башенки она и сама бы не отказалась. Представила себе Фросю на цепи, физрука, Ирку-сплетницу… Вельку тоже. Ишь, блин, гордый! Исчез, хоть бы предупредил. На ее, Тайкины, чувства ему плевать с орбитального вокзала, а она спасай его, жизнью рискуй!
      – Я тоже куда-нибудь загляну, – сообщила Танечка, набирая на пульте код.
      – Эй, не трогай! – перепугалась Тая. – Нечего за моими друзьями шпионить!
      Но было поздно. Замок щелкнул, переключаясь, и на экранчике возникло «Любимые игрушки». Тая оттерла кавайку и первой заглянула в дверь: вдруг там опять что-то нехорошее?
      Оказалось, нет. В щель виднелся длинный зал, уставленный стеллажами с оружием. Автоматы, мечи, крупнокалиберные пулеметы, лазерные пилы.
      – Эй, эй! Куда это вы?!
      Тая оглянулась. Принц Даниэль выскочил из ванной. Чистый аж до хруста, волосы мокрые и торчат (но теперь уже от геля), и одет не в старые спортивки, а шикарный белый костюм с бриллиантиками в пуговичках.
      Настоящий принц! Коня только не хватает.
      Тая поймала себя на мысли, что при виде Даньки ей постоянно хочется хихикать.
      Принцу же было не до смеха. В один прыжок он подлетел к двери:
      – Туда нельзя! Там… – и смутился.
      – Чего, Дань? Там же только оружие.
      – Оружие? А-а, вот вы куда забрались… – В голосе его скользнули снисходительные нотки. – Ну да. Оружие. Настоящий мужчина должен уметь постоять за себя. Я вот знаешь как? Я асур-до занимаюсь и компрэтаматой. И оружие: из десяти – все в яблочко!
      Он подошел к стойке бара, достал бутылку виски и плеснул в стаканчик. «На полпальца» – всплыло откуда-то. Тая могла поклясться, что Данька думает о том же.
      – Прогуляемся, крошки? Я покажу вам дивные пляжи под луной. Венесуэльский маскарад, марсианские бои без правил.
      – Ну, вообще-то… А давай! Танечка, тебе нравятся бои без правил?
      Кавайка захлопала ресницами.
      – Значит, нравятся. Пошли, Данька.
      – Хорошо. Только произведите замену своих футляров для грешной плоти на более изысканные.
      – Чего?.. – Тая болезненно поморщилась.
      – Ну, переодеться, блин, надо!
      – А нормально сказать не можешь?
      – Так я для смеху же.
      – Смешно. Уже катаюсь по полу.
      Тая и сама досадовала на свою ежистость, но остановиться не могла. Данька новый ее раздражал. Неужели обязательно надо вести себя полным придурком?
      Тем временем принц отвел девочек к платяному шкафу.
      – Вот, выбирайте, – распахнул он двери, – самое лучшее. Специально для вас.
      – Для нас?
      – Ага. В шкафу есть кабинка – если типа переодеться.
      Минуту или две Тая обозревала Данькину сокровищницу. М-да-а… Что с него взять… Хоть и принц, но мальчишка. И если бы она не помнила, каким он был раньше, ох и высказала бы ему сейчас!
      – Дань, а попроще ничего нет?
      – В смысле? Там все так одеваются!
      – Там – это где? – Ткань скользнула между пальцами электрическими искрами.
      – Н-ну… там…
      Тая покачала головой:
      – Лапа, это слишком короткое. Я такое не надену. И декольте ужасное. Таких размеров груди и не бывает вовсе. Я уж не говорю об этом поясе с пистолетами!
      – А что с пистиками не так? – насупился принц. – Там все ба… женщины так носят.
      – Где это там? – повторила она.
      – Ну, – у… Есть один мир. Там, типа, мегакорпорации захватили власть и все друг с другом воюют. А я – полковник звездного десанта.
      Кавайка принялась деятельно перерывать содержимое шкафа. Принц же продолжал:
      – Так вот, я там полковник. Мне сорок лет, и я самый крутой у наемников. Прикинь?.. Мне больше всех платят, и тел… ну в смысле, девушки…
      – Постой, – перебила Тая, – а почему наемники?
      – То есть?
      – Это значит, кто больше денег даст, за того и воюешь?
      – Ну. Это же жизненно. Солдаты всегда за того, кто больше платит. И бабы тоже…
      – Чего-о?!
      – Ну чего-чего? – разозлился Даниэль. – Скажешь, нет? Очочки-то розовые сними! У кого кредаблосы – перед тем задом и крутят. Вон, гляди!
      Кавайка упоенно вертелась перед зеркалом. Бронетопик ее полыхал стальными бликами.
      – Если бы я за вас рукастому не заплатил, фиг бы вы здесь оказались. Значит, из-за денег. А ты – нет бы поблагодарить, так…
      От звука пощечины, казалось, звякнули бутылки в баре. Тая потерла отбитую ладонь. «Сильнее надо было врезать… – с сожалением подумала она. – Может, добавить?»
      – Т-ты… чего? – спросил Данька. – Сдурела? – и добавил шепотом: – Я ведь стражу вызову.
      – Стражу? Трус!
      Мальчишка вскинулся, сжимая кулаки:
      – Да ты!..
      – Ну, давай, давай! Ударь меня, попробуй! – Та воинственно выдвинула вперед левое плечо. – Ты же это… адурь-се знаешь!
      – Асур-до. – С алым отпечатком на щеке, сгорбленный и пристыженный Даниэль выглядел младше своих лет. – Та, ну зачем ты?..
      Стражу он вызвать не успел. В дверь, отделявшую комнату от дворцовых коридоров, постучали:
      – Даниэль, к тебе можно? – поинтересовался король.
      – Э-э… папа?
      – Даниэль, на территории дворца появились чужие. Ты как, впустишь нас или сам выйдешь?
      Соображал принц быстро. Он затолкал девушек в шкаф и запер дверцу на ключ. После этого повернулся к двери.
      – Входи, па!
      – Благодарю, сын. Ты столько не открывал, я уж решил, не случилось ли что.
      Тая завозилась в шкафу. О чем бы она сейчас мечтала, так это увидеть происходящее в комнате.
      Вот ведь незадача!
      Словно читая мысли, шкаф высветил экранчик размером с почтовую открытку. Зашелестел кондиционер. Под колени толкнулась обитая кожей скамеечка, а из боковой панели выплыл поднос с двумя бокалами.
      – Ничего себе! – удивилась кавайка.
      – Тс-с! Это же дворцовый шкаф. – Тая решила ничему не удивляться. – У них ведь как? Интриги да секреты. Вот и крутятся, как умеют. – И уселась на скамеечку подглядывать.
      Король поманил пальцем кого-то за своей спиной:
      – И ты входи, Бат. Разговор нам предстоит серьезный. Входи-входи, не жмись!
      В комнату нерешительно заглянул директор «Макабра». Принц возмутился:
      – Эй! Насчет смерда мы не договаривались!
      – Ничего, сынок, это ненадолго. Давай, Бат, рассказывай.
      Комедиант растерялся. Видимо, рассчитывал, что с мальчишкой станет объясняться сам Людовик. Но лицо короля оставалось бесстрастным. Так и не дождавшись поддержки, комедиант начал:
      – Ваше высочество… Мне неловко говорить… дело деликатное… Помните нашу договоренность? Я обещал подготовить к вашему дню рождения номер, в котором участвовали бы актер или актриса вашего возраста.
      Принц склонил голову в знак согласия.
      – Так вот, ваше высочество. Рад сообщить, что дело сладилось. Актрису я добыл.
      – Можно полюбопытствовать, где она? – спросил король.
      – Пусть это останется моей профессиональной тайной. Но вообще-то, ваше величество, дело в другом. Пока я с любовью и тщанием подбирал для нее генетические модификации, она сбежала.
      – Неблагодарная хамка!
      – Ваше величество!.. – стушевался Бат.
      – А что за модификации вы подобрали? А?.. Или это тоже секрет?
      – Сир, умоляю! – Виски и лоб Бата заблестели, словно лакированные: – Пусть это станет сюрпризом для юного принца. Уверяю: ничего безвкусного или уродливого! Вы же видели моих актрис… некоторых…
      – Они прекрасны. Продолжай, Бат.
      – Продолжаю, ваше величество. Итак, девушка сбежала, прихватив с собой одну из моих каваек. К счастью, их след нашелся. Великодушный принц… прошу прощения, ваше высочество, – (Бат поклонился принцу), – пригласил девушек к себе.
      – Он врет!!!
      – Тихо, сын. Сделай что-нибудь с ушами, они у тебя горят. Давай дальше, Джиакомо.
      – О да, сир. Мой принц, это конечно же не мое дело… кхе-кхе!.. Но вы, можно сказать, находитесь в возрасте, когда стойкость понимают по-разному… Понимаете?.. А девушки красивы… и вряд ли откажутся допустить такого видного юношу к своим прелестным секретикам… кхе-кхе!..
      Джиакомо понесло. Он лебезил и путался в намеках, порой настолько грязных, что даже король морщился.
      Наконец принц потерял терпение:
      – Чего ты хочешь, старик?
      – Умоляю, ваше высочество!.. Не задерживайте девушек. Новенькой надо освоиться, все-таки обстановка… стресс… И еще, – Бат понизил голос, – я попросил бы вас воздержаться… на время…
      Король сдавленно хрюкнул. Даниэль пошел красными пятнами.
      – Во… воздержаться?
      – О, не поймите меня неправильно! К генмодификации тела можно приступать лишь сутки спустя после этого… вы понимаете?.. А новенькую нужно еще подготовить к роли. Уверяю, ваше высочество, после празднества она станет навещать вас в любое удобное вам время.
      – Только чтоб это не мешало урокам, – добавил король.
      – Хорошо, па, – склонил голову принц.
      – Хорошо… Математику запустил, лоботряс! Две двойки!.. Варвара жалуется: «Ваш сын не знает, что такое дискриминант». Я должен знать, что такое дискриминант? Будущий король! Дискриминация – твой хлеб, понимаешь?!
      – Я исправлю, па!..
      – Исправлю… Ладно. Значит, так, сын. Девчонок отдаешь Бату. Извиняешься. – (Принц засопел и набычился.) Король повторил с нажимом: – Извиняешься! Мы ведь не хотим ссориться с будущим распорядителем развлечений?
      Принц хотел. Очень хотел. Тая видела, как он мечется, не в силах сделать выбор. Наконец он выдавил:
      – Нету их у меня.
      – Как нету?
      – Так… Ушли…
      – Ушли?.. – Король почесал подбородок: – Ушли, значит… А в какую дверь, не помнишь? – Хлопнул в ладоши: – Эй, там! Снять показания с камер наблюдения! Сектор три, перед покоями принца. Чтобы через две… нет, две минуты сорок семь секунд результаты были здесь. – И повернулся к сыну: – Ну, Данька, время пошло… Слово наследника нерушимо. Если выяснится, что девушки не выходили из твоей комнаты, значит, они ушли в дверь между мирами. Извини, сына, но мне придется перетряхнуть твои игрушки.
      Тая присвистнула. Историйка! У Даньки же и Голодная башня, и оружие, и еще, наверное, много чего. Она представила, как Людовик натыкается на цепную математичку, и хихикнула. А потом себя видит у стены…
      Нет, ну почему нормальным людям таких башен не выдают?!
      Несправедливо!
      Принц сжался в ожидании, пока охрана подготовит показания камер. И хотя собственное будущее виделось Тае смутно, она бы ни за что с Данькой не поменялась.
      Тяжелый выбор ему достался…
      – Он нас выдаст? – поинтересовалась Танечка.
      – Ни за что! Вообще-то он хороший мальчишка. Только глупый.
      Что-то царапнуло Тайкину руку – колючее, кусачее. Та передернула плечом:
      – Броник подбери. Все руки из-за тебя в синяках.
      – А что я? – удивилась кавайка. – Вон по тебе ползает, а на меня говоришь.
      – Кто ползает?
      Тая обмерла. На плече сидел хромированный богомол и шевелил усиками.
      «Асурский разрыватель!» – мелькнуло в голове. Асуры такими преступников казнят.
      И на пиратских флагах тоже они!
      Казалось, шкаф подпрыгнул от Тайкиного визга. Танечка ничего не поняла, но завизжала за компанию.
      Самое смешное, что ни король, ни принц даже не обернулись. Придворные шкафы делают на совесть: и звукоизоляция на уровне и прочность… а иначе откуда берутся скелеты в шкафах?
      Богомол полетел на пол. Девчонки прыгнули на скамеечку и прижались друг к другу. Странное дело: раньше Тайка боялась, что принц окажется предателем, а теперь только об этом и мечтала. Ей вдруг вспомнилось, что плохих преступников асуры скармливают одному богомолу, хороших – дюжине, а если взятку дашь – то сотне. Один богомол, пока узника съест, столько провозится, что жить не захочешь.
      – Да-анечка! – всхлипывала она. – Выруча-ай, миленький!
      И чудо свершилось.
      Дверь распахнулась. Тая с визгом вынеслась из шкафа и повисла у принца на шее.
      – Однако! – удивился король.
      Джиакомо тоже хотел что-то сказать, но не успел.
      – Сир Людовик! – закричала девочка. – Помогите! Асурский потрошитель!
      Только сейчас король ее узнал:
      – Тая?! Как ты здесь очутилась???
      Джиакомо вжал голову в плечи. Тварь выкатилась из шкафа и стояла, поводя фасеточными глазками, словно питбуль на собачьей площадке.
      – Обездвижить, – указал пальцем Людовик.
      Потрошителя накрыла огненная клетка. Король и принц присели на корточки, разглядывая чудовище.
      – И откуда такое чудо? – поинтересовался Людовик.
      – Это мое, – сообщила Тая покаянно. – Это я у портала подцепила.
      – У портала? Эй, Бат!
      Случайно это совпало или нет, но Бат охнул и принялся сдирать с себя куртку. На пол хромовой кляксой шлепнулся второй богомол. Джиакомо накрыло силовым коконом.
      – Так вот, значит, куда наш друг отправлялся за живым товаром… Так-так…
      Людовик встал и обнял Таю за плечи:
      – Что ж, Таисия… К добру или к худу – ты моя гостья.
      – Ваше ве…
      – Просто Люк. Для тебя – дядюшка Люк, Тая. Мы ведь друзья с твоим отцом.
      Он обернулся к сыну и укоризненно покачал головой:
      – И ведь молчал, оболтус! У нас Таисия в гостях… вон красавица какая вымахала, почти невеста, а ты – в тряпочку?
      – Па, прости… Я…
      – Ничего не хочу слушать. Иди уроки делай, охламон. Двоечник!
      Над плечом короля вспыхнула крохотная голограмма. Офицер в темно-синем мундире лихо козырнул:
      – Ваше величество, потрошители обезврежены. Каковы будут дальнейшие приказания?
      – Шута – на дезактивацию. В покои принца – взвод биологической защиты. Все обыскать, все обшарить… особенно другие миры.
      – Есть!
      Голограмма погасла. Плазменная сетка утащила перепуганного Джиакомо в дворцовые недра.
      Король сурово глянул на сына:
      – Вот, оболтус, и узнаем, чем ты вместо математики занимаешься… Пойдем, Таисия. И вы, сударыня, тоже. Вас Манечка зовут?
      – Танечка.
      – Король. Очень приятно.
 
      Таин рассказ о портале уместился ровнехонько в полтора коридора, пять этажей лифтом и немного постоять в зимнем саду. Людовик сгреб в кулак цепь и потер ею подбородок, что обычно выражало у него высшую степень задумчивости.
      – Так, говоришь, завалила портал личинками богомолов? А знаешь ли ты, что это за портал?..
      Тая покачала головой.
      – Это деньги, дочка… Большие деньги. Через этот портал мы с твоим отцом возим кое-какие товары для наших друзей. Нам ведь не сложно, правда? – (Тая кивнула.) – А кое-кто, значит, не хочет, чтобы мы – для друзей. Кто-то хочет рассорить нас с друзьями.
      Он прищелкнул пальцами. Над плечом повисла голограмма офицера в краповом берете.
      – Капитана Раймона ко мне. Немедленно.
      – Первого или второго, ваше величество?
      – Этого… Который «Насундук». И чтобы на фотонной тяге мне!
      – Слушаюсь!
      Голограмма исчезла. Король щелкнул еще раз, и над полом повисло нечто замшелое, в слюдяных проплешинах.
      – Пария Квазимад, мне нужно поговорить с вами, – сказал король.
      Голографическая глыбища повернулась, открывая серебряную маску лица.
      – Слушаю, великолепнейший Людовик.
      – Пария Квазимад, вынужден вас огорчить. Новая партия глины для имплантов может и не прийти.
      – О господин великолепнейший Людовик! Правитель Кинкаррана, позор своей расы, рассчитывал на меня и эту глину. А теперь все погибло. Вы хотите войны?
      – Нет, пария. Мы хотим вашей помощи. Видите девушку рядом со мной? Она укажет вам цель. Выполните ее приказы, и Кинкарран получит столько глины, сколько понадобится.
      – Рад слышать, лучший из Людовиков. Уже иду. Только перезаряжу свои устаревшие пулеметики, маломощные ракетницы и внушающие жалость лазеры. Пусть наши враги умрут, не оставив гравия.
      – Пусть умрут, – согласился король.
      Фантом кинкарского посла растаял в воздухе.
      – Ну, вот, Таисия, три четверти дела сделано. С тобой отправятся двое. Пиратский капитан Раймон по прозвищу Насундук и посол Кинкаррана Квазимад. Выведешь их из лабиринта, покажешь, где живет Майя Утан, и все. Больше ни о чем не беспокойся. Я – Король Солнца, и мое слово крепко.
 
      «…беспрецедентной акцией. Жители Юпитера выступили с петицией, призывающей исключить Землю, Марс и Венеру из числа планет. В результате массовых беспорядков юпитерианская установка искусственной гравитации вышла из строя. Беспорядки жестоко подавлены».
      Владислав Борисович и Яри сидели на полу и играли в поддавки. Доской служила тень от зарешеченного окна, шашками – разноцветные таблетки лжуфлекса (их заключенным выдали перед тем, как отправить в камеру).
      Яри нехотя передвинул шашку.
      – Интересно, – пробормотал он, – нас расстреляют или отправят на рудники?
      – На доску смотри, умник, – недовольно отозвался де Толль. – Вон, две шашки под ударом.
      – Извините, Владислав Борисович. Задумался.
      Блики от лозунга на стене («Тщательно пережевывая наркотик правды, ты помогаешь обществу») расцвечивали мальчишечье лицо индейской татуировкой. Яри переходил, и две черные таблетки легли в его ладонь.
      – Запить ничего нет? – спросил он с надеждой.
      – Так глотай. Нам еще раскаянии полагается, а он горький.
      Мальчишка поморщился и забросил таблетки в рот. Посидел некоторое время, прислушиваясь к своим ощущениям. Молчать было тяжело: флюиды лжуфлекса требовали выхода.
      – Я хак-то хактохку хакху… – начал он.
      – Прожуй, потом говори.
      – Угу… – Яри сделал глотательное движение: – Я как-то карточку батину хакнул. Во везуха была! Месяц шоколадками питался.
      – Вычислили?
      – Не-э. Я на Барсика свалил, кота нашего. Он вечно на клавиатуре дрыхнет…
      – Ну-ну.
      – …а кроме того, он единственный на Лувре генетически модифицированный кот с задатками сетевого администратора. Владислав Борисович, не могу я больше!
      – Ешь давай. И вообще, играть надо лучше.
      Яри вздохнул:
      – Зачем нам вообще эту дрянь жевать?
      – Ну, а как же ты хочешь? Мы – преступники высшего ранга. Тут или допрос категории «А» с применением пыток, или доза лжуфлекса.
      По-своему де Толль мальчишку жалел. Лжуфлекс активизирует выработку гормона привратомина, отвечающего за фантазию. К тому времени, как подозреваемых поведут на допрос, действие лжуфлекса кончится и наступит абстинентный синдром. Истощенный многочасовым враньем организм не сумеет произвести привратомина даже на простенькую увертку. Дети и подростки от лжуфлекса страдают сильнее, чем взрослые. При их фантазии отходняк может длиться неделю.
      Представляете: неделю не врать?!
      – А все-таки объясни, зачем тебя к водителю понесло?
      – Ну, Владислав Борисович! – Мальчишка замялся. – Дело в том, что я принадлежу к древнему роду джедаев…
      – Стоп. Подожди минутки две, пускай тебя отпустит.
      Яри заморгал. Часов в камере не было, но наглядная агитация на стене сменялась через равные промежутки времени. Сорок шесть секунд – определил де Толль.
      Лозунг «Чип в голове – роскошь, а не средство тоталитарного контроля» сменился на «Адвокатов придумали трусы», и де Толль кивнул:
      – Говори.
      – Владислав Борисович, но ведь в баке же Катькина сумочка была!
      – Так не сама же Катя! Асуры стараются не загрязнять реблягу-аши животными белками. Трава, водоросли, картофельные очистки, тщательно вымытые пакеты из-под молока, технологический мусор…
      – Простите. Но оно так выглядело…
      – Да ничего. – Де Толль перегнулся через «доску». – Знаешь, кое-что мне удалось найти. Ходи!
      Яри подставил шашку. Чиновник сбил ее и, с сожалением покатав на ладони, бросил в рот. Будь мальчишка понаблюдательнее, он бы заметил, что на самом деле таблетка упала за манжету рубашки.
      – Я нашел в бачке флешку с последними Катиными рисунками. Реблягу-аши – хороший растворитель… еще немного, и мы бы опоздали. С Катей расправились из-за чего-то, что было в этих рисунках.
      – Вы серьезно?!
      – Более чем.
      – Блин, а я полицию вызвал…
      – Зря. На Землю давно сигналы из космоса шли, будто у луврчан неладно. Все асурской мафией перекуплено, и полиция тоже. Думаешь, меня просто так прислали? О-о, брат…
      Яри не удержался, хихикнул. Хорошо, когда кто-то не теряет присутствия духа. Он вспомнил миг, когда заглянул в бачок с реблягу-аши, и у него вновь заныло в ушах. Так, значит, это не Катя была?
      Слава богу!
      Значит, ее еще можно спасти.
      Лучшую на свете Катенку.
      – Владислав Борисович, – он понизил голос, – надо бежать отсюда. У меня планарный кортик есть.
      – И ты можешь прорезать стену? – Чиновник посмотрел на него с интересом.
      – Вообще-то нет… Но учитель говорил, будто в трудной ситуации прорезаются сверхспособности!
      – Угу. А к парализаторам у тебя тоже сверхспособности? Ешь давай.
      Инспектор сбил несколько шашек и опять спрятал в рукав. На то у него был свой резон. В малых количествах лжуфлекс заставляет врать, но большая доза действует как мощный наркотик, улучшая реакцию и скорость движений.
      Интуиция подсказывала, что и то, и другое в ближайшее время понадобятся. Вряд ли губернатор позволит жить таким опасным свидетелям.
 
      …От ножа де Толля спасло чудо. Бросившись в атаку, асур замешкался, чтобы поклониться статуэтке геккона-жругра, покровителя реблягу-аши. Поднырнув под руку с ножом, инспектор выкатился из фургона.
      – Дварака инспектара, – донеслось из-за спины клекочущее, – осквернира реблягу-аши!
      – Смерть ему! – загоготало вокруг, отражаясь от домов и деревьев.
      Инспектор вскочил на ноги. От удара об асфальт саднило колено. Кости ныли, напоминая о возрасте не мальчика, но мужа. Он грудью налег на дверь фургона, и пальцы асура, просунувшиеся в щель, хрустнули, сминаясь.
      – Посиди, охолони… – пробормотал Владислав Борисович. И, обернувшись, закричал: – Яри! Ты где?!
      – Здесь, Владислав Борисович! Держитесь!
      Фургон сдал задом, едва не подмяв инспектора. В кабине сидел Яри – взъерошенный, перепуганный и одновременно ликующий.
      – Ты! – задохнулся от возмущения де Толль. – Ты что там делаешь?!! Где Джончег?
      Мальчишка повернул к инспектору румяное от волнения лицо:
      – Я его кортиком пырнул!.. У меня кортик!.. Планарный!..
      Туша Джончега распласталась на бетоне тухлой морской звездой. Из-за домов уже выбегали асуры – с гравимолотами, криосерпами, лазерными пилами.
      Началось восстание желтых повязок.
      На разбирательства времени не оставалось. Де Толль решительно сдвинул мальчишку в сторону, а сам плюхнулся на водительское сиденье.
      – Все, дружок, твоя миссия окончена. Дальше веду я. Теперь нам понадобится вся удачливость, чтобы выкрутиться.
      – Удачливость? – Мальчишка снял с шеи стальную цепочку. – Тогда возьмите. Вам нужнее.
      – Что это?
      – Амулет. На удачу. Знаете, как помогает?!
      – А… – Инспектор рассеянно сунул амулет. В магию он не верил.
      – Ничего, – продолжал Яри, – теперь нас спасут. Я полицию вызвал!
      Глаза де Толля полезли на лоб:
      – З-зачем?!! С ума сошел?
      Менять что-то было поздно. Из-за крыш в облаке силовых полей поднимался челнок. Предупредительный залп плазменной пушки расплескался по стеклу фургона раздавленным шершнем. Защитный слой возмущенно зашипел, испаряясь.
      Второй выстрел отсек волну асуров.
      Де Толль выиграл несколько секунд, направив машину сквозь чадную асфальтовую пламину. Полицейский шаттл потерял машину из виду, но потом площадь накрыло белым сиянием и мотор заглох.
      – Это не полиция, – отметил инспектор, глядя на зависший над площадью шаттл. – Это личная гвардия губернатора. Но как оперативно, черт возьми!
      Двадцать минут спустя де Толль сидел в кабинете Валериана Гракховича Цезариани – луврского губернатора. Лицо овевало прохладой. После жары Виттенберга и позорной потасовки с асурами это пришлось очень кстати.
      Губернатор устало горбился за бело-золотым столом. Острые «октавиановские» черты лица, впалые щеки, волосы, некогда завитые, а теперь свалявшиеся гипсовыми потеками. Не иначе бессонная ночь позади. За спиной губернатора, в окружении Луврского штандарта и золотого знака доминионов, скучал бронзовый Лаперуз. Казалось, космический волк тянется, чтобы отвесить губернатору подзатыльник.
      – Так-так, – нараспев начал Валериан Гракхович, – и что у нас здесь? Посланник Фронтира. Ай-ай, как печально… Что скажете, Владислав Борисович?
      Де Толль промолчал. Губернатор выдержал паузу, буравя гостя злым взглядом.
      – В молчанку играть будем… – с недовольством продолжил он. – Вы, де Толль, невыносимо скучный человек. Такой богатый послужной список – и такая унылая жизнь. Сертификат мастера меча – и ни одного боя… А вот еще. Вы любите хвастаться тем, что назначались советником на Хаджаллах. Но не сообщаете, что длилось это всего сорок семь секунд, а потом секретарша исправила ошибку в документах.
      – Вы неплохо знакомы с моей биографией.
      – Еще бы, великолепнейший сударь мой! Мое маленькое хобби – знать все обо всех. Ап-па-па, какое чудное ощущение!
      «Стихи пишет, – отчего-то решил де Толль. – Природного чувства ритма лишен, поэтому ударные слоги высчитывает по пальцам».
      Отчего-то эта мысль принесла ему облегчение. Ничто так не греет душу, как чужие недостатки.
      – А скажите, скучнейший Владислав Борисович, – продолжал губернатор, – отчего вы настолько неуживчивы? Люди на вас жалуются.
      – Кто именно, позвольте спросить?
      – Ну, не люди, погорячился я… Асуры. Асуры жалуются. Вот сейчас взять: напали на фургончик с реблягу-аши, оскорбили святыни народные… Было? Я вас спрашиваю: было такое?
      – Было, – повинился де Толль.
      – Ну, и кто из нас инспектор с большой дороги?
      – Но позвольте заметить: все было не так. Я спросил у Яри, где можно найти настоящую асурскую пищу. Глупо, согласитесь, побывать на пограничной планете и не попробовать экзотики. А Джончег повел себя не по-деловому. Натравил на нас подручного с крионожом…
      – …которого ваш парнишка оприходовал. Планарником.
      – Не подручного. Джончега.
      – Ах еще и Джончега? – обрадовался губернатор. – Ну, так вы сами, понимаете ли, Лаперуз своего пролива… Знаете, в чем ваша ошибка? Не туда, дражайший Владислав Борисович, усилия прилагаете. На Дачном, поди, арбузы цветут. Там весна. Вот о чем думать надо! А вы? Чем вам не угодила Майя?
      – Какая Майя?
      – Ах, оставьте… В первый же день донос накатали. Титанида подозрительная, то, се… Делать вам нечего. А потом что? Вы докопались до портала в Кассадовском училище, вам чем-то не понравились гравикабины, вы разворошили асурье гнездо. Зачем, ну зачем вы вызвали Шепетова в Кларовы Вары? Правды хотите? Что ж, я вам открою правду. Западный дом асуров поставляет через нас кинкарам глину для имплантов. Довольны, да?..
      Де Толль машинально потрогал висящую на шее цепочку.
      – Хорошие деньги, поди?
      – Не жалуемся. Что деньги – глина… Кстати: понимание со стороны Фронтира пришлось бы нам очень кстати. Каламбур, понимаете?
      – Понимаю, Валериан Гракхович, понимаю… Но я бы на вашем месте не о каламбурах думал. Тут у вас и контрабанда, и шпионаж асурский, и на планете черт-те что творится, а вы чиновнику взятку суете.
      – Разве сую? – удивился тот. – Какое сую, Владислав Борисович, когда вымогаю? Вот смотрите, – губернатор выложил на стол несколько стереографий, – убит видный представитель асурской диаспоры. Убит планарным оружием. Думаете, мальчишка его убил? Скажите на милость! Сертификат-то мастера у кого? У него?.. У вас?.. Не слышу! Ась?.. – Он дурашливо приложил ладонь к уху. – Расправиться-то с вами просто было… Припоздай наши дражайшие кавалеристы, и асурье вас в бензольные кольца нарезало бы. Но нет, скучный человек де Толль. Все гораздо утонченней. – Он вызвал над столом голотерминал с новостными лентами. – Читайте.
      Владислав Борисович заглянул в терминал и поскучнел. Плакала его пенсия, рыдал в три ручья терраформированный гигант Дачное-8.
      Луврнет бурлил заголовками: «Пленарная безнаказанность», «Палач Фронтира», «Инспектор-ксенофоб под маской инспектора-ксенофила», «Доколе?», «Отсель», «Ату!», «Бей Фронтир, спасай границу!»
      – Это общественное мнение. Вокс, так сказать, попули. Согласно новостным лентам, вы угрожали Джончегу, вымогая у него асурьены… за что, еще придумаем, как нам удобнее. Потом зарезали его и скрылись в неизвестном направлении. – Губернатор смотрел на пленника цинковыми глазами.
      Де Толль вновь дотронулся до цепочки и успокоился. Словно кто-то большой и сильный стоял за спиною, защищая и оберегая инспектора.
      – Лихо, Валериан Гракхович. – Инспектор постарался, чтобы его улыбка выглядела естественной. – Лихо. Но ведь меня искать будут.
      – Яндекс ищет, иридиевый мой… Это граница. Ваш расследователь живо завязнет – при том-то отношении, что складывается к Фронтиру.
      – Поменять общественное мнение – что два акта подписать.
      – Правда? – Губернатор встрепенулся. – Знаете, рубидиевый мой, а ведь это идея. – В глазах его вспыхнул огонек. С таким огоньком ведьмы варят кошек, отыскивая косточку-невидимку. – Давайте-ка сыграем? Ходят слухи, будто мастера меча могут сознанием изменить мир. Новостная лента обновляется каждые десять секунд. Прошу вас, меняйте!
      – При свидетелях? Никак невозможно.
      – Ладно.
      Губернатор хлопнул в ладоши. В комнату вкатился боевой робот «Элиза-1966».
      – Это, – объявил губернатор, – моя секретарша. Разжалобить, перепрограммировать, запутать в парадоксах вы ее не сумеете. Делайте что хотите, но, если в ленте не появится хоть одна статеечка в вашу защиту, фондовый мой, трастовый мой, ваш труп сегодня же обнаружат на краю обитаемой зоны. И не только ваш.
      – А если появится?
      – Тогда не обнаружат. – И губернатор вышел из комнаты.
      Де Толль остался один, если не считать «Элизы». Кокетливо заполированное пятно окалины на ее борту напоминало, что «1966» – модификация боевая.
      Инспектор огляделся.
      М-да… Дверь заперта охранной системой. С планарником лучше не геройствовать. Да и «Элиза» себя в обиду не даст.
      Что еще есть?
      Новостной терминал, робот-телохранитель, компьютер губернатора.
      Всего этого вполне достаточно, чтобы спастись, надо лишь чуть-чуть подумать. У пожилого возраста есть свои преимущества. Наивность детства, импульсивность юности, самодовольство зрелого возраста – все это в прошлом. Остались лишь спокойствие и расчет.
      – «Элиза-1996», – приказал он, – режим «Покорность Фронтиру». Код доступа…
      – Файл «покорность» не найден, – отвечала «Элиза». – Запущен поиск соответствия. Близкие по теме ключевые слова: «кожаное белье», «плетка», «ах, проказник», «BDSM». Желаете поговорить об этом?
      – Отменяется. «Элиза», дай связь с представительством Фронтира.
      – Ищется в базах соответствие по слову «связь». Найденные результаты: «опорочивающая», «извращенная», «с фактами»… Выберите тезис и переформулируйте запрос.
      Владислав Борисович вздохнул.
      На «Элизе» можно ставить крест. Начинала она, конечно, юной милой роботессой – легкомысленной, падкой до пиратского софта и жарких порт-в-порт соединений без антивирусов и файрволов. А потом пошло-поехало… Завалила тест Тьюринга, тендерный патч криво встал. Дорожка кривая, ремонтный дом.
      Судьба у таких роботов одна – свалка или магазин деталей. Если уж нашелся кто-то, приютивший дефективную машину, служить она ему будет не за страх, а за совесть.
      «Угораздило же меня, – с тоской подумал Владислав Борисович. – На Дачном, поди, арбузы цветут…»
      Терминал мигнул и выдал новую статью. «Желтая пресса» старалась вовсю.
      «Повесть об асуро-человеческой дружбе и недружбе», – прочел де Толль. И далее: «Полночь, XXXI век», «Трудно быть инспектором», «Инспектор из преисподней».
      Оставалось четыре минуты. Можно, конечно, влезть в губернаторский компьютер, но Владислав Борисович чувствовал, что дело это гиблое. Защиту не дураки ставили. Фильм посмотреть, игрушку запустить – всегда пожалуйста, а вот в базах данных копаться может только хозяин.
      Чтобы не пялиться на проклятую ленту, инспектор принялся вспоминать последние события, надеясь создать версию.
      Итак, что мы имеем?
      На Лувре появляется некая Майя – асури, маскирующаяся под человека. Цели ее неясны, однако преступны и каким-то боком связаны с контрабандой.
      Чуть ли не под носом у инспектора Майя встречается с Джончегом Сильвой. Катя – художница-эмпарт раскрывает внутреннюю сущность Майи.
      А потом исчезает.
      Де Толль скрипнул зубами.
      Что-то такое она сумела разузнать… Что-то такое, из-за чего асуры рискнули с ней расправиться. Да даже не с ней. Мобильник, мольберт – все это технологический мусор, пригодный для реблягу-аши. В первую очередь асуры стремились уничтожить вещественные доказательства. Во вторую – саму художницу.
      Возможно, Катя еще жива.
      А разгадка асурского заговора – в ее картинах.
      Вернее, самой последней картине. И если ее увидеть, можно понять, что задумали асуры.
      Гиперпочта выдала переливчатую трель: губернатору пришла какая-то посылка. Де Толль воровато оглянулся на робота и достал Катину флэш-карточку. Элиза не шелохнулась. Тогда он поднес карточку к системному блоку.
      «Обнаружено новое устройство, – сообщила машина. – Показать содержимое?»
      «Да».
      «Вводите пароль».
      Владислав Борисович задумался. Пароль?.. Это логично. Картинку легко утянуть, растиражировать, пустить по рукам. Но какой пароль может придумать девчонка-школьница?
      Отчаянно стыдясь своей неоригинальности, де Толль принялся подбирать слово. «Ангел» не годилось, «Любовь» тоже… Хм, странно – а почему?.. «Бога» тогда можно и вовсе не пробовать. Владислав Борисович ввел «Лубофф», затем «Скарлетт», и тут время кончилось.
      Вошел губернатор.
      – Ну, оффшорный мой? – благодушно поинтересовался он. – Как дело движется? Плохо? Разочаровали вы меня, Владислав Борисович.
      Валериан плюхнулся в кресло.
      – Господин губернатор, а он меня совратить пытался, – наябедничала «Элиза». – Два раза.
      – После, девочка моя, после. Посмотрю логи, откорректирую – пойдет в компромат. А пока же… Хм, корреспонденция. – Губернатор потянулся к панели гиперпочты. – Вы пытайтесь, пытайтесь, дейтериевый мой. Пара минут у вас есть. Потом вас ждет небытие.
      Настал решающий миг.
      Мастера меча умеют многое. Среди искусств силы есть такие, что и не снились обычным людям. В запасе у инспектора оставалось средство, к которому он не прибегал ни разу в жизни.
      Де Толль глубоко вздохнул и закрыл глаза.
      Его подняло в воздух и понесло. Сквозь звездную тьму доминиона, мимо квазаров и черных дыр прямиком на Малый Китай. Там завертело вихрем и швырнуло в знакомый двор, двор, по которому прогуливалась пегая свинья да куры под плетнем делили сладкий пивной гаолян.
      Над завалинкой, сплетя ноги в позе «кувшинка», парил старичок в вышитой рубашке. Смуглая кожа, узкие глаза обратнолунного разреза, седой оселедец…
      И – алмазный меч, наколотый на предплечье.
      Учитель держал в руке палочки, видимо, готовясь обедать. На узорчатом рушнике исходила парком миска галушек. Рыхлым девичьим боком белела сметана, искрился слезой шкалик с маотаном.
 
Бона ростом невеличка, —
 
      неслась издалека песня, —
 
Ще й літами молода,
В красном феникса уборе,
Лента жовто-голуба.
 
      И грянуло:
 
Мэй Лу Цзи раз, два, три калина
3 чолочкою дівчина в саду персики рвала.
 
      – Садись, сынку, – хмуро кивнул учитель. – Есть будешь?
      Владислав Борисович помотал головой:
      – Тороплюсь я, многомудрый хэшан. Дело у меня важное.
      – Торопится… – нахмурился старик. – Дела у него… Внука проведать, к учителю заглянуть – времени нет. Так, наскоком, в астрале. Эх, Владька, Владька, выучил на свою голову… А ты вона – о людях забываешь.
      – Никак нет, учитель, – склонил голову де Толль. – Всегда помню.
      – Помнит он… Ну, ладно. Что у тебя, выкладывай.
      В нескольких словах де Толль обрисовал ситуацию. Учитель слушал угрюмо, словно голодная панда. Когда рассказ кончился, долго молчал.
      Нехорошо молчал, темно.
      – Лисье это дело, ученик… – с неохоткой отозвался он. – Помочь тебе можно, дело лишь в цене. Я могу сделать так, что ты благополучно закончишь инспекцию. Выйдешь на пенсию, отправишься на Дачное… Могу открыть и другой путь – путь борьбы и приключений. Правда, я не совсем понимаю, как ты справишься с «Элизой» и гвардией губернатора. Но в конечном счете это неважно. Выбор за тобой, ученик.
      Владислав Борисович задумался.
      В пятнадцать лет легко менять планы… Легко сорваться за незнакомой девчонкой – просто потому, что ей отчаянно нужна помощь; легко влезть в драку, потому что четверо на одного – это нечестно.
      Но в шестьдесят менять что-либо поздно. У него дети, внуки – он им нужен. Пусть уж лучше Лувр останется страшным сном. Он, де Толль, как-нибудь это переживет.
      – Я выбрал, учитель.
      – Что ж, сынку. По-твоему и сбудется.
      …Де Толля тряхнуло и подбросило. Новый Китай исчез, и глаза инспектор открыл уже на Лувре.
      Губернатор глядел на инспектора осоловело. Выпотрошенная капсула гиперпочты лежала на столе.
      Новостная лента рябила заголовками: «20 % асурской реблягу-аши составляют жители Виттенберга», «Художница предсказала Асуралипсис», «Мойте руки перед поеданием младенцев!» (фотографии).
      Лента обновилась. «Девочка фри» (фотографии), «Храм реблягу-аши – осквернение или крестовый поход?», «Губернатор покрывает людоедов».
      Губернатор разжал кулак. В ладони его лежал черный кругляшок размером с пятикредовую монету.
      – Только что, – сообщил Валериан Гракхович помертвелыми губами, – мне прислали администраторскую черную метку. О господи!..
      О метке этой ходили легенды. Никто не знал, откуда она берется. Получивший ее управленец долго на своем посту не задерживался. Или недостача обнаруживалась, или хищения, а то и загадочный несчастный случай случался.
      – Вон отсюда!! – заорал губернатор. – Мерзавец!! Элиза!
      – Убить? – с надеждой осведомилась роботесса.
      – Увести. В камеру двадцать прим. Мальчишку туда же. О, я вырву им сердца! – Перегнувшись через стол, губернатор добавил: – Ну, инспектор… Не знаю, как ты это сотворил, но жить тебе осталось недолго.
      – Только после вас, Валериан Гракхович. Прощайте!
      – Прощай, фондовый мой.
      «Элиза» увела Владислава Борисовича в камеру. Яри уже сидел там, изучая упаковки лжуфлекса.
      – Все в порядке, Владислав Борисович? – поднял он взгляд.
      – Все в полном порядке. – Инспектор уселся, привалившись спиной к стене. – Умаялся я, братка. За амулет спасибо. Спас он меня.
      – А что с этим делают? – Яри помахал пачкой лжуфлекса.
      – Ничего особенного. Едят. Хотя, погоди…
      …Через несколько минут узники увлеченно играли в шашечные поддавки.
 
      Закончилась игра сама собой. Яри вдруг помрачнел. Настала его очередь ходить, но к «шашкам» он так и не прикоснулся.
      – О чем задумался, Яри?
      – Да так… О Катеньке думаю. Владислав Борисович, а мы ее спасем?
      – Конечно, Ярик. Иначе и быть не может.
      Де Толль пересел к мальчишке и обнял его за плечи.
      – Ты меньше думай. И больше доверяй своему сердцу. С нею все будет хорошо, уверен.
      Яри вздохнул и доверчиво прижался к старику.
      – Знаете, Владислав Борисович, – сказал он, – вы мне моего дедушку напомнили. Он все мечтал, чтобы я стал музыкантом. А я отбрыкивался. Мне в детстве хотелось пиратом стать.
      – Пиратом? – удивился де Толль.
      – Да. Только не таким, как на Версале, а… а как раньше!.. Понимаете? Плавать по океану на паруснике, с испанцами сражаться.
      – Понимаю.
      – У меня знакомая есть. Таис… Тайка. Мы с ней вместе книжки читали. О пиратах. Изучали такелаж, команды морские всякие.
      Де Толлю показалось, что он вновь слышит полузабытую мелодию, тревожную и зовущую в бой. И вроде даже слышны слова.
      А еще он понял, что в чем-то предает мальчишку.
      Понять в чем он не успел. Часть стены уехала в сторону, и вошел офицер в сопровождении двух роботов: уже знакомой инспектору «Элизы» и тумбочкообразного надзирателя. Де Толль смахнул с «доски» таблетки и отправил в рот.
      – …лжуфлекс не весь съели, – докладывал надзиратель. – Наглядную агитацию читали нерегулярно. Побег замышляли…
      – Хватит, – остановил его офицер. – Рапорт в письменном виде – и на печать. Стоп! «Элиза», иди сюда.
      Секретарша выжидательно замигала лампочками. Офицер перевел ее в режим уничтожения документов и подкатил вплотную к надзирателю. Зажужжал принтер. Листы бумаги заскользили из лотка в лоток, прямиком в шредер секретарши.
      – Еще, милый, – на низких обертонах выдала она, – не останавливайся.
      Офицер же присел на корточки. Мелкий, костлявенький, с гладко выбритым, словно восковым лицом, он вмиг провонял всю камеру дешевым одеколоном.
      – Де Толль Владислав Борисович? Вершинский Ярослав Дмитриевич? – Офицер сверился с записями. – Славненько, славненько… Мы вас не трогали, вы нас не знаете, а прогуляемся вместе.
      – Это что, на допрос? – уточнил Яри.
      – Можно и так сказать. Вы проходите, ребята, не стойте.
      Ни конвоя, ни штрих-пометки охранной системы на погонах гостя. «Ай, как нехорошо…» – огорчился Владислав Борисович. С детства приученный к порядку, дилетантизма он не терпел. Даже у тюремщиков и наемных убийц.
      До мальчишки тоже дошло.
      – Вы не полицейский, – сказал он немного удивленно. – Вы что, киллер?
      – Догадливый мальчик… Глядишь, вырос бы Фандориным. Извини, не сложилось. – Веселость в голосе убийцы исчезла. – Руки за голову и на выход! – приказал он.
      В этот миг Яри метнулся, закрывая инспектора своим телом.
      Затрещала пистолетная очередь.
      Мальчишка запнулся на полшаге. Инспектору в лицо плеснуло горячим. «Это… что же?!..» – мелькнула нелепая мысль, обрываясь пустотой.
      Яри осел на линолеум. Под телом его намокало темное пятно, разлапистое, словно морская звезда.
      Убийца же шагнул в сторону, вскидывая ствол.
      – Я-а-арри-и! – Инспектор не узнал собственного голоса.
      Пистолет дернулся, выпуская комки пуль, и…
      …мир прожгло оранжевым светом. Неясное сияние аварийки померкло.
      – Прошу прощения за "беспокойство, – вылепилась из тумана бесформенная фигура. – Это агентство новостей «Прэта-плюс», главный пипиар-менеджер Гений, В народе Известный. Вы не согласитесь ответить на пару вопросиков?
      Когда случается нечто необъяснимое, человек совершает много лишних движений. Он моргает, трясет головой, кашляет. Таким образом тело примиряется с новой реальностью. Ну, а уж вслед за телом и сознание.
      Де Толль этой возможности оказался лишен. Оранжевый свет надежно сковал его. На расстоянии вытянутой руки, умытые свинцовым блеском, в воздухе толпились пули.
      Каким-то образом прэта остановил время. Впрочем, их наука это позволяет.
      – «Прэта-плюс»? – переспросил инспектор. И потребовал с тупой решимостью: – Удостоверение покажите.
      – С удовольствием, – отвечал Гений. Казалось, он даже обрадовался такому повороту дел. Пузырчатая капля повисла перед носом инспектора. – Еще вопросы есть?
      – Что вы мне суете? – разозлился де Толль. – Что это за сопли? Вы с кем разговариваете, прэта?!
      – Прошу прощения… Это наше капельковое письмо, а вот дубликат в человеческом виде. Извините еще раз.
      – Так-то лучше.
      Выдрав из оранжевого сияния руку, инспектор взял удостоверение. Строчки расплывались перед глазами. «Господи… Что я делаю?.. – мелькнула мысль. – Там Яри. Он, наверное, еще жив…»
      – Наше агентство, – любезно объяснил прэта, – получило заказ. Некая влиятельная особа решила уничтожить Луврского губернатора. Ну, вы знаете, как это бывает. Подготовка народного мнения, то се, тайные делишки, компромат… Мы работаем без осечек.
      – Понятно. Черная метка ваша?
      – Наша. Я, собственно, вот для чего, Владислав Борисович, – заторопился тот. – Хочу спросить: вам удалось выяснить, зачем владелец «Котлеты Котлет» встречался с Майей?
      – Нет.
      – Как же так? – удивленно запузырился прэта. – Флешка с картинами у вас.
      – Она запаролена.
      – Жаль… – Гений потемнел. – Какой эффектный мог быть удар! Вы извините, но мы, прэта, все привыкли доводить до конца. Собранной мною информации хватит, чтобы шантажировать несколько планет человеческого доминиона и всю расу асуров. Открытие асурского ученого Норбу, – он принялся загибать ложноножки, – преступление Морги Дрейкана, тайна, которую Велетин Шепетов узнал в предыдущей жизни… Хотите сделку? Я спасу вам жизнь, а вы откроете флэшку. Идет?
      – Еще вы спасете мальчика.
      – Любите вы, люди, торговаться… – развел ложноножками прэта. – К сожалению, тут мы бессильны. Ваш друг уже мертв.
      – Как… мертв?..
      – Он принял пулю, предназначенную вам. Извините.
      «Предал, предал, предал!» – застучало в висках.
      И вдогонку, нелепым обрывком: «Мечтал, что я стану большим скрипачом. И даже в далеком Милане…»
      Кто?..
      Зачем?..
      – Если вам это поможет, – продолжал прэта, – я расскажу, как расправиться с убийцей и самому спастись. Для начала расслабьте левое колено и перенесите вес тела чуть вперед…
      …Объяснения свои он повторил несколько раз. У де Толля оставалось около четверти секунды, чтобы пропороть киллера планарником. И двигаться следовало с филигранной точностью.
      – …Адрес, где вы найдете Катю, я вам дал. Что делать, вы знаете. В добрый путь!
      Оранжевый туман на миг исчез и вновь появился.
      – Ну кисть же расслабьте, Владислав Борисович! – укоризненно прогудел прэта. – Вы мимо бьете. Имейте в виду: часто останавливать время опасно. С Богом!
      Реальность обрушилась на инспектора жаром и болью. Лезвие пропороло стену, гася свет, – видимо, проводка не выдержала удара. Убийца бесформенной кучей осел на пол. Отрубленная кисть кувыркнулась в коридор, унося захлебывающийся очередью пистолет.
      Следующий удар отбросил в камеру слившихся в экстазе роботов. Темнота ухнула и раскрылась огненным пионом. Волны огня напирали, оттесняя инспектора назад.
      – Яри! – закричал он, закрывая рукавом лицо. – Яри-и-и!
 
      Как он выбрался из губернаторского особняка, как брел по улицам Виттенберга, пытаясь унять боль, вылетело из памяти инспектора. Словно пожар выжег часть его души.
      «А на Дачном арбузы цветут… – мелькнула безразличная мысль. – Яри, наверное, любил арбузы».
      Отболело все, что могло болеть. Левая рука онемела, и сердце покалывало, но эту боль уже можно было терпеть.
      Надо было жить дальше.
      Найти Катю.
      Найти убийц.
      Безошибочно выискивая в толпе инспектора, подкатило роботакси. Де Толль сверился с адресом. Первая городская больница, второй корпус, восьмой этаж. Гений, В Народе Известный свое слово держал.
      Чтобы отвлечься от мыслей о Яри, в салоне инспектор вновь принялся разгадывать Катин пароль.
      «Буси-чмок»?
      «Зайка УЧ?»
      «Приветуськи?»
      Вряд ли. Не все девушки обожают «суси-пусичную» болтовню. Тогда ее собственное имя?
      Но нет, и «Катя» тоже не подошло. «Катерина», «Катенька», «Катушка», «Каталепсия», «Котонахалка», «Катень», «Катарумина» и «Боевой ангел Алитэ» опять же не вызвали у компьютера никакой реакции.
      Так ничего и не добившись, инспектор вышел на больничную посадочную площадку. Подошел к регистрационному окошку.
      – Здравствуйте… – неуверенно начал он. – Я вот по какому делу…
      – Анатолий Дмитриевич Кокорцев? – подняла голову регистраторша. – Как же, проходите. Эдгар! – повернулась она в сторону палат. – Тут к Екатерине Анатольевне родственники. Проводи.
      «Кокорцев, – отметил де Толль. – Катин отец, наверное… Расстарался Гений, не обманул».
      – Вы уж извините, – из стеклянного пенала вынырнул сконфуженный медбрат, – мы до вас дозвониться не могли. А Екатерина здесь, да. Сейчас пройдем к ней.
      Маленький, взъерошенный, со сросшимися бровями – не человек, а воробей – медбрат скакал по больничным коврам, то обгоняя инспектора, то семеня следом.
      – …мать-моржиха! – рассказывал он. – Я говорю, кто так документы оформляет! Год рождения – две девятьсот девяностый. А?! Нашли девочку, говорю! А они…
      – Да-да, – рассеянно кивал де Толль.
      «Ван Гог? – крутилось в голове. – Импрессионизм? Какой же у нее пароль? Может быть, но не то… Тут любимое слово нужно. Ангела я пробовал… „Девочка с персиками“?»
      А медбрат все не мог успокоиться:
      – Ишь, девочку нашли… А вы кто ей будете? Сын?
      Де Толль замедлил шаг:
      – В смысле?
      – Извините… Мне вас как родственника представили. Вот я и…
      Видимо, существует какой-то чиновничий рефлекс, помогающий в непредвиденных ситуациях. Не успев даже задуматься, де Толль ответил:
      – Да нет. Племянник я ей.
      – А! Племяша… Ну, входите, племяша. – Он посторонился, пропуская инспектора в палату. – Только пять минут, не больше! Тут режим такой, что… – он сжал пальцы в кулак, – ух, режим! Для вас исключение сделали. Важная персона договаривалась.
      Лишь сейчас де Толль заметил, что глаза у медбрата мутные, слякотные, словно половинки лимона в позавчерашнем чае. «Ну, и сила у этих прэта… – подумал он с уважением, – небось полбольницы загипнотизировали». И вновь заскользил по накатанной колее: «Анимэшный жанр какой-нибудь?.. Хентай?..»
      Палату уютно согревал солнечный свет. Аппаратура пряталась в стенных панелях. Пели птицы, ветерок колыхал пшеничные колосья, склонявшиеся к одеялу больной. Досадуя, что не спросил, что с Катей, де Толль двинулся к кровати.
      Еще издали стали заметны разметавшиеся по подушке светлые волосы. Кольнуло беспокойство: он помнил, что девушка была брюнеткой.
      Лишь подойдя ближе, инспектор понял, что не ошибся.
      С подушки на инспектора смотрело покрытое морщинами лицо.
      Шестидесятилетнего де Толля действительно можно было принять за Катиного сына.
      – Кто вы? – Женщина с любопытством глянула на де Толля. – Вот так сюрприз! Инспектор, вы?! А я как раз детство вспоминала. Помните, как мы шпионку ловили? – И она рассмеялась старческим слабым смехом: – Поразительно! А вы и не изменились совсем. Как такое может быть?!
      Владислав Борисович уселся на краешек кровати:
      – Очень просто, Екатерина Анатольевна. Я вам снюсь.
      – То-то я думаю: не бывает таких чудес. Уж кого ждала: Ярослава, детей, внуков… но чтоб вы – ни в какие ворота! И знаете, что чудно: вас я хорошо помню. Как жизнь прожила – нет, что-то лучше видится, что-то хуже, что-то совсем в тумане, – а вы у меня отпечатались ясно. И шпионка эта, асурка – вот как сейчас вижу… Совсем старая стала…
      От резкого движения Катина пижама распахнулась, открывая маленькое пятнышко под ключицей.
      О таких пятнышках де Толль слышал. Именно об этом говорил ему Велька – там, на вокзале. Есть такое асурское тайное знание – удар отсроченной жизни. Ниндзя дремучего средневековья владели чем-то подобным. Несильно ткнув пальцем, они могли убить человека – сразу или отсрочив смерть на несколько дней.
      Асуры умеют больше. Обученный титан способен убить человека, превратить в нежить или подарить фальшивую жизнь, неотличимую от настоящей.
      Перехватив взгляд инспектора, старуха запахнула воротник.
      – Ожог вот посадила… – пробормотала она. – А как?.. Когда?.. Ничего не помню… Память, память… – Глаза ее оживились. – А знаете, эта сумасшедшая меня чуть не уходила тогда! Если бы не Яри, кто знает, как бы обернулось.
      – Да? А как Яри поживает?
      – Да как поживает… Кашляет, пыхтит, генерал мой. А все бодрится, пыжится… Как зима, так моржевать. – Катя улыбнулась. – За мемуары недавно принялся.
      Де Толль ощутил себя свечой меж двух зеркал. Бесконечные коридоры справа и слева… Иная жизнь, иная реальность коснулась его, срывая заскорузлую корку, в которую он сам себя заковал, спасаясь от сердечной боли.
      – А рисовать я совсем забросила… Я ведь флэшку тогда потеряла – с картинами-то. Ох, ревела! Ярика извела, полицию на ноги подняла.
      – Вот эту? – Де Толль вытащил из кармана крохотный розовый прямоугольничек.
      – Надо же! – обрадовалась старуха. – Нашлась моя хорошая! – Потянулась к флэшке скрюченными пальцами, но тут же отдернула руку. – Знаете, – виновато пояснила она, – лучше оставьте ее у себя. Если вы мне снитесь, то ничего передать не сможете. Ведь правда? А так – это словно знак, что вы меня еще не раз навестите.
      – Да, Катя. Конечно…
      – Там еще пароль должен быть, – вспомнила старуха. Ее лицо затуманилось. – Как же… Хаул?.. Хил? Нет, Хоул! Точно, Хоул. Помните, мультик был?.. Хотела внукам показать, так не нашла нигде. А когда-то знала его наизусть. Ох и ревела! Про девочку мультик, которую колдунья в старуху превратила. А Софи выбралась… молодец Софи…
      Катины слова звучали все медленнее. Глаза ее сделались сонными, веки закрылись.
      – Спасибо, что пришли, милый друг, – засыпая, пробормотала она. – Все не так грустно старухе… да и… вот странно: засыпаю во сне… Прощайте, инспектор!
      – Прощайте.
      Де Толль поправил Катино одеяло и торопливым шагом вышел из палаты. Исчезновения его никто не заметил, лишь медбрат глянул настороженно. Наморщил лоб, припоминая: кто бы это мог быть?.. А потом махнул рукой: проходите.
      Спустившись в кафе, де Толль уселся за столик у компьютера. Заказал чашку кофе и пирожное «Паутичье молоко». Когда компьютер опознал флэшку и запросил пароль, набрал слово «HOWL».
      На экран выбросило список картин. Отсортировав их по времени, де Толль вызвал последнюю.
      На мониторе высветился незнакомый пейзаж с черными кляксами птиц в синеющем небе. Инспектор крутил его и так, и эдак – местность ему ничего не напоминала.
      Разочарованно вздохнула за левым плечом тень прэта.
      – Что ж… – прошелестел бесплотный голос Гения. – По крайней мере, мы старались.
      На стол легла металлическая лента. Билет на лайнер, летящий к «Дачному-8».

      Когда мир летит кувырком, главное – правильно сгруппироваться.
      Выяснять, откуда взялась девчонка на «Канзас трейлере», генерал не стал. Хватило и того, что она привезла Вельку живым-невредимым. С Василисой сердечно распрощались, и ее шаттл навсегда умчался из нашей истории.
      Майю же генерал передал на попечение Багри, рассудив, что тот уж как-нибудь справится с опасной гостьей.
      И Алексей справился.
      Наручников не нашлось, поэтому он связал Майю мономолекулярной нитью. Уж если титанида решит бежать, то пусть хоть делает это по кусочкам.
      – Как же ты цела осталась? – бормотал полковник, остервенело затягивая узлы. – Шаттл – это же десятки тонн…
      – Хочешь знать, двурукий?
      – Да уж не откажусь.
      – Воистину так ли сильно твое любопытство?
      – Н-ну, скажем… – и осекся. (Асури смотрела на него голодным взглядом. Из уголка губ тянулась ниточка слюны.) – Вот зараза! – выругался Алексей. – Ты личико-то попроще сделай. Ишь, Мессинг в юбке.
      Западное лицо асури развеялось. Багря зафиксировал удавку и устало привалился к стене.
      – Ну что, милая, поговорим?
      – Ты хороший воин, команидор. И пусть меня простит богомол, если мы не поймем друг друга.
      Вот она – пропасть культур… Ну, как с такими разговаривать? Алексей достал распылитель с красной жидкостью:
      – Знаешь, что это, Майя? Это царская кровавая Мэри.
      – Смесь царской водки и томатного сока?!
      – Именно. Ты ответишь на мои вопросы, или я смою твой знак титана. Согласна?
      Асури настороженно кивнула.
      – Вот и хорошо. Куда ты летала ночью на машине Коба-ля Рикардовича?
      – Мне понадобились ягоды зландыша. А их можно собирать только ночью.
      – Чего-о?
      Асури прикрыла глаза:
      – Помнишь чудовище, что я привезла с собой? Ягоды зландыша вызывают у бородава мутации. Скоро ему придется сражаться с богомолами не на жизнь, а на смерть. Правильно мутировать – его единственный шанс.
      Багря поставил на пол распылитель:
      – С этого места поподробнее. Какие еще богомолы?
      – Я оставила в ваших подземельях гнездо королевы смерти. Колония растет, и скоро ей станет тесно под землей. Если до полуночи не напустить на них бородава, дети гибели вырвутся наружу.
      – Вот так сюрприз… Ладно, Майя. Вовремя ты спохватились. Ничего. Полежишь под домашним арестом, остынешь.
      Он подкатил тележку и перевалил на нее тело асури. Та дернулась, пытаясь достать полковника зубами. Алексей брезгливо уклонился.
      Из двух линий доставки работала лишь одна; вторую Майя не так давно пыталась превратить в печь. Алексей закатил асури в приемный бункер доставки и набрал код своего дома. Пускай в башне полежит, поразмыслит о жизни.
      Избавившись от асури, он вызвал Шепетова.
      – Кобаль, – без обиняков сообщил он, – у нас ЧП.
      – Что такое?
      – Надо эвакуировать людей из Шатона.
 
      Спутники Тае достались аховые. Пока шли по лабиринту, отстреливая Майиных чудовищ, еще ничего (хоть и страху натерпелась!), а вот потом… Потом ерунда началась.
      – Эй, командирш! – просипел Раймон по прозвищу Насундук. – Перетереть надо!
      – Чего тебе? – недовольно обернулась девочка.
      – Реестрик один.
      Голографический попугай на плече Раймона замолотил крыльями:
      – Пи-астро! Пи-астро!
      – Что еще за реестрик?
      Пират с готовностью сбросил автомат с плеча и полез за планшеткой. Раймона Тая жалела. Худой, бесприютный, бронекостюм нестиран-неглажен, щеки диким волосом заросли… Ясно: загибается без женского присмотра человек.
      Так что бумажку, которую Насундук протянул, приняла без разговоров.
      «Плазминный боиприпас 57 штук – 250.
      Ракеты саманаводящиеся (умные) 5 штук (и исче, одна, патерялась) – 783.?
      Ракеты простотак (тупые) – 40 штук иброняклеточками погрызена – 1249.?
      Итого – 28493»
      – Не поняла. Что это такое?
      – Эт-? Реестрик. П-рейскурант, – засипел пират. – Шерстевошек стреляли?.. Ну, этих… богомолов?.. Стреляли! У м-ня вон п-р-расход урана. – Он сунул ей под нос индикатор автомата. – А пл-тить кт-б-дет? Сабатини?..
      …Говаривали, что однажды Раймону пришлось скрываться от орбитальной охраны в дезактивируемом корабле. Известно, что крыс травят фтором; за те часы, что Насундук провел в зоне очистки, он навеки защитил свои зубы от кариеса и спалил связки. Звук, который он издавал при сильном волнении, выходил чем-то средним между «ы» и апострофом в ирландском «О'Хара».
      – Вы, прекраснейшая, совесть поимейте, – поддержал Раймона кинкар. – Мы хоть и существа грешные (в моей прошивке заложена информация о двухсот пятидесяти пяти грехах, которым я подвержен), но тоже свою выгоду блюдем.
      Тая хмуро оглядела подельников.
      – Понабирали на флот, – процедила сквозь зубы. – Вы еще к делу не приступили, салажня, а уже торгуетесь, шваль тортужная. – И повернулась к Раймону: – О деньгах с дядей Люком перетрешь, понял?
      – Но, леди! Умоляю!
      Попугай на его плече заинтересованно вертел головой. Птицу король Людовик отправил для гарантии. Раймон вполне мог дать Тае по голове и отрапортовать, что задание выполнено. А так было кому следить за порядком.
      – Запоминай, – кивнула Тая птице, – пытался оказать давле…
      – Г-сп-жа, умоляю!
      – Что-что?!
      – Пр-нцесса!
      – Ладно, – сдалась Тая. – За боеприпасы доплачивать не буду, но пару пиастров накину. – Она задумчиво посмотрела на попугая. – Добудете асуриху – будет больше. – Она перевернула реестр с ценами: – А это что такое?!
      – Это по тварям расклад, – с готовностью подсказал Раймон. – Если по расходу б-еприпасов не нравится.
      – Чего??? – Тая принялась быстро читать: – Существо камуфляжной расцветки… поперечные полосы, в темноте передвигается бесшумно… Эге! Глаза светятся… Хищник. При нужде увеличивает количество когтей на двадцать штук. Пятьсот пи-астров. Это ты о ком?
      – Я такое пристрелил, – с готовностью отозвался Квазимад. – Госпожа не помнит, но на выходе нас атаковал представитель местной фауны.
      – Обалдели?! Да это же кот был! Бли-ин!
      Тая повернулась к попугаю:
      – Эй, птичка!
      – Да-да? – голосом Людовика отозвался тот.
      – За убитого кота – минус пятьсот пи-астров. Каждому.
      – Ну, и с-ка, – пробормотал себе под нос Насундук.
      – Еще минус сто. Персонально Раймону.
      – Но, сударыня! Это же форменное…
      – …минус две…
      – Молчу. Подчиняюсь грабительскому произволу!
      Еще на Версале Тая готовилась к тому, что пиратов придется вести осторожно. Однако им почти никто не встретился. Не слышно было гомона и мальчишечьего галдежа.
      Шатон словно вымер.
      – Раймон, а что это у тебя в руках? – не оборачиваясь, спросила Тая.
      – Краска, г-спожа. У меня к-тер на Версале того… облупился малеха.
      – Пи-астро! Пи-астро!
      – За мародерство буду вешать на рее. Понятно?
      Насундук угрюмо засопел, но краску выбросил.
      – А он еще и грешен, – наябедничал кинкар. – Под броником проволоку краденую навертел и в ботинках шурупы прячет.
      – Эт– для броневой з-щищенности.
      – Отставить броневую защищенность! Значит, так, миленькие, вот забор. За ним начинается наш сад. Там наверху прячется крабиха. Все ясно?
      – Так точно! Пр-бавить бы!
      – Ну, если это не будет грехом… – добавил кинкар.
      Тая вздохнула. На плацу никого, в куполе библиотеки – дыра. Если в Шатоне что-то случилось, Аленыч вполне мог оказаться дома. А Майя наоборот. Но отступать некуда, спутники ее хоть и придурки, однако стреляют метко. В лабиринте от богомолов мокрого места не оставили. Все стены в саже.
      Так что Майе придется несладко.
      Кинкар вспорхнул в воздух и, став невидимым, перевалил через забор. Раймон прополз по-пластунски. Проделали они все это виртуозно, так, что ни одна ветка не шелохнулась.
      – Это тв-й дом? – шепотом спросил Насундук.
      – Ага.
      – Богато. Аренда, поди, дорогонькая. За робод-ставку плати, плазму-воду плати, н-лог на землю, н-лог на Землю… – Он посмотрел на Таю с профессиональным интересом. – Б-гатый папка, да? Выкуп за д-чку даст?
      – Пи-астро! Пи-астро!
      Не слушая пиратскую болтовню, Тая посмотрела вверх, на окна Майиного жилища. Стекла затянуты матовой чернотой – значит, хозяйки дома нет. Это даже лучше: можно устроить засаду в комнате.
      – Грешный я кинкар… – зашевелился Квазимад. – В чужой сад вломился, людей хороших обижаю….
      – Пария Квазимад, – приказала Тая, – а ну-ка, повтори наш план.
      – Повторение есть незаконное копирование информации.
      – А ты своими словами. Давай-давай.
      – Своими словами: незаконно проникнуть на чужую территорию, разбойным образом вторгнуться в жилище, преступно уничтожить и криминально выкрасть собственность представителя недружественного нам доминиона, скобка открывается, дакини, скобка закрывается… би-и-ип…
      – Буфер грехов перегрузился, – подсказал Раймон. – Нажмите вот эту кнопочку. И с вас пи-астро за консультацию.
      После перезагрузки Квазимад повеселел. Искусно притворяясь то скамейкой, то гипсовой девушкой с веслом, он поплыл к входу в башню. Тая и Раймон прятались в его тени. Без всяких хлопот они проникли внутрь башни и остановились в холле.
      – Тихо-то как, – пробормотала Тая. – Подозрительно.
      – Кран где-то не закрыт. У вас счетчики стоят? Это ж не в-да капает, а…
      – Пи-астро!
      – А я с понедельника новую жизнь начинаю. В сети – постненький ток, постоянный… Никакого переменного разврата. Имплант умерщвления плоти поставлю, реле искупления…
      – Тсс-с!
      – Позвольте, сударыня, за пять пи-астро я его заткну?
      Впервые Тая задумалась: а может, врут книжки о пиратах? И обитатели Тортуги и Версаля вовсе не благородны, совсем не прекрасны и уж нисколечко не честны.
      Но нет.
      Сабатини и Джек Лондон не могут врать. Да, конечно, встречались иногда и неправильные пираты, но в основном на Тортуге жили хорошие люди вроде Питера Блада и Джека Воробья.
      Она оглянулась на своих спутников. Раймон – тощий, обросший, с вывернутыми губами – шарил взглядом по сторонам, ища, чего бы спереть. Глыба кинкара парила над полом, греша и раскаиваясь с частотой два мегагерца.
      Па-набирали на флот!
      – Идем вверх, – приказала Тая. – Только тихо! Там рассредоточиваемся и слушаем мою команду. За мной!
      Ступеньки поскрипывали под ногами. Это плохо – у титаниды прекрасный слух. Стараясь двигаться бесшумно, штурмовая команда поднималась все выше и выше.
      На верхней площадке их ожидал неприятный сюрприз: две двери. За какой из них пряталась асури, Тая понятия не имела.
      И вот тут она совершила ошибку (правда, то, что это была ошибка, выяснилось позднее). Разговаривать вслух было опасно, и Тая решила все объяснить на пальцах.
      Она сжала кулак и оттопыренным большим пальцем указала Раймону на левую дверь. Мол, пускай проверит.
      Раймон отреагировал странно. Он изумленно вскинул брови. Затем тоже сжал кулак и выставил вверх средний палец. Тая задохнулась от возмущения: он еще и «факи» ей будет показывать! От негодования она даже плюнула в мерзавца. Жаль не попала!
      Раймон почему-то этому обрадовался. Он погрозил Тае и сделал знак «Ок» – колечко из большого и указательного пальцев. Затем выставил вперед две растопыренные пятерни.
      «Денег хочет, – догадалась девочка. – Ишь, десять пиастров ему… Ладно, дядя Люк заплатит».
      Презрительно сморщившись, Тая кивнула. Тогда Раймон поправил на плече автомат и, отстранив Таю, решительно шагнул в левую дверь.
      Кинкар тихонечко выплыл в правую.
      Тая осталась одна, как в общем-то и планировала. При этом у нее росло чувство, что спутники поняли ее как-то не так.
      Через некоторое время за стеной ударил взрыв.
 
      Сказать, что, покидая Таю, Раймон был удивлен – значит ничего не сказать. Он был изумлен, поражен, озадачен до крайности.
      Как эта соплюшка могла?
      Да что она о себе воображает???
      Указать большим пальцем на дверь – у этого жеста не может быть двух толкований. Согласно кодексу капитанов, девчонка объявила, что больше не нуждается в услугах Раймона.
      Естественно, пират, как и всякий джентльмен (а пират в первую очередь джентльмен и лишь во вторую – удачи!) попытался выяснить у юной леди, в чем причина столь скорой перемены настроения.
      Мизинец означает презрение. Безымянный палец – раскаяние. Большой одобряет, а указательный выражает угрозу. Как и подобает человеку чести в разговоре с дамой или ребенком (а особенно дамой и ребенком в одном лице), Раймон не стал судить поспешно. Со всей наивозможнейшей корректностью, использовав знак среднего пальца, он осведомился у госпожи Таисии, что заставило ее изменить свое мнение.
      Ответ его просто шокировал. Сказать пирату, что услуги, которые тот оказал, дело плевое, что все договоры и соглашения остались в прошлом, и тот волен идти куда вздумается?
      Как это понимать?
      С отчаяния Насундук попытался перевести дело в шутку. Видит Бог, сказал он, указывая на небо, я был бы круглым дураком (может, она не так поняла этот его жест?), чтобы уйти с пустыми руками от такой прекрасной девушки.
      В ответ Таисия пожала плечами и сухо кивнула. В душе старого пирата все оборвалось. Нет, он знал, что женщинам доверять нельзя, что нет существ, более склонных к обману и вероломству, но чтобы так просто перечеркнуть все им сделанное? Все выпущенные по тварям ракеты, все залпы из плазменного автомата, предназначенные, чтобы оградить госпожу от бед и ужасов этого мира?
      За что ему это все?!
      Да, он немного заигрывал с ней, пытался быть веселым и остроумным, иронично подтрунивая над алчностью пиратов. И ведь девушка не прочь была поддержать шутку. А как она прекрасно изображала атаманшу пиратов! Арабелла и мадам Вонг в одном лице!
      Раймон ощутил себя автоматной обоймой, которую выбросили, истратив.
      О женщины, коварство имя ваше! Молча отстранив Таисию, он шагнул в дверь навстречу неизбежному.
      Нет больше обязательств.
      Нет договоров и пактов.
      Осталась лишь месть.
      «Зачем, – билось в висках, – зачем, о король мой, отправил ты меня на это задание? Разве не был я лучшим из твоих корсаров? Разве не выколачивал налоги из проклятых фермеров, говоря высоким языком древности, тупых задниц и жирных ублюдков?»
      В растерянности Раймон оглядел убранство комнаты. Низкая неубранная кровать, над ней ковер с вышитой объемной картиной. Он полюбовался обметанными серебристой нитью облаками, едва намеченными контурами гор. Придумают же… Четырехрукая старуха с жабьими подбородками плясала на поросшей цветами злютиков и калекул полянке. Одеяние ее составляли связки человеческих черепов, мужчины и асуры всех цветов кожи распростерлись перед ней, раскинув руки.
      Раймон проверил крепление ковра. Невредно бы что-нибудь такое с собой утащить… На Версаль хода нет, а жить чем-то надо. Денег добыть, осмотреться, а там уж поискать достойную его дарований работу.
      Комнаты соединялись между собой переходом. На всякий случай Насундук выглянул в соседнюю: нет ли там каких-нибудь неожиданностей? Но нет, Майя использовала ее только для медитаций.
      Вернувшись, он с энтузиазмом принялся перерывать ящики. Пачки асурьен, боевая пудреница с гипнотическими тенями для век, инкрустированный перламутром «паучий коготь»…
      Услышав трель гипердоставки, пират спрятался за портьеру. Меньше всего ему хотелось быть захваченным врасплох на месте преступления. Однако время шло, а ничего не происходило. Раймон рискнул выглянуть из своего убежища.
      На терминале гипердоставки мерцал зеленый огонек. Кто-то отправил асури посылку, и какую! Почти семьдесят килограммов. Осторожно – с пяточки на носок – Раймон прокрался к пульту. Разблокировал терминал и с замиранием сердца (старому вояке уж, конечно, непривычным) открыл камеру.
      Взгляду его открылась удивительная картина: на дне камеры лежала белокурая девушка, прекрасная, как сама любовь. Платье ее было разорвано, на обнаженном плече розовело клеймо – трилистник росянки.
      Тело незнакомки стягивала мономерная нить.
      – Кто вы? – спросил пират, отступая на шаг. – Как очутились в столь бедственном положении?
      Незнакомка с жаром прошептала:
      – Боже! Боже, ты знаешь! Боже, ты знаешь, за какое святое дело я страдаю. Я – несчастная Майя Утан.
      – Что, что, суд-рыня?..
      – Вы! Вы пришли убить меня, команидор?
      – Д-да…
      Это было первое из трех роковых «да».
 
      Чтобы понять, что творилось в детальках, микросхемах и проводочках Квазимада, следует уяснить, чем вообще жила раса кинкаров.
      В заповедях христианства насчитывается семь смертных грехов.
      Кинкары знают их тысячу двадцать четыре.
      Двести пятьдесят шесть являются первородными: их встраивают в микросхемы кинкаров еще на заводе. Остальные детям копируют папа с мамой. Некоторые грехи можно инсталлировать за особую плату, остальные дарят, крадут, обменивают и выдают по талонам.
      Конечно же кинкары постоянно каются. Каждый понедельник они начинают новую жизнь, исполненную светлых ожиданий. О, сколько зароков знали лог-файлы парии Квазимада!
      Будучи еще в ранге «маленького паршивца» двенадцати лет, он сто пятьдесят два раза обещал себе делать утреннюю зарядку.
      Дослужившись до «отъявленного мерзавца», Квазимад бросал пить, курить и употреблять переменный ток повышенного напряжения. А женщины легкой алгоритмики? А скачивание файлов предосудительного содержания?
      В пресветлый праздник Ржадества, когда все кинкары сжигают на улицах старые ненужные имплантаты, Квазимад организовал сбор средств в пользу обесточенных. Построенная на эти деньги электростанция дала ему энергию до следующих выборов. Возмущенных нищих по его приказу разобрали на гаечки и детальки.
      Позже, став «парией», Квазимад баллотировался в диктаторы Кинкаррана. Тут уж он не мелочился. Объявив неделю Покаяния, Квазимад пригласил всех своих политических противников на банкет. Щедро угостил энергией чудовищного напряжения и частоты, а потерявших кинкарский облик отправил в реммастерскую. Доверенные техники имплантировали политикам микросхемы, отвечающие за комплекс неполноценности и – страшно сказать! – совесть.
      Продажа контрабандной глины стала последним шагом на пути к званию «позора своей расы». Став главой кинкаров, Квазимад рассчитывал вовлечь все доминионы в братоубийственную войну.
      Конечно же, рожденный предавать, Таины жесты он мог понять одним-единственным образом.
      Сжатый манипулятор – это цельность данных. Оттопыренный большой палец – поток информации, уходящий в сторону. Что это, как не обвинение в предательстве?!
      Жест Раймона на жаргоне уличных троянщиков означает «загнем ему манипуляторы». И – о коварство! – девочка-человек, которую Квазимад почитал чистым, святым созданием, согласилась. Мало того, выделила влагу, что означало «он нужен нам как отработанный антифриз».
      «Единички его и нолики поменяем местами, – отвечал Раймон, – и так десять раз!»
      Да, скажу я вам. Возможно, он и замышлял предательство. Но разве не стремились его байтики и килобайтики к святости? Разве не держал он жесткий диск свой в строгости и чистоте?
      А его так оскорбили!
      Стараясь остаться незамеченным, кинкар выскользнул за дверь. Мысли его кувыркались, словно граната в стиральной машине.
      Комната, в которую попал Квазимад, предназначалась для медитаций. Застеленные матами полы, цветы в горшках, гобелены с летящими сквозь облака паутицами и жраконами.
      На ковре, накрытое тканью зеленого цвета (RGB 26, 145, 37, определил Квазимад), медитировало некое существо. Волны блаженства и покоя исходили от него, дефрагментируя мятущиеся файлы кинкара.
      С благоговением Квазимад опустился на маты.
      – Кто ты, о благостный? – вопросил он. – Ты послан кремниевым господом кинкаров, дабы отвратить от меня предательство?
      Фигура молчала.
      – Благородство твое и мудрость несомненны. Я готов стереть греховные файлы свои, обнулить память и начать новую жизнь, но дай знак, что жертва моя угодна Всевышнему!
      Медитирующий не ответил.
      – Истину глаголешь, – огорчился кинкар, – греховен я. И разве не сказал Господь: «Скачивая файлы мои, бескорыстными будьте, ибо личерства жадного не приемлю я»? Открой же мне лик свой, о незнакомец!
      С этими словами он сдернул с медитирующего покрывало. Под зеленым платком сидел Намса.
      – Да-а, – протянул Квазимод, – асурки знают толк в извращениях… О бедный Йорик, – продолжал он, разглядывая дакини, – я не знал тебя нисколько. Был ли ты асуром бесконечного остроумия, неистощимым на выдумки? Мог бы ты пронести меня на спине тысячу двадцать четыре раза? Вряд ли. Асуры так же слабы и глупы, как и люди. И где теперь твои каламбуры, твои смешные выходки, твои куплеты? Где заразительное веселье, охватывавшее всех за столом?
      Под ковром обнаружился второй выход из медитальни. Пролевитировав потайным коридором, кинкар обнаружил потайную дверь. Вела она, если верить блоку ориентации в пространстве, в ту самую комнату, куда ушел Раймон.
      Кинкар прислушался. Обрывки разговора донеслись до него сквозь дверь. Голос Раймона Квазимад узнал без труда.
      Второй, женский, был ему незнаком.
 
…джедаев честных век прошел, —
 
      объяснял он пирату, —
 
Известно, что порой
Мир сильных женщин окружен
Бессовестной игрой!
 
      – Имя! – кричал Раймон. – Назови мне имя, сестра!
      – Да простит тебя богомол, а не я. Мне, титаниде, открыть свой позор? Тебе, человеку?!
      – Брату!
      Кинкар распахнул дверь.
      – Что я слышу?! Раймон, у тебя родственники сре…
      Насундук даже не обернулся – вспышка разнесла парию в клочья.
      – О, не проси, мой добрый брат, – объявила Майя. – О, не проси, мой добрый брат. О, не проси, мой добрый брат, открыть тебе, кто виноват!
      – Имя, сестра, имя!!
      Облака пахнущего малиной дыма заполняли комнату. В проходе догорали обломки Квазимада, призрачные языки пламени метались по сброшенным портьерам, альбомам, обломкам ящиков.
      В комнату заглянула Тая.
      – Что здесь происходит?! – спросила она.
      – Вот! – вытянула руку асури. – Вот причина моих несчастий, брат!
      Почуяв неладное, девочка рванулась назад. Но Раймон крепко держал ее за плечо.
      – Поймал! – крикнул он и обернулся к титаниде. – Я умру, но ты будешь отомщена.
      – Если ты умрешь, брат, – пробормотала асури, – я съем твою печень. Вот и все, что я могу тебе сказать.

      Тилля Велька заприметил еще издали. Тот шагал по аллее – хмурый, задумчивый, с папкой под мышкой.
      – Эй, Тилль! – помахал ему рукой кадет.
      – А, ты!.. – обрадовался тот. – Велетин, слушай… Помнишь, ты обещал пойти со мной к Скалищам?
      – Ну.
      – Так вот. Скоро уже пора. Димка, Вале тоже пойдут. Ты не отказываешься?
      Такой наглости Велька не ожидал. Он бережно взял Тилля за ворот, подтянул к себе:
      – А я уже был в Скалищах, – почти ласково объяснил ему. – И все видел. Там дружки крабихи твоей нам встречу готовят. За что ты ей продался, а, Тилль?..
      – Эй, Вель… – забормотал мальчишка. Казалось, еще миг – и он заплачет. – Но ты же слово дал! Честное доминионное!
      Вот это уже было серьезно. Такими словами не разбрасываются. Это если кто нарушит, гадом будет, в следующей жизни кинкаром родится.
      – Слово?
      – Я же ей так и сказал! – затараторил Тилль, боясь глянуть мальчишке в глаза. – Я сказал, что ты за ней придешь! А она не верила!
      – Кто – она?
      – Да Тайка же! Ее Майя поймала! Говорит, если скажешь кому – все, капец девчонке…
      – Ах ты сволочь! – Велька задохнулся от возмущения. – Да я тебя…
      Только он отвел кулак, чтобы врезать ему, только Тилль зажмурился и втянул голову в плечи, как прозвучало грозное:
      – А-атставить, кадеты!
      Выпустив из пальцев ворот, Велька вытянулся по стойке «смирно». Тилль с опозданием сделал то же самое.
      – Кто такие? – спросил тот же голос.
      – Кадет Шепетов.
      – Кадет Брикк, – представились мальчишки.
      – Хороши… – Капитан Волчин, офицер-воспитатель третьего взвода, смотрел на мальчишек с брезгливой усмешкой. – Неуставщину, значит, разводим… А уже секунд двадцать как общий сбор. Что зрачками хлопаем, кадеты?
      – Не могу знать, господин капитан, – отозвался Велька.
      – Ладно, – смягчился тот. – Ты, кадет Брикк, фотоном на построение. Тебя, Шепетов, отец вызывает.
      И по тому, как это было произнесено, Велька понял: не генерал-майор, а именно отец.
      Со всех ног он бросился в отцовский кабинет.
      – Вызывали? – ворвался он, с трудом переводя дух.
      – Садись, – хмуро кивнул Кобаль. – Где был?
      – В самоволке, господин генерал-майор.
      – Ишь… – хмыкнул тот. – Молодец… Как чувствуешь, что ничего я тебе, паршивцу, не сделаю. – Он накрыл ладонью лежащие на столе бумаги. – Все, парень. Требуют тебя на Беренику. Все улажено, место под тебя выбили… Вылет через несколько часов.
      Велька тупо молчал. Что значит – вылет? Как это – через несколько часов?! Ну да, он-то на Беренику, а ребята как? Тая?
      Это ж из-за него они в беду попали!
      Генерал тем временем в раздражении расхаживал по кабинету.
      – Надо же, – бормотал он, – ведь рогом уперлись: нет да нет!.. Расхлябанность, мол, в будущем офицере. А шалишь. Если по-людски, так все сойдет… Слышишь? – обернулся он к сыну. – Мать твоя из турне сорвалась. Ради тебя, оболтуса, между прочим. Что физиономию лица хмуришь? Сам генерал-полковник Изысканненко постарался. Он, оказывается, театр очень любит.
      – Н-но… я…
      – Вот и ладно, – внезапно остыл Кобаль. – Мать на вокзале ждет. С тобой Волчина отправлю, чтобы как тогда не получилось, – и добавил: – Прямо сейчас и поедешь.
      – Как поеду?! А вещи?!!
      – Вещи уже собраны. Извини, у меня дел по горло. Учебная тревога у нас, Шатон эвакуируем.
      Велькина голова пошла кругом. Засада в Скалищах, Тилль – мерзавец, эвакуация эта… «А ведь без эвакуации, – мелькнула мысль, – нипочем бы Тилля из Шатона не выпустили. Это же ЧП, самоволка! А так, в неразберихе, он куда угодно улизнет».
      – Генерал-майор Шепетов, – в отчаянии крикнул Велька, – разрешите доложить!
      – Хватит, сынок. Нечего нам по-уставному больше… Посидим на дорожку, помолчим. И знаешь что? Ты прости меня, дурака старого, что я тебя братом попрекал. Простишь?
      Генерал обнял сына. Велька с ужасом понял, что исправить ничего нельзя.
 
      Слово свое Кобаль Рикардович сдержал. Капитан Волчин привез Вельку в Виттенберг и высадил на привокзальной площади.
      – Ну, кадет Шепетов, – протянул руку, – доброго тебе пути. Не забывай нас.
      – Господин капитан!.. Я…
      – Нечего, нечего, парень. Вон, мать ждет. Дуй к ней.
      С грубоватой ласковостью обнял Вельку и ушел.
      Велетин остался один. Впрочем, нет: к нему уже спешила высокая женщина в коротком черном платье. Черные камешки браслетов потрескивали при каждом шаге, точно чешуйки гремучей змеи. Кожа Луизы молочно светилась. Актриса старалась находиться в тени, чтобы проявились невидимые татуировки.
      Пластическая хирургия прэта – великая сила. В свои пятьдесят восемь Асмодита выглядела на тридцать два. Льстецы давали ей двадцать девять, а корреспондент Акулоперский в одной из своих статей выдал двусмысленный комплимент, окрестив ее ровесницей Джульетты.
      – Сынуля! – взвизгнула Асмодита, переходя на бег. – Зайка БэЧе, как ты амбивалентно подрос!
      И набросилась на него с объятиями. Мальчишка едва не задохнулся от ароматов ее духов. Будь он постарше да поискушеннее, возможно, узнал бы «Похищение сабинянок» – мощный афродизиак без запаха, напрямую воздействующий на подсознание. Но ему было лишь пятнадцать. И он понятия не имел о взрослых играх.
      – Мам! – отбивался Велька, пока та целовала его, щедро пачкая черной помадой. – Ну хватит!.. Ну что ты как маленького?.. Люди же смотрят!..
      – Вельчонок! Ну, Велиальчик мой, не сердись! Это же так инфантильно, дуся. Я по тебе соскучилась. Кушать будешь?
      Велька помотал головой. Последний раз его кормила Василиса на маяке, но гордость не позволяла признаться, что он проголодался.
      Впрочем, Асмодите его согласие не требовалось.
      – Вот сю-у-ур, – проворковала она. – Сейчас выпьем один-другой кофе, и я познакомлю тебя со своей командой. Ты знаешь, у меня безумненько полифоничная команда.
      И Велька поплелся за матерью, словно на казнь.
      …Говорят, когда-то Луиза была совершенно другой. В молодости она преподавала в школе стереометрию. В словах «инкубатор» и «демонстрировать» ей чудилось нечто демоническое, а теорема со словами «расположим тела так, чтобы они соприкасались ребрами», вгоняла ее в безудержную краску.
      Однажды на балу некий провинциальный комик сделал ей комплимент, сказав, что у нее талант к драме. Для генерала Шепетова это стало трагедией. Будучи без пяти минут сорокалетней дамой, Луиза отправилась искать актерского счастья.
      Вступительные экзамены в театральное она завалила. Но это ее не остановило. Бледная замухрышечка, не умевшая побороть в себе учительницу стереометрии, она поклялась погибнуть или добиться своего. Она сменила цвет помады, объявила себя дальней инкарнацией Миядзаки и основала общество имени «Черной Кармиллы».
      С тех пор и начался ее головокружительный взлет.
      – Ну, как у тебя там? – щебетала Асмодита. – Рассказывай, рассказывай, рассказывай! Сейчас, погоди…
      Она достала складной нож «Вамп-Викторинекс», выдвинула пудреницу и зеркало и принялась прихорашиваться.
      – Представляешь, сына, – говорила она, подправляя черные тени под веками, – археологи открыли могилу, в которой в обнимку похоронены Рильке и Лорка.
      – А кто это такие?..
      – Сю-у-ур! Это же поэты, инфантильный ты мой!
      Велька растерялся. За годы, проведенные в берсальерском училище, он совершенно отвык от той светской манеры разговора, без которой не мыслила своей жизни мать. Луиза же продолжала трещать как ни в чем не бывало:
      – О Эксварья, величайший из археологов! Он синтезировал лепаж, из которого Пушкин убил Лермонтова. И я даже держала его в руках. О, это прикосновение к мировой культуре Земли! О этот дух времени!
      – Разве его Пушкин… того?..
      – Зайка! Лермонтов прожил двадцать семь лет, Пушкин – тридцать восемь. Оба стрелялись. Ну, и кто кого, по-твоему?.. – Она потрепала Вельку по волосам. – Пойдем, ребенок. Я амбивалентно хочу жрать. Кстати, кушать – это мещанское слово, не употребляй его.
      И они отправились жрать. Или мещански кушать.
      Как Велька боялся, что мама польстится на экзотику и отправится в «Котлету вечности». Но нет, обошлось. Есть они отправились в «Лабиринт отражений» на первом этаже вокзала. Грубо прорисованные столы, плоские официанты с приклеенными улыбочками, меню с подробным описанием рецептов. К заказу прилагались дип-очки с мелькающей в стеклах разноцветной метелью. Сквозь них мир выглядел зримым и объемным, куда объемнее, чем в реальности.
      Столик, за который посадили госпожу Асмодиту, покачивался на волосяном мосту над пропастью. Нить выходила из ноздри огромного ифрита и исчезала в скалах. Вдали белым и синим искрились купола мечетей, словно пирожные с заварным кремом.
      Велька снял дип-очки и отложил в сторону. Он уже взрослый, решил он. Пора жить в реальном мире.
      Рядом со столиком возник вырезанный из фанеры силуэт ковбоя.
      – Что будете заказывать? – поинтересовался он.
      Велька не удержался и вновь нацепил очки. Официант приобрел объем.
      Впечатляющее зрелище! Взгляд пристальный, словно прицеливающийся, пояс – огненная плеть, телосложение сухощавое, руки привыкли к оружию… Что он делает здесь – в киберпанковском ресторане?
      – Принесите что-нибудь… такое… – Асмодита неопределенно пощелкала пальцами. – «Императора», например. Мороженое «Молодильные яблоки». – Она обернулась к Вельке. – А ты что будешь?
      Велька наугад ткнул в меню.
      – Мне «Трех поросят», пожалуйста.
      – Сынуля, ты же не съешь столько. А впрочем… – Луиза сделала знак официанту. – Расскажите, как оно приготовлено.
      Никто не знает истоков этой традиции. Но в «Лабиринте» считается престижным спрашивать, как приготовлено то или иное блюдо. Это своего рода допуск в элитарный клуб, нечто, отличающее ценителей от деревенщины.
      – Наш повар, госпожа, – официант выпрямился, – будет горд выполнить этот заказ. Он состоит из трех частей: блюда запада – графский биг-мак, картошка фри по-монархически, кока-кола кинг сайз… затем русская кухня – борщ, блины с двенадцатью видами начинок, водочка под блинчики, водочка под икорочку, водочка под грибочки, водочка под семгу, водочка под огурчики, водочка под спецзаказ и напоследок японские блюда…
      Волосяной мост прогнулся. По нему, нарушая все законы физики, полился масляный ручей. Де Толль наверняка узнал бы его: ведь это был прэта, гений черного пипиара.
      – …потом суши «В поисках Немо», русалочка-нигири…
      – Давайте-давайте! – Прэта втек в кресло. – Несите все! У нас хорошие новости, Луиза.
      – Гений! – всплеснула руками Луиза. – Ты очень кстати, лапусик. – Она повернулась к сыну. – Знакомься, Веля: это мой пипиар-менеджер, Гений, Внароде Известный. Гений, это мой сын Велетин.
      – Очень приятно.
      Прэта благодушно расплылся в кресле:
      – Асмочка, дело на мази. Луврский интернет разбух от сенсаций.
      – Сю-ур! Надеюсь, это инфернальные сенсации?!
      – Асуры-людоеды, скоропостижная смерть губернатора, детский скелет в тюремной камере… Осталось связать это с демоническим влиянием Асмодиты на судьбы миров.
      – Представляешь, Велетин, – Луиза мечтательно закатила глаза, – меня окружает инфернальная аура. Планеты, которые я посещаю, преследуют неудачи. Едва я ступаю на почву какого-нибудь мира, как – ах! – он сгорает, словно робо-спасатель, летящий на огонек склада с напалмом.
      – И чего тут хорошего? – кисло отозвался мальчишка. – Тебя скоро пускать никуда не будут.
      – Пусть только попробуют! Я манифестирую катарсический трансцендентализм. Это так гендерно, сына, ты не представляешь!
      Кадет покосился на прэта:
      – У нас тоже ауры хватает. Без этого трансизма.
      – Да? – оживилась Луиза. – Велюсик! Ты ведь не рассказал, что у вас в Шатончике. Как папик поживает?
      Но Вельке снова ничего не удалось рассказать. Едва он раскрыл рот, как у столика материализовался свирепого вида космач в свитере грубой вязки.
      – Дор-рогуша! – простонал он. – Луизочка, принцесса марсианская! Ты ли это?
      – Арсений Тиллий!
      – Представляешь, дорогуша, – не дожидаясь приглашения, космач плюхнулся в кресло и потянулся к меню, – в школах вводят курс «Основы джедайской культуры». Вот, пишу учебник.
      – Ты?!!
      – А папа увяз в контрабанде, – безнадежно пролепетал Велька. – На нас охотятся асуры…
      – И правильно! Потому что они безнравственные. – Космач уставил на Вельку указательный палец. – В отличие от джедаев. Вот позвольте, я прочту выдержки из своего труда. – На столе появилась кипа листов. – «Однажды пресветлейший Йода, используя силу, отправился в Асургаму. С ним летел школьник Саша, который не верил в Силу и смеялся над джедаями…»
      Велька заерзал:
      – Мам, – конфузясь, сообщил он, – мне выйти надо.
      – А поговорить о джедаях? – заволновался Арсений. – Вы ведь хотите поговорить о джедаях?
      – В другой раз.
      – Хорошо, сына. – Луиза покопалась в сумочке и достала браслет. – Это билет на лайнер. Отправление через два с половиной часа. Не опаздывай, лапуля!
      Велька выбрался из-за стола. Вслед ему неслось:
      – «…и тогда Саша все понял и раскаялся. Больше он не смеялся над джедаями. Мастер Йода смилостивился над ним и, применив Силу, вылечил его больную маму, вновь сделал ценными акции застрелившегося папочки и подарил Саше другого щенка – куда лучше, чем прежний».
      Велька стоял на платформе междугородних поездов и, прощаясь, глядел на город. В душе у него томилась горечь.
      Все повторяется… Неделю назад он так же шел мимо таможенных детекторов: тот же браслет, та же форма… почти. И точно так же его ждала Береника.
      Он посмотрел на часы.
      Еще сорок минут.
      Даже если он со всех ног бросится на платформу, даже если тут же подъедет поезд на Шатон, ничего это не изменит. Не бывает таких быстрых поездов.
      Через сорок минут мальчишки придут в Скалища, где ждет Майя Утан.
      И Яри, и Тая – все погибнут.
      А все из-за него, Вельки!
      И он еще называл Тилля предателем?..
      У Тилля и выбора-то не было: дылда его загипнотизировала. Ему же, Вельке, паучий коготь к горлу никто не приставлял. Мог бы и отцу все рассказать, и Волчину, и Алексею Семеновичу.
      Он просто мямля и трус, оказывается.
      Велька врезал кулаком по стене. Боль ненадолго отвлекла от тягостных мыслей. Но вскоре они вернулись с новой силой, обжигая и давя.
      Вот бы ничего этого не было!.. Вновь стать тем, что раньше – беззаботным фантазером, будущим кадетом Береники. И на Лувр не соваться, не разговаривать с вредным стариком де Толлем…
      «А кресильон? А Майя? – что-то тихо спросило внутри. – С тобой или нет, ловушка все равно бы захлопнулась. Асури нужен тот, кто превратил Намсу в дакини».
      От себя не убежишь.
      В прошлое не вернешься.
      Хотя…
      Мальчишка подошел к дверям в зал ожидания. Вот сейчас они откроются, и Велька окажется возле стойки «Котлеты вечности». На стене – плакаты, и Владислав Борисович изучает их, трогательно похожий на контрразведчика.
      Велька шагнул в зал.
      На дверях ресторана болтался белый прямоугольник. «Закрыто на инвентаризацию» – сообщала табличка. Плакаты все так же пылились на стене. Владислав Борисович стоял, покачиваясь с носка на каблук, изучая шедевр Луврской полиграфии.
      Велькино сердце забилось сильно и часто. На цыпочках он пошел к инспектору, вполголоса напевая:
 
Не думай о шпионах свысока,
Наступит время, сам поймешь, конечно же
Без них существование – тоска,
Кромешная, унылая, безбрежная.
 
      – Это вы, Велетин?
      Инспектор обернулся, и Велька едва не решил, что обознался. Старик здорово сдал за эти дни. Щеки ввалились, теням под глазами позавидовала бы сама Асмодита. Выглядел он не на шестьдесят, но на все восемьдесят.
      – А я, как видите, обратно собираюсь… Дела мои здесь закончились.
      От его тоскливого взгляда Вельке сделалось не по себе.
      – Не надо на вы, – попросил он. – Я еще не такой старый. – И поперхнулся, сообразив, что только что сморозил.
      Де Толль улыбнулся одними глазами.
      – Да, извини… Все забываю.
      – А вы что, на Дачное летите? – торопливо, чтобы сгладить сказанное, поинтересовался Велька. – Это газовый гигант, да?
      – Когда-то это было метановое болото. А теперь – смысл моей жизни. Смыслик.
      Инспектор сгорбился. Велька чувствовал себя ужасно неловко, но уйти не мог. Его присутствие чем-то было необходимо де Толлю.
      – А ты, значит, на Беренику? – после паузы спросил Владислав Борисович. – Обошлось, значит?..
      – Да, обошлось… Вы правду тогда сказали: лучше бы я не сходил здесь. Вот только ничего бы это не изменило.
      Инспектор обнял мальчишку за плечи:
      – Пойдем, – голос его потеплел, – посидим на дорожку… В мире есть множество вещей, которые уже не изменишь.
      Не сговариваясь, они пошли в конец зала, противоположный тому, где скучала когда-то асурская шпионка. Де Толль достал планшетку с компьютером:
      – Глянь, Велетин. Мне попала в руки одна картина… все не могу понять ее смысл. Может, ты подскажешь?
      Велька равнодушно покосился на экран.
      – Это Скалища, – сказал он. – Откуда у вас это?..
      – Одна юная барышня подарила.
      – Красиво нарисовано, но неправильно. – Велька ткнул пальцем в экран. – Видите точки?.. Это паутицы. А они в Скалиoа не залетают, у них в Челесте гнезда. И еще… Я знаю это место. Здесь наши ребята договорились с эмкаушниками встретиться. – Он облизал пересохшие губы. – Через полчаса.
      – С эмкаушниками… Скажи, а не было среди них некоего Ярослава?
      – Был. Это мой друг Яри. Вы его знаете?.. Он должен был одну вещь передать… амулет Кассада…
      – Этот?
      В Велькину ладонь скользнула цепочка.
      – Откуда он у вас?
      – Это долгая история. Но теперь, я думаю, он тебе нужнее.
      Немного волнуясь, Велька надел цепочку на шею. Теплая волна накрыла его с головой, волна удачливости и силы, той силы, что помогла когда-то Кассаду отбить атаку асуров.
      – Владислав Борисович! Я… – Велька достал карточку де Толля и разломил ее. – Мне нужна ваша помощь!

      Последние дни Тилль жил словно во сне. На вопросы отвечал невпопад, офицерам дерзил, чуть не подрался с Витькой Хоббитом. Соседи по кубрику в один голос говорили, что он стал «каким-то странным».
      Но странностей в нем было не больше, чем в других. Просто Майя показала ему начало тропы, называемой «путь смельчаков», а он топтался на месте, боясь сделать шаг.
      Один-единственный вопрос неотступно преследовал его.
      Что значит «быть смелым»?
      Вот в Скандинавии берсерки были… Такие рыцари припадочные – думали, что в волков умеют превращаться. Мухоморов наедятся, щиты погрызут, а потом мочат всех в пузыри.
      Но это разве смелость? Да нет, отмороженность. Берсерки – они ж тупые, мозги отбиты, вот и не боятся ничего.
      А еще в одной книжке вычитал: две тетки из-за графа подрались. Одна фехтовальщица, чуть ли не с рождения бою обучалась, а вторая – так, тихоня. Шпагу хорошо если над камином видела, на стене. И что думаете? Зарезала со второго удара – на психеже. А потом не знала, куда деваться от страха.
      Но это девчонки – они правил не понимают. Потому им и драться нельзя: поубивают друг друга на фиг.
      А Суворов? Великий же полководец, а тоже дрейфил. И еще говорил себе: «Что, страшно, скелет? Тебе будет еще страшнее, когда узнаешь, куда я тебя поведу».
      И вот как ни крути, получается, что или человек боится, или теряет себя. Совсем без страха никак. Хоть и говорят: управлять, управлять – а как управлять?
      Вот позавчера… На полевых учениях моста через ущелье не было. Только сосна с края на край. И что – перебежал спокойно! Никто не сумел, даже Димка не сумел, а он, Тилль, – легко. Воспит ему за это наряд вне очереди врезал, но это же пустяки.
      А вчера Димка двинул его на уборку туалетов… В отместку, наверное. Да еще и сполиграфил: мол, ты у нас порядок любишь, вот и порядь… И, главное, ему бы, Тиллю, возмутиться: за что?! Ведь Вадина же очередь! И Димку бы так взять за воротник (вот как Велька только что), мол, ты, Димон, много борзоты взял. Зубы жмут? Сейчас проредим! А это уже как Семен Федоров из второго взвода, когда у него альбом с коллекцией смайликов поперли.
      Только у Семки разряд по вольной, а у Тилля – по легкоатлетике. Есть разница?
      Получается, что храбрость – это еще и сила. Сильного человека никто не может унижать безнаказанно. Хотя… А вот был такой Милон Кротонский в Греции. Величайший атлет, могучий борец, все его боялись. Когда у него не осталось противников, Милон пошел в лес и разорвал руками дерево. Пальцы застряли в расщепе, и великого атлета сожрали шакалы… или кто там у них водится.
      Это ведь позор? Конечно! Торчит силач у дерева, весь распухший, охрипший, штаны, чтобы по нужде сходить, не снять… если у них тогда были штаны, а вокруг – шакалье крутится, жрет. Ну и какая тут смелость?
      От мыслей этих начинало ныть в затылке. Возня с экспонатами в музее уже не спасала, да и откуда взять время? Днем Тилль как проклятый драил мозаичные полы, в часы, посвященные самоподготовке, клевал носом над учебником, а вот ночью… Ночью начиналась другая жизнь, полная тайн и запретных, как мороженое при простуде, удовольствий.
      Но смелости она ему тоже не прибавляла.
 
      Тилль бежал к садику полковничьего дома, где была назначена встреча с Майей. Ему повезло: никто из офицеров не встретился на пути. Это и к лучшему: попадись навстречу тот же Уфимцев, и Тилль язык бы потерял от страха.
      Такой вот характерец!
      Перед тем как нырнуть в дыру в заборе, Тилль подождал, пока выровняется дыхание. Выскакивать перед Майей растрепанным кротом он не собирался. Та умеет так глянуть, что ребенком себя почувствуешь. А какой он ей ребенок? Он эту Майю, если хотите знать…
      На этой мысли Тилль запнулся. То, что он проделывал с белокурой полковничьей гостьей, на мальчишечьем языке выражалось словом грубым и незамысловатым. Тилль такие не употреблял. Слова-замены, в изобилии встречавшиеся в книжках, никак не годились.
      Любил?
      Да о какой любви идет речь! Она же старая.
      Спал вместе? Занимался сексом?
      Тилль поморщился. Все у взрослых как-то на вранье замешано… Мальчишечий мир честнее, хоть и более жесток.
      Когда дыхание успокоилось, Тилль услышал в саду голоса. Майин и еще чей-то. Подслушивать он не стал, достоинство не позволяло.
      Мало ли, чем они там занимаются?
      – Госпожа Утан, это я, – громко сообщил он.
      – А, головастик! – обрадовалась асури. – Ну, входи, не топчись там.
      Тилль воробьем юркнул под заросли вьюнка. Опасения (и надежды) его не оправдались. Майя сидела на камне в позе русалочки, подставив лицо вечернему солнцу. Внизу к камню привалился худой небритый человек в хаки. На коленях его лежал автомат.
      «Не надо бояться человека с бластером», – всплыли в памяти слова классика. Тилль насупился: небритого он испугался бы даже безоружного. Человек с такими глазами и загрызть может.
      Ну, почему, почему, почему он ни о чем, кроме своих страхов, думать не может?!
      – Раймон, знакомься, – сказала Майя, – это кадет Брикк. Очень пылкий юноша. И отважный… будет когда-нибудь. Наверное.
      Небритый пробурчал нечто непонятное и вновь погрузился в нирвану.
      – Что, головастик, – продолжала Майя, – сделал, что я просила?
      – Да, – чуть помедлив, отвечал Тилль. Он хоть убей не помнил, о чем спрашивала Майя, знал только, что все выполнил.
      – Хорошо. День сегодня тяжелый, головастик… Ты уж не обмани меня, ладно?
      Тилль почувствовал себя мышью в холодильнике. Холодно и страшно, а кругом столько соблазнов!
      Чтобы избавиться от чувства беспомощности, он перешел в атаку:
      – А вы свои обязательства выполнять будете? Соглашения, между прочим… это… обоюдности требуют.
      Небритый с интересом посмотрел на Тилля:
      – Складно излагаешь. И на что вы договаривались?
      – Мальчик трус, – хихикнула титанида (щеки Тилля вспыхнули). – Я обещала научить его храбрости.
      – Так учи. Всегда пол-зно.
      – Ну, храбрость храбрости рознь.
      Майя повернулась к Тиллю. Увидь ее Алексей Семенович, сразу понял бы, что асури надела западное лицо. Но Тилль в таких тонкостях не разбирался.
      – Хочешь, – сказала она, – сделаю детенышей, укравших твою удачу, еще большими трусами, чем ты? От тебя ничего не потребуется. Одно слово – и они оцепенеют от ужаса. Ты сотворишь с ними все, что захочешь. Заберешь амулет, унизишь, вырвешь и съешь печень…
      – Печень… – с сомнением протянул Тилль. – А что я потом буду делать?
      – Ты двурук, детеныш. Сам подумай: когда о тебе пойдет слава бойца, кто в ней усомнится? Рано или поздно ты сам поверишь в это. И станешь храбрецом.
      Тилль облизал пересохшие губы.
      – Нет. Это заемная слава. Мне такая не нужна.
      – Тогда я научу тебя взгляду паука. Никто не сможет смотреть тебе в глаза. Хочешь этого?
      – А друзья? Их я тоже буду… так?
      – У сильного друзей не бывает.
      – Тогда нет. – Сказав это, Тилль почувствовал странное облегчение. Словно зашатался молочный зуб-надоеда, грозя вывалиться. – А если с девушкой? Что, она от меня шарахаться будет?!
      – Упрямец… Счастья своего не понимаешь… Ладно, тогда принеси мне старую шкуру бородава. Он сбросил ее во время линьки и теперь сидит на ней безвылазно. Я заверну тебя в нее, и от запаха бородава ты обретешь невиданную свирепость.
      – Н-но…
      – Парень, – вмешался Насундук. – Бери, что д-ют. А то я слушаю, слушаю, а бизнес-планы все хреновей.
      – Учти головастик: второй раз предлагать не буду. Бабочка никогда не возвращается по своим следам.
      Тиллю подумалось, что в Майиной манере разговаривать есть некая странность. Раньше он ее не замечал. Но сейчас, дважды отказавшись от ее предложений, он стал видеть свою госпожу кактто иначе.
      Свою госпожу?!
      Что за глупость!
      – Я достану шкуру, – изменившимся голосом ответил он. – Где она?
      – В моей комнате.
      – Но ведь это в чужом доме!
      – Путь бабочки – нелегкий путь. Давай, головастик. И поторопись: время дорого, как паутичьи яйца.
      Тилль попробовал каждое слово на вкус. Ничего крамольного… Но все же его не оставляло ощущение, что люди так не говорят.
 
      То, что Майя над ним посмеялась, он понял, лишь поднявшись в ее жилище. Бородав выглядел так, словно только что выпил аквариум с рыбками, закусил всеми котятами и щенками мира, а потом съел всех своих родственников. Его маленькие глазки с ненавистью следили за каждым движением Тилля.
      Когда мальчишка подошел поближе, бородав выпустил из ноздри белесый кожистый пузырь. Покачавшись в воздухе, пузырь усох и оформился в еще один глаз. Теперь у бородава их было семь. И все на ниточках.
      – Ничего, – сказал себе Тилль, – глаза не зубы, не страшно! – и шагнул к клетке.
      Бородав выпустил на пол лужу желудочного сока. Ковер с шипением задымился.
      Мальчишка отпрыгнул назад. Тварь словно ждала этого: по Тиллеву запястью сырым тестом шлепнул бородавий язык.
      – Мама! – взвизгнул кадет.
      Его крепко приложило о стальные прутья. Бородав подергал языком и так, и так, пытаясь затащить Тилля в клетку, но ничего не получалось. Мальчишка заверещал, отбиваясь.
      Тут-то и появилась спасительная черная рука с газеткой.
      – Фу! – приказал строгий голос. – Фу лизаться, плохая зверюга!.. Сидеть! Кто написал? Кто написал в доме, я спрашиваю?!
      Бородав выпустил Тиллеву руку, отвернулся и принялся чесаться с демонстративным видом. Во все стороны полетели клочья слизи.
      Черная рука открыла клетку и схватила животное за загривок:
      – Плохой! Плохой!
      Газетка обрушилась на бородавчатую морду. Чудовище зажмурилось, но не тут-то было! Газетка отыскивала самые уязвимые и – хуже того! – самые позорные места на его морде.
      – Кормить не буду! Слышишь? В глаза смотри!
      Окончив экзекуцию, негритянка повернулась к Тиллю:
      – А теперь, молодой человек, потрудитесь объяснить, что вы делаете в моем доме.
      Тилль замялся. Врать он не привык:
      – Майя Утан послала меня за шкурой бородава.
      – Зачем это?
      – Чтобы стать смелым. А вы кто?
      – Хозяйка я. Живу здесь.
      Бородав, которого она придерживала за загривок, предупреждающе квакнул. Негритянка схватила его стебельковый глаз и завязала узлом.
      Лишь сейчас Тилль понял, с кем встретился:
      – Госпожа Ефросинья, это вы?! Простите!.. Я…
      – Ладно, – смягчилась афроослябийка, – рассказывай все. Но только честно!
      Лицо ее светилось изнутри. То ли снадобья титанов так подействовали, то ли дни, проведенные в единении с природой, но Ефросинья совершенно преобразилась. Все старушечье, скрюченное и кряхтящее ушло из нее. Скулы очертились ведьмовски, черты лица заострились, в глазах появилась диковатая косинка. По неопытности Тилль дал бы ей лет тридцать, не больше.
      – Понимаете… – начал он. – Я влип. Очень влип. Я из музея амулет Кассада похитил… на удачу. Ну, чтобы мне везло. Чтобы эти все не издевались, ну и там…
      – Доказать им решил? – понимающе кивнула негритянка.
      – Ну, да… как бы! Но я же еще и чтоб для корпуса…
      – Не ври! Бородава спущу, понял?
      Тилль торопливо кивнул и сам себя возненавидел за это. Вот ведь характерец дурацкий!..
      – В общем, амулет подействовал. На соревнованиях – у нас соревнования с эмкаушниками были – я первый прибежал. Вот только кто-то заметил, что я типа жульничаю…
      – Не «типа»! – строго заметила Ефросинья. – Как есть говори!
      – Не типа, – покорно согласился Тилль. – Сжульничал я. А юнги меня подстерегли и… В общем, я им амулет сам отдал. Без боя, даже не пикнул. – Тилль вздохнул, вспомнив, как унижался перед юнгами. И ведь зачем? Только хуже сделал. – Они сказали, что я могу его обратно получить. Ну, амулет. Но для этого придется с ними встретиться и потолковать.
      – А ты?
      Тилль совсем поник:
      – А я трус. Ребятам наврал с три короба – их из-за меня чуть патруль не сграбастал. И офицерам тоже. Парня из-за меня отчислили… А потом Майя… ну эта, которая здесь живет, взялась меня учить храбрости.
      Бородав почти успокоился. Дремал, положив распухшую словно от множества пчелиных укусов, морду на тапку Ефросиньи. С уголка его губы стекала ниточка слюны, выжигая на ковре причудливый вензель.
      – И как, научила? – поинтересовалась Ефросинья, почесывая зверя за глазом.
      – Ага. Научила… Посоветовала ребят побольше взять, чтобы эмкаушники фортель не выкинули. Ну, и еще всякое… – Тилль переступил с ноги на ногу и покраснел. – А еще мы с ней ночью в Скалища летали. Что-то она там готовит. – И добавил изменившимся голосом: – У меня чувство такое… странное…
      – Что за чувство?
      – Не знаю. Будто я ребят… предаю, что ли. Вот когда Лютому докладывал о… ну, всяких происшествиях, это было правильно. Чтобы порядок, чтобы по закону. А если кому не нравится, так пусть ведет себя по-человечески!! – Фразу Тилль выпалил на одном дыхании. Видимо, не раз думано-передумано было все это бессонными ночами, когда в голове мысли кружатся, что осы над давленым виноградом… – А сейчас… Что-то ей от ребят надо. Что-то страшненькое…
      – Это хорошо, что сердце тебе подсказывает. Слушай его. Людей предать невозможно, пока сам себя не предал.
      – Правда?!
      – Истинная. Будешь искренним с собой – ни асур, ни бородав тебе не страшны.
      – А почему асур?
      – Майя – титанида асуров. Что, не знал?
      Так случается иногда… Ты чего-то не хочешь видеть, отворачиваешься, а оно раз – и тут. «Это потому что ты трус», – прошептал злорадный голос, так похожий на Димкин.
      В этот миг то ли заклятие западного лица спало, то ли его победило другое, более могущественное заклятие, но Тилль вспомнил себя. Вспомнил все, что с ним происходило в эти дни.
      Как он мог не замечать! И речь у нее странная – потому что в уме все на универсальный переводит. И шрамы на боках… какая там катастрофа! Вторая пара рук это бывшая. И запах и «сувенирная» «паук-удавка»…
      – Этот зверь – бородав, – продолжала Ефросинья. – Асуры его вместо няньки держат. Он запоминает все их детские шалости, а потом карает ослушников: кому руки-ноги откусывает, кому голову. Самых непослушных съедает, но, если те исправятся, – выплевывает. Не бойся: тебя он не тронет.
      – Почему?
      – Честным не нужны няньки и строгие воспитатели. Они сами отвечают за себя.
      Черная рука разжалась. В груди Тилля потянуло холодком. Бородав лениво прошлепал к пульту гипердоставки и потерся о него боком. На пластике остались ошметки слизи.
      «Я сам отвечаю за себя, – мысленно повторил Тилль, обращаясь к бородаву. – У тебя нет власти надо мной. И у Майи нет».
 
      Майя все так же сидела на камне, держа западное лицо.
      – Ну, – поинтересовалась она, – добыл шкуру?
      – Нет, – отвечал Тилль.
      От этого «нет» Тиллю стало легче дышать. Словно шатающийся зуб хрустнул и вывалился, давая место другому зубу.
      – Нет шкуры, головастик, – равнодушно сообщила Майя, – нет и сладких личинок ухорылки. Все просто в этом мире.
      – А мне не нужна шкура. – Он подошел к асури. – Скажите честно: вы хотите убить этих ребят? И… и Таю?..
      – Головастик пускает пузыри в донном иле. – Майя перевернулась на спину, подставляя лицо закатному солнцу. – Я скажу, и пусть росянка слижет мои кости, если совру. Есть такое слово «любовь», малыш. Понимаешь? Ради любви мне никого не жалко. Тебя в том числе.
      – Я не пойду с вами!
      – Ты сделаешь, как я прикажу. У тебя нет своей воли. Ты видел мое западное лицо и трижды согласился с ним.
      «Вот сволочь!» – разозлился Тилль. Он стоял слишком близко к ней и чувствовал запах змеиной кожи. При воспоминании о вчерашней ночи его замутило.
      В вырезе платья блеснула цепочка.
      Дубликопия!
      «Если ее порвать, – вспомнились Велькины слова, – это означает, что встреча отменяется. После этого от клейма труса мне в жизни не отмыться».
      – Ну и пусть! – Тилль не заметил, как заговорил вслух. – Пусть!
      Дубликопия брызнула, рассыпаясь звеньями цепи. Мальчишка отскочил, сжимая в кулаке бесполезный огрызок амулета.
      – Стоять! – взвилась Майя.
      – Я всем расскажу! Поняли? А Велька уже на вокзале! Вам его не поймать!
      – Бессольная вода. – Майя скатилась к Раймону. – Автомат! Скорее, пес!
      – Эй, сударыня! – Пират вцепился в свое оружие. – Полегче, повежливей… Мы тоже…
      Титанида ударила его локтем в живот. Насундук сложился пополам, и Майя сорвала с его плеча ремень.
      Огненный ливень оборвался, едва зацепив стену. Трещали, лопаясь, перегретые каменные плитки, сипело пламя, с трудом разгораясь в мокрой траве.
      Насундук не зря составлял свой «реестрик». Зарядов в его автомате оставалось всего ничего, и вот они кончились.
      – Ай-яй-яй, – покачала головой Майя. – Тебе, маленький человек, везет. Просто безобразно везет.
      В траве что-то зашуршало. Асури отбросила бесполезное оружие и двинулась на звук.
      – Но искусству храбрости, головастик, нельзя научиться. Оно дается с рождения и отрастает перед первой парой рук.
      Прячущийся в траве Тилль отполз на несколько шагов. Залп накрыл его так внезапно, что он даже не успел испугаться. Он осторожно присел и пошарил в траве. Пальцы сомкнулись на теплой шершавой грани ракушечника.
      Впервые за последние дни мальчишка улыбнулся.
 
      В жизни каждого асура случаются дни, когда все идет не так. Мудрецы называют их днями Непу-рухо. И если ошибиться, наделать глупостей, Непу-рухо может стоить крови.
      Крадучись, титанида пошла к зарослям бурьяна. Камень вылетел из травы прямо ей в лоб. Майя уклонилась, не сбавляя шага.
      – Есть отчаяние крысы, оказавшейся на пути богомола. Есть безрассудство палочника, притворяющегося тростинкой под самым клювом воробья…
      Еще один камень свистнул над ее плечом.
      – Ты мне не нужен, головастик. Ты выдал себя и выдал место, где находится мой враг. Что молчишь? Пусть твои кости будут чисты от киновари – ведь ты больше не мой раб.
      Майя присела на корточки и осторожно отодвинула пряди травы.
      Тилля нигде не было видно.
      У забора темнела куча земли, прикрывающая свежий подкоп. В ней, повиливая коротким хвостиком, возился бородав. Вот он поднял измазанную в глине морду и уставился на асури тремя парами голодных маленьких глазок.
      Титанида попятилась.
      В этот миг она прикоснулась к своему детству.
      «Ты плохая девочка, – говорил взгляд бородава. – Ведешь себя безобразно: не делишься с братьями и сестрами личинками ухорылки, обижаешь маленьких, дерзишь родителям. За это я откушу тебе руку».
      Переваливаясь с лапы на лапу, бородав подошел к ней. Распахнул пасть и мягкими губами обхватил запястье.
      Майя стояла ни жива, ни дакини.
      Челюсти бородава сомкнулись. Крохотные зубки едва-едва оцарапали запястье. Кислотная слюна стекала по руке, сжигая волоски, но асури даже не поморщилась – так страшно ей было.
      Минута шла за минутой, а ничего не происходило. Тогда с преувеличенной осторожностью она высвободила руку из пасти чудовища.
      – Ф-фу-у… – перевела она дыхание. – Говорят, что бородав – это живое воплощение совести… Но ты не представляешь, кошмар детства, насколько мы, взрослые, становимся толстокожими.
      От пинка бородав перекувыркнулся в воздухе. Издав испуганное «бре-ке-кекс!», он бросился в подкоп.
      Майя вытащила видеофон и набрала номер. В воздухе возникла суровая асурья морда.
      – Слушай, – быстро сообщила асури, – наши планы меняются. Я узнала, головастик по имени Берику прибыл на вокзал. Схвати его немедленно!
      – Это несложно, – отвечала морда. – Я вижу его на видеокамерах. Он сам идет к нам в руки.

      Две головы склонились над рисунком.
      – Вот эта искра меня смущает, – ткнул пальцем в экран де Толль. – Что бы это могло быть?
      – А чего гадать? Давайте лучше посмотрим.
      Велька покрутил колесико масштабирования. Картинка надвинулась, на ходу пересчитывая детализацию.
      – Оригинально. – Инспектор покрутил головой. – Действительно: век живи, век учись.
      Трава качалась на экране абстрактной штриховкой – для нее предел детализации был достигнут. Велька развернул изображение. Стальная искра превратилась в плоский цилиндр с крохотной клавиатурой на торце.
      – Это ультразвуковой генератор, – решил де Толль. – Но зачем он здесь – вот вопрос.
      «Я знаю зачем, – проклюнулся в Велькиной голове голос. – Я же специально в информаторий лазил, выяснял».
      «Крес! – обрадовался мальчишка. – Что ж ты молчал так долго?»
      «Так говорить не о чем было. Тебе о генераторе рассказывать?»
      «Рассказывай, конечно!»
      «Ну, слушай тогда. Дело в том, что…»
      Выслушав рассказ кресильона, Велька торжествующе посмотрел на инспектора.
      – А у меня идея, Владислав Борисович. – («У тебя?! – ахнул кресильон. – Плагиатор белковый!») – Я все понял!
      – Так-так, – подбодрил его де Толль, – рассказывай.
      – У паутиц все сигналы ультразвуковые. Майе ведь для ритуала нужны паутицы? В нужный момент она включит сигнал «общий сбор» и приманит к себе сколько нужно паутиц. А потом выключит генератор, чтоб их слишком много не налетело.
      – Хм… Логично. А как они с Острова рассчитывают убраться? – спросил де Толль. И сам же себе ответил: – Через станцию гравилуча, конечно. Я ведь знаю эту модель: ОСГ-24П, для промышленных миров среднего развития. Еще когда прилетел, подумал: «Должно быть семь кабинок, а на виду шесть». Одну они демонтировали и…
      – Да не демонтировали они ничего! – Велька вскочил на ноги. – Пойдемте, я покажу. Пойдемте, пойдемте!
      Он схватил де Толля за руку и потащил в зал с таможенным роботом, откуда начались Велькины приключения на Лувре.
      – Вот здесь кабинки, так?
      – Так.
      – Шесть штук. А теперь смотрите на ту стенку. Ряд заканчивается, кабинки упираются в стенку, а знаете, что за ней?
      Владислав Борисович только собрался ответить, как Велька его опередил:
      – Там – «Котлета вечности»!
      – Верно! Все сходится. Что ж, заглянем к асурам… Проверим качество реблягу-аши.
      И помрачнел, вспомнив Яри. Велька о гибели друга так и не узнал: де Толль не решился рассказать ему. Сейчас, отправляясь с мальчишкой в логово асуров, он дал себе клятву, что защитит парня – пусть даже ценой собственной жизни.
      И они двинулись к двери с табличкой «Инвентаризация».
      При их приближении та принялась быстро менять надписи. Сперва на «Учет шницелей», затем «Посторонним В.», «Посторонним категорически В.», «Не влезай, убьет!», «Оставь надежду всяк сюда входящий» и, наконец, «Здесь действуют законы Асургамы».
      – Законы Асургамы, – пояснил Велька чуть испуганно, – это когда у побежденных в бою съедают печень.
      – Вот и хорошо, – инспектор полез за удостоверением, – оштрафую их за антисанитарию на кухне.
      Пока он возился у двери, Велька отошел в сторонку.
      «Крес», – позвал он.
      «Да?»
      «Крес, вот какое дело… Нам стрелять придется. По-настоящему, понимаешь? И если ты как тогда, с Майей… лучше тебя вытащить и поставить обычный аккумулятор».
      Кресильон ничего не ответил.
      «Ты обиделся? Я же не просто так! – продолжал мальчишка. – Тут наши жизни завязаны».
      «Да я понимаю… Вы никогда не пробовали питаться чистой энергией, оттого так любите агрессию. Хорошо. Я буду стараться изо всех сил».
      Велька повеселел. «Скопа» ведь модель старенькая… Нет модуля распознавания «свой-чужой», нет автоприцеливания. Против асуров с их сверхъестественной реакцией этот пистолет бесполезен. А вот если с кресильоном – тогда можно и побороться!
      Де Толль уже разобрался с замком и вошел в дверь. Велька затрусил следом.
      И замер.
      На груди его вспыхнул размытый световой зайчик – прицел лазерной пилы.
      – Смотрю в небо, люди. – Сидящий в кресле асур перелистнул страницу книги, которую держал в руках. – Вы явились вовремя. Подождите, я дочитаю последние строки и застрелю вас.
      Таких огромных асуров Велька еще не видел: сам со шкаф, весь синий, морда словно из баклажанов слеплена. На коленях старинная книжка, в лапищах – лазерная пила.
      Инспектор задумчиво пожевал губами:
      – Ерунда получается.
      – В чем ерунда, двурукий?
      – Как же вы говорите, что вовремя, когда нам ждать приходится? Получается мы рано пришли.
      Асур с интересом посмотрел на людей:
      – Действительно, неувязочка. Но это оттого, что в вас нет гармонии с миром. Ваша «ки» не воссоединилась с потоками бытия. – И вновь углубился в чтение.
      Сдаваться так быстро инспектор не собирался.
      – Что это вы читаете? – поинтересовался он.
      – Это, двурукий, наш знаменитый поэт Крылво Ивай. – Асур перелистнул страницу и поднял взгляд. – Его священные, исполненные неасургамского очарования тексты.
      – А может, – предложил Велька, – вы тогда вслух почитаете? Чтобы скрасить нам последние минуты.
      – Я бы рад. Но уловите ли вы культурный посыл чужого творца? Оцените ли?
      – А давайте попробуем, – пожал плечами де Толль. – Хуже не будет.
      – Что ж… – Асур посмотрел на него с сомнением, однако читать начал:
 
Как-то раз на ристалище крови
Стрекоза муравья умоляла:
О титан! Пела я да плясала,
Но реалии нынче суровы.
 
 
Голодаю. Дай сои насущной!
Южный лик сделай ликом Востока.
Ведь зима бессердечна, жестока,
Мою «ки» жаба вьюги задушит.
 
 
Муравей отвечает: «Что слышу?!
Пела ты? Танцевала? Прекрасно.
Нынче я пополняю запасы.
Съем тебя по велению свыше.
 
      Велька не удержался, хихикнул. Титан ожег мальчишку яростным взглядом и продолжал, возвысив голос с особой торжественностью:
 
Знай: пока ты плясала и пела,
Кровь числом я улучшил. Не скрою:
Триста баллов – за тактику боя,
И пятьсот – за владение телом».
 
 
Между тем стрекозиные жвала,
Его тела хитин прокусили.
Он не знал: стрекоза нынче в силе.
Песня с танцем дают больше баллов…
 
      – Достаточно. – Асур заложил книгу большим пальцем. – Люди, не вижу благоговения в глазах. Вам Крылво до мандибулы?
      – Нет-нет, – отвечал Велька. – Было очень интересно.
      – Вам и должно быть интересно. – Асур расстегнул бронежилет и показал серебряную стрекозу, вытатуированную на животе. – Я тайный адепт стрекозьего пути.
      – А там еще одна татуировка. Вон, краешек торчит.
      – Эта?
      Асур стянул бронежилет и нагнулся. С плеча его оскалилась богомолья морда.
      – Пиратский знак. Я вообще-то канонир на бригантине «Сен-Mo». А вот знаки «Братства молчания», «Сестринства восклицания», «Сыновства порицания», «Материнства отрицания», «Отцовства признания» и еще много других.
      – У меня тоже татуировка есть, – сообщил Владислав Борисович. – Правда, не такая роскошная, как у вас.
      – Да ну? Можно глянуть?
      – Пожалуйста. – Инспектор закатал рукав. – Вот эта.
      – И что она означает?
      – То, – рука инспектора взметнулась вверх, – что я мастер планарного меча.
      Книга вспорхнула с колен асура стаей белых стрекоз.
      Кресло, на котором он сидел, развалилось напополам. Отраженный от зеркального среза свет запрыгал по потолку веселыми серебристыми рыбками.
      Инспектор стоял, глядя на убитого асура. Потом оперся рукой о стену и сполз на пол.
 
      – Что с вами? – бестолково засуетился Велька. – Владислав Борисович!
      – Там… в кармане… таблетница…
      Мальчишка полез во внутренний карман инспекторского пиджака. «Что ж он без гиппократ-имплантата ходит? – мелькнуло испуганное. – А вдруг умрет?!»
      – Ничего, Вель… ничего… – Инспектор попытался привстать. – Живы будем, не помрем… Давай таблеточку… давай, хороший мой…
      Боль понемногу отпускала. Де Толль оперся о пол локтем. Тело наполняла вяжущая слабость, но он знал, что это скоро пройдет.
      – Да-а… Хреновый из меня рыцарь света…
      – Это сердце? – с тревогой спросил мальчишка.
      – Оно, благословенное. Пару раз менял, да вот не впрок ему жизнь моя…
      Велька покосился на труп асура и опустился рядом с инспектором. Пистолет на всякий случай положил на колени. Если кто сунется, чтобы сразу пулю в третий глаз.
      Ему было не по себе.
      Да-а, стучало в висках, это не видеострелялки… Там, конечно, пострашнее бывает: монстров и в клочья, и в сопли, и руки отрубленные валяются, но все не так жутко.
      – Знаешь, – сказал вдруг де Толль, – а я ведь раньше не верил. В героев не верил. Все смеялся: сперва создаем трудности, потом их преодолеваем.
      Кровь застыла на обнаженной спине асура смоляной полоской. Преодолевая отвращение, Велька подтянул к себе сброшенный бронежилет асура и принялся обшаривать карманы.
      – А ведь трудности кто создает? – продолжал де Толль. – Равнодушные. Те, кому героями никогда не быть. Там закрыл глаза, тут недопроверил – и вот кругом беды. Взрываются реакторы, падают самолеты… И кому-то приходится рисковать жизнью, чтобы искупить чужое равнодушие. Приходится совершать подвиги, хоть он, может быть, и не просил о такой судьбе.
      – Вы идти сможете? – деловито поинтересовался кадет.
      – Да, пожалуй. Вот только…
      – Тогда лучше идти. Время поджимает. – Он покосился на часы: до сбора в Скалищах оставалось минут десять.
      – Куда?
      – Я тут карточку нашел, Владборисович. Видите дверь? Там и кабинка должна быть, и все. Если удачно пройдем, всю кодлу сразу накроем.
      Инспектор на «кодлу» поморщился, но спорить не стал. Цепляясь за стенку, он поднялся на ноги. Отрезанная пола пиджака свисала ласточкиным хвостом. Это он в запале полоснул, хорошо, себя не развалил сдуру!
      – Пойдем. Мне уже лучше.
      – Точно?
      – А вот увидишь.
 
      В этот раз де Толль решил не рисковать. Выпустил планарник и, когда мальчишка открыл дверь, бросился внутрь.
      – Самку прорежу через старшего, – донеслось до него. – Выкидывай молоденьких! О! Двух убил.
      – А ну лежать! – крикнул де Толль. – На пол, скоты!
      Послышался мелодичный звон. Заглянувший следом Велька обнаружил четырех поварят-асуров лежащими на полу вперемешку с кастрюлями, пакетами муки, пирогами и бифштексами.
      Осенними листьями рассыпались игральные карты.
      – Геккон двурукий, – пнул один асур другого ногой, – нет бы шлем в червях заказать! Теперь сидим без пяти.
      – Не сидим, а лежим, – поправил второй.
      – А ты тоже хорош! – яростным шепотом отозвался третий. – Что ж ты пичку пронес, жертва бородава?
      Де Толль осмотрелся. Над головой светились мониторы наблюдения. Камеры добросовестно транслировали разрубленное кресло и мертвого асура.
      Интересно, подумал инспектор, сколько баллов крови дает мастерство карточной игры? Краборукие ведь просто так ничего не делают. И в бридж играют лишь потому, что это ведет их к совершенству.
      Под ноги выкатилась кастрюля с бело-розовым фаршем. Де Толль рассеянно отпихнул ее в сторону. Запахло сурими, сделанной из натуральнейшего крабового мяса.
      Белая дорожка фарша вела за угол. Искать следовало там. Инспектор отправился по мокрому следу. Велька двинулся за ним, держа пистолет на изготовку.
      – …у меня самка с сердцем, а ты кидаешь первого кровью, – летело им вслед. – Ну, не идиот ли?! Конечно, обидели тебя, как щукальмар головастика!
      След нырнул под занавесь, изображавшую асуров-колонизаторов, ведущих на рынок двуруких рабов. Инспектор осторожно отвел ткань в сторону.
      В лицо ему по-новогоднему ярко пахнуло корицей и мускатным орехом. У дальней стены китайской резной башенкой белел гигантский торт. И какой! Торт тортов, Грааль кондитерского искусства – в рост асура, весь сияющий глазурью и шоколадом.
      Рядом стоял разделочный стол. Обрубки увядшего сельдерея валялись на полу, пачкая грязной ботвой кремовые бастионы. За столом Джончег Сильва резал салат. Ножи бешено мелькали в четырех руках, стук металла о разделочную доску сливался в дивную мелодию, подобную тем, какими обожал завершать фильмы Китано.
      Оливково-пыльные пряди водорослей, шахматный рис, украшенный черными полями маслин, арбузная мякоть помидоров… Салат Джончега выглядел таким свежим, какими салаты бывают лишь на стереографиях – и то, если оформитель догадается заменить сметану пеной для бритья, а цыпленка выкрасить в золотисто-коричневый цвет из баллончика.
      При виде этой картины Де Толль несколько подрастерялся:
      – Ты? – только и сумел вымолвить он.
      – А, человек… – Джончег мельком глянул на инспектора и вновь вернулся к салату. – Прости, не помню, как тебя зовут. Имена людей, которыми не пользуешься, выветриваются из памяти.
      – Я – инспектор де Толль. А ты – мертвец Джончег.
      – В каком-то смысле да. Ваш друг атаковал меня с такой яростью, что я усомнился в правильности своего пути.
      – И потому убил его чужими руками?
      Перестук ножей чуть изменил темп. Асур ссыпал в миску нарезанный латук и придвинул к себе зеленое поленце порея.
      – Мы, асуры, знаем три дороги к счастью. Путь бабочки – это путь благих случайностей. Муравей живет законами муравейника, даже если это ведет к его гибели. И лишь стрекоза неустанно следует за своим предназначением.
      – И в чем же твое назначение?
      – В том, чтобы привести в мир первого кровью.
      Ножи замелькали быстро-быстро. Стебель латука расплылся нежно-зеленым облачком.
      – Жизнь одного головастика, – продолжал повар, – твоя жизнь, моя… все ничто перед величием первого кровью. Вот его. – Джончег указал за спину де Толля.
      Инспектор обернулся.
      Руки асура взметнулись, выбрасывая ножи.
      Одновременно с этим подбросило ствол пистолета в Велькиной руке. Очередь перебила клинки, расшвыряв их в стороны.
      – Негодяй! – выкрикнул инспектор, вскидывая к плечу планарник. – Сдохни, гад!
      Там, где проходила абстрактная линия – лезвие меча, – мир чуть-чуть искажался. Меч тронул свисавшую с потолка птицу-оригами. На пол посыпались разноцветные обрезки бумаги.
      – Хей! – грозно выкрикнул Джончег. – И-и-ию!
      Перемахнув через стол, он пнул де Толля обеими ногами в грудь. Инспектор отлетел к двери, словно гайка из неисправного миксера.
      Раздвижные плиты в стенах поехали в стороны. Из тайников выпрыгивали асуры с автоматами.
      – Он мой! Клянусь богомолом, он мой!!
      Джончег превратился в вихрь. Руки его с немыслимой быстротой хватали с полок шкафов кастрюли и метали в инспектора. Де Толль увернулся от первой, взлетел по стене (сальто! волна! рандат!) и взмахнул клинком, рубя кастрюли с бешеной скоростью.
      Лезвие расплылось веером.
      Струя кастрюль взорвалась титановой крошкой.
      Шрапнель осколков с визгом наполнила комнату. Один из подручных Сильвы упал на колени; щеку его расчертило пустотой. Миг – ревучая пустота унесла часть головы, плечо, ствол плазмогана. Другой стоял, тупо сжимая автомат. Рукава его вдруг неряшливо взлохматились, и отрезанная кисть шлепнула в стену.
      Кровь толчками вылетала из культей. Раздерганные рукава комбеза украсились царскими рубинами, и Вельку затошнило. Де Толль молотил и молотил мечом, перебивая летящие в него кастрюли. Оставшиеся в живых бойцы попрятались в стены.
      Визг и вой стихли так же внезапно, как и начались. Асур застыл в позе заправского сумоиста. Владислав Борисович вытянулся в струнку, высоко подняв левое колено и вывернув руки в изящное полукольцо.
      На висках инспектора застыли крупные капли пота.
      – А ты крепче, чем я думал, двурукий. – Асур медленно поднял руки над головой. – Посмотрим, как ты справишься вот с этим.
      Хищной сталью блеснула в его пальцах шумовка.
      Колено Владислава Борисовича дрогнуло, отозвавшись револьверным треском. Со стоном инспектор опустил на пол вторую ногу.
      – Как же ты рискнул выступить против меня? – поинтересовался Джончег с удивлением. – Ты! Старик!
      – У нас героем может быть любой. Даже кабинетный работник.
      С кошачьей мягкостью бойцы двинулись в обход друг друга. Глядя на них, Велька забыл, что не крионож в руках асура, не гравискалка, но обычная шумовка. Умение асуров любую, даже самую обыденную вещь превращать в оружие заслуживало легенд.
      Человеку этого не дано.
      Ибо воистину.
      – Частенько ты становился у меня на пути… Хей!
      Сталь выжгла в Велькиных глазах огненную дорожку. Удара он не видел, но де Толль схватился за бок.
      – Это тебе Майя на вокзале…
      Асур перекинул шумовку в левую нижнюю руку. Морщась от боли, инспектор контратаковал, но потерял контроль над планарником. Лезвие исчезло.
      – Это, – шумовка зацепила подбородок, оставив красную борозду, – генерал в Кларовых Варах.
      Удары сыпались один за одним:
      – Самка-головастик с мольбертом! Губернатор! Черная метка! Слежка! Сигареты «Друг»!
      – Позвольте… Какие сигареты?..
      Вместо ответа асур прыгнул, вскидывая шумовку над головой:
      – То-о-о-о!
      Змеиным языком плеснул планарник. Де Толль ушел в сторону, нога Джончега подвернулась, и шумовка бессильно загремела по плиткам пола.
      Секунду повар стоял, по-крабьи раскинув лапы. На груди и бедре его расплывалась темная влажная полоса. Затем колени асура подогнулись, и он рухнул на пол.
      «За что?!» – бился в его глазах немой вопрос.
      – За антисанитарию, – объяснил де Толль. – На кухне тараканы, ножи грязные. – Он поднял один из клинков, брошенных в начале боя, и брезгливо поморщился. – А также за пропаганду азартных игр, за сокрытие налогов, за бездушие и цинизм! Запомни, гигант: кто с шумовкой к нам придет – от нее и погибнет.
      Он достал батистовый платок и, став на колено, обтер лезвие планарника. Проделано это было с грациозностью танцора фламенко. Тончайшая ткань при этом осталась совершенно целой.
      – Владислав Борисович! – с тревогой воскликнул Велька. – У нас минус две минуты!
      – Сейчас идем, мой друг. – Он повернулся к асуру: – Джончег, у тебя есть шанс остаться в живых. Скажи, где вы прячете кабину гравилуча?
      – Ты думаешь, я отвечу тебе, человек? Я презираю тебя!
      – Сильва, сейчас у тебя нет одной ноги. Это не страшно: заменишь ее протезом и будешь скакать на деревяшке, возясь у плиты на каком-нибудь занюханном пиратском бриге. Однако если ты лишишься двух рук, презирать станут тебя.
      – Жаба с вами, люди. – Асур бессильно уронил голову. – Кабина в торте.
 
      Близилось время финальной битвы. Двумя взмахами планарника де Толль снес ломоть торта, открывая крышку гравикабины.
      – Останешься здесь, мой друг, – обернулся он к мальчишке. – Следи, чтобы асуры не ударили в спину.
      – Ну да! – возмутился тот. – Как интересное, так все вам! А я, между прочим…
      – Спорить с подружкой будешь, – сухо отозвался Владислав Борисович. – У кафешки на бульваре. Пойми, дружок, это не шутки: Джончег был опасен, а ведь он только гигант крови. Что же говорить о титаниде Утан?
      – У меня есть пистолет!
      – Не у тебя, у твоего кресильона. А ты о нем почти ничего не знаешь.
      – Он мой друг!
      – Хотелось бы верить. Слушай, парень: если не вернусь через десять минут, отправляйся следом. Но не раньше, слышишь? И держи ухо востро!
      С этими словами де Толль шагнул в кабину.
      Впервые за десятилетия унылой чиновничьей жизни он чувствовал себя живым. Старинная мелодия, звучавшая последние дни отрывочными нотами, намеками, полуфразами, полунамеками, вдруг развернулась, обросла словами:
 
Мой дедушка, старый, но добрый старик,
Мечтал, что я стану большим скрипачом.
И даже в далеком Милане
Я буду играть на концерте.
 
 
А внук его глупый закатывал крик,
Ведь он не хотел быть большим скрипачом.
Он плавать мечтал в океане
На старом пиратском корвете.
 
      Когда?..
      Когда он упустил свой шанс?
      Отказавшись ехать с наставником на Шаолинь-1?
      Вернув билеты на Хаджаллах (хотя мог настоять и отправиться советником в мятежный мир)?
      Открестившись от рискованного назначения послом на Версаль?
      Компромиссы, полумеры, соглашения…
      А ведь было время, когда подобно Вельке он мог сорваться за тенью приключения. Очертя голову броситься на помощь незнакомой девчонке, влезть в мальчишечью драку, отправиться в погоню за титанидой асуров. И что такое лайнер на Беренику в сравнении с возможностью самому менять свою судьбу?
 
Среди акул и альбатросов
Мечтал стоять он на борту
Слегка подвыпившим матросом
С огромной трубкою во рту.
 
      Ничего не вернешь… Все ошибки, раскаяния, малодушия, тревоги – все в прошлом. Сейчас же есть лишь ускользающий клинок планарника в ладони, и в воздухе – едва ощутимый аромат горного молочая.
      Де Толль нажал кнопку запуска.
      Пол ухнул из-под ног. Накатила тошнота, раздавливая плечи, выжимая слезы из глаз. Как всегда при гравипереходах, на Владислава Борисовича накатил безотчетный страх. Этот страх помнит любой, кому приходилось напиваться на вечеринках до беспамятства, когда тело немеет, в голове шум и понимаешь, что на ближайшие часы это состояние – твой верный и надежный спутник.
      Наконец мучения закончились. Кабина глухо клацнула, и дверца поехала в сторону.
      Инспектор огляделся. Вот они, Скалища. Стены из быстроразрушающейся парусины, одной нет – вместо нее поросшая колючками скала. Чуть дальше – очерченный светом прямоугольник выхода. Инспектор попытался вызвать планарник. С третьей попытки это удалось.
      Вот и хорошо.
      Двумя быстрыми ударами развалив стену, де Толль выкатился в дыру. Там он вскочил на ноги и…
      В грудь ему уставилось дуло автомата.
      – Ст-ять, гнида, – сиплым голосом предупредил кто-то. – Дернешься – убью!
      Так быстро инспектор не двигался даже в юности. Позвонки хрустнули, словно картофельные чипсы. Де Толль наугад рубанул мечом по автоматчику, затем за спину, и тут руки со щелчком прилипли друг к другу – сиплый успел набросить на запястья кандалы-неразлучники.
      – С планарником, ты см-три! – прохрипел все тот же голос. – Ах, с-сука!
      Перед глазами возникла фигура в хаки. Боец небрежно мотнул плечом, и де Толля отшвырнуло в траву. От удара в голову жахнуло мутью. Колючки проехались по лицу ежиком для мойки посуды.
      – А крабиха говорила: мальчика ждем, – донеслось до него сквозь шум в ушах.
      – Можешь бросить в меня к-мнем, если это девочка.
      Расплывчатая тень склонилась над ним. Де Толль застонал и попытался перевернуться на бок.
      Это Скалища. В точности как на Катиной картине. И если перекатиться на несколько шагов, можно спрятаться за тусклый колпак ультразвукового генератора.
      – Может, добьем, чтоб не мучился?
      – Госп-жа сказала: брать всех, кто п-явится. Живьем! Люди – деньги.
      – И асуры – деньги. Но мечников я еще не убивал. Ну, мо-ожно, Раймо-он? – заканючил автоматчик.
      – Нет – значит, нет, – отрезал сиплый. – И спрячь автомат.
      Инспектор сжал зубы и попытался вызвать планарный клинок. Если уж погибать, так в бою, с оружием в руках.
      Меч не откликался.
 
      Положенного времени Велька ждать не стал. Если драка, дольше трех минут де Толлю все равно не продержаться. Дыхалки не хватит, он же старик!
      Так что он прыгнул в гравикабину следом же за инспектором.
      «Не вздумай в дырку лезть, – сразу предупредил кресильон. – Там тебя караулят».
      «Что я, маленький?»
      Он приподнял незакрепленный край парусины и выскользнул наружу. В нос шибануло пряным ароматом вечерних сопок. Солнце отчаянно цеплялось за вершину горы, пытаясь удержаться на склоне. Следовало спешить: в горах темнеет быстро.
      «Давай за угол и ни о чем не беспокойся, – приказал кресильон. – Дальше моя забота».
      Велька так и сделал. Он выскочил из бурьяна, вытянув руку с пистолетом.
      – Стоять! Руки за голову! На землю!
      От обилия приказаний противники растерялись. Офицер в форме береговой охраны потянулся к автомату, но Велька не стал ждать. Пули скосили чертополох у него под ногами.
      «Ты что! – зашипел кресильон. – Я целиться не успеваю!»
      Однако этого и не требовалось. Офицер бросил автомат и поднял руки. Со злорадством Велька узнал в нем того самого патрульного капитана, с которого начались его злоключения.
      – Спиной повернитесь! И не скалиться мне!
      – Ты слишком скор, головастик Берику, – послышалось откуда-то сбоку. – И слишком невнимателен.
      Майя стояла так удачно, что Велька ее не сразу и разглядел. За ее спиной тускло отблескивал генератор ультразвука – в точности, как на картине. Велька перевел взгляд дальше. В зарослях шипары плесневелым грибом притаился дакини. На шее его, словно имплантат в зубе, блестела проволока.
      – Узнаешь? – Асури нагнулась к лежащему у ее ног свертку. – Изобретательная самочка. – Она схватила Таю за волосы, заставляя задрать подбородок. – Что скажешь, милая?
      Велька быстро повернулся. Пистолет толкнулся в ладонь, выплевывая пули. Можно было поклясться, что очередь пришлась Майе в голову, но титанида уклонилась – легко, словно осенняя паутинка.
      – Смело, Берику. Еще одна такая выходка, суну под пули подружку. Бросай-ка сюда пистолет.
      Велька заколебался. Майя приставила к горлу Таи паучий коготь.
      «Бросай, – подтвердил кресильон. – Так надо».
      «Да ты что?! С полки рухнул?»
      «Ты слишком полагаешься на оружие. Давно надо было тебя предупредить. Мы, кресильоны, когда-то поклялись не служить людям силы».
      Людям силы?
      Велька почувствовал себя маленьким и потерянным. В белесом небе проклюнулась одинокая звезда. Она была бы сродни ему – находись здесь, а не в вышине.
      «Я думал, ты мне друг…»
      «Между людьми и машинами не бывает дружбы. Мы или служим, или используем один другого. Не знал?»
      Велька подавленно молчал. Де Толль оказался прав. Как мало ему было известно о существе, что все время находилось рядом!
      С отвращением он выбросил оружие. Сталь клацнула о камни, и тут грохнул выстрел.
      Мальчишка замер.
      Утан покачнулась, заваливаясь назад.
      Рука ее выпустила Тайкины волосы. Девочка тут же вывернулась из-под ладони и бросилась к Вельке, всхлипывая и оскальзываясь на камнях. Добежав, она вцепилась в него, как испуганный зверек.
      Глаза Утан закатились. Она подняла руки к горлу, словно ей нечем было дышать. По лицу ее разлилась бледность. Асури прикрыла рот ладонью и оглушительно чихнула.
      – Извините, – объяснила она сконфуженно. – У меня аллергия на молочай. – И к Вельке: – Это был твой последний шанс, Берику? Ты ведь тоже идешь путем бабочки. Эй, Раймон!
      Пират поднял голову.
      – Да, госпожа?
      – Принеси пистолет. Закончим со всем этим побыстрее… Намса заждался, да и я, признаться, тоже.
      Невозмутимый Насундук полез в заросли шипар отыскивать оружие. Велька поднял Таю на ноги:
      – Как ты?.. – спросил шепотом. – Живая?..
      Девочка кивнула. Выглядела она неважно: на виске царапина, в уголке губ запеклась кровь.
      Велька сжал кулаки. Ну, если крабиха ее била! Да он тогда…
      В висках запульсировал тонкий противный звон.
      – Намса говорил, ты опасен. – Майя присела на корточки, вглядываясь в мальчишечье лицо. – А я смотрю, ты из породы двуруких сладких слизней. Но все это неважно… – Она потерла виски ладонями. – Устала я, головастик… Столько лет за него сражалась, крылохвоста. Чувствую себя старой самкой друга человека.
      – Сукой, – с вызовом подсказал Велька. Звон в ушах стал сильнее.
      – Сукой, – согласилась Утан. – Наверное, это обидно, да?.. Не обидней, чем умирать. Сейчас мои подручные пожарят омлет из паутичих яиц. На возрождение дакини потребуется много белка… но вас двоих для начала хватит. Остальных головастиков найду попозже. – Она обернулась. – Человек Раймон, ты роешь брачную нору самке гигантской медведки? Отчего так долго?
      – Торопиться некуда, – просипел тот. – Но тр-ста – четыреста асурьен могли бы меня ускорить.
      – Возьми в корзине пригоршню яиц. Они как раз столько и стоят.
      Шорох и возня в кустах приутихли. Вспыхнул фонарик, освещая заинтересованную физиономию Насундука:
      – Эт ведь паутичьи яйца?.. Те самые, да?.. – И сам себе ответил: – Никто из людей ник-гда их не пробовал. А г-ворят, они целебные.
      – Попробуй, человек. И ради Совершенствователя, не медли! Тебя только за богомолом посылать.
      Раймон покопался в корзине и достал пару штук.
      – С д-тства мечтал стать оперным певцом…
      Пират задумчиво подкинул их в ладони, затем надбил одно о другое и оба опрокинул в рот.
      – Хм… Неплохо, – продолжил он. Голос его звучал все чище и чище. – Да нет, это просто великолепно. Восхитительно!
      – Эй, ты там! – заволновался капитан. – Все не съешь!
      Голос Насундука завибрировал роскошными оперными обертонами:
      – Хо-хо! Да я велик! Я просто Турилли и Старополи. Брошу пиратство, поступлю в оперу.
 
Бойтесь драконы и твари – титаны лютуют, —
 
      запел он внезапно, —
 
Высших кровью гнев бурлит.
Эй, полководцы и стали владыки, спасайтесь:
Клич титанов слышен вдали,
Гнев титанов.
 
      Звуки расплескались по склону сопки. Вибрации оказались столь сильны, что раскололи несколько камней (в том числе тот, что триста лет служил домом старейшему травяку Лувра). Также они довели до истерики пичугу на ветке и превратили кандалы-неразлучники де Толля в горсть керамической крошки.
      – Любитель классики, блин… – с ненавистью прошипела Тая. – Мы это в первом классе на уроке музыки проходили.
      – Ага… – подтвердил Велька. – Скукотища… Тай, ты звон слышишь?
      – Звон? Слышу… вроде. Смотри! Там, в небе!
      Подростки задрали головы. В вышине, почти неразличимые в густой предночной синеве, кружили зловещие силуэты.
      В точности как на Катином рисунке.
      – Откуда здесь паутицы? – забеспокоилась асури. – Для них слишком рано. Кто включил генератор?
      – Не знаю, – благодушно отозвался Насундук. На щеках его застыли разводы паутичьего желтка. – Не трогал я.
      – Жертва бородава, – почти ласково объяснила ему Майя. – Не включал, так выключи! Паутицы сожрут каждого, кто прикоснулся к их яйцам.
      С неба сорвался яростный крик, будто шилом провели по живому стеклу. Бандиты не сговариваясь бросились к генератору.
      – Тут пульт разбит!
      – Пулей расколошматило!
      «Так вот куда стрелял кресильон!» – догадался Велька.
      Крик усилился – десятки, сотни шил! – и Велька, схватив девчонку за руку, потянул ее к белому пятну парусины.
      – Бежим! Сейчас такое начнется!..
      Убежать им не удалось. Огромная паутица сшибла их с ног, расшвыряв в стороны. Велька запомнил только хлопанье крыльев да хлесткий удар, словно пакетом теплого киселя по ребрам. И чувство пустоты в ладони.
      – Тая?!..
      Девчонки нигде не было видно. В световом пятне мелькнул Раймон. Глаза пирата горели сумасшедшим, безудержным счастьем. Миг – и по нему фрезой ударила паутица, высекая алую стружку. Майя бросилась к гравикабине, но с неба рухнули несколько живых комков, погребая асури под колеблющейся кучей.
      Мир наполнился визгом, хрипом и суматошным колотьем крыльев.
      – Та-а-я-а-а!
      Велька заметил светлое пятно блузки и со всех ног бросился к нему. Навстречу сунулась ощеренная морда чудовища, Велька не останавливаясь пнул ее каблуком в глаз.
      До Таи оставалось несколько шагов.
      – Вельчонок, нет!
      Обиженная паутица встала на дыбы и выплюнула веер белых липких шнуров. Склон сопки прыгнул вверх и больно врезал Вельке по ребрам.
      Мальчишку перевернуло на спину. Гигантский силуэт навис над ним. С этого ракурса паутичья морда выглядела почти интеллигентно: выпуклые глазки-стеклышки, узкая нижняя челюсть, мышиный хвостик волос на затылке. Классного журнала только в лапах не хватает.
      «Так вот почему нашу классную в первом Паутицей звали!..» – мелькнула отрешенная мысль.
      Велика яростно заизвивался, пытаясь уползти, но без толку: белесые макаронины паутины расплылись клеем, сковывая руки и ноги.
      – Вельчик, держись! Я иду!
      Тая скакнула рядом с ним и, размахнувшись по-девчоночьи неловко, влепила в паутичью морду камнем. Тварь заревела. Морда ее задралась к небу, чтобы обдать девочку паутиной, но тут рев перешел в бульканье.
      Из-под брюха твари выкатился де Толль. Вскинув к плечу планарник (стойка «робоофициант отказывается от щедрых чаевых нувориша»), он огляделся по сторонам.
      – Однако ж… – пробормотал он, – пир чужой биосферы. Господи, да сколько их тут! Сотни!
      Девочка бросилась к лежащему Вельке:
      – Вельчик! Бельчонок, очнись! Да очнись же, миленький!
      Горячая капля упала на мальчишечью щеку. Велька что-то промычал и попытался подняться.
      – Хороший мой… Милый… – Тая уложила его голову себе на колени и обернулась к де Толлю. – Эй! – крикнула она. – Господин фехтовальщик! Разрежьте паутину, пожалуйста!
      За ее спиной забили крылья. И еще, еще. Приземлялись паутицы неуверенно, бултышась, словно куры на насесте. То одна, то другая вскидывала голову, примеряясь, как бы заплевать людей паутиной.
      Висевшая в небе одинокая звезда сорвалась и полетела вниз.
      Де Толль вытянул руки. Мир чуть сдвинулся у его ладони, но тут же вернулся в обычное состояние. Меч покинул его, ведь любая сила имеет предел, а де Толль и так совершил больше, чем мог.
      – Не хотелось бы огорчать вас, барышня, но, похоже, мы влипли.
      Он присел рядом с Велькой и без энтузиазма принялся перепиливать паутину перочинным ножом.
      – Но сделайте же что-нибудь! – в отчаянии крикнула Тая. – Вы же мужчина! Герой доминиона!
      – Герои нас не спасут, барышня. Спасти нас может лишь чудо. Например…
      Инспектор задрал голову.
      Звезда летела, все увеличиваясь. При взгляде на нее хотелось загадать желание. И уж конечно это желание одинаково у всех.
      Паутицы сдвинулись, замыкая кольцо.
      Звезда выросла и, шлепнувшись о склон, покатилась по колючкам. Фонарь отлетел в сторону, мигая отчаянным SOS.
      – А вот и моя паства собралась, – сообщила звезда, поднимаясь и отряхиваясь. – Таисия! Что за поведение?! Господи, кто это у вас на коленях?! Бьюсь о заклад, что он не представлен ни мне, ни вашему отцу.
      – Да, госпожа Ефросинья, но…
      Паутицы зашипели и характерным жестом задрали головы.
      – Стойте! – Ефросинья вскинула руки. – Разве не говорил вам Всевышний: не едите, и не едомы будете? Разве не заклинал он вас: питайтесь фигами, и смоквами, и соей насущной – и пребудет благодать на вас, яйцах ваших и гнездах ваших? Ибо слово его есть жатва и ловитва, кусатва и разрыватва, зубовна щелкатва и крыловна шлепатва одновременно, и разве не безумен тот, кто противится писку, и реву, и скрипу господнему?
      О чудо! Паутицы слушали пророчицу если не с благоговением, то уж с явным интересом на мордах. Кто-то уже пятился в религиозном ужасе, кто-то с покаянным видом прятал голову под крыло.
      Ефросинья повторила импровизированную проповедь на паутичьем, а потом добавила:
      – Изыдите же, твари небесные, ибо начнется сейчас процесс воспитательный. А это дело семейное и мое сугубо личное. – И решительным шагом двинулась к падчерице.
      Тая поняла, что обычным домашним арестом на этот раз не отделается.

      Утро вставало над Островом.
      Для кого-то это утро началось с горсти камешков, грохнувших в стекло мансарды. Разоспавшийся Велька сбросил одеяло и сел в кровати, протирая глаза.
      Солнце только-только заглянуло в его комнату, разрисовывая дощатые стены корабельной медью. Непроснувшийся ветерок трепал вымпел занавески на окне; где-то горнила утренняя птаха.
      Больничный запах на мансарде почти не чувствовался. Да и больницы той, если верить фельдшерице кассадовки, Вельке полагалось дня два, не больше. Врач же его продержал почти неделю, придумывая все новые и новые болячки. Врачи – они такие. Особенно когда перед генералами выслуживаются.
      Велька влез в ненавистную пижаму и босиком зашлепал к окну. Лазарет размещался в угловой башне Шатона, и это хоть как-то примиряло мальчишку с больничной скукой.
      Вообще попавшие в лазарет всеми правдами и неправдами старались устроиться в мансарде. Нижние этажи – для зануд, а в мансарде хоть тесновато, зато обзорчик – закачаешься! И море, и склон, заросший скальной розой, и кусочек стены в драпировках плюща – словно бок гигантского серо-зеленого барабана. Если выбраться на крышу, можно загорать или читать книжку. Или же смотреть, как маршируют кадеты на плацу, – первые дни с ехидцей, потом с завистью.
      Велька перегнулся через подоконник, высматривая, кто его разбудил. На крепостной стене, прижавшись спиной к замшелому зубцу, сидела Тая. В соломенной шляпке и белом платье – такая, какой Велька ее впервые встретил.
      Увидев мальчишку, она заулыбалась:
      – Привет!
      – Привет. А ты откуда здесь?.. – грубовато, чтобы скрыть смущение, спросил он.
      – Вообще-то я за тобой. Эти сухопутные крысы к тебе не пускают. А я соскучилась очень.
      Что-то в слове «соскучилась», в том, как оно было произнесено, заставило Вельку радостно встрепенуться. Он влез животом на подоконник, пугая дремлющих на карнизе попугайчиков. Пятки его опасно повисли в воздухе.
      – Тут не сбежишь. Высотища вон какая, а на лестнице фельдшерица дежурит.
      – А по фигу! Смотри, что достала. – Тая помахала в воздухе серебристым цилиндром с катушкой. – «Лесной кот», для десантников! Только ты от окна отойди, зацепить может.
      Велька спрятался за угол. Жутко интересно было, как из этой дуры стреляют, но в лоб кошкой получить – приятного мало.
      Что-то щелкнуло, на подоконник плюхнулся цилиндрик. Он выпустил мягкие лапы и принялся вгрызаться в дерево.
      – Готово! – крикнула Та. – Подожди, я пояс отправлю!
      Нить, повисшая между мансардой и стеной, оставалась невидимой. От этого по спине бежали мурашки: высотища-то – ого-го! Отправленный Тайкой пояс мчался в пустоте, словно волшебная птица. Вот он ударился о подоконник и полетел назад.
      – Ну ты чего? – удивилась Та. – Ловить же надо!
      – Ага, – сконфуженно отозвался Велька, – я сейчас.
      Поймать пояс удалось лишь с третьей попытки. Велька защелкнул все застежки и осторожно – нить тронешь, без пальца останешься! – прыгнул с подоконника вниз.
      Страховочный трос натянулся. Велька поехал вниз – сперва медленно, потом чуть поживее, но все равно не очень быстро. Анизатропная нить, вспомнилось ему. В одну сторону сила трения маленькая, а в другую – ого-го! Это чтобы лететь медленно и в лепешку не разбиться, если перепад высот очень большой.
      Стена приближалась плавно и неторопливо. Стали видны ласточкины гнезда и красные искорки цветов в зарослях плюща. Ух, красотища!! Плющ карабкался по стене длинными зелеными языками, но до верха не доходил – силенок не хватало.
      Наверное, из-за этой красоты Велька и «пристенился» коленом об камень. Тайка ужасно испугалась. Схватила за пояс и втащила на стену, всего исцарапав:
      – Ты что, придурок?!! – набросилась. – Смотреть же надо!
      – Ага, блин! Смотреть… Ты бы еще под ноги трос прикнопила, чтобы сразу в стену. – И добавил примирительно: – Ладно. Спасибо, что спасла… А то бы я там совсем закис. – Он принялся сердито расщелкивать пояс. – Меня вчера родаки навещали. Сюси-пуси, чуть не погиб бедняжка!.. Тьфу, блин!
      – Я бы раньше пришла, – извиняющимся тоном сказала Тая, – но меня под замком держат.
      – Опять?! – удивился Велька. – Да сколько можно?!
      – Это все Фрося, гроза Карибов… Растит из меня графа Монте-Кристо. – Тая пошла вперед, мягко переступая по плитам маленькими босыми ступнями.
      Велька залюбовался.
      – Вообще-то я и сейчас под арестом, – продолжала она. – Меня Аленыч выпустил под честное слово. Это потому, что мы скоро уезжаем.
      От неожиданности Велька чуть не споткнулся:
      – Как это? Куда?! Надолго?!!
      – Не знаю, Вельчонок… Папа не хочет здесь оставаться. Говорит, хватит с него пограничных миров. А Фросю приглашают на Махаон-2 биологом. – Тая хихикнула. – С лягушками разговаривать.
      – И… скоро?..
      – Через две недели. После Дня Всех Жизней.
      – Значит, еще две недели…
      Вельке стало тоскливо. Не то чтобы он в Тайку втрескался… вовсе нет! Просто редко когда встретишь девчонку, чтобы так тебя понимала. Чтобы друг настоящий и вообще…
      Видя, как он помрачнел, Тая добавила:
      – Это не страшно! Мы же будем писать друг другу. И по аське как-нибудь сконнектимся.
      – У меня нет аськи.
      – Ничего, появится. – И добавила невпопад: – А Тилль, представляешь, рекорд бега поставил. От Шатона до Пальцевой скалы – сорок минут! Почти ночью.
      – Ну да. Бегать-то он всегда умел… Трус!
      – Чшш! Он же не просто так. Он чтобы ребят спасти.
      Тая взяла Вельку за руку. Сосредоточенно они шли по стене, выбирая, где можно спуститься к морю. Ладонь скоро вспотела, но Тая не стала убирать руку.
      У кромки пляжа, где любопытными школьницами собрались магнолии, а волны лениво набегали на берег, тревожа песок и выброшенные птичьи перья, послышалось знакомое потрескивание.
      «…возле звезды Бета Пикторис найдена алмазная планета. Высадившаяся команда исследователей провела начальные замеры, и скоро данные о планете станут достоянием научной общественности…»
      Забытый всеми приемник валялся на полосатом пляжном коврике рядом с томиком «Трехсот великих реинкарнаций» и бутылкой минералки.
      Хозяин его в мешковатом спортивном костюме и белой панаме прыгал по берегу, выполняя сложный комплекс планарных ката. Нанеся серию из быстрых ударов, он замер в позе «Робоофициант преграждает путь вороватому заведующему, крадущему из кладовой черную икру», затем завершил комплекс дыхательными упражнениями и обернулся к подросткам.
      – А, мои юные друзья! Приветствую, приветствую.
      – Здравствуйте, Владислав Борисович!
      Де Толль подошел к Вельке:
      – Ну, как здоровье, герой?
      – Нормально.
      – Нормально – это плохо… Должно быть превосходно, молодой человек, тогда хорошо. – Инспектор повнимательнее вгляделся в Велькино лицо. – Так, а что ж это мы гуляем в такую рань? Неужели врачи выписывают в пять утра?
      – Да нет, Владислав Борисович, – потупилась Тая, – мы…
      – Понимаю, понимаю… Для нашей очаровательной Бенвенуто Челлини не существует запоров.
      – Кого?
      – Был такой скульптор в Средневековье. Создавал величайшие произведения искусства, а в свободное время дрался на дуэлях и бегал из тюрем.
      – Из тюрем… – повторил он. – Так, значит, вы тоже сбежали?
      – Так точно!
      Тая уселась на краешек покрывала и потянула за собой Вельку. Тот опустился рядом, сложив руки на коленях, словно примерный ученик. Девочка положила голову ему на плечо.
      – Владислав Борисович, а как у вас дела? – спросила она. – Ну, с вашим расследованием? Вы же понимаете, у нас родители с этим связаны. У меня, Вельчика…
      Инспектор уселся на покрывало и принялся стряхивать песок с треников.
      – Расследование? – отозвался он. – Не знаю… Вся эта история отдает мистикой. Столько лет имела место быть грандиозная афера с контрабандой… Три доминиона! Три! И – никаких следов. Чудеса какие-то. Асуры открещиваются всеми силами, новый губернатор делает вид, что не понимает меня. Он подлец, конечно, но подлец деятельный, энергичный… По бумагам все чисто. Транзит стройматериалов из Асургамы на Версаль, король Людовик ввозит глину по ценам, многократно превышающим цены на трансурановые. И это чтобы вылепить свою статую в натуральную величину! Впрочем, – добавил он с усмешкой, – я даже рад, что так обернулось. Вам не придется стыдиться своих родителей. А вот асурам придется за многое ответить…
      – А что с Майей? Дакини?
      – Вчера вернулись биологи. Все чисто, как и следовало ожидать. Трупов нет, гравикабины тоже… Говорят, паутица в бешенстве может разорвать даже вездеход. Думаю, если бы отыскался смельчак, согласный пошарить по гнездам…
      – Не отыщется, – отвечал Велька.
      – Ну, что ж… На нет и суда нет. И вот еще: я навел кое-какие справки. Фронтир предполагает, что ты был в прошлой жизни полковником разведки Авенировым.
      – Вень Иром из «Реинкарнаций»?!
      – Авениром? Который… с Элоизой? – покраснела Та.
      Де Толль поморщился:
      – Вы уж как-нибудь перечитайте книжку в документальном варианте. Он поскучнее, конечно, зато правды побольше. Сергей Авениров – герой доминиона. Иные подвиги его позанятней будут, чем то, что пишут в книжках.
      – Здорово! Так я, значит, в прошлой жизни был героем.
      – Возможно, и в этой окажешься. В асурском доминионе творятся странные вещи. Куда-то исчезла пиратская бригантина «Сен-Mo». Есть мнение, что пираты скоро объявятся у нас.
      – Зачем же?
      – Затем. Ты свидетель гибели «Моби Дика», и пираты тебя так не оставят. Похоже, тебе придется отправиться на Землю. Так что наслаждайся последними спокойными деньками.
      Они поболтали еще немного, и де Толль отправился отрабатывать ката. Похоже, он всерьез решил отправиться на Шаолинь-1 и сдать экзамен алмазного меча.
      Велька же откинулся на спину. Тая поерзала, пристраивая голову у него на животе. В утреннем небе скользило облачко – гладкое, чисто вымытое и приглаженное, без торчащих прядей и дыр от гравилуча.
      Велька представил себе вселенную, раскинувшуюся за куполом неба. Пограничные миры с тропами, ведущими в чужие доминионы, караваны кораблей, мчащихся от звезды к звезде… Сотни планет – и на каждой свои чудеса.
      Тайны и загадки, радостные встречи и новые друзья.
      А ведь приключения только начинаются, подумал он. И это здорово!