– Маша, – слабым голосом позвал Юрий. – К нам гости. Те самые.

– Впускай, – отозвался полумрак. – Чего ждать?

И мы вошли внутрь.

В подземелье царил творческий беспорядок. Огромные потолки (и где только умещаются?), печь, газовая плита в потеках краски – уже этого хватило бы, чтобы понять: дом художника.

Чувствовалось, что живут здесь два человека. Или один, но сам себя не понимающий. Въедливый до отчаянности аккуратистский дух боролся с чьей-то безалаберностью.

Скрипучие полы из новенького паркета – и горками набросаны восточные подушки. Роскошная продавленная тахта – и узенький «девичий» диванчик. Стена в незабудках и колокольчиках; соломенные фонарики на люстрах – качаются, шепчутся; над столом меховые маски, маски гладкие, маски под дерево и металл. Еще одна стена – книги по художественному мастерству (никогда не думал, что их бывает столько!), – по другой карабкается гигантский столетник.

При виде комнаты меня затопил тихий восторг. Верите ли: всегда мечтал о таком месте! Чтоб по стенам – картины и маски; чтоб рядом уживались беспорядок и тайна. А еще в таких местах встречаются удивительные люди.

И, похоже, сейчас я познакомлюсь кое с кем из них!

Хозяйка комнаты при нашем появлении даже не обернулась. Выпрямившись в инвалидном кресле, она азартно водила кистью по размалеванному холсту.

– Осторожно! – крикнула она. – Старые краски!

От неожиданности я подпрыгнул. Под ногой хлюпнуло; на паркете расплылось черное пятно.

– Ой, извините! – Я бросился отдирать от подошвы раздавленный тюбик.

Мелодично запели сервомоторы. Кресло подъехало ко мне.

– Что там? Жженая кость?

Художница перегнулась через подлокотник и с интересом понюхала мою кроссовку. Потом набрала кистью краски прямо с подошвы и поехала к мольберту.

– Пора, паства, – ободряюще объявил аснатар. Я не успел даже удивиться: а что, собственно, пора? – как Тепех положил ладони мне на плечи.

Слова инквизитора предназначались ему.

Меня вытряхнуло из реальности, как перья из драной подушки. Легкость – непредставимая, запредельная! – взорвала мое тело. От нее хотелось петь и танцевать.

На меня набросили поводок.

– Мы вас оставляем, – прошелестел дзайан. – Идемте, святой отец. Маша, не переутомись, прошу тебя!

– Хорошо, Юра, – с видом монашки отозвалась художница.

Тепех и аснатар ушли из комнаты. Я прислушался к шагам на лестнице, к скрежету закрывающегося замка.

Вот я и снова манар… Как-то не верится.

– Вот и все, – весело сообщила девушка. – Ты теперь наш!

– Кто – ваш?

Она хрипловато рассмеялась:

– Удивляюсь я Иштвану… Божий человек, рыцарь добра, а связался с наемными убийцами. Ладно, котенок, не бучься!

Она подъехала ко мне и взъерошила волосы:

– А ты красавчик… Хочешь, я тебя подстригу?

Круглолицая, изящная, челочка в иголочку. Глаза ласковые, смеющиеся, россыпь веснушек по щекам – хоть до весны еще полгода. И тело гибкое, словно у ласки. Инвалиды обычно рыхлеют – посиди в коляске несколько лет, попробуй, – а эта ничего. Словно притворяется калекой.

Рядом с ней мне вдруг стало удивительно хорошо. Словно я наконец-то вернулся домой.

– Что с вами случилось? – спросил я, проводя ладонью по спинке кресла. – Это у вас… серьезно?!

– А, пустяки! – отмахнулась она жизнерадостно. – Ноги парализованы. Все жду, когда муж вылечит. – Глаза ее опасно сузились: – От коллег подарок. Бывших. Но теперь они барону прислуживают!..

К слову «коллеги» привязалось почему-то «наемные убийцы». Да еще и барон какой-то… Я знаю лишь одного барона: аскавца, которому я остановил сердце. Но ему служить трудненько будет! Он мертвый!

– Как тебя зовут, красавчик? – поинтересовалась она.

– Алексей… можно Леша, – ответил я, краснея. Проклятая моя застенчивость!

Художница радостно рассмеялась:

– А я – Маша! – и повторила с удовольствием, словно пробуя мое имя на вкус: – Л-леша! Вот что, Алексей, я сейчас закончу с картиной, а потом отправимся в путь. Тебе ведь обещали рай с гуриями? – И она подмигнула с многообещающим выражением: – Гурии будут. Обещаю.

В горле пересохло. Ну и сволочь Иштван! Он же мне совершенно ничего не рассказал!

Хотя, может, так надо?

– Это будет… другой мир? – уточнил я хрипло.

– Откуда смотреть. Но ты догадлив, котенок.

И она повернулась к мольберту, разом утратив ко мне всяческий интерес. Я постоял немного за ее спиной, а потом, подгоняемый нетерпеливыми толчками сердца, отправился рассматривать картины.

Интересно, мелькнула озорная мысль, а как это происходит с инвалидами?!

Раньше я не представлял, как можно рисовать в подземелье. Художникам ведь свет нужен – настоящий, живой! Но сильный дзайан способен на все. Окна над головой заполняла сияющая голубая эмаль неба. Магия, конечно же… Ведь этажом выше – полутемная гостиная, утонувшая в теплых свечных тенях. Над ней – клены в парчовых одеяниях хаванана.

А здесь – небо!

Я влез на стул, пытаясь разглядеть, что там, за краем окна. Маша хихикнула:

– Это иллюзия. Между прочим, я все еще жду твоего мнения о картинах.

– Точно?! Так я сейчас!

Я птицей слетел со стула и отправился в обход импровизированной галереи. Художница следила за мной из-под прикрытых ресниц. Как она в этот миг была красива!

– Это «Фраваш смерти», – подсказала Маша, когда я проходил мимо. – А вот эту я назвала «Последней надеждой». Нравится?

Сил у меня осталось лишь на то, чтобы кивнуть.

Потому что от ее картин продирала дрожь.

Все они изображали эшафот или кладбище. Фраваш смерти – тощенькая оборвашка лет двенадцати, со шрамом на щеке и ободранными крыльями за спиной – смотрела с горькой усмешкой. В неряшливых штрихах проглядывала нездоровая жесткость. «Последняя надежда» – обнаженная девушка ведет мертвецов к восходящей луне. Лицо запрокинуто, глаза прикрыты в экстазе.

Я перешел к следующей. На ней шестилетняя голенькая кроха играла с ведерком на могиле. Из-под земли к ней тянулась костистая рука.

Я украдкой посмотрел на Марию. Интересно, сколько же лет она здесь сидит?.. Одна, в доме с мужем-некромантом и нежитью в парке… Сердце колотилось все сильнее. Точно так же я чувствовал себя, когда притаившаяся в кустах «эльфийка» на глазах превратилась в чудовище.

Вот только сейчас все происходило наоборот…

Дэв, неужели я влюбляюсь?!

А если нет, тогда что со мной?! Что?!

Поймав мой взгляд, девушка улыбнулась:

– Ну, вот и все. Мы можем отправляться, котенок.

Ответить я не успел. Коляска подкатила ко мне, и теплые пальцы нежно взяли меня за руку.

– Готов?

Стены мастерской рассыпались в прах.

И вновь поднялись.

Мы стояли на неряшливом булыжном пятачке, отгороженном трамвайными путями. Уродливые деревья вздымали к небу голые корявые ветви. Дома вокруг – грязные, покосившиеся, напоминали Веденские – примерно так же, как помойная дворняжка напоминает болонку аристократки.

За деревьями тянулся разрисованный бетон забора. Нависали уродливые жирафьи головы кранов, качались на волнах ржавые туши теплоходов. Порт. И чайки над головой. Ветер пропитывала жирная вонь мазута, в которую вплетались запахи йода и речной сырости.

Я поежился. Скоро дождь… Вихрь крутит в пыли фантики, окурки, использованные билеты.

– Где мы? – Я брезгливо переступил с ноги на ногу. – Что это за пародия на Веден?!

– Это город моей мечты, дурачок.

Маша выгнулась по-кошачьи и раскинула руки, словно обнимая грязный, пропахший мазутом город. Инвалидное кресло куда-то исчезло. Но, похоже, девушка и без него чувствовала себя прекрасно.

– Пойдем, – потянула она меня за руку. – Пойдем-пойдем! Времени мало, а нам сюда надо успеть вернуться. Иначе по Ведену меня на закорках потащишь!

– С удовольствием! – улыбнулся я.

– Не зарекайся, я тяжелая! – Ее ладошка вновь взлохматила мне волосы. – Вперед!

И мы понеслись незнамо куда. Маша наслаждалась тем, что у нее есть ноги, а я страдал, что мои скоро отвалятся. Потом мы ехали троллейбусом… местные троллейбусы – убожество! В них даже пивом не поят! Потом опять мчались в лабиринте грязных домов. Остановились мы возле «Черного отдохновения». Ну, вернее, это у нас оно «Черное отдохновение», а здесь как-то иначе называется. Какой-то другой день недели.

Вокруг «Отдохновения» кипела жизнь. Знаете, меня что потрясло? Костяная «эльфийка» по сравнению с местными – воплощение чистоты и невинности! Особенно меня поразил толстяк на плюшевой лошади-скелете. Если бы он не пил пиво, я бы точно решил, что это привидение!

А у входа нас встретил… Сашка! Наш Сашка, который из «Огней Иррукана»! Стоп. Бр-р-р-р! Если здесь есть «Огни», есть Сашка, так, может, и я где-нибудь болтаюсь?.. Вот были бы терки – с собой встретиться!

– Мать, – бросился к нам Сашка, – где ты бродишь?!!

– А что такое? Я вроде вовремя.

– Ты – да. А вообще у нас хрень творится.

– Саш, привет! – вылез я, протягивая руку. – Извини, замотался с работой, на репетицию не успел.

– Хай, загадочный человек. – Санек равнодушно пожал мою ладонь и отбросил в сторону. – Извини, я с девушкой договорю.

Судя по тону, по тому, как он на меня посмотрел, в этом мире наше знакомство еще не состоялось… Дела!

– У нас чепе, – деловито сообщил он, обнимая Марию за плечи. – К Викену пассия прикатила.

– Из Москвы?! – присвистнула она.

– Ну. Пикникуют на побережье.

– Здрасьте, пельмени. А играть кто будет?!

– Я буду. Рустам будет. Викен – нет.

– Шуль, ну как же так?! Мы же репетировали!

Сашкина физиономия сморщилась:

– А что делать? Ищут пожарные, ищет полиция… Ну остались мы без гитариста. Вернется, я его расстреляю. Или повешу. Или уволю! Идем. – Он схватил ее за руку и потащил за собой. – Через десять минут нас выпускают.

– Опозоримся-а! – сладко пропела Маша. Однако помчалась следом.

Голова крутом. Они что же – играть будут?! А ведь это явно «Белый маскарад» или что-то вроде этого… У нас такие тусовки тоже бывают. Дело ответственное, заваливать не хочется.

Я схватил Машу за плечо:

– Что у вас стряслось?

– Отвянь! – бросила та нетерпеливо. – Гитарист у нас сбежал с бабой.

Я посторонился, пропуская парня с черно-оранжевым хайром, в маске из двух респираторов. За ним хвостиком тянулись хохочущие девицы: медсестра в окровавленном халате, и размалеванная малолетка – в черном бархатном платье, явно недостаточном для буйных малолеткинских форм, с серьгой в брови.

– Да понял уже, – не отставал я. – Это «Огни Иррукана», да?! Ну, группа Сашкина. Так я же в них играю!

Она остановилась так резко, что я едва не сбил ее с ног. Притянула к себе, развернула – передо мной замерли ее огромные зеленые глазищи.

– Ты… что?

– Я. Играю. В «Огнях Иррукана». Только в нашем мире, в Ведене.

– Класс! – В кислотном освещении клуба лицо ее выглядело устрашающе. – А ну пойдем! Пойдем! Ну как знала!!

Стены задрожали. На сцене пустился в адский запил гитарист в рейтарских штанах и мушкетерской шляпе. Насилующие валькирий драконы на его обнаженной спине блестели от пота. Дым, мельтешение огней, вопли поклонниц. Мы пробивались сквозь орущую толпу, а я все пытался сообразить, что за музыку они играют. Гитарист здорово напоминал Генку из «Криптономикона»… Вот только в медиевале никто так струны не дерет!

Наконец рев превратился в глухой гул – мы выбрались за сцену. Пол знакомо вибрировал под ногами. Я мельком поприветствовал наших из «Иррукана», те недоуменно ответили, пытаясь сообразить, кто я.

Нет, нету у меня двойника в этом мире. А жаль…

Мария подбежала к Сашке и что-то проорала ему на ухо. Тот сразу оценил ситуацию. Лицо его осветилось надеждой.

– Держи, – он протянул мне смутно знакомый чехол. – Черт… хоть бы одну репетицию вместе. И гитара чужая…

– Да справлюсь я, не бойся!

Вновь недоуменный взгляд. Даже смешно, чего они боятся?! Пока Сашка пытался сообразить, с чего бы я так был в себе уверен, я вытащил гитару из чехла. На сердце стало легко-легко. А то я ее не видел! Вон трещина в гнезде, сам же в понедельник лечил. Матриков «ибанез», не избавиться мне от него, родного!

– Что первым играем? – деловито поинтересовался я.

– «Prison Of Dreams».

– Что-что?!

Сашка покосился на меня как-то странно, однако перевел:

– «Тюрьма снов».

Я успокоился. Ну, это ладно, знаю! А с языками у них бардак… Неужели нельзя общий ввести, как у нас? Вон, даже китайцы на ведеан перешли. А у этих минимум два языка, и как только не путаются?!

На сцену я выбрался словно во сне. По кроваво-красному полу метались тени; лучи прожекторов пластали дым неровными ломтями. Маша успела переодеться в нечто безумное – в черных языках пламени, с алой шнуровкой на груди. На шее ее болталась металлическая пятиконечная звезда.

Нет, это не «Белый маскарад», подумал я. Слишком много черного и красного… Хотя какая разница? Я ж сюда играть пришел!

Ох, скорей бы!..

Наконец миг настал. Гул в зале чуть приутих (на большее рассчитывать не стоило), и Сашка кивнул нам с отрешенным видом.

И мы впилились!

И зал замер.

И…

…в общем, я облажался. Но как! Забегая вперед, скажу, что после выступления нас чуть не порвали на сувениры.

Дело в том, что «Тюрьма снов», которую играл я, чуть отличалась от местной. Примерно как стакан газировки от пиццы. И при всем при том это была одна и та же песня, написанная одним и тем же человеком.

Соображаете?!

Просто я играл рококо-соул, а ребята – блэк-металл, вот и вся разница!

Мы выдали «Детей полуночного солнца», «Голос ветра», «Прометея», а потом Мария, не в силах больше ждать, утащила меня в заброшенный угол. На сцене извивались полуголые девицы в черной коже; их заливало алое и синее сияние прожекторов; неумолчный рев барабанов дрожал в воздухе.

От грохота и боя, отдающегося в костях, от дурманящего аромата женского пота я потерял голову. И когда я, наплевав на застежки, рвал с нее черное влажное платье, она вдруг обхватила мою голову и притянула к себе.

– Я люблю этот мир! – прокричала мне на ухо. – Слышишь? И он! Будет!! Настоящим!!!

А потом нам как-то стало не до разговоров.

Вернулись мы через несколько часов – обессиленные, измученные, счастливые. Когда гремящий мазутный мир сменился успокаивающим полднем Машиной мастерской, я чуть не расплакался. Дома!

Мария лежала на полу, раскинувшись среди тюбиков краски. Глаза ее были полуприкрыты, по лицу блуждала счастливая улыбка.

– Что смотришь, котенок? – проворчала она. – Помоги. Видишь, я подняться не могу!

Я перенес ее в кресло и накрыл пледом.

– Ну вот, Леша, – весело продолжала она. – С тебя ответный визит. Возьмешь меня в свою Истень?

– Куда-куда?

Художница не ответила. В задумчивости она перебирала кисти, не решаясь взять ни одну из них.

– Теперь у тебя есть свой мир, тот, что только для тебя. Хочешь – прячься, хочешь – беги… Это мой подарок.

Ее кресло отъехало к стене. Мария запрокинула руки за голову и уставилась мечтательным взглядом в окна мансарды.

– А теперь иди. Оставь меня одну… Мне опять надо привыкать ко всему этому.

Я и сам понимал, что лучше уйти. Из мира свободы вернуться в тюрьму, в кресло на колесиках… бр-р-р!

Но любопытство не отпускало меня:

– Слушай, а почему ты там навсегда не останешься?

Она пожала плечами:

– Не могу. Я свой запас выбрала. Теперь несколько дней мне не будет туда ходу. Разве что из последних сил… Но это опасно. Можно погибнуть при возвращении.

Понятно. Как в «Золушке» Шварца… «Ваше время истекло».

Совершенно забыв о том, что дверь заперта, я помчался вверх по лестнице. Мир дрожал тонкой радостной струной; тронь – расплывется, исчезая в звуке, и откроется другой мир: мой – родной, любимый!

Ну-ка, попробуем.

Я потянулся, расплескивая в себе то же ощущение, что возникало, когда мы шли в Машин мир. Стены разлетелись карточной колодой. Я шагнул вперед, в теплую, наполненную солнцем и летом круговерть, и тут же рванулся обратно.

Все. На первый раз хватит!

Отчаянно колотилось сердце. Медью ручек поблескивала дверь шкафа. Глуповато ухмыляясь, я потрогал замок. Это что же, я сквозь запертые двери проходить могу?!

А ну-ка еще раз?!

Повторить фокус я не успел. Из полумрака гостиной вынесся черно-белый вихрь. Раньше, чем я что-то сделал, меня сбило с ног и впечатало носом в ковер.

Тяжелое колено придавило мою спину.

– Друдж! – объявил веселый юношеский голос. – Попался, друджвант! Братие, сюда!!

Пола аснатарской рясы мазнула по лицу. Инквизитор схватил меня за волосы и вывернул лицом к себе:

– Ты кто, сыне? Отродье адское, а?!

Инквизитора этого я видел первый раз в жизни. Моего возраста, может, даже чуть младше… И в лице сумасшедшая радость.

Вот садюга! Не зря их прикрыть собрались.

– Отпусти, козел! – Я забился, пытаясь вырваться, а потом разметал стены и аснатара и выскользнул в свой мир. Спине стало легче. Не особо глазея по сторонам, я отбежал на пару шагов, а потом вернулся в наш мир.

Аснатар сидел на коленях спиной ко мне. Руки его сжимали пустоту; плечи и затылок выражали растерянность.

То-то же!

Я с маху отвесил инквизитору пендаля. Тот вскочил, но запнулся о свою же ногу и грохнулся на пол.

– Съел?! – усмехнулся я. – Позови отца Иштвана. С ним буду разговаривать.

Это подействовало. Иштвана инквизиторы уважали. Аснатар поклонился (без особого, впрочем, пиетета) и вылетел в коридор, на ходу доставая мобильный телефон.

Через несколько минут он вернулся.

– Брат Иштван занят. Так ты, значит, – мирянин Алексей?

Я кивнул. Парень отдал мне телефон:

– Здорово! Ты извини, что набросился. Тут место злое: дэвы, призраки, мертвецы разные. Нервы – сам понимаешь!

– Да ладно, – отмахнулся я, – проехали, – и не удержался от ехидства: – На первый раз прощаю, там поглядим.

– Я… – продолжал мальчишка, – в общем, у меня инструкции относительно тебя. Если хочешь, могу еще раз Иштвану позвонить – он подтвердит!

– Ладно, верю, верю, – грубовато отозвался я. – Духовенству надо верить.

– Иштванова школа. – Аснатар посмотрел с уважением. – В общем так, сыне… Ты у нас важная птица, и мне приказано тебя охранять. Тут, – он неопределенно обвел рукой гостиную, – полно друджа. Пока зачистим лабораторию от мертвецов, пока с некромантом справимся… Сам понимаешь.

– Некрос – сильный колдун, ага?

Аснатар потер зад.

– Типа того, сыне… Иштван сказал, что ты отвлечешь Марию.

Меня бросило в жар. Так вот для чего я понадобился аснатару! Вот гады! Но отступать было, поздно.

– Отвлек, отвлек, – снисходительно сообщил я. – Можешь за свою попочку не волноваться.

В этот миг дом тряхануло, и окна высветило красным. Где-то далеко послышался дикий отчаянный вой.

– Все, – обрадовался аснатар. – Началось! Куда бы тебя спрятать?!

– Да не надо никуда прятать. Смотри!

И я рывком сместился в свой мир. Где еще я буду в безопасности, как не там?!

Лень и блаженное тепло охватили меня. Я стоял посреди мраморной смотровой площадки, наслаждаясь клекочущей в жилах радостью. Потолок оплетала виноградная лоза. Я отломал синюю мускатную гроздь, и по руке побежала струйка сока.

Вкуснотища! Ну что, Брави, на разведку?

Через несколько шагов я остановился. В полу темнела таинственная дыра. Она словно приглашала спуститься вниз и исследовать башню, на вершине которой я оказался.

Я поднял взгляд. За алебастровыми перилами начинался город. Над уютными черепичными крышами, яркими изумрудиками парков и оранжерей, над голубой лентой реки то там, то здесь вились тревожные тени.

Над городом нависла опасность.

И некому было его спасти, кроме меня.

Словно откликаясь на мои мысли, за спиной что-то звякнуло. Я оглянулся. С мраморной скамейки свисала тяжелая кобура. Рядом лежали сложенная военная форма и приглашающе раскрытый рюкзачок. Я проверил его содержимое: коробка пистолетных патронов, аптечка на десять процентов и адреналиновый ускоритель.

Мой мир мечты оказался подозрительно похожим на первый уровень «Фрашокерети»…

Долго размышлять над этим не пришлось. Из пролома донесся знакомый переливчатый визг. Сердце встрепенулось: так орут неблагие души! Сложность вторая, детская, иначе внизу бегал бы раб друджа. И не один.

Я торопливо переоделся в форму, пристегнул кобуру к поясу и закинул за спину рюкзачок. Здоровье – сто процентов, армор – ноль, оружие – нож и пистолет.

Вперед!

Каждый выбирает мечту по себе. И моя – далеко не самая худшая на свете!