– Сто двадцать, пожалуйста.
Чувствуя себя полным идиотом, я раскрыл бумажник. Последние деньги, ну елки-палки! Упаковать галстук я отказался. Выбежав на улицу, швырнул его в урну – с глаз долой, только бы не видеть. Чужой взгляд жег спину. Пройдя несколько шагов, я обернулся: охранник смотрел мне вслед сквозь витринное стекло.
Ну и пусть!
Пусть смотрит, козел! Главное, что я не друджвант! И это почти доказано!
Галстук я все-таки подобрал. Мой взгляд метался, выхватывая дома и машины, ощупывая лица прохожих. Мне хотелось вновь и вновь убеждаться в своей чистоте.
Нет, грабить неинтересно. Тянуть слова по-гопничьи, рожу наглить – этого у меня не выйдет. Да и вдруг драка случится? Амулет меня защитит, но все равно неприятно.
Тогда что же?
Студенты на остановке. Полный мужчина с пуделем на поводке. Машина без присмотра – хозяин отошел за сигаретами… Машина! А, нет, уже не угнать – вернулся.
Ничего. Что-нибудь я отыщу. Мне сам хаванан велел не стесняться!
Мир вывернулся передо мной наизнанку. Дома, люди, машины – ко всему я примерял силу амулета, прикидывая: проверить, не проверить?
Промелькнуло некрасивое девичье лицо в серой шапочке-буденовке. Амулет дернулся, и меня обдало жаром.
А что, если?!
Я проводил «буденовку» оценивающим взглядом. Нет, не эта… А вот другая – в беличьей шубке, смугленькая, с ямочками на щеках. Не пойдет? Рыжий лупоглазый подросток с косичками? Тоже?.. Может, эта? Белокурая, хрупкая, рот приоткрыт, грязная болоньевая куртка крепко запахнута. Тонкие руки обнимают плечи, а ноги голые – нет даже колготок. И лицо дергается, ловя выражения одно за другим, пытаясь понять, что же хочет выразить хозяйка.
Живая кукла.
Вот только у кукол не бывает таких лиц. Подвижных настолько, что мимика теряет всякий смысл.
Сам не зная зачем, я двинулся за ней следом. Мы пересекли Тербат, вышли к полупустынным закоулкам у Церковной. Девушка подпрыгивала при ходьбе – почти как Светка, когда волнуется.
Вокруг почти никого. Да и неважно это… Я вдруг понял, насколько просто задуманное: схватить, утянуть в подворотню, отыскать подвал или подсобку… только ничего не спрашивать! и чтоб не оглядывалась – тогда проще, тогда не надо будет…
Во рту пересохло. Я пошел быстрее, ловя шагами ритм сердца:
– Девушка!
Только бы не остановилась! Иди, милая, иди!
– Эй, девушка!
Голоногая замерла. Сгорбилась неуклюже, пытаясь понять: ее ли зовут, нет? Я схватил ее за рукав:
– Девушка, стойте! Погодите!
Амулет дернулся. Дома потекли, превращаясь в своих теневых двойников. Люди исчезали, выпадая хлопьями блесток, лишь голоногая оставалась со мной: я держал крепко.
Значит что, можно?!
Стук сердца сводил меня с ума.
– Пойдем, – бормотал я. – Пойдем, пойдем…
Дурочка не сопротивлялась, лишь крепче запахивала куртку. От нее несло потом и крепкими дешевыми духами. Глаза смотрели радостно и чуть испуганно:
– Я на троллейбус! Инга, чтобы я на двадцать второй, ага?.. И потом на пятой. Пятую то есть.
Как просто. Увести ее к старым домам, подняться на чердак… Чердаки обычно запирают, но для меня сейчас замков нет. Помочь снять куртку, раздеть. Дурочка даже не поймет, что с ней происходит. Вряд ли она будет кричать – ведь в мире, где болтаются ее куцые мысли, нет места небритому насильнику с грязными патлами, перетянутыми черной мохнатой резинкой. Там светло и уютно, там бродят оленята, и пчелы кружатся над ульями.
– Только Инге не. Она чтобы я сразу домой. Да?.. Да?.. Вы хороший!
Сердце выбивало фламенковые ритмы. Дурочка сдула со щеки прилипшую прядь и доверчиво захлопала ресницами. Я разозлился. Ну чего я жду?!
– Пойдем. Я тебя провожу. Двадцать второй совсем в другой стороне.
– Правда?!
Дурочка действительно не сопротивлялась. Стояла, покорно глядя перед собой, а в кульминационный момент охнула и переступила с ноги на ногу.
Отчего-то эта покорность разозлила меня больше всего.
Одеть я ее толком не смог. Бился, бился, потом сунул в руки ее тряпье, накинул на плечи куртку и застегнул «молнию». Со стороны ничего и не видно.
Пока мы шли, в воздухе сгустилась тьма. Из созданного глазом Вайю недолгого лета мы возвращались в осень. Голоногая топнула туфелькой, словно норовистая лошадка.
– Я сейчас! Я пи-пи хочу!
Да как ее вообще отпустили одну?! И эта неведомая Инга… Я смотрел, как девчонка идет к покосившемуся забору между киоском и офисом мебельщиков. Застенчиво оглянувшись, она нырнула в пожухлый бурьян. Повозилась, присела там, словно наседка.
На меня напало отвращение. Я повернулся и побрел прочь – сперва тихо, чтобы не услышала голоногая, а потом совершенно не скрываясь. О том, как она будет путаться в лабиринте переулков, я старался не думать.
Неужели амулет меня обманул? Или это тоже было добро?
Мне отчего-то вспомнилась Светка. В сиянии фонаря мелькнули золотистые волосы и рыжий воротник. Сердце разменяло удар на три, а я понял, что это не она.
И нисколечко не похожа.
Но в эту девушку я тоже мог бы влюбиться.
Если бы все сложилось иначе.
Дома я некоторое время сидел на подоконнике, укрывшись пледом и умиротворенно разглядывая соломенно-желтые блики на стене напротив. Иногда их пересекала тень – клен за окном качал ветвью. Повезло нам с погодой… Осень без дождя и солнце круглыми днями.
Охапки листьев – цветное лото. Синь неба меж крыш.
Бабье лето.
При слове «бабье» золотые прямоугольники потухли. Солнце уткнулось носом в шаль облаков, забыв светить. Я поежился, кутаясь в плед. Словно та дурочка в свою куртку…
«Только Инге не… Да?.. Вы хороший».
Комок подкатил к горлу. Не надо было ее бросать… Что стоило довести до остановки, посадить на троллейбус?
Скоро я убедил себя, что и с голоногой поступил совершенно правильно. Кому она нужна такая? А что ушёл – так надо! Я должен остаться для нее легендой, сказкой!
Еще одно испытание позади… А хочется еще и еще. И времени осталось чуть-чуть.
Внезапно меня осенило.
У меня же есть банк! Родной мой банк, выдавший меня «постоянному господину» жирдяю. Ограбить его – что может быть лучшей проверкой? Тем более что я это уже один раз проделал – если верить президенту и жирдяю.
Скоро план сложился в голове до мелочей. Перво-наперво нужен приличный костюм. Я осмотрел свой гардероб и поморщился. Тот, что для банковских вечеринок, здорово пообтрепался. Да и вообще… Мне нужен новый костюм. С иголочки. Чтоб я в нем выглядел десятиклассником на школьном балу – лопоухим и восторженным.
С этого и начнем. Я снял со стены футляр с «ибанезом» и отправился навстречу приключениям.
Костюм я добыл за полтора часа. «Ибанез» пришлось заложить в ломбарде. Гитара пошла «на ура»: я не только отбил свои двести тридцать, но и выторговал аляповатую заколку под галстук. За костюмом я отправился в магазин, который так неудачно грабил сегодня. Увидев меня, охранник потерял дар речи.
Брюнетка со шрамом подобрала мне стильные доспехи канареечного цвета. Увидев себя в зеркале, я расхохотался и купил костюм без разговоров.
После этого я отправился в банк. Меня била нервная дрожь: все-таки там камеры, охрана… Однако обошлось. Охрана отворачивалась при моем приближении, камеры ломались. Я даже пожалел, что затеял дурацкую возню с костюмом.
У входа, правда, ждал сюрприз. Дверь с фотоэлементом и не подумала открыться при моем появлении. Потоптавшись у стекляшки, я двинулся в обход здания.
Ничего, мы пойдем другим путем!.. Окно в серверную защищали решетки, но я знал, что его регулярно открывают. Так что вряд ли оно окажется на замке. Подтянувшись, я вцепился в прут и рванул на себя. Посыпалась старая краска. Заскрипев, решетка оторвалась, обдав меня фонтанчиком щепок.
Эх, зря я костюм сразу надел! Вывожусь как свинья… Но ладно. Я поплевал на руки и вновь взялся за решетку, выламывая ее из окна.
Дальше пошло легче. Я толкнул створку окна внутрь, и та распахнулась. В подсобке отыскалась стремянка; по ней я перебрался в серверную. Все выходило даже удачнее, чем я планировал изначально. Отсюда легко влезть на банковские серверы, запустить любую программу. Просмотреть базы, подправить их, стереть. Лепота!
Для начала я юркнул в аппаратную – царство роботов, автоматических обработчиков, верификаторов. Здесь даже стульев своих нет – их притаскивают из других комнат, если надо посидеть и что-то наладить. Администраторы сюда заходят редко. Это мне тоже на руку.
Комната встретила меня сумрачьем пыли и вонью пластика. На столах и металлических полках разросся компьютерный монстр, старший брат «Апофеоза войны». Через проходы тянулись связки проводов; на ковролине звездчато отблескивали т-коннекторы и терминаторы – словно росянка на болоте.
За дверью послышались шаги. Я замер.
– Ну че, пацаны, – объявил жизнерадостный голос, приближаясь. – Слышали терку? В аквапарк пиранью запустили!
Это Андриан, администратор наш. Принесла же нелегкая… Стараясь не шуметь, я двинулся к первой попавшейся машине.
Мне повезло: на ней обнаружился полный набор подключений к сети. Тут вам и корпоративная сетка, и все банковские АРМы1. Для пробы я подключился к своей машине.
//Bravi
Ага, нашлась. Никто не выключил, не демонтировал родную мою. Да и когда бы успели? Я открыл папку с системным бэкапом.
Через несколько минут возни мне удалось выцепить почтовый сертификат. Я подключился к корпоративной почте и принялся перерывать сообщения.
За прошедшие часы писем прибавилось. В основном писали по делу. То программа не работает, то платеж потерялся, то не та услуга снялась. Ага, вот. Мамуля разослала смешные картинки пользователю «Developers». «Developers» – это все мы, программисты. Раз письмо до меня дошло, значит, из группы меня не исключили.
Я повеселел.
Хуже всего наткнуться на письмо президента пользователю «AllNew»: «В ответ на ширящиеся слухи о имевшем место быть факте мошенничества…» и так далее. Канцелярщина с уголовщиной, разворачивайся и уходи. Но я, похоже, еще в команде.
Так что давай, Брави!
Дерзай!
Я запустил АРМ[11] операционного работника. Логин – безликая администраторская единичка; пароль не менялся вот уже с лета – «mednyjtazik24». Безопасность аховая, товарищи, аховая… что ж вы так подкачали-то?!
На экран выбросило колонки меню. Я открыл сессию собственного счета, полюбовался на сиротливые полторы тысячи, что лежали там, и, не мелочась, перекинул четыре миллиона из кассы. Возникла заминка: у администратора не хватало прав на операцию мемордера.
Рутина… Как на работе, честное слово. Я загрузил робота TTS под отладчиком и вручную вписал нужные атрибуты транзакции. А потом еще и «уронил» его перед тем, как скинуть данные в базу.
Даже неудачи мне на руку. Теперь эти деньги найдут лишь глубокой ночью – когда станут считать баланс. И найдет их не операционистка-девочка, а свой брат программер. Скорее всего Валерка Навигатор.
Жаль, что у меня нет кредитной карточки. Сейчас бы вышел, снял через банкомат денег… А так придется переться в оперзал. Все беды на Земле от лени!
Пора было заканчивать, но я медлил. Что-то оставалось несделанным. Что?.. Я пробежался по статусам своего счета: состояние, мультивалютность, кредитные договора, история… История!
Мой счет заморозили, а я не знал! Класть на него деньги разрешалось, снимать – нет. Хорош бы я был, придя в оперзал за крадеными деньгами… Значит, в чем-то меня все-таки подозревают.
Чтобы разморозить счет, доступов хватило. Администраторские схемы безопасности живут своей жизнью, угадать пределы их полномочий не в силах самый искушенный знаток.
Теперь все. Финальный заплыв. Можно, конечно, подтереть в темп-директории следы загрузки, но смысл? Ну узнают, что кто-то под админом входил с робот-сервера, и что?..
Я двинулся к выходу. Изнутри аппаратная открывалась нажатием кнопки, похожей на дверной звонок. Это снаружи вход только по карточке.
Замок щелкнул, выпуская меня. За порогом ожидал новый сюрприз: я едва не столкнулся с Мамулей.
– Озерский, привет! – бросила она и остановилась. Выщипанные брови поднялись угольными дугами: – Чего это ты такой красивый?
Я оглядел свой костюм:
– Нравится?
– Озерский, ты просто шикарный мужчина!
– Увольняюсь я, Мамуля. Ферад достал. Решил попробовать себя в гетеросексуальном коллективе.
Некатина хихикнула:
– Ну, бог в помощь. А то о тебе разное рассказывают.
– А что именно?
Она сморщилась:
– Знаешь, у меня отчеты горят… Ты ведь выставляться будешь? – Я кивнул. – Ну вот будешь, там и узнаешь.
И не терпящей возражений походкой Мамуля направилась в администраторскую. Я же выбрался из «предбанника» и отправился на «рецепшен».
Там Анда со своей фирменной рассеянной полуулыбкой предложила подняться к третьему операционисту. Не лучший выбор. За третьим сидит Виктор, единственный мужчина в операционном зале. С ним я чувствую себя неловко; все-таки деньги выдавать – это женская работа. Так же как писать программы – мужская.
Ладно. Семь бед – один ответ. Я храбро затопал по лестнице вверх. У входа в оперзал меня ожидал сюрприз: охранник оказался тот самый «пройдемте, Озеров».
– Озерский, – холодно сообщил я ему.
– Что, простите?.. – чуть наклонился он.
– Моя фамилия – Озерский. Приказы вы исполняете старательно, это хорошо. В дальнейшем нам такие люди понадобятся. – И, ошарашив его так, я зашагал к третьему столику.
– Свободны?
Виктор поднял голову от бумаг, улыбнулся:
– Присаживайтесь, пожалуйста.
Я отдал карточку, назвал пароль. Пока он устанавливал клиентскую сессию, огляделся исподтишка.
Охранник «Озеров» никуда не делся. Не стал звонить, вызывать начальника смены, устраивать цирк с конями. Это хорошо. Меньше возни будет. Амулет сжигал мое тело расслабляющим мягким светом. Казалось, стоит чуть ослабить контроль и меня самого превратит в свет – радостный, веселый, танцующий. Я вздохнул и вытянул ноги.
– Четыре миллиона тысяча четыреста девяносто три алемана, – деловито сообщил Виктор. – Сколько будете снимать?
Аккуратный, кареглазый, с пухлыми губами. С самой первой нашей встречи я его невзлюбил. Но это всегда так. Те, кто носит джинсы, и те, для кого костюм с галстуком удобная повседневная одежда, друг другу доверяют редко.
– Все снимайте, – весело сообщил я. – Мне счет закрыть надо, – и в порыве «откровенности» добавил: – Меня на другую работу зовут. Вот, хочу, чтобы здесь ничего не удерживало. – Я улыбнулся. – Чтобы решиться наконец.
Недоверие в его взгляде угасло. О том, откуда у меня четыре миллиона алеманов, он и не подумал спросить.
– Какими купюрами брать будете?
– Двадцатитысячными, – чуть не ляпнул «пятерками». И добавил: – У меня даже паспорт с собой есть.
Улыбка Виктора стала шире. Работникам банка не требуется подтверждающих документов, чтобы снимать деньги. Нас и так все знают. Когда он только устроился на работу, а я пришел за заначкой, нам обоим выпала пара неприятных минут. Я его понимаю: сидит парень в вытертых джинсах, майке с черепами, подпись на дэва похожа (работая на компьютере, я совершенно разучился писать ручкой), да еще денег хочет! Два месяца я его терроризировал, но паспорт так и не принес. Потом он привык.
– Покажите.
Я достал паспорт, развернул.
– Хорошо. Все в порядке. – В глазах мелькнули победные искорки. Он поднялся и пошел в кассу.
Почтовый агент пикнул и выбросил на экран сообщение «вам письмо». Тянуться к мышке через весь стол оказалось неудобно, еще неудобней было работать левой рукой. Путаясь в кнопках, я заглянул в письмо. Пришли курсы госбанка. Пролистав простыню с письмами вверх, я обнаружил сообщение, адресованное «AllNew».
Десять минут назад, просматривая свой ящик, я такого письма не видел. Что же, меня исключили из сообщества «AllNew»?
Прочесть письмо я не успел: Виктор уже выходил из дверей кассы. Я быстро переключился на окно с АРМом и уселся, чинно сложив руки на столе. Сидеть неудобно… Кресла для посетителей, наверное, специально делают такими: чтобы клиент на операциониста не давил.
– Вот, пожалуйста, – Виктор дважды пересчитал купюры на машинке. – Конвертик дать?
– Не надо. Спасибо большое!
Я сгреб деньги, распихал их по карманам пиджака и отправился к выходу. Уходя с моего пути, охранник «Озеров» несколько замешкался. Амулет выдал мощный импульс, и тот послушно продрейфовал к кассе. Айсберг в пустынном море… И что он на меня пялится? Вторая голова у меня выросла, что ли?
Из неведомого куража я поднялся в свой кабинет. Сердце колотилось чаще, чем когда я вел девчонку в подворотню. Вот развлекуха! Я и не знал, что это так весело!
На панели монитора помаргивал золотистый глазок. Ах ты, псина обиженная под диваном!.. Я пощелкал мышкой, и машина радостно затрещала винчестером, пробуждаясь. Из-под белого пластика выглядывала полоска пыли: системный блок зачем-то двигали.
Обижали тебя, хорошую мою?
Я заглянул в почтовый ящик. Сунулся в папку «Личные письма», ту, что не мог проверить, подключаясь в аппаратной. На экран высыпало штук тридцать строчек, набухших красным.
Сердце радостно подпрыгнуло, набирая ход.
Все с одного адреса!
Светка писала мне все эти часы, пытаясь отыскать. Да и звонила, наверное, тоже. Светка, Светка…
Я наугад открыл одно письмо, другое. Все чуть разные, но смысл один и тот же. «Где ты?» «Что с тобой?» «Куда пропал?» И во всех, без слов, навязчивым рефреном: я люблю тебя.
Вот только я уже не тот, кого она знала. Я перечитал послание, которое отправил перед уходом.
Мне стало ужасно неловко.
Ну что за ребенок! Прибежать в слезах, ткнуться носом в теплую мягкую грудь (а у нее и теплая, и мягкая) – спасай, Светуля!
Хватит морочить девчонке голову.
Я раскрыл последнее Светкино письмо.
«Лешик, слушай! Я поняла наконец: я…»
Выделив текст, я удалил все, не читая. Потом принялся печатать. Сдержанно, без лишних эмоций рассказал, что со мной произошло в эти дни.
И задумался.
Требовалось поставить точку. Эффектную, чтоб наповал. Нужны были правильные слова, а они все не приходили.
Давно заметил: когда голова занята важным, руки начинают жить своей жизнью. Что-то рисуют, ручку вертят, по клавиатуре шарят. Вот и сейчас: пока думал над прощальным письмом, они успели дважды проверить почту (зачем?), открыть интернет-избранное, запустить блог.
Ну-ка, ну-ка…
А ведь этот клип я знаю! Талантливо нарисованный мультфильм к песне «There she is» группы «Witches». Группа то ли китайская, то ли корейская, но это неважно. На экране девушка-зайчиха встречает мальчика-кота. Стаканчик морковного сока летит на асфальт. Глаза у зайчихи – точь-в-точь Светкины, два горящих сердечка.
Как же я не додумался сам!
У зайчихи и кота нет шансов на любовь. Дзайану и человеку не быть вместе… или быть, но уж больно мерзкое «вместе» получится. Словно зоофилия.
Не хочу.
«Не хочу!»
И ссылка вверху, чтобы эти два слова – вместо подписи.
Теперь все.
За этот день я испытал больше, чем за всю предыдущую жизнь… И если вдруг окажется, что я все-таки друджвант – не стыдно умирать.
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
(Пятница, 11.00,
рассказывает Игорь Колесничий)
Утро выдалось ярким и чистым, как пригоршня воды из горного ручья. Вчера мне удалось поспать лишь четыре часа, но этого хватило с лихвой. Все-таки в существовании манара есть много плюсов. Я со вкусом выспался и шел по улице бодрый и веселый.
По тротуару, приплясывая, семенила цепочка людей в зеленых и оранжевых балахонах. Смуглые девушки в сари, с точкой посреди лба, бритые юноши с тонкими цыплячьими шеями. Друиды. Их гуру, смуглый раджавец с вывороченными губами и злым веселым лицом, неистово молотил в барабанчик. «Дуб-омела, дуб-омела! – неслось над улицей. – Дуб-дуб, омела-мела! Дуб-омела, пальма-пальма, дуб-дуб, омела-мела!»
К процессии уже пристроились новообращенные. Сконфуженный толстячок в бежевом плаще, страшненькая студентка в клетчатом берете и тонких кривых колготках. За ними – подростки, похожие, как близнецы, мальчик и девочка с одинаково сверкающими брегетами улыбками. Нашли свое счастье.
Со стороны площади неслись обрывки музыки: ласковый напев окарины, озорной речитатив флейт, гул барабанов.
Елки-палки! Сегодня же четная пятница, выходной день!.. Настроение прыгнуло в заоблачные высоты. Это у маголовки выходных не бывает, а я свободный человек! Расследование завершено, о результатах я еще вчера сообщил Литницкому. Кое о чем, правда, умолчал… Скажем, об участии Светы в деле дзайану-самодуру знать необязательно. Любовь сильнее магии, уж это я знаю наверняка!
Старый огородник уверен, что стал жертвой политической многоходовки Людея… Ну и пусть. Это их дрязги, дзайанская возня. Узнав, что грандмастер мертв, Литницкий порвал старый договор и написал новый на сумму, вдесятеро превышающую прежнюю. С трудом дождавшись, пока уйдет платеж на мой счет, маг сорвался с места и убежал На слабость наплевал, болезни. Вот что с человеком жажда власти делает!
Предвкушая несколько часов роскошного благословенного безделья, я свернул на площадь. Там шло представление. На помосте, заваленном грудами золотых, пурпурных и киноварных листьев, проповедовали друиды. Тощий сумрачный паренек в зеленом жонглировал кинжалами; с одного на другой перепархивали синицы и зимородки. Птицы и сталь двигались восхитительно слаженно; круги жизни и смерти текли один в другом, не смешиваясь.
За спиной жонглера танцевали две друидки. Одна двигалась вымученно – ни дать ни взять отличница у доски, – другая же словно играла в пятнашки: с танцем, зрителями, солнечным утром, бездонной синью над головой.
Я помахал ей, и девушка улыбнулась в ответ. Зимородком на клинке встрепенулось сердце. Будь я человеком, влюбился бы без памяти… Но я манар. Нас двоих ожидает удивительная судьба, и дороги наши нигде не пересекутся.
Это я знаю точно.
А жаль.
…Кто-то деликатно тронул меня за рукав, отрывая от глубокомысленных размышлений о манарской доле.
– Благого дня, сын мой! – послышался знакомый голос. – О господе нашем узнать не желаете ли? Об Ормазде благом?
Я обернулся. Давешний ратвишкара – прыщавый, зеленоглазый, сутулый – неуклюже топтался у меня за спиной. И не лень же человеку!
– Здравствуйте, отче. – Я наклонил голову для благословения. – А вы какими судьбами в вертепе языческом?
Священник неловко осенил меня знаком фарохара.
– Я, сыне Игорь, проповедую, – объявил он, волнуясь. – Я ведь как? Язычники собрались, надо, чтоб по чести было! Чтобы у людей выбор. А то глазеть глазеют, красиво – а таинства обрядовые нет, не знают! Вот и объясняю им, хожу повсюду…
– Достойное рвение. Брат-то ваш как?
– Брат? Плохо брат… – Глаза ратвишкары сделались тоскливыми: – Вы понимаете, мне говорят, а я не верю… Ну не верю, что он – с храмовой блудницей! Не верю!
Мне стало смешно. Похоже, этот удивительный парень узнал о жизни много нового.
– Да не волнуйтесь вы так, – сообщил я весело. – Мужчины, женщины – это ведь самим богом заведено.
– Вы не понимаете! Они о догматах спорят. Сравнивают церковные таинства…
– Ну, ну, отче! Голос чего такой унылый?! Иль усомнились в учении Ясны?!
От этих моих слов юноша и вовсе увял.
– А ведь вы правы… – раздумчиво проговорил он. – Очень в точку попали, сын мой! Нет веры во мне истовой, нет! Оттого и в брате сомневаюсь… Мне ведь, – голос его сорвался в шепот, – видения были. Будто пришла ко мне в келью их жрица дэвовская. Сама в рясе с кружавчиками, сосуды скверны из декольте торчат… пакость какая! И ну, говорит, прими наши верования языческие.
– А вы ей?
– А я – достал «Бундахишн», «Видевдат» и читаю читаю с восторгом упоенным. А она ластится, трется но с покорностью, с преклонением эдаким. Понимаете?! Чует веру истинную! И набухло во мне святое знание, пролилось дождем изобильным! Просыпаюсь, знаете ли, а на душе так благостно стало, легко! Вот я и думаю…
– Стоп. Отче, давайте начистоту: ведь не об эро… о видениях же своих вы пришли рассказывать?
Ратвишкара покраснел. Потоптался немного, словно порываясь убежать, затем решился и сбросил с плеча рюкзачок.
– Вот вы очень правильно сейчас сказали, – объявил он, роясь в рюкзачке. – Своекорыстен я… Нет рвения божественного. Но все равно! Понимаете, у нас за прошлый месяц недорасход чудес. Раздать надо благим мирянам. Вот я и подумал о вас.
Он обернулся, держа на ладони нечто невидимое:
– Вот… из церковных закромов. Это – чтобы море перед вами расступилось. Только далеко не забредайте, непонятно, сколько оно продержится.
– Не хочу.
– А это? Тремя рыбами фугу и рисовым колобком накормить алчущих. Только фугу надо уметь готовить. Если неправильно – сразу смерть, рыба-то ядовитая. И кормить лучше японцев, наши к такому непривычны. А вот – по воде ходить! Правда, оно только к зиме вызреет…
– Да что у вас, отче, чудеса какие-то уцененные?
Улыбка сползла с лица священника. Он сложил чудеса в мешок и завязал тесемки.
– Странный вы человек, Игорь… От дарового могущества отказываетесь. Настолько верите в свои силы? А хотите, сделаю вам предсказание?
Я уже понял, что так просто он не отвяжется.
– Буду благодарен, отче, – вздохнул я с покорностью. – Только побыстрее!
Священник обрадовался. Поднялся, отряхнул рясу на коленях и вдруг бросил в меня чем-то невидимым. Я ощутил, как по мне прокатился комок пыли.
– Вы манар к тому же, – протянул ратвишкара. Вскинул глаза к небу и забормотал свистящим шепотом: – Раз-два… На Язатов уповаю… Тану гнетет Аху, нет у Ака-Маны власти надо мной! Изыдите, Араска, Варэна, Ази и Спазга! – И вдруг объявил радостно и страшно: – Вижу! Вы отрежете голову!
– Что-о-о?!
– Женщине, бывшей комсомолке. Верьте мне, сыне!
Бочком-бочком, я двинулся прочь от сумасшедшего. Ратвишкара семенил следом, не стремясь приблизиться, но и не отставая. Сколько длилась бы эта погоня, не знаю, но мне повезло.
Кто-то с визгом кинулся мне на плечи.
Сзади, внезапно.
Ратвишкара, увидев этого кого-то, в ужасе бросился бежать. Я же, не думая, рухнул на одно колено, сгреб нападавшего в охапку и качнулся вперед, стряхивая. Длинные волосы хлестнули по лицу.
Рефлексы дали маху. В следующий миг я это понял и лихорадочно затормозил бросок. Тротуар вывернулся из-под ног, больно шлепнув по заду. Я сидел на асфальте, сжимая в объятиях заливисто хохочущую Дашку.
– Воронушек! – Она звучно чмокнула меня в щеку. – Ты не представляешь, как я по тебе соскучилась!
– Сумасшедшая! Я же говорил тебе никогда не прыгать на спину!
– Я помню. Воронушек, не дуйся! У тебя вид был такой загруженный, я так хотела тебя повеселить! Вот, кстати, Валерик, мой жених. Знакомься. Мы с ним в Кортесию едем, к ацтекским пирамидам. Я, наверное, с работы совсем уволюсь, потому что что я там забыла на фиг?! – Все это она выпалила одним махом.
Я восторженно покачал головой. Ну, Дашка, молодчина, времени даром не теряла!
К нам шел мужчина лет тридцати пяти – коротко стриженный, губастый, в халате с золотыми мантикорами. Увидев нас обнимающимися в куче опавшей листвы, он деликатно потупил взгляд.
– Вы не очень ушиблись? – спросил у меня. И с тревогой нагнулся к манаре: – Золотце, тебе нельзя сидеть на земле, простудишься! Встань немедленно. Или хотя бы пересядь на колени к этому доброму человеку.
– Будет сделано, тушканчик! – Дашка с очаровательной покорностью выполнила приказ. – Лерик, сходи в кафешку, займи столик. Это мой бывший начальник, ужасный деспот и тиран. Он отхлебнет у меня литр-другой крови – привычка у него такая, – а потом мы присоединимся к тебе.
– Да, милая. Слушаюсь, богоподобная!
Я с восхищением посмотрел ему вслед. Похоже, Дашка откопала где-то фраваша во плоти…
– Кто это? – поинтересовался я.
– Профессор истории. Прекрасный человек, добрый, отзывчивый… только немного слишком доверчивый. Если бы не я, попал бы в лапы к какой-нибудь аферистке. А так я его спасла.
Она заботливо подняла меня на ноги и отряхнула.
– Ты-то как? – поинтересовалась ласково. – Я слышала, ты уже закончил то дело.
– Закончил. Постой… но откуда?! Это же тайна следствия!
– Мне Люся рассказала. Ты вчера заходил в маголовку – перед полковником отчитываться. А она все слышала. Так что идем праздновать, воронушек!
Я покачал головой. Женщины, конечно, умеют хранить тайны – но только сообща. И мне это может выйти боком.
– Даш… хоть ты никому не рассказывай. С меня заказчик голову снимет!
– Заказчик твой сам трепал направо и налево. – Манара посерьезнела. – Хорошо, Игореш. Я – могила.
С этого момента я мог быть спокоен:дальше нее эта тайна никуда не уйдет. Но как быть с теми, кому разболтала Люся?
Впрочем, размышлять о грустном мне быстро надоело, и мы отправились в кафе. Валерий уже сидел за столиком, сиротливо уткнувшись в ноутбук. Рядом дымилась чашка кофе – суматарского, если судить по айсбергам сахара на поверхности. Сахар в суматарском кофе не тонет и не растворяется. Этот напиток горек настолько, что выпивший чашку на целый день обретает вкус к жизни и с наслаждением ест даже самые непритязательные блюда.