Филармонию, хотя и собирались, отстроить еще не успели, так что, посовещавшись, отцы города решили, чтобы играли пока в зале ожидания Главного вокзала.
      Впоследствии, впрочем, мэру так приглянулись его лепные потолки, что он отменил срочное строительство и повелел вокзал, бывший в прошлом веке городской конюшней, считать народной филармонией и консерваторией одновременно.
      После чего все стали дожидаться съезда почетных гостей.
      А теперь приспело время рассказать про Ежопольскую кинофикацию, ибо равной ей не было во всем мире.
      Город имел изрядный кинотеатр, пять уличных экранов и свою киностудию.
      Искусство там творилось, в сущности, везде - от гардероба до клозета.
      Все как бы походя и без натуги ввергалось в ранг нетленного искусства.
      Режиссеры смотрелись солидно. Сами по себе они были совершеннейшие глазыри.
      С пеной у рта, матерясь до полного изнеможения, они высаживали дубль за дублем, гнали кошке под хвост сотни, тысячи метров уникальной ежопольской ни во что не обратимой загубленной пленки и гляделись царями, да что там царями - каждый был Саваоф, вседержитель.
      А кругом, как в бесовском вертепе, шастали киномальчики и кинодевочки от двадцати до шестидесяти, неудачливые святоши и головотяпы, разные там помрежики и ассистентики, и просто черт-те кто, народ загадочный, крикливый, сварливый, лютый и, может, самый выдающийся в среде кино: к ним приглядеться - они, они, юлы любых калибров, и составляют монолит, который держит на себе, пестует, холит монтажно-производственный, поточно-плановый разряд увеселений, в простонародье именуемый кино, а здесь - искусством века.
      И что для них все мэтры с именами, мэтры - тьфу! Не мэтр главенствует - они!
      Здесь что ни делали, то все - шедевр. И каждый в гениях ходил.
      А какая фигура - сценарист!.. Заклинатель мод, блаженненький, литературный початок. Душа у него на штрипках, и вид такой, что будто увидал он в музее собственное чучело и обомлел. Вернее, сомлел. Лирический лихописец, привходящий мессия, вещный муж!
      Да, бармалешник всюду, форменная карусель.
      Ежопольская студия была находкой для любителей чудес.
      Этот клан пархатых снобов и ампирных хлыщей поначалу ужасал.
      Но потом, как тугая пружина, перед любопытным взором начинали раскручиваться доблести и красоты студийных пространств, где, стуча колесами, мчались самолеты, где изысканность манер не признавала прогресса, где хороший тон - апофеоз вранья, где прелюбодеяние было не токмо разврат, но и преступная трата сил, положенных природою на укрепление отчизны, и оттого, для конспирации, все предавались блуду, слава богу, зная, что фиговые листки здесь никогда не превратят в бряцающие доспехи, ибо каждому известно: скромность дана человеку лишь затем, чтобы прикрывать его бесстыдство.
      И любитель чудес, раз побывав на студии, уже не мог ее забыть до самой смерти.
      А в нижнем холле, на стене, висела огромнейшая даровитая картина в золоченой раме, под названием: "Баран смекалистый", и все кругом благоговели перед оригинальностью и смелостью ее создателя, однажды кинувшего в студийные массы клич: "Робяты, превратим екран в скульптуру!", и потому все деловые разговоры и объяснения велись всегда и исключительно на пуфиках у треугольного стола как раз под этою картиной.
      Она будила мысль.
      Она звала к иным свершеньям.
      И не было им числа.
      Ибо знания - это сила, а силе знания не нужны.
      Важен вал.
      Ну, а точнее, в год на студии производилось сорок девять полнометражных художественных фильмов, все с быто-романтическим уклоном, все грандиозно-эпохальные, радостно-правдивые и скучные до тошноты.
      Так, впрочем, склонны были полагать лишь недруги Ежополя и личные враги творцов его культуры - сами же творцы располагали массой документов, неопровержимо говоривших, что студия издревле и навечно, по уши погрязла в творческих успехах, каковых не видел мир.
      А мир и впрямь их не видал, потому что все фильмы дальше Ежополя не шли, и глупо было объяснять сей скорбный факт одними кознями проката.
      По видимости, этот феномен имел другое объяснение, но о нем мудро помалкивали, делая вид, что его просто нет. Дескать, загадка века!..
      А покуда, в отместку другим организациям, фильмы соседних киностудий на городские экраны тоже не пускали - шли только местные картины, однако люди необразованные смотреть их не желали - натурально зажрались, им бы все импортные подавай, с сюжетною клубничкой, с ракурсною клюквой, а фрукт-то нынче дорогой на рынке, особливо не в сезон! - в то время как люди кинообразованные и со вкусом, естественно, смотрели их еще на студии, в процессе выделки, как говорится, на корню, и в результате кинотеатр пустовал.
      И перед уличными экранами царило все то же каракумское безлюдье.
      Можно было бы, конечно, образованных на студию и не пускать, чтоб как-то эдакую ересь оправдать, но тогда бы пришлось напрочь сократить студийный штат, разрушить павильоны и свернуть все фильмопроизводство.
      Ежополь, будучи городом крупным и передовитым, на эдакую авантюру права не имел.
      В конце концов нашли выход из положения: зрителей начали по билетам за тройную цену пускать прямо на съемки, причем - и это важно! - съемки фильмов исключительно многосерийных (тут уж отцам города пришлось срочно, в интересах резкого подъема массовой культуры и повышения культурного народного досуга, пересмотреть на годы вперед планы ежопольского кинодела), и в результате такие мелочи, как монтаж, озвучивание, худсоветы и прокат, сами собой отпали.
      Плохих картин, действительно, не стало.
      А чтобы гости Ежополя не роптали на девственную и пыльную пустоту экранов, газеты каждый день писали (а обязательные очевидцы подтверждали), что, де-мол, вышел фильм такой-то, но, по причине всевозможнейших достоинств и несравненного своеобразия, отправлен сразу в Канны, на кинофестиваль, где, увы, и потерялся. Как только найдут, непременно дадут премию, вернут в Ежополь и всем покажут.
      Пока еще такого не случалось. Международные жулики работали цепко.
      Творцов кино сложившаяся ситуация устраивала - дальше некуда. В конце концов именно они и стали виновниками всей этой кутерьмы.
      Мировые знаменитости, вроде режиссеров Бабалеу, Парашметова, Физрукера, сценаристов Чужаков-Безродных, Плешоедова, Турухана и соавторов, операторов Котуха, Куксопсурц-Житопера, Пчелкинда, сестер Гракх и Китовраса, помрежей Тхакакова и Тхайцукова и Завертайло, художника Кустанаки, осветителя Потяги, который, кроме того, что он Потяга, ничего другого о себе сказать не мог, а также актеров Беложбана, Яйцеватого, Эсмеральды Блудной, Векторины Сеник, Членских-Взносова и других, - так вот, все эти мировые знаменитости, дошлые до всяких козней Голливуда, чинимых им Ежопольской кинофикацией, безумно были рады и данное нововведение праздновали третий год подряд - творческими взлетами и лихими бардаками.
      А кто-то даже предложил при киностудии организовать Острог благородных девиц, где юных романтических актрис отучали бы от разврата и привлекали к усвоению хороших манер, должных этот разврат, на равных, заменить - ну, словом, наподобие столичного киноинститута.
      Затея, правда, провалилась.
      От засилья деликатности и такта кинодело стало быстро вырождаться и хиреть.
      Экранному (а теперь уж - и публичному) искусству натурально претили дерзания творчески воспитанных натур.
      Когда же прикинули, что сталось бы, открой при студии всеобуч, то непотребный ужас всех объял, и лавочку пришлось по-быстрому свернуть.
      И снова кинодело пышно зацвело, так что, найдись свой ежопольский Жорж Садуль, говорил бы он о нем любовно и до бесконечности.
      Но не было в Ежополе Садуля!..
      В центре Ежополя, неподалеку от дома Горсовета, дабы от столицы и от времени не отставать, но при том и потрясать воображение туристов (особливо инородных, коим искони у нас привет и ласка), недалече от девятого вокзала и Помойницы Христа Спасителя, в самый распрекрасный всенародный праздник был воздвигнут Царь-компьютер.
      Следуя идущей из веков традиции, размеры ему придали громадные и, все по той же вековой традиции, как столичные колокол и пушку, долго отливали из непривозного чугуна.
      И более всего экскурсоводы, подводя к очередной жемчужине Ежополя балдеющих туристов, напирали на невероятный вес компьютера - две тысячи одиннадцать пудов.
      Эдакой махины не было в мире нигде.
      Понятно, наподобие других великих исстари чудес, этот компьютер тоже не работал, хотя раз, еще вначале, что-то в нем и брякнуло отменно.
      Говорят, большой кусок чугунной памяти от напряженья треснул.
      Это, говорят опять же, сталось в тот момент, когда компьютер взялся рассчитать бюджет Ежополя на новые сто лет.
      Но - не об том сейчас рассказ. Продолжим. Сотворила Царь-компьютер в честь мирного лыжного пробега Брест-Гаваи-Диксон-Тринидад-Ежополь передовая по пытливости исконной мысли ремонтная Вышнеторчковская мастерская, каковая в несравненное свое творение вложила все возможные (непривозные, снова подчеркнем!) новинки прогрессивной кибернетики - от деревянных счетов до гремучих арифмометров с четырнадцатью ручками вращательного управления и тридцатью окошками для разных, исключительно синхронных вычислений.
      И все это - в лучших традициях славных мастеров, - в чугуне.
      Как Царь-компьютер волокли в Ежополь - просто так словами не опишешь.
      Четырнадцать лет и два дня его перли в несравненный город, и бедовое событие это прозвали в последствии гордо и ласково: "Волоком века".
      Много мелких городов и деревень пришлось стереть с лица земли, но ничего, зато и карта, обновившись, вдруг похорошела: Подъежополье в натуре словно раздалось...
      Сам Царь-компьютер был исконных форм - шатрово-купольный, золотоглавый, с барельефами Вучетича и разными хорошими словами по бокам все больше из наследия Индиры Ганди, протопопа Аввакума и речей ретивых отцов города.
      Говорят, даже Илюшка Глазунов приехал раз, несмело, весь в слезах, подполз в потемках к Царь-компьютеру и, треснувшись головкой об него, сказал: "И все..."
      И, говорят, Ясирка Арафат - дня за три до того, как его вздернули в Анголе, как заезжего полинезийского туриста из ЮАР - здесь тоже тайно преклонял колена и просил у друга своего Всевышнего, чтобы Святыню непременно оснастили эдаким вот Царь-компьютером - для пущей достоверности.
      Да много говорили! Разве все упомнишь, ну и сестрам милосердия от экскурсоводства не велели лишку вспоминать.
      Однако же вернемся к нашему Царю...
      Многоместный мавзолей пришлось, конечно же, убрать, чтоб впредь своим присутствием не осквернял прогресс, любимый всеми, и не мешал стоять такому чуду: после долгих размышлений валютную гостиницу, не разбирая, вывезли на Соловки и там свалили, хоть норвежцы и большие деньги предлагали за нее.
      Но свой патриотизм, естественно, взял верх. Зачем делиться достоянием с чужими? Пусть лежит.
      А между тем в Ежополе большую славу обретал чугунный Царь-компьютер.
      Многие туристы приезжали с разных континентов, крякали, качали головами и завистливо шептали: "Вот прогресс - так уж прогресс! Нам и не снилось!"
      Ну, отребье городское тоже бормотало что-то, да кто слушать будет!..
      Вот когда отребье ихнее трепалось - это да, тут в прессу шло и к постаменту выставлялось.
      Славно, радостно! Опять Ежополь всех на свете обскакал, и уж в который раз!
      Тут и врагам, как говориться, нечем было крыть. Ведь отобрал Ежополь мировой приоритет, вернул домой.
      Об этом памятнике века тотчас же в столицу сообщили: мол, и мы не лыком шиты.
      Как столица реагировала - точно неизвестно. Видимо, никак. Или, напротив, слишком нервно, на таких повышенных тонах, что отдавало ультразвуком, а его покуда человеческое ухо слышать не умеет.
      Так или иначе, но в одну особо темную и слякотную ночь Царь-компьютер вдруг исчез, как в воду канул.
      И уже довольно скоро все прилавки города ломились от наплыва роликовых и простых коньков - ядреных, из непривозного чугуна.
      Ежополяне лишь руками разводили, а дотошливым туристам объясняли: "Царь-компьютер - это ж чудо нашей мысли. Вот он в мысль и вышел. Весь".
      В свете грандиозных перспектив и прочих ускорений интересной жизни, в одночасье узаконенных в столице, город Ежополь надумал перестроиться совсем.
      А как?
      Что-то популярное и вроде подходящее отцы города в газетах иногда читали и даже с обстановкой на планете приблизительно были знакомы.
      И тогда мэр Ендюк смекнул: повсюду есть теперь безъядерные зоны, даже где-то по соседству с бывшей Абиссинией, а вот чтоб дома учудили где-нибудь такую - как-то не слыхать.
      Так, может, достославному Ежополю той самой первой ласточкой и предначертано быть? Всем - в пример, всем - в назидание...
      "Какая зона?! Где живете? - простонали из столицы. - И какие еще ласточки?! Куда лететь собрались?"
      "Никуда", - ответили конфузливо отцы, но мысль засела крепко.
      И тогда, презревши гласность и цензуру, они просто тихой сапой побратались с Антарктидой, где, как всем известно, вроде бы спокойно, а местный хладокомбинат именовать отныне стали вовсе не казенно и с отеческой любовью: "Логово мира". И всех обязали есть мороженое трижды на день.
      Вот о том, как горожане любят сласти, все-таки столицу известили. Мол, такая жизнь пошла, так хорошо, покой - везде!..
      ЭПИЛОГ
      Да, славен был своими делами и людьми несравненный город Ежополь. Мировой был город.
      И отцы его порешили сей факт увековечить.
      Из Карелии (опять же - волоком, как и положено в наш героический двадцатый век) приперли громаднейшую глыбу гранита и свалили ее на главной площади.
      Два года ее разглядывали и качали головами.
      Затем прибыл столичный ваятель, сутки совещался с мэром, потом установил вокруг надежные заборы и леса и полез наверх, на глыбу. Жил он на ней неделю.
      Доблестные горожане стойко ждали.
      И, наконец, настал тот день.
      Леса убрали и заборы повалили.
      Все таращились на глыбу.
      Но к ней не прибавилось ровным счетом ничего. Ни барельефов, ни других изящных форм.
      Только часть скалы была стесана, и в том месте глубокими и ровными печатными буквами было прорублено:
      "ЭКАЯ ГЛЫБА"
      И больше ничего. Город Ежополь себя увековечил.