- Копайте глубже, ленивый народ! - посмеивался Алексей. Он работал наравне с нами. - Копайте с запасом! Выгадаешь копейку - потеряешь рубль.
      Так оно и получилось: когда пустили в ход аварийный выпуск шасси, колеса вывалились из люка и уперлись в землю на дне ямы, шасси полностью не выпустилось.
      Трошанин ругал себя за то, что не устоял против наших уговоров:
      - Поспешили - людей насмешили... Хватит на сегодня. Аида в избу!
      Следующим утром мы возились еще часа два, прежде чем "дожали" шасси и в кабине загорелись зеленые сигнальные лампочки. Теперь оставалось выкопать траншеи перед каждым колесом, освободить моторы, на которых пока держался фюзеляж, прицепить к стойкам шасси тросы и с помощью колхозного трактора выкатить "пешку" из ямы. Работа спорилась. Видимо, мы же набили руку, стали заправскими землекопами. Подкатил колесный трактор и с третьей попытки вытащил самолет, подогнал его к избе и развернул носом на проезжую улицу. "Пешка" как бы встала в строй деревенских домишек.
      За работой мы отвлеклись от тревожных дум и не слышали отдаленного, нарастающего гула артиллерийской канонады. Уже после войны, из мемуаров наших видных полководцев мы узнали, что фашистам удалось прорваться к каналу Москва - Волга. Но тогда мы и не подозревали, что враг так близко. В деревенской глуши Подмосковья мы находились в полном неведении того, что сообщают сводки Совинформбюро. И председатель колхоза озадачил нас, когда в ответ на просьбу продать нам продукты сказал:
      - Какие у нас продукты - картошка да молоко. Берите даром - все равно пропадут. Приказано сниматься.
      - Как сниматься? А разве... - переспросили мы.
      - Слышите канонаду? Подходят немцы... Так что не взыщите. Мясом не побалую: велели скотину гнать на восток. А картошку и молоко найдете на складе. - И председатель ушел, мрачный и встревоженный.
      Мы стали обсуждать положение, но беседа не клеилась, каждого одолевали нерадостные думы. Я гнал от себя мысль, что нас вот так вдруг могут окружить немцы, взять в плен. Офицерским пистолетом много не навоюешь. И тут Трошанин предложил снять с самолета скорострельный пулемет и, если придется, им обороняться.
      Трошанин сам проделал эту работу и поставил Бельского с пулеметом в ночной караул. Я подумал - мне не доверяет: молод еще. Трошанин предупредил, что очень трудно удержать в руках тяжелый авиапулемет во время боевой стрельбы: наверняка вырвется из рук, хотя у Бельского не руки, а медвежьи лапы.
      - С рук не стреляй! - поучал Трошанин. - Найди опору. С плеча тоже не стреляй - переломит ключицу.
      Эта инструкция касалась и меня, так как завтра моя очередь идти в караул.
      Бельский остался у самолета, а мы вернулись в избу и заснули тревожным сном. Предстоял тяжелый рабочий день - смена винтов.
      Удобнее и безопаснее эту задачу решать вчетвером. Мы рассчитывали на помощь председателя или тракториста, но они уже покинули деревню. Трошанин взялся вытянуть роль и третьего и четвертого. Он приподнял свою лопасть над головой, положил ее на высокую стремянку. Вся тяжесть винта - а он весил более 130 килограммов - легла на меня и Вольского. Я вижу, как лицо напарника стало краснеть от натуги. У меня тоже учащенно забилось сердце.
      - Держи, не выпускай! Иначе покалечимся! - прокричал Трошанин.
      Вскочив по стремянке на верхний капот мотора, он нагнулся, уцепился за лопасть и стал ее медленно поднимать. Вот винт наконец встал в нормальное вертикальное положение. Но покоился он пока на наших руках. Бельский еще более покраснел, а я до того обессилел, что казалось, не выдержу и лопасть вот-вот выскользнет из рук. А настал, оказывается, самый ответственный момент. Теперь мы, как жонглеры, должны были манипулировать винтом в воздухе, чтобы "посадить" его на шлицы вала редуктора.
      Со вторым винтом мучились не меньше. У нас тогда не хватало опыта. Через два года мы проделывали эту же операцию за полчаса.
      К счастью, другие повреждения не требовали серьезного ремонта. Устранили течь масла, привязали проволокой порванные створки люка шасси. Утром, как договорились, прибыл командир эскадрильи и стал обмерять шагами поляну, с которой ему предстояло взлететь. Она, тянулась в глубь леса, прерываясь посередине неглубоким оврагом.
      - Попробуем, - сказал Климанов и улыбнулся. - Не хватит разбега - сложу шасси и в овражек. Вам, землекопы, снова придется поднимать самолет...
      Пока командир измерял поле, мы прогрели моторы, но долго не гоняли: залили в баки минимум бензина - одну бочку, чтобы не утяжелять самолет.
      Батя медленно надевал парашют. Я заметил, что почти все летчики перед вылетом становятся молчаливыми) и задумчивыми. Видимо, концентрируют внимание, обдумывают будущий полет.
      Наконец командир пожал всем руки, сказал обычное "Поехали!"-и исчез в кабине. Вот заревели моторы, отпущены тормоза, и "пешка" сорвалась с места Мы побежали за ней, думая быстро оказать помощь, если что случится. "Пешка" рвалась вперед, но, спотыкаясь колесами о рытвины, кочки и стерню, скорость набирала медленно. Вот она уже на краю овражка. И в этот миг ^пмэск потянул на себя штурвал. Самолет перелетел пвоажек но казалось, вот-вот ударится колесами о землю Мы 'закричали "ура!", когда ясно увидели, как машина повисла в воздухе и через полминуты скрылась в низких облаках.
      Мы заспешили в обратный путь на свои аэродром. Погнутые лопасти винтов улеглись в кузов, и грузовичок помчался. Зима в тот год началась рано. На вегру в кузове здорово продувало. Ледяной ветер обжигал лицо, чувствовалось, что подмораживает. Скоро стемнело, и остаток пути я провел в напряженных размышлениях о том, что будет с нами завтра. Батя подтвердил наши сведения о продолжающемся наступлении немцев на Москву. Он сказал, что полк получил приказ готовиться к перебазированию в тыл. Гарнизонное хозяйство начали эвакуировать на восток еще раньше.
      ДЕРЖИМ КЛЯТВУ
      Вот мы и дома. Гарнизон опустел. На аэродромных стоянках понастроили землянки. В них ночами разведчики коротали долгие часы, когда объявлялась воздушная тревога. И мы не прочь были укрыться под многослойным накатом от вероятной бомбежки, но шагать от гарнизонной казармы до аэродрома километров семь и обратно казалось тяжелее пехотной службы. А воздушные тревоги объявлялись два-три раза за ночь. Едва дойдешь до землянки, как дадут отбой. Только-только войдешь в казарму, снимешь сапоги - снова тревога.
      Фисак объявил нам троим перед строем эскадриль-ских механиков и техников благодарность за ударную работу на месте вынужденной посадки. Сверх того, он дал нам день отдыха. "Отсыпайтесь", - сказал он.
      Я вернулся в пустую казарму, прилег на кровать, закрыл глаза, но заснуть не смог. Все думал, как там дела на аэродроме, как воюют разведчики. Ведь и от их полетов зависит, отстоим ли мы Москву.
      Воздушные разведчики храбро сражались в небе Подмосковья. Наш первый Батя вместе со штурманом Политыкиным выполнил много важных заданий. В дни грозного наступления врага на столицу разведчики об-иаружили большое скопление танков в окрестностях Волоколамска и Можайска. По их донесениям действовала штурмовая авиация.
      Как тяжело добывались эти ценные сведения! Приходилось летать в плохую погоду, на обледеневших самолетах. Облачность и туманы закрывали объекты разведки. И тогда вылеты приходилось повторять. Фотографирование в плохую погоду не удавалось, а командование ВВС настойчиво требовало точных, подтвержденных фотоснимками данных.
      Так было с разведкой танковой колонны в районе Волоколамска и Можайска. В первый полет Климанов пошел рано утром и вернулся расстроенный, озадаченный.
      - Ни пехоты, ни техники не обнаружили на всем участке разведки, доложил он командиру полка.
      - Странно, - сухо сказал Тюрин. - А наземная разведка сообщает, что прорвалась танковая колонна. Боюсь, наш генерал будет недоволен. Пишите донесение.
      Политыкин достал планшет, расположился на хвосте самолета и начал что-то писать. Так было заведено: сразу же после полета, не покидая стоянки, экипаж писал донесение о визуальной разведке. Прочитав листок, исписанный Политыкиным, Тюрин спустился в штабную землянку и попросил соединить его по телефону с каким-то генералом, который для нас был тогда инкогнито. Ему быстро ответили, и командир стал докладывать о полете Климанова. Конечно, генерал остался недоволен, приказал вылететь снова и разведать дополнительно другой участок шоссе, по которому могли прорваться фашистские танки.
      Экипажу следовало бы дать отдохнуть - как-никак были в воздухе два с половиной часа. Для подкрепления сил не мешало бы выпить чайку перед повторным полетом. Но такое никому и в голову не приходило. Политыкин тут же вытащил карту и принялся рассчитывать новый разведывательный маршрут. Тем временем "фотики" закончили работу и доложили, что на пленке пусто, не снято ни одного военного объекта.
      Климанов слетал вторично и снова ничего не обнаружил. Лишь в ходе третьего полета по другому маршруту Климанов увидел фашистскую танковую колонну. Она растянулась на десятки километров и двигалась на Москву.
      В свой последний боевой полет наш первый Батя, Алексей Иванович Климанов, вылетел на Пе-3. На этомварианте бомбардировщиков "петляковых" не было предусмотрено место для стрелка-радиста. Разведчик был сбит вражеским истребителем снизу, с хвоста. Немного прожил и провоевал бесстрашный летчик, но мы его не забыли. Недаром в народе говорят, что жизнь измеряется не годами, а трудами. В ту годину многие не возвращались. Полк набирался опыта, неся тяжелые потери. За несколько недель напряженной фронтовой жизни погиб костяк полка - степенные, семейные летчики и штурманы. Некоторые из них налетали тысячи километров в гражданской авиации и оказались сбитыми в первых же вылетах на разведку.
      Все "пешки" оказались легкоуязвимыми для атак "мессеров" с нижней полусферы. Стали думать, как защитить самолет. Механики по вооружению во главе с техником-лейтенантом Александром Помазанским предложили установить под крыльями эрэсы - те самые снаряды-ракеты, которые принесли славу артиллерийским "катюшам". Идея родилась после того, как на аэродроме приземлились истребители ПВО. Под крыльями Яков мы увидели несколько черных ракет, покоившихся на стальных салазках, и стали расспрашивать механиков Яков:
      - Что это за чудо у вас под крыльями?
      - Секрет, ребята! - ответил один малый улыбаясь.
      - Расскажи, дружище!
      - Реактивные снаряды. Каждый бьет наверняка, если даже разорвется в двадцати пяти метрах от стервятника.
      - Не может быть!
      - Точно! Взорвавшийся эрэс образует смертоносный шар осколков с радиусом в 25 метров.
      Помазанский предложил оригинальное решение для огневой защиты самолета-разведчика. Снаряды выпускались не по ходу полета, а назад: ведь разведчик не обязан вступать в воздушный бой, его задача - во что бы то ни стало доставить кассету с разведфильмом. Таким образом, "пешка" оснастилась мощным оборонительным оружием: верхнюю заднюю полусферу прикрывали пулеметы штурмана и стрелка-радиста, а нижнюю - реактивные снаряды. А когда "мессеры" атаковали в лоб, летчик открывал огонь из переднего пулемета.
      Над усовершенствованием системы обороны первого w-2 группа механиков-оружейников работала сутки без перерыва. Наконец Помазанский вошел в землянку командира эскадрильи и доложил:
      - Самолет готов! Прошу осмотреть, принять и облетать.
      Под плоскостями на узких металлических балках висели по четыре реактивных снаряда. Управление ими осуществлялось из кабины штурмана, куда были выведены включатели PC. Теперь оставалось проверить, как поведет себя самолет в воздухе с дополнительной нагрузкой, как сработают включатели и где разорвутся реактивные снаряды. Испытания прошли великолепно. В течение недели все наши самолеты были оборудованы смертоносными ракетами. Их работу проверяли в боевой обстановке.
      Вместе с группой воздушных разведчиков, отличившихся в боях под Москвой, Саша Помазанский получил в Кремле из рук Михаила Ивановича Калинина орден Красной Звезды. Этой высокой наградой было отмечено его рационализаторское предложение.
      ...День 7 ноября 1941 года выдался нелетным. Густой снег засыпал бомбардировщики и взлетную полосу. Механики дружно взялись за лопаты. На взлетной полосе появились тракторы-снегоочистители. Когда мы смели снег с крыльев, неожиданно подкатила полуторка с двумя летными экипажами. Пока разведчики в толстых меховых комбинезонах неуклюже перелезали через борт грузовика, из кабины выпрыгнул начальник штаба полка Лернер и с ходу принялся журить инженера.
      - Почему не убрали снег? - отчитывал он технарей, поправляя ремень кожаного реглана. - Срочно расчехляйте моторы! Два самолета приказано послать на разведку.
      Мы пожали плечами. С ума сойти - лететь в такую погоду! И естественно, расчехляли машины с прохладцей. Нам думалось, что начальник штаба решил проверить нашу боевую готовность в день праздника. Он слыл энергичным, заводным, был душою полка и смело летал на разведку в роли штурмана. Мы решили, что на этот раз он не полетит - одет легко, а эти два экипажа подняты и экипированы в унты и меховые комбинезоны по учебной тревоге.
      Но мы ошиблись. Две "пешки" ушли в этот день на визуальную разведку войск противника, подтягивавшего резервы по Минскому и Рязанскому шоссе к Москве.
      Когда экипажи улетели, Лернер объяснил нам, что произошло.
      - Товарищи техники и механики! - начал он торжественно. - Сегодня в Москве, как всегда в день годовщины Великого Октября, состоялся военный парад!
      Майор волновался и говорил сбиваясь. Когда же мы услышали о параде, которого никто не ожидал, наступила наша очередь волноваться. В строю все радостно
      зашумели.
      - Тихо!.. Тихо!.. - призывал к порядку начальник щтаба. - Это еще не все. На параде выступал наш вождь, товарищ Сталин!
      Многоголосый шум снова заглушил слова майора. Сталин перед войной выступал с речами очень редко. Но в ноябре 41-го все выбилось из привычной колеи. И сам факт проведения парада, и выступление Сталина воодушевили летчиков. Многие боевые экипажи направились к командиру полка Тюрину и просили разрешения немедленно отправиться на задание.
      Стихийно возник митинг. Воздушные разведчики клялись:
      - Мы еще раз заверяем нашу родную партию, что до последнего удара сердца будем отстаивать нашу Родину и ее столицу Москву! Перед лицом своих товарищей по оружию, перед нашими боевыми знаменами, перед всей Советской страной мы клянемся, что не посрамим славы русского оружия, не допустим врага к столице!
      ДО ПОСЛЕДНЕГО ДЫХАНИЯ
      Если бы знать, что ждет впереди? Сколько продлится эта страшная война! Кто из нас останется в живых?.. Эти мысли упрямо лезли мне в голову, когда вечером 7 ноября в офицерской столовой я вглядывался в усталые лица двух экипажей, слетавших в тот день в тыл врага.
      Один самолет вел Никита Остапенко, чернобровый, немного сутуловатый украинец, а другой - русский па-рень Николай Поспелов. Оба благополучно вернулись, хотя Остапенко задержался и заставил всех сильно поволноваться.
      Радиосвязь с ним прервалась в момент, когда разведчики были за линией фронта. Уже стало темнеть, вернулся Поспелов, а Остапенко все нет и нет. Посадочная полоса не была оборудована прожекторами. Из-за маскировки всякая подсветка аэродрома строго запрещалась. Как-то выйдет из положения Никита? Но он не растерялся, включил бортовую фару и мягко приземлился.
      Герой сегодняшнего дня Никита стоял в окружении товарищей и оживленно жестикулировал. Похоже, что делился впечатлениями от полета. Рядом с ним Алексей Никулин и другие однополчане. Все в меховых ун-тах, готовые хоть сейчас взлететь в небо. А Никулин в хромовых, начищенных до блеска сапогах словно собрался на парад. Говорили, будто после того злосчастного полета, когда он работал, задыхаясь на высоте без кислорода, штурман не сможет больше активно летать - врачи запретили.
      Если бы знать, что ждет впереди!
      Снежный буран, начавшийся в праздники, вскоре утих, и полк получил срочное задание Верховного Главнокомандования разведать войска противника, наступавшего на участке фронта Малоярославец - Юхнов. Задание должен был выполнять экипаж Остапенко.
      Когда он взлетал, небо над аэродромом просветлело. А вот в районе разведки шел снег, и самолет обледенел. Высота облаков - триста метров. Вынырнув из них, Остапенко увидел огромную колонну танков и мотопехоты, двигавшихся по шоссе от Малоярославца на Москву.
      Никита дал команду штурману:
      - Приготовься! Сейчас зайдем в облака и скрытно спикируем на танковую колонну. В этот момент включай фотоаппарат!
      Командир приказал стрелку-радисту быть готовым отразить пулеметный огонь танкистов, но гитлеровские пулеметчики почему-то не обратили внимания на пролетавший самолет. Скорее всего они приняли его за свой или не ожидали появления русского разведчика в такукю отвратительную погоду.
      Прошло несколько секунд, прежде чем фашисты разглядели на крыльях красные звезды и, спохватившись, открыли ураганный огонь. Однако этих секунд замешательства хватило на то, чтобы разведчики закончили съемку. Теперь домой.
      Вдруг Остапенко увидел четырех "мессеров". Они шли параллельным курсом и поджидали, когда "пешка" выйдет из зоны огня. Немецкие истребители не решались подойти ближе, опасаясь попасть под огонь своих. Но как только опасность миновала, бросились в атаку советского разведчика. Остапенко выручили облака, и он ушел от преследования. Доставленные им фотодонесения оказались очень ценными, командир полка объявил благодарность всему экипажу.
      Если бы знать, что ждет впереди! Остапенко пройдет сквозь все опасности и без единой царапины доживет до Дня Победы. Его друг Анатолий Попов тоже останется цел, но за четыре года войны жизнь Попова не раз будет на волоске от смерти. Однополчане не перестанут удивляться, как ему удается выходить победителем из сложнейших ситуаций.
      Вслед за Остапенко Попов также вскоре полетел на разведку войск противника, двигавшихся от Юхнова на столицу. Видимо, гитлеровцы приняли меры для перехвата постоянно появлявшихся в небе русских разведчиков. Два "мессера" поджидали "пешку" и, вынырнув из облаков, навалились на разведчиков.
      Огненные трассы заскользили по обшивке фюзеляжа и ударили в один из моторов. Анатолий начал бросать машину из стороны в сторону, мешая стервятникам вести прицельный огонь. Однако враг все же сумел поджечь самолет и ранить штурмана Иванова.
      Попов понял, что задание ему не выполнить. Надо думать о том, чтобы спасти экипаж и самолет. Он резко ввел машину в крутое пикирование, развил скорость в надежде на то, что струя воздуха сорвет пламя. Но маневр не принес желаемого результата. Разведчики только потеряли высоту и поставили себя в безвыходное положение. До земли осталось менее пятисот метров. С такой высоты опасно прыгать с парашютом.
      Впрочем, эта мысль никому и в голову не приходила. Куда прыгать? Внизу враг. До линии фронта и своих войск ох как далеко! Ожидая каждую секунду взрыва бензобаков, Анатолий развернул машину и взял курс на восток. Пламя перекинулось на крылья, фюзеляж, в кабину и подбиралось к центральному баку. Штурман. истекал кровью. Да и сам летчик превозмогал сильную боль от ожогов...
      Когда наконец долетели, как им казалось, до передовой линии, самолет стал падать. Летчик выпустил щитки, чтобы снизить скорость при посадке. Впереди редкий лес. Раненая "пешка" врезалась крутящимися винтами в огромный сугроб, чуть было не скапотировала, но не взорвалась. Прошло еще несколько минут прежде чем разведчики смогли выбраться из своих кабин. Летчик с трудом открыл прозрачный колпак над головой, так как пулеметной очередью "мессера" заклинило запоры. Выбираясь через него, Попов задел лямками парашюта за кресло и долго не мог их высвободить. Наконец он упал в сугроб и, увязая в снегу, отполз от бомбардировщика метров на двадцать. И в этот момент баки взорвались...
      Но злоключения разведчиков не кончились. Из леса с автоматами в руках двигались на них черные фигуры Немцы или свои? Издалека нельзя было определить. По тому, как автоматчики осторожно приближались, хоронясь за кустами, стало ясно, что они окружают. Разведчики выхватили из кобуры пистолеты и взвели курки. Они поклялись друг другу, что живыми не сдадутся.
      Когда автоматчики окружили авиаторов, раздался голос их командира:
      - Гитлер капут! Хенде хох! Сдавайтесь, руки вверх! Тут летчики заметили на их шапках звездочки, и Попов зло крикнул:
      - Скорее, помогите! Мы ранены!
      Сколько еще атак "мессеров" отбил Попов! Сто семьдесят раз попадал под огонь зенитной артиллерии, шесть раз возвращался на одном моторе. Но счастливая звезда, летное искусство и находчивость сберегли летчику жизнь.
      В ходе битвы за Москву, да и позже неприступным для разведчиков оставался железнодорожный узел оккупированного Смоленска. Через него гитлеровцы перебрасывали живую силу и бронированную технику для захвата столицы. Смоленск был прикрыт плотным огнем зениток и истребителей, базировавшихся на двух аэродромах. "Мессеры" постоянно барражировали на разных высотах, и сфотографировать Смоленск днем редко кому удавалось. Разведчики несли потери.
      Однажды Анатолий отправился на аэродром с новым нашим комэском Дмитриевым. Едут на полуторке и молчат.
      - Крепкий орешек этот Смоленск, - заговорил вдруг комэск. - А наш генерал упрямо требует разведывать его каждый день. Что-то надо придумать...
      - А я придумал, командир! Поверь, я задание выполню! Каким образом, елки-моталки? На бреющем, черт бы их побрал, - озорно сказал Попов.
      - Ты что, с ума спятил? Тебя не только зенитки - пехотинцы палкой сшибут. Запрещаю...
      - А я попробую, командир. Будь что будет, где наша не пропадала!
      - Ну ладно, только я ничего не слышал, и ты мне ничего не говорил.
      Оба улыбнулись и крепко обнялись. Анатолии весело спрыгнул с грузовичка на снег, не стал слушать доклад старшего авиамеханика о готовности самолета, на ходу крикнул: "Верю, верю, все в порядке!" - и скрылся в кабине...
      К железнодорожному узлу Смоленска он подошел с запада, откуда фашисты меньше всего ожидали появления советского разведчика. Небо над Смоленском расчистилось, и вражеские эшелоны можно было сфотографировать с высоты шести тысяч метров. Вместо шаблонного полета на большой высоте, удобной и безопасной для фотографирования цели, он спустился до двухсот метров.
      На этой высоте смелый летчик, пролетая над двумя смоленскими аэродромами, забитыми вражескими самолетами, выпустил шасси, имитируя посадку. А когда фашисты распознали его уловку и открыли ураганный огонь, было поздно. Разведчик сфотографировал все объекты, прижал машину еще ближе к земле и ушел домой. Наши "фотики" никогда раньше не видели объекты Смоленска, снятые таким крупным планом.
      Одновременно с наступлением на Москву враг продолжал сжимать кольцо вокруг Ленинграда, и наш полк вел воздушную разведку войск противника, блокировавшего город на Неве. Однажды Поспелов получил приказ разведать оккупированный аэродром Гатчины. Штурман Галушка скрупулезно рассчитал маршрут и предупредил командира, что полет будет долгим, горючего едва хватит. Взяв курс на Ленинград, разведчики вско-Ре достигли Торжка и вдруг увидели впереди идущую "о их курсу шестерку бомбардировщиков.
      - Фрицы! - закричал штурман. - "Мессершмиты-110". Сворачивай, командир!
      - Однн момент! - спокойно возразил Поспелов. - А что, если рискнуть: подстроиться к ним и лететь вместе до Гатчины? Как ты думаешь, штурман?
      - Нас скоро опознают, командир. Накроют! - вмешалея стрелок, слышавший через шлемофон весь этот разговор.
      - Сержант Баточка, наблюдать за воздухом строго приказал Поспелов.
      - Есть, товарищ командир!
      - И приготовь пулемет к бою!
      - Слушаюсь!
      А Поспелов продолжал рассуждать вслух:
      - Я думаю так: чем "пешка" отличается от "мессера стодесятого"? У "пешки" дутик - хвостовое колесо - убирается, а у "мессера" - нет. А размерами и конфигурацией оба самолета схожи. Те же два мотора два киля. Издалека, в облачности, не различишь. Риск^ нем?
      - Рискнем, командир, тем более мы пойдем сзади и хвоста нашей "пешки" фрицы не увидят...
      - Поехали! - скомандовал Поспелов и прибавил газ обоим моторам.
      Через минуту "пешка" пристроилась к "мессерам", и фашистские летчики приняли ее за свой бомбардировщик.
      Так и летели разведчики неопознанными вплоть до Гатчины. Всю дорогу Поспелов держал пальцы на гашетке своего пулемета, готовый открыть огонь, если враги разгадают его уловку.
      Но вот показалась цель разведки. Немецкие самолеты встали в круг для посадки. Их ведущий уже стал снижаться. И в этот момент Поспелов развернул "пешку" и быстро помчался над аэродромом. Штурман Галушка включил фотоаппарат, и разведчики одним заходом зафиксировали на пленку стоявшие в капонирах под маскировочными сетями вражеские самолеты. Одновременно штурман и стрелок подсчитывали на глаз количество боевой техники врага.
      Поспелов тем временем бросил "пешку" в крутой крен для повторного захода. Появившись снова над капонирами, прижал самолет к земле до бреющего полета и нажал на гашетку. Не дожидаясь команды, его примеру последовали штурман и стрелок. Сверху было хорошо видно, как засуетились на земле фашистские летчики и механики, бросились бежать из капониров в землянки, но пулеметные очереди прошлись по их спинам, и черные фигуры распластались на снегу. Теперь-то гитлеровские зенитчики сообразили, что среди прилетевших на посадку бомбардировщиков один оказался краснозвездным и открыли по нему мощный огонь. "Поздно' 'Поспелов потянул штурвал на себя, и "пешка" быстро нырнула в облака.
      - Kуpc! - потребовал командир от штурмана. Но перебил стрелок:
      - Можно передать по радио разведданные? - спрашивал он разрешения командира.
      - Какие данные? Вот проявят разведфильм, и будут данные.
      - Но я успел сосчитать все самолеты! - докладывал стрелок.
      - И сколько же?
      - Тридцать два, товарищ командир, и один неисправный, без мотора.
      - Ну, ты считал в четыре глаза, - вмешался штурман - я насчитал всего двадцать восемь бомбардировщиков.
      - Не сходится цифирь-то, - упрекал Поспелов, - но вот что. Передай на базу: задание выполнили, обнаружили около тридцати самолетов. Матчасть в порядке. Возвращаемся домой.
      - Есть передать! - обрадованно воскликнул стрелок-радист.
      Да, если бы знать, что ждет впереди!
      Три богатыря - летчик Поспелов, штурман Галушка и стрелок Баточка благополучно прилетели на базу. Они презирали смерть и не знали, что она близка. Вскоре летчики не вернулись из очередного полета над фашистским тылом! Память о них осталась в наших сердцах, все годы войны их боевые подвиги вдохновляли новые экипажи разведчиков.
      ПРЕДАННЫЕ ДО КОНЦА
      Незадолго до своего последнего вылета стрелок-радист комсомолец Баточка подал заявление о приеме в партию. "Хочу идти в бой коммунистом!" - писал он в своем заявлении.
      Так он ответил на призыв партии к фронтовикам встать в ее ряды, храбро и самоотверженно сражаться с врагом. Как-то во время беседы политрук нашей эскадрильи Пронькин сказал, что этот призыв обращен ко всем воинам, находящимся в действующей армии.
      Иван Иванович имел в виду и нас - старших механиков мотористов. Он пояснил, что фронтовикам, отличившимся в сражениях Великой Отечественной, предоставляются льготы при вступлении в партию: сокращается кандидатский стаж. Заканчивая беседу, Пронькин сказа что в жестокой борьбе с фашизмом все специалисты нужны Родине - и механики, и радисты, и саперы, и врачи.
      После беседы политрука мы как-то по-новому стали смотреть на свою военную профессию. Раньше нам казалось, что призыв партии "Идти в бой коммунистом!" нас не касается. Ведь в бой мы не ходили, пулеметных амбразур телами не закрывали, даже не имели возможность встретиться лицом к лицу с ненавистным врагом Проза всегда трудных, порой очень тяжелых, физически изнурительных военных дней - вот наш удел. Выходит мы ошибались. Своей добротной и безотказной служ^ бой, как говорил политрук, мы заслуживаем право стать коммунистами.
      Об этом я думал, когда вернулся с беседы политрука. Сосредоточиться мешали разговоры товарищей и раздававшиеся время от времени взрывы смеха после чьей-то удачной шутки. Я невольно прислушался к разговору.
      - Видели, ребята, на аэродром села девятка английских "харрикейнов"? говорил мой механик Григорьев. - Горбатые, как старухи! Я сам видел, как механики садились на хвост "харрикейнам" и сидели там, пока они рулили...
      - Зачем? Захотели прокатиться на лошадях?
      - Да нет, говорят, что эти машины с растопыренными ногами легко капотируют Вот механики и сидят на хвосте, чтобы истребитель не перевернулся...
      - Не может быть! А еще в песне поется: "Англичанин-мудрец изобрел за машиной машину..."
      - То песня, - продолжал Григорьев. - Рассказывают, что один летчик вырулил на старт, забыл, что у него на хвосте сидит механик, дал газ и взлетел...
      - Ну и ну! Механику - крышка?
      - Нет, летчик уже при взлете почувствовал тяжесть на ручке руля высоты, догадался и быстро приземлился. Механик отделался испугом да обморозил руки...
      - Шарлатан тот летчик! - начались комментарии. - Англичане тоже хороши - поставляют нам такой самолет!
      После критики "харрикейнов" разговор сам собой перебросился на американскую авиационную технику. Наш полк получил на опробование двухмоторный бомбардировщик "бостон". Для дальней разведки он годился поскольку имел солидный радиус действия. Механикам нравилось, как ровно работают его моторы. Однако шасси у самолета оказалось слабым. Дважды во время посадки на грунтовых аэродромах оно ломалось. Кто-то из механиков заметил:
      - А союзники, видно, сдержат слово, откроют скоро второй фронт. Иначе они не прислали бы нам свою технику.
      - Держи карман шире! Уверен, союзники будут тянуть со вторым фронтом и ждать, пока мы и немцы обескровим друг друга... - возразил другой.
      Этот разговор, я знал, будет продолжаться до полуночи пока кто-нибудь из любителей поспать не крикнет' "Кончай травить, братцы. Дайте сон доглядеть!" Посте этого спорщики перейдут на шепот и проговорят еще час до прихода дневального, который выключит свет.