Сошедший с рельсов. 43

Вот тогда меня посетила эта мысль.

Когда Диана сказала по телефону, что думала, будто я погиб.

А может быть, не тогда, а позднее, когда поведал ей о своих приключениях в «Фэрфаксе». И она, вздохнув, сообщила, что к ней приходили полицейские с ордером на мой арест.

Или еще позже, когда мрачный представитель городских властей зачитывал по телевизору список погибших – установленных и предполагаемых, то есть пропавших без вести.

Среди других он назвал мое имя.

Странное чувство – слышать, как тебя официально признают без вести пропавшим. Словно присутствуешь на собственной панихиде. Городской представитель объяснил, что фамилии взяты из гостиничного компьютера: жесткий диск сумели реанимировать. Кое-кого подсказали вещи, найденные на месте взрыва: кейсы, сумочки, часы с гравировкой и драгоценности. Меня, наверное, выдали «Мовадо», на которых было написано: «С любовью Чарлзу Шайну». Они пропали.

Меня так и подмывало схватиться за телефон и обзвонить знакомых: «Я жив! Я не умер!» Мало того, я начал одеваться, чтобы предъявить себя лично. И наткнулся в шкафу на бумажник Уинстона.

Именно тогда зарождавшаяся мысль сформировалась окончательно. Превратилась из смехотворного бреда в реальный план.

Уинстон мне однажды сказал: «Ксиву купить – плевое дело».

В его бумажнике лежали целых четыре документа. Водительские права на имя Джонатана Томаса, Брайана Макдермотта, Стивена Эйметта.

И Лоренса Уиддоуза. Единственного, кто напоминал меня. Хотя бы цветом волос.

«Я уже думала, ты погиб», – сказала Диана.

Наверняка не одна она так подумала.

Я пришел в гостиницу «Фэрфакс», но из нее не вышел. То есть вышел, только в переносном смысле слова. Мол, где это наш Чарли? Да весь вышел. То есть помер.

И еще.

Часто, попав в безвыходную ситуацию, человек говорит: «Уж лучше бы мне подохнуть». Я очутился как раз в такой ситуации.

Так, может быть, и впрямь лучше – подохнуть?

Сошедший с рельсов. 44

Я стоял на углу Кресента и Тридцатой авеню.

Напротив клуба «Ночной кристалл». Но постройка совсем не отвечала своему названию. Больше смахивала на помещение «Ви-эф-дабл'ю»[49]. Да так оно и было. На фасаде виднелась надпись «Ви-эф-дабл'ю-54».

Миновала полночь, а из помещения доносилась музыка. Рядом со мной рвало мужчину латиноамериканской наружности. Стало быть, это действительно был ночной клуб.

Войдя, я сразу почувствовал себя неуютно.

Помните сцену из «Звездных войн», когда герой попадает во вражеский бар? Вот и я оказался среди чужаков. Тех, которых показывают по телевизору после очередной облавы службы иммиграции и натурализации. Или тех, что работают газонокосильщиками на Лонг-Айленде.

Среди посетителей я был единственным белым американцем. И не исключено, что единственным более или менее легальным.

Из двух огромных динамиков гремели мелодии сальсы[50]. Сквозь музыку пробивалась испанская речь.

Женщины были в красивых блузках, пышных юбках и туфлях на высоких каблуках, мужчины – в майках, грязных джинсах и кроссовках. Я удивился такому контрасту.

Ко мне подошла девушка и представилась как «хозяйка». Сначала по-испански. Затем, присмотревшись и поняв, что я не из местных, по-английски.

Выдержав паузу, словно надеясь, что я осознаю ошибку и удалюсь, она продолжила:

– Я Роза.

Стоп. Я ведь забыл рассказать, почему явился в «Ночной кристалл».

Решив покинуть пепелище «Фэрфакса», я обыскал Васкеса. Наклонился, словно проверяя, жив ли он. И запустил руку в его карманы. Сначала в передние, затем в задний.

В передних карманах находились стекляшка с белым порошком и несколько спичек, а в заднем – бумажник. Я обошелся с Васкесом так же, как он со мной в «Фэрфаксе».

Ограбил и ушел.

В такси я проверил его бумажник и обнаружил фальшивый значок полицейского, подозрительного вида водительские права, белый порошок в пакетике из фольги, двести долларов и визитку некоего заведения под названием «Ночной кристалл», хозяином которого числился Рауль Васкес.

На обороте я различил испанские слова:

На следующий день с помощью Интернета я перевел запись.

Явно имелся в виду не футбол.

Теперь можно вернуться к Розе.

Я заказал спиртное по сильно завышенной цене, и Роза согласилась со мной поболтать.

– А ты ведь не «мокрая спина»[51], – уличила она меня.

Я повинно кивнул.

– А ты?

– Америка, – гордо ответила она. – А ты что подумал?

– Да ничего. Просто хотел узнать, где живешь?

– В Бронксе. Мы все там живем. Сюда нас привозят.

– Вот как.

– А эти парни, – Роза с явным презрением посмотрела вокруг, – они живут целыми бригадами. По шесть человек в комнате.

– А сюда приходят выпить?

– Верно. – Она улыбнулась, словно я пошутил. – Хочешь еще выпить?

Я лишь пригубил текилу ценой в десять долларов, но ответил, что хочу.

– Им одиноко, – сказала Роза, подав знак бармену. У него бычья шея, украшенная наколками в виде крестов. – Вот они и приходят сюда пудрить нам мозги. Больше-то не с кем поговорить. Ни одной женщины рядом. Они вроде как в нас влюбляются. И спускают последние dinero[52]. – Роза рассмеялась и потерла средним пальцем о большой.

– Понятно.

– А раз понятно, выкладывай свою историю.

– Какую? Я просто так зашел.

– Просто так? Круто.

Роза, как и прочие «хозяйки», была дородна и широка в бедрах. Я представил Лусинду и подумал: «Неужели и она здесь работала?»

– Если честно, – начал я, и Роза придвинулась ближе ко мне, – я вроде как здесь уже был.

– Вроде как?

– Да, по-моему. Хотя и не уверен. Здорово поддал.

– Ясно, – хмыкнула она.

– Здесь была еще такая девчушка…

Я описал Лусинду так подробно, как только способен влюбленный мужчина. Правда, не упомянул соблазнительные губки и влажные глазки.

– Ах эта… Ты имеешь в виду Диди. – Роза сказала это так, словно не очень жаловала Лусинду.

– Диди? Точно. Ее так и звали. Я вспомнил.

– Чертова потаскуха. Вертихвостка. Понятно?

– Нет.

– Не успела оглядеться, как во всем разобралась и принялась трясти перед боссом титьками и тощим задом. Я здесь пашу, как проклятая. А она в два счета его окрутила.

А босс – Рауль Васкес.

– И где же ваш босс?

Роза пожала плечами:

– Не появлялся. А что?

– Да так. – Они не знают, догадался я. Его бумажник у меня. В отеле он не регистрировался. Опознать его некому. И родственников нет, чтобы объявить о пропаже.

– Ты женат? – спросила Роза.

– Нет.

Я пытался соединить детали и представить, с чего все началось. Несчастные «мокрые спины» бежали в этот клуб от одиночества, а «хозяйки» смотрели на них свысока. Лусинда тоже была «хозяйкой». Вот откуда у нее легкий акцент. Но Лусинда не долго оставалась в «хозяйках». Она, поманив тощим задом, заарканила Васкеса. Я его понимал. Лусинда была не похожа на остальных. Она напоминала женщину из тех, кого в небоскребах делового центра дешево покупают, да дорого продают. Вот на таких-то и пялятся поверх газет пассажиры утренних электричек.

Интересно, чья это была идея – его или ее? Кому пришла в голову светлая мысль? Кто увидел новые возможности за пределами унылого ночного клуба?

– Ты не пьешь, – заметила Роза. – А у нас такие правила: разговаривать только с теми, кто заказывает выпивку.

– Я закажу еще, – пообещал я, и она улыбнулась.

Наверное, идея все-таки Диди. Она поняла, как до смешного просто охмурять оторванных от дома работяг. И решила, что такие фокусы нетрудно проделывать и с ребятами вроде меня. Женатиками, которые мечтают смыться на другую планету от домашних проблем. Которые жаждут с кем-нибудь поговорить по душам. Которые имеют настоящие деньги.

Бармен подал очередную порцию текилы. Я открыл бумажник, собираясь расплатиться.

Роза заметила мое новое водительское удостоверение:

– Уиддоуз? Что это за фамилия?

Да, в этот вечер я стал новым человеком. Чарлз Шайн умер.

– Обычная фамилия, – ответил я.

– Не угнетает? Звучит почти как «вдова»[53].

– Зато пишется по-другому.

– Ну хотя бы, – посерьезнела она.

– Где у вас туалет? – спросил я.

– Вон там. – Роза, фыркнув, махнула рукой в глубь помещения. – Хотя большинство ходят в переулок. В четыре утра там ужас что творится. Ни к чему не приучены.

– Я воспользуюсь туалетом.

– Давай.

Я поднялся из-за стола и медленно прошел мимо колумбийцев, мексиканцев, доминиканцев и перуанцев с их «хозяйками». Каждый мужчина, навалившись грудью на стол, увлеченно лопотал на малоразборчивом испанском, нимало не заботясь, понимает его женщина или нет. И я подумал, что мои беседы с Диди очень напоминали эти.

Я открыл дверь с надписью «Hombres»[54]. В туалете перед унитазом стоял на коленях человек. Мне в нос ударил запах блевотины.

Я заперся в кабинке, где был расписан каждый дюйм стен. В основном по-испански, но встречались и английские изречения.

Сел на унитаз, вздохнул и задумался. Кроме двух дверей – в женский туалет и мужской, я заметил третью. В кабинет Васкеса?

Я дождался, пока страдалец уйдет, и выглянул в коридор. Никого. Я направился к третьей двери.

Она оказалась незаперта. Ржавые петли скрипнули. Я замер – сердце подкатило к самому горлу.

Но никто не ринулся меня ловить – всё заглушали бьющие из зала мотивы сальсы. Я вошел в кабинет и закрыл за собой дверь.

В комнате было темно. Я пошарил рукой по стене и нашел выключатель.

Свет подтвердил мою догадку. Я попал в его кабинет. Стол, вращающийся стул, продавленный диван и ящик с папками.

Я вспомнил бармена за стойкой – как он пристально посмотрел на меня, когда я направлялся в уборную. Жилы на шее напоминали толстые веревки.

Я скользнул глазами по стенам. Только панели под дерево и ни малейшего намека на сейф. Даже ни одной картины, за которой мог прятаться металлический шкаф. А ведь цифры на визитке – это комбинация замка. Значит, должен быть сейф – здесь или где-нибудь еще. Васкес умер, но я хотел вернуть свои деньги.

На стене висел календарь. Я отодвинул его. Пусто. За дверью послышались шаги – я затаил дыхание. Хлопнула дверь туалета, шаги стихли.

Ящик для папок оказался на замке. Зато стол был не заперт. И там, в глубине, хранилась кипа пожелтевших вырезок. Сверху – старая обложка «Ньюсдей». «Пассажир выпрыгнул из поезда на Лонг-Айленде» – сразу бросился в глаза заголовок. Фотография запечатлела тело, лежащее на рельсах линбрукской линии, накрытое белой материей, и охраняющего его мрачного полицейского.

Здесь же была и сама статья.

Далее говорилось, что он имел жену и троих детей, работал юристом корпорации и не оставил предсмертной записки. «У него были личные неприятности», – объяснил представитель семьи. Но других видимых причин не обнаружилось. Свидетели утверждали, что он вместе с другими пассажирами шел по составу в хвост поезда, надеясь найти свободное место, и вдруг сиганул за дверь.

Я бы на этом и прекратил читать, если бы мое внимание не привлекло имя одного из свидетелей. Последнего, кто видел несчастного в живых и наблюдал его прыжок.

Рауль. И никакой фамилии. Назвался владельцем бара.

– "Астория дженерал".

Я вздрогнул и оглянулся. На пороге стоял бармен и в упор смотрел на меня.

– Что вы сказали?

– Это ближайшая больница. Чтобы ты знал, куда ехать за скорой помощью.

– Извините, я искал туалет… – начал я.

– Я тебя так отделаю – проваляешься на больничной койке недели две-три.

– Послушайте, я правда…

Бармен сделал шаг ко мне.

Я отступил и уперся спиной в стену.

Он достал из кармана связку монет, плотно намотал на кулак и обошел стол.

И тут я вспомнил о фальшивом значке Васкеса. Выхватил из кармана и сунул бугаю под нос.

Он замер.

– Детектив нью-йоркской полиции, – отрекомендовался я. – Нам стало известно, что вы занимаетесь незаконным оборотом наркотиков.

А сам я прикидывал, такие или нет употребляют выражения нью-йоркские копы. И пытался вспомнить слова, слышанные от детектива Паламбо.

– Здесь нет никаких наркотиков, – буркнул бармен. – Предъявите ордер на обыск.

– Да я тебя арестую без всякого ордера, – огрызнулся я.

– Здесь нет никаких наркотиков, – повторил он. – Или вы уходите, или я звоню нашему адвокату. Понятно?

– Понятно. Тем более я все закончил.

Я прошествовал мимо него в коридор.

«Раз, два, три, четыре», – считал я беззвучно. И соображал, сколько времени потребуется мне, чтобы выбраться из клуба. И сколько бармену, чтобы передумать и задержать меня для проверки значка. На счете «десять» меня окликнула Роза:

– Эй, ты куда?

На счет «пятнадцать» я благополучно покинул «Ночной кристалл».

Сошедший с рельсов. 45

Поздно вечером я приехал в Меррик.

Так поздно, чтобы меня никто не заметил. Прошмыгнул по подъездной дорожке и скользнул в заднюю дверь дома 1823 по Пейл-роуд. Диана бросилась ко мне, и мы держали друг друга в объятиях, пока у меня не затекли руки.

– Ты знаешь, что числишься пропавшим без вести? – спросила жена.

– Да. Ты, случайно, не…

– Нет. Я сказала следователям, что мы расстались и я не представляю, где ты. Я подумала, лучше придерживаться этой версии, пока ты не объяснишь, что к чему.

Я вздохнул с облегчением:

– Хорошо. Мне надо с тобой поговорить.

– Подожди минуту, – ответила Диана. – Полицейские нашли кое-что из твоих вещей.

– Часы?

– Нет.

Она сходила на мансарду и принесла кейс.

– Я забрала его сегодня в участке. Он хранился в гостиничном сейфе.

Мой кожаный кейс.

Тот, что я отдал Васкесу в испанском Гарлеме.

«Да, – подумал я, – если некое лицо накопило много денег и желает их куда-то пристроить, кроме банка, потому что не совсем годится в банковские клиенты, да и банкам не слишком доверяет, тогда это лицо скорее всего предпочтет гостиничный сейф, тем более, что он находится под приглядом приятеля и партнера».

– На нем стоит твое имя.

Золотое тиснение. Ясное, как день, невзирая на то что покрыто тонким слоем белой пыли. «Чарлз Барнет Шайн».

– Очень тяжелый. Что ты в нем хранишь?

Я хотел открыть и продемонстрировать, но кейс оказался запертым.

Я помнил, что для приведения в действие замок следовало запрограммировать трехзначным числом. Чего я никогда не удосуживался делать.

Я направился к кухонному столу за ножом и замер на полдороге.

Полез в карман, достал визитку Васкеса и посмотрел на обратную сторону.

Двадцать два справа.

Тридцать семь слева.

Двенадцать справа.

Я вернулся к кейсу и покрутил крохотные цилиндрики. Замок приветливо щелкнул.

В кейсе покоились сотни тысяч долларов.

Да, на все имеются причины, Диана права.

Мы говорили.

И говорили.

Мы проговорили до утра.

Я поведал Диане о своем плане. Сначала она даже не поверила, решила, что неправильно поняла:

– Ты серьезно, Чарлз?

– Диана, понимаешь, все считают, что я умер. Пусть так и останется.

Я рассказал ей про музыкальную студию «Ти энд ди». Про то, что в моей компании ведется расследование и можно не сомневаться: в скором времени мне предъявят обвинение.

Диана заварила кофе.

Мы обсуждали наше будущее. Гадали и так и так.

Первый вариант. Утром я иду в полицейский участок и сдаюсь. Мы нанимаем адвоката, судимся, и не исключено, что проигрываем. Ибо вывернуться после того, как присяжные заслушают магнитофонную пленку, на которой я более или менее внятно прошу Уинстона совершить убийство, будет трудновато. Так что пятнадцать лет мне обеспечено. Ну, может быть, десять, если скостят за хорошее поведение.

Но мне грозит обвинение и за растрату.

В общем – от десяти до пятнадцати. Не самый долгий на свете срок. Скажем прямо, переносимый. Согласен. Но не стоит забывать еще об одном приговоре.

О том, который вынесен Анне. Бессрочном, хотя всегда есть надежда, что в небесной канцелярии отменят исполнение казни. Что, впрочем, случается редко. А это значит, дочь может не дождаться меня из тюрьмы. Потому что не будет денег на лечение.

Я живо представил. Вот в тюрьму приходит письмо, и я читаю: «С прискорбием извещаем, что вчера скончалась ваша дочь Анна…» Вот я прошу отпустить меня на похороны, но мне отказывают. И я сквозь пластиковую перегородку смотрю в опустошенное лицо Дианы, когда она в очередной раз приходит на свидание.

Второй вариант. Будущее в другом месте. С другими именами.

Возможно такое? А почему бы и нет? Случается, целые семьи попадают под действие программы защиты свидетелей и получают новые фамилии и новые жизни.

Конечно, нас не собиралось прятать правительство. Наоборот, это я предлагал от него спрятаться. От полицейского управления Нью-Йорка. Ото всех и навсегда.

В конце концов все свелось к одному. К вопросу об Анне.

И мы остановились на втором варианте.

Сошедший с рельсов. 46

На рассвете я ушел из дома.

Но прежде, чем переступил порог, минут двадцать держал в объятиях Диану. А еще до этого – на цыпочках поднялся наверх и взглянул на дочь.

Она крепко спала, закрыв лицо рукой, словно пыталась отогнать дурной сон. Я мысленно с ней попрощался.

Моей целью было убраться подальше от того места, где я жил.

Я сел в шестичасовой междугородний автобус, который направлялся в Чикаго, – я решил: город не хуже любого другого.

Рядом со мной оказался худющий нервный студент-юрист, он ехал в Северо-Западный университет.

– Майк, – представился он.

– Лоренс, – ответил я. – Можешь звать меня Ларри.

Так я впервые воспользовался новым именем, произнес его вслух. Оно прозвучало дико, словно я в зеркале увидел себя с бородой. К новому имени предстояло привыкнуть.

Майк был любителем спорта и после получения диплома собирался стать спортивным агентом. Я уже открыл рот, намереваясь сказать, что могу ему помочь, ибо годами снимал спортсменов в рекламе и знаю пару-тройку агентов, но вовремя сдержался. Отныне я не имел ни малейшего отношения к рекламе. Отныне я никого не рекламировал. И это заставило задуматься, чем я в таком случае занимаюсь: вдруг спросят. И чем займусь в Чикаго.

В свое время я получил учительский диплом Куинс-колледжа, но не потому, что хотел преподавать, а потому что не представлял, кем вообще могу работать. А потом пошел в рекламу. Теперь мне предстояло решить, чем я буду зарабатывать на жизнь.

В автобусе я несколько раз засыпал. Мне приснился Уинстон. Он сидел в моем прежнем кабинете, и мы обсуждали шансы «Янки» в предстоящем сезоне. Затем Уинстон услышал, как залаяла собака, и ушел. Я проснулся. Майк как-то странно смотрел на меня, и я испугался: уж не разговаривал ли во сне? Но студент только улыбнулся и предложил мне половину сандвича с тунцом.

В Чикаго я пожал ему руку и пожелал удачи.

– Обоюдно, – ответил Майк.

И я подумал, что удача – это именно то, что мне теперь нужно.

Я нашел квартиру в доме на берегу озера.

Я взял с собой достаточно денег. Более чем достаточно для прокорма и арендной платы: в кейсе оказалось 450 тысяч долларов.

По соседству жили в основном украинцы.

Когда погода была хорошей, соседи сидели на маленьких верандах, а их дети катались на велосипедах или играли в стикбол[55]. Через месяц после того, как я переехал, соседи всем кварталом устроили вечеринку. Ко мне постучал лысый дородный украинец и спросил, буду ли я участвовать.

Я дал ему двадцать долларов, и он остался вполне доволен. И сказал, чтобы я подходил попозже.

Но я не собирался веселиться. Хотел отсидеться дома с «Чикаго сан таймс». Поток статей о взрыве в отеле «Фэрфакс» поиссяк. Теперь об этой трагедии писали один или два раза в неделю. В свежем номере печатали обновленный список жертв. И хотя я ожидал увидеть свою фамилию, не сомневался, что увижу, все равно, глядя на траурные буквы, чуть не выронил чашку с кофе. Моя фамилия переместилась из списка без вести пропавших в список погибших. Теперь я официально стал мертвым.

И еще одно имя появилось в скорбном списке. Рауль Васкес. Наконец опознали и его.

Я подошел к окну. С улицы в комнату доносились музыка и смех. И я вдруг почувствовал, насколько одинок.

Я спустился на улицу.

Местный оркестрик наигрывал украинские мелодии. Я решил так, поскольку все вокруг напевали, а человек двадцать даже отплясывали. На тротуарах стояли переносные жаровни. Женщина предложила мне что-то вроде колбасок в тесте. Я поблагодарил и откусил кусок.

И тут ко мне направился полицейский:

– Эй, послушай.

У меня все похолодело внутри. Я почувствовал сильнейшее желание бежать – бросить сандвич и припуститься наутек.

– Эй! – повторил полицейский и что-то мне протянул.

Пиво.

Он был не на дежурстве, он жил по соседству и всего лишь проявлял дружелюбие.

Я вздохнул с облегчением. Впервые с тех пор, как приехал в Чикаго. Расслабился и до полуночи не уходил с улицы. Пил пиво, ел колбаски и хлопал в ладоши под музыку.

Раз в неделю я звонил Диане на сотовый. Из телефона-автомата на всякий случай.

Раз в неделю спрашивал, как поживает Анна. Жена вздыхала и отвечала:

– Так трудно ничего ей не рассказывать. Вот вчера опять…

Продолжать не было необходимости.

Я отчетливо представлял, как Анна часами сидит в своей комнате перед компьютером. Она не выходила у меня из головы. Как и Уинстон.

Спустя несколько недель после моего удаления в Чикаго жена сказала:

– Они хотят, чтобы я заказала по тебе панихиду.

– Кто? – не понял я.

– Тетя Роза, Джо и Линда… Я им говорила, что ты пропал без вести. Что пока о твоей гибели официально не сообщат, я буду жить надеждой. Но Джо говорит: «Ты себя обманываешь». Мол, прошло слишком много времени и пора посмотреть правде в глаза. Я ответила, чтобы он занимался своими делами и не лез в чужие, и он, кажется, обиделся. Похоже, все родственники мной недовольны. Считают ненормальной и не хотят общаться.

– Это хорошо, – бросил я.

Таким и был примерно наш план.

Через пять месяцев, шесть месяцев, семь месяцев Диана и Анна приедут ко мне. А родные останутся на прежнем месте. В прошлой жизни. Их невозможно взять с собой. Будет лучше, считали мы, если они как можно дальше от нас отойдут. Нежелание Дианы принять очевидные, по их мнению, факты неожиданным образом сыграло нам на руку. Поток сочувственных звонков пересох до тонкого ручейка. Между Дианой и родными выросла стена. Исключение составила ее мама. Мы договорились, что настанет момент: мы постучим по деревяшке и обо всем ей расскажем.

Теперь я понимал, что исчезнуть с лица земли не так-то просто. Требовалось оборвать множество связей и разобраться с массой мелочей. Словно отправляешься в долгий отпуск. В такой, из которого не возвращаются.

– Да, Чарлз, звонили из твоей компании насчет страховки, – вспомнила как-то Диана. – Я чуть не ответила, что не готова признать тебя умершим. Слава Богу, спохватилась. Мне сказали, что они сражаются за твою страховку. Проблема в том, что ты прекратил выплаты раньше смерти.

«Да, – подумал я, – жизнь полна иронии».

Я придумал, как раздобыть какие-нибудь документы.

У меня были водительские права. Но этого мне казалось недостаточно.

Уинстон говорил, что заполучить фальшивые документы – самая пустячная вещь на свете. И был недалек от истины. В наши дни для этого требуется только Интернет.

Я забрел в Интернет-кафе, набрал «фальшивые документы» и обнаружил не менее четырех сайтов, которые были готовы прийти мне на помощь.

Секрет заключался в том, чтобы приобрести первый документ. А потом все шло, как по маслу. Первый документ, спасибо Уинстону, у меня был. Он, по оценке веб-сайта «Кто вы такой», считался основным удостоверением личности. С его помощью я обзавелся, например, карточкой социального страхования, мне выдали ее в обмен на заявление, отправленное по почте.

Постепенно я документально оформил свой новый имидж.

Мой бумажник заполнили кредитная карточка, регистрационная карточка голосующего, банковская карточка, дисконтные карты в «Барнс энд Ноубл»[56] и «Костко»[57], библиотечный билет. Все как полагается.

Теперь нужно было найти работу.

Как-то раз «Чикаго трибюн» поместила статью о кризисе образования в штате. Ощущалась резкая нехватка квалифицированных кадров. Учителя уходили в более прибыльные отрасли. В школах укрупняли классы и сокращали программы. Дошло до того, что к преподаванию начали привлекать лиц без дипломов. Всех, кто изучал педагогику в колледже и брал на себя обязательства ознакомиться с программами.

Похоже, я представлял для школы интерес.

В статье сообщалось: наиболее бедственная ситуация сложилась в Оукдейле, что находится в сорока километрах от Чикаго. В нем жили мукомолы – преимущественно представители национальных меньшинств.

Туда-то я и рванул с утра пораньше.

Вышел из автобуса и прогулялся по центральной улице. Закрытые магазины, разбитые окна, сломанные парковочные счетчики. Зато бары ломились от посетителей. Безработных.

– Ах ты, подонок! – долетело до меня.

Вслед раздался звон разбиваемого стекла. Я поспешил мимо.

Завернул в закусочную и сел у стойки.

– Слушаю, – сказал хозяин, толстый усталый человек. Его передник выглядел так, словно век не знал стирального порошка.

– Гамбургер, – заказал я.

– Какой?

– Средний.

– Сейчас, – посулил он, но не двинулся с места.

Так мы и сидели некоторое время, уставясь друг на друга.

– Так вы собираетесь делать мне гамбургер? – не выдержал я.

– Придется подождать повара, – ответил хозяин.

– А где он?

В эту минуту из-за двери за стойкой вышла женщина. Его жена, догадался я. Она курила сигарету.

– Бургер, – бросил ей толстяк. – Средний.

Она полезла под прилавок, достала замороженное тесто и запустила в гриль.

– Жареную картошку будете?

– Конечно.

– Только что переехали? – поинтересовался хозяин.

– Нет. Но подумываю.

– Вот как! А на кой ляд?

– Простите?

– Почему вы решили сюда перебраться?

– Слышал, здесь есть работа для учителя.

– Так вы учитель?

– Да.

– А у меня в школе дела всегда шли неважнецки, – хмыкнул он. – Голова не на месте.