— Стараюсь наверстать упущенное.

— Так вы ортодоксальный еврей?

— Именно, — улыбнулся Майлз.

— Но на работу вы так не одеваетесь. Никогда не видел вас в подобном костюме.

— Разумеется, не видели, — согласился адвокат. — Я современный ортодокс. И не слишком ортодоксальный в своей ортодоксальности. Нерелигиозный костюм — залог моей карьеры. Иначе я рискую распугать клиентов. Зато дома ермолка — обязательное условие моей религиозности. Если я не стану ее носить, Бог может на меня рассердиться. Вам понятно?

Полу было понятно.

Ему не терпелось оставить тему иудаизма и перейти к теме похищения его жены и дочери.

— Итак, — продолжал Майлз, — с чем пожаловали? Вернемся к насущным вопросам. Какие у вас проблемы?

— Проблемы? — машинально повторил за ним Пол. Наверное, от того, что в этом слове содержалась надежда. Ведь с проблемами можно бороться и в конце концов справиться. — Проблемы в Боготе, — произнес он без всякого выражения. — Как выяснилось, там все-таки не безопаснее, чем в Цюрихе.

— Что?

— Я в беде. Помогите мне.

Пол потягивал зеленый чай из трав, который великодушно предложила ему миссис Гольдштейн.

— Успокаивает нервы, — посоветовал адвокат.

У самого Майлза нервы были явно в порядке. Он отказался от предложенной чашки и сидел за столом, обхватив ладонями лоб.

Майлз реагировал вполне живо, как и полагается заинтересованному адвокату, клиентов которого похитили, причем одного до сих пор держали в плену, а другого принудили незаконно провезти через таможню США запрещенный наркотик. Может быть, даже слишком живо. Его лицо то меркло, то выражало острое сочувствие, сострадание и гнев.

Он вышел из-за стола и обнял Пола за плечи.

— Боже мой, как я вам сочувствую!

Пол позволял себя успокаивать, он впитывал сочувствие, словно губка. До этого ему сочувствовал всего один человек — он сам. Майлз захотел узнать детали.

— Расскажите мне точно, как все произошло.

Пол рассказал, как в тот день они вернулись в гостиницу и обнаружили, что их ребенок исчез. И о следующем дне, когда Джоанна уверенно заявила, что спящая рядом с ними девочка — не Джоэль. Об их поездке к Галине, о плаче из глубины дома и последовавшей затем неожиданной жестокости Пабло.

Комната с забитыми окнами. Ариас. Человек с сигарой. Пол дошел до того момента, когда такси бросило его одного в Джерси-Сити.

Майлз внимательно слушал и делал пометки в желтом блокноте, который волшебным образом возник из разгрома на его столе.

— Вы сказали, Пабло? Так звали вашего шофера?

— Да.

— Так-так. И он как-то связан со Святой Региной?

— Да. А что? Вы подозреваете, что приют может быть замешан в контрабанде наркотиков?

— Ни в коем случае. Я много лет знаю Марию Консуэло. Святая женщина.

Пол взглянул на часы.

— Мне дали восемнадцать часов. Из них осталось два.

— Хорошо, — проговорил адвокат, — давайте рассуждать логически.

Пол чуть не брякнул, что это легче сказать, чем сделать. Что в опасности его жена и ребенок, а не семья Майлза. Что время катастрофически тает. Но промолчал.

— Пусть на первый взгляд это звучит не очень обнадеживающе, но у нас есть то, что им нужно. — Майлз покосился на лежащий на коленях Пола черный пакет. — Это он?

Пол кивнул.

— Не разумнее ли запереть ко мне в сейф? Сюда забегают дети.

— Хорошо.

Адвокат обошел стол, раскрыл на пакете молнию, заглянул внутрь и присвистнул.

— Я не специалист в этом деле, но мне кажется, здесь его очень много.

— На два миллиона.

Майлз снова присвистнул.

— Ничего себе. — Задернул на пакете молнию, осторожно поднял и понес на вытянутой руке. Так владельцы собак носят в мусорный бак экскременты своих любимцев. Он открыл полированный шкаф, который внутри оказался сейфом из нержавеющей стали. И, заперев наркотик, снова уселся за стол. — Не возражаете, если я спрошу, как вам удалось это все проглотить?

Пол хотел ответить, что человек вообще не представляет, сколько всего он может проглотить: и тридцать шесть презервативов, и собственный страх. Но вместо этого сказал:

— Не знаю. Пришлось.

— Н-да... — пробормотал адвокат. — Так на чем мы остановились?

— На наркотиках.

— На наркотиках... Совершенно верно. С вашей женой ничего не сделают, пока доподлинно не узнают, где их товар. Разумно?

Пол кивнул.

— Конечно, разумно, — продолжал Майлз. — Как-никак это два миллиона долларов. И еще: ФАРК как будто славится тем, что подолгу держит заложников. Годами.

Адвокат старался успокоить. Но его слова произвели обратный эффект: у Пола засосало под ложечкой.

Годами!

Майлз, видимо, заметил это.

— Я просто рассуждаю, — сказал он. — Вам дали восемнадцать часов, но это еще ничего не значит.

— Откуда вы можете знать?

— Считайте, что это квалифицированная догадка.

Прекрасно. Майлз думает, что у них больше времени. Что его просто напугали и угроза восемнадцати часов — это что-то вроде строгих предупреждений, которые присылают по почте насчет просроченных счетов.

Но в желудке все равно тянуло. И вдобавок Пол чувствовал, как сильно вспотел, какой он грязный и насколько физически истощен. Он закрыл глаза и потер ладонью, все еще пахнувшей мылом с бензоколонки, пульсирующий болью лоб.

— Вы хорошо себя чувствуете? — с явной озабоченностью поинтересовался Майлз. — То есть я хотел спросить: относительно хорошо? Понимаете, вы мне нужны. Мы будем работать над вашей проблемой. Найдем какой-нибудь выход, но для этого вы должны мне помогать. — Он опустил глаза к своим записям. — Давайте посмотрим, какой у нас выбор.

Пол и не догадывался, что имел возможность выбирать.

— Первое: мы обращаемся к властям. — Несколько мгновений Майлз словно размышлял над своим предложением, затем покачал головой. — Н-да... Первый импульс... Но этот путь скорее тупиковый. Куда обращаться: в полицейское управление Нью-Йорка? В Госдепартамент? К колумбийскому правительству? Оно не может освободить собственных граждан, не говоря уже об иностранцах. Кроме того, если ФАРК обнаружит, что Джоанну и ребенка ищут, то может постараться избавиться от них. И еще: как-никак вы незаконно провезли в США наркотики. Немало наркотиков. Пусть по принуждению, под грубым давлением, но факт остается фактом: контрабанда наркотиков — это государственное преступление. О'кей, к властям мы не идем. Согласны?

Пол ответил «да». Его тронуло, что адвокат употреблял местоимение «мы». Теперь он не чувствовал себя таким одиноким в этой вселенной.

Майлз поднял еще один палец.

— Второе: мы вообще ничего не делаем. Сидим и ждем, пока с вами свяжутся. — Он опять покачал головой. — Не пойдет. Откуда нам знать, что они знают, как с вами связаться? Скорее всего не знают. И не факт, что ваша жена им объяснит. Значит, отметаем. Мы не можем сидеть сложа руки. Следовательно... — Майлз поднял третий палец. — Третье: мы должны с ними сами связаться. Объявить, что их наркотики все еще у нас. И мы ищем человека, которому надо передать товар. Мы вам наркотики — вы нам Джоанну и ребенка. Не будет Джоанны и ребенка — не будет наркотиков. А наркотики — это деньги. Много денег. Деньги им нужны.

«Что ж, — подумал Пол, — это похоже на план».

Отменно логичный, простой и даже вселяет надежду. Вот только...

— А как вы намерены с ними связаться? Они не отвечают по этому номеру. Я пробовал.

— Шофер, — щелкнул пальцами Майлз. — Пабло. Я позвоню в «Святую Регину». У Марии же должен быть его номер. — Адвокат открыл ящик стола и достал небольшую телефонную книжку. — Так, посмотрим... — Он перевернул страницу и остановился на следующей. — Консуэло... Консуэло... Вот она. — Поднял трубку и набрал на кнопках номер.

Есть люди, которые говорят по телефону так, словно их собеседник находится рядом в комнате. Майлз был именно таким.

Поздоровавшись с Марией, он улыбался, смеялся, тряс головой, словно она сидела прямо перед ним.

— Отлично, — говорил он в трубку. — А как вы? Растут. А ваши? Прекрасно. С удовольствием посмотрю фотографию.

Они продолжали в том же духе минуту или две: обменивались любезностями, задавали вежливые вопросы, перебрасывались ничего не значащими фразами.

— Мария, — наконец перешел к делу адвокат, — вы не могли бы мне дать номер телефона шофера такси — Пабло... совершенно забыл, как его фамилия. Так... так... Подумываю воспользоваться его услугами для следующей пары. В самом деле? Прекрасно! — Майлз показал Полу большой палец. Катая на ладони ручку, еще немного послушал телефон, затем что-то нацарапал на бумаге. — Спасибо, Мария.

Он повесил трубку и посмотрел на Пола.

— Ну вот, номер у нас есть. А теперь... — Адвокат посмотрел на листок и снова принялся набирать.

На этот раз не было ни приветствий, ни любезностей, ни общих фраз. Потому что разговор не состоялся. Майлз ждал, катал на ладони ручку, поглядывал на часы, озирался. Потом пожал плечами, повесил трубку и попытался снова. С тем же результатом.

— Никого нет дома. Что ж, попробую позже.

Пол кивнул. Вопрос заключался в том, сколько этого «позже» у них осталось.

— Вот что я думаю, — продолжал адвокат. — Домой вам нельзя. Пока нельзя. Им не понравится, если ваши знакомые узнают, что вы вернулись.

— Пожалуй. — Зараженный оптимизмом Майлза, Пол на какое-то время взбодрился, но когда адвокату ни с кем не удалось связаться, снова пал духом.

— Будем продолжать в том же направлении. Во всяком случае, сейчас. А до тех пор, пока кого-нибудь не найдем, вы можете оставаться у меня.

Пол снова кивнул. Ему хотелось одного: по-детски подчиняться. Если Майлз советует остаться у него, он останется. Слушаюсь, сэр. Он был измотан, устал как собака и хотел одного — уронить голову на подушку.

Майлз объяснил жене. Пол слышал, как он шептался с ней в соседней комнате. Затем адвокат провел его наверх, мимо детской, где два его сына с пультами в руках едва оторвались от компьютерных игр.

В конце коридора оказалась небольшая гостевая спальня.

Адвокат щелкнул выключателем.

— Располагайтесь как дома. Если захотите принять душ, ванная в коридоре. Подушки в шкафу.

— Спасибо, — поблагодарил его Пол. Если вспомнить, что произошло на мосту Трайборо, ему в самом деле остро требовался душ. Но сил не осталось.

Майлз уже собрался уходить, сделал несколько шагов к двери, но вдруг обернулся.

— Я все время буду набирать тот номер. Не застанем его сегодня — застанем завтра. И не тревожьтесь, мы их спасем. И Джоанну, и девочку. Сделаем все возможное.

Отличная молитва на сон грядущий. Пол на это сильно надеялся.

Он снял ботинки, носки и, не потрудившись достать подушку, лег на кровать.

Он проснулся в середине ночи. Часы показывали четырнадцать минут четвертого.

Какое-то время он не мог сообразить, где находится и что с ним произошло. Даже решил, что рядом лежит Джоанна, а в соседней комнате мирно посасывает пустышку Джоэль.

Но вот вернулась действительность. Пол понял, куда попал. И почему. Восемнадцать часов наступили и истекли, и теперь неизвестно, жива ли его жена. Он закрыл глаза, стараясь снова заснуть.

Но не сумел.

Наоборот, возбужденный, на грани отчаяния и паники, он совершенно проснулся. Перевернулся на бок, затем на другой. Достал из шкафа подушку, снова лег и закрыл глаза. Никакого эффекта. Мысли безостановочно проносились в голове.

«Привет, Ариас, рад тебя видеть».

"Буэнас ночес[26], Пабло".

«Галина, привет».

Пол представил, как Джоанну выводят из комнаты. Его жену, его королеву воинов.

Через час он поднялся.

Стояла гробовая тишина. В такое время человеку кажется, что он на планете один.

«Не будь дурачком, — говаривал ему отец, когда он начинал дрожать под одеялом. — Темнота ничего тебе плохого не сделает».

В это трудно поверить. Ведь ему постоянно твердили, что и многие другие вещи ничего плохого ему не сделают. Например, рак. Но он истощил его мать, превратил ее в скелет, и она умерла за три дня до одиннадцатилетия сына. Отец держался отстраненно и не часто появлялся дома. Кормилицей семьи была мама. Пол много и истово молился о ней. И когда она все-таки угасла, когда их семейный священник взял его за руку, а маму — да нет, не маму, а всего лишь ее тело — понесли вниз по лестнице, завернув в простыни, он втайне отрекся от веры в высшие силы. И нашел утешение в холодной логике цифр. Он построил вселенную порядка и согласованности, где царили строго просчитанные вероятности и процентные соотношения. Где всегда можно определить вероятность нежелательных событий и этим себя успокоить.

Пола не случайно потянуло к профессии, единственная цель которой — держать под контролем риски.

Выражаясь языком актуариев, уменьшать вероятность нежелательных событий.

Но в эти дни умение принимать в расчет риски его как будто оставило.

Пол скатился с кровати и встал босиком на доски. Они показались ему холодными и какими-то древними. В комнате не оказалось ни телевизора, ни радио.

А ему требовалось какое-нибудь занятие, чтобы отвлечься. Что-нибудь почитать.

Он на цыпочках спустился по лестнице, но ступени все равно скрипели и стонали. Пол понятия не имел, где включается свет в коридоре, и от перил пробирался к стене на ощупь.

Наконец он оказался в кабинете Майлза и, пошарив рукой, обнаружил выключатель.

Щелк.

Подошел к книжным полкам. Хорошо бы нашлось какое-нибудь легкое чтиво. Но ему не повезло. В кабинете стояли книги, наличие которых и следовало ожидать у юриста. Тома, посвященные праву, — целые скопища. Толстые, в кожаных переплетах и нисколько не привлекательные. А кроме них, еще несколько изданий, но ничего интересного. Еврейская библия в треснутой, облупившейся обложке, «Каббала» и вафельно-тоненькая книжица под названием «Книга Руфь».

На худой конец хотя бы это.

Пусть будет Руфь. Хоть какой-никакой сюжет. Пол не без труда вытащил томик, поскольку он был зажат между «Статутным правом нью-йоркской недвижимости» и «Принципами судебного законодательства». Но тут из него посыпалась кипа листков.

Пол наклонился, чтобы их подобрать.

Судя по виду, это были старые письма. От совершенно пожелтевших до относительно белых, с желтоватым оттенком. Они начинались с обращения: «Дорогой папа, папочка, папуля... отец!»

Наверное, это один из тех парнишек, что так увлеченно мучили видеоигру наверху, присылал их из летнего лагеря.

Пол почувствовал себя соглядатаем, шпионящим за семейством Гольдштейнов. И вдруг вспомнил собственную семью, которой сейчас с ним не было.

Его охватила внезапная сильная тоска с примесью чего-то еще, что он определил как ревность. Майлзу повезло: его жена не сидела под стражей, а два его юных отпрыска аккуратно писали из летнего лагеря, перебирая всевозможные обращения к отцу.

Полу для счастья хватило бы одного.

«Дорогой папа, папочка, папуля, отец! Помнишь, как ты отвел меня в зоопарк и там оставил?»

Майлз водил своих сыновей в зоопарк, и один из них вспоминал, что с ним приключилось. Как отец взял его с собой и потерял. Мальчик вдруг оказался один в толпе разглядывающих обезьян зевак, пока папа пошел купить сахарную вату. Пол сочинял собственную историю семьи Гольдштейнов, как иногда поступают бездетные люди, чтобы развеяться.

Он бы и дальше раскручивал сюжет, но в коридоре послышался резкий звук. Один из сыновей Майлза стоял на пороге в голубой пижаме и тер морщившиеся от света полуоткрытые глаза. Что-то около четырнадцати лет, решил Пол. Голенастый, мучительный возраст между детством и отрочеством. Ноги паренька казались слишком длинными для его фигуры. Над верхней губой, как мазок помады, темнел легкий пушок.

— Мне послышалось что-то на лестнице, — сказал он.

Пол и раньше чувствовал себя подглядывающим в замочную скважину, а теперь и вовсе смутился. Попался с поличным на чтении его писем к отцу, словно имел на это право.

— Вот... потянул книжку, а это выпало, — сбивчиво объяснил он.

Мальчишка пожал плечами.

Пол запихнул письма в томик и поставил все на место.

— Теперь снова спать.

Мальчик кивнул и пошел к лестнице. Пол выключил свет и последовал за ним. Так вместе они и потащились наверх.

— Ты был в лагере? — спросил парнишку Пол.

— Что? — не понял Гольдштейн-младший.

— Отдыхал в летнем лагере, когда был моложе?

— Угу, — сонно ответил мальчик. — В лагере Бет-Шемель в горах Катскилл. Тоска зеленая.

— Да. Я тоже не любил эти сонные лагеря. — Пола отправили в летний лагерь в тот год, когда умерла его мать.

На верхней площадке лестницы он простился с мальчиком и вернулся в свою спальню, где еще два часа не мог заснуть.

Когда Пол проснулся, утро давно наступило и Майлза дома не было.

— Отправился на работу несколько часов назад, — объяснила его жена. — Сказал, пусть уж, пожалуйста, устраивается. Так что будьте любезны, — добавила она с застенчивой улыбкой.

Пол нашел миссис Гольдштейн на кухне после того, как надел носки и ботинки и рискнул спуститься вниз. За столом сидел сын Майлза и читал юмористическую книгу «Человек-паук вершит возмездие». Это был второй его сын — года на два моложе своего брата.

— Привет, я Пол, — поздоровался с ним Пол.

Мальчик что-то буркнул, не поднимая глаз. Миссис Гольдштейн вздохнула.

— Назови свое имя. Когда с тобой знакомятся, ты должен представиться в ответ.

Паренек вскинул голову, закатил глаза, сказал: «Дэвид» — и тут же снова окунулся в приключения героя, который подвешивал своих врагов вниз головой в липкой сети.

Миссис Гольдштейн снова была в парике, но на этот раз Пол заметил, что с одной стороны из-под него выбивалась ее собственная прядка. Она была густой и черной, и Пол понял, что не рак, а вера заставляла женщину скрывать свои волосы.

— Хотите кофе, мистер Брейдбарт?

— Пожалуйста, называйте меня Пол.

— «Пожалуйста» — в том смысле, что хотите кофе, или «пожалуйста» — в том смысле, чтобы я называла вас Полом?

— Пожалуйста — и в том и в другом смысле.

— Хорошо. Но в таком случае называйте меня Рейчел. — Она произнесла свое имя, как немцы, с гортанным "ч".

— Согласен. Спасибо.

— Садитесь. Он не кусается.

Пол сел рядом с мальчиком, который, как видно, не слишком удивился, что за завтраком возле него за столом оказался какой-то незнакомец.

Влажность в этот день стала не такой заметной. В оконный проем меж горшков с геранью проникал масляно-желтый солнечный свет. И Пол подумал, что если бы Джоанна и Джоэль возвратились вместе с ним, они пошли бы сегодня в Центральный парк, расстелили одеяло для пикников на Овечьей лужайке и стали бы наслаждаться только что обретенной атмосферой семьи.

Потом он принял душ, надел отглаженную до хруста рубашку Майлза, которую щедро предоставила ему миссис Гольдштейн, прочитал две газеты, причем одну из них еврейскую, которую честно пролистал, не поняв ни слова. Словом, делал все, лишь бы не выскочить из собственной кожи. Только после этого позвонил адвокат.

— Держитесь, — сказал он. — Мне наконец удалось.

— Что?

— Вчера вечером я звонил еще несколько раз. С нулевым результатом. Десять раз утром — и тоже ничего. И наконец достал его днем. Нашего приятеля Пабло.

— И что? — В Поле шевельнулась слабая надежда.

— Он, конечно, отнесся ко мне с подозрением. Мягко говоря. Не хотел признаваться, что знает вас. Даже после того, как я назвался и сказал, что в курсе всего, что там произошло. Потом заявил: да, мол, он вас припоминает, но понятия не имеет, о чем я толкую. Возил вас туда-сюда, что было, то было, но это все. Я сказал, чтобы он успокоился, — никто не собирается обращаться в полицию. Тут память вроде бы к нему вернулась. Я упомянул, что названный вам дом сгорел, сообщил, что наркотик по-прежнему у нас. Думаю, все будет хорошо. Он обещал перезвонить и сказать, как передать пакет. Куда и когда.

— А Джоанна? А моя дочь? Они...

— Они в порядке.

Пол почувствовал, что скрученный в животе узел стал распускаться. По крайней мере немного.

— Я спросил у Пабло, насколько он в этом уверен, — продолжал Майлз. — Сказал прямо, чтобы он понял: не будет Джоанны и Джоэль — не будет наркотика. Мне кажется, он усвоил. Это как судебная тяжба. Надо делать вид, что последнее слово за тобой, даже если на самом деле нет ничего подобного. А что мы теряем? Ведь наркотик в конце концов у нас. Так?

— Так.

— Так? И только-то? И вы не скажете: «Что за молодец этот Майлз. Потрясающе. Я в восторге от таких новостей»?

— Я в восторге от таких новостей.

— Не похоже.

— Просто я волнуюсь.

— Волнуетесь? Конечно. А кто бы не волновался на вашем месте? Но сохраняйте веру! Хотите — позаимствуйте у меня, дарю бесплатно. Говорю вам, мы все преодолеем. Он мне перезвонит. Мы сплавим им кокаин и выберемся из этой передряги.

— Все так. Но есть кое-что еще.

— Что такое это «кое-что еще»?

— Что, если мы отдадим им наркотик...

— И?

— ...а они не отпустят Джоанну и Джоэль?

Законный вопрос. Об этом спрашивала его Джоанна в той комнате. Вопрос, о котором он не хотел слишком глубоко задумываться и слишком часто вспоминать. И пока он прорывался через таможню и удирал от торговца наркотиками, это ему удавалось.

Но теперь — нет. Теперь, когда он вот-вот отдаст в нужные руки наркотик стоимостью два миллиона долларов.

Майлз пожал плечами:

— Не знаю, как на это ответить. Наверное, верить им — это и есть плата за вход. Извините, но, наверное, так оно и есть.