Он не сразу понял, что на кровати лежало чудовище.

На последний Хэллоуин он наряжался скелетом — во все черное, только на руках и ногах были нарисованы белые кости.

Это был такой же скелет. Во сне он поднял костлявую руку и поманил его к себе.

В этот миг он проснулся. Кино кончилось.

— Утро, — проговорил парень.

Так он здоровался с ними каждый день, с тех пор как они его научили. Это вышло случайно. Просто он присутствовал в комнате и слышал, как Пол, очнувшись после того, как потерял сознание на полу у Галины, спросил у Джоанны, который час: «Что сейчас — утро?»

Парень повторил слово несколько раз, словно пробуя на вкус. И теперь так здоровался с ними.

В это утро, которое стало их третьим или четвертым в этом месте, парень ждал ответа.

— Доброе утро, — отозвалась Джоанна.

Парень поставил на пол завтрак — колбасу с кукурузными лепешками — и ушел.

Они находились в каком-то доме в Колумбии.

Но где именно в Колумбии, невозможно было узнать, поскольку их наружу не выпускали. Окна были забиты. И не доносилось почти никаких звуков — только отдаленный шум проезжающих машин да долетающие бог знает откуда мелодии и крики попугая. Они понимали одно: это не был дом Галины.

Их куда-то перевезли.

Вызывающая чувство клаустрофобии комната с засаленными матрацами на полу и двумя пластмассовыми стульями. В углу ведро.

Вот и все.

В то утро Джоанна очнулась первой. Ей не удалось привести его в чувство, хотя она перепробовала все — разве что не прыгала на нем. Тогда она попыталась открыть дверь. Не получилось. Зато смогла приоткрыть ставень, но только для того, чтобы убедиться, что окно за ним накрепко забито досками.

Когда Пол пришел в сознание и пьяно огляделся, то увидел, что Джоанна сидит на полу, раскачивается и причитает:

— О Боже... О Боже...

Он, конечно, попытался ее успокоить, а сам старался разобраться в том, что произошло, и сбросить отупение, пеленой обволакивавшее голову. Джоанна казалась удивительно далекой, даже когда он обнимал ее, словно куда-то упрямо отодвигалась. И Пол понимал почему.

— Извини, Джоанна, — проговорил он. — Извини за то, что тебе не поверил.

— Ничего. О'кей. Все в порядке.

— Понимаешь, подменить ребенка... Это казалось настолько смехотворным! Я не мог себе представить...

— Где она, Пол? — прервала его жена. — Чего они хотят?

На этот вопрос было непросто ответить.

В первый день они никого не видели, кроме того парня. Он, как и остальные, был одет в пятнистый камуфляж. Держал винтовку, которая казалась слишком велика для него. Ему было не больше четырнадцати лет. И он ничего не говорил, кроме своих «добрых утр».

На следующий день появился некто более важный: мужчина лет тридцати. Пол, кажется, узнал его лицо — успел увидеть в последний момент, прежде чем выяснилось, что он лежит на полу и пялится в потолок.

— Мы не занимаемся политикой, — начал Пол, как только этот человек вошел и закрыл за собой дверь. — Я работаю в области страхования. — Это напомнило ему кое о чем еще. — Мы не богаты.

— Вы полагаете, мы бандиты? — повернулся к нему незнакомец. Он говорил на сносном английском. На плече у него висела штуковина вроде «Калашникова», но агрессивности он не проявлял, наоборот, вроде бы даже сочувствовал.

— Где мой ребенок? — спросила Джоанна. — Верните моего ребенка. Пожалуйста.

— Вопросы здесь задаю я, — ответил колумбиец. Отнюдь не грубо — просто констатируя факт. — Вас захватила ФАРК. — Он расшифровал аббревиатуру на случай, если его пленники не поняли. — Революционные вооруженные силы Колумбии. Мы — законный глас колумбийского народа. — Пол решил, что эту речь их тюремщик произносил уже сотни раз. — Вы — наши политические заключенные. Ясно?

— Мы ничем вам не можем помочь, — возразил Пол. — Мы не занимаемся политикой. И у нас нет денег...

Его прервал удар прикладом в живот — достаточно сильный и точный, чтобы он согнулся и рухнул на колени.

— Пол! — в ужасе вскрикнула Джоанна. Естественная реакция жены, если на ее глазах избивают мужа.

— Зарубите себе на носу, — как ни в чем не бывало продолжал колумбиец, — если я задаю вопросы, на них надо отвечать. Итак, вы — политические заключенные Революционных вооруженных сил Колумбии. Ясно?

— Да. — Пол все еще стоял на коленях и разевал рот, не в силах восстановить дыхание после удара в солнечное сплетение.

— Вы не будете пытаться бежать. Ясно?

— Да. — Пол вновь постарался преодолеть сплошную стену боли и почти сумел разогнуться.

— Вы будете удаляться от двери, когда мы входим. Вы будете удаляться от двери, когда мы выходим. Вы не будете подходить к окнам. Так?

— Так. Мы поняли.

— Как вы себя чувствуете? — Этот вопрос он задал Джоанне.

— Тошнит. — Ее голос был абсолютно бесцветным, словно она отчаянно пыталась сохранить хоть какое-то самообладание, но это плохо удавалось. — Кажется, сейчас вырвет.

Колумбиец кивнул, словно именно этого ожидал.

— Escopolamina.

— Что? — Джоанна решилась нарушить правило, запрещающее задавать вопросы, но на этот раз без последствий.

— Уличный наркотик. Им пользуются, когда хотят украсть туристов. — Колумбиец недовольно вздохнул, словно был выше такого занятия, как похищение людей. — Мы опоздали. Она испугалась.

«Галина, — подумал Пол. — Он говорит о Галине».

— Она что-то подсыпала нам в кофе, — безучастно проговорила Джоанна.

Колумбиец пожал плечами:

— Завтра почувствуете себя лучше. Намного лучше. — Он повернулся и пошел к выходу. Но на пороге остановился, словно ждал, чтобы ему открыли дверь. Обернулся и выжидательно посмотрел на них.

Чего он хотел?

— Ах да, — пробормотал Пол, взял Джоанну за руку и отвел к противоположной стене.

— Хорошо, — одобрил колумбиец, словно обращался к детям, которые прибрались в комнате, как их учили.

Вышел и закрыл за собой дверь.

Большую часть времени они проводили одни со своими воспоминаниями. По очереди говорили о том, что им нравилось в Нью-Йорке. И, как ни странно, даже о том, что их раздражало. Толпы людей на праздники. Массы приезжих на День благодарения и Рождество, которые делали город чужим и заполняли все пространство от Таймс-сквер до Хьюстон-стрит. Пола всегда раздражала людская толкучка, но теперь он тепло вспоминал веселую давку на улицах. Всепроникающий запах неубранного мусора сейчас казался недостающим ароматом, по которому стоило скучать. А мешающие проходу строительные краны, перерытые улицы и приземистые фургоны «Консолидейтед Эдисон»[16] по всему городу, которые таксистам приходилось объезжать, вспоминались словно своеобразные аттракционы городских развлечений.

Все дело в широте кругозора. Теперь их кругозор оказался ограничен крысиной дырой в Колумбии.

Они вспоминали и разные места за городом. Мысленно вернулись во все свои отпуска.

Грубо срубленный домик в Йосемитском национальном парке, куда они отправились, когда еще просто встречались, но уже «положили друг на друга глаз». Мотель на побережье, окна которого выходили на самый белый в мире песок. До ужаса дорогой, но такой милый экстравагантный «Георг V» в Париже: в этот отель они вознеслись, как на небеса, в свой медовый месяц.

Попытались воспроизвести в памяти самые яркие застолья — разнообразие закусок, обилие порций, сладость десерта.

Вспомнили свое знакомство — как судьба свела двух усталых командированных у одного выхода в аэропорту. Рассуждали, каковы были их шансы вот так столкнуться, а затем влюбиться и вступить в брак.

Они делали все, чтобы скоротать время.

Говорили о прошлом, чтобы не думать о будущем. Во всем происходящем было что-то абсолютно нереальное. Какой абсурд! Неужели это правда? Их похитили? Сейчас кто-нибудь крикнет «Стоп!», и все прекратится. Это должно произойти, потому что иначе быть не может.

Поэтому лучше всего говорить о прошлом.

Кажется, на четвертый день плена — точнее сосчитать было трудно — Джоанна сказала:

— Как ты считаешь, почему нам приказали не подходить к окнам?

Пол постепенно скатывался к полному равнодушию и в ответ едва пожал плечами.

— Потому что мы в таком месте, где нас могут увидеть, — ответила на собственный вопрос жена. — Значит, мы все еще в Боготе.

— Отлично.

— И окна выходят прямо на улицу.

Пол боялся, что такие разговоры могут завести не туда, куда следует. Он заметил, какой у Джоанны вид, — вид «меня-так-просто-не-возьмешь». Такой решительный вид она имеет, когда намерена выступить против превосходящих сил противника, который не признает нормальных человеческих отношений. Такой вид был у нее, когда — хоть пожар, хоть потоп! — она во что бы то ни стало решила заиметь ребенка.

— На окнах всего лишь доски, — продолжала Джоанна. — Мы можем их оторвать.

— Чем?

— Не знаю. Руками.

— Не уверен, что мы должны это делать.

— Вот как? А что мы должны делать? Сидеть на заднице и ждать?

Да, именно так он и думал. До сих пор им ничего не сообщили — почему они здесь, что им уготовано. Сказано было только одно — не приближаться к окнам.

— Стой у двери и слушай, — попросила Джоанна. — Если услышишь, что они идут, я тут же все брошу.

Настал момент, когда ему следовало вызваться самому заняться досками либо сказать «нет», мол, это слишком опасно — будем тихо сидеть и ждать, чем все кончится.

Ладно, можно попробовать. Доски, судя по всему, неплохо прибиты. Он тряхнет посильнее, и, если ничего не получится, это охладит Джоанну. Она вернется на свой матрац, и можно будет продолжить вспоминать былые времена.

— Дай-ка я, — предложил он.

Жена заняла пост у двери. Пол потянул на себя ставни и обнаружил за ними две толстые доски. Ему показалось, что из-за них доносится слабый шум транспорта.

Одну из досок удалось ухватить за край. Пол поднажал.

Дерево слегка подалось.

Поколебалось, прежде чем вернуться на прежнее место. Джоанна это тоже заметила.

— Я тебе говорила, — прошептала она.

Пол сделал новый, более мощный рывок. Доска подалась сильнее. Он оттянул ее на добрые полдюйма.

Да, снаружи определенно слышался шум машин. И достаточно постоянный. Они, должно быть, находились неподалеку от оживленной улицы. Где-то рядом люди жили совершенно обычной жизнью — ходили за покупками, ели, отправлялись на работу, — и все это в пределах слышимости двух похищенных американцев.

Пол вдохнул струйку сладко пахнущего воздуха и с удвоенной энергией возобновил усилия. Он выработал определенный ритм: тянул, отдыхал, тянул, отдыхал. И мало-помалу дерево подалось; теперь он мог видеть серо-голубую плитку — что это, двор?

Джоанна скрючилась у двери — сплошной сгусток нервов — и взглядом подбадривала его.

Внезапно доска треснула и переломилась пополам. Звук был точно ружейный выстрел, даже громче. Пол остался с обломком доски в руках и ждал, что в комнату ворвется вооруженный охранник.

Джоанна замерла, но не оторвала уха от двери. Пол затаил дыхание и ждал.

Прошла целая вечность. Жена помотала головой — ничего.

Только теперь Пол вобрал в себя воздух.

И впервые по-настоящему выглянул из окна.

Да, это точно был двор, окруженный стеной, на которой стояли кривобокие горшки с кактусами. В центре двора находился деревянный стол, без единого стула. Было и еще кое-что — выход; простые деревянные ворота, которые вели наружу. Пол уставился на них. От ворот на него смотрела девочка в школьной форме.

Он едва сдержался, чтобы не крикнуть: «На помощь!»

Не стоило. Они находились в обыкновенной комнате; окно два на два, доска оторвана. Кому придет в голову, что их держат тут взаперти?

Пол заговорил, не оборачиваясь, — он боялся, что если отведет от девочки взгляд, та исчезнет. Как мираж или приятное сновидение.

— Тут кое-кто есть.

Джоанна немедленно покинула свой пост и подбежала к окну.

Несколько мгновений все трое смотрели друг на друга, словно играли в гляделки «кто первый моргнет». Девочке было лет одиннадцать-двенадцать. Она прижимала к себе явно тяжелые для нее учебники и не сводила взгляда с двух доведенных до отчаяния американцев.

— Hola, — сказала ей Джоанна полушепотом.

Девочка не ответила.

— Hola, — повторила Джоанна, просунула руку в окно и махнула, словно не приглашенная на танец девушка, которая в отчаянии хочет привлечь к себе внимание кавалеров, но так и продолжает подпирать стенку танцзала. А девочка продолжала таращиться на них без всякой реакции.

Это необыкновенно нервировало. В ее лице они могли обрести спасение, вот только на этом лице полностью отсутствовало всякое выражение.

Пол старательно копался в мозгу, пытаясь вспомнить, как будет по-испански «помоги». Может быть, «помоги» понятно на всех языках? Может быть, девочка изучает в школе английский? Чем черт не шутит.

— Помоги!

Пол не узнал собственного голоса. Он звучал визгливо и безнадежно.

— Помоги! — снова сказал он. — Пожалуйста... помоги нам.

Девочка подняла голову и отступила на шаг.

Пол высунул из окна руки и, изображая примитивную пантомиму, свел вместе запястья, словно они были связаны.

На лице девочки мелькнуло нечто вроде понимания. Но в этот момент она повернулась влево, как будто ее кто-то окликнул, мило улыбнулась и пошла прочь.

— Нет! — закричал Пол.

Он совершенно позабыл, где находится.

В запертой комнате. Под охраной вооруженных людей.

Вопрос был только во времени.

И через секунду услышал топот шагов по плиткам, скрежет ключа в замке и злой, раздраженный говор.

Пол тщетно пытался приладить доску в окно, воткнуть ее на старое место, чтобы никто не заметил. Вел себя, как карапуз, который разбил вазу и старается склеить ее до прихода родителей. Все было бесполезно.

Первым появился тот самый человек, который учил их правилам. Он сразу заметил, что арестанты нарушили по крайней мере два из них. Не подходить к окнам. Не пытаться убежать. Секунду он стоял и просто смотрел на Пола, а тот сжимал в руке кусок доски и прикрывался им, как щитом. Но проку от него было мало. Колумбиец в три прыжка подскочил к нему и ударил прикладом по лицу. Голова Пола дернулась назад, он почувствовал на губах привкус крови. Доска со стуком упала на пол.

Пол заметил, как посерело лицо Джоанны. Колумбиец снова размахнулся и ударил его под подбородок. Пол прикусил язык и ощутил во рту осколок зуба. Отступил к стене и закрыл лицо руками.

— Опустить руки! — потребовал колумбиец.

Пол почувствовал в нем власть. Ему не требовалось силой отводить пленнику руки от лица силой. Он мог ему просто приказать.

— Нет! — взмолилась Джоанна. — Он не виноват. Это я его заставила. Оставьте его в покое. Пожалуйста.

Колумбиец вздохнул, сжал в кулаке ворот ее платья и приподнял Джоанну над полом.

— Если не уберешь руки, я ударю ее. Если снова закроешься, ударю сильнее.

Пол опустил руки.