Глава 8

Через несколько часов после того, как он извинился перед полицией, консьержем и Галиной — именно в такой последовательности, — а потом снова перед Галиной, чтобы она осознала, насколько ему неудобно, Пол лежал в кровати с Джоанной и вслух размышлял, не является ли паранойя неотъемлемой составляющей его нового состояния отцовства.

— Мы на чужой территории, — проговорила жена, и Пол не мог не согласиться, что она права, в том числе фигурально. — Мы возвращаемся к себе в номер и не находим своего ребенка. А она даже не удосужилась сообщить нам, что взяла девочку.

По правде говоря, Галина все-таки сообщила им, что берет с собой Джоэль, — она подсунула записку под кремовый поднос в ванной. И когда они поднялись в номер, достала ее оттуда. Не ударься они в панику, наверное, нашли бы ее сами. И узнали бы, что Джоэль проснулась через две секунды после того, как они закрыли за собой дверь. Галина пощупала лоб ребенка и обнаружила, что он горячее, чем следовало. Нет, жар был отнюдь не угрожающим — но она не из тех, кто пренебрегает мелочами. И еще они узнали бы, что забыли захватить из Нью-Йорка градусник. Вот за ним-то и отправилась Галина с Джоэль — в ближайшую аптеку купить термометр за собственные деньги.

Оказалось, что температура у Джоэль поднялась до тридцати восьми градусов. Ничего серьезного, успокоила их Галина, у детей такое случается, но все-таки обязательно следовало проверить, что к чему.

Галина их простила, но Пол не мог не заметить, что в ее серых мягких глазах тускло замерцала обида. Даже злость. Значит, и терпению святых положен предел.

На следующий день Пабло повел их в американское посольство.

При входе, где следовало пройти не один, а целых два металлодетектора, им попался навстречу знакомый человек.

Тот самый орнитолог. Сомнамбулического вида мужчина, который терпеливо просидел с ними восемнадцать часов в самолете.

— Привет, — поздоровался он.

На нем уже был костюм, чтобы бродить по дебрям, — рубашка-сафари с заложенными в складки карманами, шорты до колен цвета хаки и тяжелые коричневые походные сапоги.

— Ах! — воскликнул он, поправляя очки и всматриваясь в Джоэль так, словно обнаружил новый вид колумбийской пернатой фауны. — Ваша?

— Да. Ее зовут Джоэль.

— Поздравляю.

— Спасибо, — поблагодарил Пол. Ему было приятно встретить соотечественника, хотя он был знаком с ним всего восемнадцать часов. — Вот, надо оформить кое-какие бумаги, чтобы забрать ее к себе. А вы что?

— В каком смысле «я что»?

— Как вы попали в посольство?

— О, чтобы отправиться в джунгли, необходимо оставить расписку. Иначе родственники в случае чего могут обвинить посольство: мол, за вами недоглядели и надлежащим образом не предупредили. А посольские не хотят, чтобы на них подали в суд.

— Что ж, желаю удачи, — напутствовал орнитолога Пол.

— И вам тоже.

В просторной приемной они оказались перед ликом улыбающегося с портрета Джорджа Буша. Помещение меньше всего напоминало посольство, а больше всего — детские ясли в час кормления. Приемная была переполнена парами, которые держали на руках целое скопище колумбийской малышни — качали, баюкали, меняли пеленки. Если встреча с орнитологом только напомнила о доме, то здесь они словно в самом деле попали к себе домой. Все новоиспеченные родители были, разумеется, американцами. Джоанна и Пол сумели найти два свободных стула рядом с супругами лет тридцати из Техаса. Пол предположил, что они оттуда, потому что на мужчине была майка с надписью «Господи, благослови Техас!». А когда мужчина заговорил, догадка более или менее подтвердилась. Его жена держала на руках мальчика с заметно выраженной заячьей губой. Пол немедленно одернул себя, устыдившись, что обратил внимание не на рост карапуза, не на его дружелюбие и сообразительность, а в первую очередь на его физический недостаток.

Он остался собой недоволен. Но, обведя взглядом приемную, понял, что подобным сравнением своих приобретений с чужими занимался не он один. Каждый родитель, казалось, делал в уме заметки. Наверное, такова была особенность получения детей в готовом виде.

Их пригласили в освещенную люминесцентными лампами комнату, где суровая на вид колумбийка попросила показать свидетельство о рождении Джоэль. В нем, конечно, не говорилось, что девочку зовут именно так. А что в нем говорилось, Пол понятия не имел, поскольку весь текст был написан по-испански. Хотя среди испанских слов наверняка было и имя ребенка — то, которое дала своей дочери при рождении мать.

— Марти, — проговорила колумбийка, делая какие-то записи.

Пол и Джоанна ничего не знали о биологической матери Джоэль. Мария Консуэло хотела предоставить им какие-то сведения о ней, но они тут же вежливо отказались. Сработал некий механизм отчуждения, нечто вроде отрицания очевидного — раз мы ее не знаем, значит, ее не было вовсе. А если ее не существует, следовательно, Джоэль целиком и полностью наша дочь.

Женщина задала им несколько вопросов. Она держалась вежливо, но холодно. Пол, хоть и ждал проявления неприязни со стороны колумбийцев, не углядел в них ничего каверзного. И все-таки, когда допрос завершился, он испытал облегчение.

— Ваш ребенок абсолютно здоров, — констатировал врач.

Это был их второй визит за этот день.

Взятых на воспитание детей следовало подвергнуть медицинскому осмотру, и только после этого позволялось вывозить их из страны. Пабло отвез их к детскому врачу, который работал неподалеку от гостиницы.

Доктор Дальего, лысеющий мужчина среднего возраста, вел себя сдержанно и по-деловому. Он взвешивал, осматривал и ощупывал Джоэль с отрешенностью автомата, а Пол и Джоанна стояли поблизости и наблюдали за его действиями с немым беспокойством. А вдруг врач обнаружит какую-нибудь болезнь? Утренняя температура упала так же быстро, как и поднялась, но не могли ли в сиротском доме проглядеть скрытый недуг? Нечто такое, отчего им придется расстаться с девочкой и уехать из Колумбии с пустыми руками и разбитым сердцем.

В какой-то момент врача прервала сестра и позвала к телефону. Он передал ребенка Джоанне, а сам терпеливо слушал, как то ли отец, то ли мать другого крохи изливали в трубку свои страхи. Затем произнес несколько слов по-испански, кивнул как бы в подтверждение собственной мудрости и возвратил телефон сестре.

И снова занялся их ребенком.

Через некоторое время Пол устал искать на его лице ответы на волнующие его вопросы. И решил просто ждать окончательного вердикта.

Вердикт оказался просто превосходным.

— Все в порядке, — повторил врач. — Она вполне здорова.

Это было самое лучшее, что мог услышать отец.

Пол наконец позволил себе вздохнуть с облегчением.

Глава 9

Они вернулись в свой гостиничный номер.

В этот день Галина не приходила. Джоэль спала в своей кроватке. Полоски угасающего света падали по наклонной сквозь жалюзи окна.

Он надолго запомнил этот момент. Наверное, навсегда. Запомнил, как все выглядело, — как лучики скрещивались на покрывале и будто расщепляли обнаженную ногу Джоанны надвое. Будто сфотографировал этот миг и прилепил снимок в альбом самых плохих событий.

Джоанна лежала, наполовину укрытая простыней. И пребывала в глубокой мрачности.

Когда-то в прошлом Пол удержался бы от вопроса, чем она недовольна, потому что знал ответ на него, и этот ответ всегда подразумевал его вину. Но теперь он надеялся, что положение переменилось и они оба переполнены счастьем. Поэтому решился спросить:

— Что случилось?

— Ты решишь, что я свихнулась, — ответила жена.

— Не решу.

— Решишь. Ты же не знаешь, что у меня в голове.

— Знаю. У тебя в голове мысль, будто я могу решить, что ты свихнулась.

— Есть еще кое-что.

— Расскажи, Джоанна.

— Это бред.

— Хорошо. Пусть будет бред. Выкладывай.

— Она по-другому пахнет.

— Что? Кто?

— Джоэль пахнет по-другому.

— Как так «по-другому»?

— По-другому, чем раньше.

Пол толком не знал, что ответить.

— И что из того?

— Как это что из того?

— Пусть по-другому. Я не совсем понимаю...

— Не понимаешь, что я хочу сказать?

— Нет.

Джоанна перекатилась на бок и посмотрела на него в упор.

— Мне кажется, это не она.

— Что?!

— Я думаю, что это не она. — На этот раз Джоанна медленно и четко выговорила каждое слово, чтобы до него дошел смысл сказанного. И это сказанное было явным и совершенным бредом.

— Джоанна, разумеется, это она, — возразил Пол. — Сегодня мы носили ее к врачу. Ты с ней была целый день. Ты...

— ...сумасшедшая?

— Я не это хотел сказать, — возразил Пол, хотя именно это напрашивалось ему на язык. — Просто... как же так... это же Джоэль.

— Откуда ты знаешь?

— Что значит: откуда я знаю?

— Очень простой вопрос: откуда ты знаешь, что это Джоэль?

— Потому что я был с ней рядом все эти два дня. Потому что она похожа на Джоэль.

— Ей всего один месяц. Сколько похожих на нее младенцев ты здесь видел?

— Ни одного.

— А я видела.

— Послушай, Джоанна, и это все оттого, что тебе почудилось, что она по-другому пахнет? Тебе не кажется, что это что-то вроде паранойи?

— Как тогда, когда мы решили, что ее украла Галина?

— Да.

— А если это не была паранойя? Если Галина ее в самом деле украла?

— Ты сама-то понимаешь, что несешь? Это же смешно!

— Вчера ты считал по-другому.

— Да. Вчера я считал по-другому. До того момента, как Галина вернулась с Джоэль. У девочки поднялась температура, и Галина пошла с ней в аптеку купить термометр. Припоминаешь?

— У Джоэль не было температуры, когда мы уходили.

— Откуда ты знаешь?

— Оттуда, что я ее мать. И до того, как мы отправились на прогулку, держала ее на руках. Девочка прекрасно себя чувствовала.

— Дорогая, случается, что у младенцев поднимается температура.

Джоанна села на постели и заключила руку Пола между своих ладоней. Они были холодными и липкими от пота.

— Понимаешь, у Джоэль было родимое пятно вот здесь. — Она дотронулась до его ноги под коленом, и он вздрогнул от щекотки. — Я разглядела его. И потрогала. В первую ночь, когда ты заснул, я подошла к ее кроватке и просто смотрела. Никак не могла поверить, что она — наша. Бодрствовала, но мне все казалось, что вижу сон. И не решалась отвернуться, чтобы реальность не рассыпалась. Понимаешь?

Пол кивнул.

— Ну вот... А сегодня, когда ее осматривал врач, я не заметила этого пятна. Убеждала себя: «Может быть, ты ошиблась — его и раньше там не было?» В комнате стояла темнота. Может быть, просто пристал кусочек грязи? Но меня целый день не покидает мысль, что она по-другому пахнет.

— Дорогая...

— Пожалуйста, выслушай меня! — Джоанна сжала его руку, словно этим жестом старалась физически вложить в мужа свое убеждение. Словно ее убеждение было чем-то вроде болезни, которой можно заразиться. Вот только Пол заражаться никак не хотел. А хотел, чтобы она прекратила мучиться и вновь превратилась в счастливую мать, которая поднимается посреди ночи, чтобы полюбоваться своим ребенком. — У Джоэль был... как бы тебе объяснить... такой мускусный запах. Она так пахла, когда мы ее брали в сиротском приюте. И так же пахла здесь. Но когда Галина ее вернула, она больше так не пахла.

— Хорошо. Но почему ты тогда ничего не сказала?

— Понимала, что ты решишь, будто я свихнулась. Вот как сейчас. Твердила себе, что сошла с ума. Но сегодня так и не нашла родимого пятна. Поэтому, может быть, я не так уж и не в себе?

— Зачем ей подменять детей, Джоанна? Зачем? С какой стати? — Пол изо всех сил старался показать жене, насколько она нелогична. Но вера не подчиняется логике, она действует по собственным законам. Пола пугало, что какая-то крохотная его часть все-таки начинала прислушиваться к жене. Факт оставался фактом: Джоэль немного пахла мускусом. Теперь, когда Джоанна об этом сказала, он тоже это вспомнил.

— Не знаю, зачем ей подменять детей, — продолжала Джоанна. — Может быть, потому, что мы с ней поцапались?

— Из-за того, как следует спать младенцам?

Джоанна кивнула.

— Это просто смехотворно.

— Ну и пусть. Можешь смеяться надо мной. Но мне кажется, через два дня мы уедем из этой страны не с тем ребенком. И тогда будет слишком поздно.

— Что ты хочешь, чтобы я сделал, Джоанна? Даже если я тебе поверю. Что мне сказать полиции? Что? Мы, конечно, извинились перед вами за то, что заподозрили, будто нашу ночь украли, но теперь на нас накатило, и мы считаем, что ее подменили?

— Можно вернуться в Святую Регину, — предложила Джоанна. — Пусть все проверят.

— И что подумает о нас Мария? О нашем душевном состоянии? Захочет ли, чтобы ребенок из ее приюта остался у нас? Ведь дело еще не кончилось. У нас могут отобрать Джоэль.

— Этот ребенок — не Джоэль.

— Позволь мне с тобой не согласиться. Ладно? Позволь считать, что она — это она. Потому что обратное не имеет смысла. Никакого. Ты только послушай себя. Господи, вся твоя история построена на запахе! На том, что тебе привиделось ночью!

— Можно тебя кое о чем спросить? — проговорила Джоанна.

Полу очень хотелось ответить «нет».

— Представь себе, что есть хотя бы один процент вероятности того, что я права.

— И что из того?

— Один процент — согласись, это справедливо.

— Да, но...

— Задаю тебе очень простой вопрос. Ты намерен побить меня логикой. Отлично. Тогда выслушай и мой логический вопрос. Ты же любишь всякие проценты? Ты актуарий. Представь, что это страховой договор. Ты согласен, что я права на один процент?

— Ты хочешь, чтобы я вычислил процент вероятности того, что считаю абсолютно смехотворным?

— Именно так: хочу, чтобы ты вычислил процент вероятности того, что считаешь абсолютно смехотворным.

— Хорошо. Согласен. Существует один процент вероятности, что это не Джоэль.

— И ты решишься уехать из Колумбии, сознавая, что хотя бы один процент за то, что Джоэль — не наша дочь?

Какое-то мгновение Пол собирался возразить — сказать, что в буквальном смысле слова Джоэль в самом деле не их дочь. Но не сумел выговорить ни слова. Потому что это было не так. С той секунды, как он прижал ее к груди, девочка принадлежала им.

Стала их дочерью.

И что теперь делать?

Глава 10

Казалось, прошла целая вечность, прежде чем Галина отворила дверь.

Пол не больше прежнего знал, что ей сказать, и стоял, лихорадочно подыскивая слова. Вдобавок он надеялся, что няни не окажется дома и никто не откроет на стук Пабло.

Пабло привез их всех троих в рабочий район Чапинеро, где стояли сероватые унылые многоквартирные дома и скромные частные коттеджи. Когда они устроились на заднем сиденье, Джоанна не взяла Джоэль на руки, как обычно поступала два предыдущих дня, а оставила девочку у мужа.

Красноречивый поступок.

«Это не моя дочь. Держи ее ты».

«Что ж, посмотрим, что будет дальше», — подумал он.

— Привет. — Дверь наконец открылась, и он поздоровался с няней.

Увидев их, Галина удивилась, но отнюдь не встревожилась, как он воображал. Даже улыбнулась, а затем наклонилась и что-то шепнула своей любимой крошке. Пола так и подмывало повернуться к жене и сказать: «Ну что, ты довольна?» Но Джоанна оставалась такой же мрачной и несчастной, как во время поездки.

Галина пригласила их войти.

Отворилась дверь в небольшую гостиную. Там стояли кожаный диван и два потертых, но удобных кресла перед телевизором. На полу вольготно растянулась рыжая собака, которая, завидев вошедших, едва пошевелилась. Галина смотрела «мыльную оперу» — по крайней мере Пол так решил. На экране идеально красивый юноша целовал идеально красивую девушку.

— Пожалуйста, присаживайтесь, — пригласила няня и показала на диван. «Вот видишь, — продолжал Пол молчаливо комментировать происходящее Джоанне, — она нас приглашает. Предлагает сесть на диван».

Галина принесла печенье и четыре чашечки ужасающе крепкого колумбийского кофе. Эти чашечки, наверное, считались ее лучшим фарфором. Уменьшила звук телевизора.

Они немного поговорили о том о сем.

— Как девочка спала прошлой ночью? — спросила няня.

— Прекрасно, — ответил Пол. — Просыпалась, кажется, раз или два и тут же опять засыпала.

— Вам повезло. Она замечательная соня.

— Да, — согласился Пол.

Джоанна демонстративно молчала.

— У вас симпатичный домик, Галина. — Пол продолжал подыскивать какие угодно темы для разговора, только бы не касаться того, ради чего они пожаловали к няне.

— Спасибо.

— Как зовут вашу собачку?

— Ока.

При звуке своего имени собака подняла голову и принюхалась.

— Пабло возил вас вчера к врачу? — спросила Галина.

— Да.

— И что сказал доктор?

— Все в порядке.

— Прекрасно, — улыбнулась няня, и ее морщинки будто рассмеялись от удовольствия.

Тогда заговорила Джоанна:

— Ее жар совершенно прошел.

— Это хорошо, — кивнула Галина.

— Интересно, что это было?

— Кто знает? — Няня вскинула руку; этим жестом люди повсеместно подчеркивают, как мало человеку известно о тайнах мироздания.

Однако Джоанна пыталась понять свою собственную тайну.

Пол понимал, чего она ждет от него.

Если он самоустранится и ничего не скажет, Джоанна обвинит его в том, что он не поддержал ее, а вместо этого переметнулся на сторону врага. Хотя этот враг принимал их в своем доме и угощал кофе с печеньем. И бегал в аптеку купить градусник, когда заболела Джоэль. Но жена ждала, чтобы он поступил определенным образом. Он не сделал этого, когда Джоанна сказала, что Джоэль — та, которую она считала настоящей Джоэль, — должна спать не на животике, а на спинке. Теперь от него определенно и недвусмысленно требовали поддержки.

— М-м... Галина... вот что мы хотели узнать, — начал он.

— Слушаю вас.

— Может быть, это покажется немного глупым. О'кей?

— О'кей! — Галина с явным удовольствием повторила американское словцо.

— Моя жена... мы оба... заметили некоторую разницу. Речь идет о Джоэль.

— Разницу? Что вы имеете в виду?

— Я предупреждал, это может прозвучать глупо... но она как-то иначе пахнет. Иначе, чем раньше.

— Пахнет? — Галина повернулась к Пабло, словно желая, чтобы тот подтвердил, что она правильно расслышала. И убедилась, что не ошиблась, потому что Пабло выглядел не менее смущенным.

— У нее был этакий мускусный запах, — бормотал Пол. — А теперь его нет. Запах изменился после того... как вы ходили с ней за термометром.

— И что?

— Мы просто заинтересовались. Вот и все.

— Прекрасно.

Галина явно не понимала, к чему он клонит.

— Мы рассчитывали, что вы сможете нам объяснить.

— Что объяснить?

— Почему... почему она кажется другой?

Галина опустила чашечку с кофе на фарфоровое блюдце, и стук от ее донышка разнесся необыкновенно громким эхо. Может быть, от того, что в гостиной внезапно повисла неловкая тишина, только из приглушенного телевизора доносился неясный гул голосов. «Если бы мы пятеро были героями „мыльной оперы“, — подумал Пол, — то теперь наверняка прозвучал бы тревожный органный аккорд: он всегда предвещает наступление драматической развязки. В данном случае — прозрения Галины, что ее как-то неловко, но все же обвиняют, хотя она пока никак не может понять, в чем именно».

— Вы о чем? — спросила она. — Вы что, подозреваете...

— Нет-нет... — слишком поспешно возразил Пол. — Просто интересуемся.

— Чем интересуетесь?

— Почему она по-другому пахнет?

— Не понимаю. О чем вы меня спрашиваете?

«Мы спрашиваем, не украли ли вы нашу дочь? Не подменили ли ребенка?»

— Ни о чем.

— Тогда зачем вы пришли?

Пол предпочел бы, чтобы на этот вопрос отвечала Джоанна.

— Мы бы хотели узнать... — начал он и внезапно замолчал.

— Сначала у Джоэль было родимое пятно, — наконец вмешалась жена. — А теперь его нет.

— Родимое пятно?

— У моей дочери на левой ножке было родимое пятно. И она пахла... собой. Родимое пятно исчезло, и сейчас она пахнет по-другому. Я хотела бы знать: это тот же самый ребенок?

«Ну вот, — подумал Пол, — Зена, королева воинов, в полном блеске. Кот извлечен из мешка. Да нет, скорее, не кот, а тасманский дьявол — нечто огромное, хищное и омерзительное на вид». Наверное, в этот момент они казались Галине именно такими. Она окостенела — штамп, который как нельзя лучше подходил данной ситуации. А ее мягкие серые глаза были теперь холодными, как стекляшки.

Пол старался смотреть куда угодно, только не на нее, и мечтал забиться в какую-нибудь щель.

На камине стояла коробка с сигарами.

И еще фотография мужчины в белой панаме.

Пол заинтересовался: неужели Галина курит сигары? На коврике у входа, словно котята, устроились коричневые тапочки. Собака вышла из своего оцепенения, взяла один в пасть, принесла Пабло и с неприятным стуком шлепнула перед ним.

Пол заставил себя повернуться к Галине. Она все еще ничего не ответила Джоанне — онемела от ее обвинений. И выглядела потрясенной.

Позже, гораздо позже, Пол размышлял: есть ли такая штука — периферический слух? Когда нечто попадает в ухо, но заявляет о себе только через некоторое время.

Он отводил глаза, стараясь не замечать страдальческого выражения на лице колумбийки. Думал, не лучше ли извиниться и уйти. И не расслышал приглушенного звука в глубине дома.

А Галина расслышала. Этим и объяснялось выражение ее лица!

И Джоанна тоже расслышала.

Она потянулась к нему и впилась ногтями ему в руку.

Пол чуть не вскрикнул. Тогда бы в этом доме кричали двое.

Он и ребенок.

Потому что в доме плакал ребенок.

Наконец он это услышал.

И наконец осознал — обернулся к Джоэль и убедился, что девочка крепко спит. Это означало, что тот ребенок, который плакал, был не их ребенком.

— Кто это? — Спрашивать было глупо, но в этот день Пол вообще не отличался сообразительностью.

Галина не ответила.

— Чей это ребенок? — повторил свой вопрос Пол, хотя до него уже стало доходить, чей это ребенок. — Пабло, сходите посмотрите, кто там.

Пабло не двинулся.

— Галина?

Выражение ее лица не изменилось. Или изменилось? Дерзость в глазах не исчезла, но в них появилось нечто новое: пугающая сосредоточенность и сила духа.

— Галина, это наша дочь? Это Джоэль?

Пол не сразу осознал, что Пабло все еще не двигался, а Галина не отвечала.

Он встал с ребенком на руках — с чьим ребенком? Голова кружилась.

— Хорошо, я сам посмотрю, — объявил он о своих намерениях так, словно искал поддержки.

Хотел отдать Джоэль Галине, но одернул себя. Галина больше не работала у них няней. А эта девочка была, возможно, не Джоэль. Пол ощущал себя так, словно и физически, и эмоционально балансировал на краю глубокого, опасного ущелья, рискуя свалиться в пропасть. Ему чудилось, что комната кренится.

Все пришло в движение.

— Я пойду! — Джоанна встала и, не раздумывая, направилась в сторону детского плача.

Пабло вскочил со стула.

Пол хотел отдать ему ребенка, чтобы присоединиться к жене. Но поднять девочку отчего-то было так трудно.

— Сядьте, Пол, — мягко предложил Пабло.

Сказал, что посмотрит сам, а Пол пусть отдыхает и смотрит за ребенком. Пабло — он и был Пабло.

Пол с благодарностью вернулся в кресло, а Пабло шагнул за Джоанной в коридор. Ребенок заплакал громче, пронзительнее. И Пол окончательно и бесповоротно признал, что то, чего опасалась Джоанна, было сущей правдой.

Он узнал этот плач.

Помнил его с того первого дня, когда их дочь непрестанно ревела в гостинице и просила есть. Пока не появилась Галина и все не устроила.

Галина по-прежнему скованно сидела в кресле, только теперь она казалась ему физически ближе, чем раньше. Как это могло быть?

Несколько минут ничего не происходило.

Ребенок продолжал плакать откуда-то из глубины дома; Галина все так же смотрела на него со странным, тревожащим спокойствием.

Затем в гостиную возвратился Пабло; сильной рукой он поддерживал Джоанну, которая опиралась на него, словно готовая упасть в обморок. Но где же ребенок?

Казалось, что Джоанна не в себе, а Пабло стремится помочь. Связь между двумя этими явлениями определенно была случайной, хотя Пол совсем не был в этом уверен.

Что-то было не так.

Присмотреться внимательнее.

Голова жены на плече Пабло. Полу потребовалось несколько секунд, чтобы понять окончательно, почему ее голова так лежала у него на плече, — потому что Пабло крепко держал в кулаке пышные черные волосы Джоанны.

И втаскивал ее за волосы в гостиную.

Рот Джоанны был открыт в полузадушенном крике.

Пабло швырнул ее на диван — бросил, как чемодан, который он грузил в машину в аэропорту «Эльдорадо».

— Сиди! — прорычал он. Так отдают команду собаке. Глупой, упрямой собаке, которую следует проучить.

Пол прирос к стулу и безмолвным зрителем наблюдал разворачивающуюся перед ним драму, которая необъяснимым образом превратилась в реальность. Он ждал антракта, чтобы размять ноги, проветриться и похлопать исполнителям — поблагодарить их за поразительно правдоподобное представление. Но пьеса продолжалась.

Галина поднялась на ноги.

Она методично закрывала в комнате ставни и в то же время изливала на Пабло непрерывный поток испанской речи. Словно их с Джоанной тут и не было. Кажется, выговаривала ему. Знание испанского, так долго хранившееся под спудом памяти, постепенно возвращалось к Полу, и теперь он понимал примерно каждое пятое слово. «Ты. Кричал. Не здесь». На какой-то глупый миг он решил, что она упрекает Пабло за то, что он так грубо обошелся с Джоанной.

За то, что не принес их ребенка.

И нагрубил им.

Это было все равно что твердить себе: «Это сон», когда вокруг — пугающая явь.

Пол протянул Джоанне ребенка — ту девочку, которую считал своей дочерью, но которая оказалась совсем другой, — и встал: сказать Пабло, что его поведение недопустимо. Пусть принесет Джоэль и отвезет их обратно в гостиницу.

— Пол, я же просил вас посидеть, — сказал Пабло.

Он обращался к распростертому телу Пола. Потому что тот внезапно обнаружил, что не стоит, а лежит на деревянном полу, пахнущем шерстью и кремом для обуви. «Как это произошло?» Он услышал, как Джоанна судорожно вздохнула.

— Дорогая, со мной все в порядке... — Странно, он не слышал собственных слов. Язык сделался неповоротливым. Да и все тело казалось невероятно тяжелым. Во рту ощущался странный металлический привкус.

Он попытался подняться с пола. Не вышло. Половицы закачались, будто центр тяжести куда-то переместился. Пол услышал тяжелое шарканье ног и почувствовал движение воздуха.

Они были похожи на матросов.

Пять человек в пестрых зеленых формах, которые вплыли в комнату, словно сокрушившая берега солоноватая река. Молодые лица, выражение немой решительности. Каждый нес винтовку.

— Пожалуйста, — выдавил из себя Пол.

В гостиной сделалось пугающе темно. Галина закрыла ставни на всех окнах, кроме одного. Похоже, наступает момент, когда все должны закричать: «Сюрприз!»

«Нам преподнесли сюрприз», — подумал Пол.

И в следующую секунду потерял сознание.

Глава 11

Темнота.

Но не полная. Сквозь черноту мелькали бесконечные видения и сны. Словно очень долго сидишь в кинотеатре.

Ему было одиннадцать лет, и он внезапно испугался темноты. До этого не боялся, а вот сейчас перетрусил. Может быть, оттого, что так темно было на верхней площадке лестницы, где его мать до недавнего времени снимала квартиру. И не просто темно — плотная темнота душила, как наброшенное на голову шерстяное одеяло. «Мама отдыхает, — сказал отец. — Она спит. Не беспокой ее».

Он пробрался вверх по лестнице, где неприятно пахло лекарствами. Прислушался из-за двери и различил звуки телеигры — звонок, голос, фальшивый смех зрителей.

На самом деле его мать не спала. Было бы здорово открыть дверь и оказаться в ее объятиях. Но в комнате чернота была еще мрачнее, чем в коридоре. Только мягко мерцал экран портативного телевизора со скошенными заячьими ушами антенн.