Она села в уголок и заплакала.
Примерно через час она постучала в дверь и сказала, что хочет поговорить с доктором. Ей открыл Томас, который на этот раз выглядел еще более меланхолично, чем обычно. Охранник никак не ответил на ее просьбу, но через несколько часов к ней постучал и вошел доктор.
— Слушаю. — Он сиял великодушной улыбкой, так не вязавшейся с его ролью тюремщика.
— Где Маруха и Беатрис? — спросила она.
— Хорошие новости. Их отпустили. — Доктор произнес это так, словно все время хлопотал за своих пленниц.
— Ах вот как! Замечательно! — воскликнула Джоанна.
— Да. Теперь очередь за вами. — Улыбка доктора стала еще ослепительнее.
Джоанна заставила себя поверить его словам.
— А ребенок?
— Разумеется. Дети принадлежат своим матерям.
— А как насчет Роландо?
Доктор сделал вид, что не слышал ее вопроса. И обвел взглядом убогую обстановку.
— Вам стало просторнее?
Джоанна кивнула.
— Вот и хорошо.
* * *
В первую ночь своей новой эры — без подруг — Джоанне никак не удавалось уснуть. Матрац, который раньше был тесным и успокаивающе теплым, теперь казался неуютно пустым и ледяным. В воздухе витал непонятный тошнотворный запах. Джоанна чувствовала жажду общения, которая вскоре обернулась самой обычной жаждой.
Она постучала в дверь и попросила воды.
Ей открыла охранница с длинными темными волосами. Она смотрела телевизор — передавали последние известия: смуглая ведущая зачитывала новости по бумажке.
Отлучившись за водой, охранница не забыла выключить телевизор.
Теплая вода с кисловатым привкусом не принесла облегчения. Джоанна так и не сумела заснуть, лежала с открытыми глазами и смотрела в потолок. Там, на штукатурке, Беатрис нарисовала фломастером множество звезд. Таким образом она хотела раздвинуть стены тюрьмы и создать трогательную иллюзию свободы.
Джоанна зарылась головой в матрац, эгоистично желая, чтобы ее бывшая сокамерница снова оказалась рядом.
Этот запах... Что же это такое?
Теперь он показался сильнее. Джоанна решила, что запах исходил от матраца, на котором она спала или, вернее, пыталась уснуть. В своей неуклюжей попытке навести чистоту ее тюремщики перевернули матрац, и теперь она лежала на той стороне, которая все время находилась на грязном полу. И еще ощущалось отсутствие запаха — знакомого запаха недостающих подруг.
Джоанна встала и перевернула матрац на прежнюю сторону.
Сначала она ничего не заметила.
В комнате было слишком темно. Надо было, чтобы глаза привыкли к черноте. И еще сообразить, что запах не пропал, а многократно усилился.
Она повернулась на левый бок, на правый. Перевернулась. Уткнулась лицом в скользкую пену, и ее чуть не стошнило.
Джоанна резко села и посмотрела на матрац. То, что она увидела, напоминало цветной тест Роршака[47]: из света и тени проступал пугающий образ.
Кровь. Большое, расплывшееся пятно.
Совсем не такое, какое остается, когда немного порежешься или разобьешь нос. Отнюдь. Это пятно было размером чуть ли не с голову.
Джоанна закрыла глаза и дотронулась пальцем до середины ржавого, бурого пятна. Оно оказалось влажным на ощупь, как земля в погребе. Джоанна посмотрела на кончик пальца — он побурел.
Она с трудом встала и, обуреваемая растущей паникой, поплелась по комнате.
Яростно постучала в дверь.
Открыл снова Томас. Джоанна хотела назвать их по именам, бросить обвинение в лицо тюремщику.
И вдруг заметила предмет, который свешивался у него из кармана.
Это были четки — те самые, пробковые, подаренные Марухе. Она поклялась хранить их вечно, как символ веры, надежды и жизни взаперти.
Джоанна дождалась, пока он захлопнет дверь, а затем рухнула на пол, закрыла лицо ладонями и горько разрыдалась.
* * *
Они поняли, что она все знает.
О Марухе и Беатрис.
Наверное, догадались по тому, как она вскакивала, когда они отпирали дверь, или отпрыгивала, если приближались хоть на фут. А Джоанна невольно гадала, кто из них спустил курок или всадил нож. Томас, который в эти дни хандрил сильнее обычного? Или Пуэнто, наставивший автомат на Джоэль, когда девочка болела воспалением легких и плакала? Или оба?
Джоанна окончательно убедилась, что ее тюремщики догадались, когда к ней пришел доктор и извинился за то, что ее придется приковать к стене.
Он очень сожалеет, объяснил он, но это для ее же собственного блага.
— Если начнет стрелять патруль USDF, вы будете в большей безопасности.
Джоанна только раз попросила этого не делать. Доктор пожал плечами и сказал, что такие решения не в его власти. И вообще это только на ночь.
Один конец цепи они приковали к давно не работающему радиатору, а другой — к ее ноге.
Это доставляло ей физические неудобства и моральную боль. И расставило все точки над i в ее существовании — теперь она была буквально заперта на замок.
По утрам один из охранников заходил в комнату и освобождал ее от цепи, и Джоанна почти не дышала, пока этот ритуал не завершался. Только тогда она могла быть уверена, что проживет хотя бы до обеда. И начинала ждать времени кормления. Эта жизнь от часа до часа ее совершенно измучила. Джоанна постоянно нервничала, часто плакала и, случалось, подолгу не могла унять дрожь.
Когда она сказала Галине, что не сомневается — Маруху и Беатрис убили, та покачала головой и ответила:
— Нет, их отпустили.
— Неправда, — возразила Джоанна. — Я видела у Томаса четки Марухи. Она никогда с ними не расставалась. В тот вечер, когда они исчезли, охранница выключила новости. А на матраце появилось кровавое пятно.
Но Галина больше ничего не хотела слушать. Она была глуха к ее словам.
Это сводило с ума. Джоанне становилось дурно.
Но она поняла: пытаться говорить с Галиной о некоторых вещах — все равно что обращаться к стене. А она прекрасно знала, что это такое, потому что теперь, когда рядом не было подруг, разговаривала со стенами. Ей казалось, что это менее безумно, чем говорить сама с собой.
Иногда стена превращалась в знакомого человека. Пола. Джоанна пыталась представить, где он теперь. В тюрьме за контрабанду наркотиков? Мертв? Когда она совсем задыхалась от страха, то сажала его перед собой и рассказывала, что произошло с ней за день.
Иногда Пол задавал ей вопросы.
«У тебя что-то случилось?»
Да, убили моих подруг.
«Может, ты ошибаешься?»
Нет, в тот день, когда они исчезли, я обнаружила на матраце кровь.
«Наверное, одна из твоих подруг порезалась».
Крови слишком много. И еще — Маруха оставила здесь одну вещь.
«И тем не менее...»
Ты должен мне верить. Иногда мне кажется, что я схожу с ума. Но я абсолютно нормальна.
«Я тебе верю».
Я боюсь. Боюсь каждый день.
«Мужайся. Ты же Зена, моя королева воинов. Помнишь? И еще: я за тобой приду».
Когда? Я хочу домой.
«Скоро, моя дорогая».
Когда же?
«Скоро».
* * *
Она спросила Томаса о четках.
— Маруха отдала их вам, когда вы ее освободили?
Томас не ответил и подал ей четки.
Джоанна стала присматриваться, как запирается дверь: ключ поворачивался снаружи и приводил в движение небольшой язычок замка. Старый деревянный косяк был изъеден жучками. Вот и все запоры.
Она сняла с нитки одну пробковую четку — бусинка была податливой, как полузастывшая глина.
И когда Галина выводила ее на кормление Джоэль, засунула кусочек пробки в замочную скважину и вдавила большим пальцем.
Вечером охранница закрыла за ней дверь и исправно повернула ключ в замке. Джоанна прислушивалась, ожидая предательского щелчка. И не услышала.
Ее охватило возбуждение. Обдало жаром, как после глотка старого коньяка в холодный день.
Чтобы вырваться из тюрьмы, Беатрис нарисовала на потолке звезды, но ее убили в постели.
Беатрис было легче.
А она прикована к стене и не может уйти без ребенка.
Возник вопрос — что делать? Утро приходило за утром, Джоанна просыпалась, однако у нее не возникало ни единой мысли, как совершить побег. Она не стала обсуждать стратегию со стенами. Решила так: сделает первый шаг; если получится, пойдет дальше.
Но выход наметился сам собой. Случилось нечто такое, что устраняло два самых серьезных препятствия.
Снова заболела Джоэль.
На этот раз она довольно сильно простудилась — рассопливилась, стала капризничать, у нее слегка поднялась температура.
Джоанна попросила Галину, чтобы девочку оставили с ней. Не на час или на два, а на всю ночь, как в тот раз, когда Джоэль подхватила воспаление легких и Джоанна всю ночь ходила по комнате с дочерью на руках.
Галина согласилась.
Тогда она попросила еще об одном. Нельзя ли снять с нее цепь? На случай если девочку придется убаюкивать? Надо будет носить ее по всей комнате. А перемещаться гораздо удобнее, если человек не прикован к радиатору.
Галина заколебалась.
Джоанна продолжала упрашивать, и няня пообещала поговорить с охраной.
В тот вечер дежурил Томас. Возможно, после того как Джоанна проявила религиозность и взяла у него четки, он стал относиться к ней лучше. А может быть, хотел загладить вину за убийство ее подруг? «Хорошо, — согласился он. — В эту ночь никаких цепей».
Когда Томас закрывал за собой дверь и поворачивал ключ в замке, Джоанна затаила дыхание.
Щелчка не последовало.
Вот оно. Она сделала первый шаг. Затем последовали второй и третий. Джоанна подошла к двери. Она так мучительно манила к себе.
Несколько мгновений Джоанна размышляла, хватит ли у нее духу переступить порог.
Кровавое пятно на матраце и удерживало, и подталкивало. Если ее поймают, то убьют за попытку побега. Но если она не решится, ее все равно когда-нибудь убьют.
Надо набраться мужества.
Джоанна ждала, пока ее внутренние часы не сообщили, что времени примерно два часа ночи. Были все основания полагать, что в коридоре никого нет: в тот раз, когда ей понадобилась ткань, чтобы обтереть Джоэль, пришлось колотить в дверь не меньше пяти минут, прежде чем отозвался Пуэнто.
Она на цыпочках подошла к двери и приложила ухо к деревянной створке.
Тишина.
Тогда Джоанна взялась за ручку и попробовала повернуть. Ручка не поддалась. «Я ошиблась, — сказала она себе. — Значит, пробка не сработала, замок действует, и я по-прежнему взаперти». Но решила попробовать еще. Нажала на ручку сильнее.
На этот раз ручка повернулась.
И дверь открылась.
Это было как в страшном кино, когда в заколдованном доме нельзя открывать какую-нибудь дверь, но она все равно открывается. Дверь, за которой таится нечто ужасное.
Но за дверью ничего страшного не оказалось.
Пустой коридор.
Поскольку на свидания с Джоэль Джоанну водили без маски, она стала разбираться в расположении комнат. Направо были кухня, комната для кормлений и помещение, где содержали Роландо (если, конечно, он все еще был там).
Налево — свобода.
Джоэль беспокойно дремала у нее на руках. Джоанна представила, что сейчас ребенок проснется и закричит — лучшей охранной сигнализации боевики ФАРК не могли бы пожелать. Придется двигаться медленно и очень осторожно — по дюйму за шаг.
В коридоре Джоанне показалось, что она движется сквозь некую физическую субстанцию — силовое поле из научной фантастики. Она остановилась и сделала глубокий вдох. Затем пошла вперед, едва переступая ногами. И через некоторое время оказалась перед дверью на улицу. Той, через которую ее ввели в этот дом, ослепшую и напуганную.
Она и теперь была напугана.
Но собрала всю свою волю и толкнула дверь.
Глава 30
Траектория. Она есть у атомов. У нейтронов и электронов. И у жизни тоже.
Была траектория и у той пули, которая убила Майлза. Он ткнулся головой в стол, и к его ладони прилип пистолет «Аграм-2000», теперь совершенно безобидный. Пуля пробила шею, затем стоявший первым на полке пыльный том «Статутного права нью-йоркской недвижимости», и еще у нее хватило сил разворошить несколько юридических книг, так что их страницы разлетелись, словно конфетти.
Но в тот момент Пол не думал о траектории пули.
Его больше волновала его собственная траектория. Он отскочил от враз запятнанного кровью стола и, как боксер после сильного удара, пошел ковылять по кругу, не зная, сможет ли устоять на ногах или рухнет на пол.
И все-таки устоял.
«Ключ», — вот что билось в его мозгу.
Майлз был последней ниточкой, которая связывала его с тем, что произошло в Колумбии.
Ключ.
Насчет глушителя Майлз оказался прав.
Выстрела никто не услышал. Звук был не громче хлопка, который производит палец, если резко оттянуть и отпустить щеку. Мультяшный эффект.
Зато крови оказалось предостаточно. Ею пропахла вся комната.
Пол обошел стол и заглянул с той стороны, где все еще сидел Майлз, — вернее, его тело. Он старался не обращать внимания на эту груду плоти, которая еще недавно имела имя, голос, семью.
«Знаете, какой самый тяжкий грех в ортодоксальном иудаизме?»
Пол открыл ящик стола. Бумага, степлер, карандаши, две полупустые упаковки жвачки. «Риглиз», мятная. Калькулятор, корешки чеков, скрепки для бумаги, конверты. Пол понятия не имел, что же он ищет.
Какой-нибудь ключ.
Вопрос был в том, что такое этот ключ? Как отличить его от канцелярских принадлежностей и просто предметов повседневной жизни?
«Они начинают связывать одно с другим. Я точно знаю».
Пол просмотрел бумаги в ящике стола. Налоговая форма W-2. Напоминание о необходимости продления подписки на юридический журнал. Обведенный красными чернилами купон из «Тойз-эр-ас»[48]. Болтушка Кэти. Расписание игр «Нью-Йорк джайентс»[49] на 1999 год.
Телефонная книжка.
Та самая, которую Майлз держал, разыгрывая звонок Марии. Тогда он щелкнул пальцами и сказал: «У нее должен быть номер этого шофера. Пабло».
Номер Марии был, естественно, записан.
Должен быть записан и номер Пабло.
Пол не знал его фамилии. Для него он был просто шофером Пабло. Пабло, наемным помощником.
А затем Пабло — похитителем людей.
Пришлось пролистать десять букв алфавита, прежде чем он наткнулся на Пабло Лорайсо.
Странно, но фамилия показалась знакомой.
Пол вырвал страничку и сунул в карман.
Он искал ключ, но не нашел его. И не представлял, что делать дальше. Звонить в полицию? Найти местного раввина и попросить передать Рейчел и ее сыновьям, что их муж и отец только что вышиб себе мозги?
Надо сматываться.
Вот самая правильная мысль. Когда с ним захотят побеседовать полицейские, он ответит, что они с Майлзом поболтали, а затем он ушел. Самоубийство? Какой ужас! Или рассказать им все, как было? Что Майлз отправил его с женой в Колумбию, чтобы там их похитили и потребовали выкуп. Какой выкуп? Атакой: провезти в США чистый кокаин на два миллиона долларов. Или эту часть лучше опустить?
Пол чувствовал пустоту в голове, как тогда в доме Галины, когда встал перед Пабло, но внезапно оказался на полу. Мысли разлетались в разные стороны — не то что пуля, которая целеустремленно пробила голову Майлзу.
Вот теперь он обратил внимание на ее траекторию.
Она устроила настоящий беспорядок. Книжные страницы упали на пол. Хотя нет, это были не книжные страницы. Приглядевшись, Пол понял, что листы исписаны от руки.
Письма.
Пол начал вспоминать.
В ту ночь, когда он не смог уснуть и пошел поискать что-нибудь почитать, он наткнулся на письма из лагеря. «Дорогой папа, папочка, папуля! Помнишь, как ты отвел меня в зоопарк и там оставил?» Пол тогда лечил свое одиночество чужими семейными заботами. Он переступил через письма, собираясь покинуть кабинет. И в этот момент увидел кое-что еще.
Сначала читал стоя, затем наклонился и наконец опустился на корточки.
«Траектория пули определяется физическими законами», — думал он.
Начальной скоростью, сопротивлением воздуха, силой притяжения. И положением руки перед выстрелом. Это очень важно — куда указывала рука.
Может быть, перед тем, как принять решение пустить пулю в голову, Майлз думал, насколько малы шансы бедняги Пола разобраться в ситуации, и захотел их немножко увеличить?
И указал вот сюда.
На нужный путь.
Глава 31
Пол окунулся в привычный уют своего дома — ничего лучшего он придумать не сумел.
Только теперь дома было вовсе не уютно. Слишком многое напоминало о том, что случилось.
Он провез кроватку через всю квартиру и наполовину задвинул в кладовую, только чтобы не видеть. И пока тащил, розовые вышитые мишки улыбались ему с одеяльца, будто наивно, по-детски пытались ободрить в его безнадежной ситуации.
Лиза, должно быть, услышала, как колесики катились по полу, потому что в следующую секунду раздался стук в дверь. Пол на цыпочках вышел в прихожую и заглянул в глазок. Лучшая подруга Джоанны от удивления скосила глаза, а рот свернула чуть на сторону — это ее выражение лица Пол всегда находил довольно сексуальным. Всегда, но только не теперь. Соседка, наверное, решила, что либо Джоанна и Пол внезапно вернулись, либо в их квартиру забрался грабитель.
Пол и сам чувствовал, будто без спроса забрался в собственную жизнь.
Он стал ждать, пока Лиза уйдет. История про визу была наготове, но он чувствовал, что не в настроении лгать.
Соседка стукнула в дверь еще раз, пожала плечами и удалилась. А Пол взялся за пачку писем, которые принес из кабинета Майлза. Стоило получше принюхаться к ним, и можно было ощутить запах крови адвоката.
Он закрыл жалюзи и выключил телефон. Рейчел потребуется некоторое время, чтобы вычислить его адрес. Пол не мог вспомнить, называл ли ей свою фамилию. Возможно, и нет. Хотя не имеет значения. Настанет момент, когда вместе с заглядывающим через ее плечо полицейским Рейчел откроет записную книжку мужа и выпишет всех Полов. Так что ему непременно позвонят.
«Я приходил к Майлзу обсудить свои проблемы с удочерением девочки. Когда покидал его кабинет, он был жив. Находился ли он в подавленном состоянии? Да, немного. Упоминал что-то насчет своих игорных долгов. Мне очень жаль слышать, что он умер».
На письмах не стояло дат.
Но Пол сумел хронологически разложить их по цвету: от совершенно пожелтевших до слегка выцветших.
Самым последним оказалось то письмо, которое Майлз читал бессонной ночью, — от сына из лагеря. Но его заинтересовали другие письма. Те, что вываливались из «Книги Руфь». Это были письма не от детей, а про детей.
«Дорогой мистер Гольдштейн! — начиналось одно из них. — У меня есть ребенок, которого срочно необходимо пристроить...»
Большинство писем содержало просьбы, мольбы, уговоры найти писавшему ребенка. А это оказалось иным. В нем ребенка предлагали.
«Считайте это особым обстоятельством, — продолжал автор. — Все необходимо проделать очень срочно. И времени на обычную бумажную процедуру не остается. Поэтому я обращаюсь непосредственно к вам. И прошу вашей помощи. Пожалуйста, ответьте немедленно — сегодня, завтра. Как только физически появится возможность».
Пол перешел ко второму письму. Затем к третьему.
Он читал медленно, внимательно. Иногда возвращался назад, перечитывал и не спешил продвигаться дальше во времени. Вся корреспонденция была отправлена Майлзу. Среди писем не оказалось ни одного его ответа. Складывалось впечатление, что Пол подслушивал телефонную беседу, но слышал только то, что говорилось на одном конце провода. А заполнять паузы и домысливать реплики второго собеседника приходилось самому.
Дальше в письме объяснялось, что это за ребенок, — трехлетняя девочка. Автор утверждал, что ребенку необходимо срочно покинуть Колумбию. И объяснял почему. За девочкой охотится отец. Затем открыто и подробно рассказывалось, как все должно произойти.
Прочитав все письма, Пол возвратился к первому и начал сначала. Он вспомнил, как сумбурно изъяснялся Майлз в последние минуты жизни, и теперь попытался соединить осколки и склеить из них общую картину.
«Как вы считаете, есть шансы, что малютка Пол во всем разберется?»
Шансов мало, Майлз, я бы сказал, отвратительно мало. Но кажется, положение становится более благоприятным.
Полное имя отца девочки ни разу не упоминалось — стоял только инициал: "Р". Автор шепнул имя Майлзу на ухо и больше его не называл.
Зато сами письма в конце каждого листа были подписаны. Именно это заметил Пол, когда собирался уйти из кабинета, где в нос бил терпкий запах крови. И подпись его остановила. Заставила присмотреться к тексту внимательнее и начать читать. Подпись в конце страниц.
Изящный наклон букв, особенно "Г".
С этой буквы начиналось имя «Галина».
Глава 32
Сначала Пол решил, что звук у двери ему приснился.
Ведь он сидел и грезил — полуспал, полубодрствовал.
Представлял свою жену и дочь.
И ту маленькую девочку.
Вспоминал слова, висевшие у Майлза над столом:
«Тот, кто спас одного ребенка, спас целый мир».
Кто она была — та девочка? Внучка Галины.
Это стало абсолютно ясно из ее второго письма Майлзу. Еще она писала в нем об отце ребенка. И о нем тоже.
«Был момент, когда я решила, что дочь в безопасности и он ее не достанет. Но я ошиблась».
Галина умоляла Майлза помочь. Уверяла, что внучку следовало срочно вывезти из страны.
«Отец ее ищет и не успокоится до тех пор, пока не найдет. А вы знаете, что у Р. достаточно власти и средств, чтобы это выполнить».
Нужно, чтобы кто-нибудь удочерил ее в Америке. И сделал это как можно быстрее.
Далее в письме подробнее рассказывалось о самой девочке.
«Она видела такие вещи, которые не должны видеть дети. Да и не только дети. И у нее начались кошмары».
Из четвертого письма стало ясно, что Майлз согласился. Да, он поможет. И более того, адвокат сделал поразительно щедрое и самоотверженное предложение. Он сам решил удочерить внучку Галины.
«Вы абсолютно уверены? — спрашивала его колумбийка. — Я чрезвычайно обрадована, но должна вам напомнить, что взять ребенка — это не на время. Это на всю жизнь. Вы станете не только ее отцом. Но ее защитником. Ее покровителем. Ее единственной надеждой».
Видимо, Майлз ответил «да» — он абсолютно уверен.
Но попросил кое-что взамен.
Только что именно?
Трудно было судить.
После этого восторги Галины поубавились. Письма стали суше и приобрели характер деловых переговоров.
«Поймите: то, что вы просите, может быть невозможно, — предостерегала она. — Я их не знаю. Не берусь за них отвечать. Могу только спросить».
Их!
Пол, словно двухлетний ребенок, начинал понимать, что за внешне бессмысленными словами прячутся наполненные глубоким смыслом понятия.
Они ответили «да».
Это явствовало из следующего письма Галины. Она отчаянно умоляла Майлза заботиться о девочке.
«Очень прошу вас о нескольких вещах, — писала Галина. — Успокаивайте ее, если она в страхе проснется среди ночи. Читайте книжки: она любит слушать о поездах, клоунах и кроликах. Учите всему, что нужно, чтобы понять новую страну. Защищайте. И пожалуйста, иногда сообщайте мне, как у нее дела. Разумеется, не каждую неделю и не каждый месяц. Время от времени. Пишу вам в последний раз. Чем меньше мы общаемся, тем будет безопаснее. Прошу вас только об одном. Но это очень важно. Вы и ваша жена — любите ее!»
За дверью кто-то был.
Пол разом окончательно очнулся и широко открытыми глазами уставился в потолок спальни.
Он снова услышал звук — словно тихонько скреблись в дверь.
Как будто кошка просила впустить ее в дом.
Но у них не было никакой кошки.
Пол лежал на кровати и гадал, в какую дверь скреблись: в закрытую дверь спальни или во входную дверь квартиры. Это было очень важно. Если в дверь квартиры, у него был еще шанс. Но если в дверь спальни — можно было не сомневаться, что он покойник.
Пол сосредоточился, напряг слух. В ушах стучала кровь; дыхание сделалось затрудненным, поверхностным и шумным.
Скребущий звук был тихим и неотчетливым.
«Хорошо, — подумал Пол, — значит, в дверь квартиры».
Он соскользнул с кровати, всеми силами сопротивляясь желанию спрятаться под матрац. Входная дверь была на замке. Он по-прежнему оставался на своей территории и мог себя защитить.
Пол был одет в одни «боксеры»; когда он посмотрел в висящее на стене зеркало в полный рост, собственное отражение показалось ему до смешного уязвимым. Он замер, вытянул шею и прислушался.
Скреб-скреб...
«Это те негодяи с „узи“ и керосином, которых я и боялся. Люди с болота», — решил Пол.
Или...
Тот тип с татуировкой «СССР» на руке.
Этот некто стоял за входной дверью. Той, из-за которой на Пола косила глазами Лиза. Если память не изменяла, он ее надежно запер. Даже на два оборота.
Пол осторожно вышел из спальни и глянул на дверь квартиры, словно видел ее впервые. Присмотрелся. Она показалась ему достаточно надежной. Правда, облупилась и требовала покраски. Но была твердой, как сталь. Сравнение обнадеживало.
Теперь Пол не сомневался, что запер ее на два оборота, но забыл, как должна стоять продолговатая ручка — горизонтально или вертикально.
До него внезапно дошло: как только он вышел из спальни, звуки прекратились. Дошло потому, что теперь они возникли снова.
Но на этот раз ближе, грубее и громче. «Туман крадется на кошачьих лапках». Этот стишок он запомнил с детства. Только сейчас к нему подбиралась не кошка, и детство давно кончилось.
Оружие.
Взгляд метнулся по квартире и нервно, словно попавшаяся между рамами муха, стал дергаться от стены к стене.
Металлическое пресс-папье от «Шарпер имидж»? Что ж, не исключено.
Полированная африканская трость, которую родители Джоанны привезли из Кении? Может быть.
Лежащее посреди обеденного стола никчемное стеклянное яйцо? Не пойдет.
А сам обеденный стол?
Ножи!
Пол повернул в сторону кухни, стараясь припомнить, где Джоанна держит ножи для разделки мяса.
И еле удержался, чтобы не броситься туда бегом.
Ни в коем случае. Иди тихонько. Порхай, как Мохаммед Али на ринге. Они не знают, что ты здесь. Могут только догадываться. Им может надоесть копаться с замком. Тогда они все бросят и уйдут.
Но если они знают, что он в квартире, — тогда ни за что.
Пол вплыл в кухню, надеясь, что передвигается легко и бесшумно, хотя чувствовал себя тяжелее свинца. Он слышал, что звуки у двери становятся громче и настойчивее.
С той стороны старались что-то подобрать к замку — вот как это воспринималось из квартиры. Пола охватило отчаяние.
События развивались, как во время изнасилования на свидании: сначала все было вежливо и пристойно, но чем дальше, тем грубее и настойчивее. Замок отчаянно сопротивлялся. Но и взломщик не сдавался.
Пол выдвинул ящик кухонного шкафа. Он скрипнул.
Звуки за дверью разом прекратились.
И наступила мертвая тишина.
«Пол, надо что-то делать с этими ящиками». Джоанна говорила ему об этом не раз, а целую тысячу. И он тысячу раз отвечал, чтобы она наняла ребят из «Пенни сейвера».
Но рабочих так и не вызвали, и ящики продолжали вопить каждый раз, когда их пытались открыть.
Люди за дверью знали, что он в квартире.
В выдвинутом ящике оказались записная книжка Джоанны, несколько карандашей, скрепки для бумаг, меню из ресторана навынос «Хьюман Флауэрз».
И никаких ножей.
Поскребывание возобновилось. На этот раз сильнее.
Пол выдвинул следующий ящик. Вот они. Целый набор ножей «Гинзу», за которые они в пять необременительных месячных взносов заплатили 49,95 долларов. Знаменитые ножи, выкованные настоящими самурайскими мастерами в Йокогаме. В рекламных роликах такими разрубают папиросную бумагу. Пол сомкнул пальцы на пластмассовой рукояти.
И повернулся к двери.
Которая была от него не дальше десяти футов. А за дверью — они. Казалось неправдоподобным и смешным, что эта дверь способна его спасти. Пол носом ощущал их присутствие. И Джоанна бы тоже почувствовала.
Надо позвонить 911.
На этот раз он может назвать адрес.
Если вызвать патрульную машину, взломщики решат, что полицейские прибудут с минуты на минуту, и это их спугнет.
Телефон находился в другом конце квартиры. Расстояние казалось непреодолимым, как Сахара.
Подожди. Не надо звонить. Достаточно сделать вид.
— Это полиция? — закричал он. — Звоню вам с Западной 84-й улицы, номер 341, квартира 9Г. Кто-то пытается ко мне влезть. Да-да, совершенно верно... Будете через две минуты? Слава Богу!
Как ни странно, его уловка не сработала. Человек или люди за дверью не прекратили своего занятия.
Пол должен был бы спросить себя — почему?
Если бы на часах было не пять утра и он бы немного лучше соображал, ответ бы нашелся.
Пол бы понял, что телефонная фальшивка не сработала и не отпугнула незнакомцев по одной-единственной причине: они знали, что звонок — притворство.
А знали потому, что были уверены: у него нет никакого телефона.
Значит, приняли меры, чтобы он не смог никому позвонить.
Глава 33
Сначала он ощутил несокрушимую силу.
Ее слепое присутствие.
Сгусток мышц. Словно из стали была сделана не дверь, а человек, который ворвался в квартиру. «СССР», — подумал Пол.
Он стоял в десяти футах от двери с ножом «Гинзу» в руке. И тотчас же на него налетела бесформенная черная масса.