- Да.
      А Маринка добавила зачем-то, словно хвастаясь:
      - И не только "Нива", но и "Москвич".
      - Сильно, - оценил парень и полюбопытствовал: - А "фольксваген"?
      Вот тут уже чувство юмора возобладало в Редькине над бесполезным унынием и он сообщил с предельной серьезностью:
      - Ага. И "Волга" тоже наша.
      Парень открыл было рот, но потом коротко хохотнул и отвязался.
      "Сколько же это все будет стоить? - неотвязно крутилось теперь в голове у Тимофея. - Сколько деньжищ уйдет!"
      Собственно, это было единственной нормальной мыслью, посетившей его голову после страшного удара в ночи. В первые секунды мыслей вообще не возникало - одно отчаяние да иррациональный страх. Ситуация складывалась слишком уж непривычная, а к тому же события продолжали развиваться бурно и совершенно непредсказуемо.
      Ни Тимофей, ни Маринка еще не придумали, идти ли им сразу в милицию, стоять здесь и караулить свою собственность, или же, наконец, вернуться домой, чтобы переодеться, а машину доверить этому любопытному и вроде вполне симпатичному соседу с черным терьером. Маринка ведь тоже выскочила в чем была - в этакой трикотажной майке до колен, спасибо, хоть темной, а вообще, скорее уж это ночная рубашка, чем летнее платьице. И кроме всего, не терпелось позвонить кому-нибудь из опытных друзей. Тимофею в таком вопросе Маринка довериться не могла, да и сам он себе доверял слабо. Однако супруги еще даже не успели обменяться сколько-нибудь значащими репликами, когда из глубины двора, тяжело дыша и громко матерясь, выдвинулась целая процессия. Шестеро милиционеров (они бы еще целый взвод на подобную операцию бросили!) вели троих нарушителей. Странно! Убегали-то вроде четверо, выходит, один слинял.
      Все трое задержанных были мальчишками лет по семнадцать-двадцать, не слишком трезвыми и весьма дебильного вида. Четверо блюстителей порядка, те, что в форме, выглядели, вообще говоря, под стать ведомым хулиганам. Или уж это Редькин, злой на весь свет, смотрел и на милицию недоброжелательным взглядом. Только один оперативник, одетый в штатское, производил приятное впечатление культурного человека. А другой, с расстегнутой кобурою на поясе обычных летних брюк, был вообще персонаж колоритный. Молодой брюнет с длинными кудрявыми волосами, мордастый, розовощекий, огромное пузо, на котором буквально расползалась рубашка, и небрежно закатанные рукава. Все это еще с грехом пополам могло соответствовать облику киношного частного детектива откуда-нибудь из Марселя или Гетеборга, но уж никак не вязалось с представлением о внешности сотрудника советской, то бишь российской, милиции.
      Задержанных провели мимо разбитых машин, торжественно, словно пленных немцев. К пострадавшим никто из этой шумной компании интереса не проявил, и все они уж совсем было скрылись во внутреннем дворике отделения, когда на Т-образном перекрестке резко тормознула девяносто-девятка цвета "мокрый асфальт" со всеми мыслимыми наворотами типа пластиковых фартуков под бамперами, антикрыльев, жалюзей, электрозеркал, всевозможных антенн и прочего.
      Дверца распахнулась, выскочил молодой коренастый парень с лихими вихрами и небрежно окликнул толстого милиционера:
      - Борисыч! Это что, мою машину так уделали?
      - Похоже, что да, - согласился Борисыч. - Ты хоть знаешь, кто за рулем сидел?
      - Знаю, - ответил приехавший на пижонском "жигуленке". - Вот этот!
      И показал на длинного, жалкого, с тонкой шеей и нечесаной головой паренька, настолько пьяного, что он вряд ли мог бы хоть слово возразить.
      - Но ты имей в виду, Борисыч, угона не было. Я ему сам машину дал. Так что все в порядке.
      - Ладно, - кивнул курчавый и мордастый Борисыч, явно старший в опергруппе, и они, наконец, скрылись за углом отделения.
      А веселый хозяин разбитой "волжанки" кликнул наружу дружка, приехавшего вместе с ним, и оба стали ходить вокруг своего разбитого сокровища, цокая языками и хохоча.
      - Ну, Сашка дает! Отремонтировать взял! Классно отремонтировал! Круто. Не, ну это просто атас!
      Тимофей, наконец, не выдержал и спросил:
      - А чего вы, собственно, ржете?
      Тут двое из девяносто-девятки наконец обратили на Редькиных внимание. Оценили изысканный наряд супружеской пары и догадались:
      - А, так это ваша "Тайга"!
      - Угу, - сказал Тимофей.
      - "Москвич" - тоже, - упрямо напомнила и на этот раз Маринка.
      - Ну, эту-то рухлядь можете сразу местной шпане подарить. Ее отсюда увозить дороже встанет, чем за металлолом дадут, а по поводу "Тайги" готовы поговорить с вами.
      - О чем?! - не понял Тимофей, ошалев от такого натиска.
      - Игорь, - отрекомендовался парень. - А это мой друг Федя. Мы занимаемся кузовными работами. И вообще кузовами. У вас же машина под замену кузова. Сколько ей? Год? Или совсем новая была?
      Это он точно сказал: была. Совсем новая. Только в этот момент Тимофея по-настоящему кольнула обида. Ведь недели не прошло, как пригнал из магазина! Так он и сказал этим орлам в расчете на понимание. Мол, мужики, платить придется, и немало.
      Но мужики проявили совсем другое понимание. Тараторили оба без умолку. Весельчак Игорь уже точно посчитал, во что выльется ремонт, и сделал категорический вывод:
      - В общем, друзья мои, легче продать ее по остаточной стоимости и покупать новую. Я вам как специалист говорю. Подумайте. Вот мой телефон. Мы у вас купим эту груду металла с запчастями внутри. На раз купим. И цену хорошую дадим. А на битой тачке ездить - последнее дело, хлопот не оберешься.
      Игорь протянул бумажку с телефоном, а Федя уже ничего добавлять не стал, только стоял рядом и кивал, как китайский болванчик.
      Тимофей кисло улыбался:
      - Спасибо, ребята. Мы подумаем.
      Маринка вошла в ступор и поддерживать беседу была физически не способна. С нею такое частенько случалось в подобных ситуациях. Но, однако же, именно Маринка, а не Тимофей, вскинулась вдруг, когда шустрые ребята заторопились и, продолжая хихикать, полезли обратно в свою тачку, из распахнутых дверей которой по-прежнему громко и бесцеремонно рвалась веселая музыка.
      - Э-э! - она инстинктивно вытянула вперед руку, словно прося о помощи. - А-а... а хозяин? Кто хозяин... вот этой, разбитой?..
      Прозвучало совсем нелепо. Неразбитых машин на весь переулок была одна. Но Игорь и Федя, конечно, поняли, о чем речь. Только с ответом не торопились. Маринка вконец растерялась.
      - Кто хозяин? - повторила она. - Милиция, суд...
      Слова подбирались с трудом, будто на иностранном языке.
      - И в милиции, и в суде отвечать будет вот этот козел Сашка, - Игорь сказал, как отрезал. - А я... - он замялся, - я не совсем хозяин, так что... Адье! Звоните, как надумаете.
      И они быстро укатили.
      "Вляпались, - подумал Тимофей. - Опять куда-то вляпались".
      Он только никак не мог понять, куда именно, и у него до противного знакомо заныло под ложечкой.
      Кто-то из соседей подсказал Редькиным, что пора идти в милицию.
      - В таком виде? - спросил Тимофей.
      - Какая разница? - огрызнулась Маринка. - Не на бал же приглашают.
      На бал не на бал, но Тимофей вдруг почувствовал, что стесняется. Чье-то мнение здесь, в переулке, было небезразлично ему. Чье же? Он обвел потерянным взглядом собравшихся соседей и прохожих, которые, несмотря на поздний час, совсем не думали расходиться, будто самое интересное было еще впереди, и в одно мгновение понял, в чем дело. Сверкнувшие из темноты глаза обожгли его, словно луч лазерного прицела.
      Да, он увидел ее еще в тот момент, когда поднимался с асфальта, не чувствуя боли и не думая ни о чем, кроме собственного автомобиля. Тогда она была всего лишь красивой деталью, по прихоти гения помещенной в уголке грандиозного трагического полотна. Собственно, Тимофей и после то и дело любовался изящной девичьей фигуркой, но все время невзначай, попутно, на бегу. Так водитель, вынужденный постоянно следить за дорогой, отмечает боковым зрением прекрасных незнакомок, стоящих в ожидании зеленого света у края тротуара. И только теперь Редькин сфокусировал глаза на девушке и перехватил ее взгляд.
      Две спелых мокрых вишни улыбались ему из под игривой антрацитовой челки. ("Спелая вишня" - цвет его машины! Отсюда и образ вылез.) Гладкая, смуглая от недавнего загара кожа казалась при ночном освещении почти по-негритянски черной, а носик был маленький и остренький. Между очень тонких губ молочной белизной сверкала полоска ровных красивых зубов. Грациозная шея, божественно покатые плечи, маленькая твердая грудь под почти прозрачной белой майкой и восхитительная линия бедер, подчеркнутая блестящими бордовыми лосинами. Тонкая ткань была до такой степени облегающей, что в пароксизме неуместного возбуждения, охватившего Тимофея, он вдруг подумал: "Э, да у нее ж под этими лосинами и трусиков нет!" Редькин пожирал глазами юную прелестницу с бесстыдством и жадностью. В другое время Маринка непременно перехватила бы такой взгляд супруга и ядовито откомментировала подобное поведение. Но сейчас, похоже, не замечала ничего. А Тимофей таял, забыв обо всем на свете. Любые беды и несчастья казались полнейшей ерундой рядом с этим совершенством, тем более, когда оно так близко. Потрясающее ощущение! Ну, словно принял на грудь граммов двести пятьдесят хорошего коньяку. Столь приземленное сравнение внезапно отрезвило его. Тимофей вздрогнул, обернулся на Маринку, та в ужасе отпрянула, увидев идиотически счастливую улыбку мужа: уж не помутился ли Тима рассудком? А он открыл было рот для необходимых объяснений, но вряд ли сумел бы сказать что-то умное. В общем, никто не знает, чем это могло кончиться, если бы вдруг предмет его вожделений не подошел почти вплотную и не заговорил первым.
      - Это вашу машину разбили? - прозвучал стандартный вопрос.
      - Две машины, - выдала Маринка стандартный ответ.
      - Чума, - констатировала девушка. - Сочувствую.
      Только теперь Тимофей заметил, что под ногами у нее вертится некрупный, видимо, молодой ирландский сеттер. Славный такой пес. И очень кстати он попал в поле зрения. Ведь Редькину самое время было переключиться именно на собаку. На расстоянии ближе протянутой руки девичья красота уже не казалась волшебно-неземной и завораживающей, но сексуальная ее привлекательность нарастала с пугающей быстротою. Лоб несчастного владельца двух разбитых машин покрылся испариной. Руки напряглись, борясь с собственным бредово-нескромным желанием прикоснуться к аппетитной девичьей коже. И кое-что еще начало напрягаться. Под трусами, к счастью, были плавки - старая спортивная привычка, - но все равно заметно же! И как это неуместно!
      Он упорно смотрел теперь только на рыжую шелковистую шерсть ирландца и мучительно придумывал какую-нибудь нейтральную фразу. А язык сделался враз непослушным, во рту пересохло, и выдавить из себя удалось только три слова:
      - Очень славный пес.
      - Его зовут Патрик, - сообщила девушка.
      - При чем тут пес? - не поняла Маринка. - Я тебе говорю: телефон запомни. Начало как у нас, а дальше - тридцать пять восемьдесят семь. Запомнил? Писать все равно не на чем. А у Юли отец в милиции работает, полковник, между прочим...
      "Надо же, - подумал Редькин. - Оказывается, они тут о чем-то говорили. Познакомиться успели. А телефон бы, и правда, хорошо запомнить. И совсем не ради милицейского папочки..."
      - В машине же блокнот есть, - спохватился Тимофей.
      - Слушай, ты какой-то тормоз сегодня. Пошли. Нас в отделении ждут.
      Редькин огляделся затравленно и с удивлением обнаружил, что нет уже поблизости ни прекрасной девушки Юли, ни ее рыжего сеттера с таким традиционно ирландским именем Патрик.
      В общем, протокол Тимофей заполнял, сидя в одних трусах и брезгливо пытаясь удержаться на самом краешке деревянной скамьи, отполированной тысячами задов бомжей, проституток и "лиц кавказской национальности", отлавливаемых на Курском вокзале. Не очень-то хотелось касаться голыми ногами этой не слишком стерильной поверхности.
      Водитель "фольксвагена" отстрелялся быстро. Претензий ни к кому не имел, в чем и расписался, заполнив все необходимые бумаги. А на словах по-простецки объяснил людям, что сам он шофер, что фирма за все заплатит, разбитые фары - ерунда, из-за них не стоит сыр-бор городить, а вот то, что лично не пострадал - так это просто чудо. Он, наверно, раз двадцать в присутствии Редькина пересказывал всем и каждому, как за пять, если не за три секунды до удара вылез через водительскую дверцу и, огибая свой автомобиль, прошел между "Москвичом" и "фольксвагеном".
      - Еще секунда - и ног бы у меня точно не было! - с восторгом сообщил он, сокращая вышеупомянутое время до минимальной величины.
      Потом попрощался со всеми, как с родными, и покинул отделение, бормоча себе под нос:
      - Есть все-таки Бог на небесах. Есть...
      А вот Редькина местные дознаватели и подъехавшие из районного ГАИ инспектора мурыжили долго и нудно. Задавали массу никчемных, по его понятиям, вопросов.
      Был, например, такой:
      - Вы сидели в машине в момент удара?
      - Нет.
      - А почему ноги в крови?
      Или другой:
      - Почему забрали с проезжей части пружину амортизатора? Вы что, не знаете, что на месте аварии до прибытия ГАИ и милиции трогать ничего нельзя?
      Во, бред-то! Как же она могла лежать посреди дороги в течение доброго часа?
      Вообще, много было интересных вопросов. Редькин потихонечку переставал понимать, кто здесь пострадавший, а кто нарушитель, если не сказать преступник. Преступников, кстати, приводили в чувство где-то в соседнем помещении. Обезьянником его, что ли, называют? Перепившиеся ребята были пока не способны давать показания. По такому случаю, наверно, доблестные ревнители закона и отыгрывались на Тимофее.
      В какой-то момент он встал и решительно заявил:
      - Мне надо в туалет.
      - Как выйдете, по коридору направо и до конца, - предложил старший лейтенант.
      - Нет уж, я домой схожу, заодно и оденусь.
      И откуда такая наглость взялась? Наверно, просто от злости. Уж очень хотелось убедиться и всех вокруг убедить, что не задержанный он, а совершенно свободный человек. И Маринка, конечно, с ним вместе вышла. На улице спросила:
      - Ты чего надумал?
      - Ничего, - буркнул Редькин. - Очень писать хочется. А вообще-то надо Виталику позвонить. Проконсультироваться.
      - И то верно.
      Виталик Нестеренко, который в свои сорок два был автомобилистом с тридцатилетним стажем, на ночной звонок не обиделся, как только понял, что именно произошло. Собственно, Тимофей не первый раз звонил ему во внеурочное время на предмет неотложной техпомощи, ведь именно Виталик был крестным папой и лечащим врачом старенького "Москвича", пострадавшего за компанию с "Тайгой". Как истинный фанат московского завода АЗЛК Нестеренко и сосватал Редькину "в минуту жизни трудную" за каких-то, смешно сказать, четыреста баксов очень неплохой экземпляр - пятнадцатилетнего старика с печально и неумолимо ржавеющим кузовом, но уникально маленьким пробегом в пятьдесят одну тысячу. Поэтому в первую минуту разговора они оба ритуально оплакали скоропостижно ушедшего железного друга (восстановлению тот, похоже, не подлежал), а уж потом принялись обсуждать главное - как жить дальше. Виталик надавал кучу полезных советов - и по машине и по общению с ГАИ. Тимофей даже духом воспрял, как будто от знания маленьких хитростей что-то могло всерьез измениться. Но в тот момент казалось необычайно важным и отследить правильность составления справки об аварии, и грамотно приступить к предъявлению претензий обидчику, и, наконец, наилучшим образом обезопасить на ночь разбитую машину.
      Говорят, нарочито усложненный ритуал похорон люди придумали именно для того, чтобы отвлечь себя в трагические минуты от мыслей о самом страшном. Вот и Тимофей в суете мелких забот взбадривался и легко гнал прочь беспросветную тоску и страх, навалившиеся на него сразу после удара.
      А оформление бумаг оказалось делом нудным и противным. Представитель районного отделения милиции и представитель районного управления ГАИ с невиданным энтузиазмом соперничали друг с другом в борьбе за высокое звание Самого Гнусного Мента. Тимофея Редькина за человека явно не считали - он являлся для них не более, чем субъектом права. Маринку вообще в упор не замечали, ведь она и на субъекта не тянула. Терпели ее присутствие - и на том спасибо. А вот с местными в дупелину пьяными шалопаями, включая самого гражданина Кусачева, того, что за рулем "Волги" сидел, милиционеры разговаривали хоть и грубо, но по-свойски, как со старыми друзьями. Каждый из этих уродов уже имел по несколько приводов в отделение, что странным образом роднило юных хулиганов со стражами порядка. Редькин же со своей супругой был абсолютно чужим на этом празднике жизни. Относительно молодой человек, работающий в собственной коммерческой фирме, имеющий роскошную квартиру в тихом центре и купивший пусть и отечественный, но все-таки новый автомобиль, в то время когда милиционерам в числе прочих шахтеров, учителей и врачей месяцами задерживают зарплату - такой человек был явным представителем нарождающегося среднего класса, а значит, классовым врагом. Тимофей чувствовал эту глухую неприязнь с каждой минутой все острее. И едва завершив все формальности, поспешил уйти. Только молодому белобрысому лейтенантику рискнул задать неофициальный вопрос. Тот единственный проявил хоть какую-то долю сочувствия к чете Редькиных. Оказывается, он сам неделю назад приобрел новую "пятерку" и живо представлял себе, каково это попасть вот в такой переплет. Тимофей поинтересовался, нельзя ли получить адрес и телефон гражданина Сашки Кусачева. Координаты хулигана лейтенант выдал сразу, но потом печально вздохнул и прокомментировал:
      - Можете, конечно, и в суд подать, да только бесполезно все это. Брать с него нечего.
      - Посмотрим, - солидно ответил Редькин.
      И на этом первый раунд переговоров с милицией завершился.
      Прошло больше полутора часов, народу на улице существенно поубавилось. Увлекательный процесс растаскивания "Волги" и "Нивы", сцепившихся деталями покореженных кузовов, наблюдали уже совсем немногие. А когда они с Маринкой затягивали тряпкой и обвязывали не закрывающуюся в принципе заднюю дверцу, любопытных вообще практически не осталось. Никто больше не беспокоил печальных владельцев пострадавшей собственности. Все разошлись бай-бай. Ведь было почти два. Час быка. Самое тяжелое время для бодрствования у нормальных людей. Впрочем, трое молодых ребят еще мучили гитарные струны и пели что-то, сидя на краешке тротуара.
      Один с гордостью сообщил:
      - Мы тут вашу машину посторожили.
      "На деньги, что ли, намекает?" - подумал Редькин.
      Денег в подобной ситуации он не дал бы никогда в жизни. Не на того нарвались.
      Потом из-за угла появился новый персонаж. Прилично одетый мужчина средних лет возвращался, видно, из гостей, судя по его нетвердой походке.
      - О! - воскликнул ночной прохожий едва ли не радостно, озирая разбитое редькинское хозяйство. - Один удар - и яйца всмятку!
      - Не было там яиц, - злобно буркнул Тимофей.
      - А-а! Это твоя, что ли? Так чего ж ты злишься, мужик? - гоготнул добрый незнакомец. - Радуйся, что жив остался...
      Отвечать не хотелось. По большому счету, прохожий был прав.
      А дома Маринка попросила:
      - Налей мне чего-нибудь. Успокоиться надо.
      - Чего тебе налить? - тупо переспросил Тимофей.
      - Ну, водка есть у нас?
      А водки-то как раз и не было. Хранились в баре напитки посолиднее, для торжественных случаев предназначенные. И открытой оказалась только кашаса это такой бразильский тростниковый ром. Умопомрачительную оплетенную бутыль Редькины прикупили по случаю во фри-шопе аэропорта Антальи.
      - Кашаса есть, - сообщил Редькин. - Так ведь она тебе не понравилась.
      - Какая разница? Нальешь, а?
      В такой просьбе Редькин, конечно, отказать не мог. Достал два стаканчика для виски, плеснул граммов по семьдесят.
      - А сам бы мог и не пить, - привычно буркнула Маринка.
      Как правило, Тимофей в таких случаях обижался, делал вид, что сейчас выльет все в раковину, но потом все равно пил. Иногда, впрочем, и выливал, если в рюмке оказывалась какая-нибудь дешевая водка. А сейчас даже не среагировал. Они оба были совершенно потерянные, неадекватные какие-то. Маринка собиралась пить что попало и непонятно зачем, а Тимофей, как раз наоборот, пить не хотел. Он так не любил. Уж если пить, так пить.
      В столь поздний час случалось им иногда пропустить по рюмочке, но это, если вдруг решали тряхнуть стариной и перед сном в постели покувыркаться немножко. И то Тимофей норовил, заранее проведав планы Маринки, выпить хоть немного в одиночку, чтобы потом, откинувшись на подушку с бокалом в руке, неторопливо довести себя до нужной кондиции. Без этого полноты ощущений не возникало. Но сейчас о сексе речи не шло. Ежу понятно. Значит, что? Просто принять маленькую дозу - как снотворное - и на боковую. Скучно.
      И все-таки кашаса хорошо пошла. Маринка, конечно, давилась и морщилась, запивала лихорадочно апельсиновым соком (спасибо не томатным), комментировала: "Какая гадость!" Однако спать после этого ни ему, ни ей не захотелось. Выпили еще по две порции, абсолютно не хмелея, и просидели часов до пяти. Ложиться не очень-то и собирались, Маринка нервничала, предлагала дежурство установить и все к окну подходила, смотрела, не лезет ли кто в их разбитую "Ниву".
      А говорили черт знает о чем. Соседей обсуждали. Потом мелкие дела по работе. Потом решали, рассказывать ли Вере Афанасьевне всю эту историю, как есть, когда на дачу приедут без колес, своим ходом. Все-таки она - человек уже немолодой, да и не очень здоровый. Потом стали перебирать всех, кто мог бы помочь с ремонтом - побыстрее и подешевле. Потом вообще воспоминаниям предались. И только совсем под утро, когда уже зримо стало светать и даже фонари в переулке погасли, Тимофей вдруг спросил:
      - А как ты думаешь, почему нам разбили машину?
      Маринка посмотрела на него дико, с непонятным удивлением и даже с обидой, словно он о чем-то совсем неприличном спросил. Затем помолчала и, вздохнув, ответила:
      - Не знаю. Давай все-таки спать.
      - Давай, - согласился Редькин.
      Запас искусственной бодрости, вызванной действием бразильского напитка, иссяк. Начала болеть голова, и думать уже ни о чем не хотелось.
      Маринка вдруг поинтересовалась, ни с того ни с сего:
      - Что будем есть на завтрак?
      Как будто именно это было теперь самым главным.
      И уже Тимофей глянул на нее свирепо, а потом вспомнил последний эпизод на улице и предложил с мрачной улыбкой:
      - Яйца всмятку.
      Глава вторая
      ВЕРСИИ
      Утром Редькин проснулся от неуместной эрекции. Во сне он видел Маринку, которая занималась сексом с их общим знакомым Константином Полозовым и уверяла его, Тимофея, что они все вместе вступили в клуб по обмену жен, говоря по-американски, в клуб свингеров. Тимофей из последних сил искал в этом сне жену Константина, чтобы на радостях трахнуть ее - уж группешник, так группешник, все должно быть по-честному. Однако Раисы нигде не было, даже намека не ощущалось на ее присутствие. Это расстраивало, но одновременно каким-то странным образом возбуждало. Поиски Раисы велись согласно абсурдным законам сна: Тимофей бродил по огромной квартире из комнаты в комнату и в каждой из них на диване, на ковре или в кресле обнаруживал совокупляющуюся пару, подходил ближе, приглядывался, и всякий раз это оказывались Маринка и Константин. При этом - мамочка родная! - чем они только не занимались! У иного сценариста порнухи фантазии не хватило бы...
      Редькин взглянул на часы и с удивлением обнаружил, что спал-то он всего каких-нибудь полчаса. А столько интересного успел увидеть! Но уже через секунду вспомнилось все произошедшее накануне, и от эрекции не осталось и следа. Тимофей подбежал к открытому окну, высунулся и автоматически отметил, что его свежекупленная и свежеизуродованная "Нива" стоит на прежнем месте и, похоже, никем больше не осквернена. Только после этого он обернулся на разобранную постель и осознал, что Маринки там нет. Супруга его, как выяснилось, не спала вовсе. А в настоящий момент пила растворимый кофе на кухне.
      Сам Редькин растворимого терпеть не мог, даже лучших сортов, и принялся заправлять кофеварку натуральным, молотым. Все проходило в мрачном безмолвии. Говорить друг другу "доброе утро" казалось чистейшей издевкой, а на более длинные высказывания сил не было. Маринка первой нарушила эту игру в молчанку.
      - Позвони Полозову, - неожиданно сказала она.
      Тимофей вздрогнул, спросил удивленно:
      - Почему Полозову?
      - Потому что он самый солидный человек из всех наших знакомых. Наверняка что-нибудь толковое посоветует.
      - Нам машину надо чинить, - проворчал Редькин. - При чем здесь солидный человек Полозов?
      - Нам для начала надо, чтобы кто-нибудь денег дал на этот ремонт, жестко поправила Маринка. - А деньги еще вышибать придется. Ведь не просто так нам машину разбили.
      Печальная мысль, однако справедливая. Конечно, Маринка была права. В стратегическом плане. Но, тем не менее, новая машина, которая не едет полнейший абсурд. И Редькин считал своим главным делом реанимацию автомобиля, а всяческие формальные и неформальные разборки, розыск и наказание виновных - это все потом. Вот почему первый утренний звонок ровно в девять он сделал все-таки Виталику Нестеренко. Тот еще ночью обещал подумать, кого же подключить к восстановлению редькинской "Тайги". Сам же маэстро за такое дело браться не собирался. Во-первых, весьма прохладно относился к "Жигулям" вообще, во-вторых, не считал себя жестянщиком. А это важно. Кузов чинить - дело специфическое.
      Но, конечно, Виталик не подвел. Нашел доброго знакомого - некоего Вальку Бурцева, и сервис оказался относительно недалеко от Редькина - на Семеновской. Удачный вариант.
      - Полозову позвони, - продолжала зудеть Маринка.
      - Рано еще, - упрямился Тимофей.
      - Значит, оставишь информацию секретарше.
      - Зачем? Смысл какой?
      - Большой смысл. Позвони, говорю, ведь потом забудешь.
      И Редькин сломался. Позвонил. В контору, конечно. Константин появлялся там обычно часам к одиннадцати, а то и позже, но в этот раз уже в десять оказался на рабочем месте. Как по Маринкиному заказу.
      Разговор получился забавный. Не меньше двадцати минут пришлось излагать крутому бизнесмену-риэлтору трагическую суть происшедшего, после чего Тимофей услыхал:
      - Тяжелый случай, Тим. Либо это дурацкое совпадение, либо на тебя серьезные ребята наехали. Трудно сказать, не зная всех подробностей. Но в любом из вариантов, лично я тебе не помогу. У меня же "красная крыша". Понимаешь?
      Тимофей в подобной терминологии разбирался не слишком здорово, но все-таки припомнил, что "красной крышей" называют опеку со стороны МВД или КГБ, а эти могучие ведомства всякой шелупонью, иначе говоря "серьезными ребятами", заниматься не станут.
      - Ну, и что же мне делать? - потерянно вопросил Редькин. - Умыться и про все забыть?
      - Нет, - сказал Константин. - Я тебе дам сейчас телефон. Один мой хороший приятель занимается как раз мелкими бандюгами. Вербицкий его фамилия. Михаил Моисеевич. Пишешь номер?
      Тимофей записал.
      - Скажи, что от меня, передай привет, и будь осторожен. Не разрешай брать себя под крыло. Ты понял?
      - Не совсем, - признался Редькин. - Твой Моисеич - сам, что ли, бандит?
      - Нет, Вербицкий не бандит. Просто юрист от Бога. Однако какие структуры непосредственно будут трясти твоих придурков, догадываешься. Вот поэтому плата за выбитые деньги и должна идти только в виде процента от самой суммы. Как правило, просят половину. И никаких разговоров о взаимных услугах, о защите твоей фирмы или твоей семьи - тебе это не надо. Запомни. Бывают и более хитрые предложения: например, пострадавшему возвращают полную сумму, дескать, сейчас она нужнее, ремонт, то, се... А потом, говорят, браток, все что положено, вернешь нам частями из своей прибыли. Это и значит - взять под крыло. Или еще хлеще: тебе вообще помогают бесплатно и рассказывают, что весь навар получат с твоего обидчика. На такое ни в коем случае соглашаться нельзя. Где бывает бесплатный сыр, объяснять не надо?
      - Не надо, - буркнул Редькин. - А вообще, Костя, ты сам-то как считаешь, реально бабки вернуть за все это безобразие?
      - Реально, если не глупить и не жадничать.
      Ишь, ввернул! - обиженно подумал Редькин. - Когда квартиру покупали через фирму Константина, подколки по поводу жадности были дежурными. И не справедливыми. Очень многие люди своего родного языка не знают. Жадность это стремление нахапать, а стремление сберечь свое - это скупость. Второе в гораздо большей степени свойственно Тимофею, и скупость он за порок никогда не считал. Впрочем, знавал за собою другой недостаток - неистребимую любовь к дармовщинке. Халявщиком его со школьных лет звали. Но так ведь это тоже не жадность...
      А сейчас платить пятьдесят процентов Бог знает кому - обидно до соплей. Денежки, извините, приличные набегают. Неужели нельзя как-то по-другому?
      - А если через суд? - спросил он. - Чтобы все до копейки получить.
      - Попробуй, - сказал Константин.
      И Редькин словно воочию увидал, как Костя отваливается в кресле, пожимает огромными плечищами и, крутя в пальцах свой пышный ус а ля Тарас Бульба, скептически ухмыляется.
      - Попробуй. Это тоже вариант, только волынка жуткая и еще учти: полная сумма по суду может оказаться меньше той бандитской половины.
      - Да ну! - не поверил Тимофей.
      - Я тебе говорю. Ну, ладно. Удачи. У меня тут клиенты пришли.
      Маринка высказала гипотезу:
      - А что, если это КГБ?
      - С дуба рухнула, мать?
      - Нет. Забыл разве, кем был мой отчим.
      Отчим Маринки был отставным полковником ГРУ, угодившим в загадочную и зловещую историю в конце девяносто пятого. С его подачи Тимофей загремел тогда в КПЗ Лефортовского изолятора, едва не остался за решеткой на новогоднюю ночь, лишь каким-то чудом за шесть часов до боя курантов выпустили...