Он писал ей с Кавказа. Теперь оттуда писать разрешили. Присутствие подразделений ФСБ в «зоне конфликта» сделалось почти официальным. До ввода регулярной армии оставались считанные месяцы. Писал он часто, как только мог. А потом началась война. Долгая, как операция без наркоза.
Из отдельной разведроты Ивана перевели в штурмовой спецназ, и под Новый год он вместе с грачевскими «соколами» принимал участие в знаменитом взятии Грозного «силами одного мотострелкового батальона». Чудом остался жив, а весной под Самашками сдался в плен по заданию Центра. Осенью сумел бежать и должен был демобилизоваться, но вышла какая-то накладка. И в очередной Новый год все повторилось, словно в дурном сне: отряд под его началом проводил спецоперацию в столице Ичкерии…
И это как раз тогда он посвятил Маше свое последнее стихотворение — «Письмо с того света»: «И будет тихо падать снег…»
Оно и получилось с того света. Потому что он уже ничего не успел отправить.
* * *
А теперь Иван открыл глаза и увидел ее — Машу. Обстановка была немножко непривычной. Мягко говоря. Огненный сноп воспоминаний ворвался в голову и расколол ее пополам.
Когда он вновь открыл глаза, прекрасное женское лицо склонилось над ним совсем близко. И он уже почувствовал тончайший, но отчетливый привкус фальши. Какой-то вселенский шутник подсовывал ему Одиллию вместо Одетты.
— Маша, это ты? — спросил он безнадежным голосом и, разумеется, по-русски.
— Он снова бредит, — сказала «Маша» по-ирландски, оборачиваясь к кому-то, стоящему позади.
Больше он не терял сознания, просто прикрыл глаза, чтобы подумать, не обжигаясь об эту ее красоту
Сказать, что он влюбился в племянницу убитого им Моральта, было бы глупо. С другой стороны, если попробовать отвлечься от той, прежней жизни, она, безусловно, симпатична ему то есть, по здешним понятиям, у них мог бы быть счастливый брак. И наконец, в ее поразительном сходстве с Машей есть некий
знак. Безусловно, это как-то связано со всеми предыдущими чудесами: путешествие во времени, двойная жизнь, вторая смерть, зеленые глаза пророка. Он должен понять, пусть не сразу. Очевидно, получится не сразу. Тем более когда все так перепуталось и в этом, и в том мире. Он и Изольда — враги, враги кровные, они же — потенциальные любовники, и вдобавок ко всему — хитрая система отношений: врач и пациент, ученица и наставник.
«Успокойся! Неужели тебя не учили владеть собой? Учили, да еще как! И здесь, и там. Так возьми себя в руки и пойми, вдолби в свою башку: сейчас, сегодня самое главное — ваши простые человеческие, если угодно, профессиональные отношения. Все. С остальным нельзя торопиться. До поры».
И он сумел вдолбить это себе в голову. И чем здоровее становился, тем спокойнее относился к Изольде. Он уже видел массу различий между ней и своей настоящей возлюбленной. Но еще важнее — он вспомнил: прикосновения рук. Просто мягкие, просто нежные прикосновения. Просто. С Машей всегда и все было по-особенному. Потому что общались их души. А у этой точной копии не было Машиной души, а значит, и любви между ними быть не могло. Но тогда что? Неспроста же этот, с зелеными глазами, затеял такую странную карусель времен. Неспроста. Так слушай его внимательней, Иванушка!
* * *
Однако слушать пришлось не того, который с зелеными глазами, а того, который с красными волосами. Тристан уже вставал и ходил, когда однажды ему довелось случайно услышать разговор сенешаля Гхамарндрила Красного с любимой служанкой Изольды Бригиттой.
Красный на вид был мерзок: волосы его все, от макушки до подбородка, да, наверное, и ниже, имели жуткий медно-красный цвет и жесткость металлической проволоки. Нос был длинный и тонкий, глаза маленькие, глубоко посаженные, а голосом сенешаль обладал скрипучим, словно у старика. Не мог он не понимать, что родился уродом, из-за того, наверное, и зол был на весь мир. А злость до хорошего не доведет.
И сейчас праведный гнев его на Тантриса, который оказался тем самым рыцарем Тристаном — убийцею Моральта, любимого шурина короля, — этот праведный гнев был обильно приправлен кипящей неуправляемой злобой. Злоба-то и помешала сенешалю Гхамарндрилу совершить быстрый и правильный поступок в сложившейся ситуации. Пока он шипел с миловидной служанкою Изольды где-то там за ширмой, Тристан, не долго думая, в чем был одет, а был он в исподнем, прыгнул из окна и был таков.
После такого поспешного бегства недоучившего учителя и недолечившегося пациента принцессы Изольды многие согласились с догадкой сенешаля Красного. Однако были и другие мнения. Мол, не совсем здоров на голову этот юноша, вот и сбежал, окончательно помутившись рассудком. Да и возможно ли, чтобы доблестный рыцарь из Корнуолла под видом какого-то чудака-менестреля целый месяц скрывался в цитадели своих же врагов. Оскорбительно для короля Гормона подумать такое, ну а сенешаль Гхамарндрил Красный — известный любитель сгустить краски и изобразить муравьишку гигантским лесным вепрем.
Меж тем Тристан в многолюдном и шумном порту Темры изображал юродивого. Натерев лицо специальными травами, измазав себя с ног до головы глиною, выпрашивал милостыню и на одежду какую-никакую монеток наклянчил. А потом, уже одетый, исполнял песни по тавернам и базарам и заработал денег на оружие, ибо нельзя без оружия в путь отправляться, а украсть его считал для себя Тристан недостойным, даже в той, прежней жизни. Вот и получил он кинжал и лук со стрелами простым, честным способом. А оптический прицел к луку, состряпанный им от нечего делать еще давно, в Корнуолле, был тем единственным талисманом, который он, следуя интуитивному чувству, уволок с собой, спасаясь бегством.
На вторые сутки, идя через лес, Тристан повстречал разбойников. Те вознамерились сразу взять себе в рабство крепкого молодого человека. И Тристан сказал:
— Что ж, господа хорошие, раз такая моя судьба, видно, не миновать ее, я сдамся, вас ведь много здесь, а я один. Отчаянность — не храбрость, любили говаривать мои предки.
Улыбнулись лесные разбойники доводам молодого человека. Но продолжил Тристан:
— Однако дайте и вы мне шанс. Давайте состязаться. Пошлем вон в то дерево по десять стрел: десять я и по одной — каждый из вас. Кто точнее в итоге окажется, тому и выбирать судьбу. Идет?
На мгновение задумались разбойники, а потом главарь их смекнул, что положение их выгоднее, и согласился.
Да только не знали они, каким был Тристан виртуозным стрелком и что за лук имел при себе. В родном Корнуолле его оружие со спецоптикой так и называли — лук «Вез промаха». Все стрелы практически одна в одну легли, только щепки в разные стороны летели. Разбойники и стрелять перестали, раз такое дело — все равно уже проигрыш, что зря стрелы пропадать будут. Лучше просто на чудо поглазеть.
Однако не отпустили они Тристана с миром, как договаривались. Разбойники есть разбойники, им неведомы понятия о чести, это наивный рыцарь корнуоллский по молодости лет всех еще по себе мерил.
Ну, разоружили его, руки связали, примотали к седлу и повели в глубь леса. На что надеялись дикие лесные жители? На то, что станет ни с того ни с сего покорным благородный рыцарь? Впрочем, уж если при дворе Гормона не разглядели в чужеземном барде особу королевского рода, где там было чумазым уголовникам догадаться о происхождении загадочного стрелка, одетого в рубище! Силу его они видели, умения оценили и мечтали все это использовать, но по-своему, по-разбойничьи.
— Бог вас накажет, — сказал им Тристан просто.
Разбойники посмеялись. Но еще и стемнеть не успело, когда сбылось пророчество нашего героя.
Из лесной чащобы со всех сторон появились всадники, одетые скромно, но добротно, а вот кони их были поистине роскошны, и мечи и копья ясной сталью сияли и золотой отделкой. Разбойники побросали оружие и пытались бежать, но каждого из них настигла карающая рука одного из гордых бойцов, так бесшумно и быстро окруживших банду злодеев. Тристан стоял теперь один внутри круга плотно сошедшихся людей. Передние спешились, а задние, подняв забрала, смотрели на него сверху вниз.
— Кто ты, несчастный пленник? — спросил командир отряда. — Куда путь держал?
— Я — бродячий музыкант Тантрис… — начал было Тристан, но командир прервал его тут же одним коротким словом:
— Достаточно. Я — Финн Гуммал, или Финн Благородный, вождь фенниев, и знаю обо всем, что творится под небом Эрина. Шотландцы зовут меня Мак-Гуммал, но ты можешь называть просто Финном…
«Какой еще финн, — ошалело подумал Тристан. — Что он мне голову морочит, мы же в Ирландии. И вспомнилось вдруг не к месту из „классики“, из Владимира Вольфовича Жириновского: „Кто такие финны? Финны — разве ж это нация?!“ Ну а действительно, поди и не было еще в те времена никаких финнов».
Однако Финн Благородный, он же Финн Мак-Гуммал, рассказывал нечто забавное. Получалось, что у них тут, в Ирландии, почти как в России: есть королевская армия, ну то есть как бы федералы, а есть казаки, вольница — вот это как раз феннии. И эти ихние феннии посильнее наших казаков будут и поблагороднее. Отстаивают интересы народа, то бишь всей страны. Короля формально уважают, но по сути дела ни в грош не ставят. С разбойниками справляются много лучше, чем армия, да и чужеземных захватчиков первыми встречают. И при всем при том у них еще и разведка отлично работает. Финн действительно знал все о последних событиях при дворе.
— Ты не Тантрис, ты Тристан, племянник короля Корнуолла Марка и победитель героя нашего Мораль-та. Заметь, я говорю не убийца, а победитель. Ведь ты же в честной борьбе победил его, и я горжусь твоей силой и мастерством. А то, что женщины наши — сестра Моральта и племянница его — вернули тебя к жизни, так и то справедливо. Твой-то меч на острове Самсунга не был ядом смазан. Не прав был, значит, старина Моральт. А от эринских ядов, известно это, только эринские противоядия помогают Вот, брат, какие дела. Я на тебя зла не держу, можешь так и передать королю своему, феннии-де целиком и полностью за мир между Ирландией и Корнуоллом, да что там — между Ирландией и всей Британией, нам еще найдется с кем воевать, даже здесь, у себя. Вот этих лесных подонков, например, надолго хватит. Зачем же благородным рыцарям друг друга в капусту рубить. Прав я, Тристан Лотианский? Или не прав?
— Ты, Финн Благородный, прав сейчас, как никто другой! — воскликнул Тристан. — Тысячу раз прав.
— Вот и прекрасно, что ты согласен! Мои ребята помогут тебе вернуться в Тинтайоль, а ты уж, брат, подумай, как сделать, чтобы между нашими странами мир установился. Много есть способов, но ты хорошенько подумай и выбери самый лучший. Счастья тебе, Тристан! Да хранит тебя Святой Патрик!
И он умчался в лес, потому что темнело уже и где-нибудь его наверняка ждали другие люди, попавшие в беду.
Двое из отряда фенниев, вернув Тристану его оружие и подарив на память ирландский меч, запалили факелы и первыми, показывая дорогу, двинулись в сторону Черного Брода, то есть порта Ат-Клиат, будущей столицы Эрина, которую безжалостные потомки англов и саксов назовут смешным для ирландского уха словом Дублин. Из этого будущего Дублина и отправлялся утром торговый корабль, державший курс на Кардуэл, знаменитую северную резиденцию короля Артура. Направление рейса, скажем прямо, подвернулось не слишком удачное, но выбирать Тристану было некогда. Главное — попасть на родную британскую землю, а уж в Стране Логров никакой путь длинным не покажется.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ,
в которой повествуется о злокозненности баронов, охваченных завистью, алчностью и жаждой власти, о загадочном решении короля Марка и еще более загадочном решении его племянника Тристана
От всей души радовался король Марк вернувшемуся в родные края Тристану — своему любимому племяннику. И даже не удивлялся. Он уже понял, что Тристан совсем не обычный человек. Трудно было не видеть, какие невероятные вещи удаются порой этому юному рыцарю, и король верил в его победу и в его возвращение с самого того дня, как попрощался с племянником на пустынном берегу, возле ветхой лачуги отшельника. Если б не верил, никогда бы не позволил себе оттолкнуть от берега ту ладью. Уж лучше бы сам отправился за море, в Ирландию, и там униженно просил бы у однажды победившего его Гормона всяческих снадобий для больного Тристана. Ради любимого мальчика Марк способен был и не на такое, но знал, точно знал — не понадобится это. Ведь Тристан Лотианский оказывался теперь едва ли не первым рыцарем во всей Британии. Слава о нем дошла уже и до Камелота. Приближенные самого короля Артура передавали не раз с гонцами, что ожидают они Тристана у себя, ибо найдется ему сиденье за легендарным Круглым Столом.
Вот почему король Марк не слишком удивился, завидев вновь перед собой чудесно исцеленного и возмужавшего Тристана. Не удивился, но обрадовался несказанно. Обрадовались, надо сказать, многие: Курнебрал и Эдвард Умелый, верный друг Будинас из Литана и верная подруга Луша, встретившая хозяина заливистым громким лаем, вилянием хвоста и мокрыми неуемными поцелуями.
Но были и те, кого не порадовало возвращение Тристана, — знатные бароны, придворные короля Марка, еще год назад почуявшие в юном рыцаре конкурента. Когда на знаменитом общем сборе по поводу прибытия ирландского сатрапа Моральта Тристан впервые заявил о себе голосом не мальчика, но мужа, помимо вздохов восторга и облегчения, отметил он и мрачные взгляды, полные зависти и злобы. Теперь он четко вспомнил, чьи это были взгляды. Четверо особенно близких к Марку баронов люто ненавидели юного героя. Странными были их имена для русского уха: Андрол, Гинекол, Денейлон и Гордон.
Тристан любил мысленно позабавиться с этими именами. Разгуляться было на чем. Андрол и Гинекол — это, понятное дело, андролог и гинеколог — очень милое сочетание. Вот с Денейлоном приходилось потруднее, буквально — «лишающий нейлона», ага, значит, «снимающий чулки», значит… вот оно — фетишист! Ура! Ярлык повешен. Ну а по поводу Гордона, как говорится, комментарии излишни. Джинн номер один в мире. Но и другие ассоциации вызывало это слово у Ивана. Достаточно лишь одну букву заменить… Знал бы этот надутый от сознания собственной важности и родовитости человечишко, какую именно надутость будет напоминать его фамилия через тысячу лет и через тысячу километров к востоку!
В тот исторический день, охваченный многими чувствами сразу, Тристан не понял, откуда такая ненависть в людях, в общем-то еще мало знающих его. Теперь же он стал мудрее, опытнее, а главное, пообщался с ирландскими женщинами. Ведь именно женщины судачат о подобных вещах гораздо больше мужчин.
Король Марк был уже немолод, и хотя Господь, не исключено, подарит ему еще многие годы жизни, рано или поздно он должен будет уйти и завещать свои немалые владения наследнику. Но у короля Марка никогда не было детей. Он даже не был женат, так уж сложилась жизнь. Единственным прямым наследником оказывался Андрол, приходившийся Марку родным племянником, сыном погибшего брата его Георга. И вдруг — бац! — нежданно-негаданно появляется в королевстве новый племянник, да еще какой! Племянник по женской линии, сын любимой сестры короля Блиндаметт Белозубой. А ведь по неписаным кельтским законам, уходящим корнями в седые времена матриархата, женская линия при наследовании престола является приоритетной. Все это совершенно случайно поведали Тристану без умолку болтавшие над его изувеченной плотью прекрасная Изольда и служанка ее Бригитта.
И теперь Тристан видел, какой неизбывной ненавистью горят глаза сэра Андрола. Андрола в первую очередь, а вместе с ним и его друзей, известных далеко за пределами Корнуолла своим коварством и подлостью, — сэра Гинекола, сэра Денейлона и сэра Гордона.
В общем, когда стало ясно, что Тристан не погиб в Ирландии, как бешеная собака, а жив-здоров и только заработал новые очки в необъявленном турнире с конкурентами при дворе, Андрол на правах племянника первым заговорил с королем. Остальные только кивали и поддакивали поначалу. Но потом все разошлись, раскричались, распалились невероятно.
— Ужели хочешь ты уйти от нас бездетным, любимый дядя мой, любимый с давних пор? — так поэтично, жалостливо и тихо начал Андрол свой важный разговор.
— Да, дети мои, честно признаюсь, стар я уже для супружеской жизни, так мне кажется.
— Ах, дядя, зачем так умалять свои достоинства?! Ты еще очень силен, крепок, красив. Женщины просто засматриваются на тебя. Неужели не возжелал бы ты юную и прелестную леди, коли оказалась бы она с тобою рядом на брачном ложе тихой лунною ночью?
— Красноречив ты, Андрол, этого не отнять у тебя, но все же наследника, который родится от этой молодой красавицы, мечтал бы я сам и воспитать, а вот боюсь, не успею. Да и к чему теперь производить на свет наследника, когда вновь появился на нашей земле столь любимый мною племянник — прекрасный юноша Тристан. Разве он не достоин сделаться преемником моим во всем?
Ну наконец-то! Этого и ждал Андрол. Ему было очень важно, чтобы Марк сам первым произнес проклятое имя Тристана Лотианского.
— Тебе решать, мой король, тебе одному, — произнес Андрол скорбно, как бы и не надеясь, что дядя примет во внимание его дальнейшие рассуждения, — но все же выслушай, пожалуйста, какие мысли приходят в голову мне и моим друзьям — верным ленникам твоим, славным рыцарям Гинеколу, Гордону и Денейлону
— Что ж, говорите, — разрешил король Марк.
— Помнишь ли ты, каким странным образом появился у нас в Корнуолле твой племянник Тристан? Охотники встретили его в лесу, и никто никогда после не видел той лодки, на которой, как он сам рассказывает, довелось ему добраться до наших берегов, когда пираты отпустили его. Да были ли вообще эти пираты и эта лодка? А сколько иноземных языков знает твой племянник, какие страшные, поистине дьявольские слова срываются иногда с уст его! Таких слов не только не знают, но и произнести не могут порою лучшие из наших толмачей и мудрецов. А как он свежевал оленя! Ты уверен, что этому учат в Лотиане? Да и Тристан проговорился тогда — Эдвард помнит — ссылался на какую-то неведомую горную страну на Востоке. А каким немыслимым способом обучил он людей ловить рыбу! Это ты помнишь, Марк? Даже собака его с богомерзким именем Луша ведет себя не так, как все другие псы. Арфа его заговорена — обычный инструмент не смог бы издавать подобных звуков. А какую жуткую фигуру сотворил он из обычной и всем известной роты — мне смотреть на нее страшно, не то что слушать…
Андрол выдохся вдруг, и тут же возмущенный монолог его подхватил Гордон:
— Ну а как он подражает птицам! Уж не птица ли он сам в душе? Уж не грифон ли огнедышащий в него вселился?
— Не увлекайся, барон! Уж не зависть ли это говорит в тебе? — передразнил Марк. — Ведь у моего любимого племянника действительно много редких талантов.
— Талантов?! — возмутился Денейлон. — Да разве ж это таланты! Это же сплошное колдовство. Ну скажи, мой король, как мог он одержать победу над Моральтом? Только силою магии. Почему так легко согласился Тристан на этот поединок без свидетелей? Ну и наконец, как мог он один, без руля и ветрил, переплыть Ирландское море, не умереть в дороге от ран, от голода и жажды, не пасть жертвою мстительных врагов своих и наших? Воистину он просто колдун, а вовсе не племянник твой, Марк, и покорил он тебя своими адскими чарами.
— Боже! Что говоришь ты такое?! — Король Марк начал сердиться. — Как же не племянник он мне, когда узнали его и Рояль, и Курнебрал, а Рояль камень мой собственный показал, тот самый, подарочный…
— Они не узнали его, — проговорил вдруг совсем уж странные слова Гинекол. — Они тоже были околдованы. Я видел их глаза в тот момент, я помню.
— О, мой Бог, рожденный в Вифлееме непорочною девой! — воскликнул Марк уже не столько сердито, сколько испуганно. — Что я вижу?! Зависть и злоба совсем лишили вас разума, дети мои. Нет, не откажусь я от племянника моего Тристана, не надейтесь. Не считаю и не буду считать его колдуном. А сейчас лучше идите, пока я не приказал вас выгнать из моего замка.
Бароны, подчинившись голосу разума, повернулись и ушли, но зерно сомнения заронили они в душу короля. И конечно, еще не раз возвращался он сам к обсуждению больного вопроса. И Андрол все уговаривал, все уговаривал его, а с другой стороны эти четверо привлекали на свою сторону всех прочих вассалов Марка, подговаривали их как бы между прочим советовать королю все время одно и то же — жениться, иначе-де не будет ему доверия при дворе, а если все бароны от короля отвернутся разом, то какой же он после этого король? Чем владеть будет? Только собственным замком Тинтайоль? Ну и начнется война между замками Корнуолла, да и других земель, принадлежащих сегодня Марку. Междоусобица, распри, беда. Кровь и огонь, мор и голод.
Не понравились Марку такие разговоры и позвал он к себе тогда Тристана.
— Мальчик мой, — сказал немолодой король, — нет у меня детей, и ты знаешь, что люблю я как сына одного лишь тебя. А я в свой черед не сомневаюсь, что и ты меня любишь как отца, то есть совершенно бескорыстно. Вот только люди говорят, что неправда это. Что ты, Тристан, ждешь не дождешься смерти моей, чтобы получить в наследство все земли, все золото, все замки мои, корабли и вассалов.
— Ты знаешь, мой король, что это ложь. Люди многое говорят понапрасну, когда дурные чувства движут ими, но чтобы люди не говорили зря и чтобы нам всем спокойнее было, посоветую я тебе, Марк: женись, действительно женись. И пусть все знают, что именно я хотел этого.
— Нет предела твоему благородству, мой мальчик. Однако на ком же жениться мне?.. Впрочем, дай мне день, и я объявлю.
* * *
Весь Тинтайоль провел эти сутки в тревожном ожидании. Минула ночь, настало утро, день прошел, и снова был вечер. И сильнее других, не находя себе места, переживали заговорщики — четверо коварных баронов. Они уже чувствовали, что злой лотианский колдун, как звали они меж собою Тристана, вновь проведет их, только пока не могли понять, каким же образом.
А Тристан удалился к себе, в небольшую комнату рядом с королевскими покоями, и долго сидел там у окна в печали. Он еще не мог понять, что за неприятности сулит ему решение короля, но гнетущее ощущение большой беды надвигалось, как мрачная ночная электричка с выбитыми фарами, ползущая из темной мерцающей путаницы рельсов и проводов медленно, почти бесшумно, слепо, неотвратимо и страшно.
В такие минуты он обычно доставал свою реликвию — непонятным образом оказавшийся в его новой одежде старый потертый бумажник из двадцатого века. Не все уцелело в нем. Военного билета, например, не было, и зеленая бумажка с портретом мистера Франклина улюлюкнулась куда-то, лежали там лишь сиротливая мятая купюра старого образца достоинством в десять тысяч рублей, записка с непонятно чьими телефонами и — главное — маленький конвертик с ее фотографией и отрезанным тонким локоном золотых волос. Фотография просто чудесная, а локон… Ивану еще там, в Чечне, было стыдно, он никому не говорил, но перед каждой ответственной операцией, перед каждым боем целовал этот локон, как талисман, быстро, тайком и всякий раз испытывая сладкую дрожь, то ли от накатывавших воспоминаний, то ли от страха быть застуканным. Вот дурачок! Если б он только мог знать, что и как делали перед боем другие. А впрочем, это действительно слишком интимно — об этом не говорят.
Перед последним боем он забыл поцеловать локон, точнее, просто не успел — подняли ночью, а когда спящего будят криком «Боевая тревога!!!», гораздо важнее правильно намотать портянку, а не целовать какие-то волосы, ведь от портянки может зависеть твоя жизнь, а от локона золотых волос… Как выяснилось — тоже.
Он достал теперь конвертик и раскрыл его, как бы спрашивая помощи у Маши. Он уже не первый раз здесь, в Тинтайоле, разговаривал с ней на полном серьезе, ведь Маша знала всю эту жизнь гораздо лучше его, она это в институте изучала, именно этот период, именно эту страну, а он и в объеме средней школы слабо помнил, в кого в итоге превратились древние кельты и куда завел пресловутых логров старый авантюрист король Артур.
— Ну что, Машуня, как мне быть теперь? Что сказать королю? Что еще посоветовать?
Он говорил вслух и по-русски. Если кто слушал его сейчас, наверняка плодились опять легенды о его безумии или о его чародействе. Но он плевать хотел на все это в такие минуты.
— Ответь мне, Маша!
Маша не ответила, но в тот же миг в окно влетели две ласточки. Маленькие очаровательные птички. Ничуть не путаясь человека, сели на стол перед Тристаном и сказали дружно:
— Фью-фью!
Тристан языками птичьими владел в совершенстве и ответил ласточкам:
— Фюить-фюить!
И тогда одна из них подскочила к заветному конвертику, взъерошила перышки воинственно, да и выхватила золотистый волосок из Машиного локона. Вторая попыталась отнять добычу у подружки, они заверещали, принялись играть в догонялки, поначалу рассекая с тихим свистом пространство комнаты, а затем вылетели в окно, и след их быстро простыл в глубокой синеве вечереющего неба.
«Что бы это значило?» — подумал Тристан.
Однако на душе его почему-то сделалось легче.
Он вышел из комнаты и неожиданно услыхал, как легко и звонко рассмеялся чему-то король Марк, находившийся в своих покоях, а меж тем объявленные им сутки как раз подошли к концу. И Марк вступил в залу, и созвал всех баронов, и начал говорить:
— Сеньоры мои, обещаю вам, я женюсь, чтобы продолжить славный род королей Корнуолла. Но жениться я готов только на одной женщине, на одной-единственной в целом мире, и кто-то из вас найдет ее для меня.
— По каким же приметам искать нам эту женщину. Марк? — озадаченно спросили бароны.
— А вот по каким! — улыбнулся король. — Только что залетели ко мне в комнату две дивные ласточки, очевидно, заморские. (Тристан вздрогнул.) Они играли, и одна из пташек выронила вот этот божественной красоты золотой волос, подобный лучу весеннего солнца. (Тристан пошатнулся и чуть не упал.) Я готов жениться только на женщине, которой принадлежит этот волос.
Бароны зашумели, зароптали. Ну действительно, мыслимое ли дело — по одному волосу, принесенному из-за моря птицами, найти златокудрую красавицу?
Тут-то и поняли четверо заговорщиков, как именно провели их, сговорившись, Тристан и Марк.
А Тристан довольно быстро совладал с собою.
— Я знаю, чей это волос, — сказал он громко и четко, так, чтобы все слышали. — И я разыщу для тебя, мой король, эту принцессу. Я отвоюю ее для тебя.
— Почему же ты должен будешь воевать? — поинтересовался Марк вкрадчиво.
— Потому что эта девушка — прекрасная белокурая Изольда, дочь короля Ирландии и племянница убитого мною Моральта. Добыть ее для тебя и доставить в Корнуолл мне будет намного труднее, чем даже пришлось тогда, когда я должен был вернуться живым с острова Святого Самсона или когда я должен был бежать из замка Гормона с не до конца зажившими ранами. Но я сделаю это. Я привезу златовласую красавицу Изольду тебе в королевы или умру. Даю слово рыцаря.
Приумолкли бароны, понимая серьезность момента, ибо опять молодой Тристан утирал нос всем именитым, знатным и опытным. Никто, конечно, не рискнул соревноваться с ним за право на эту самоубийственную поездку в Ирландию. Других охотников не нашлось. А четверо подлых заговорщиков снова ничего не понимали. Они же головы себе сломали, думая-гадая, каким образом погубить неуязвимого Тристана, а этот мальчишка сам с легкостью поистине необычайной посылает себя на смерть!
На самом деле Тристан был не уверен, что Марка устроит в качестве невесты белокурая Изольда ирландская, но уж очень походила она на ту, которой принадлежал в далеком и недоступном мире будущего прекрасный золотой волос. Бери, Марк, эту, местную, эринскую! Где я тебе настоящую раздобуду, ё-моё?! Да и не отдал бы я ее никому, даже тебе, Марк, даже тебе…
ГЛАВА ПЯТАЯ,
которая являет миру и читателю чудовище поистине немыслимое, невообразимое, способное напугать кого угодно, только не нашего славного героя
Снарядили Тристану большое торговое судно, нагрузили его медом, вином, солониной, сухим овечьим сыром, пшеницей, многими другими товарами и провиантом. И кроме Курнебрала, отправились на корабле за море еще едва ли не три десятка доблестных молодых бойцов знатного рода — на случай серьезного сражения по запасному варианту. Но основной план был у них все-таки мирным. Подплывая к ирландским берегам, переоделись все в простецкую купеческую одежду из дешевенького камлота и грубой шерсти, а также приготовились разговаривать на бретонском языке с французским акцентом. Настоящую же свою одежду, достойную посланников могучего короля, спрятали до времени в трюм.
Причалили на всякий случай в бухте Ат-Клиата, а в Темру решил Тристан идти без попутчиков. Курнебралу наказал не сходить с корабля вплоть до следующих своих указаний. И еще: ничего никому не продавать, чужого товара не покупать, но со всеми разговаривать вежливо, о капитане же, то есть о нем самом, отвечать уклончиво — мол, сошел на берег поторговаться с купцами, да, видно, решил до самой столицы дойти.
На том и порешили. Курнебрал и бойцы готовы были ждать долго, и Тристан не гнал своего коня, ехал не торопясь, дышал морским воздухом, умиротворенно мечтал о ближайшем будущем, когда ему в точности по совету Финна Благородного удастся подружить два так долго враждовавших народа. Ведь и королю Марку понравилась идея породниться с ирландцами. Последнее слово оставалось за Гормоном и его мстительной, по слухам, женой Айсидорой. Но Тристан верил, что какое-нибудь из его искусств поможет очаровать (или околдовать — какая разница?) даже ирландскую королеву, он верил, что разум восторжествует и будет еще у него возможность вернуться в Корнуолл с победой. По другому-то никак нельзя, вернее можно, но только без чести. А об этом рыцарь, давший слово, и думать себе не велит.
Первый же путник, встреченный Тристаном на дороге, поведал ему мрачную историю о всеобщем горе, постигшем страну.
