Ант Скаландис
      Батон вареной колбасы
      Очередь бала небольшой, и Григорий остался доволен тем, как быстро удалось ему купить отличный двухкилограммовый батон вареной колбасы. В командировку в Вязники без колбасы он не ездил, начальник цеха Братеев даже перестал предупреждать его, Григорий и так всегда помнил. Только покупала батон обычно Клава - она учительница, ей со временем легче. Но сейчас Клава не выходила из дома. Она была на третьем месяце, а два дня назад упала на улице - скользко было - да так неудачно: и ногу подвернула и внутри какая-то боль занялась.
      Григорий ушел с полдня и теперь спешил домой: пообедать хотелось не торопясь и, может быть, даже вздремнуть перед дорогой, в поезде-то какой сон. Дома была теща, и обед был, и был Славка с двойкой по математике, а Клавы не было. Доковыляла, поведала теща, до консультации. А оттуда - с угрозой выкидыша - прямо в больницу. На сохранение.
      Обедать пришлось наспех. И больница оказалась у черта на рогах. И не пускали туда. Не только в палату, но и вообще в отделение. Женщины в халатиках поверх ночных рубашек выходили на лестницу и там разговаривали, накинув на плечи зимние пальто, снятые с навещавших, потому что с улицы, где было за тридцать, тянуло жутким холодом. Разговаривали подолгу. Но Клаве совсем нельзя было стоять, и встреча, получившаяся столь мимолетной, нагнала на Григория тоску.
      Возвращаться домой было теперь необязательно (на всякий случай он взял все с собой), а времени оставалось ещё прилично. И Григорий заехал к другу. Уж очень хотелось с кем-нибудь поделиться. И друг оказался дома. И нашлось, что выпить. И было хорошо знать, что у тебя есть друг, который поймет, согреет и приютит, который сидит напротив и говорит тебе:
      - Спокойно, Гриня. Все будет отлично.
      И он опоздал на поезд. И остался у друга ночевать .Ведь не мог же он поехать домой.
      До Вязников пришлось добираться электричками. Долго, но что поделаешь. И в электричках было холодно. Особенно во второй, после Владимира. А пока ждал автобуса у вокзала, Григорий думал, что вообще загнется от стужи.
      Был уже вечер, когда он добрался до гостиницы, прикрывая рукой кончик носа от ветра, дувшего здесь, на площади, с особою злостью. Вселили его в пустой двухместный номер с неработающим телевизором и ужасными щелями в плохо заклеенных оконных рамах. И только уже там, сидя на холодной постели и тщетно пытаясь согреться стаканом чая, Григорий понял, что в Вязники приехал зря. Опоздав на ночной поезд, он потерял день, а назавтра была пятница - для командировочных работа до обеда, и стоило ли вообще тащиться на завод - только уши отмораживать. Впрочем, нет. Стоило. Он ведь привез Братееву батон вареной колбасы.
      Однако холодно было нестерпимо. Григорий не представлял себе, как будет спать в этом морозильнике. "А я и не буду", - подумал он. И снял трубку, чтобы звонить Вере, хотя ещё два месяца назад, как раз когда выяснилось, что Клава беременна, дал себе слово никогда больше с Верой не встречаться. "Слово, - подумал он. - Честное слово. Глупость какая! Что я, мальчишка что ли, из-за какого-то слова простужаться в холодном номере?"
      Вера была сотрудником краеведческого музея. Ей было тридцать шесть лет, и она жила одна. Вера обрадовалась Григорию. Она даже раздобыла где-то четвертинку. И музыку включила, какую-то классическую. Григорий музыки такой не понимал, но в качестве фона любил.
      У Веры было тепло. А мороз был только за окошком. Хорошо было у Веры. И Григорий с удовольствием, как всегда, слушал её чудесный владимирский говорок:
      - На пЯтнадцать минут ОпОздал, Гриша, я уже всю пОсуду пЕрЕмыла...
      До чего же все-таки хорошо было у Веры! И решил Григорий колбасу Братееву не отдавать. Решил оставить Вере.
      - На вот, возьми, тебе привез. А ведь чуть не забыл!
      - Врешь, пОди, Братееву купил.
      - Тебе, Верка, тебе...
      ...А утром, ещё в постели, она вдруг заговорила о детях.
      - Гриш, а как ты думаешь, у мЕня кОгда-нибудь будет рЕбеночек?
      - Не знаю, Вер, будет, наверно.
      - У меня ведь выкидыш был, Гриш, и с тех пор разладилось что-то.
      И тут Григорий возьми да и брякни:
      - А у меня Клавка сейчас в больнице лежит с угрозой выкидыша.
      - Что?! - спросила Вера.
      Дальше все было совсем неинтересно. Ни криков, ни пощечин, ни даже слез. А жалостливые объяснения Григория просто не слушались.
      Собрался он быстро, а когда уже вышел на лестницу и миновал пролет, дверь вдруг раскрылась и Вера крикнула вдогонку:
      - КОлбасу свОю забирай!
      И батон вареной колбасы смешно покатился вниз, подпрыгивая на ступеньках.
      На завод Григорий не поехал. ("Какой уж там, к черту, завод!") В вокзальном буфете выпил пару пива, а во Владимире возле магазина из чуть не примерзающего к губам горлышка - бутылку портвейна на двоих с каким-то местным замухрышкой. Закусывали плавленым сырком. И только уже на пути к Москве он вспомнил про колбасу, лежащую в сумке. (Когда Вера захлопнула дверь, он все-таки подобрал батон и даже отряхнул с него пыль.)
      Из первого же московского автомата Григорий позвонил домой. Подошла теща.
      - Ну, как там Клава? - спросил он.
      - А ты побольше в командировки езди! - теща и злилась и плакала одновременно. - И что это за командировки такие у слесаря?! И что это за город такой дурацкий - Вязники?!
      - Да погодите вы. С Клавой-то что?
      - Выкидыш у нашей Клавы. Несчастье-то какое!..
      Григорий вышел из будки и, тупо глядя прямо перед собой, стал переходить улицу. И когда красно-желтая морда трамвая оказалась вдруг возле самого носа, Григорий сделал резкий шаг в сторону, поскользнулся и упал. Сумка в его руке дернулась, и колбаса, точно живая, прыгнула под колеса. Трамвай звякнул, громыхнул и уехал. Григорий поднялся.
      По обе стороны от рельса лежал батон вареной колбасы, разрезанный на две неправдоподобно равные половинки, по килограмму каждая.