Этот пар чрезвычайно ядовит, и малейшая течь в котле высокого давления двигателя может быть незаметной до тех пор, пока у людей не появятся симптомы ртутного отравления, зашедшего уже очень далеко. Несколько лет спустя исследовательская лаборатория "Дженерал Электрик" попросила Вуда построить прибор для этой цели. Он отправился в Скинектеди с чертежами, но было решено не строить прибор, так как химики компании изготовили индикаторную бумагу, черневшую от паров ртути. Обходясь ею несколько лет, они в конце концов обнаружили, что бумага действовала очень медленно и капризно и, в случае внезапной утечки пара, отравление часто наступало раньше, чем она чернела. Одному из молодых работников лаборатории предложили разработать детектор по идеям Вуда. После того как он безуспешно проработал год, к Буду обратился за консультацией один из старших сотрудников. Выяснилось, что лаборатория "Дженерал Электрик" все время старалась обнаружить пары при свете высоко нагретой кварцевой дуги высокого давления. Вуд указал им на полную ошибочность таких попыток, ибо лучи, которые способны поглощать ртутные пары, совершенно не излучаются такой лампой, так как их нацело поглощают более холодные слои пара внутри самой лампы. Он посоветовал и объяснил им, как построить резонансную лампу, т. е. дугу, работающую при очень низкой температуре, и меньше чем через год газеты были полны статьями об "электрическом носе", вынюхивающем пары ртути, построенном инженерами компании "Дженерал Электрик". Прибор был точной копией первого предложения Вуда, за исключением того, что у них сигналом служил звонок, а у него разность в яркости двух половин круглого светящегося экрана. Звонок приводился в действие обычным фотоэлементом и усилителем.
      В начале 1913 года Вуд был приглашен сэром Оливером Лоджем, канцлером Бирмингамского университета в Англии, участвовать в ежегодном собрании британской Ассоциации в сентябре и получить от университета почетную степень доктора права. Так как он в это время как. раз собирался в новую годовую поездку за границу, Вуд принял приглашение и отправился в Англию, в то время как семья его поехала в Париж.
      Сэр Оливер Лодж был в этот год президентом британской Ассоциации, и собрание было самым многолюдным с 1904 года. Среди других членов, удостоенных степени доктора права на этом собрании, были профессор Г. А. Лоренц и мадам Кюри. Представляя Вуда, сэр Оливер характеризовал его, как "одного из самых блестящих и оригинальных экспериментаторов-физиков во всем мире".
      В своем выступлении на собрании Вуд описал опыты с резонансными спектрами и развеселил почтенных ученых рассказом о применении кошки в спектроскопии. Nature в сообщении о его речи проявила еще больший энтузиазм, чем сэр Оливер. Немного позднее Фредерик Содди, впоследствии профессор неорганической химии в Оксфорде, в этом же журнале говорил о Вуде, как "об одном из величайших мастеров эксперимента". Вуд как-то находил время для развлечений. Перед отъездом их Англии он смотрел большие автомобильные гонки на треке в Брукленде, и там же видел то, что в те времена восхищала всех, интересовавшихся авиацией. Французский летчик Пегу должен был показать свой последний номер, где он не только делал "внутреннюю" и "внешнюю" мертвые петли, но даже пролетал четверть мили вниз головой.
      "Был прекрасный осенний день, - говорит Вуд; - и огромный стадион был набит битком. Высоко в воздухе послышался шум мотора, и мы увидели маленький аэроплан с торчащим из кабины шлемом Пегу.
      Петля, за ней другая и третья, а затем аэроплан полетел горизонтально, вниз головой, причем Пегу висел на ремнях. Двадцатитысячная толпа привстала, застыв в ужасе. Аэроплан опять нырнул, перевернулся и опять полетел, как полагается, теперь уже всего в ста футах над восторженной толпой, которой Пегу махал рукой".
      Вуд был в полном восторге от зрелища и позднее нашел забавное применение своих впечатлений. Он присоединился к семье в Париже, и они опять провели Рождество в Сен-Морице, остановившись в Кульм-Отеле. Среди других гостей там был богатый румын, господин Столожан, красавица-жена которого, Марна, была дочерью военного министра Румынии Филипеску.
      Перед каждым обедом господин Столожан угощал коктейлем свою компанию и приглашал Вудов. Они подружились. Марна, как рассказывает Вуд, носила каждый вечер новое платье и новые драгоценности, а у ее мужа карманы были наполнены золотыми, один из которых он всегда оставлял на столе со счетом. Днем они катались на санях, а по вечерам танцевали. Вершиной сезона должен был стать костюмированный рождественский бал. Однажды за завтраком Маргарет спросила отца, собирается ли он принять участие, и как он думает нарядиться.
      Я предоставляю рассказать об этом самому Вуду - он очень любит вспоминать эту историю.
      "Я ответил Маргарет: "Я не собираюсь платить сто франков, чтоб взять напрокат костюм Арлекина, или триста франков, чтобы одну ночь быть индийским принцем". Но Маргарет пристала ко мне; и наконец я сказал: "Хорошо. Я пойду. Я наряжусь Пегу, вниз головой в аэроплане".
      "О, чудесно, только как же вы это сделаете?"
      "Моя голова и плечи будут закрыты картонным фюзеляжем. Спереди будет мотор "Гном" и пропеллер, крылья на вытянутых руках, белые перчатки на ногах и огромная голова француза в шлеме и очках, с бородой - крепко привязана на заду".
      Гертруда сказала: "Это будет не смешно. Просто человек с маской на заду". Но я уже видел мысленно свой костюм, сбегал в деревню, купил там несколько ярдов желтого полотна, достал связку тонких бамбуковых палок у своего лыжного инструктора и листы картона и поспешил обратно в отель. Заставив Гертруду, Маргарет и Элизабет шить, а сам взявшись за картонный фюзеляж, я к шести часам уже закончил всю конструкцию. Вся она стоила меньше трех франков.
      После коктейлей к нам зашел господин Столожан. Он был в диком восторге. "Вы должны получить первый приз. Предоставьте дело мне, - сказал он. - Я все устрою: после четвертого танца вам очистят место; оставайтесь в моей комнате, пока оркестр не заиграет Марсельезу. Я поставлю у двери людей, которые будут кричать "Пегу летит! Да здравствует Пегу!" - тут вы проноситесь по залу и танцуете соло".
      "Замечательно, - сказал я. - Я буду делать спирали, виражи и все тому подобное". Мы выпили несколько коктейлей. "Я покажу свой знаменитый танец дервиша, когда я кружусь целую минуту, а потом прохожу по одной половине".
      Все прошло точно по плану. Я проскользнул в дверь, раздались шумные аплодисменты и хохот, когда я повернулся и все увидели лицо и бороду. Оркестр гремел во всю мочь Марсельезу, и я проделывал на вощеном полу зала - все гости отошли к стенам - самые невероятные штуки. То, что иллюзия была хорошей, я увидел, когда мне на следующий день показали снимки, один из которых появился в лондонском "Скэтче". Потом я стал танцевать с дамами, крылья были устроены так, что их можно было сложить вокруг партнера, как будто летучая мышь танцует с белой мышью. В конце вечера загремел барабан, и распорядитель бала, отставной английский полковник, встал, чтобы объявить призы.
      "Первый приз, по единогласному мнению комитета, - загрохотал он, получает Пегу!" Я сложил свои крылья вокруг туловища, поклонился, и мне поднесли белый ящичек, в котором, когда мы его открыли, обнаружился полный набор запонок, кнопок и булавок для галстуков. На следующее утро Гертруда слышала разговор: "Действительно, дорогая леди Мэри, не понимаю, за что дали приз этому Пегу - ведь это был не сам Пегу, и костюм совсем не красивый!"
      Вуд никогда не распространяется о своих научных открытиях, но тщеславен, как маленький, когда дело касается триумфов этого сорта.
      Он возвратился с семьей в Париж, закончил свои исследования и отплыл домой в июне 1914 года.
      ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
      Вуд, как поэт и писатель, или радости и горести ученого, попавшего на стезю художественной литературы
      Однажды Вуд встретился в Клубе актеров с Оливером Херфордом, и Херфорд сказал ему, улыбаясь: "Пойдемте завтракать, и я обещаю больше не надписывать моих автографов на ваших веселых книжках".
      Вуд оторвался от науки, подобно Льюису Кэрролу, чтобы создать "руководство по флорнитологии для начинающих", озаглавленное: "Как отличать птиц от цветов". Книжка сначала было пошла плохо (в 1907 г.), а затем внезапно стала пользоваться успехом; многие впоследствии приписывали ее Херфорду, говоря, что только он способен был ее написать. Доктор Вуд составил ее для собственного развлечения, чтобы немного надуть публику и чтобы положить конец всем книжкам по ботанике для детей, сочиняемым полуграмотными подделывателями науки, которых было много в то время. Книга изобилует "созвучиями, аллитерациями, гравюрами на дереве с его собственных рисунков и устрашающими остротами. Она начинается с разъяснения разницы между вороной и крокусом (по-английски crow и crocus), клевером и ржанкой (clover и plover); далее там фигурировали quail и kale (перепел и капуста), а потом Вуд забрался и в мир животных и сравнивал grape и аре (виноград и обезьяну), и даже puss и octopus (котенка и осьминога).
      Книга появилась в издании "Поль Элдер и К?", и сначала им никак не удавалось заставить книгу "пойти". "Ни одна из книжных лавок не хотела брать ее у агентов Элдера - говорит Вуд. - "Самый большой магазин Бостона взял, с колебанием, шесть экземпляров, условно. Через две недели он уже заказывал пятьсот. Книга была "сверх-чепухой", и стихи моментально запоминались. Воскресные номера журналов начала печатать рисунки из нее, и она "пошла", как лесной пожар.
      Вуд послал президенту Теодору Рузвельту экземпляр "Птиц и цветов" с автографом в то время, когда на него бешено нападал как на "извратителя природы" некий достопочтенный Лонг. Вуд написал на титульном листе: "Я осмеливаюсь послать Вам экземпляр моей недавно изданной книги о природе, надеюсь, что она вполне удовлетворит долго испытываемую потребность" (игра слов - a Long-felt want - Лонгом ощущаемую потребность). Рузвельт написал ему сердечный ответ с благодарностью и выразил желание прочесть другие произведения Вуда. Тогда тот послал ему "Физическую оптику!"
      "Кто же это?" - удивлялись дети и взрослые - "Что это за Роберт Вильямс Вуд?" Если они и знали о знаменитом профессоре физики, носившем это имя, - а большинство, конечно, не знало, - то им и в голову не приходило, что это один и тот же человек.
      Вуд своим характером не напоминает застенчивую фиалку, и то, что книгу приписывали Херфорду, сильно его задевало. На одном обеде в Вашингтоне кто-то процитировал строчку из этой книги, и человек, сидевший против Вуда, сказал: "О, да - это из "Птиц и цветов" Херфорда".
      Вуд возразил: "Прошу извинить меня, но ее написал не Херфорд".
      "Однако я точно знаю, что это он, - сказал человек немного резко. Вы знаете, Оливер Херфорд мой друг". "Ничем не могу помочь вам", настаивал Вуд - "но уверяю вас, что не он написал книгу".
      "Почему вы так твердо уверены?"
      "Потому что я сам написал ее", - взорвался Вуд. - "И тогда, вспоминает он, - мой собеседник совсем уверился, что я вру".
      "Как отличать птиц от цветов" издавалась с тех пор девятнадцать раз и прекрасно расходится и теперь.
      Вы можете подумать, что эта беспокойная, хотя и успешная экскурсия в область беллетристики, была первой и последней для занятого лабораторного ученого, но с Вудом дело обстояло не так! Он был заражен. Это было что-то вроде малярии. Микроб поселился в нем прочно, и в начале 1914 года он опять стал автором, с результатами, и на этот раз не обычными, но совершенно, в другой области... ибо странная генеалогическая истина заключается в том, что на одной из ветвей родословного древа Жюль-Вернов и Уэллсов Вуд стал дедушкой, а Артур Трэн - "бабушкой" современного потока псевдонаучной беллетристики, которая набивает книжные лавки описаниями космических катастроф и путешествий в ракете на луну.
      В 1914 году Артур Трэн проводил лето в Ист-Хэмптоне и часто заходил к Вуду в сарай-лабораторию. Оба они были поклонниками Жюль Верна, и однажды Вуд сказал ему: "Я придумал замечательный сюжет для книги". Он набросал план повести, в котором, в разгар мировой войны, приходят радиосигналы с неизвестной станции, предостерегающие державы, что если они не прекратят войну, посылающий депеши, подписывающийся "Пакс" (Мир), сместит направление земной оси в пространстве с помощью разрушающих лучей и внутриатомной энергии и вызовет новый ледниковый период в Европе, в результате чего она покроется глетчерами и будет уничтожена. На него смотрят как на безвредного сумасшедшего, но потом Пакс передает по радио, что для доказательства своей силы он, в полдень двенадцатого марта, удлинит день на пять минут. Момент наступает, и то, что происходит, описывается устами простого горожанина, сидящего на скамейке Центрального Парка у обелиска.
      Раздается страшный грохот, земля дрожит, обелиск рушится на землю, небоскребы качаются из стороны в сторону. Экстренные выпуски газет сообщают об ужасных землетрясениях по всему земному шару, а депеши из Гринвича и других обсерваторий сообщают на следующий день, что звезды проходят через меридиан на две с половиной минуты позже срока. Дальнейшие сообщения говорят, что период вращения земли увеличился на три минуты.
      Затем идет эпизод с электрической пушкой, обстреливающей Париж с расстояния в семьдесят миль. Дело происходило за три года до "Большой Берты". Над Европой пролетает "летающее кольцо" в виде ракеты, приводимой в движение атомной энергией. Оно направляет свои лучи на землю, вызывая страшные взрывы. Пересекая Средиземное море, "кольцо" поднимает огромную волну, поглощающую все на своем пути.
      Сумасшедшего гения - пацифиста в конце концов обнаруживает в Лабрадоре профессор Бенджамен Хукер, молодой физик из Гарварда (т.е., конечно, сам Вуд, в романтическом виде), открывающий секрет разрушительных лучей. Их основой является уран, что оказалось пророчеством - по лучшим традициям Жюль Верна - предсказывавшим современные опыты с излучением нейтронов, генерирующих атомную энергию из урана. Хукера спасает и помогает ему знаменитый и отчаянный молодой авиатор по имени Берк, и они вместе предотвращают гибельные для нашей планеты замыслы. Если я правильно вспоминаю, "Пакс" взорвал себя, перезаряжая дезинтегратор.
      "Артур Трэн был полон энтузиазма, - говорит Вуд, - но мы несколько дней не могли придумать название книги" Потом однажды утром я сказал ему: "Я придумал: - "Человек, который поколебал землю".
      Они быстро написали книгу вместе. Вуд написал научные и псевдонаучные происшествия и разрабатывал механику событий, а Трэн взял на себя "литературные" элементы из жизни героев. Книга вышла выпусками в Saturday Evening Post, а потом была издана отдельно фирмой "Даблдэй, Пэйдж и К?" в 1915 году. Титульный лист ее признает совместное авторство, но Вуд (совершенно справедливо) был обижен тем, что его имени не было на переплете. Он обратился за объяснениями, и Даблдэй и Пэйдж прислали пространное извинение. Они рассказали в нем бедному профессору просто детскую сказочку - как они писали, его имя была пропущено в результате технической ошибки.
      Вскоре после этого, однако, несмотря на кое-какие неполадки, Вуд и Трэн взялись за второй роман - "Создатель лун" [Имеется русский перевод под названием "Две луны". Ред.], который стали печатать в Cosmopolitan. Комета сталкивается с астероидом, выбивает его из орбиты; он летит в пространстве и должен упасть на штат Техас и уничтожить жизнь на земле. Кто же теперь может спасти мир, кроме молодого талантливого физика (Хукера из предыдущей книги) с помощью отчаянного пилота Берка, ибо в предыдущем томе они научились управлять "летающим кольцом" и лучами? "Кольцо" - сверхракета, движимая атомной энергией и вооруженная лучами, которыми можно взорвать астероид или так толкнуть его, что он начнет "петлять" в пространстве. Авторы имели все возможное - кроме героини. Если бы дело происходило только в межпланетной пустоте, она, может быть, и не понадобилась бы им, но так как с событиями имел дело Cosmoроlitaп Херста, то героиня была весьма существенной деталью. Трэн изобрел очаровательную молодую леди по имени Рода Гиббс. Она начинает достаточно скромно как скороспелый ассистент-математик, но потом становится "штатным фотографом" и улетает на "Кольце" - и, чтобы заварить кашу еще гуще, в нее влюбляется профессор Хукер.
      Хукер, Берк, еще один ученый, добавленный "для ровного счета", и прекрасная Рода взлетают и делают остановку на луне, где Рода получает превосходные снимки лунных ландшафтов. Затем они встречают астероид и сражаются с ним. Они частично взрывают его и заставляют мирно вращаться па орбите вокруг Земли, спасши нас от гибели и дав нам добавочную новую луну.
      Все было в порядке: героиня, развязка, чек от Cosmopolitan и все остальное, и вы, вероятно, предполагаете, что здесь наш ученый вернулся и засел в лаборатории у Джона Гопкинса. Но Вуд не из таких!
      Пока Трэн окончательно полировал Роду, доктору Вуду пришла в голову фантастическая идея- иллюстрировать роман в стиле Жюль Верна, изготовив серию "настоящих" фотографий, будто бы снятых прекрасной героиней. Трэн и редакция Cosmopolitan пришли в восторг, и Вуд принялся за работу в своем хэмптонском сарае. Он изготовлял пластилиновые модели, чудодействовал с рисунками углем и светом, украл крокетный шар у своих детей и раскрасил его, чтобы он изображал удаляющуюся землю, видимую сквозь объектив летящей Роды. Он фотографировал его, как это бы сделала Рода,, сквозь инфракрасный фильтр на панхроматических пластинках. Он делал и фотографировал лунные ландшафты, освещенные косыми лучами солнца, с круглыми кратерами и вулканическими пиками, бросающими длинные тени. Когда он хотел изобразить на переднем плане Берка или Роду, в шлемах, с кислородными баллонами и т.д., он применял снимки водолазов в скафандрах, вырезанные из журналов. Один, действительно прекрасный, снимок изображает "кольцо" высоко над лунным ландшафтом, с его сияющим "ракетным" хвостом. Небо на этих снимках совершенно черное и усеяно яркими звездами. На луне нет атмосферы, поэтому нет и голубого неба. Ему удались замечательные снимки атаки и частичного разрушения астероида лучами, "сделанные через окно летающего кольца", а также снимки столкновения астероида с кометой, будто бы произведенные через большой телескоп на Маунт-Вильсон - совершенные, красивые и научно-точные "подделки".
      Но, увы! Когда готовые фотографии показали главному редактору Cosmopolitan, он поднял руки в отчаянии и сказал: "Я верю, что они прекрасны в своем роде, но они слишком прекрасны и совершенно не по нашей линии. Они сделают Cosmopolitan похожим на номер Popular Mechanics!"
      Доктор Вуд хочет, чтобы я не только восхищался, но и сочувствовал его борьбе, триумфам и поражениям на поле литературы. Я могу восхищаться им и даже завидовать ему, но совершенно не вижу, почему он нуждается в сочувствии. "Птицы и цветы" говорят сами за себя. Все знают, что написал их он, и книга прекрасно расходится. Его имя не было выгравировано золотыми буквами на переплете "Человека, который колебал Землю". Он получил всего лишь 300 долларов за свое соавторство и Cosmopolitan отказался поместить его снимки... Разве вот это?
      Я, честно говоря, не верю, что уму когда-нибудь приходило в голову, что он не только создатель, но и (слегка загримированный) герой обоих романов, и, если люди доживут до межпланетных сообщений, он посмертно соберет плоды своих предсказаний (как это было с Жюль Верном много лет после его смерти), несмотря на то, что имя его не было напечатано золотыми буквами на переплете, по "технической ошибке".
      Достаточно грустно, когда читаешь, что подобные случае раздражали Сэмуэля Джонсона или Оливера Гольдсмита. Когда это случается с Вудом, который невинно "забрел" в область поэзии и литературы, мне кажется, я должен бы был заплакать, но я этого не сделаю. Будь я проклят, если я стану сочувствовать автору-любителю, стихи которого выдержали девятнадцать изданий, а псевдонаучные сенсации были опубликованы в крупнейших журналах Америки.
      ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
      Вуд участвуете мировой войне и изобретает новые методы ее ведения, в том числе охоту с дрессированными тюленями за подводными лодками
      В то время когда Вуд находился в Европе, осенью 1913 года, ему предложили принять участие на Конференции Сольвэ при Международном физическом институте, которая собиралась в Брюсселе. На ней присутствовало около тридцати виднейших ученых, в том числе Эйнштейн, сэр Джемс Джинс, Линдеман, Резерфорд, Рубенс, Ланжевен и мадам Кюри. Мадам Кюри была единственной женщиной, и при открытии конгресса она попросила присутствующих воздержаться от курения, так как не любила запаха табака. Однако Институт снабдил каждого из членов целым ящиком гаванских сигар, и ее просьба была непопулярна. На втором заседании Вуд, в заговоре с Джинсом, вынул свою трубку и зажег ее, Джинс последовал его примеру, а потом, один за другим, и все остальные потянулись к сигарам, Вуд говорит, что мадам Кюри встала, собрала все свои бумаги и удалилась.
      Примерно в то же время Вуд случайно купил себе маленький приемник с телефоном, или "беспроволочный принимающий аппарат", как он тогда назывался. Дни, когда приемники приносят голоса и музыку из эфира в каждый дом, были еще далеким будущим. Можно было только "поймать" телеграфную передачу по азбуке Морзе с Эйфелевой башни или другой станции. Никто, кроме чудаков и ученых, приемников не приобретал. Вуд все же купил его, научился принимать по азбуке Морзе, привез приемник в Америку и узнал о начале мировой войны прежде, чем о ней сообщили газеты; об этом лучше рассказать его собственными словами.
      "Мы снимали квартиру на Авеню Шарля Флокэ почти под тенью Эйфелевой башни. Однажды по дороге в Сорбонну я проходил мимо электрического магазина и увидел на окне маленький детекторный приемник с телефоном. Рядом висело объявление, что. с этим аппаратом можно слушать. сигналы Эйфелевой. башни. Я подумал, что интересно будет изучить азбуку Морзе и купил его. Один из моих друзей, брат С.С. Мак-Клура, который тоже жил на авеню Шарля Флокэ, работал со мной, и мы вместе выучили азбуку Морзе. Я купил ему приемник. Мы стали посылать и принимать депеши друг от друга. Сигналы с Эйфелевой башни приходили с такой энергией, что между кристаллом и волоском детектора часто проскакивала искра.
      Когда я вернулся домой, т. е. примерно в конце июня 1914 года, я решил, что надо продолжать практику с азбукой Морзе, чтобы не забыть ее, и установил приемник в Ист Хэмптоне, почти такой же, как и в Париже, но со 150-футовой антенной. Сигналы с Уэлл-флит на мысе Код и немецкой станции фирмы "Телефункен" в Сэйвиле, на Лонг Айленде, приходили с энергией, вполне достаточной. За несколько дней до начала войны, ранним августом, я принимал букву за буквой, по мере того, как приходили сигналы, не понимая смысла самой депеши, как это всегда бывает с новичками. Вдруг передача кончилась, и я увидел, что написал: "Всем германским кораблям на море. Англия объявила войну Германии, Следуйте немедленно в ближайший германский порт. Ни в коем случае не заходите в английские и французские порты", и, в виде подписи, позывные "Телефункена". Эту депешу передавали с перерывами днем и ночью. Я недоумевал, почему передачи делают по-английски. После объявления войны "Телефункен" продолжал передавать, большей частью по-английски, депеши крейсерам "Дрезден" и "Карлсруэ", и это продолжалось уже во время войны недели три. Тогда мы сильно удивлялись, как наше правительство разрешает посылать их с американской станции. Позднее правительство их запретило.
      Много сообщений "Телефункена" передавалось странным шифром, со словами вроде "Cuckoo Buffano" или "Cifo Telico". Эти слова повторялись так часто, что я до, сих пор помню их. Военные новости продолжали приходить из Уэлл-флит и "Телефункен" (пока последнюю не закрыли), и мы имели последние сведения в Ист Хэмптоне задолго до того, как нам присылали газеты. Вошло в обычай приходить ко мне а любое время дня и ночи - даже пьяные, возвращаясь с танцев, забредали к нам во двор и кричали: "Эй, профессор, что новенького в Европе"?
      Еще не кончилась первая неделя войны, а Вуд уже написал письмо лорду Рэлею с предложением метода уничтожения цеппелинов, которые в то время привлекали всеобщее внимание. Атакующий самолет должен был пролететь "через дорогу" цеппелина, сбрасывая маленькие горящие стальные дротики или шипы, создающие огненный барьер, сквозь который, цеппелин должен пролететь. "Шипы" он предлагал нанизывать на металлический стержень, понемногу выдвигающийся, сбрасывая их при этом через интервалы меньшие, чем ширина цеппелина. Это делало попадание обязательным, а один удар означал уничтожение огнем пожара всего цеппелина. Это была идея того, что в настоящее время называется серией бомб.
      В начале ноября 1914 года он послал во Францию, через посла Жюссерана, предложение пустить на одном из участков западного фронта, шириной в двадцать или больше километров, пары бромбензила или подобного ему соединения, в момент, когда метеорологическая служба гарантирует на несколько часов ветер с запада. Малейшее присутствие этих паров вызывает резь в глазах и обильный поток слез. Глаза невозможно открыть и, как он утверждал, все, что остается- наступать и взять в плен плачущих немцев, ибо человек, не могущий открыть глаза, не может и стрелять. Он обращал внимание на то, что гаагское соглашение не будет этим нарушено, ибо настоящих ранений не последует. Это было за шесть месяцев до того, как немцы начали применение хлора в малых масштабах, после чего были быстро, разработаны противогазы. Слезоточивые газы позднее были применены обеими воюющими сторонами.
      Вуд говорит; что идея пришла ему в голову внезапно, когда он возвращался с заседания Национальной Академии с профессором Пэпином и доктором Уэлчем. Оба они посмеялись над идеей и сказали, чти газ сразу разлетится по воздуху. Вуд возразил им, что запах фабрики, перерабатывавшей рыбу на удобрение, в пятнадцати милях от Ист Хэмптона, при некоторых направлениях ветра, совершенно непереносим.
      Позднее, когда он был во Франции, он обсуждал вопрос с французскими военными химиками и напомнил им, что делал предложение еще в 1914 году. Они согласились с ним, что если бы попробовать это тогда на двадцатипятикилометровом фронте, они, вероятно, прорвали бы его.
      Вскоре после вступления в войну Америки в Нью-Йорке состоялось заседание Совещательного комитета по морским делам, по. предложению адмирала Симса. Комитет состоял из группы штатских ученых, инженеров, а также морских офицеров, от которых ожидали ценных для флота предложений. Симс собирался отправиться в Англию, чтобы совместно с британским адмиралтейством обсудить борьбу с подводными лодками, желая вооружиться последними теориями. Доктор Вуд, хотя и не член Комитета, был в числе приглашенных. Во время обмена мнений доктор Вуд предложил провести опыты с тем, что теперь называют "блистерами". Его идеей было создать наружную оболочку из тонкой стали, разделенную на герметические камеры и приваренную к корпусу корабля под ватерлинией. Торпеда должна взорваться при ударе о наружную оболочку, и газы взрыва распространятся в воздушное пространство, теряя при этом большую часть своей разрушительной силы. Он сказал, что идею можно испробовать с малыми расходами на каком-нибудь старом корпусе, с бомбой вместо торпеды. Хэдсон Максим, специалист по взрывчатым веществам, вскочил и воскликнул: "Профессор Вуд совершенно не прав: отделение надо наполнить водой, а не воздухом". Это была полнейшая чепуха, и раздались крики: "Нет! Нет!". Симс застучал рукой по столу и сказал, что дальнейшие споры будут пустой тратой времени, так как британское адмиралтейство информировало его, что ни один вид защиты от торпед, включающий в себя надстройки снаружи корпуса судна, рассматриваться не будет.
      Во второй половине войны английские линейные корабли и крейсеры уже снабжались "блистерами", которые мы видим на многих фотографиях судов, участвующих в современной войне. Принцип "антиторпедных воздушных мешков" теперь принят всеми конструкторами, но их устраивают внутри корпуса. Странно, что Симс ничего не знал о них на заседании в Нью-Йорке, если британский флот уже применял их. На том же заседании Вуд изумил всех и поверг некоторых в краску, предложив, что, может быть, тренировка тюленей для охоты за подводными лодками даст хорошие результаты. Все рассмеялись, а некоторые из членов уже стали переходить к другой теме. Но Вуд встал и потребовал слова. Он был знаменитым ученым, и его выслушали, а британское адмиралтейство, да поможет ему бог, даже испытывало этот способ. Вуд начал с указания, что тюленей можно выучить почти всему тому, чему учат собак. Ошейник со стальной проволокой, прикрепленный к большому буйку, окрашенному в яркий красный цвет и плавающему по поверхности, даст возможность катеру-охотнику следовать за тюленем! А. Г. Вебстер, профессор физики в Университете Кларка, протестовал против траты времени Комитетом на такие странные предложения, а другой из членов сказал, что нельзя научить животное тому, к чему у него нет естественного инстинкта. Вуд ответил контрвопросом: "Что вы скажете об охотничьих собаках, выслеживающих мешок с семенами аниса"?, и предложил проконсультироваться у профессионального дрессировщика тюленей, который лучше сможет судить о выполнимости идеи.
      Симс отвез идею в Лондон, и меньше чем через месяц адмиралтейство проводило опыты с тюленями, на озере в Уэльсе, после того, как идея прошла через руки американского морского атташе в Лондоне. Они выяснили, что тюленей действительно можно приучить гоняться за звуком винта подводной лодки, а также, вероятно, и за запахом масла и выхлопных газов. Опыты начались с электрического зуммера, и голодного тюленя награждали свежей рыбой, как только он обнаруживал его. В опытах с собственными подлодками они даже имели, как говорит Вуд, "значительный успех".
      "Подводные ищейки" ни разу не выследили и не поймали ни одной германской лодки, и, как честный биограф, я должен сказать, что "значительный успех", приписываемый доктором Вудом своим ученым тюленям, не явился решающим фактором войны на море. На них надевали намордники, чтобы отбить охоту к самостоятельным экспедициям за рыбой, но одной из трудностей была их тенденция гоняться, несмотря ни на что, за стаями сельдей - так же, как ищейка бросает след преступника и гонится за кроликами. Другие трудности состояли в том, что тюлени постоянно бросались за "своими" кораблями, и что поплавки на их "доводках" нельзя было сделать достаточно большими, чтобы их было видно во время волны и тумана.