* * *

Меня задержали на выходе из казино. Четверо плечистых молодых людей в два счета загнули мне салазки и наградили стальными браслетами, сухо щелкнувшими за спиной. Словом, операция захвата прошла на высоком профессиональном уровне, с чем я и поздравил своих новых знакомых. В ответ мне сунули под нос удостоверение сотрудника ФСБ, но, к сожалению, фамилию я прочесть не успел. Окружающие на мое пленение отреагировали индифферентно. То есть удивились слегка, но протестов не последовало. Да и с какой стати клиентам игорного заведения протестовать против ареста сукиного сына, пришедшего в казино, дабы набить карманы.

Я не сопротивлялся, ну хотя бы потому, что не чувствовал за собой никакой вины, банков я не грабил, людей не убивал и даже не изменял Родине с иностранными державами. Совсем уж безгрешным я себя назвать не могу, но и грехи мои не того уровня, чтобы ими занималась столь почтенная организация. Об этом я намекнул двум крепышам, которые обжимали меня с двух сторон в не слишком просторном салоне «жигулей». Ответа не последовало. Моих навязчивых спутников буквально распирало от чувства собственной значимости. Лица их прямо-таки окаменели в холодном и надменном молчаний.

Суетиться я не стал. Коли людям хочется поиграть в молчанку, то на здоровье. В конце концов, придет срок и каменные истуканы заговорят. Мне оставалось утешать себя тем, что попал я в руки сотрудников спецслужб, а не уголовников с их дурными манерами и пристрастием к насилию. Утешение, прямо скажу, было слабым, но тут уж ничего не поделаешь — чем богаты, тем и рады.

Между тем меня повезли за город. Не скажу, что это меня напугало, но заставило насторожиться. В голове даже мелькнула мысль о готовящейся расправе. Запросто могут вытрясти из карманов десять тысяч выигранных долларов, а потом бросить под куст с простреленной башкой. Искать меня не будут, это точно. Просто некому приставать с вопросами к компетентным товарищам: а куда это подевался наш дорогой и любимый Вадик?

Однако я напрасно так плохо думал о своих конвоирах. Люди оказались предельно дисциплинированными и кристально честными. И привезли они меня не к оврагу, а к богатейшему особняку, картинно расположившемуся среди вековых сосен. Здесь меня вытащили из машины и наконец обыскали. Оружия при мне не было. А что касается десяти тысяч долларов, то их старательно пересчитали и аккуратно положили в целлофановый пакет. После чего меня повели во дворец, бдительно при этом сторожа каждое мое движение.

Внутреннее убранство дома было под стать его внешнему виду. И пока я с интересом разглядывал мебель и висевшие по стенам картины художников-авангардистов, в просторном холле появился еще один человек, в котором можно было без труда вычислить особу высокого ранга. Возможно, даже генерала. А судя по тому, как вытянулись в струнку мои конвоиры, предо мной был по меньшей мере маршал.

— Сокольский, — назвал себя «маршал», — Станислав Андреевич.

— Чарнота, — в свою очередь представился я, — Вадим Всеволодович. Для хороших людей просто Вадим.

— Снимите с него наручники, — распорядился Сокольский.

Распоряжение было выполнено с похвальной быстротой. Этот человек, судя по всему, не терпел проволочек и держал своих подчиненных в ежовых рукавицах. Мне он не понравился. Лицо жесткое, а в глазах откровенная претензия на величие. Роста мой новый знакомый был среднего, возраста солидного, но, несмотря на годы, в его фигуре чувствовалась нерастраченная сила.

— Садитесь, господин Чарнота.

Я не стал разыгрывать жертву произвола, выражать протест, требовать адвоката и тому подобное, а просто сел на предложенный стул и приготовился слушать. Сокольский прошелся по холлу, заложив руки за спину. Конвоиры почтительно стыли у порога, поедая глазами впавшего в задумчивость начальника.

— Вы, вероятно, удивлены, господин Чарнота, нашим неожиданным демаршем?

— Удивлен, — не стал я спорить.

— А между тем мы следим за вами вот уже несколько месяцев. И пришли к выводу, что вы, Вадим Всеволодович, человек со странностями.

Честно скажу, слежки за собой я не замечал, но и причин не доверять собеседнику у меня тоже не было. В конце концов, передо мной были профессионалы, которым не составило, надо полагать, труда пасти человека, который и не думал конспирироваться. Вот только непонятно, зачем им потребовалось выслеживать обычного российского шалопая, занятого лишь собой и девушками.

— По нашим подсчетам, — продолжил Сокольский, — вы, господин Чарнота, за последние полгода выиграли в казино более миллиона долларов. Прямо-таки король выигрыша!

— Мне просто повезло.

— Допустим. Но, возможно, вы объясните нам, как попали в Монако?

— Я был не только в Монако, но и в Лас-Вегасе. А разве это запрещено законом?

— Законом это не запрещено, Вадим Всеволодович, но ведь у вас нет заграничного паспорта. Вы пересекали границы без виз. Хотелось бы знать, как вам это удавалось?

Вопрос был задан, что называется, по существу, но отвечать на него я не торопился. Ну, хотя бы потому, что и сам не знал на него ответа. Мне это удавалось, и всё. Я предъявлял чиновникам свой обычный российский паспорт и смотрел на них честными доброжелательными глазами. Как ни странно, но этого было достаточно. Наделенные полномочиями люди обычно шли мне навстречу. Такое происходило не только у нас, но и за пределами нашего замечательного отечества.

— Свет не без добрых людей.

— Нет, Чарнота, — отрицательно покачал головой Сокольский. — Вы не давали им взяток, это мы установили абсолютно точно. Вы гипнотизер?

— Очень может быть.

— Причем настолько сильный, что способны загипнотизировать даже неодушевленный предмет, — насмешливо проговорил Сокольский, — например, рулетку.

— Я играл честно. Просто мне дико везло. Я вообще везучий.

— Это я знаю.

Сокольский подошел к журнальному столику, стоящему у стены, взял какие-то бумаги и углубился в чтение. С моей стороны было бы невежливо отвлекать немолодого человека от важных, возможно даже государственных дел, а потому я скромно помалкивал, наслаждаясь прохладой хорошо проветриваемого помещения. Я, вообще, человек без претензий, но жару переношу с трудом. Наверное, потому, что родился и произрастал в довольно суровом и даже резко континентальном климате, где сорокаградусная жара скорее экзотика, чем повседневность. А в нынешнем году лето выдалось на удивление жарким, словно где-то там, в небесной канцелярии, перепутали Сибирь с Африкой. Впрочем, в Африке мне бывать не приходилось, и судить о тамошнем климате я могу только понаслышке.

— Это показания ваших однополчан, господин Чарнота. Как видите, мы старательно изучали все перипетии вашей пока еще недолгой жизни.

— Тронут, господин Сокольский. Не нахожу слов, чтобы выразить вам свою признательность.

— Бросьте кривляться, Чарнота, лучше объясните, почему вы живы?

— Вероятно, потому, что еще не умер.

— А вы должны были умереть, младший сержант Чарнота. Понимаете — должны! И вы, и ваши люди, все десять человек.

— Извините, что цел.

Сокольский вперил в меня свои поразительно синие глаза, словно пытался извлечь из моих мозгов нужную для себя информацию, но на меня подобные приемы не действуют. Я спокойно выдержал его взгляд, хотя, признаться, этот человек рассердил меня не на шутку. Мы, видите ли, должны были умереть! А я не хотел умирать в этом чертовом городе! И никто из моих ребят на тот свет не рвался. Но нас бросили в мясорубку, не спросив нашего согласия. И патроны у нас действительно кончились. Мы сидели в этом подвале почти четверо суток без воды и пищи. А до своих было всего каких-нибудь триста метров. Вот только метры эти простреливались со всех сторон. Надо было либо сдаваться, либо умирать. Мы выбрали смерть, скорее потому, что не верили в нее. Ну не могли мы умереть в неполные двадцать лет! Это было против всех законов, и божеских и человеческих. Другое дело, что война не признает ни те и ни другие. Наше счастье, что тогда мы этого не знали. Наверное, поэтому и спаслись. В нас строчили из автоматов и пулеметов, закидывали гранатами, а мы бежали босиком по свежевыпавшему снегу, как заговоренные. И не нашлось пуль, которые бы нас убили…

— Так что же это было, Чарнота? Чудо?

— Вероятно.

— Здесь у меня показания свидетелей. В том числе и тех, кто в вас стрелял. Они в вас стреляли, Чарнота, они палили в вас из всех стволов почти в упор. Десять мальчишек голой грудью пошли на пулеметы и остались живы. Почему?

— Нам очень хотелось домой. Можете вы это понять? Когда чего-то очень хочешь, то это сбывается.

— Всегда?

— К сожалению, нет.

— Вы искривили пространство, Чарнота.

— Шутите?

— Нет. Я просто хочу знать, как вам это удалось.

Честно говоря, я и сам бы хотел это узнать. Вот только спрашивать мне было не у кого. До этой войны я был самым обычным парнем. А там я стал везунчиком. На войне таких любят. За них держатся, за ними идут. За мной тоже шли, ибо я щедро делился везением со своими бойцами. Все ребята, которых я вытащил из проклятого подвала, вернулись домой живыми и невредимыми. Этим обстоятельством я буду гордиться всю оставшуюся жизнь.

— Поймите меня правильно, Вадим, я вовсе не желаю вам зла, но вы не такой, как другие, и в этом не только ваша, но и наша проблема.

— И чем же, по-вашему, я отличаюсь от других? Посмотрите на меня внимательно: голова, руки, ноги и всё остальное. Какого рожна вам надо, господин Сокольский? В чем вы пытаетесь меня обвинить? Да, я играю и выигрываю, ну и что? Многие играют и выигрывают. Я уцелел на войне, где полегло много хороших ребят, но я ведь не один такой счастливчик.

Сокольский снова зашуршал бумагами. Не знаю, что он, собственно, пытался в них еще обнаружить. Очередной компромат на меня? Но ничего существенного за мной вроде бы не числилось. Я вел пусть и разгильдяйский, но вполне обычный образ жизни. И никаких особых чудес я не совершал. Конечно, мне можно было впаять срок за незаконное пересечение границы, но, прямо скажу, это не бог весть какое преступление, и вряд ли человек такого ранга, как Сокольский, стал бы трепыхаться по столь пустячному поводу.

— Кто был ваш отец, Чарнота?

— Скорее всего, мужчина. А что, есть другие варианты?

Своего отца я действительно не знал, а моя мама погибла четыре года назад. Ее сбила машина. К сожалению, ни мне, ни гаишникам так и не удалось установить, кто же сидел за рулем черной «Волги». Но в любом случае это был подонок, который скрылся с места происшествия, не оказав помощи пострадавшей.

— Ваша мама была врачом?

— И очень хорошим врачом, смею вас уверить, господин Сокольский.

— В этом я как раз не сомневаюсь. Коллеги и пациенты называли ее колдуньей.

Я засмеялся. Ничего колдовского, конечно, в моей матери не было, за это я мог поручиться головой. Обычная женщина, хотя и на редкость красивая. Во всяком случае, так считали все наши знакомые. Для меня она была просто лучшим человеком на свете, а более мне и добавить нечего.

— Почему она не вышла замуж?

— Идите вы к черту, господа, с такими вопросами.

Сокольский извинился. Как человек воспитанный, он сообразил, что излишнее любопытство порой выглядит в глазах собеседника как самое натуральное свинство. А в планы генерала ссора со мной, видимо, не входила.

— Я ведь задаю вам вопросы не из праздного любопытства, Вадим Всеволодович. Кстати, по паспорту вы ведь не Вадим, а Вадимир. Не знаю, как сейчас, но тридцать лет назад подобные имена не были в моде.

— А когда они были в моде?

— Во времена языческие. Вы знаете, что это имя означает?

— Понятия не имею, — пожал я плечами.

— Вадить — значит очаровывать, околдовывать. Имя жреческое. Наши далекие предки более трепетно относились к своим именам, чем мы. Ибо считалось, что имя определяет судьбу человека.

— А имя Станислав повлияло на вашу судьбу, господин Сокольский? — спросил я насмешливо.

— Скорее да, чем нет.

— А что, кстати, оно означает?

— Имя Станислав можно перевести как «из стана славных», либо «из стана львов».

— А львы-то здесь при чем?

— В русском языке сохранилось слово «слава», что означает — «подобный льву». Именно поэтому наши предки называли себя славянами. Так кто же дал вам это странное имя — Вадимир?

— Мое имя не более странное, чем ваше, господин из львиного стана. Возможно, моя мама вычитала его из какой-нибудь книги. Она увлекалась историей.

— А если точнее, — поднял руку Сокольский, — Екатерина Максимовна Чарнота увлекалась древней историей.

— Ну и что тут удивительного? — пожал я плечами. — Мой дед был ученым-историком.

— И он пропал при невыясненных обстоятельствах во время одной из своих археологических экспедиций.

— Допустим. И что с того?

— Это произошло до вашего рождения. Ваша мать, тогда еще совсем юная девушка, была вместе с ним.

— Я не понимаю вас, господин Сокольский. Мама говорила, что дедушка утонул во время переправы через горную реку. Ударился головой о камень и захлебнулся. Его похоронили там же, в этих проклятых горах.

— Нет, Вадим. Тело вашего деда так и не нашли. Сохранился отчет об этой экспедиции, где черным по белому написано, что Максим Иванович Чарнота пропал без вести при невыясненных обстоятельствах. И через девять месяцев после его исчезновения родились вы.

— Ну и какую вы здесь видите связь?

— Я хочу сказать, что вы были зачаты во время этой экспедиции и тоже при невыясненных обстоятельствах.

Я засмеялся, хотя мне было совсем не смешно. Какого черта этот человек вздумал копаться в наших семейных тайнах? Мне, например, было всё равно, от кого меня родила моя мать, и я никогда не предъявлял ей по этому поводу никаких претензий.

— Мне бы очень хотелось знать, господин Сокольский, по какой причине меня арестовали и какие обвинения вы собираетесь мне предъявить?

— Мы вас не арестовывали, господин Чарнота, а просто задержали для выяснения некоторых обстоятельств. Мне очень жаль, что вы отказываетесь от сотрудничества с нами. Поверьте, это в первую очередь в ваших интересах.

Я не поверил. Более того, не сумел скрыть этого своего недоверия от острых глаз собеседника. Да и с какой стати я должен сотрудничать с человеком, которого не знаю, пусть даже он занимает высокий пост в весьма почтенной организации.

— Сотрудничество предполагает цель, господин Сокольский. Если вы собирались заслать меня агентом в какую-нибудь страну, то вынужден вас разочаровать — разведчик из меня получился бы никудышный. Я слишком простодушен и откровенен для многотрудной работы резидента.

— Это как-то сразу бросается в глаза, — усмехнулся Станислав Андреевич. — Насчет агентурной работы можете не волноваться, Вадим Всеволодович, сильно напрягать извилины вам не придется. Мы собираемся вас использовать всего лишь в качестве подсадной утки.

— Каким образом? — не понял я.

— По нашим сведениям, господин Чарнота, за вами началась охота. Вот мы и выясним наконец, кто эти люди, а может быть, и не люди, и что они собираются делать в наших палестинах.

Судя по глазам Сокольского, он не шутил. Но тогда его слова можно было расценивать как бред больного воображения. А что, очень даже просто. Работа нервная, ответственная, а возраст далеко не юный, ну и как тут не тронуться умом? Запросто можно захворать и белой горячкой, и манией преследования.

— Я про нелюдей не понял, Станислав Андреевич: вы серьезно, или я имею дело с образчиком чекистского юмора?

— У нас есть сведения, Вадим Всеволодович, что ваша мать погибла не случайно. Но, к сожалению, всего я вам рассказать не могу. Вы мне показались слишком легкомысленным человеком.

— Первое впечатление бывает обманчивым, господин Сокольский.

— Вы ведете рассеянный образ жизни, Вадим Всеволодович. В вашем возрасте пора бы уже остепениться.

— Помилуйте, Станислав Андреевич, мне еще нет и тридцати. Войдите же в положение молодого человека.

— Ну что ж, господин Чарнота, будем считать, что не договорились. Дальнейшее продолжение беседы я считаю бессмысленным. Всего хорошего.

Сокольский покинул холл так же стремительно, как и появился. Мне оставалось только пожать плечами. Конвоиры, стывшие у порога, встрепенулись. Я был препровожден всё в те же «жигули» вишневого цвета и усажен на заднее сиденье. Руки мне сковывать не стали, деньги вернули, и появилась надежда, что это странное приключение закончится вполне благополучно. Надо сказать, что моя надежда оправдалась полностью. Меня высадили у дверей казино, практически в том же самом месте, где три часа назад повязали. Извиняться передо мной насильники из органов не стали, да я на их извинениях и не настаивал, памятуя народную мудрость: не буди лихо, пока оно тихо.

В казино я, разумеется, не пошел. Какая может быть игра после такой встряски. Я не то чтобы неврастеник по природе, но человек впечатлительный, и мне нужно было время, дабы освоиться в предложенной компетентными товарищами ситуации. Меня вербовали. Во всяком случае, так мне показалось. К сожалению, я так и не понял, зачем органам понадобился Вадим Чарнота. Господин Сокольский как-то уж очень невнятно обрисовал перспективы. А мог бы ведь, кажется, посулить молодому человеку молочные реки и кисельные берега. Вместо этого бравый служака начал запугивать меня людьми и нелюдями. Последнее выглядит особенно забавно. Что это еще за нелюди, прости господи, — колдуны, вампиры, инопланетные монстры? И почему вся эта нечисть должна привязаться именно ко мне, среднестатистическому гражданину, — мало, что ли, в России других, более достойных их просвещенного внимания персон? Взять хотя бы наших политиков или, скажем, олигархов. Очень и очень достойные люди, и, главное, при деньгах. Нельзя сказать, что я гол как сокол, но всё-таки не настолько богат, чтобы ради меня устраивали межпланетный заговор. Секретной информацией я не обладаю. И выходит, как ни крути, что поделиться мне с инопланетными монстрами абсолютно нечем. Что касается вампиров, то они, конечно, могут высосать из меня литр-другой крови, но с их стороны это будет уже ничем не оправданным свинством.

На всякий случай я подошел к зеркалу, благо успел уже вернуться в свою холостяцкую квартиру. Нет, решительно ничего загадочного во мне не было. Самый обычный человек двадцати девяти лет от роду. Шатен.

Девушки говорят, что довольно симпатичный. Рост метр восемьдесят три. Соответствующего телосложения. Сил на вампира, пожалуй, хватит, а вот про инопланетных монстров даже и не скажу. Есть у меня, разумеется, и недостатки. Так же как и достоинства. К последним можно смело отнести и некоторые паранормальные способности, сильно облегчающие мне жизнь. Ну, конечно, я не Алан Чумак и не Кашпировский. Запудрить мозги отдельному представителю власти я могу, но, скажем, пронзать взглядом пространство или лечить энурез на расстоянии — задача для меня непосильная. А тут, понимаете ли, какой-то генерал от спецслужб обвиняет меня чуть ли не в пристрастии к чародейству. Ох уж эти компетентные! Ну не там роют, как всегда.

Дабы убедиться в собственной нормальности и принадлежности к нашему миру, данному в ощущениях, я позвонил Наташке. В конце концов, кто лучше женщины сможет определить, мужчина перед ней или монстр. К сожалению, до Наташки я не дозвонился. А к Верке вернулся из командировки долгожданный муж. Словом, и день выдался неудачный, и ночь не сулила мне ничего хорошего. Тем не менее я завалился спать, поскольку никакого иного интересного занятия так и не нашел.

Проснулся я то ли от шороха, то ли от шума, который производил в моей двухкомнатной квартире подозрительный субъект. В лунном свете, падающем из окна, я видел только силуэт, смутно выделяющийся на фоне книжного шкафа. И пока я мучительно соображал, кто же это может быть и за каким чертом он ко мне приперся среди ночи, странный гость пробрался к креслу, стоявшему буквально в трех шагах от моей постели, и со вздохом в него опустился. Очень может быть, это был вампир, о котором меня предупреждал Сокольский, но мне больше нравилась версия с пьяным соседом, который вторгся на мою территорию по недоразумению, воспользовавшись тем, что я по несвойственной мне рассеянности забыл закрыть входную дверь. Не исключено, конечно, что это был вор, проникший ко мне в надежде на богатую поживу, но в таком случае почему он уселся в кресло, вместо того чтобы воспользоваться сном хозяина и убраться подобру-поздорову? Нет, я не испугался. Мой гость был невысок ростом и далеко не молод. И если бы ему пришло на ум демонстрировать свою удаль, я бы справился с ним без труда. Но как раз ничего подобного в голову посетившему меня старцу не приходило. Он тихо сидел в кресле и задумчиво теребил острую бородку, скорее всего седую.

— Вы, кажется, не спите, ваше высочество? — Вопрос, как это ни покажется кому-то странным, был обращен ко мне. Поскольку я высочеством не был, то не сразу нашелся, что ответить загадочному гостю.

— Вы у меня спрашиваете? — наконец ответил я вопросом на вопрос, когда молчать далее было уже неприлично.

— Разумеется. Я ведь нахожусь в апартаментах наследного принца Аталании?

Это было смелое предположение. Прямо скажу, моя двухкомнатная квартира если и может быть аттестована как апартаменты, то только в насмешку, да и сам я далеко не принц, о чем со свойственной мне от природы скромностью сообщил обмишулившемуся гостю.

— Странно, — огорченно произнес старец. — Как же я мог так ошибиться?

Мой ночной гость явно был психом, возможно, даже лунатиком, но уж никак не вампиром, с чем я себя и поздравил.

— Вы не огорчайтесь. С кем не бывает. Отправляешься в гости к принцу Аталании, а тебя вдруг заносит к Вадиму Чарноте.

Старичок засмеялся, точнее, захихикал. Меня это хихиканье, признаться, насторожило. Чего доброго, еще и буйствовать начнет. Придется его связывать и вызывать на подмогу санитаров.

— Конечно. Как же я сразу не догадался. Значит, матушка вам ничего не говорила о вашем отце?

— Увы, — решил я на всякий случай поддержать светскую беседу, шаря глазами по комнате в поисках мобильного телефона. — Вы не возражаете, если я включу свет, а то глупо обсуждать проблемы престолонаследия в темноте. Я так понимаю, что вы явились в наш мир, чтобы предложить мне трон?

— Выходит, вы всё-таки в курсе? — удивленно вскинул голову старик.

— Более или менее, — ушел я от прямого ответа. Свет я всё-таки включил и с интересом уставился на гостя. Ничего потустороннего, инопланетного, а уж тем более сатанинского я в нем не обнаружил. Сухонький такой, невысокого роста, с бородкой клинышком и усами-стрелками, которые воинственно торчали над толстой верхней губой. Одет в поношенные джинсы и светлую рубаху. Не понравились мне только его глаза, поблескивающие как-то слишком подозрительно. Очень может быть, что мой гость принял на ночь грамм двести коньяка, но не рассчитал сил и, вместо того чтобы погрузиться в глубокий оздоравливающий сон, впал в старческий маразм. А уж этот маразм привел его в квартиру незнакомого человека, то есть ко мне.

— Вы извините, ваше высочество, что я явился к вам в столь неподобающем виде.

— Да какие могут быть церемонии, почтеннейший, тем более что я и сам без порток. Простите, а как ваше имя-отчество?

— Зовут меня Ширгайо. Отца моего звали Буславом. Следовательно, в вашем мире меня можно называть Сергеем Васильевичем.

— Так какие у вас ко мне претензии, уважаемый Сергей Васильевич? Пива, кстати, не хотите? Хорошее пиво, баночное. В вашем мире до такого наверняка еще не додумались.

— Претензий у меня к вам нет, царевич Вадимир, а вот что касается пива, то не откажусь.

Пиво я принес из холодильника. Угостив гостя, с удовольствием выпил сам. Духота, между прочим, с наступлением ночи так и не спала. Лично на меня она действовала одуряюще. Возможно, на моего гостя тоже. Но не исключено, что его подослал Сокольский, чтобы окончательно запудрить мне мозги. Вот только непонятно, зачем ему это понадобилось. Неужели у солидной организации нет никаких других забот, как только развлекать по ночам одуревших от духоты сограждан?

— Вы должны вернуться, ваше высочество!

— Куда?

— На остров Буян. Вы, я надеюсь, слышали о нем.

Про остров Буян я, разумеется, слышал, скажу даже больше, читал. У Александра Сергеевича Пушкина.

— Мимо острова Буяна, в царство славного Салтана, — торжественно продекламировал я.

— Салтана, говорите? — задумчиво протянул почтенный Ширгайо. — Нет, не слышал. Может быть, султана? Но Турция много южнее. Да и эпоха не та.

К сожалению, ничем более я помочь Сергею Васильевичу не мог. Мои познания об острове Буяне на этом заканчивались. Я пожал плечами.

— Ну как же, — удивился гость. — Остров Буян, царство гипербореев. Вы должны были проходить это на уроке истории.

— Увы, — развел я руками, — не проходили. А кто они такие, эти гипербореи?

— Потомки атлантов. Об Атлантиде вы, надеюсь, слышали, ваше высочество?

— Конечно, — с охотой подтвердил я. — От Платона.

— Это ваш учитель?

— Не совсем. То есть читать я его читал, но во времени мы разминулись. Он жил довольно давно.

— Так вы этого грека имеете в виду, — поморщился Сергей Васильевич. — Но ведь он многое напутал. Смею вас уверить, ваше высочество.

— Выходит, Аристотель был прав. Платон мне друг, но истина дороже.

— Так вы учились у Аристотеля?

— Вы меня перепутали с Александром Македонским, почтеннейший Ширгайо. Мне историю преподавала Вера Михайловна.

— Очень может быть.

— Так что там с моим отцом?

— Ваш отец погиб, царевич Вадимир. Это случилось довольно давно, если брать по вашему летосчислению, то приблизительно полторы тысячи лет тому назад.

Давненько. Я, разумеется, состроил скорбную мину, но никаких чувств по поводу кончины близкого родственника не испытал. Да и трудно скорбеть о человеке, покинувшем этот мир полторы тысячи лет назад. Сергей Васильевич, кажется, расценил мою реакцию как черствость и сокрушенно вздохнул по этому поводу.

— Я ведь не знал своего отца, — сказал я в свое оправдание. — Никогда его не видел. Скажите хоть, как его зовут?

— Его звали Аталав.

— Отец львов, — быстренько перевел я, воспользовавшись уроками Станислава Андреевича Сокольского.

— Вот видите, царевич Вадимир, кое-что вы всё-таки знаете, — укоризненно заметил Сергей Васильевич.

По-моему, сумасшедший старец меня в чем-то заподозрил, возможно, даже в трусости. Мою непонятливость и неосведомленность он, вероятно, трактовал как желание уклониться от выполнения каких-то нелегких обязанностей, связанных с царским титулом. И надо признать, что к этому у него имелись веские основания. Я действительно в цари не рвался. Видимо, потому, что родился Брутом и всякая претендующая на величие физиономия вызывает во мне отвращение, а возможно, я просто был недостаточно сумасшедшим, чтобы принять всерьез ахинею, которую нес этот замечательный старичок. И если бы не встреча с Сокольским сегодняшним, а точнее, уже вчерашним вечером, я бы давно спровадил ночного гостя в психиатрическую лечебницу. Хотя, должен признать, его безумие было достаточно забавным.

— Скажите, Сергей Васильевич, вы случайно не знакомы с Сокольским Станиславом Андреевичем?

— Сокольский? — задумчиво покачал головой почтенный Ширгайо. — Нет, ваше высочество. Я вообще мало кого знаю в вашем мире. Знаком был разве что с вашим покойным дедушкой да с вашей матушкой.

— Так вы работали с дедом?

— Можно сказать и так.

— А в какой области вы специализируетесь, если, конечно, не секрет?

— Магия, чародейство, ведовство.

— Почтенная профессия.

— Я верховный жрец храма Небесного камня Йо, его еще называют храмом Йопитера. Вы знаете санскрит? Или латынь?

— Увы, — развел я руками.

— Прискорбно, — огорчился Сергей Васильевич. — Но поправимо. Так вы готовы к испытаниям?

Я честно признался почтенному жрецу Ширгайо, что не готов. И даже более чем. Конечно, можно было бы и дальше подыгрывать безумцу, но, в конце концов, надо и совесть иметь.

— Скажите, Сергей Васильевич, а у моего отца не было случайно других сыновей?

— Разумеется, были, но атлант вы один.

— А что, есть принципиальные отличия между атлантами и прочими людьми?

— Отличия есть, но вот можно ли назвать их принципиальными, я не скажу. В общем, атланты обладают определенными качествами, которых у обычных людей просто нет.

— Допустим. Но не могу понять, господин Ширгайо, почему именно мне выпала такая честь называться атлантом? Есть ведь, вероятно, и другие приличные кандидатуры.

— Видите ли, ваше высочество, атлант — это не звание и не титул. Атлант отличается от всех прочих на генетическом уровне. Вашу мать мы искали очень долго. Кстати, именно я предсказал ваше рождение и обосновал его в научном трактате, если вам это интересно.

— И много таких атлантов топчет нашу землю?

— К сожалению, нет. Атланты — вымершее племя. Но гены обычных людей содержат присущие им ценные качества, и в результате невероятно удачных совпадений эти скрытые качества начинают доминировать.

— Понимаю, — вздохнул я. — Но, увы, господин жрец, на мой счет вы крупно промахнулись. Никакими выдающимися качествами я не обладаю.

— Быть того не может! — Мой гость побелел. — Я не мог так ошибиться.

— Да вы не расстраивайтесь, — попробовал я его подбодрить. — Промахи случаются даже у очень крупных ученых. В конце концов, и неудачный результат — тоже результат. Попробуйте подобрать новую пару.

— Нет, это невозможно, — потерянно покачал головой жрец. — Вы же сын Аталава, как вы этого не понимаете!

— Я понимаю. Но и вы меня поймите, почтеннейший, я не могу брать на себя повышенных обязательств. Представляете, какой может случиться конфуз в самый ответственный момент.

Видимо, Сергей Васильевич понимал это даже лучше, чем я, а потому больше и не настаивал на моем приобщении к тайнам мировой политики. Ибо, насколько я понял из его слов, речь шла именно о политике, и возможно даже вселенского масштаба. Надо отдать должное жрецу Ширгайо, он умел принимать удары судьбы.