Слово о Драконе (№2) - Последний Повелитель

Над головой о чем-то ожесточенно спорили две пичужки. Джафар высунул голову из палатки, осмотрелся. Утро, отнюдь не раннее. Людей не видно, все спокойно. Джафар встал, с хрустом потянулся, прошелся колесом, потом встал на руки, но потерял равновесие и с воплем: «Поберегись!» рухнул на спину. Сверху на грудь упала колючая шишка. Присмотрелся.

– Это – не аргумент! – объявил он белке. – А если все так будут делать?

Белка убежала. Джафар посмотрел ей вслед, пружинисто поднялся и побежал купаться. Наскоро позавтракав, собрал вещи, оделся, сориентировался и тронулся в путь. Сосновый бор сменился лиственным лесом, густым и болотистым. Неожиданно лес кончился, Джафар увидел реку. По берегу шла хорошо утоптанная дорога. Ширина реки на глаз составляла метров семьдесят. Джафар, восхищаясь своей находчивостью, достал самый большой пластиковый пакет, сложил в него багаж, надул и туго перетянул тросиком горловину. Потом разделся, обозвал себя потомком самой глупой обезьяны и попытался развязать тросик. Узел не поддавался. Тогда он сложил одежду в другой пакет и притянул его ремнем к спине. Немного подумав, сдвинул ремень на бедра. Посмотрел вправо, влево. Никого. Вошел в холодную воду и поплыл, толкая перед собой надутый пакет.

Из леса появились три всадника. Заметив Джафара, закричали, пришпорили коней и поскакали к берегу. Один достал горн и извлек два длинных, пронзительных, немузыкальных звука. Джафар обернулся, прислушался. Половина слов была непонятна, но общий смысл ясен: приказывали вернуться.

– Извините, ребята, мне сейчас некогда, – пробормотал он и прибавил скорость. Арбалетная стрела с шипением вошла в воду в метре от него. Джафар перевернулся на спину и поплыл, прикрываясь пакетом с вещами. Он был уже на середине реки. Вторая стрела пробила надутый пакет и ушла в воду за головой Джафара. В две секунды пакет потерял плавучесть и потянул Джафара на дно.

– Э-э, мы так не договаривались, – чертыхнулся Джафар, пытаясь заткнуть пальцами дыры в пакете. Пластик мягко разорвался и полтора десятка килограммов припасов ушли в глубину.

Однако, что сказал бы Гром… – подумал Джафар, сориентировался под водой по солнцу, и поплыл к берегу. На мелком месте резко поднялся из воды, выдох, вдох, и снова нырнул. Через долю секунды три стрелы вошли в воду. Джафар выскочил на берег и зигзагами понесся к прибрежным кустам. Отбежав метров на сто в лес остановился, отстегнул пакет с одеждой, торопливо оделся.

– Я – Гром. Мои действия? – спросил сам себя, пригнулся и побежал назад, к берегу реки. Выбрал наблюдательную позицию за густым кустом, осторожно выглянул. К трем всадникам присоединилось еще два. Один в кольчуге, другой в кожаной куртке. Офицер, – решил Джафар, – а те, в панцирях – солдаты. Солдаты что-то возбужденно говорили, указывая на воду и противоположный берег. Всадник в кожаной куртке спешился и пошел вдоль берега, изучая следы. Потом сделал отрицательный жест. Офицер и остальные подошли к нему. Следопыт, как окрестил его Джафар, показал на следы, потом прошел рядом, сильно прихрамывая, и опять показал на следы. Раздался взрыв смеха. Одному из солдат нахлобучили шлем на глаза, надавали дружеских тумаков, толкнули к берегу.

– Эй, мужик! – закричал тот, сложив ладони рупором. – Извини, если что! Ошибка вышла!

– За-асранцы! – с чувством сказал Джафар и принялся считать потери. – Соль, сахар – каюк. Мясо тоже утопло. Ладно, мясо вокруг бегает, а вот сахар… Кончилась сладкая жизнь. Еще – походный топорик. Черт с ним, нож остался. Фонарик, аккумулятор… Бинокуляр! Вот это действительно жалко. Теперь ночью я слепой. Ни фонаря, ни бинокуляра. Инфракрасную оптику здесь еще не делают. Что осталось? Нож, палатка, надувной матрас, веревка, фляжка, рогатка, зажигалка и та одежда, что на мне. Жить можно, но без комфорта. Кайфоломы! Кто имеет медный щит, тот имеет медный лоб, как говорил великий и мудрый Ходжа Насреддин.

Вечером, перед сном, Джафар прошелся босиком по песчаной отмели ручья, потом прошел еще раз, подражая Следопыту, хромая на правую ногу. Встал на четвереньки и старательно изучил две цепочки следов. Для контроля проложил еще одну цепочку следов, на этот раз хромая на левую ногу.

– Хреновый из меня следопыт, – заключил он через пять минут, стряхивая с коленей песок.

На восьмой день Джафар разыскал главную базу. Конечно, прошла тысяча лет, конечно, горы не вечны. Но одно дело – знать это теоретически, и совсем другое – увидеть собственными глазами. Огромная неприступная скала, внутри которой располагалась база, раскололась надвое, и половина рухнула в долину, рассыпавшись как песчаный домик. Катастрофа произошла несколько веков назад. В трехсотметровой вертикальной стене виднелось темное прямоугольное отверстие – разлом прошел через какое-то помещение. Джафар попытался вспомнить план базы. Не удалось. Перед глазами стояли широкие, людные, ярко освещенные коридоры, но их взаимное расположение ускользало. Тогда он пошел вдоль стены. Метров через триста обнаружил трещину, которая, то сужаясь, то расширяясь, шла до самого верха. Вершина скалы была плоской и служила посадочной площадкой. На базу оттуда можно было попасть на лифте, на грузовом лифте или по лестнице. Лифты, конечно, законсервированы, но с лестницей ничего не могло случиться.

Упираясь спиной и ладонями в одну стену трещины, а ногами в другую, Джафар поднялся метров на десять. Осталось в 25 раз больше.

– Если вы сорветесь в пропасть, посмотрите направо – открывается вид чудной красоты, – пробормотал он и начал спускаться. Перед серьезным делом нужно было отдохнуть и подготовиться. Натянув палатку, Джафар с отвращением посмотрел на жареную в углях утку. Холодное жирное, местами подгорелое, а местами сырое мясо, да еще без соли, хорошо есть после недели голодовки, но не каждый день. Три дня назад он потратил сутки на заготовку продуктов, и теперь питался исключительно жареными утками. В пакете оставалось еще три тушки.

– Если вместо «вкусно» вы стали говорить «питательно», значит вы состарились, – сказал и вонзил зубы в мясо. В последние дни Джафар все больше и больше говорил сам с собой. Не то, чтобы это особенно помогало, но как-то притупляло чувство одиночества. Поев, начал подготовку к восхождению. Срезал две березки и изготовил прочные жерди трехметровой длины. Из того, что осталось, вырезал несколько тридцатисантиметровых колышков.

На следующее утро развел костер, подогрел надоевшую донельзя утку, запил водой из ручья. Сложил все свои пожитки в пакет, отнес к трещине. Размотал тонкую как бечевка, но чрезвычайно прочную веревку и сложил вдвойне. Середину закрепил на поясе, одним концом обвязал пакет с имуществом, другим заготовленные накануне жерди. Березовые колышки связал и закрепил на поясе. Подумал немного, потом привязал тросиком к поясу нож. По привычке подумал: «Что сделал бы Гром?» Гром посмотрел на небо и сказал:

– Однако, если дождь пойдет, камень скользкий станет.

Джафар уперся ногой в стену трещины и полез вверх. Первые двадцать метров дались удивительно легко. Дальше трещина чуть сузилась. На высоте 80 метров он смог отдохнуть. Загнав в горизонтальную трещину все колышки, сделал узкое, жесткое, жутко неудобное сиденье. Отдохнув четверть часа, Джафар посмотрел вниз. Потом вверх. Вверх было вдвое дальше. Вздохнул, раскорячился в щели, выдернул колышки (два упали вниз), связал и продолжил путь. На высоте около 150 метров удалось отдохнуть по-настоящему. Обломок скалы прочно застрял в сужающейся трещине. На нем можно было сидеть, опершись спиной о стену, можно было лежать, подогнув или задрав кверху усталые ноги. Два часа Джафар просто отдыхал, потом подтянул наверх пакет с имуществом, умял половину утиной тушки, запил водой из фляжки, подремал часик, чтоб обед усвоился, размял ноги и тронулся вверх. Трещина расширялась. Когда до вершины осталось меньше 20 метров, он понял, что через минуту сорвется. Запихнул нож по самую рукоять в трещину и действительно сорвался. Боль резанула по животу. Джафар раскачивался на тонком тросике, которым привязал нож к поясу.

– Опередил курносую на пару секунд – пробормотал он. – Надо закрепиться и отдохнуть.

Закрепиться было негде и нечем. Тогда Джафар подсунул под ремень колышки. Полегчало. Раньше висеть было мучительно больно, теперь стало просто больно. На лоб упала первая капля дождя.

– Что же ты, сука, делаешь?! – закричал Джафар, выдернул из трещины нож и рванулся вверх как в последний, решительный. Дважды оскальзывался, содрал в кровь ладони. Трещина все расширялась. Последние метры полз вверх боком, упираясь в скалу подошвами ботинок и загривком, выкрикивая бессвязные ругательства, пятная скалу кровавыми отпечатками ладоней.

Джафар лежал на вершине. Тело сотрясалось от рыданий. Ливень бил в лицо, смешивался с кровью изодранных ладоней.

– Я дошел, Гром, ты слышишь, я дошел, – бормотал он, ловя губами дождевые капли. – Теперь мы справимся, я дошел.

Напрягшись, перевернулся на спину, встал пошатываясь, стянул то, что осталось от куртки, подставил стертую до крови спину дождю.

Дождь кончился, солнце клонилось к горизонту. Джафар то ли очнулся, то ли проснулся. Сел со стоном, непонимающе уставился на две веревки, привязанные к поясу и уходящие вниз. Потом вспомнил, втянул наверх сначала пакет с вещами, затем жерди. Осмотрел площадку. Ни лифта, ни грузового лифта, ни павильончика над лестницей не было.

– Не может быть, как же так? – спросил он вслух, растерянно озираясь, и вдруг понял – все это осталось на той части скалы, которая обвалилась, рухнула вниз, в долину. Медленно обошел площадку по периметру. Потом осмотрел каждый метр. Машинально отметил в памяти несколько луж с водой, достаточно чистой, чтобы ее можно было пить. «Гром бы на моем месте…» – подумал он и представил коренастую фигуру на краю скалы. Привычка мысленно советоваться с космодесантником стала уже второй натурой.

– Правильно сформулируй задачу, и в половине случаев увидишь ответ, – посоветовал Гром.

Я хочу попасть на базу, – подумал Джафар. – На базу вела лестница. Лестницы больше нет. Может, и базы нет? Почему я решил, что база есть? Потому что увидел в скале дыру… Ду-рак! Трудно быть глупым. Всего-то делов – спуститься по веревке. Неужели глупею? Может, это те самые необратимые изменения мозга начинаются? Тогда надо торопиться. Камилл говорил: «Торопиться – это не значит пороть горячку. Это значит не терять времени даром» – так, кажется. Спуск – завтра, а сегодня зализываю раны.

На следующий день Джафар внимательно осмотрел каждый метр тонкой, полуторамиллиметровой веревки, разрезал ножом жерди на части, связал из них нечто вроде люльки и спустился до прямоугольного отверстия в стене. Изготовление люльки с лебедкой заняло 3 часа, сам спуск – меньше 5 минут. Одного взгляда было достаточно, чтобы похолодели руки, умерла надежда. Помещение, через которое прошел разлом, было ангаром. Энергоцентрали больше не существовало. Аппаратуры нуль-т не существовало. Уцелела жилая и научная зоны, все остальное рухнуло вниз, когда раскололась скала, было раздавлено, похоронено под десятками тысяч тонн каменного крошева. Джафар потерянно ходил по темным залам, зачем-то трогал выключатели. База была так же мертва, как и его бункер. Даже еще мертвее. В бункере работала энергосистема, работала аппаратура саркофага, посылал сигналы слабенький нуль-маячок. Здесь же несколько веков назад затухла последняя искорка электронной квазижизни.

– Один. Теперь я совсем один. Навсегда, – сказал Джафар. Стены ответили нестройным эхом. Джафар сел на пол, прислонился спиной к холодному пластику стены. В голове – холодная, черная пустота. В позвоночнике – холод, только сердце бьется гулко, ненужно. Зачем? В этом мире – ни друзей, ни врагов. Все друзья умерли тысячу лет назад. Кому здесь нужна генная инженерия? Кто здесь знает, что такое дальний космос? Кому он вообще здесь нужен, дальний космос, дикарям с арбалетами? Для чего я здесь? Что мне делать? Гром, что мне делать?

Гром не ответил.

Ты меня бросил, – думал Джафар. – Конечно, ты же остался там, на Земле. Вот и наступила крайняя ситуация. Что делать в крайней ситуации, я знаю. Я должен выяснить, кто я такой. Открыть подсознание, слить разум и инстинкты, разобраться в себе. Тогда будет ясно, что делать. Нужно быть полным идиотом, или стоять на краю пропасти, чтобы согласиться заглянуть в собственное подсознание. Я подхожу по обоим критериям. Это будет стоить мне потери всех иллюзий и десяти лет жизни. Потому что подсознание досталось нам от животных. Потому что его задача – обеспечить выживание организма методами животных – зубами и когтями, отталкивая слабых, убивая чужих детенышей, чтоб урвать кусок для своих. Но именно там, в подсознании, располагаются корни того, что называется интеллектом, только так можно превратить его в инструмент чудовищной силы. Там же располагается ключ к сундуку с сокровищами – к памяти. Вспомнить слово, произнесенное десять лет назад случайным прохожим, страницу книги соседа, на которую на долю секунды упал твой взгляд, и вместе с тем вспомнить все поступки, которые старательно пытался забыть в течении всей жизни. Не просто вспомнить – а в той звериной интерпретации, которую придаст им подсознание. Стать на час Гением – и зверем. Хищным зверем, единственная добыча которого – ты сам. И до самой смерти носить следы его когтей в душе.

Джафар поднялся и твердым шагом направился в мастерскую. В действиях появилась уверенность автомата. Перерыв несколько шкафов, нашел металлический шарик, отполировал до блеска. Выломал из какого-то моторчика черное ферритовое кольцо магнита, размотал обмотку ротора, получил несколько метров тонкой, почти невидимой медной нити. Разыскал стремянку, привязал нить к светильнику на потолке, на нить повесил магнит, к магниту прижал шарик. Зачем-то отнес стремянку на место. Критически осмотрел сделанное. Блестящий шарик медленно покачивался в метре от пола. Джафар снял ботинки, куртку, выложил из карманов металлические предметы, выдернул ремень с металлической пряжкой. Зачем нужно было избавляться от металла, он не знал, но так делал Виджай. Виджай Сидхаратх, которого Джафар звал сэнсэем, и ни разу не назвал гуру, как остальные ученики. Потом сел спиной к светлому прямоугольнику входа. Попытался принять позу лотос, но не удалось. Впервые после выхода из анабиоза, он увидел, что уже не тот, что раньше. Вздохнув, сел по-турецки.

Надо сформулировать вопросы, – думал он. – Первый – разобраться, что же произошло. Второй – что мне делать. Что-нибудь еще? Нет, хватит. Виджай говорил: «Прежде, чем задать вопрос, подумай, хочешь ли ты узнать на него ответ». Только эти два вопроса – и скорее назад. Ничего лишнего. Что произошло, что мне делать. Все.

Джафар подтянул к себе шарик, отпустил. Шарик медленно поплыл в темноту прохода. Потом – назад. Светлый прямоугольник с темной черточкой сидящего человека на его боку уменьшился до точки, снова вырос. Джафар сосредоточил взгляд на собственном отражении.

Ом мани падме хум, ом мани падме хум, я спокоен, я абсолютно спокоен, меня нет, есть два вопроса: что произошло, что делать, больше ничего, сразу назад, – внушал он себе. Светлый прямоугольник сжался в точку, неторопливо вырос, замер, сжался в точку, начал расти, замер…

* * *

Он знать хотел все от и до,

Но не добрался он, не до…

Ни до догадки, ни до дна

Не докопался до глубин

И ту, которая одна,

Не долюбил, не долюбил.

В. Высоцкий

– Кот, ты? Давно хотел спросить, почему тебя зовут Кот?

– Он не Кот, он Барс, Ягуар. Но Кот – короче, – ответил Модуль, сверкнув линией зубов на черном, как гуталин, лице.

– Кого ждем? – спросил Гром.

– Камилла? – неуверенно подал голос Джафар.

– Кто ждет Камилла? Разве я хоть раз заставлял себя ждать?

– Молодой человек хочет знать, что произошло, – сказал Кот.

– Разве он еще не знает? И не надо звать его молодым человеком. Он в несколько раз старше всех нас, вместе взятых.

– Зачем ты так? – спросил Гром.

– Ладно, подойдем с другого конца. Старше тот, кому меньше осталось жить. Сколько осталось ему? Без применения медицины – лет десять-пятнадцать. С применением – может быть, сорок. Любому из нас – вдвое больше.

– Если мы не погибнем.

– Это не в счет. У него шансов погибнуть в несколько раз больше. Последний был вчера, во время подъема. Следующий будет завтра. Веревка перетерлась о камень, завтра он превратится в мешок с костями.

– Камилл!

– Что, Гром? То, что я говорю, жестоко? Но это же правда, а он хотел узнать правду. Впрочем, может, ему и повезет. Есть такая категория людей, которым всегда везет. Джафар, знаешь, как она называется?

– Хочешь сказать, что я дурак? Я выпал из этой категории. Мне не повезло.

– Это интересный аргумент. Я было подумал, что ты будешь хвастаться своими достижениями. Регенерином, например.

– Почему бы и нет.

– Расскажи ему, Кот.

– Может не стоит? Ну, ладно. Джафар, ты скрестил прыгающие гены и гормональное биопроизводство. Обе идеи были известны еще сто лет назад. Как думаешь, почему ты оказался первым? Да потому что ни одному специалисту и в голову не могла придти такая бредовая идея! Изменить геном человека – это же не фармакология, это евгеника. Тебе просто повезло, что разработанный тобой кусочек ДНК оказался настолько чуждым человеку, что отторгался защитными механизмами клетки и полностью уничтожался в течении двух недель. Ты этого не знал? О, Боже! То, что ты считал недостатком, было единственным достоинством! Ведь именно кратковременность действия считали твоим гениальным изобретением. Толстые и Лысые в белых халатах прыгали от восторга, разглядывая твою молекулу, настолько безобразно слепленную, что даже клетка считала ее чужой. Но один опасный момент они углядели. Твоя уродина отлично приживалась в клетках с половинным набором хромосом. Да, да, в сперматозоидах и яйцеклетках. И даже придавала им особую живучесть.

– Остановись, Кот, он все понял.

– Еще нет. К тому же он должен был понять это ТОГДА, а не сейчас. Глупость можно было бы простить, если б от нее не страдали другие.

– Кто? – спросил Джафар.

– Вспомни сам. Когда твои кастрированные лабораторные крыски отрастили себе отрезанные хвостики вместе с мужскими достоинствами, что ты сделал? Вколол непроверенный препарат себе. А на следующий день? Оказался в постели Фатимы. Да, она была сучка со стажем, а ты – желторотый юнец. Да, она давно этого добивалась. А ты чувствовал себя героем, и решил закрепить свой подвиг победой над женщиной. Закрепил. Фатима забеременела, несмотря на спираль. Твои стимулированные сперматозоиды прошли спираль, как будто ее и не было. Просто счастье, что она искала в постели развлечение, а не ребенка. Вторая твоя удача, что в случае аборта никто не проверяет геном плода. Иначе ты оказался бы на скамье подсудимых за несанкционированные опыты по евгенике, да еще без согласия матери. Да, Фатима сделала аборт. Потом двое суток лежала в биованне. Неужели ты не понял, что если проститутка вновь становится девственницей, это связано с неудачным абортом? А, ты был озабочен другим. Твои опыты тогда были в самом разгаре. Ты вторично наградил ее ребенком, несмотря на все принятые меры предосторожности. И опять помог только аборт. После этого Фатима боялась тебя как огня. Или, думаешь, на Луну она случайно уехала?

– Я не знал, – сказал Джафар. Уши его пылали.

Камилл рассмеялся.

– Прекрати! – рявкнул Гром.

– Он же романтик, Почему ты его защищаешь? – спросил Модуль.

– Ему нужна помощь.

– Он розовый романтик. Таким не место в дальнем космосе. Из-за таких гибнут люди. Настоящие люди.

– Он уже в дальнем космосе. И ему нужна помощь. Я сам был розовым романтиком.

– Ты? Гром – романтик? Чудеса.

– Да. Я, Гром, был романтиком. Я начинал у Фармера. Фармер умел излечивать романтиков.

– И погиб, вытаскивая двоих романтиков с Элвиса. Но мы сейчас говорим не о нем, а о Джафаре. Зачем он полез в дальний космос?

– Разве это имеет сейчас значение?

– Имеет, – сказал Камилл. – Ведь он спрашивает нас, что ЕМУ делать дальше. Разве не так, Джафар? Из тебя получился хороший обманщик. Ты обманул всех, даже себя. На Земле до сих пор считают тебя Героем. Единственным, который не побоялся остаться вопреки приказу, чтобы продолжить начатое дело. Твой компьютерный автоответчик долгое время сбивал с толку эвакуаторов-поисковиков. Ты ведь запрограммировал его так, что он мог поддерживать в нужной эмоциональной тональности простой разговор. Когда эвакуаторы поняли, что дело нечисто, уже не было времени прочесывать леса. К тому же они думали, что ты намеренно решил остаться, а значит, принял все меры, чтобы тебя не нашли. Никому и в голову не пришло, что ты нарушил устав ДО того, как услышал приказ об эвакуации. Ведь за одно это ты навсегда вылетел бы из дальнего космоса. Теперь, что ты сделал, когда обнаружил, что остался один? Наложил в штаны и залег в анабиоз.

– Подожди, Камилл, не гони лошадей. Он просто не разобрался в ситуации.

– Не разобрался? В чем? В том, что в космосе надо работать? В том, что здесь нет нянек? Он же просто ждал, когда его спасут. Плевать ему было на работу. Он не знает еще, что значит – работать. Думаешь, ему нужен был дальний космос? Нашивки на рукаве были ему нужны, восхищение девочек, а не дальний космос. Он до сих пор не понял, что космос иногда убивает! Скажи, ты на его месте тоже залег бы в анабиоз? Нет. Если б ты остался один, ты работал бы за десятерых. Разве не так?

– Так. Все так. Но, если ты не забыл, я прошел Форсайд, три года провел на Пандоре, прежде, чем попал в твою группу. А у него это первый драйв. Ты хочешь оценивать зеленого стажера по меркам десантников?

– Я? Я ничего не хочу. Я умер девятьсот лет назад. Это он считает себя десантником. Как там говорится? «Что может быть страшнее, чем стажер в экипаже?»

– Мы не о том говорим.

– Разве? Джафар, мы о том говорим, или разжевать до конца? У тебя три варианта. Первый – восстановить ресурс саркофага и залечь в анабиоз еще на тысячу лет. Как восстановить? Проще простого. Починить одного из киберов и приказать: «А ну-ка парень, займись этой железякой.» Как починить кибера? У тебя их там четыре. И целый склад запчастей. Из четырех сделать одного – задача не для стажера, для первоклассника.

Вариант номер два. Здесь на складе среди прочего хлама валяются две-три тонны химически чистого золота. Переплавляешь это золото в слитки, спускаешься в долину к людям и живешь в свое удовольствие. Не красней, это не воровство. Ты единственный законный наследник всего, что хранится на базе. Не хватит золота, наладь производство искусственных алмазов, по килограмму каждый. Ты ведь знаешь, как их делать. По-моему, вариант как раз для тебя. Ты же позер, любитель дешевых театральных эффектов. Будешь изображать из себя графа Монте-Кристо.

Вариант номер три. Продолжаешь работу, начатую нами. Даже не продолжаешь, начинаешь с нуля. Момент, когда можно было продолжить, давно прошел. Начинаешь с нуля. Один, без помощников. Те, кто могли стать твоими помощниками, умерли, пока ты лежал в анабиозе. Тебе придется воспитать новых. Кроме того, надо уложиться в тридцать лет. Больше ты не протянешь. Не думаю, что ты справишься. Это задача не для щенка.

Да, еще. Не забывай, что это не твой мир. Тебе придется жить по его законам, а они сильно отличаются от тех, к которым ты привык. Гуманизм здесь не практикуют, жизнь стоит немного. Какой бы вариант ты не выбрал, рано или поздно найдется кто-то, кто захочет тебя убить. Если будешь раздумывать, прав он, или не прав, этот кто-то тебя убьет. Ты понял меня?

– То есть, я должен убить первым?

– Я этого не говорил. Можно, например, убежать. Главное – не стоять столбом. Итак, на твои вопросы мы ответили. В дальний космос ты попал по ошибке. Застрял в нем по собственной глупости. Сейчас перед тобой три дороги. Я их тебе показал, какую выбрать – решать тебе. Пошли, мужики.

– Вы опять уходите. Как тогда… Но ведь я не то спрашивал.

Десантники остановились.

– Ты хочешь спросить, почему МЫ ушли? Отвечаю. Это было ошибкой. Да-да, волки дальнего внеземелья тоже иногда ошибаются. Никто тогда не думал, что мы уходим навсегда. Считали – на месяц, максимум – год. Был приказ ноль-ноль-ноль, была страшная спешка и полное отсутствие информации о причинах спешки.

– Но что случилось с нуль-т?

– Джафар, мы – это твоя память. Ты никогда не интересовался нуль-физикой. Поэтому не надейся, что ответ будет верен на все сто. Прежде всего – основы. Оставим в стороне физику и математику, будем говорить на бытовом уровне. Ты много раз пользовался нуль-т метро. Входишь в одну станцию, выходишь из другой. Перемещение происходит мгновенно, независимо от расстояния и скорости света. От станции А до станции Б. На самом деле тебя могут высадить в любой точке, на прямой, соединяющей эти две станции. Просто, это никому не нужно. Если ты едешь из Москвы в Чикаго, незачем вылезать на полпути, чтобы оказаться в центре Земного шара. Возьмем три станции. Через три точки можно провести плоскость. Ты можешь попасть в любую точку плоскости внутри треугольника, образованного станциями. Если взять четыре станции, получим объемное тело – тетраэдр. Имея четыре станции, ты можешь перемещаться из любой точки в любую, но только внутри этого тетраэдра.

Теперь, как идет освоение космоса. Выбирается никому не нужная планета, несостоявшаяся звезда. Маленький такой шарик из водорода. Рядом с ней строится космический корабль. На корабле устанавливается куча автоматики и десяток приемных нуль-т камер. После чего корабль отправляется в Недоступный космос. На обычных, ядерных двигателях, работающих на водороде. Периодически на борт переправляются порции водорода из атмосферы планеты. Наконец, корабль достигает выбранной звезды, ложится на ее орбиту. На борт по нуль-т поступает поток киберов и материалов, строится стационарная база нуль-т. А отслуживший свое радиоактивный труп корабля сбрасывают на звезду. Цикл завершается, еще один сектор космоса из Недоступного становится просто Дальним.

– Я это знаю. Я не знаю, как связать это с параллельным континуумом.

– Сколько измерений имеет наш континуум?

– Три. Время – четвертое.

– Отбросим время. Оно нас сейчас не интересует. Считается, что до Большого Взрыва было 12 измерений. Потом 9 свернулись. По другой гипотезе они не свернулись, мы просто потеряли к ним доступ, когда плотность вещества во вселенной стала ниже определенного значения. Заметить разницу можно только на атомном уровне или вблизи черной дыры, там, где искажается метрика не только нашего трехмерного пространства, но и всего 12-мерного. Так вот, один наш корабль чуть не провалился в черную дыру. Произошло это около полувека назад. Были предприняты колоссальные усилия, чтоб его вытащить. Корабль все глубже и глубже по спиральной орбите проваливался в воронку черной дыры, а на борт непрерывным потоком шли техника и материалы. В кратчайший срок сумели смонтировать самые мощные за всю историю человечества двигатели. Операция длилась около месяца, за это время двигателям корабля скормили столько тяжелого водорода, сколько его во всех Земных океанах. Корабль вытащили. Но начались странные ошибки при попытках определить его координаты. Он удалялся от всех нуль-маяков сразу. Правда, такой эффект длился недолго, но разность в показаниях осталась. Было решено направить корабль к Земле. Вывели на орбиту вокруг Солнца, собрали нуль-т базу, но обычные приборы, не нуль-т, не засекли ни самого корабля, ни базы. Отправили на базу экспедицию. Как ты понял, экспедиция обнаружила этот мир. Очень похожий на наш, но отстающий по развитию на несколько веков. Корабль перевели на питание от здешнего Юпитера и отправили к ближайшей звезде, имеющей планету земного типа. Во-первых, жалко было сбрасывать на Солнце самый мощный в мире корабль, во-вторых, для сравнительного изучения параллельных континуумов одной звездной системы маловато.

– Так что же произошло с кораблем?

– Он сдвинулся слегка по оси четвертого измерения, потом вернулся в трехмерный мир, параллельный нашему.

– Не понял…

– Объясняю для тупых. Рассмотрим двумерную аналогию. Листы книги. Каждый лист – двумерный мир. Миры располагаются параллельно. Если выйти из этого плоского мира в третье измерение и сдвинуться в нем на долю миллиметра, попадешь на другой лист – то есть в другой параллельный мир. Понял?

– Понял. Почему же меня отсюда не вытащили?

– Вот здесь и начинается свобода для полета фантазии. Первый опыт выхода в параллельный мир был поставлен случаем. Помнишь, я говорил о 12-мерном континууме. Три измерения принадлежат нашему миру. По какому из девяти оставшихся сдвинулся корабль, и насколько? Или, может, он сдвинулся по нескольким сразу? Насколько надо сдвинуться, чтобы попасть в параллельный континуум? Есть много аргументов за то, что хватит сдвига на десять в минус тридцать третьей сантиметра.

– Но ведь сначала нуль-т работала.

– Да, сначала работала. Наиболее достоверная гипотеза – нуль-т оказалась трехмерно поляризованной системой. Этот мир медленно поворачивается относительно нашего вокруг четвертой оси. Пока угол был небольшим, все работало, как только превысил определенное значение, конец. Знаешь, как угол полного отражения на границе двух сред. Аналогия по сути неправильная, но понятная.

– Так, значит, теперь – конец? С самого начала все было обречено на провал?

– Что касается твоего случая, да, конец. – вмешался Модуль. – А что касается провала – неверно. Положение можно было спасти. Для этого между нашей Землей и этой нужно было поставить промежуточную нуль-т базу – ретранслятор. Об этом знал Натан. Давно. Еще во время закладки этой базы. Спорил, писал, доказывал. Но он был энергетиком, а не нулевиком, и его не послушали. А потом Натан погиб. Восемь лет все шло нормально, и об его черных прогнозах все забыли.

– Ставим один ретранслятор, угол увеличивается – ставим еще один – и так до бесконечности? Разве это выход?