– Глухо, Дан. Никто во Дворах Хаоса не знает, что такое Истинный Терминал. А у вас как?

– То же самое. Приятно только то, что Паола научилась пользоваться картами. Хотя, Бенедикт может со мной не согласиться.

– А с Дворкиным удалось связаться?

– Связаться-то удалось… Получил совет выпить море.

– Поясни?

– Он не в себе, Гилва. Сам это сознает. Говорит, что Истинный Терминал существует… Где-то. Что было ошибкой так крепко связывать память и Узор. Еще что-то насчет того, что не нужно было во всем следовать книжке. И много-много всякого бреда. При этом все время меняет форму и посмеивается.

– Я знаю, кто советовал выпить море, – гордо сообщает начитанная Паола. – Это из Эзопа.

– Ну и?

– Выпей море, не желай невозможного, нельзя объять необъятное, и так далее… Мол, этого нельзя сделать.

– Спасибо, родная.

– Но если отделить морскую воду от речной, дождевой и океанской…

– То море можно выпить?

– Не-а! Но можно пообещать. Пусть попробуют отделить!

– А что хотел этим сказать Дворкин?..

Скорбное молчание.

– Дан, какие советы он еще давал?

– Смотреть в оба глаза. Один глаз дает двумерную картину. Два – объем. Добавляется третье измерение, и это дает новое качество.

– Разумный совет, – соглашается Гилва.

– Чтоб дать такой совет, не нужно быть Дворкиным! – фыркает Паола. Тоже верно… Минут пять изучаем квадратики паркета.

– Дан, ты же внушал мне, что существует десяток способов найти нужную вещь в отражениях.

– Я не знаю, ЧТО я должен найти. Знаю название, но не знаю ни свойств, ни назначения.

– Спроси у своего компьютера.

– Я спрашивала, – говорит Паола. – Он не знает…

– Спроси у сфинкса, у Логруса, у Лабиринта!

– А это мысль! Спросим у Харона.

– Кто это?

– Лабиринт Корвина. Он себя так величает.

Паола уже тянет из шкафа портупеи с холодным оружием. Одеваемся по-дорожному и покидаем квартиру без всякого сожаления. Эта квартира не стала нашим домом.

Уходим по козырю туда, где нас дожидаются кони. В последний момент слышу звонок во входную дверь и голос: «Откройте, милиция!»

Здесь нам рады. И люди, и лошади. Гилва целует Камелота в морду, Паола угощает Дона Педро заранее припасенными кусочками сахара. Поля, как собака, облизывает мне физиономию. Гилва смеется. Наверняка, ее штучки. Я уже знаю, что нормальные лошади себя так не ведут.

Седлаем лошадей. Первая остановка – у родителей Паолы. Дорогу через отражения прокладывает тоже она. Для Паолы это очень важно – как экзамен на зрелость. Мы с Гилвой держимся на два корпуса сзади. Гилва шепчет на ухо, что такими темпами нам три дня добираться. Паола еще не умеет фиксировать детали. Добьется нужного неба, возьмется за траву. Получит зеленую траву, перейдет к деревьям, а небо из голубого уже снова розовое.

Под небом голубым

Есть город золотой

С прозрачными воротами

И с яркою стеной.

Распевает Паола изумительным по красоте голосом.

– Наверно, ее песня сбивает, – шепчу я Гилве. – Может, предупредить?

– Не надо. Пусть поет.

А в городе том сад.

Все травы и цветы.

Гуляют там животные

Невиданной красы.

– Паола, знаешь, сколько нам до твоей деревни ехать? – окликаю я жену.

– Сколько?

– Три дня.

– Так долго?

– Все зависит от тебя. Напряжешься изо всех сил, к вечеру доедем. А нормальной скоростью – три дня.

– Ты зачем ей сказал? – шипит Гилва. – Я тебе по секрету…

– Чтоб не нервничала, – шепотом отвечаю я.

Кто любит, тот любим.

Кто светел, тот и свят.

Пускай ведет звезда тебя

Дорогой в дивный сад.

Распевает Паола ничуть не огорчившись. Гилва догоняет ее и что-то говорит тихим голосом.

– Это их заботы! – возмущается Паола. Гилва притормаживает и поджидает меня.

– Странный ты, – нормальным голосом сообщает Гилва. – Вроде того чудака, что за мной по городу ходил.

– Что за чудак?

Гилва поморщилась.

– С виду – нормальный. Вежливый. Ненавязчивый. Сказал, что женат, двое детей, от меня ему ничего не надо. Очень просил не обижаться. Мол, неприятности ему ни к чему, если что не так, чтоб я сама ему сказала. С другом познакомил. В театр билеты достал, в цирк пригласил, мороженым угощал.

– Женатый?

– Да. С женой познакомил.

– Двое детей?

– Девочка и мальчик.

– Чего же ему от тебя было нужно?

– Сама не знаю. Сказал, что работа у него такая – рядом со мной быть. Или он, или его друг должны рядом со мной неотлучно находиться. Ох, дьявол! Я же забыла ему талисман отдать!

– Покажи!

Талисман оказался примитивным радиомаячком.

– Это он назвал эту вещь талисманом?

– Нет, я. Он сказал, что пока я ее ношу, у него всегда будет кусок хлеба с маслом. И тоненьким кусочком сыра сверху.

– У меня тоже есть! – оглядывается Паола. А парням я сказала, чтоб за мной не шлялись. У меня муж есть!

– И как?

– Каждое утро шоколадкой угощали. Просили не сердиться. Служба у них такая.

– Ах, служба… Давно они к вам прицепились?

Паола переглянулась с Гилвой.

– После того, как приходили, спрашивали, откуда в нашем доме пятый этаж появился. Всегда четыре было. Фото показывали, бумаги под нос совали. Тебя тогда дома не было. Гилва так и сказала, что ты построил. Не на крыше же Повелителю жить.

– А они – что?

– Не сердись, Дан. Я их с лестницы спустила, – созналась Гилва. – Ты им лифт сделал, а они – «Куги не велел, Куги не разрешил…» Сам, гад, не пришел, людей послал. Понимаю, что люди не виноваты, но достали они меня.

– КУГИ – это не человек, – объясняю я. – Это комитет управления городским имуществом. Почему мне сразу не сказали, что за вами слежка идет?

Девушки переглянулись и рассмеялись.

– Дан, ты хоть и Повелитель, но этого не поймешь. И не спрашивай.

– Чего уж не понять, – ворчу я. – Понравилось, что шоколадки дарят…

Нами заинтересовались спецслужбы. Но действовали необычно мягко и осторожно. Интересно, почему?

– Гилва, Паола, ваши… приятели обо мне расспрашивали?

– Дан, ты как ребенок! На что им мы с Паолой? Весь сыр-бор как раз из-за тебя. Не веришь, Паолу спроси.

– Верю… Пять минут назад ты сказала, что не знаешь, почему он к тебе прицепился.

– Дан, шел бы ты куда… по темному козырю! Дура была! Сболтнула, потом выкручивалась.

– Стоп, стоп, стоп! Если ты не в курсе, объясняю: спецслужбы XIX-XXI веков – не те организации, с которыми можно играть в поддавки.

– Я не в курсе?! Ты не в курсе! Они страну оберегают. От тебя! Сердце Хаоса, сколько сил я положила, чтоб вы друг на друга не наехали! Ты же как боевой слон. Растопчешь – не заметишь. А им за людей страшно. Счастье, что ты в пятимиллионном городе поселился. Иначе б атомную бомбу сбросили – и хана нам с Паолой.

Трясу головой.

– Ты не сошла с ума?

Гилва шевелит кистями, подгоняя к рукам манипуляторы Логруса, достает из воздуха книгу и протягивает мне.

– Почитай библию.

Открываю титульный лист. Булгаков. «Мастер и Маргарита». Зачитана до бахромы на листах. Целые абзацы выделены фломастером или ручкой. Поля исписаны торопливыми каракулями.

– Что это?

– Библия тех парней, которые по тебе работали.

– Это же надо! Знаешь, почему они за эту книгу уцепились? У тебя шрам на шее. И имя похожее. Гилва – Гелла. Булгаков мог и перепутать.

– Ты или скромный, или дурак. Половину подвигов Воланда ты повторил, а кое в чем превзошел. Разве что концертов не показывал. Метро, например, прокопал.

– Когда?

– Ты что, не в курсе? Если на плане линия пунктиром отмечена, то нет ее в природе. Строится только. А ты взглянул на план, сел и поехал. И линия стала реальностью. Пять станций, рельсы, эскалаторы, все как полагается.

– Концерты я тоже показывал. Только в узком кругу. В лаборатории. Ох, не к добру это… Понимаешь, Гилва, это двадцатый век, а я из двадцать второго. Я же свое прошлое изменил. Как бы чего не вышло…

– Все помрем, кто раньше, кто позже.

– Кабы так…

За три часа до ночевки (по моим часам) замечаю, что места пошли на удивление знакомые. Паола сияет как медная пуговица. А еще через пять минут выезжаем к полукапсуле. Видимо, здесь прошел целый год. Краска с шезлонгов, оставленных под открытым небом, облупилась. Трава – по пояс, все тропинки заросли. Странно идет время в этих местах. То быстро, то медленно. И везде по-своему.

Без нас здесь кто-то жил. Выключателя не нашел, жег лучину. Потолок закоптил. Холодильник освоил, а с кухонным комбайном так и не разобрался. Пытался сделать светильник и заправить его подсолнечным маслом. Чудак. Но человек аккуратный. Справедливый. Пол подмел, вместо платы соль в бумажке на столе оставил.

Паола с тихой грустью осматривает ангар, ставший конюшней. Прикасается ладонями к стенам, оконным рамам. Потом с непонятным упорством принимается отскабливать пол. Моя магическая помощь решительно отвергается. Приходится хитрить. Извлекаю из воздуха скребок на длинной ручке, вожу им по полу, но засохший навоз подковыриваю манипуляторами Логруса. Пять минут – и пол блестит. Поля, Камелот и Дон Педро допускаются в помещение. Поля первая задирает хвост – и на полу парная кучка.

– Животное! – со слезами на глазах восклицает Паола и выскакивает за дверь.

Иду на полигон. Мешки с песком по-прежнему свисают с веток и веревок. Но мне здесь делать нечего. Я их чувствую спиной. Сказал бы – вижу, но это странное зрение. Как бы черно-белое, но объемное. Одни предметы не заслоняют от мысленного взора другие. Нет, не зря сюда пришел. Знакомое место разбудило новое свойство моего потерявшего чувство реальности организма: теперь умею видеть сквозь стены. До этого владел осязанием сквозь стену – с помощью манипуляторов Логруса, теперь освоил зрение. Что дальше?

Теперь веду я. Ни Гилва, ни Паола не знают дороги к Лабиринту Корвина. Я знаю, но от трех дней усиленного гостеприимства голова болит. Как гнилой зуб. Девушки чуть отстали и тихо беседуют.

– …при Корвине не пой.

– Почему?

– Под «Зеленые рукава» короновался Эрик.

– При чем тут «Зеленые рукава» Там ни одного слова про зеленые рукава. Там про золотой город и зверей.

– А я знаю? Но это – «Зеленые рукава». Сукой буду, они.

Глупая тут цивилизация. Вино изобрели, а рассол – нет. Примеряю к руке манипулятор Логруса и тянусь сквозь отражения за заветной банкой. От этого усилия в голове распухает комок боли, к горлу подкатывает тошнота. Но вот она – заветная. Трехлитровая моя. Поля удивленно косит глазом – с чего это я вдруг потяжелел. Извлекаю пальцами соленый огурчик и протягиваю ей. Понравилось. Скармливаю второй и приникаю губами к роднику целительной силы. Ядреная плазма! Хорошо…

Передаю банку Гилве. Та – Паоле. Как трубку мира. Дон Педро от соленых огурцов отказывается, и мы съедаем его долю. Настроение поднимается, самочувствие приходит в норму. Наступает время расспросов о главном.

– Тебе Моррис понравился? – робко спрашивает Паола. Моррис – это свежеиспеченный муж ее старшей сестры.

– Жалко парнишку. Болтушка она. Твоя копия. Своей болтовней с ума парня сведет.

– Хочешь сказать, что я тоже болтушка? – брови строго сдвигаются, тон уже не робкий. Догадливая ты моя.

– Ты тоже. Но тебе многое прощается, потому что ты – моя любимая и неповторимая жена.

Паола погружается в мыслительный процесс. Спустя минуту, так и не решив, похвала это, или упрек, фыркает и гордо задирает носик и выезжает вперед.

– Гил, – говорю я. – У меня к тебе серьезный разговор. Ты только не обижайся, но, может, мы нарушаем какие-то твои планы?

– Мои планы – это ты.

– Но ты же не знаешь, что я буду делать. Я сам пока не знаю.

– А разве важно, где и как учится летать птенец, пока встает на крыло, – говорит мне дева Хаоса. – Птенец – это ты. Оперишься, тогда поговорим. А пока – ищи себя и не мучайся сомнениями.

– Ох ты, какая погань! – восклицает Паола. Оглядываюсь, а рука сама собой тянется к мечу. Это вместо бластера! Акклиматизировался, ежкин кот! Перед нами – мантикора. Жуткий, коварный хищник с телом льва, хвостом скорпиона и человеческим лицом.

– Гуляют тут животные невиданной красы, – бормочу я, снимая бластер с предохранителя.

– Дан, не вмешивайся! Паола! Три-четыре-бум! – командует Гилва. Еле успеваю переключиться на Логрусово зрение, чтоб увидеть, как слева к мантикоре плывет знак Логруса, справа – Лабиринта. Сталкиваются… Грохот взрыва, во все стороны летят куски кровавого мяса. Кони испуганно приседают на задние ноги. Оглядываю девушек. Сами напуганы. Лица, одежда и все вокруг – в веснушках из мельчайших капелек крови.

– Здорово бумкнуло! – восхищенно говорит Паола. – Только шкурку жалко.

– Кто это придумал?

– Я! – весело отзывается моя жена. – Это диалектика! Единство и борьба противоположностей. Атомную энергию – в мирных целях!

Насчет мирных целей можно поспорить, но диалектическая бомба удалась на славу. Господи, неужели Паола до учебника философии добралась?

Доро-о-ога без конца…

Дорога без начала, без конца…

Напевает моя любимая как ни в чем не бывало.

Она когда-то выбрала тебя.

Только вот идти по ней

С каждым шагом все больнее, все трудней!

Впереди открывается море тумана. Как и полагается, по морю гуляют медлительные, величественные волны. На самом краю видимости над туманом чернеет облаком ветвей баодуб. Прибыли.

– Только любовь… Толь… – выводит высоким голосом Паола и замолкает на полуслове. Петь в таком месте – все равно что в храме. Усилием воли пытаюсь разогнать туман, но не тут-то было. Вызываю Логрусово зрение. Мда-а… Облом. Лезу в седельную сумку, достаю инфракрасные очки. Совсем другое дело! Фиона использовала зеркальце с противотуманным заклятием. Теперь я знаю его суть. Сумасшедший мир. Чудовищная смесь науки и магии.

– Здравствуй, Харон.

– Здравствуй, космодесантник.

– Познакомься, Это Паола, моя жена. А это – Гилва. Боевая подруга.

– Странно…

– Что?

– Гилва – понятно. Дворы Хаоса. Из каких конюшен твоя жена?

По-моему, это оскорбление. Оглядываюсь на женщин. Смотрят на меня как на психа.

– Харон, мне кажется, ты ищешь неприятностей. Советую извиниться перед Паолой.

– Мне казалось, у тебя есть чувство юмора. Кстати, Паола меня не слышит.

– Подожди, Богдан, я сама поговорю. – Паола уже тянет на свет колоду. Думает, я по козырю беседую. Ну, милая, чью карту сдавать будешь?

Мою?! Разумно. Я в качестве ретранслятора. Ай да умница!

– Здравствуй, девочка, – говорит Харон. – Я спросил, откуда ты, но Богдан обиделся.

– Мог бы меня спросить. Мне скрывать нечего.

– Харон спросил, из каких ты конюшен, – уточняю я.

– Ну и глупо. Ну и не смешно, – надула губы Паола.

– Прошу меня простить, мы, кажется, не понимаем друг друга, – смутился Харон. – Вопрос мой вот о чем. Паола не из тех, кто может пройти Лабиринт. Однако, перед ней я вижу знак Лабиринта. Ведьмы пользуются сломанными Лабиринтами. Но на знаке нет изъяна. Как такое может быть?

– Я прошла Лабиринт Эмбера! – гордо заявляет Паола.

– Как?

– Информация за информацию, – вступаю в разговор я.

– Топчи Узор.

– Не понял?

– Пройди Лабиринт. Кстати, я сообщил информацию и задал вопрос. Твоя очередь спрашивать еще не наступила.

– Но так нечестно, – вяло возмущаюсь я. – Мы два дня пыль глотали, устали как сволочи…

– Таковы правила. К тому же, я старше. Старших надо слушать.

– Уважаемый Харон, – включается в разговор Гилва, – Позволено будет мне тоже пройти Лабиринт?

– Только вам, воительница, открою страшную тайну. Преодолевший один узор имеет право испытать себя в другом.

– Как это понять?

– Не будет уничтожен после первого шага.

– Вот почему Дара сумела пройти Лабиринт! – говорю я.

– Да. Перед этим она прошла Логрус.

– А я смогу пройти? – встревает Паола. Харон долго безмолствует.

– Сначала я хотел бы узнать, как тебе удалось пройти Лабиринт Эмбера, – уточняет он.

Гилва смотрит на меня, я киваю.

– Человек, проходящий Лабиринт, имеет право нести на себе одежду, оружие, другие вещи, – сообщает Гилва. – Он может посадить в карман белую мышку. Богдан взял Паолу и прошел Лабиринт. А я подпитывала ее жизненной энергией.

– Смело. И рискованно, – заключает Харон. – Паола, жизнь прекрасна. Зачем еще раз рисковать?

– Я имею право на попытку? – настаивает Паола.

– Нет, – говорю я.

– Лучше не рисковать, – советует Гилва.

– Да, – говорит Харон.

– Я должна, – упрямо твердит Паола. – Я должна стать настоящей. Я не хочу быть белой мышкой. Я не хочу быть курьезом. Я должна сама пройти Лабиринт. Если вы не позволите мне сейчас, я вернусь сюда позднее. Я умею ходить по отражениям.

– Дура ты, – говорит Гилва. – Дан, свяжи нас опять на всякий случай.

– Нет-нет! – взвизгнула Паола. – Я сама! Я все сама!

– Хорошо, – решаю я. – Пойдем гуськом, положив руки на плечи впереди идущего. Я первый, за мной Паола, Гилва последняя. Вопросы есть?

Гилва долго бормочет про себя ругательства.

… твердо ставлю левую стопу перед правой, правую перед левой. Игра фонтанов на просторной площади Согласия… Улицы и набережные Сены… Запах старых книг, запах реки, запах цветущих каштанов… Прием, которым я высосал память Логруса, действует и здесь.

Париж. 1905-й год. Белый абсент, «Амар Пикон», земляника со сливками. Шахматы в кафе «Регентство».

– Эй, парень, ты перепутал. Я имею право рыться в твоей памяти, но не ты в моей.

– Почему?

– Таковы правила игры. Или отправить тебя на Луну без скафандра?

– Извини, Харон.

Первую Вуаль прошел без особого напряжения. Видимо, имеет значение направление потока информации. Я ее всасывал, и прошел легко. Паоле Вуаль далась очень тяжело.

Искры поднимаются уже до колен. Волосы встают дыбом и потрескивают от электрических разрядов. Поток энергии, пронизывающий меня, пьянит словно шампанское. Плохо помню, как проходил этот участок в первый раз, но сейчас просто наслаждаюсь. Этот лабиринт – друг. Два предыдущих Узора пытались убить меня. Дальше будет труднее, придет усталость, но это усталость спортивного состязания, а не битвы за жизнь.

Снижаю скорость, иду неторопясь. Нужно дать Паоле набраться сил перед второй Вуалью. Мы уже прошли периметр, закончили первый виток и углубились во внешнюю дугу. Паола тяжело дышит за спиной. Ее пальцы нервно сжимают мои плечи. А мы с Хароном играем в любимую игру эмберитов: меняемся информацией. Странный это обмен. Точные, четкие факты с моей стороны на запахи, впечатления, ощущения. Но я готов играть в эту игру до конца жизни.

Запах цветущих каштанов… Вечера в бистро на улице Пигаль… Скачки в Шантильи… Кусочки чужой жизни, ставшие отныне моими. С трудом сдерживаюсь, чтоб не ускорить шаги. Твердо ставлю правую ногу перед левой, и левую перед правой. В ушах звучит музыка. Орган. Прелюдии Баха. Весна в Париже. Цыганские оркестры и коктейли в «Луи». Запах старых кирпичных домов на Вогезской площади после утреннего дождя… Бар под мюзик-холлом «Олимпия»… Маки, и васильки, и высокие тополя вдоль сельских дорог, вкус норманского сидра…

Вот чем Корвин отличается от меня, вот что Харон хотел сказать мне. Корвин умеет получать удовольствие от жизни. Я все время дрался, боролся, спешил. Детство без отца, переезд, училище с армейской дисциплиной… Крысиные гонки за самый высокий балл… Как будто на всех планет не хватит… Как будто Бадеру есть дело до того, что я первый в училище. Для него я – салажонок. Необстрелянный новичок. Я ушел от Бадера. Сказал ему, что не плаваю в лягушатнике, собрал вещи и ушел, провожаемый насмешливыми взглядами в спину.

Пандора, Владислава, Форсайд, Элвис… Заигрывания с черной дырой… Теперь уже Бадер пришел за мной. Я вернулся. И началось то же самое. Мы кричали друг на друга, пока не разграничили территорию. Как львы. До этой черты – его охотничьи угодья, дальше – мои. Он ставил задачу и сроки. Я говорил, что и кто мне для этого нужен. Он не лез в планы десанта, я не интересовался, как он достанет необходимое. Совет, КомКон, КомКон-2 – не мои проблемы.

Бадер всегда спешил. И я считал, что это правильно. По привычке хотел и тут превзойти его. Жил на форсаже. А Горбовский как-то раз спросил меня: «Богдан, вы когда последний раз лежали на травке?» «Три дня назад», – честно ответил я, потому что действительно три дня назад лежал на травке в оранжерее. Впервые за три-четыре года. «Вы счастливый человек, Богдан», – сказал Горбовский. – «Вы все успеваете».

Подходим ко второй Вуали. Углы, короткие участки, резкие повороты. Чувство, будто я живу ради этого, будто следующий шаг важнее всей предыдущей жизни. Но даже это не может испортить мое хорошее настроение. Вот только надсадное дыхание Паолы за спиной…

Вуаль позади. Искры до половины бедра. Покалывают словно кусачее одеяло. Волосы встают дыбом от статического электричества. Но это все безопасно. Снижаю скорость, чтоб Паола отдохнула перед Великой Дугой. Так, неспеша, проходим вираж. Паола что-то бормочет. Просит прощения у меня и Гилвы за все неприятности, которые нам принесла. Поднимаю руку к плечу и накрываю ее ладонь своей. Паола сжимает мою руку и начинает всхлипывать. Лабиринт способен перемешать всю душу человека и поднять на поверхность именно то, что хотелось бы забыть в первую очередь, что давно считалось забытым.

– Приготовься, малышка. Мы подходим к Великой Дуге.

– Прости меня. Я была плохой женой.

– Господи, да не об этом думай. Соберись с силами, выровняй дыхание и крепче держись за меня.

– Я соберусь, я буду держаться…

Входим в Великую Дугу. С каждым шагом мир раскалывается на тысячи кусков и собирается вновь. Паола цепляется за мои плечи, ее дыхание становится все более хриплым, со стонами. Проталкиваю себя сквозь невидимую стену, тяну за собой остальных, считаю шаги.

– Богдан, сделай что-нибудь! Она умирает! – отчаянный вопль Гилвы. Холодная волна ужаса омывает с головы до ног, унося радость и азарт борьбы. Всего секунда – и вместо радости – растерянность и отчаяние.

Но руки знают, что делать. Хватаю Паолу за запястья, поддергиваю вперед, чуть наклоняю корпус. Теперь она лежит у меня на спине. Не упадет в промежуток между дорожками, не коснется соседней дорожки. Один раз пронес, пронесу и второй…

– Я ее понесу!

– Не выйдет, парень, – сообщает Харон. – Мне очень жаль.

– Почему?

– Она вступила на узор своими ногами, своими ногами должна и пройти.

– Тогда переправь ее за пределы узора. Бранд так делал.

– Для нее это будет равносильно смерти. Чтоб покинуть узор по козырю, нужно быть настроенным на Камень. Или хоть раз пройти узор до конца. На этом многие попались в Тир-На-Ногте. Анналы говорят…

– Засунь свои анналы в анальное отверстие! – рычит Гилва. – Дан, свяжи наши жизни.

– Это убьет обеих. Нельзя менять свою сущность, проходя Лабиринт, – сообщает Харон. – В Эмбере, в Ребмэ, в Сломанных Лабиринтах можно было бы рискнуть. Но не в первозданном узоре. Здесь правила более строгие…

– Что же делать? – вопрошаю я, продвигаясь вперед крошечными шажками. Останавливаться нельзя. Легче столкнуть с места железнодорожный вагон, чем вновь начать движение. Ноги Паолы скребут по узору с характерным электрическим треском.

– Мне очень жаль, – говорит Харон. – Если б знал раньше, я не пустил бы ее в узор.

– Что знал?

– Она не прошла Лабиринт Эмбера. Она не получила от него ни байта. Все знания про карты и отражения она получила от тебя и через тебя. В те моменты, когда Лабиринт сливал ваши сущности. Это похоже на прохождение Сломанного Лабиринта.

Больше не слушаю бормотания Харона. Есть задача важнее. Я привык считать этот мир каким-то ненастоящим. Игрушечным, что-ли… Мне в нем все дозволено. Расслабился. В игрушечных мирах не происходит плохого. Там не убивают. А мир показал зубы. Щелкнул пастью, и теперь за моей спиной умирает любимая женщина…

– Очнись, очнись, дурочка, – Гилва хлещет Паолу по щекам.

… все потому что я бессмертный. Поверил в эту сказку. А они – нет. А я – да… А раз так… Я уже топтал этот Узор. И я бессмертный… Что дозволено Юпитеру… то не дозволено быку. Мораль: не будь животным.

Очень кстати кончается Великая Дуга. Вызываю знак Лабиринта.

– Гилва, Паола, продержитесь еще двадцать метров. Мне метры нужны!

– Понято. Попробуем.

Только к концу догадываюсь, как мало шансов у меня было. Играть отражениями в центре первозданного Лабиринта… Но получилось, черт возьми! Я связал жизнь Паолы со своей. Слил сущности. Раньше мы уже сливались, именно в Лабиринте, поэтому – обошлось. Теперь силы стремительно покидают меня. Как из шланга… Уходят в ее тело как в бездонную бочку. Почему-то донор расходует намного больше, чем получает пациент, так и с Гилвой было. Слегка прикрываю крантик и увеличиваю скорость движения до предела – надолго меня не хватит. Вскоре глаза застилает багровый туман. Главное все точно рассчитать. Силы, расстояние и скорость. Мозг превращается в компьютер. Расстояние, силы, скорость. Все остальное скользит мимо сознания. Расстояние, силы… Как тогда…