ЖЕСТОКИЕ СКАЗКИ

СКАЗКА N2

Словно пузырь в голове лопнул, когда это случилось. Я по инерции сделал пару шагов и огляделся. Место узнал, хотя и с трудом. Посмотрел под ноги — и не знаю, как на ногах удержался. Это были не мои ноги! Ладно — ноги! На мне было платье!!! Темно-зеленое женское платье. Во-во, я тоже это подумал. Но черт с ним, с платьем. Мало ли кого можно в платье засунуть. Господи, если ты есть, не дай свершиться страшному. Я сейчас потрогаю, пусть там все будет на своем месте…

Мать твою!!! Да что же это, братцы?! Я же мужик! Молоком матери клянусь, мужик я!

Холодно стало. Желудок заледенел. Словно мороженое целиком заглотил. Нет, это какой-то кошмар. Надо только разобраться, и все встанет на свои места.

Оглядываюсь еще раз и устремляюсь в ближайший парадняк. Прячусь как крыса. На площадке между первым и вторым этажом осматриваю и ощупываю себя. У меня женская грудь. Хорошая, упругая грудь, хоть я и не шибко опытный специалист в этих вопросах. Настоящая. У меня прическа «конский хвост». У меня стройные ноги. Совсем не мои, и в колготках. Зато исконно моего между ног… Нету и в помине! И мускулатуры нету. И зуба с дуплом нету. Есть женская сумочка на ремне через плечо. Короче, я стал бабой. Тридцать лет был мужиком, а теперь стал бабой. Шел по улице, никого не трогал, и вдруг — бац!

Стоп. А я действительно шел по улице? Не помню. Минуту назад помнил, а сейчас не помню. Помню! В книжный магазин шел. Только это не здесь было, а в нашем районе. Тогда как я здесь оказался?

Полный самых нехороших предчувствий, открываю сумочку. Нахожу документы. Ломова Галина. Я — Ломова? Как бы проверить?

Высыпаю содержимое сумочки на подоконник. Чтоб у бабы не было зеркальца?.. Неужели нет?

Нашел! В пудреннице. А где же еще? Мог бы сразу догадаться. В самый неподходящий момент на лестнице появляется бабка — божий одуванчик.

— Что-нибудь случилось, доченька?

— Ключ потерял…а.

— Так вот же они!

— Это не те.

— Как же ты теперь домой попадешь?

— К подруге надо через весь город ехать.

— А где ты живешь? Я тебя раньше не видела.

— Слушай, бабка! Шла бы ты… Полем, лесом, лесом, полем! Без тебя тошно.

Ушла. Смотрюсь в зеркало, сравниваю с фото на пропуске в библиотеку. Может, похоже, может, нет. Фото — 3 на 4. А в зеркало или глаз, или губы влезают. Поймешь тут… Смотрю, что еще в сумочке. Толстый почтовый конверт на имя Галины Ломовой. В конверте пачка цветных фото и письмо. На фотках — я. В смысле, та баба, в которую я угодил. Платье на мне то же самое. И мордашка ничего. Как раз в моем вкусе. Может, я как раз такую тридцать лет ждал. Дождался, ежкин кот! «Сам наутро бабой стал»…

Спокойствие, прежде всего спокойствие. Итак, что мы имеем? Это не трансформация, это реинкарнация. Это не я стал бабой, это мой дух переселился в женское тело. Галина и раньше жила в этом городе, если ей письма пишут. А что, интересно, стало с моим телом? Реинкарнация — это же после смерти происходит. Блин! Вот блин! Может, мне кирпич на голову упал? Я даже сам не заметил, как коньки отбросил. Шел себе в книжный магазин, вдруг кирпич по голове шмяк! От удара всегда последние минуты забываешь. И вот я здесь. В женском теле. Ничего о себе не знаю. Где живу, с кем живу, где работаю — ничего не знаю. Прямая дорога в психушку. Я там расскажу, что был мужиком, и все врачи будут кипятком от восторга писать. А в истории болезни запишут: «Мания величия». Ведь ни одна сука не поверит. Нет, не хочу в психушку. Буду в Штирлица играть. До последнего. А припрут к стенке, сошлюсь на амнезию. Шел, споткнулся, очнулся — гипс. Нет! Шла, споткнулась!

Не то, чтоб успокоился, но ясней стало, что дальше делать. Легенду разрабатывать. Кто я, знаю. Где живу? Адрес! Адрес на конверте!

Итак, для начала неплохо. Не под кустом ночевать буду. Хотя, может, под кустом было бы лучше. Еще лучше бы в моей квартире, но если я умер на улице, там милиция появится. У них ключи будут — из кармана моего бренного тела, а у меня — нет. А если я умер дома, полный облом! Куда тело дену? Меня же и обвинят. Не, домой соваться нельзя. Что обо мне в письме пишут?

Галка, привет! Ох, и здорово ты на фотках вышла! Я даже завидую. А Володька одну фотку хотел себе зажилить. Но я ему сказала: «Нечего! Мной любуйся!» Счастливая ты! Два месяца отпуска, и ни сада, ни огорода! А мы — как ежики! Все лето! Соскучишься — приезжай. Я и тебя запрягу! И жениха тебе подыщем. Нет, Галка, серьезно, 27 лет — пора семью заводить. Тебе домой, в четыре стены не скучно возвращаться? Мужики — они только с виду страшные. Им с самого начала воли не давай, и все будет тики-так! Все! Целую! Пока!

На такую удачу даже не надеялся! Живет одна, и еще в отпуске! В смысле, я живу. И я тоже жил в отпуске.

Еще раз смотрю на адрес, сгребаю все в сумочку и двигаю в свою нору. Уже на улице благодарю судьбу за то, что Галка носит простые туфли, а не на высоком каблуке. На «гвоздиках» я бы обломался.

Дом нахожу без труда, квартиру тоже. Со второй попытки подбираю нужный ключ. Защелкиваю замок на собачку, зашториваю окна и торопливо осматриваю квартирку. Маленькая, ухоженная, двухкомнатная. Комнаты пятнадцать и десять метров. Это на взгляд. Кухня, ванна, туалет. Девичья келья. Роюсь в шкафу, срываю платье, лифчик, натягиваю спортивный костюм. С мылом смываю всю косметику с физиономии. Хотел коротко подрезать ногти, но они оказались накладные. И не противно бабам на руках всякую гадость таскать? Сметаю все косметические причиндалы в ящик под зеркалом. Вытаскиваю из ушей серьги — туда же.

Через полчаса стал похож на человека. Педикюр на ногах смывать не стал. Сам сойдет. Полностью раздеваюсь, осматриваю себя в зеркало. Не следила эта баба за собой. Ну ни капли. О том, что такое утренняя зарядка, только по радио слышала. Цыпленок! С плоскими ногтями. Ни бицепсов, ни трицепсов. Ляжки есть. Может, велосипедом занималась?

Сделал тридцать приседаний. Груди вверх-вниз прыгают. Непривычно.

Ничем она не занималась. Ни велосипедом, ни бегом. Мышь белая, домашняя.

Тут мое тело не выдержало и разревелось. Честное слово, тело, а не я. Я так, взахлеб, с детства не плакал. Хотел остановить процесс — куда там… Уткнулся носом в подушку — и открыл кингстоны. Потом сменил постельное белье, перевернул подушку, чтоб под головой сухо было, уставился в потолок и думать начал. О жизни, о себе.

Нужно ли выяснять, что случилось с моим настоящим телом? Нужно. Только очень страшно. Пока не знаю, есть какая-то надежда. А если узнаю, что меня трамвай поперек переехал — это же все! До старости в женском теле куковать… Это что, мне рожать придется?.. Мне, мужику? Нет. К такой мысли надо с детства себя готовить. Торопиться не буду, сначала освоюсь, но нужно сделать операцию стерилизации. Нехватало еще родами помереть. Родил — анекдот из одного слова.

А баба я, или в девках хожу? Двадцать семь лет — для девушки многовато. Но чем черт не шутит? Как бы проверить? Я же не разбираюсь, где она там, девственная плевра? Нет, плева. Плевра — это в легких. Раньше надо было смотреть. Но те девушки, с которыми спал — они уже были не девушки… Да и не так их много было… Не ладилось у меня с девушками, что себя обманывать.

За такими мыслями и уснул. А утром оказалось, что испачкал простынь кровью. Месячные… Ядрит твою раскудрит! Теперь всю жизнь — прокладки, тампексы, памперсы. Или памперсы — это другое? Точно другое. В ванной пакет с прокладками был. Хорошо, что вчера не выкинул.

Уныло рассматриваю свою опухшую от слез мордочку в зеркало. Смазливая мордашка. Даже заплаканная. Мне бы понравилась. И грудь хорошая.

Ладно, как бы там ни было, а это тело теперь мое. Значит, надо приводить его в форму. Раньше надо было начинать, момент упущен, но кое-что и сейчас можно поправить. Этому телу двадцать семь, моему было тридцать. Так что три года жизни судьба мне подарила. И вообще, бабы дольше живут. Хоть что-то хорошее во всей этой истории.

Обшариваю всю квартиру, собираю в кучку документы и деньги. Документов — прорва, а денег могло бы быть и побольше. Ага! Под обложкой записной книжки — заначка в полторы тысячи баксов. На первое время хватит.

Облачаюсь в спортивный костюм, кроссовки, беру легкий рюкзачок, сумку и иду по магазинам. Сначала — за продуктами. Картошка, четыре упаковки сосисок, куча мясных консервов, пара огурцов по полметра длиной, помидоры, сметана. Что еще? Не посмотрел, соль была? Не помешает. Маргарин! Еще шесть пластиковых коробочек по четыреста грамм каждая. Два круглых хлеба. Все, автономность на неделю обеспечена. Еще — по паре пакетов молока и кефира — и еле доползаю до дома. Все тело болит. Хилое тело. Неженка. Но теперь все в моих руках.

Второй поход — в спортивный магазин. Долго примеряю гантели по руке. Мои были — 12 кг. Из Петрозаводска привез. Ближе не нашел. А там — заглянул в магазин — лежат, на меня смотрят! Черные, блестящие! Мечта моего голодного детства! Купил. И смех, и грех. Туристский рюкзак с палаткой, спальником и всем прочим — двадцать кг, а в руке сумочка с двумя гантельками — 24. Ребята сначала смеялись, потом просили одолжить гантельку вместо якоря для лодки на рыбалку. В рюкзак друг другу подкладывали.

Но это тело слабовато. Остановился на пятикилограммовых гантельках. По совести, нужно бы четыре, но стыдно такую мелочь покупать. Ничего, за месяц-два приведу тело в форму, пять будет в самый раз.

С трудом дотащился до дома, рухнул на кровать. Отлежался, заставил себя сделать десять отжиманий от пола, два десятка приседаний. Болит все.

Прокладки чертовы!!! Господи, до чего неудобно по малой нужде в туалет ходить!

На утро опять глаза от слез опухли. Ну честное слово, это не я, это оболочка плаксивая досталась. Днем-то все нормально, все под жестким контролем сознания.

Сделал зарядку. Мышцы ноют после вчерашнего. Перебрал с нагрузками. Ну не сбалансировано это тело. Низ более-менее, а то, что выше пояса — слезы! Пресс — этим словом просто назвать нечего. Центр тяжести непривычно низко. Мышцы спины не развиты. И все ноет…

Сел разбирать документы. Внимательно, без спешки. Как разведчик, который легенду изучает. Купил десяток картонных папок, разложил все по темам, подписал, где что. Долго-долго вглядывался в фотографии. Работу придется менять, это ясно. Сослуживцы в момент расколят. Да и знания по профессии нужны.

Когда надоело возиться с бумагами, занялся одеждой. Платья, юбки… Мар-разм! Может, к пенсии и привыкну. Пересчитал еще раз наличные, измерил портновским метром талию, бедра и пошел в магазин. За джинсами.

Цены! Мама моя родная! Джинсовый костюмчик — мой мужской вдвое меньше стоил, хотя в плечах вдвое шире. Продавщица — «обязательно носите лифчик. С вашей грудью надо носить лифчик». Убил бы на месте.

Вышел из магазина — присматриваться начал. На самом деле мужики пялятся. В открытую. В глаза посмотришь — улыбаться начинают. Рот до ушей. А мое тело краснеет. Разве организму объяснишь?

Пришел домой в тоске глубокой. Неадекватная реакция у тела на мужиков. Боится оно их. И я боюсь. В своем родном теле троих раскидать мог — как нечего делать. Были случаи. А в этом — с одним ведь не справлюсь, если что… Нет, я объективно подхожу. Навыки навыками, но для хорошего удара массу иметь надо. Хорошо развитый плечевой пояс. Ничего этого у меня нет. Разве что ногой в челюсть.

Можете меня осуждать, но решил отлить из свинца кастет. Самый простой. Без лезвия, без шипов. Болванка килограмма полтора весом, чтоб удобно на пальцах сидела, больше ничего. Обыскал всю квартиру — из инструментов только легенький молоток и клещи дореволюционных времен. Взглянул на часы, взял еще деньжат и пошел покупать инструмент, пока магазин не закрылся. Вышел на улицу — у мусорного контейнера старый автомобильный аккумулятор лежит. То, что надо! Пробки снял, кислоту слил и думаю, как его до дома дотащить. Он же советских времен, полтора пуда весит. В кислоте весь. А на мне — новенький джинсовый костюмчик. И тело хиленькое. Обвязал аккумулятор проволокой, волоку за собой — как маленькие дети машинки на веревочке таскают.

— Девушка, вам помочь?

Парень. Молодой. В джинсах. Рот до ушей. Может, мы знакомы?

— У тебя времени свободного много?

— Не очень, но час есть. Меня Юра зовут. А тебя?

Уже на «ты» перешел. Нет, это я первый. Первая. Представился — значит, не знакомы. Не перепутать — меня зовут Галина.

— Галина. — Распрямляю натруженную спину и оцениваю парнишку взглядом. Самый обычный. Это я измельчал…а, теперь любой амбалом кажется. — Слушай, Юра, ты для меня слишком молод. Мне двадцать семь. Тебе ничего не светит.

Уже примеривается, как аккумулятор удобнее нести.

— Поставь на место! Он в кислоте. Штаны испортишь!

— Куда нести?

— Ну идем, если сам напросился. Только знай, я тебя и на порог квартиры не пущу.

Бедняга. Ноги циркулем. Двадцать четыре килограмма нести, да так, чтоб к рубашке не прижать — это тяжело. Сам напросился.

— Уф! Галина, нескромный вопрос: зачем такой симпатичной девушке битый аккумулятор?

— Свинец нужен. Кастет отлить.

Споткнулся даже.

— Вы знаете, другой я бы не поверил. А вам верю. Вы вся напряженная. Галина, может я вам помочь смогу? Поверьте, разборки с кастетами — не женское дело.

— Глупый ты. Я еще в десятом классе кирпич прямым ударом ломал…а. Кастет мне нужен чтоб убивать не пришлось.

— Как это?

— Если я кулак покажу, ты испугаешься? То-то. А этим кулаком я тебя могу в пару секунд замочить. — Посмотрел на свой кулачок — самому смешно стало.

— А кастет?

— Кастет — показатель серьезности намерений.

— А если не поверит?

— Значит, покойник был глупым человеком.

Это я говорю уже в лифте. Юра мужается из последних сил. Того и гляди уронит аккумулятор мне на ногу.

— А вы опасная женщина.

Облегченно сгружает аккумулятор у двери моей квартиры, смотрит на свои грязные ладони.

— Только об штаны не вытирай. Заходи, вымой руки и выметайся!

— А аккумулятор?

— В ванну. Под струю.

Пока он отмывается в ванной, мою ладошки на кухне. Машинально бросаю взгляд в зеркало, кусаю губы, чтоб покраснели. Честное слово, это не я, это тело само делает. Рефлекс.

Юра, вытирая руки, заглядывает в комнату. Я тоже окидываю комнату взглядом постороннего. Умеренной степени бардак. Спортивный костюм — на столе, сверху — молоток с клещами, гантельки в углу. Отбираю у парнишки полотенце, разворачиваю на 180, толкаю к двери.

— Все, выметайся. Мне в магазин успеть надо.

В лифте Юра пускает пробный шар.

— Галя, сейчас я на три дня уезжаю. А что вы делаете э… в субботу вечером?

— Не знаю, Юра. Ничего не знаю. Чао!

Почти весь день на кастет потратил. Сначала хотел модель из дерева вырезать, но возни много. Вырезал из пенопласта. Это даже лучше. Пенопласт мягкий, если сжать посильнее, форму по руке принимает. Детальки склеил клеем ПВА. Лезвием бритвы подрезал шершавинки — кастет получился загляденье! Как раз по моему кулачку.

Обмазал модель маргарином, развел гипс, изготовил форму. В большой консервной банке расплавил на газу свинец, залил. Первую отливку испортил. Маргарин выгорать начал, в отливке пузыри и каверны образовались. Вторая отливка получилась — что надо. Спилил леток, соскоблил ножом неровности. Шедевр! Сам на руку просится. На мою руку! Костяшки прикрыты, каждый палец в своей канавке. Кто другой мой кастет просто надеть не сможет. Разве что пятиклассник.

Посмотрел я на это великолепие, вздохнул и заново все начал. Слишком громоздкая вещь получилась. Только в сумочке носить. А сумочку как раз первую вырвать могут. Хотя с другой стороны, сумочка на длинном ремне с кастетом внутри — сама по себе неплохое оружие.

Отлил второй кастет. Обычная плоская свинчатка с четырьмя дырками для пальцев. Никакой эстетики, никаких архитектурных излишеств. Простая челюстедробилка. Приятных эмоций не вызывает, но дает чувство уверенности в наше неспокойное время. В карман ложится — как будто карман специально под нее сшит.

А теперь предстоит самое неприятное. Дальше откладывать нельзя. Нужно выяснить, что же со мной случилось. Может, проводить в последний путь. Если получится, выдам себя за собственную подружку, организую похороны по своему вкусу. Вещи друзьям раздам, что-то из мелочей себе возьму. Друзей убедить несложно будет. Детали собственной биографии пока не забыл.

Пытаюсь убедить себя, что все правильно, но чувство премерзкое. И с каждым шагом все больше тянет повернуть назад. Вот сейчас поднимусь на свой этаж, а квартира опечатана. Что делать? В милицию идти? А почему бы и нет? Там только рады будут похороны на кого-то спихнуть.

А когда до парадной остается несколько шагов, в моих окнах вспыхивает свет. Ноги сами собой меняют курс и несут к парадной соседнего дома. Поднимаюсь на пятый этаж, сажусь на подоконник. Джеймс Бонд в юбке.

По квартире хожу я. Прежний. Ставлю чайник на газ, включаю телевизор, что-то ищу на книжной полке.

А я, который Галина Ломова, тихо рыдает, сидя на подоконнике. Не было смерти, не было реинкарнации. Мое сознание каким-то таинственным образом раздвоилось и вытеснило сознание Галины Ломовой. Назад пути нет. Тело занято, я в том теле лишний. Лишняя. Надо привыкать к новому полу.

Плетусь домой как побитая собачонка. Не помню, как раздеваюсь, и третью ночь подряд мочу подушку слезами.

Случалось ли такое с кем раньше? Может, не один я такой? Одна такая — так теперь надо называть. А кто сознается? Я хочу сознаться? Да под пыткой не расколюсь. Если найду других пострадавших, ведь помогут. Только как найти? Чем они от обычных людей должны отличаться? Да тем, что резко изменили образ жизни и профессию. Или на какое-то время в психушку сыграли. Нет, с теми, кто в психушку сыграл, лучше не связываться. А как я узнаю адреса тех, кто профессию сменил? Что я — отдел кадров? А если ошибусь? Нормальному раскроюсь? Инженеру, который ради заработка в токари пошел? Тут как раз в психушку и угожу.

Есть один человек, который меня не выдаст! Я сам! Сергей Варанов. Работающий, неженатый, с жилплощадью. Никто не удивится, если в квартиру к тридцатилетнему парню зачастит двадцатисемилетняя девушка, которая выглядит на двадцать пять.

А сам себе я помогу. Только бы убедить себя, что раздвоился. И опасаться самого себя не надо. В койку не потащу. Не тот характер. Будет время подумать. Вдвоем подумаем. Не брошу же я сам себя в беде.

Дождь барабанит по подоконнику. Мускулы ноют. Весь плечевой пояс. Пресс тоже ноет. Или внутри? С этим бабским организмом сам черт не разберется. Готовить надо… Если я замуж выйду — это мне на двоих готовить придется? Тоска…

Заставляю себя встать и, стеная в голос, машу гантельками. Надо было четырехкилограммовые брать. Жадность губит.

Мою посуду, скопившуюся в раковине, чищу картошку, варю кастрюлю супа. Самую большую из тех, что в холодильник влезают. Чтоб — на неделю. Но это я время тяну. Пора идти с собой знакомиться, но страшно очень. Вот и выдумываю занятия. Комнату убрать, пол подмести…

Хватит! Пора. Натягиваю плащ и выхожу под дождик. Мелкий, противный, осенний дождик.

А этого гада нет дома. Долго-долго звоню в дверь, потом занимаю наблюдательный пункт в парадной напротив. Рано или поздно он вернется.

Вечереет. Неужели он уехал? Не должен. Дело есть. Из-за которого и взял два отпуска подряд. Блин! Об этом деле я забыл. Это дело мне не в масть. Просто трудно придумать что-либо хуже. Авось не успел…

В моих окнах зажигается свет. Потом — на кухне. Так он дома был! Дверь не хотел открывать. Шакал я паршивый! А если я не один там?

Бегу по ступенькам на пятый этаж. Занимаю наблюдательный пункт. И как раз в этот момент свет гаснет. Пока соображаю, что делать, он выходит из подъезда. С моей коробкой в руках…

Проходя мимо мусорного контейнера, небрежно бросает ее. Мою коллекцию! Которую я двадцать лет собирал!

Скатываюсь с лестницы, вытаскиваю коробку, стираю рукавом капли дождя. Моих женщин — в помойку. Небрежным жестом! Да что же это!

Дождь бьет в лицо, смывает слезы. В груди пусто и холодно. Если он выбросил моих женщин, значит в нем не осталось ничего от меня! Я весь перешел в это тело. А там — пустая оболочка. Зомби ходячий!

А может, что-то и осталось. Я же не могу узнать, все о себе помню, или нет. Но главного не осталось. Главного, что делало меня мной, в нем больше нет.

Было такое в литературе. Разделяется человек на две половинки. В одной — хорошее, в другой — плохое. А какая мне досталась? Он мне дверь не хотел открывать — это как? Нет, у нас с ним другой случай. У нас разделение на мужское и женское начало. Это лучше или хуже?

Дома стаскиваю мокрый плащ, вешаю на плечики над ванной. Джинсовый костюмчик тоже промок. Переодеваюсь в спортивный. Расчесываю мокрые волосы, принимаю пятьдесят грамм водки для согрева и открываю коробку.

Вот они — мои женщины. Вырезки, открытки, фотографии. Самые-самые. Вот девушка с дельфином. Маска сдвинута на лоб, радостная улыбка в тридцать два зуба — и ответная улыбка дельфина. Изумрудная, прозрачная вода.

А вот реклама велосипеда. Эта девушка, видимо, никогда не ездила на спортивном велосипеде. Нужно переключить скорость, и фотограф поймал в кадр ее озабоченную физиономию.

Гимнастка перед прыжком. Она уже вся там, в полете. Не видит и не слышит ничего вокруг. Самый первый, еще медленный шаг разбега.

А вот стайка девушек на пляже. Огромный красно-синий мяч, а из одежды на них — только ленточки, которые волосы удерживают.

ХарАктерный танец. Она молода, ослепительна, в ярко-красном платье. Партнер пожилой, в строгом коричневом костюме.

Каждая из моих женщин в чем-то особенная. Самая-самая. Такая, что увидишь мельком на улице — и обязательно обернешься. А может, такими их сделал фотограф. Какая разница? Но выбрасывать-то их зачем? Пусть от меня в том теле хоть десять, хоть пять процентов осталось, я бы этого не сделал.

Я бы этого не сделал.

Срываюсь с места, торопливо натягиваю холодный джинсовый костюм. Никак не могу просунуть руки в мокрые, слипшиеся рукава плаща. На мокрые волосы — черную, широкополую шляпу.

Улица, машина, заинтригованное лицо водителя. Ему кажется, что он стал участником какого-то детектива. Чтоб не разочаровать парня, достаю из сумочки, примеряю и тут же убираю на место кастет.

— Здесь остановите, — протягиваю ему на десятку больше запрошенной цены.

— Девушка, мне кажется, вы выбрали занятие не по профилю. Может, я могу быть чем-то полезен?

— Вы меня не видели, я вас не видела. Езжайте.

Мужики как мухи липнут. А я? Зачем играю? Волнение погасить. Свою нервную дрожь ему передать. Парень меня теперь до смерти не забудет. Друзьям расскажет, как подвозил амазонку с кастетом.

Вдавливаю кнопку звонка. Опять не хочет открывать. Звоню три длинных, три коротких, три длинных. Три длинных, три коротких, три длинных. Осторожные шаги в коридоре.

— Кто там?

Штрих. Я никогда не спрашивал через дверь.

— Ломова Галина. Или Сергей Варанов.

Торопливо щелкает замок. Захлопываю за собой дверь, прислоняюсь к ней спиной и смотрю на этого амбала с дрожащими губами.

— Здравствуй, Галина, — говорю я. — Я Сергей. Ну и влипли мы с тобой.

— … поменяться работами?

— Ну да! Ты приводишь меня на мою работу, говоришь, что увольняешься и что подыскала замену. Потом идем на твою работу. Каждый остается при своей профессии. Ну как, идет?

— Ты думаешь, что это с нами навсегда?

Стоим рядом перед зеркалом. Вот он — я. И рядом со мной — девушка. Сейчас крепко-крепко зажмурюсь, а когда открою глаза, так и будет…

Как же… Мечтать не вредно. А эта, в моем теле… Рева-корова! Смотреть, как хнычет и размазывает по щекам слезы амбал на полторы головы выше тебя — противное зрелище. Поэтому амбал получает локтем в бок.

— Не позорь мое тело, плакса!

— Я-а!.. Ты что?

— Ох, горе ты мое! Учись быть мужиком.

— Ты мне поможешь?

— Куда же я, на фиг, денусь?

Все ясно. В этой упряжке я за коренного. Ну просто удивительное несоответствие между моим телом и робкой, напуганной девчонкой в нем. Я, если честно, тоже напуган. Все вещи в квартире кажутся огромными. Чуть ли не в полтора раза больше, чем были. На улице это не так сказывалось. Разве что в вагоне метро трудно до поручня дотянуться.

— Слушай меня внимательно. Что случилось, то случилось. Тебе это не нравится, мне тоже. Но это так. Ты мужчина, а я женщина, понял? Учись думать о себе как о мужчине, веди себя как мужчина. Иначе в психушку загремим. Оба.

— Я буду стараться. Не сердись пожалуйста.

До глубокой ночи засыпаем друг друга вопросами. Об особенностях тела, о друзьях и знакомых, о привычках. Когда глаза начинают слипаться, вытаскиваю из дальнего угла шкафа надувной матрас и спальный мешок.

— Надувай.

— А насос? — спрашивает этот дылда.

— Ртом надуешь. Восемнадцать вздохов на большую подушку, шесть на малую. Твое тело это сто раз делало. Стоп! Не так. Не напрягайся. Просто делай глубокий вдох носом и спокойный глубокий выдох в матрас. Пыжиться не надо.

Матрас надут. Подкидываем монетку, чтоб выяснить, кому спать на кровати под одеялом, а кому — на полу а-ля турист. На полу выпадает мне. Гашу свет. Зажмуриваюсь и твержу про себя: «Я женщина, я женщина. Меня зовут Галина. Я женщина.»

— Сергей…

— А? Какой я тебе Сергей?!

— Ну прости. Ты, когда спишь, трусики снимаешь?

— Это у женщин трусики. У мужчин трусы. Как хочешь, так и делай. Теперь это твое тело. И перестань звать меня Сергеем. Привыкай к Галине.

— Друзья меня Галкой звали.

— Во-во. Спи.

Тишина. Зеленый отсвет электронного будильника на потолке.

Я женщина, я женщина. Меня зовут Галина. Галя. Я женщина…

— Гал…

— Что?

— То, что с нами произошло, такого ведь не бывает. Это как в сказке…

— Ну и?

— Если болезнь сказочная, то может и лекарство должно быть…

— Ну говори, говори.

— Ну как принц будил спящую красавицу…

— Поцелуй?

— Или что-то серьезней… Сказки ведь для детей. Жизнь жестокая. Но когда мы сольемся… мы станем как бы одним… А потом разъединимся. Может, наши души разберутся, где чье тело?

— Глупости!

— Да-да…

— В жизни так не бывает. Это не сказка.

— Но… Да, не сказка.

Сейчас ведь опять разревется. Приучит мое тело к слезам. Как же мне из нее мужика воспитать? К черту… Я женщина, я женщина, я женщина. Ох, нескоро я стану женщиной… Стоп! Что же это получается?!

— Сергей, я не голубой.

— Я тоже не розовая! Дурак!

Обидел…

— Извини. Это все нервы.

— Забыли.

Я женщина, я женщина…

— … вверх, в стороны, вверх, в стороны. Вперед, вниз, вперед, вверх!

— Тяжело…

— Каждый день зарядку нужно делать, тогда не тяжело будет. Положи гантели, теперь — отжимания от пола. Тридцать раз. Начали!

— Галя, тебе нельзя.

— Почему?

— У тебя период такой.

— Какой?

— Ну… месячные. Если будешь тяжести поднимать, можешь в больницу попасть.

— О, господи! Раньше бы знать… Но у тебя-то их нет. Начинай. Я считать буду.

…

— Галь… Я больше не могу!

— Разговорчики! Ты мне тело избалуешь! Я полсотни отжиманий делаю.

— У-у-ф… Вы, мужики, все психи.

— Разговорчики! Поднимайся с пола, раздевайся и в душ! Водные процедуры.

— Отвернись.

— Глупый! Что я, своего тела не видела?

— Тогда сама раздевайся!

Логичное требование. Скидываю одежду, смотрим друг на друга — и краснеем. Отвешиваю этому бугаю шлепок пониже спины, толкаю по направлению к ванной, включаю холодную воду. Визжим в два голоса. Я — понятно. Это тело не закаленное. А он-то чего?

Весело и с шуточками растираем друг друга махровым полотенцем. У него вдруг начинается эрекция. Никогда не видел такой изумленной физиономии!

— Но-но! Только без глупостей, — тоном детективного агента заявляю я и со смехом выкатываюсь из ванной.

— Га-ал… Как его успокоить? — жалобный голос из ванной.

— Сам успокоится. Привыкай! — приоткрываю дверь и просовываю в щелку трусы.

Завтракаем на кухне. Готовит Сергей замечательно. И вообще, все замечательно, кроме погоды за окном. С чего бы? Наверно, отходняк после трех суток тоски беспросветной. Появился свет в конце тоннеля. Я теперь не один. Не одна, то есть. И Сергей не один. Друг другу подсказать сможем, если что.

— Галь, коленки сдвинь, пожалуйста.

— Зачем?

— Ты сидишь… некультурно.

— А-а… Понял. Поняла, то есть. На чем я остановилась? Жить будем здесь!

— А почему не там?

— Эта квартира больше. И потолки выше. Сейчас съездим, заберем кой-какие вещи и начнем обустраиваться. А ту квартиру можно будет сдать.

— Галь, ты думаешь, мы навсегда в этих телах застряли?

— Не знаю. Но тебя, цыпленок, я теперь никому не отдам.

— Сама ты цыпленок, — робко огрызается Сергей. Просто удивительное несоответствие между характером и телом.

— Ага! Я цыпленок, твоя задача меня защищать. От хулиганов! — легко соглашаюсь я, уплетая бутерброды за обе щеки. Сергей смотрит на меня и тихо млеет. Никак влюбился?

А во мне что, материнские инстинкты проснулись? Это же не любовь. Любовь не такая. А и пусть! Хоть инстинкт, хоть дружба. Жить-то нам вместе.

Выходим из квартиры Галины Ломовой, нагруженные чемоданами. Чемоданы, конечно, несет Сергей. А я, помахивая сумочкой, объясняю ему, что так теперь всегда будет. Такая тяжелая доля ему выпала — быть сильным полом.

Навстречу тащится жалкое, промокшее, унылое существо с огромным туристским рюкзаком за плечами и связкой удочек и спиннингов в руке. Мокрые, обвисшие поля шляпы почти закрывают лицо.

— Не сутулься, расправь плечи, — шепчу я Сергею, копаясь в сумочке. Существо поравнялось с нами.

— Юра! Привет!

Существо отрывает хмурый взгляд от асфальта и расплывается в улыбке.

— А, Галя!

— Знакомься, это Сергей. А это Юра.