- Куш - кушем, но, прежде всего, письмо ... Тут я сделал ошибку. Конечно, прежде всего, надо было получить деньги... Но меня так интересовало это письмо, что я даже мало обратил внимания на одно обстоятельство: Варвара Петровна говорила мне о письме от Врангеля, а "гот говорит о письме от Слащева.
- Итак, письмо?
- Письмо... вот видите... его сейчас нет при мне...
- Вы забыли? ..
- Нет. Я не забыл ... я вам скажу откровенно... Мне приказано вручить письмо лично Шульгину.
Я посмотрел на него, не понимая.
- Вот видите... не угодно ли вам взглянуть... вот мое удостоверение...
Он протянул мне клочок холста, на котором было написано удостоверение от какого-то штаба. Была и печать. Для меня, разумеется, это не могло служить никаким доказательством. Сколько таких же удостоверений, только большевистских, было изготовлено в свое время по моему поручению.
Но я сделал вид, что это для меня вполне убедительно.
- Да все в порядке... А дальше? ..
- Так вот, видите ли, я, значит, удостоверяю свою личность... а чем вы можете удостоверить, что вы именно и есть Шульгин? ..
Этого поворота я меньше всего ожидал. Очевидно, я, действительно, так изменился, что не только меня не могут узнать, но даже когда я сам заявляю, что я - я, мне не верят.
- Потому что, видите ли, - продолжал он, - я получил сведения, что Шульгин, или, что тоже, "Веди", великолепно скрывается или маскируется и что он очень осторожен. И в особенности после того, что произошло вчера, Варвара Петровна, я в особенности....
- А что же произошло вчера? .. - удивилась Варвара Петровна.
- А вот что... Я, как вы знаете, целый день ждал у вас прихода "Веди", но он не пришел... Но когда вы поздно вечером меня провожали, то около ворот я увидел высокую темную фигуру, которая там притаилась ... Это, конечно, и был. "Веди"... И правильно, так и надо поступать...
В течение этого разговора я не терял Лялю из глаз. Мне казалось, что он проявляет признаки беспокойства. Наконец, я определенно увидел, что он делает мне тревожный знак большой опасности... Этот знак был в том, что он подносит платок к носу, будто бы у него насморк... Он несколько раз сделал этот жест, сидя на скамейке, потом, очевидно, боясь, что я не заметил этого жеста, он перешел через улицу, все время держа платок у лица.
Какая могла быть это опасность, о которой мальчик так определенно сигнализировал? Для меня это было очевидно. Это значит, что агенты чрезвычайки у ворот и что предо мной сидит подлинный провокатор. Это значит, что надо попытаться вырваться отсюда...
Для этого нужно: с одной стороны - дотянуть до темноты, чтобы облегчить себе бегство, если оно понадобится, а, с другой - надо поддержать в нем сомнение, что человек с седой бородой, который сидит перед ним, не Шульгин, а подставное лицо. Тогда ему будет полный расчет меня выпустить, чтобы проследить меня и, таким образом, добраться до настоящего "Веди"...
В это время Варвара Петровна решила прийти мне на помощь.
- Да что вы, голубчик... Я Василия Витальевича десять лет знаю. Самый он и есть, настоящий, перед вами... Что вы выдумываете!..
Эта женщина была необычайно сообразительна...
Я сказал:
- Вполне вас понимаю ... Но, если хотите, давайте сделаем так... Все равно у вас нет письма с собой, так давайте сойдемся еще раз ... ну завтра ... вы принесете письмо, а я достану вам доказательства... . Ну, хотите, например, паспорт Шульгина? ..
- Нет, какое же это доказательство ... Паспорт...
- Вы что же думаете, что вы, как не специалист, не сумеете отличить подложного паспорта от настоящего? ..
- Нет, я-то специалист ...
Тут я подумал: "Странный фронтовик, который в то же время специалист по подложным паспортам".
- Нет, я-то специалист, но это так, ведь, просто... Шульгин даст вам настоящий свой паспорт, и вы с ним и придете ... Какое же это доказательство.
- А какое же вы хотите?
- Да вот давайте поговорим. Например, если бы вы могли мне рассказать что-нибудь о лицах, несомненно близких к Шульгину... Вот, например, у вас был племянник, редактор газеты ...
Я понял, что он хочет...
- Вы говорите о Ф. А. М.?
- Да ... Он же Петр Иванович З-ов ...
Он хотел этим еще больше вверить меня в своей подлинности, называя мне фальшивое имя Эфема, то самое имя, под которым он жил здесь у Варвары Петровны, вон там, через эту столовую, где уже становилось сильно темно...
Я сказал.
Но не в моих интересах было убедить его, что я - я..
- Ну, какое же это доказательство .. Пол-Одессы знает, что Ф. М. племянник Шульгина... Знаю это, конечно, и я, - и могу знать и в том случае, если я - не я, то есть не Шульгин, кто-то другой...
Я не видел больше Ляли... Он, очевидно, переменил позицию. Я перевел разговор и стал расспрашивать о Крыме, чтобы затянуть время.. Быстро темнело... Больше напряженными нервами, чем слухом, я почувствовал стук во входную дверь Варвара Петровна, которая перед тем ушла, в глубину квартиры, вернулась на балкон.
- Там ваш Ляля пришел. В передней ... Я извинился перед "фронтовиком-Петровым" и вышел в переднюй. Там была абсолютная темнота. Ляля не заговорил до тех пор, пока я не нащупал его руками. Он боялся говорить в этой квартире.
- Ну, что?..
- Никаких сомнений... Это они ..
- Кто?..
- "Заграничные жиды в морских фуражках"...
Я их хорошо рассмотрел... Они пришли за этим серым, высоким ... и стоят у ворот.
- Это они - наверное.
- Наверное... Один большой, другой меньше - толстый ... Оба бритые, в морских фуражках ... совсем как ты рассказал, это они ...
- Ну, хорошо... Беги Ляли... Я сейчас за тобой ... тоже буду бежать...
Он постукался лбом о мой висок ...
- Я подожду тебя у скамейки...
Ему нельзя было отказать.
- Ну, жди ...
Я не пошел больше на балкон.
Я стал шарить по квартире в полной темноте, отыскивая спальню Варвары Петровны. В спальне я искал туалетный столик. На туалетном столике я нашел ножницы... Потом нашел умывальник. И над умывальником на ощупь стал снимать свою знаменитую седую бороду.
В это время входную дверь кто-то открыл ключом. Я сообразил, что это, должно быть, сестра Варвары Петровны. Что с нею будет, если она войдет сюда со светом и увидит эту дикую картину. Перепугается насмерть, подымет сумасшедший крик. А она чиркнула спичку и идет сюда... Тогда я пустая в ход фразу почти что из Пиковой Дамы".
- Ради бога, не пугайтесь ...
Она испугалась, но не крикнула. В это время, покончив с бородой, я изменял свой туалет... Я сбросил пиджак и пустил рубашку на выпуск.
- Дайте мне какой-нибудь поясок.
Она послушно стала шарить, запалив ночничок, и подала мне огрызок какого-то ремешка. Он не сходился наполовину, но терять времени больше не стоило. Я схватил огрызок и вышел из квартиры ...
Сбежал по лестнице во двор. Тут мне пришла в голову лавочка. Вот какой-то ход, очевидно, сюда. Опрошу папирос ... И выйду через тот ход на улицу...
Вошел... У них светло... По странным лицам каких-то девушек, которые что-то кому-то продавали, я сообразил свой вид. Вероятно, борода, подстрижена невозможно, и потом эта рубаха на выпуск, лиловая, ночная... Однако, они продали мне папиросы. Но когда я хотел выйти на улицу, сказали:
- Нет, заперто... выходите через двор ...
Если бы эти женщины знали, как мне неудобно, как меня "не устраивает" выходить через двор... Но делать нечего ... надо выходить.
Я закурил папироску для большей ноншалантности и переступил порог.
* * *
Я решил уходить не вправо и не влево, а прямо перед собой, поперек улицы и затем по улице, упирающейся в эту.
Прямо от ворот я пошел очень быстрым шагом. Было полутемно, но, очевидно, меня выдала походка... Я не успел перейти улицу, как почувствовал за собой спешащих людей. Должно быть, я на одно мгновение обернулся, мне кажется, я видел, как они отделились от стенки. Я ускорил свой шаг и, быстро проходя мимо Ляли на скамейке, пыхнул папироской, чтобы он увидел мое лицо... Народу было мало на улице, и я чувствовал за собою торопливые шаги. Я знал, что за этим кварталом будет улица налево, та еще пустынней... Дойдя до угла, я брошусь влево и побегу. Черт с ними!
Неужели я дамся этим мерзавцам, не испробовавши быстроту нот! В молодости я бегал, не как Ахиллес, конечно, но все же недурно...
За собой я слышу бег этих людей, кажется, какие-то крики... Я пробежал улицу, бросился вправо, влево еще куда-то... не слышно больше? Да... Потеряли?. Или задохлись?..
"Заграничные жиды в морских фуражках"!.. ведь, он был толстый, этот маленький, очевидно, задохся ... А русские контрреволюционеры, вышколенные на голодных хлебах, легки на бегу ...
"Потворствуй русской силе"!..
* * *
Покрутившись еще по улицам, я пошел на условленное место сбора. Оно было у ограды этой церкви. Ни жены ни Димы уже не было. Меня беспокоил Ляля... Но вот из темноты вынырнула его белая рубашка. Те, кто не жили в советском раю, не знают, что значит выражение: "жив и невредим" ... "Кто на море не бывал - богу не маливался" ... Кто ищет сильных ощущений, например, скучающие английские денди или эксцентричные янки, могли бы излечиться от сплина и скуки ... Меня удивляет, отчего они не совершают увеселительных прогулок в Совдепию с женами и детьми..,
- Ах ... как они бегали!..
- Ты видел? ..
- Да,, видел все!.. Я в восторг пришел, когда ты помчался ... а они за тобой... большой и толстый ... но как ты бежал!..
- Да ты же как за этим следил? ..
- А я бежал за вами ... они за тобой, а я за ними... Будто бы я тоже преследую... Но они не могли... тот толстый скоро задохся, остановился и стал по-жидовски ругать того большого и кулаками ему в нос... Это они так разозлились, что выпустили... А потом ко мне бросились ... поняли ... Я побежал от них не очень скоро, так, чтобы посмотреть, что они сделают... Но они сейчас же отстали ...
Положительно было жарко в этот теплый майский вечер. Он даже был душный: как бывает, когда звезд нет, а тучи, как бы ватным одеялом, прикрывают город. Это было 28 мая по старому стилю ...
Мы пошли с Лялей ... Уже было совсем темно. И эта темнота была приятна, как безопасность. На одном углу светился рундук. Я купил Ляле... не семечек, а шоколаду ... за "спасение отца" ... Он был очень тронут...
* * *
Нам предстояло еще очень много дела в этот вечер.
Теперь чрезвычайка ясно понимает, что я вижу их карты. Бег за мною "заграничных жидов" ясно доказал, что и "Котик" и этот второй, "фронтовик Петров", - провокаторы... Значит, я больше не пойду на эти удочки: им остается одно: захватить тех лиц, которые, по их мнению, имеют с нами связь. Надо было предупредить теперь же их, какой оборот приняло дело, и посоветовать кой-кому в эту же ночь переменить квартиры.
Но ничего этого нам не удалось сделать. Ибо никак нельзя было добиться в квартиру. По советскому декрету в то время в десять часов закрывались все ворота, и добиться какого-нибудь толка от смотрителей двора (новый титул дворников) было в высшей степени трудно.
Мы ходили долго, наблюдая, как быстро замирает жизнь среди темных, только кое-где отдельными фонарями освещенных, улиц.
Впрочем, все было по-иному.
* * *
Но надо было еще добраться на квартиру, где жил Ляля с матерью и братом. Как они должны были беспокоиться? Эта квартира была очень удобная. Она выходила окнами на улицу, и подоконники ее были на аршин от земли. При этих условиях сдать Лялю через окошко в темную комнату, откуда несся взволнованный шепот, и протягивались дрожащие руки, не представляло затруднений.
* * *
Я пошел один ... Время становилось совсем позднее, я чувствовал, что наскочу на патруль. Если бы не мой туалет и эта ужасно обстриженная борода, это мне было бы безразлично. Я уже ночевал в районе за позднее хождение и знал, что там делается. Но тут, в таком виде...
Совсем не далеко от дома я таки "влип" ...
- Кто идет? ..
Что им ответить? ..
- Человек идет... вольный ...
Слово "вольный" обозначает штатский. Кто мог быть в этом патруле? Конечно, солдаты.
- Отчего так поздно, товарищ?..
- Да разве поздно? ..
- Три часа било ...
Советские часы переведены на три часа вперед. Три часа обозначают полночь.
- Ну, вот, так я и знал... Я же им говорю, что поздно ... а они все: успеете, да успеете!.. Вот и успел ... Часов нет. Если бы я еще необразованный человек, а ведь я же знаю, что надо закон исполнить ... Сказано нельзя, значит, нельзя ...
- Да откуда вы, товарищ, идете?.. Из больницы, что ли?..
- Почему из больницы? .. от знакомых,..
- В рубашке? а пояс где? ..
По счастью, огрызок был у меня до сих пор в руках.
- Пояс вот!.. оборвался ... Они пощупали ремень ...
- Документ есть? ..
- Есть...
- Какой? ..
- Паспорт...
- Только? .. а советский документ? ..
- Ну, на что мне советский документ?.. Мне пятьдесят лет, значит, я не дезертир, на должности не состою,- на что мне советский документ? ..
- Как же так, товарищ... Столько времени, как советская власть настала, а у вас документа советского нет... Пойдем в район!..
- Товарищи, ей-богу, тут живу, совсем близко... Мне что! - в район, так в район, - да дома беспокоиться будут, сами знаете: время какое...
- Да нельзя никак, товарищ... Вы же понимать должны, что мы службу должны исполнять ...
- Я к вам не имею претензий. Эх, черт!.. Вот так всегда русский человек... Все авось да авось, дойду да дойду, вот и дошел...
- Да вы чем, собственно, занимаетесь?
Тут меня осеняло вдохновение... Патруль обступил меня кругом, вроде, как публика. И я внезапно "впал в роль".
- Чем я занимаюсь? .. Ведите меня в район - вот что!.. Мне все равно... чем я занимаюсь? Как вы меня спросили, - так лучше бы не спрашивали!.. Потому,- я человек пропащий... Все равно - в район, так в район !..
Наступила почти драматическая пауза..
- Чем я занимаюсь?.. Как бы не так?.. Чем я занимался!.. Скрипачом был, скрипку имел хорошую ... Вот в оркестр договорился ... Так вот нате ... заболел!.. Сыпняк. Денег нет... Продал скрипку... Теперь, какой я человек?!. Скрипач без скрипки... Где ее возьму?.. Что мне с этой чертовой гитары!.. Гитара у меня осталась. Учу романсы распевать... Так много ли их, дураков, ко мне ходит? Сыт с этого будешь?!.
Длинная пауза. Кажется, они были растроганы .. И с заднего ряда кто-то сказал:
- Отпустить бы...
Тогда, старший, почувствовав "глас народа", который действительно был для меня и данном случае почти что "гласом божьим", оказал;
- Ну, как вы скрипач, товарищ...
И прибавил:
- Только не попадитесь другому патрулю... Тихонько идите, не шумите...
О, русский народ ... Зверь-то ты, зверь... Но самый добрый из зверей...
Добрался домой благополучно ... но без "письма главнокомандующего", конечно...
У моря
Вкратце говоря, наступил период, который можно было бы обозначить:
Мной овладело беспокойство
Охота к перемене мест,
Весьма мучительное свойство . ..
Чрезвычайка каким-то образом выследила, где я живу, и узнала фамилию, под которой я скрываюсь. По этому поводу пришлось менять не только квартиру, но и имена, и пройти практический курс подделывания паспортов, метрик и других документов, как для меня, так и для других лиц, запутавшихся в эту историю. Итак, я жил сначала у одного украинца, потом у одной гречанки, затем у немки и в других местах. В одном месте меня едва не избрали председателем домкома, в другом хотели привлечь за кражу (по счастью истинный вор вовремя нашелся). Профессии мои также менялись: я был музыкантом, артистом, учителем, библиотекарем...
Из одного дома мне пришлось спешно выехать, потому что... j'ai touch? du piano
неосторожно... По особенностям моего "туше" соседи безошибочно определили, что я человек весьма подозрительный. В конце концов, я перешел к системе жить в нескольких местах одновременно под разными фамилиями. Но эта система требует некоторого напряжения памяти, чтобы не перепутать своих прежних жизней, а также ясно помнить историю о жизни всех сродников каждого отдельного "я". Но, в общем, я справлялся.
* * *
Квартира у немки была мрачная. Она действовала на меня угнетающе. Вечная мысль о судьбе несчастного Эфэма довела меня до поступка, достаточно бессмысленного.
Я знал адрес "Котика". Знал также, что бывает "фронтовик Петров" и "заграничные жиды". Я послал по этому адресу письмо, приблизительно, следующего содержания:
"Высшим представителям советской власти в Одессе:
Милостивые государи. Обращаюсь к вам по нижеследующему поводу. Распоряжением Чрезвычайной Комиссия арестован Петр Иванович 3-ов, в судьбе которого я принимаю ближайшее участие. Я предлагаю вам обмен: я готов явиться в Чрезвычайную Комиссию в том случае, если вы выразите согласие возвратить П. И. 3-ву свободу. Если вы согласны на этот обмен, напечатайте в "Известиях" в отделе справок нижеследующую фразу:
"Товарища Веденецкого просят явиться немедленно. Если это будет напечатано, я буду считать это вашим согласием освободить 3-ова, в течение трех дней после напечатания явлюсь в Ч. К.
"Я знаю, что у социалистов совершенно иные понятия о чести, чем у нас. Поэтому я не исключаю возможности, что вы меня обманете. Но, с другой стороны, я думаю, что, несмотря на всю разницу, существующую между нами, не все человеческое вам чуждо. Для того же, чтобы вам было ясно, почему я решаюсь на этот шаг, я должен объяснить, что 3-ов арестован исключительно из-за меня, так как лично он имеет весьма мало отношения ко всему этому делу. Я буду ждать вашего ответа в течение трех недель. (Подпись)".
* * *
К беспокойству за Эфема присоединился страх за других. Дело в том, что чрезвычайка, добравшись до моей первой квартиры (мне повезло: я ушел с этой квартиры утром того дня, когда, они явились), захватила в свои когти Ирину Васильевну. Правда, они не арестовали ее, но подвергнули утонченным пыткам, в виде ежедневных допросов, и окружили непрерывной слежкой.
Мне удалось при помощи целого ряда хитроумных комбинаций поддерживать с ней связь. Между прочим, она успела сообщить, что если она будет вызывать нас на свидание или что-нибудь подобное, не верить ни единому ее слову. Это было не особенно понятно, но главное состояло в том, чтобы она всегда знала мой адрес для того, чтобы в нужную минуту знать, куда бежать.
* * *
И бессознательно и сознательно я все время стремился устроиться поближе к морю. Я чувствовал, что при сложившихся обстоятельствах я бессилен помочь Эфему, что я с каждым днем вовлекаю в опасность новых лиц, помогавших мне так или иначе, что инициатива вырвала из моих рук и перешла к чрезвычайке, что борьба становится совершенно неравной, главным образом, из-за отсутствия денег. Я пробовал действовать подкупом через третьих лиц, но скоро мне стало ясно, что те суммы, которые я бы мог собрать, недостаточны.
Как следствие всего этого, вырисовывалось одно определенное решение: надо бежать в Крым. Надо бежать и пробовать сделать что-нибудь оттуда.
Сухопутный путь был на Александровск в то время. Ибо у нас было предчувствие, что его рано или поздно возьмут войска генерала Врангеля. Но здесь было много трудностей. Мои друзья работали по подготовке соответствующих документов, удостоверений и командировок. Рядом с этим разрабатывался "морской драп", как мы выражались.
В связи с этим, но и по другим причинам, я очутился "у самого синего моря" ...
* * *
Да, оно было пленительно синее ... Никогда, кажется, за всю жизнь оно так не манило меня. Море всегда - "зовущее". Даже в самое спокойное, золотое, "старорежимное" время. А теперь ...
Теперь, ведь, за этой синей пустыней лежит спасение,- земля обетованная...
* * *
У "самого синего моря" я устроится весьма удобно. Я изображал из себя советского служащего одного из бесчисленных советских учреждений, получившего отпуск для поправления здоровья и нуждающегося в морских купаниях. На этот предмет у меня был документ, в котором были подделаны подписи, а бланк и печати были самые подлинные.
Делается это так. Впрочем, оставим это... вспомним с благодарностью тех, кто это делал, а рецепт оставим про себя: пригодится...
* * *
Мы жили с сыном, Лялей, вдвоем. Неудобство этой квартиры было в том, что, кроме садовых скамеек, никакой другой меблировки не имелось. К тому же у нас к этому времени совершенно не стало вещей, почему мы спали на голом полу. Кроме того, у нас была одна выходная рубашка на двоих. Но это уже относится к разряду удобств, ибо вследствие этого мы никогда не выходили вместе, а только поочередно и, следовательно, меньше привлекали внимание.
К неудобствам этой квартиры можно, пожалуй, отнести то обстоятельство, что у нас систематически нехватало денег. Но в самую трудную минуту обыкновенно судьба выручала.
Иногда бывали инциденты, которые меня глубоко трогали. Почему люди, совершенно мне далекие, о которых я даже не знал, вдруг оказывались такими близкими, заботились обо мне, доставали мне все необходимое?..
* * *
Однажды я особенно долго лежал на высоких обрывах.. Ах, оно в этот день было особенно приглашающее ... Типичное "драп-море". Легкий ветерок, чтобы не было жарко и чтобы не было большой волны. Ничего грозного, опасного в нем, только что-то большое. Пора... положительно пора ...
Когда я вернулся домой под вечер, Ляля встретил меня в саду:
- У нас гости... одна дама, она говорит, что ты ее знаешь, но она не хочет себя назвать...
Я вошел и поздоровался с этой молоденькой женщиной, которая действительно казалась мне несколько знакомом. Но только, когда она не выдержала и рассмеялась, я узнал Ирину Васильевну: oна была в темном парике и загримирована "четвертым номером", т. е. под смуглянку...
- Когда вы ушли, они пришли в тот же день...
- Кто они? ..
- "Заграничные жиды"...
- Как они узнали?
- Они выследили меня, должно быть... но меня уже не было дома, когда они пришли. Они пришли под видом служащих Жилотдела... На самом деле это были чрезвычайщики, мне хозяин дома сказал. И через два дня я получила повестку явиться в "Чрезвычайную Комиссию" ... Я пошла. Сначала хотела бежать... А потом решила пойти. Он стал меня спрашивать.
- Кто он?
- Следователь, которому было поручено все это дело. Он меня спросил, куда исчезли мои жильцы. Я сказала, что я не знаю и что сама очень беспокоилась. Он спросил фамилии, хотя он их знал от хозяина и дворника, но стал вас называть почтительно Иван Дмитриевич и Владимир Александрович.
Тогда в ему стала рассказывать все, как мы условились... Он всему как будто верил. И потом вдруг спросил: "А зачем вы 7 мая были в квартире такой-то?". Тут он меня поймал. Потому что он спрашивал о той квартире, где было свиданий с "Котиком" ...
Я видела, что я сейчас запутаюсь и будет мне конец, и чувствовала, что надо сделать что-нибудь особенное. А надо сказать, что нас вызывали вдвоем с мужем ... и вдруг мне мелькнуло ... Я сказала ему тихонько: "Удалите мужа...".
Он под каким-то предлогом выслал Владислава... Когда, мы остались одни, я стала сильно плакать и сказала, что, если он меня не выдаст мужу, то я все скажу... Он обещал, и я ему созналась, что у меня в этой квартире было любовное свидание с Владимиром Александровичем, и что Иван Дмитриевич покровительствовал нам...
После этого мы стали как бы друзьями... Он мне сказал, что Иван Дмитриевич и Владимир Александрович - честнейшие люди, но что над ними повисло обвинение в злостной спекуляции и так как это карается очень строго, то они и сбежали... Но на самом деле Чрезвычайной Комиссии известно, что они не виноваты и что им надо вернуться, чтобы себя обелить... Больше в этот день ничего не было. Он отпустил меня домой, на следующий день он ко мне приехал...
Тут опять была масса разговоров, я еще больше плакала. И немножко стала возмущаться Владимиром Александровичем, что он меня бросил и ничего не сообщил, и что я не знаю даже адреса. И даже я стала чуточку сомневаться, любит ли он меня... А если любит, то, вероятно, постарается увидаться, хотя бы это и грозило опасностью. Потом я настойчиво спрашивала, может-быть он настоящий спекулянт, так я не хочу иметь с ним дела... Он меня разубеждал и говорил, что В. А. честнейший человек... В конце концов, я согласилась помогать ему в его деле "обеления В. А. и И. Д." и сказала, что сделаю все возможное, чтобы как-нибудь отыскать след В. А. Но перед этим я устроила бенефис слез и повела его к иконе.
- Да, ведь, он жид?.
- Нет, русский... Я его заставила клясться перед иконой, что он никакого зла Ив. Дм. и Вл. Ал. не сделает. Он говорил: "Да почему вы так о нас думаете?". Я ответила: "Вы все-таки чрезвычайка, вы людей убиваете и пытаете" ...
Он мне клялся, что никого они не пытают уже больше... Так продолжалось несколько дней... Наконец, он стал уже нетерпеливый ... некоторое время мне удавалось смягчать его тем, что я ездила с ним кататься по Французскому бульвару (у него своя лошадь), потому что он почему-то был убежден, что Ив. Дм. живет, где-то на Французском бульваре. Про каждого высокого седого он спрашивал: "А это не Иван Дмитриевич?". А я дрожала: а вдруг я действительно вас увижу и выдам, - он ведь мне в самое лицо смотрел... и ловил выражение ...
Наконец, он мне сказал, что, если я до такого-то дня ничего не сделаю, то меня арестует, а если я сбегу, арестует мужа... Тогда я стала думать о том, что надо услать куда-нибудь мужа... Это удалось, он получил командировку. А я... мне очень помогло то письмо, которое вы мне написали ... Оно было так написано, что я могла показать ему. Он был очень обрадован, узнав, что Вл. Ал. просит свидания ... Я написала вам письмо, назначая свидание, и ему показала ...
Свидание было назначено в одном скверике... Я сидела, как дура, на скамейке три часа... Я насчитала, что вокруг меня было семь сыщиков... Один из них одно время даже cел на ту же скамейку, на которой я была, и из кармана его торчал револьвер... Конечно, никто не пришел, и он страшно рассердился... Но я ему сказала, что, если он будет сажать таких дураков-сыщиков, которые будут садиться на ту же скамейку, то Вл. Ал. совсем не придет, потому что он-то не дурак: он, наверное, был, но увидел мой антураж и ушел. И теперь, наверное, будет мне не верить. И опять плакала. Он очень ругался и говорил, что с "этими болванами" ничего нельзя сделать...
* * *
- Ну, и так далее... Все это продолжалось в этом духе... То он заставлял меня приходить к себе, то ко мне приходил ... То он мне верил, то начинал подозревать ... Труднее всего мне было изображать, что я - дурочка... А на этом все шло ... Между прочим, этот человек....
- Он идейный, по-вашему?
- Идейный? .. нет ... Но он и не продажный ... Между прочим, я видела, как он сам себе рубашку стирал... У него не было много денег ... Но честолюбец ... упрямый ... и без всякой жалости... О, я дрожала ... он бы всех, всех вас расстрелял... совершенно спокойно... Страшный человек.
- Как вы думаете, - они пытают по-прежнему?
- Нет... не думаю ... не из жалости ... а просто сочли, должно быть, невыгодным ... Я страшно боялась, что они будут меня пытать. А вдруг я не выдержу... мне даже не хотелось, чтобы мне сообщили ваш адрес ... Но нет... видимо, у них другие способы, более совершенные ... Раз он рассердился, вышел из себя и сказал:
"Знаете что, я несколько месяцев буду работать, но я их поймаю всех ...". Они думают о нас, что мы - сильнейшая организация... Они не знают, что у нас нет денег. Между прочим, он знает про ваше письма "высшим представителям советской власти"... Он мне сказал: "Иван Дмитриевич с нами в переписке"...
- Почему же они ничего не ответили, не напечатали?
- Не верят... боятся ловушки... Они думали, что, если они это напечатают, то подадут кому-то условный знак, которого вы хотите... Они ни за что не могут поверить, что вы придете... Между прочим ... Эфем жив ... Я знаю наверное... Они его держат под страшным секретом, но одна дама, которую выпустили из чрезвычайки, его видела, с ним говорила. Он совершенно помирился со своей участью ... и готов к смерти... Но бодр.. и всех там поддерживает...
* * *
- Как-то они меня позвали на Екатерининскую, No 3... Там у них было что-то вроде вечеринки...
- Зачем же они вас позвали?
- Дело в том, что он мне все-таки верил... Но другие, видимо, над ним смеялись... И вот он привел меня, чтобы им показать, чтобы и они убедились, что я дура... Это был вечер!.. Там и жены их были и любовницы ... И эти были, "заграничные жиды" ... они действительно- заграничные ... Они из Германии ... Даже по-русски плохо говорят. Одного из них зовут Макс... Ах, это был вечер, пили вино ... играли ... веселились... я думаю, что через этик дам можно было бы кое-что сделать. .. им легче всего всунуть взятку ... им хочется одеваться ...
* * *
- Мне очень трудно было бежать... За мной следили неотступно... но я их все-таки обманула... Правда, меня нельзя узнать... Не даром я в театре... Но где же я буду спать?..
* * *
Ирине Васильевне не прошло даром это напряжение нервов. Игра в "кошки-мышки" с чрезвычайкой сказалась теперь, когда она очутилась в сравнительной безопасности...