- Один хрен! Если в "Гаванях" узнают, что у меня появился киберклон, они перекроят весь контракт так, что не видать нам всего того, что мы планировали, как своих ушей! Ты что, этого не знаешь?! Я им буду уже не нужен, потому что они смогут запускать пространство без меня, без моих психических профилей. Ну я тебе рассказывал это и не раз!
         Катя перевела дыхание и опустила глаза, но ее руки опять уперлись в талию.
         - Я все прекрасно помню. Как отреагируют в "Гаванях" - это еще вопрос. Надо связаться с Роджером и обсудить с ним это. В крайнем случае он поможет переписать контракт так, чтобы ты получил процент, а не разовую выплату.
         - Не надо связываться с Роджером.
         Она опустила руки и села в кресло. Пояс халата немного расслабился, и он мог видеть, где начинается ее грудь. Опять сев в кресло, Славик взял пульт и стакан в руки.
         - Попробуй договориться с личем, чтобы выиграть время. Потом придумаем, как надуть менеджеров "Гаваней".
         Равнина с четкими силуэтами далеких гор. Два ряда автомобилей, двигающихся навстречу друг другу, одинакового серо-стального цвета, но разных классов и типов, от городских минивэнов до дальнобойных траков и рейсовых междугородных автобусов. Сорок марок Mercedes двигались навстречу друг другу посреди плоской бесконечности. Встретившись посередине, они перестроились в колонну и начали движение по замкнутой траектории. Сначала круг, потом восьмерки, потом одна из петель восьмерки стала уменьшаться и восьмерка стала опять кругом. Славик закрыл глаза, а когда открыл - на черном фоне сияло лого Mercedes. Реклама закончилась, и по экрану терминала опять пошли новости о наводнении в Красноярском крае. Грязно-желтая вода поверх крыш, на которых сидят по большей части люди пожилого возраста с пожитками, которые удалось вытянуть наверх. Некоторые из мужчин держали в руках ружья. Вечерело, и мародеры приходили по воде.
         Катя тоже смотрела на экран.
         - Переключи...
         - Хорошо... Договориться с личем, да? Ты знаешь, что я думаю? Я думаю, что лич пришел не для того, чтобы наказывать меня за проказы с кластером. Он пришел за треком. Ему, нет - им, им нужен кластер. И... договариваться с ними бесполезно. Ты не знаешь, кто они такие. Не такие, как мы... совсем не такие. Нельзя договориться с фонарным столбом, чтобы он не отбрасывал тень в летний полдень. Понимаешь? Нельзя!. Ты понимаешь меня?.. - Он сказал это почти шепотом.
         Катя встала с кресла и подсела к нему. Ее еще влажные руки обняли его за голову.
         - Да, маленький, я тебя понимаю. Что гейткиперы могут сделать с тобой? Убить?
         Он продолжал смотреть на экран.
         - Ничего ты не понимаешь, - сказал он и обнял ее.
         Он уткнулся ей в грудь и тяжело задышал, потом по его телу пробежала дрожь. Катя знала эту привычку и силой оторвала его от себя.
         - Ну что такое? Как ты себя ведешь? Напугал меня своими гейткиперами до полусмерти, а теперь хихикаешь?
         Он отдышался.
         - ...ха, хм... ага... Но Кать, насчет самолета - это не шутка. Надо улетать, чем дольше мы сидим здесь, тем больше у нас шансов облажаться. В Штатах у гейткиперов слабые позиции. По крайней мере на местных магистралях им развернуться не дают. Так что карету мне, карету. Милая, сделай то, что я просил, хорошо? Сделаешь?
         - Сделаю, сделаю. Хорошо.
         - Завтра же. Хорошо?
         - Хорошо, - совсем тихо сказала она.
         На экране мигал курсор. Логотип центральноевропейского консорциума GK вращался вокруг своей оси, а под ним светились поля, где можно было пробить логин и коды доступа к проводникам Кибернетического Глобуса, которые могли найти любую нужную информацию.
         "Везде они". Славик опять начал жать на кнопки. Остервенело, даже не всматриваясь в то, что показывают на экране.
         Катя не видела этого, взяла стакан и налила туда немного сока. Придерживая за полы халат, она перебралась на кровать рядом с креслом.
         - Дай сюда, ты всегда такую чушь смотришь.
         - Отстань...
         - Да, вместо того чтобы чем-то более полезным заниматься, ты часами валяешься и смотришь этот дурной ящик.
         - Слушай, может, ты перестанешь мне указывать, что я должен, а чего не должен делать?!
         Славик вскочил с кресла и отдал ей пульт.
         - Ты куда?
         - Отлить! Может, мне еще на это разрешения испрашивать?!
         Катя взяла пульт и стала серфить по каналам.
         Он вернулся то ли надутый, то ли серьезный. Эти резкие перемены настроения уже не были неожиданными, как раньше. Как-то она даже сильно обиделась на него в ответ, но поняла, что надо быть умнее и терпеливее. Его глупая выходка со взломом банкомата в Пильзене. Банкомат стоял на улице, а они сидели в кафе напротив. Он взломал его, пересек улицу и взял деньги. А через несколько минут в кафе зашли два полицейских. Она сказала ему тогда, что он глупый мальчишка, и он обиделся. Чем дальше, тем эти перепады становились чаще и скоротечнее. Когда он выходил на очередную операцию, Катя вообще предпочитала уезжать, мотивируя это тем, что у нее тоже есть дела. Те две-три недели, когда он проворачивал очередное дело на Магистрали, делали его еще более дерганым и невыносимым. Потом он неделю ходил как в воду опущенный и только его кластер, работа над проектом для "Гаваней", ослаблял это напряжение.
 
         - Ну ладно, не дуйся... Иди сюда. - Она положила пульт на теплое коричневое одеяло, лежавшее на кровати.
         Славик изменил выражение лица и как бы нехотя перебрался к ней.
         Они лежали на кровати, а монитор терминала переливался праздничными оттенками слайд-шоу музыкального канала TVM-Grammy+. У Кати тоже был стакан, но без водки, только сок. Она запахнула халат и надела толстые шерстяные носки.
         - Слав, а что было тогда у гейткиперских бустеров? Ты никогда особо не рассказывал о том, что там было.
         - А ты никогда особо не спрашивала.
         - Ты не любишь говорить на эту тему.
         - Это был кризисный период в моей жизни. О чем вспоминать? О своей слабости.
         - А личи? Что в них такого? Что-то вроде тайной полиции гейткиперов?
         - Чушь это все. Никакая они не тайная полиция.
         - А кто?
         - Да какая разница?
         - Слава, ты не боишься, что они сейчас вломятся и сделают все так, как им надо? Залепят мне лицо лентой, запрут в ванной, тебе введут катетер и скачают все, что им надо?
         - Я думаю, что ребята Толстого успеют продержаться... минут десять. - Они рассмеялись. - За это время я успею демонтировать адаптер у себя в затылке, а ты успеешь позвонить сестрам.
         - А если у нас будет всего пять минут и они накроют колпаком связь кепминга? - Она налила себе еще сока и не стала поправлять съехавшее плечико халатика.
         - Схемы нейроразъемов можно сжечь обычной электробритвой. А катетер штука запрещенная и возиться с ним ой как долго. Шум ребята Толстого успеют поднять такой, что здесь очень скоро будет еще много таких же ребят... - Он оголил ее второе плечо и принял у нее стакан. - Это крайние меры. Да и не сунутся джаки в кейдж. Им же дороже будет.
         - То есть беспокоиться нечего?
         Он поцеловал ее в оголенное плечо и поправил халат.
         - Беспокоится надо. Понимаешь, если операцией руководит деми-лич, то в деле задействованы серьезные ресурсы. Три-четыре десятка узлов, дюжина спутников, парочка эй-ай корпоративного класса, работающих на две трети номинала. Если на верхушке такой человек, то айсберг этот довольно большой. Если здесь лич, то дело точно не будет двигаться по обычному расписанию. У них всегда есть пара гадостей в запасе, причем гадостей вполне законных или таких, из-за которых виновники отделаются легким штрафом. Но с другой стороны, чтобы провернуть эти гадости, нужно очень постараться. Не все и не всегда им удается. Так что у нас есть шанс.
         - Ну хорошо, если ты так уверен. Хотя я не понимаю, что делать - плакать или смеяться?
         - Улетать отсюда, Катя, улетать. Начинать новую жизнь. А сейчас давай спать.
 
         Олаф Мортон был старшим братом ее матери, Кристины Мортон. В середине 80-х годов он покинул Штаты для того, чтобы получить образование в Старом Свете. Получив магистра экономики в Сорбонне, он устроился маркетологом в парижский офис малоизвестной тогда издательской компании Infogrames, которая в то время переходила в новый сегмент рынка: компьютерные игры на платформе PC. Через десять лет Infogrames, после длинного ряда поглощений своих ближайших конкурентов, стала одним из крупнейших издателей этих самых "игрушек", а Олаф, своевременно купивший акции родной компании, - обладателем суммы настолько круглой, что можно было смело начинать свое дело, не прося помощи из-за океана.
         Олаф Мортон имел за спиной больше десяти лет опыта в игровой индустрии, он также имел достаточно широкие связи и не менее широкий взгляд на то, что происходило с индустрией развлечений тогда. Игра на бирже с акциями издателей и репутация компетентного бизнес-аналитика и специалиста по играм вообще давали ему возможность безбедно существовать и содержать семью. Но главный прорыв был впереди.
         Первая волна европейского киберарта, начавшаяся в 2005-2007 годах, не застала его врасплох. Можно даже сказать, что он приложил к этому руку. Пока американские разработчики продолжали клепать бездумные клоны третьего DOOM'a, продукцию, рассчитанную на детей от пятнадцати до двадцати пяти, европейцы решили разработать новый сегмент рынка - аудиторию в возрасте от тридцати пяти до сорока. То, что планировалось как "небольшой" передел на рынке, стало прорывом в новую сферу. Игры переставали быть просто играми, индустрия переходила в новую, более зрелую фазу роста. В то время, почуяв куда дует ветер, Олаф продал несколько новых игровых концепций перспективным студиям разработчиков и, пользуясь своими связями, вывел их на крупных издателей. Платой за эти услуги была доля в бизнесе. Так он стал совладельцем нескольких новых студий, попутно организовав пару галерей нового формата.
         Потом был Сайберглоб и вторая волна киберарта и много еще разных интересных вещей. Дядя Олаф вел с виду тихую, но на самом деле весьма активную деловую жизнь, помогая, создавая, продавая и перепродавая все, что было связано с кибернетической ветвью современного искусства. Он был в курсе всего нового и мог дать квалифицированную консультацию относительно всего того старого, созданного в области виртуальных искусств, начиная с примитивных аркадных игр конца восьмидесятых и заканчивая последними интерактивными проектами во второй зоне Си-Джея. Олаф Мортон знал "что, где, когда и почем", а также знал "кто" и "у кого". Он был крепко стоящим на ногах владельцем нескольких модных галерей, через которые можно было приобрести новомодные образцы кибернетического искусства по сходной цене.
         Эрика иногда консультировалась у него. Случалось это не часто, поскольку дядя Олаф, несмотря на то что работал в сфере высоких технологий, почти не пользовался коммуникационными благами цивилизации. Отчасти это было связано с тем, что он не любил пользоваться открытыми каналами связи, а учиться пользоваться "серыми стволами" и программами-шифровальщиками он считал детством. Если кто-то хотел что-то узнать у Олафа, то для этого с Олафом нужно было встретиться лично, причем на его территории.
         Ситуация была парадоксальной, но тем не менее репутация торговца современным искусством от этого не страдала.
 
         На этот раз ей действительно нужен был совет. То, что попало ей в руки, было одновременно как непонятным, так и многообещающим. То, как это попало ей в руки, заслуживало отдельной истории. Эрика очень хотела понять, что это, и такой эксперт, как дядя Олаф, был просто незаменим.
 
         Она встала в восемь, хотя не в ее привычках было вставать в такое время. Но завтрак в этой гостинице начинали подавать в восемь, а близлежащие кафе начинали работать только в десять.
         Два круассана, черничный йогурт, кукурузные хлопья в молоке и чашка кофе. Более чем достаточно, чтобы дотянуть до обеда. Горничные косо посмотрели на нее, когда она взяла еще два йогурта. Потом выставят счет на пятнадцать евро, но это в порядке вещей. Эрика никогда не укладывалась в тот рацион, который входил в стоимость проживания. Вернувшись в номер, она закинула йогурты в холодильник и быстро собрала рюкзак, оделась и выскочила на улицу.
         Эрика вышла на Севастопольский бульвар и пошла в сторону Сены. Можно было нырнуть в метро и проехать пару остановок, но Олаф ждал ее к половине десятого.
         Город еще спал. Свежевымытые ночным дождем тротуары были пусты, редкие машины и мотоциклисты проезжали через перекрестки, не обращая внимания на светофоры. В воскресенье утром жизнь здесь начиналась не раньше десяти. Магазины были закрыты, некоторые на целый день. Наружные площадки небольших кафе были пусты. За оградами из низких заборчиков и клумб с цветами, вокруг небольших столиков в беспорядке стояли стулья. Следы ночных посиделок жителей близлежащих домов. Несильные порывы ветра теребили красные и зеленые тенты, натянутые над площадками, и сносили желтые листья, которые падали на них. Они падали на тротуар, и ветер продолжал нести их дальше, мешая с обрывками газет и бумаги. Только "Макдоналдс" на другой стороне бульвара был открыт, и двое одетых в униформу служащих убирали тротуар перед зданием.
         Она не спеша шла по бульвару, рассматривая витрины магазинчиков, цены в кафе на выносных меню и аккуратные клумбы на мансардах последних этажей. Бульвар рассекался небольшими улочками, соединявшими его с улицами Сен-Мартин и Сен-Дениз. Свернув с бульвара на такую улочку, беспечный турист оказывался в лабиринте из все тех же кафе и магазинчиков самого разного пошиба - от небольших бутиков с коллекциями от Диора прошлогодней давности до лавок, торгующих оккультными книгами. Особенно много было кафе, которые держали эмигранты-арабы. Крошечные закусочные, в которых было не больше трех столиков и в которых французская булка, набитая мясом и зеленью, стоила три с половиной евро. Арабы заламывали дикие цены на воду и пиво, зная, что ближайший мини-маркет лопух-турист не найдет и за два часа блужданий по кварталу. А блуждать турист мог долго. Крохотные улицы с невысокими домами шириной в два-три окна, один не похожий на другой, были обаятельно уютны и пестрили разнообразием ненавязчивых архитектурных форм, вывесок, все тех же клумб на мансардах. Взгляд цеплялся то за одно, то за другое и тянул все дальше вглубь, направо, налево, и беспечный турист только с третьего прохода по улочке догадывался, что вот уже полчаса ходит по кругу.
         На одном из перекрестков в проеме между домами появилось хитросплетение из труб, стекла и несущих конструкций. Эрика свернула налево, взяв курс на центр Помпиду.
         Традиционная архитектурно-техническая концепция предписывала прятать теплосети, коммуникации и несущие балки за стенами и отделкой. Здесь все было наоборот. Точнее, навыворот. Белый лес из труб разной толщины обволакивал стеклянный параллелепипед, наводил на мысль о том, что фасадно-отделочные работы здесь так и не закончились и что стеклянная кишка, в которую был загнан эскалатор, является всего лишь технологическим элементом, который должны убрать за ненадобностью после завершения отделочных работ. Эрика прошла по широкой серой площади мимо этого монстра, вынесенного на берег очередной новаторской волной в архитектуре, и опять углубилась в классический лабиринт крошечных улочек. Дом дяди Олафа был уже близко.
 
         Катя проснулась. Она посмотрела на часы, стоявшие на тумбочке рядом с кроватью. Был первый час ночи.
         Комнату заливал бледный свет. Терминал был заглушён, горел только монитор компьютера. Славик называл этот компьютер Рэксом. Это была одна из его привычек, тех милых странностей, которые вызывают улыбку и любопытство окружающих. Как средневековый рыцарь, называющий свой меч именем и относящийся к нему, как к одушевленному существу, Славик не расставался с этим компьютером никогда, таскал его всегда с собой. Там были главные архивы и все рабочие файлы. Там же обитали несколько его личных "эй-аев", программных модулей с элементами искусственного интеллекта. Но он разговаривал не с ними. Флюоресцирующий кабель шел от компьютера к главному разъему нейроадаптера, который размещался у основания затылка. Он работал.
         Катя закрыла глаза, но бледный свет проникал сквозь веки и шептание у стола не становилось тише.
         Слава сидел у монитора, накинув на согнутые плечи одеяло.
         Она перевернулась на другой бок, продолжая смотреть на его согнутую спину и часть того, что было на экране. Его кластер. Его виртуальное пространство. Дело, которому он отдал два последних года.
         Моток запутанных коридоров, наполненных знаками, смысл которых был утерян и найден не один раз. Не раз она посещала этот кластер, эту старую усадьбу, где перемешались все архитектурные стили последних трех столетий. Она не понимала многого, но он каждый раз пояснял ей цепь ассоциаций, и на какой-то момент логика очерчивала несимметричные очертания этих комнат. Но на следующем повороте коридора все разбивалось вдребезги. Логика выветривалась через камины, лишенные дымовых труб. На ее место приходила пугающая бессмысленность пустой покинутой квартиры, превращавшая этот лабиринт в запутанное чрево змеи, которая пожирает саму себя.
         Последние несколько месяцев Славик все чаще работал по ночам. В дни, свободные от операций, он мог так, как сегодня вечером, неподвижно лежать перед терминалом и часами смотреть тридцать каналов в минуту. А потом всю ночь работать, втискивая в эту вечно незавершенную композицию кластера все новые и новые элементы, куски реальности, выплеснувшиеся на него через терминал Си-Джея. Он почти забросил то, чем раньше занимался ежедневно, - психотренинги, практики, медитации, помогавшие ему найти нужную волну и настроиться на работу.
         Когда-то они вместе ходили на такие тренинги. Славик, тогда очень серьезный и важный среди парней группы. Он тогда закончил первую серьезную серию операций и обзавелся "чероки". На занятиях он был ироничен и иногда перехватывал инициативу у лидера группы. И часто многозначительно рассказывал о том, чему научился, будучи на "настоящей бустерской прокачке" у гейткиперов. Он был надменен, но с ней он переставал быть таким. Он был внимательным и нежным и очень любил говорить о том, что будет, когда он закончит то дело, которое задумал. Тогда Славик еще только обдумывал концепцию кластера. Но уже тогда Катя знала, что это будет что-то из ряда вон выходящее.
         Правда, тогда он тоже не любил, когда во время работы его прерывали, тем более смотрели из-за спины.
         Он на секунду замер. Наверное, она ворочалась слишком громко. Катя закрыла глаза и сжалась, думая о том, что тех, кто притворяется спящим, выдает подергивание век. Но в комнате было темно, и вряд ли он разглядит что-то в этой темноте. И наверное, сегодня не будет той истерики, которая была у него один раз, когда они вот так же вот ночевали вдвоем в кемпинге у главной трассы.
         Славик тихо подсел к ней на кровать и наклонился, поцеловав влоб. Теплое дыхание легко щекотало щеки, и она улыбнулась, не открывая глаз. Он поцеловал ее снова.
         Она ждала, что он сделает это в третий раз, и тогда она откроет глаза, и обнимет его голову, и будет ее целовать. Но ответом на ее ожидания был холод. Тепло ушло. Она открыла глаза и увидела, что он сидит на краю кровати, охватив голову руками. Она знала, что будет дальше. То, что, как она считала, было признаком нервного переутомления и той кочевой жизни, которую он вел. Его истерики делились на две части. Он мог быть агрессивен и криклив, в его голосе появлялся гневливый фальцет, и он говорил о том, что его никто не понимает и все только и хотят воспользоваться его талантом. Но это быстро проходило, надо было просто дать ему сбросить пар и вовремя отойти в тень. Такое бывало чаще, чем то, что собиралось случиться сейчас.
         Беззвучные слезы и сбивчивый шепот. Это могло продолжаться всю ночь, и наутро он прятал красные глаза за широкими черными очками, хранившимися в бардачке его джипа. Он плакал и дрожал, дергаясь на каждый звук. Что-то говорить в эти минуты было бесполезно. В такие минуты она думала о том, что все это когда-нибудь закончится, что эти трудности, которые всегда бывают в начале пути. Она просто обнимала его и гладила его мягкие русые волосы.
         Славик был незаурядным. Мог по трем нотам определить группу и год выпуска альбома, и ему было достаточно увидеть полминуты видеофильма или просто экранной графики компьютерной игры, чтобы определить, кто к этому приложил руку. Всем этим он остроумно жонглировал, складывал в оригинальные смысловые цепи, стягивал в клубки ассоциаций.
         Она очень гордилась тем, что он первой рассказал ей о том, что сделает. О его кластере. Кластер, который займет первую строчку в чарте Best 3D of Second Zone. Славик перестанет быть тем, кем он является сейчас, будет делать настоящее искусство, тратить время и силы. Поменяет местами полушария тем придуркам, которые делают всякую лажу в пространствах Шельфа.
         Но за все это надо платить. Хакинг на Магистрали, "серые дилеры", заказчики, которые норовят прокинуть, вечная опасность быть взятым за жабры киберами, постоянные переезды. Все, все это когда-нибудь кончится...
         Катя поднялась с кровати и надела халат, висевший на стуле. Она подошла к нему и обняла его голову, поставив левое колено на кровать. Мягкие темно-русые волосы с пробором посередине, четкий рисунок губ, серые глаза, полные слез. Катя чувствовала, как судорожно подергиваются его неширокие плечи с накинутым на них одеялом. Катя посмотрела ему в глаза, пытаясь успокоить взглядом, поскольку слова ему сейчас были не нужны. Его лицо бывало разным, очень подвижная, живая мимика, он быстро реагировал на все, что происходило, не скрывая своих эмоций. И мог имитировать кого угодно и что угодно. И для этого ему не нужен был никакой грим. Может быть, именно эта подвижность была тем, что заинтересовало ее в нем в тот самый первый раз, когда они встретились. Но сейчас его лицо было неподвижным и бледным в свете матрицы работающего ноутбука. Она опять обняла его, крепко, до хруста позвонков, прижав к себе.
         За окнами было тихо, только далекий гул проезжающих мимо кейджа редких машин вибрировал в тонких пластиковых стенах мотеля.
 
         Дядя Олаф жил на четвертом этаже здания на улице Храма. Эту квартиру, а точнее, весь этаж, он купил лет пятнадцать назад и поначалу собирался сделать в ней одну из своих галерей. Перепланировка, которую он провел почти тогда же, превратила четырехкомнатную квартиру в единый зал, но экспонатами и предметами продажи эта галерея так и не была заполнена. Вопрос о том, как использовать квартиру, повис в связи с разводом дяди Олафа со своей первой женой. Часть имущества отошла к ней, и поскольку более подходящего помещения под жилье у него не оказалось, дядя Олаф переделал галерею в квартиру. Дизайнеру-авангардисту был сделан заказ на концепцию "жилища для холостяка". Тот справился с задачей блестяще и с юмором. В зале не было ни одного закрытого угла. Все было выставлено напоказ, мебель размещена в нарочитом беспорядке, кухня, ютившаяся рядом с входной дверью, отличалась крайней простотой исполнения вкупе с системой полной автономности - для приготовления пищи достаточно было нажать пару кнопок на панели управления; более всего независимость и наплевательское отношение хозяина к приходящим в его жилище выражал его санузел - унитаз размещался рядом с ванной прямо посреди зала. Дядя Олаф даже изобрел способ быстрого выпроваживания нежеланных посетителей: налив крепкого кофе, он ждал, пока гостя припрет, и на вопрос "а нет ли у вас другого туалета?" отвечал, что "я живу один". Впрочем, для своих он включал режим оптического экранирования объекта. Система, которая обеспечивала подобный эффект, была одним из элементов общей пространственной системы апартаментов Олафа Мортона.
         За нарочитой простотой дизайна скрывалась цельная технократическая концепция апартаментов со "смещенным пространственным акцентом". Переводя на человеческий язык, квартира была напичкана аппаратурой, которая могла создать практически любой оптический эффект, связанный с изменением окружающего пространства, и воссоздать образ любого объекта природы или результата человеческой деятельности. За считанные секунды апартаменты могли оказаться открытой площадкой над водопадом Виктория, залом в Новоафонских пещерах, копенгагенским баром "Дублинец", наполниться абстрактными образами, совершающими не менее абстрактные трансформации, или прокуренным стрип-баром на тихоокеанском побережье где-нибудь в Северной Калифорнии.
         Реализация подобных эффектов в пределах виртуального пространства была делом обычным, но в реальном мире такие фокусы стоили больших денег. Системы проецирования сложных образов, самонастраивающаяся оптика, трансформирующиеся элементы обстановки, замаскированные в капитальных стенах, программируемые полимерные "блоки" и очень многие другие вещи, названия которых мало что говорили несведущему обывателю.
         Дядя Олаф разбирался во всем этом. Консультируя богатых чудаков, желавших сделать из своей усадьбы собственную вселенную, живущую по собственным законам, он испытывал новинки сезона в полевых условиях - в своей квартире. Каждый раз Эрика находила в его квартире что-то новое - проекционную систему на несимметричных многогранниках, нанококон с роем роботов, которые могли воспроизводить десять тысяч скульптур из всех исторических эпох, обои из полимеров на RIMM-памяти, меняющие раскраску в зависимости от эмоционального фона хозяев квартиры. Проще было перечислить те новинки из области дизайна интерьеров, которые не прошли через квартиру на улице Храма. Одно Эрика никак не могла для себя уяснить - почему она никогда не заставала в этих апартаментах монтажников, занимающихся очередным ремонтом.
         Она поднялась на четвертый этаж и нажала кнопку старомодного звонка, на самом деле служившей сенсором, настроенным на линии указательного и большого пальцев руки. Дверь открылась сама, и Эрика прошла в апартаменты. Дядя Олаф поприветствовал ее на шведском откуда-то из угла, в котором размешалась кухня. Эрика плохо говорила на языке матери, предпочитая английский. Дядя Олаф плохо говорил на английском. Прожив больше двадцати лет в Париже, он впитал истинно французскую неприязнь к языку "островитян", и если бы не необходимость общаться с деловыми партнерами, он бы вообще не пользовался им. Несмотря на то что свою русскую родню он видел довольно редко, дядя Олаф пытался поддерживать свой русский на уровне. Это был один из курьезных фактов из жизни семьи Мортонов, разъехавшейся по всему миру. Собираясь вместе, они общались на всех известных им языках сразу. Эрика выходила из этой ситуации просто. Обычно она активизировала переводчики со шведского, русского и французского.
         Олаф вышел из арки, разделявшей главный зал и кухню. На нем был двубортный светло-зеленый костюм, под которым была такая же светло-зеленая рубашка, застегнутая до последней пуговицы. Вокруг шеи был небрежно намотан белый шарф. Результат двадцатилетних попыток натурализоваться в местных условиях. Здесь эти шарфы носили через одного, невзирая на возраст, пол, социальный статус и погоду. Но отсутствие типичной скандинавской бороды и этот шарф все равно не делали из него парижанина. Причины были серьезные - темперамент дяди так и остался скандинавским.
         В руке Олафа было два стакана с грейпфрутовым соком, судя по всему, только что выжатым из натурального продукта.
         Первые пять минут они определялись с языком общения, рассказывали последние семейные новости, сетовали на жизнь и радовались встрече. Потом чокнулись стаканами с соком. Потом лицо дяди Олафа стало чуть серьезнее, а голос чуть ниже:
         - Хорошо, а теперь рассказывай, что у тебя стряслось?
         - Куда можно подрубиться?
         - На восьмой порт. Как всегда. Тут я ничего не менял. - Он посмотрел на часы.
         - Ты куда-то спешишь?
         - На эту встречу можно опоздать. Ты же знаешь французов.
         Эрика отдернула рукав плаща и активизировала передающий канал, закачав данные в локальную сеть дома через инфракрасный порт, вмонтированный в письменный стол. Посередине комнаты возникла проекция...
 
         ...В конце длинного, отделанного темно-бордовым коридора была дверь, массивная, из темного дуба, без ручки и замочной скважины. Чистая, моренная не меньше двух раз поверхность. Номер в отеле. Транзитная зона для командированных, любовных пар, переживающих переход от этапа романтического увлечения к более серьезным движениям, дилеров, совершающих "серые" сделки. Комнаты, в которых никто не живет больше недели. Посередине помещения стоял стол, на котором был телефон с диском вместо кнопочного циферблата, антиквариат темно-зеленого цвета с длинной царапиной, идущей по внешней стороне изогнутой трубки. Здесь кто-то был. Совсем недавно. И, видимо, собирался прийти снова. Рядом с телефоном был пустой стакан и россыпь таблеток разной формы и цвета. В углу стояла вешалка с висевшим на нем длинным кожаным пальто. Зеркало, рядом с которым стояла вешалка, ломало обыденность и простоту обстановки. Вместо ровной поверхности в полукруглую раму было вправлено то, что остается после того, когда камень попадает на водную гладь, - круги, расходящиеся от центра. В этой комнате не было дверей. Та дверь, которая привела сюда, потерялась среди симметричного рисунка обоев. Это была первая из тысяч загадок, которую содержал этот лабиринт. Камера сделала круг по комнате и направилась к зеркалу, подернутому рябью волн от попавшего в них камня...
 
         Минут через двадцать Эрика погасила проекцию.
         - Мне нужно знать, что это и кто это сделал.
         Олаф поставил стакан на стол, взял пульт управления и прокрутил демку до одной из комнат. Потом прошел несколько коридоров и остановился в большом холле.
         - Это очень похоже на "Усадьбу Вдовы".
         Он прошелся еще по нескольким комнатам.
         - Да, это "Усадьба". Правда, это модифицированная версия. Я видел более раннюю.