Нас беспокоило только одно — состояние наших коней, которые нуждались в отдыхе и кормежке. Питамакан сказал, что знает неподалеку к западу хорошее место, где весной образуется небольшое озерцо. Если вода еще не сошла, то оно подойдет для нашей дневки, а если там уже сухо, то нам придется добираться до речек у самых Скалистых Гор.
Мы поспешили в путь, пересекли цепь невысоких гор и прибыли к низине посреди прерии. Было видно, что прежде это место покрывала густая зеленая трава, ныне вытоптанная бизонами и антилопами. Мы въехали в эту ложбину и в самом ее центре нашли небольшое озерко с коричневой водой, обильно покрытой мошкарой. Наши лошади стали ее пить, но мы не смогли преодолеть отвращения. Мы нашли место, где трава была получше, и расседлали коней. Я встал на дежурство, а Питамакан лег спать. День был жаркий. Меня сильно мучила жажда. Я взял одеяло, зачерпнул его углом немного воды и стал процеживать. Но лишь только я подставил рот под струйку, его как огнем обожгло.
Я побежал обратно к Питамакану и разбудил его.
— Здешняя вода полна какой-то жгучей гадости, — сказал я. — Я только попробовал. А лошади ее пили и много. Мне очень хочется пить. Давай поедем дальше.
— Хорошо, — сразу же согласился он.
Мы ехали всю долгую и жаркую вторую половину дня, время от времени давая передышку лошадям. Около пяти часов вечера мы достигли небольшой речушки, сбегающей с гор. Вблизи виднелись кострища с еще свежим пеплом. Здесь на нескольких маленьких костерках военный отряд кри жарил ребра антилопы: расколотые кости валялись вокруг. Это окруженное утесами место не очень подходило для нашего лагеря, поскольку здесь нас легко могли захватить врасплох.
Но мы наконец утолили жажду и пустили коней напиться вволю, а потом искупались и без лишних задержек последовали дальше. Незадолго до заката мы обнаружили небольшое стадо бизонов в удобном для охоты месте. Питамакан подполз к ним и застрелил годовалого бычка. Мы взяли у него язык и ребра и поехали дальше. Около десяти вечера мы прибыли на Ки-нук-си-ис-и-сак-таnote 46 или, как называют ее белые, реку Милк.
Несколько лет тому назад где-то в этих местах пятеро трапперов Компании Гудзонова Залива, столкнувшись с двумя нашими охотниками, заявили, что те не имеют права здесь промышлять, поскольку это территория их компании. У них отняли буквально все — лошадей, меха и даже ружья — и предупредили, что если они еще когда-нибудь явятся, то будут еще более сурово наказаны.
Наши люди отправились прямо на юг к реке Марайас, где, как они знали, стояли лагерем пикуни. Там они раздобыли коней и оружие и с несколькими юношами-черноногими вернулись для мщения. Они разыскали северных трапперов, стоявших лагерем на одном из притоков Марайаса у самого подножия гор, и неприятно удивили своих обидчиков, не только вернув обратно свои вещи, но отобрав и передав своим индейским друзьям заодно и все остальное имущество противника.
После этого их управляющий направил нашему исключительно дерзкое письмо, в котором заявлял, что территория Компании Гудзонова Залива простирается к югу вплоть до реки Марайас и что, если люди Американской Меховой Компании будут захвачены к северу от этой реки, они будут им повешены.
Наш управляющий не стал отвечать. Однако после этого, отправляя наших людей ставить капканы по реке Милк, он посылал их отрядами по десять человек. При этом они получали строгие указания быть постоянно настороже в отношении служащих Компании Гудзонова Залива и не давать застигнуть себя врасплох. Они должны были быть готовы встретить их подобно вражескому военному отряду.
Вот так обстояли тогда дела между Компанией Гудзонова Залива и Американской Меховой Компанией. Мы знали, что по договору с Англией 49-я параллель была границей между Соединенными Штатами и Канадой, но ни одна из компаний не располагала точными сведениями, где именно проходила разделительная линия. Северяне утверждали, что она должна быть где-то на уровне устья реки Марайас, а мы были уверены, что ее следует проводить по верхнему течению Южного Саскачевана. Впоследствии, когда граница была проведена на местности, обнаружилось, что ошибались обе стороны. Река Милк своей излучиной заходит в Канаду, а потом снова выходит с ее территории. А той ночью мы с Питамаканом переправились через Милк как раз в самой верхней точке этой излучины.
Мы устали и были очень голодны. В таком же состоянии находились и наши кони. Напоив, мы пустили их пастись, привязав к колышкам там, где росла хорошая трава. Затем мы из предосторожности укрылись в густых зарослях, развели там костер, зажарили и поели мяса молодого бизона. Пока что мы не очень опасались людей Компании Гудзонова Залива — даже если кто-либо из них и был где-то поблизости, на ночь он останется в своем укрепленном лагере. Гораздо более серьезную угрозу представляли вражеские военные отряды. Но мы единодушно решили, что в дальнейшем надо будет опасаться белых трапперов в той же степени, как и врагов-индейцев. И так по крайней мере до тех пор, пока не доберемся до лагеря черноногих. Только там, располагая поддержкой друзей, мы сможем ничего не бояться: даже все красные куртки из Горного Форта ничего не смогут нам сделать.
Нам следовало держать путь к Южному Саскачевану, а именно тому самому месту, где эта река образуется от слияния рек Много Мертвых Вождейnote 47 и Белли. Далее надо было двигаться вверх по течению реки Белли к реке Олдмен и опять на север, может быть, до самого Северного Саскачевана. При этом мы должны были высматривать палатки нужных нам племен или гужевые тропы, которые к ним вели. Но мы понимали, что когда нам удастся их найти, это будет, по существу, еще только началом нашего путешествия. Самой сложной задачей оставалось отыскать кутене в обширной горной местности, ограничивающей Великие Равнины с запада.
Ни племена черноногих в целом, ни их отдельные представители, ни я сам не были горными жителями. Мы любили просторные, залитые солнцем равнины, которые хорошо просматривались во всех направлениях. Мы боялись мрачных, густо заросших лесом горных склонов, где на каждом повороте подстерегала неожиданная опасность. Когда черноногим приходилось пересекать горный хребет, например в походах против вражеских племен, обитающих на западных склонах Скалистых Гор, — они выступали большими отрядами, часто в пару, а то и больше, сотен воинов.
А нас с Питамаканом было только двое!
— Мат-си-ки-ва ник-си олто-кан! — воскликнул мой друг.
Мы оба ободрились и рассмеялись. Эту поговорку можно буквально перевести как «ничего не случится от птичьей головы». Так воины говорили в знак презрения к любой опасности, какой бы она ни была.
После еды мы присыпали костер землей и легли спать. Было очевидно, что врагов оставленное нами маленькое пламя привлечь не могло, и поэтому до восхода мы чувствовали себя вполне спокойно. Пробудившись утром, мы искупались в реке, поели бизонины и продолжили свой путь по тропе. Когда мы выезжали из речной долины, многочисленные стада бизонов со всех сторон следовали на водопой. Некоторых из них мы вспугнули и забеспокоились — не стали ли вражеские наблюдатели свидетелями их бегства? И опять Питамакан сказал:
— Ничего не станется от птичьей головы.
В данном случае это значило, что как ни крути, а на открытой равнине наши кони обеспечат сохранность скальпов на наших головах.
В этот день в поле нашего зрения на западе появилась Ни-на Ос-тук-ви (Вождь-Гора) — высокая гора, стоящая несколько отдельно от своего хребта. Она полого спускается в сторону основной гряды, но круто обрывается в прерию и как бы ведет на просторную равнину своих меньших братьев. Это одна из весьма примечательных вершин. Она видна на добрые сто миль к югу и северу. Черноногие ее очень почитают, у них она считается священной («солнечной») горой.
Преодолев горную цепь к северу от реки Милк, мы стали спускаться на холмистую равнину. Питамакан обратил мое внимание, что мы теперь на территории бассейна Северного Саскачевана. Я не был чужд увлечению географией и по висевшей в нашей конторе карте проследил, как эта река прокладывает свой путь в Гудзонов Залив. Я также слышал от бывалых людей (прежде большей частью служивших в Компании Гудзонова Залива) рассказы о длинных суровых зимах в устье этой реки, о больших поля плавучего льда в Гудзоновом Заливе, похожем на целый океан, и о Йорк-Фактории — крупном тамошнем торговом посте Компании. Рассказчики единогласно считали, что по сравнению с нашей это была неинтересная страна. В ней не было ни бизонов, годных для облавной охоты, ни медведей гризли. Индейцы зимой передвигались на снегоступах, а летом — на каноэ. Они были робкими, как и тот мелкий пушной зверь, которого они ловили.
Но здесь к югу от большой реки все было по-другому. Двигаясь верхом по обширной прерии, я сознавал, что впереди нас может ожидать много больше приключений, чем нам хотелось бы. Теперь нам следовало опасаться не только вражеских военных отрядов, но и возможного ареста и заключения в тюрьму со стороны могущественных торговцев севера.
Одного взгляда на долины и равнину вокруг, было достаточно, чтобы понять, что тех, кого мы ищем, поблизости нет. Все пространство, насколько достигал наш взор на север, запад и восток, было покрыто бизонами. Большой торный путь, по которому мы следовали, здесь кончался. От него на запад ответвлялась меньшая тропа. Двинувшись по ней, вскоре мы спустились в долину реки Много Мертвых Вождей и остановились на привал, чтобы отдохнуть, пожарить мяса и поесть. В той небольшой подковообразной ложбине не было ни леса, ни кустарника, и враги не могли скрытно к нам подобраться — иначе мы ни за что не остановились бы там.
Когда мы устроились у маленького костра, Питамакан указал на большое черное пятно на утесе, стоявшем на другом берегу.
— Этот черный камень сильно пахнет. Он может гореть как дерево, — сказал он мне.
Это был уголь. Но тогда мне это было неинтересно. Еще маленьким мальчиком я видел коллекцию такого угля в офисе Пьера Шуто в Сент-Луисе.
— Да, я знаю этот камень, — ответил я. — Много ниже по течению реки, в месте-где-много-домов, в котором я родился, люди топят этим камнем свои очаги. Если бы он залегал южнее, мы могли бы обменивать его на ружья, одеяла, пищу и другие полезные вещи. Но, поскольку он находится здесь, — это ничего не стоящий для нас товар.
— Да. И это больше, чем бесполезный камень. Когда он горит, никто не может находиться близко! — воскликнул мой «почти-брат», потянув носом воздухnote 48.
Продолжая разговор, Питамакан рассказал мне о великом разгроме кри, произошедшем неподалеку от реки, на которой мы стояли. Я полагаю, что это было там, где ныне стоит Летбридж, поскольку лагерь народа Питамакана был разбит вблизи утеса, в котором было несколько выходов пахучего камня.
Лагерь состоял из двух частей: меньшая группа палаток из рода Одиноких Едоков находилась непосредственно возле утеса, сотни палаток других родов пикуни стояли в низине чуть западнее. Военный отряд приблизительно в три сотни воинов кри обнаружил стоянку возле утеса и не зная, что это лишь небольшая часть лагеря, поддавшись глупой ненависти к черноногим, дождался сумерек и атаковал своих врагов.
Но ранее несколько юношей-пикуни уже выследили неприятеля, и все воины главного лагеря, под прикрытием утеса, перешли в палатки Одиноких Едоков. Уверенные в успехе кри были встречены градом пуль и стрел, который обрушили на них воины, намного превосходившие числом нападавших. Многие были окружены и перебиты. Остальные в ужасе бросились в реку, но все равно были убиты или утонули в ее водах. Лишь семерым из довольно большого отряда удалось добраться домой и рассказать о судьбе, постигшей их товарищей.
VI. В лагере сиксика
Мы хорошо отдохнули, наши лошади плотно наелись сочной травой, основательно напились, и мы двинулись вдоль реки вверх по течению. Найдя, что она здесь слишком глубока для переезда вброд, мы отъехали на милю в прерию и продолжили путь на запад, держа речную долину в поле своего зрения. Когда взошло Солнце, мы вернулись к реке, зажарили и поели мяса, напоили коней, а затем поднялись на равнину и безостановочно двигались дальше до самых сумерек. На ночь мы улеглись под одеялами на стоянке, устроенной на открытой равнине, с полным осознанием того, что враги нас здесь не достанут.
Мы выспались, встали на рассвете и опять отъехали на милю от реки. Как только встало Солнце, мы поднялись на холм и осмотрели прерию и речную долину. Низина вверх и вниз по течению реки заросла тополями. На открытых участках виднелись вапити и белохвостые олени. Некоторые из них продолжали пастись, а большинство медленно передвигалось к укрытиям для долгого дневного отдыха. С нашим приближением животные освобождали тропу, но не спешили убегать далеко. Очевидно, они уже много лет не сталкивались с охотниками. Мы пришли к выводу, что самые молодые животные в возрасте года или двух вообще могли еще не встречать человека.
С удовольствием искупавшись и хорошо поев жареного мяса, мы опять выехали на открытую равнину. Не так уж далеко впереди возвышался покатый одинокий холм. Мы въехали на него и спешились. Я достал свою подзорную трубу и стал тщательно осматривать окрестности. В поле нашего зрения оказались более двадцати пяти миль — вплоть до подножия Скалистых Гор и пятнадцати миль к северу до высокой гряды, разделяющей бассейны рек Миссури и Саскачевана. Примерно в двадцати милях к северу от нас находился высокий вытянутый холм, который Питамакан назвал Мо-Квансnote 49.
День был ясным, а моя труба довольно сильной. С ее помощью подножия Скалистых Гор просматривались так, словно они были не больше, чем в миле от нас. Крупными темными пятнами и небольшими группами вблизи и вдали во всех направлениях виднелись бизоны и никто из них не выказывал беспокойства. Не было похоже, чтобы на западе мог находиться разыскиваемый нами большой лагерь, иначе бизоны были бы вспугнуты охотниками.
Мои глаза устали от напряжения, и я передал трубу Питамакану. Повернув ее к северу, он сразу же воскликнул:
— У Мо-Кванса большая облава на бизонов! Этой ночью мы будем спать в удобной палатке! На слиянии Белли и Олдмена мы найдем лагерь черноногих!
Я забрал трубу и навел ее на равнину восточнее Белли. Огромное стадо бизонов мчалось на юг, поднимая позади себя подобное дымовой завесе высокое и густое облако пыли. Его бегство вызвало возбуждение всех стад на его пути. В массе черных животных на таком расстоянии было просто невозможно разглядеть всадников, но по характеру бегства бизонов прямиком через равнину не оставалось сомнений в том, что их преследует большое число охотников.
— Ты прав. Это большая облава. Но ты можешь и ошибиться насчет возможности оказаться в лагере уже этой ночью. Наши северные друзья не единственные, кто может охотиться в этих местах, — ответил я.
— Не говори глупостей, — заявил в ответ мой друг. — Ты должен прекрасно понимать, что вражеский военный отряд не осмелился бы обнаружить себя, устроив такую большую облаву на бизонов. Без сомнения, там наши друзья. Давай-ка! Поехали к ним.
Мы спустились с холма и потеряли из виду то место, куда направлялись — его закрыли другие возвышенности. Но это уже не имело значения. Мы безостановочно гнали коней быстрой рысью и где-то около трех часов дня прибыли туда, где происходила облава. На протяжении нескольких миль равнина была усеяна останками бизонов: головами, ногами, костями, внутренностями. Надо всем этим теперь устроили пиршество волки, койоты, лисы и хищные птицы. Некоторые из хищников (особенно лисы) не столько ели, сколько разбрасывали еду.
— Ну вот! Взгляни-ка на это! И что ты теперь скажешь? Будем мы спать этой ночью в палатке или нет?! — воскликнул Питамакан, подгоняя коня вперед.
То, на что он указывал, было уходящей на север вьючной тропой. Она могла означать лишь одно: следом за мужчинами-охотниками приезжали женщины с волокушами, чтобы помочь в разделке добычи и перевозке домой мяса и шкур. Мы направили коней по этой тропе. Волокуши женщин и копыта лошадей, на которых ехали их мужья, оставили такой глубокий след, что мы без всяких затруднений двигались по нему.
Все мои сомнения развеялись: охотники принадлежали или к нашему народу, или к одному из дружественных горных племен, которому было дано разрешение разбить здесь лагерь и охотиться на равнинах, принадлежащих черноногим. Этой ночью мы будем спать в палатке! Тем временем наши лошади учуяли след других, прошедших тут совсем недавно. Они вскинули головы, нервно повели ушами и энергично устремились вперед.
Питамакан произнес, указывая впереди себя:
— Там, где река Олдмен впадает в Белли, мы и найдем лагерь, который ищем.
Я знал, что река Олдмен получила свое название в честь Нап-И (Старика, Древнего)note 50 — главного божества и творца всего мира у черноногих до появления у них той удивительной религии Солнца, которую они заимствовали у южных племен. Однако пока мы ехали, я спросил Питамакана, почему эта река носит такое название. И он рассказал, что она вытекает из длинного глубокого ущелья в скалистом предгорье. В нижнем его конце лежат два огромных круглых камня, которые Старик скатил вниз, чтобы поставить отметину на равнине. Дело в том, что однажды он затеял там игру с Мик-ап-и (Красным Стариком) — первым мужчиной, которого он сотворил. Древний, катая камни, жестоко разгромил Мик-ап-и в этой игре. Он выиграл все, что у того было; все, что тот успел накопить.
С отроческих дней я серьезно интересовался индейскими религиями и пришел к выводу, что Древний подобно богу других алгонкинских племен (например, кри и чиппева) олицетворял Свет. Это был не свет дня, а слабый первый луч рассвета, который приносит Солнце, чтобы согреть землю. У этих племен Утренняя Заря считается более могущественной, чем само Солнце; она как бы мать его и, следовательно, необычайно важна для всего живого. Все народы персонифицируют свои представления об Источнике жизни. Кри и оджибвеи говорят, что ее творцом является Мишевабу (Великий Белый Кролик). Но это понятие, так же как и слово черноногих «Нап-И», в действительности означает Утреннюю Зарю.
Черноногие были единственным из алгонкинских племен, чьи воины постоянно совершали походы на Дальний Юг. В некие довольно давние времена несколько из этих воинов или вошли в дружественные отношения с каким-то южным племенем или на долгое время попали к нему в плен (а может быть, это южане оказались в таком положении у черноногих). И через них к северному племени пришла религия с удивительными представлениями о Солнце и Луне, примечательная также возведением гигантских пирамид, которые стоят неподалеку от современного города Мехико.
Черноногие, однако, усвоили лишь веру, что Солнце — вседержитель Вселенной, Луна — его жена, а Утренняя Звезда — их сын. О столь темной стороне ацтекской религии, как тысячи военнопленных, приносившихся в жертву на вершинах пирамид, они ничего не знали. Итак, в какие-то далекие времена из вторых рук они получили с юга некое общее представление о религиозных воззрениях строителей мексиканских пирамид, добавили к этим идеям свои собственные, и в итоге возникла высокоморальная религия, заслуживающая самой положительной оценки.
Между тем, около пяти вечера мы с Питамаканом приблизились к месту слияния двух рек и увидели многочисленные конские табуны, пасущиеся на покатой равнине. С нашим приближением к нам подскакали два юных табунщика. От них мы узнали, что здесь разбили общий лагерь и собственно черноногие, и каина. С ними вместе были и сарси — небольшое племя атапасков, которое встало под покровительство Конфедерации много лет тому назад. Разумеется, юноши сразу же обратили внимание на свежие скальпы, свисавшие с седла Питамакана, и пришли в сильное возбуждение, когда мы рассказали о своей схватке с врагом.
Они стали уговаривать нас остановиться, раскрасить себя и лошадей, а затем торжественно въехать в лагерь. Но мы отказались. Питамакан заявил им, что мы сделаем это при возвращении в лагерь пикуни. Но действительной причиной было то, что мы не хотели сразу же показывать свои новые ружья. Они были зачехлены, включая даже приклады, и мы намеревались не вытаскивать их, пока не наступит время продемонстрировать, с какой скоростью мы можем из них стрелять.
— Хорошо, но мы поедем сообщить о вашем прибытии, — сказал один юноша, и они буквально умчались к лагерю, изо всех сил погоняя коней.
Мы же поехали своей обычной рысью и через полчаса поднялись на гряду, которой заканчивалась та равнина.
В этом месте две реки образовали широкие долины, поросшие густым лесом. Прямо перед нами в долине реки Белли стоял самый больший из трех лагерей. В нем было около семи сотен палаток и принадлежал он собственно черноногим. Вслед за ним, выше по течению, находились приблизительно две сотни палаток каина, а еще дальше стоял лагерь сарси — около ста палаток.
Почти все палатки во всех трех лагерях были покрыты новой белой бизоньей кожей, и на фоне зелени деревьев и травы смотрелись очень нарядно и привлекательно. Кое-где виднелись разрисованные палатки знахарей (жрецов Солнца). Изображенные на их покрышках красочные образы бизонов, выдр, Солнца, Луны и четырех Сторон Света радовали глаз. А сейчас все три лагеря окрасились еще и в красный цвет от бесчисленных полосок мяса, развешанных сушиться на длинных веревках: один конец их цеплялся за верх волокуши, а другой привязывался к ближайшему кусту.
Мясо нарезалось тонкими пластами, в среднем около полудюймаnote 51. Наибольшие из них были длиной в фут или два. Мясо сушилось на солнце и ветру в течение двух дней. Затем оно складывалось для будущего использования в парфлеши — вместилища из сыромятной кожи в форме конверта, богато украшенные геометрическими рисунками. Так мясо сохранялось месяцами и было хорошо и в натуральном, и в вареном, и в жареном виде.
Кроме того, большое его количество тщательно толклось и смешивалось с костным мозгом, образуя пеммикан, может быть самый питательный из всех известных мне продуктов. Пеммикан был трех видов: простой, ягодный и мятный. Причем последний пользовался особой популярностью.
Однако вернемся к нашему рассказу. Два юных табунщика, которые поскакали в лагерь впереди нас, уже распространили новость о нашем прибытии, произошедшей стычке с врагами и о том, что мы сразили четверых из них. И, пока мы спускались по пологому склону в долину, где стояли палатки сиксика, нас выбежала встречать громадная толпа народа, все время пополнявшаяся людьми из верхних лагерей. Как всегда, впереди были женщины, громко восклицавшие:
— Мы приветствуем Питамакана, вождя! Приветствуем истребителя наших врагов! Ататойя тоже вождь! Он тоже сразил наших врагов. Приветствуем Ататойю!
Они подняли такой шум, что мужских голосов вовсе не было слышно. Не желая толкаться в женской толпе, многие из них посылали к нам мальчиков с приглашениями остановиться у них. Они поручали передать нам, что их палатки — наши палатки. Только за несколько минут мы получили около полусотни таких приглашений. Но толпа вокруг нас была так велика, а ее гомон был столь силен, что мы ничего не могли им ответить.
Мы искали взглядами вождя сиксика Большую Ногу Кроу. (Почему его так прозвали, я расскажу чуть дальше). Наконец мы увидели его стоящим вне массы народа. Когда он заметил, что мы смотрим на него, то сделал знак, приглашающий разместиться у него дома. «Хорошо», — просигналил в ответ Питамаканnote 52. Но прошло еще немало времени, пока мы сумели пробиться к его палатке. Тут мы спешились. По старинному обычаю черноногих хозяин обнял каждого из нас и поцеловал в щеку.
— Приветствую вас, дети мои! — воскликнул он. — Я рад видеть вас сегодня. Рад слышать, что вы уничтожили нескольких наших врагов!
Считайте мою палатку своим домом. Все, что там есть — ваше!
Мы тоже отвечали соответствующим этикету образом…
— Смотри! Вон там, в толпе, двое белых людей! — внезапно шепнул мне Питамакан.
Когда мы проходили за вождем в его палатку, я быстро повернулся, взглянул в указанном направлении и тоже увидел их. На обоих были белые капоты из одеял Компании Гудзонова Залива! Один был грузным рыжим мужчиной, а другой — низким, невзрачным, плохого телосложения. Злобно глядя на нас, эти люди вовсе не стремились пройти вперед и познакомиться с нами поближе. Конечно, с первого взгляда они распознали во мне одного из своих заклятых соперников с юга.
— Уж они постараются нам насолить, насколько смогут, — ответил я своему «почти-брату».
Встретившие нас у входа в палатку женщины приняли поводья наших коней. Мы вошли и были усажены на сиденья справа от места хозяина, в соответствии с нашим возрастом. Ружья мы оставили при себе и осторожно уложили их перед собой. Мы надеялись, что присутствующие не сразу обратят внимание на отсутствие у нас рогов с порохом и сумок для пуль.
— Итак, я очень рад, что вы оба сидите в моей палатке сегодня, — произнес вождь.
Он достал доску, на которой резал свой табак, и приготовился набивать трубку.
— Теперь, расскажи мне, сын Белого Волка, как поживает твой отец и Большое Озеро, а также и остальные мои друзья? А ты, молодой Ататойя — как дела у твоего дяди, вождя Дальнего Грома?
Мы ответили, что с нашими родственниками все благополучно и они шлют ему свои приветы. Затем он попросил рассказать о нашей стычке с врагами, и Питамакан сделал это в мельчайших подробностях.
— Хорошо! Но удивительно! Я поражен, как это вы смогли так быстро сразить четверых — вы должны были очень быстро заряжать свои ружья и исключительно точно целиться! — воскликнул он. — А теперь передайте мне то послание, что вы доставили. Я знаю, что оно у вас есть, иначе вы бы не отправились сюда на север, чтобы только проехаться и навестить нас.
— Мы доставили вам два послания. Одно — от Большого Озера, Красного Ворона и других вождей пикуни и каина, а другое — от Дальнего Грома, — сказал ему Питамакан и кивнул мне, предоставляя первое слово.
— Нет, говори ты первым, — парировал я.
Поскольку как раз в это время женщины внесли наше походное снаряжение, я покопался в сумках и достал две упаковки нашего хорошего виргинского табака, бесконечно лучшего, чем прихваченный морозами дешевый табак Компании Гудзонова Залива.
— Хорошо. Большая Нога Кроу, великий вождь, — произнес Питамакан, — вот какое послание привез я вам от Большого Озера и Красного Ворона. Они просят вас поскорее прийти к ним на юг и вместе отправиться на зимовку в края, лежащие к югу от Большой Реки и принадлежащие вам с ними. Туда заявились кроуnote 53 и теперь охотятся на наших бизонов и ловят наших бобров на Другой Медвежьей Реке. Вас приглашают наказать их, изгнать плачущими обратно за реку Вапити, на ту землю, которая действительно им принадлежит. Вот, вождь, какое послание я привез вам.
— Вождь, — продолжил я вслед за своим «почти-братом», — мое послание к вам от Дальнего Грома. Он говорит тебе, Орлиным Ребрам и Хромому Бизону следующее: «Братья! Я посылаю вам табак и приглашаю выкурить трубку вместе со мной. Я зову вас вернуться в свою южную страну. Тогда я смогу сделать каждому из вас потрясающий подарок. Откровенно говоря, я очень огорчен, но вы и ваши дети могут избавить меня от этой напасти. Мой большой вождь бранит меня за то, что я отправил ему очень мало шкур и мехов. Я хочу получить все, что вы добудете. И я дам вам за это гораздо больше, чем торговцы красных курток. На двух судах мне доставили много товаров и это лучшие товары, какие я когда-либо имел. Вы сможете получить их очень дешево. Вожди, я прошу вас прийти ко мне!
С этими словами я передал Большой Ноге Кроу приготовленный табак. Он положил его рядом с собой, разжег свою длинную трубку, задумчиво сделал несколько затяжек, передал ее нам и сказал:
— Вы доставили мне ясные послания, высказанные убедительными словами. Сердце подсказывает мне сразу ответить, что мы сделаем все то, о чем вы нас просите. Но я не могу сделать этого. Я созову совет, чтобы он рассмотрел это дело. Вы видели двоих белых, которые стояли сзади приветствовавшей вас толпы?
— Да, мы заметили их, — ответил я. — Это люди торговцев красных курток?
— Да. Они явились сюда с лошадьми, гружеными вещами, в которых мы всегда нуждаемся — порохом, пулями, табаком и разными другими припасами, которые многие из наших взяли, обещав заплатить за них позднее. К тому же, еще перед откочевкой на летнюю охоту, некоторые взяли вещи в кредит у торговцев в форте. Дело обстоит вот как: после того, как мы продали добытые зимой шкуры и меха, у нас был совет с главным торговцем красных курток по имени Скверный Язык. Мы обещали ему, что следующей зимой будем опять охотиться в этой северной стране, а он убеждал нас взять у него все те товары, которые только хотим. Вы догадываетесь, чем все это обернулось. Многие из моих детей оказались в долгу, поскольку посчитали, что не смогут обойтись без вещей, сделанных белыми людьми. И в таком же положении каина, сарси и кутене. Ну а мы — вожди — поручились этому старому Скверному Языку своим словом, что наши дети расплатятся за все, что они взяли. И что же нам теперь делать? Я не знаю, что скажут другие вожди. Не знаю, какой ответ я сам смогу вам дать.
Он повернулся к своей старшей жене и распорядился:
— Женщина, скажи Маленькой Выдре, чтобы он пришел ко мне.
Мы знали, что Маленькая Выдра был его лагерным глашатаем.
VII. Торговая дипломатия
Этот человек не пришел, а буквально прибежал. Как и все лагерные глашатаи, это был не воин, а лишь тот, кто любит рассуждать о них. Такие люди греются в лучах славы настоящих бойцов, крутятся вокруг них, хвастаются своей близостью к ним и напыщенно заявляют: «Однажды мы решили сделать то-то… « Этот человек тут же торопливо примчался в палатку с восклицанием:
— Я здесь, великий вождь, я здесь. Я бежал бегом. Мои уши распахнуты для твоих указаний!