Василий Шукшин
      Странные люди
      Чудик
      Рано утром Чудик шагал по селу с чемоданом.
      - К брательнику, поближе к Москве! - отвечал он на вопрос, куда это он собрался.
      - Далеко, Чудик?
      - К брательнику, отдохнуть. Надо прошвырнуться.
      При этом круглое мясистое лицо его, круглые глаза выражали в высшей степени плевое отношение к дальним дорогам - они его не пугали.
      Но до брата было еще далеко.
      Пока что он благополучно доехал до районного города, где предстояло ему взять билет и сесть в поезд.
      Времени оставалось много. Чудик решил пока накупить подарков племяшам конфет, пряников...
      Зашел в продовольственный магазин, пристроился в очередь. Впереди него стоял мужчина в шляпе, а впереди шляпы - полная женщина с крашеными губами. Женщина негромко, быстро, горячо говорила шляпе:
      - Представляете, насколько надо быть грубым, бестактным человеком! У него склероз, хорошо, у него уже семь лет склероз, однако никто не предлагал ему уходить на пенсию.
      А этот без году неделя руководит коллективом - и уже: "Может, вам, Александр Семеныч, лучше на пенсию?" Нах-хал!
      Шляпа поддакивала:
      - Да, да... Они такие теперь. Подумаешь - склероз! А Сумбатыч?.. Тоже последнее время текст не держал. А эта, как ее?..
      Чудик уважал городских людей. Не всех, правда: хулиганов и продавцов не уважал. Побаивался.
      Подошла его очередь. Он купил конфет, пряников, три плитки шоколада и отошел в сторонку, чтобы уложить все в чемодан. Раскрыл чемодан на полу, стал укладывать... Что-то глянул по полу-то, а у прилавка, где очередь, лежит в ногах у людей пятидесятирублевая бумажка. Этакая зеленая дурочка, лежит себе, никто ее не видит... Чудик даже задрожал от радости, глаза разгорелись. Второпях, чтобы его не опередил кто-нибудь, стал быстро соображать, как бы повеселее, поостроумнее сказать в очереди про бумажку.
      - Хорошо живете, граждане! - сказал громко и весело.
      На него оглянулись.
      - У нас, например, такими бумажками не швыряются.
      Тут все немного поволновались. Это ведь не тройка, не пятерка - пятьдесят рублей, полмесяца работать надо. А хозяина бумажки - нет.
      "Наверно, тот, в шляпе", - сказал сам себе Чудик.
      Решили положить бумажку на видное место, на прилавке.
      - Сейчас прибежит кто-нибудь, - сказала продавщица.
      Чудик вышел из магазина в приятнейшем расположении духа. Все думал, как это у него легко, весело получилось:
      "У нас, например, такими бумажками не швыряются!"
      Вдруг его точно жаром всего обдало: он вспомнил, что точно такую бумажку и еще двадцатипятирублевую ему дали в сберкассе дома. Двадцатипятирублевую он сейчас разменял, пятидесятирублевая должна быть в кармане... Сунулся в карман - нету. Туда-сюда - нету.
      - Моя была бумажка-то! - громко сказал Чудик. - Мать твою так-то!.. Моя бумажка-то! Зараза ты, зараза...
      Под сердцем даже как-то зазвенело от горя. Первый порыв был пойти и сказать:
      - Граждане, моя бумажка-то. Я их две получил в сберкассе: одну двадцатипятирублевую, другую полусотенную. Одну, двадцатипятирублевую, сейчас разменял, а другой - нету.
      Но только он представил, как он огорошит всех этим своим заявлением, как подумают многие: "Конечно, раз хозяина не нашлось, он и решил прикарманить". Нет, не пересилить себя - не протянуть руку за этой проклятой бумажкой. Могут еще и не отдать...
      - Да почему же я такой есть-то? - горько рассуждал Чудик. - Что теперь делать?..
      Надо было возвращаться домой.
      Подошел к магазину, хотел хоть издали посмотреть на бумажку, постоял у входа... и не вошел. Совсем больно станет. Сердце может не выдержать.
      ...Ехал в автобусе и негромко ругался - набирался духу: предстояло объяснение с женой.
      - Это... я деньги потерял. - При этом курносый нос его побелел. Пятьдесят рублей.
      У жены отвалилась челюсть. Она заморгала; на лице появилось просительное выражение: может, он шутит? Да нет, эта лысая скважина (Чудик был не по-деревенски лыс) не посмела бы так шутить. Она глупо спросила:
      - Где?
      Тут он невольно хмыкнул.
      - Когда теряют, то, как правило...
      - Ну, не-ет!! - взревела жена. - Ухмыляться ты теперь до-олго не будешь! И побежала за ухватом. - Месяцев девять, скважина!
      Чудик схватил с кровати подушку - отражать удары.
      Они закружились по комнате...
      - Нна! Чудик!..
      - Подушку-то мараешь! Самой стирать...
      - Выстираю! Выстираю, лысан! А два ребра мои будут! Мои! Мои! Мои!..
      - По рукам, дура!..
      - Отт-теньки-коротеньки!.. От-теньки-лысанчики!..
      - По рукам, чучело! Я же к брату не попаду и на бюллетень сяду! Тебе же хуже!..
      - Садись!
      - Тебе же хуже!
      - Пускай!
      - Ой!..
      - Ну, будет!
      - Не-ет, дай я натешусь. Дай мне душеньку отвести, скважина ты лысая...
      - Ну, будет тебе!..
      Жена бросила ухват, села на табурет и заплакала.
      - Берегла, берегла... по копеечке откладывала... Скважина ты, скважина!.. Подавиться бы тебе этими деньгами.
      - Спасибо на добром слове, - "ядовито" прошептал Чудик.
      - Где был-то - может, вспомнишь? Может, заходил куда?
      - Никуда не заходил...
      - Может, пиво в чайной пил с алкоголиками?.. Вспомни. Может, выронил на пол?.. Бежи, они пока ишо отдадут...
      - Да не заходил я в чайную!
      - Да где же ты их потерять-то мог?
      Чудик мрачно смотрел в пол.
      - Ну выпьешь ты теперь читушечку после бани, выпьешь... Вон - сырую водичку из колодца!
      - Нужна она мне, твоя читушечка. Без нее обойдусь...
      - Ты у меня худой будешь!
      - К брату-то я поеду?
      Сняли с книжки еще пятьдесят рублей.
      Чудик, убитый своим ничтожеством, которое ему разъяснила жена, ехал в поезде. Но постепенно горечь проходила.
      Мелькали за окном леса, перелески, деревеньки... Входили и выходили разные люди, рассказывались разные истории...
      Чудик тоже одну рассказал какому-то интеллигентному товарищу, когда стояли в тамбуре, курили.
      - У нас в соседней деревне один дурак тоже... Схватил головешку - и за матерью. Пьяный. Она бежит от него и кричит: "Руки, кричит, руки-то не обожги, сынок!" О нем же и заботится. А он прет, пьяная харя. На мать. Представляете, каким надо быть грубым, бестактным...
      - Сами придумали? - строго спросил интеллигентный товарищ, глядя на Чудика поверх очков.
      - Зачем? - не понял тот. - У нас, за рекой, деревня Раменское...
      Интеллигентный товарищ отвернулся к окну и больше не говорил.
      После поезда Чудику надо было еще лететь местным самолетом. Он когда-то летал разок. Давно. Садился в самолет не без робости.
      - В нем ничего не испортится? - спросил стюардессу.
      - Что в нем испортится?
      - Мало ли... Тут, наверно, тьпц пять разных болтиков. Сорвется у одного резьба - и с приветом. Сколько обычно собирают от человека? Килограмма два-три?..
      - Не болтайте. Взлетели.
      Рядом с Чудиком сидел толстый гражданин с газетой. Чудик попытался говорить с ним.
      - А завтрак зажилили, - сказал он.
      - Мм?
      - В самолетах же кормят.
      Толстый промолчал на это.
      Чудик стал смотреть вниз.
      Горы облаков внизу.
      - Вот интересно, - снова заговорил Чудик, - под нами километров пять, так? А я - хоть бы хны. Не удивляюсь. И счас в уме отмерял от своего дома пять километров, поставил на попа - это ж до пасеки будет!
      Самолет тряхнуло.
      - Вот человек!.. Придумал же, - еще сказал он соседу. Тот посмотрел на него, опять ничего не сказал, зашуршал газетой.
      - Пристегнитесь ремнями! - сказала миловидная молодая женщина. - Идем на посадку.
      Чудик послушно застегнул ремень. А сосед - ноль внимания. Чудик осторожно тронул его:
      - Велят ремень застегнуть.
      - Ничего, - сказал сосед. Отложил газету, откинулся на спинку сиденья и сказал, словно вспоминая что-то: - Дети - цветы жизни, их надо сажать головками вниз.
      - Как это? - не понял Чудик.
      Читатель громко рассмеялся и больше не стал говорить.
      Быстро стали снижаться.
      Вот уже земля - рукой подать, стремительно летит назад. А толчка все нет. Как потом объяснили знающие люди, летчик "промазал".
      Наконец - толчок, и всех начинает так швырять, что послышался зубовный стук и скрежет. Этот читатель с газетой сорвался с места, боднул Чудика большой головой, потом приложился к иллюминатору, потом очутился на полу. За все это время он не издал ни одного звука. И все вокруг тоже молчали - это поразило Чудика. Он тоже молчал.
      Стали.
      Первые, кто опомнился, глянули в иллюминаторы и обнаружили, что самолет на картофельном поле. Из пилотской кабины вышел мрачноватый летчик и пошел к выходу. Кто-то осторожно спросил его:
      - Мы, кажется, в картошку сели?
      - Что вы, сами не видите, - ответил летчик.
      Страх схлынул, и наиболее веселые уже пробовали робко острить.
      Лысый читатель искал свою искусственную челюсть. Чудик отстегнул ремень и тоже стал искать.
      - Эта?! - радостно воскликнул он. И подал.
      У читателя даже нос побагровел.
      - Почему обязательно надо руками хватать? - закричал он шепеляво.
      Чудик растерялся.
      - А чем же?..
      - Где я ее кипятить буду?! Где?!
      Чудик этого тоже не знал.
      - Поедемте со мной? - предложил он. - У меня тут брат живет. Вы опасаетесь, что я туда микробов занес? У меня их нету.
      Читатель удивленно посмотрел на Чудика и перестал кричать.
      ...В аэропорту Чудик написал телеграмму жене:
      "Приземлились. Ветка сирени упала на грудь, милая Груша, меня не забудь. Васятка".
      Телеграфистка, строгая, сухая женщина, прочитав телеграмму, предложила:
      - Составьте иначе. Вы - взрослый человек, не в детсаде.
      - Почему? - спросил Чудик. - Я ей всегда так пишу в письмах. Это же моя жена!.. Вы, наверно, подумали...
      - В письмах можете писать что угодно, а телеграмма - это вид связи. Это открытый текст.
      Чудик переписал:
      "Приземлились. Все порядке. Васятка".
      Телеграфистка сама исправила два слова: "Приземлились" и "Васятка". Стало: "Прилетели, Василий".
      - "Приземлились"... Вы что, космонавт, что ли?
      - Ну ладно, - сказал Чудик. - Пусть так будет.
      ...Знал Чудик, есть у него брат Дмитрий, трое племянников... О том, что должна быть еще сноха, - как-то не думалось; Он никогда не видел ее. А именно она-то, сноха, все испортила, весь отпуск. Она почему-то сразу невзлюбила Чудика.
      Выпили вечером с братом, и Чудик запел дрожащим голосом:
      Тополя-а-а, тополя-а-а...
      Софья Ивановна, сноха, выглянула из другой комнаты, спросила зло:
      - А можно не орать? Вы же не на вокзале, верно? - И хлопнула дверью.
      Брату Дмитрию стало неловко.
      - Это... там ребятишки спят. Вообще-то она хорошая.
      Еще выпили. Стали вспоминать молодость, мать, отца...
      - А помнишь? - радостно спрашивал брат Дмитрий. - Хотя кого ты там помнишь! Грудной был. Меня оставят с тобой, а я тебя зацеловывал. Один раз ты посинел даже. Попадало мне за это. Потом уж не стали оставлять. И все равно: только отвернутся - я около тебя: опять целую. Черт знает, что за привычка была. У самого-то еще сопли по колена, а уж... это... с поцелуями...
      - А помнишь?! - тоже вспоминал Чудик. - Как ты меня...
      - Вы прекратите орать? - опять спросила Софья Ивановна, совсем зло, нервно. - Кому нужно слушать эти ваши разные сопли да поцелуи? Туда же разговаривать.
      - Пойдем на улицу, - сказал Чудик.
      Вышли на улицу, сели на крылечке.
      - А помнишь?.. - продолжал Чудик.
      Но тут с братом Дмитрием что-то случилось: он заплакал и стал колотить кулаком по колену.
      - Вот она, моя жизнь! Видел? Сколько злости в человеке! Сколько злости!
      Чудик стал успокаивать брата:
      - Брось, не расстраивайся. Не надо. Никакие они не злые, они - психи. У меня такая же.
      - Ну чего вот невзлюбила?!! За што? Ведь она невзлюбила тебя... А за што?
      Тут только понял Чудик, что - да, невзлюбила его сноха. А за что, действительно?
      - А вот за то, што ты - никакой не ответственный, не руководитель. Знаю я ее, дуру. Помешалась на своих ответственных. А сама-то кто! Буфетчица в управлении, шишка на ровном месте. Насмотрится там и начинает... Она и меня-то тоже ненавидит - что я не ответственный, из деревни.
      - В каком управлении-то?
      - В этом... горно... Не выговорить сейчас. А зачем выходить было? Што она, не знала, што ли?
      Тут и Чудика задело за живое.
      - А в чем дело вообще-то? - громко спросил он, не брата, кого-то еще. - Да если хотите знать, почти все знаменитые люди вышли из деревни. Как в черной рамке, так, смотришь, - выходец из деревни. Надо газеты читать!.. Што ни фигура, понимаешь, - так выходец, рано пошел работать.
      - А сколько я ей доказывал: в деревне-то люди лучше, не заносистые.
      - А Степана-то Воробьева помнишь? Ты ж знал его...
      - Знал, как же.
      - Уж там куда деревня! А - пожалуйста: Герой Советского Союза. Девять танков уничтожил. На таран шел. Матери его теперь пожизненно пенсию будут шестьдесят рублей платить. А разузнали только недавно, считали - без вести...
      - А Максимов Илья!.. Мы ж вместе уходили. Пожалуйста, - кавалер Славы трех степеней. Но про Степана ей не говори... Не надо.
      - Ладно. А этот-то!..
      Долго еще шумели возбужденные братья. Чудик даже ходил около крыльца и размахивал руками.
      - Деревня, видите ли!.. Да там один воздух чего стоит! Утром окно откроешь - как, скажи, обмоет тебя всего. Хоть пей его - до того свежий да запашистый, травами разными пахнет, цветами разными...
      Потом они устали.
      - Крышу-то перекрыл? - спросил старший брат негромко.
      - Перекрыл. - Чудик тоже тихо вздохнул. - Веранду подстроил - любо глядеть. Выйдешь вечером на веранду... начинаешь фантазировать: вот бы мать с отцом были бы живые, ты бы с ребятишками приехал - сидели бы все на веранде, чай бы с малиной попивали. Малины нынче уродилось пропасть. Ты, Дмитрий, не ругайся с ней, а то она хуже невзлюбит... А я как-нибудь поласковей буду, она, глядишь, отойдет.
      - А ведь сама из деревни! - как-то тихо и грустно изумился Дмитрий. - А вот... Детей замучила, дура: одного на пианинах замучила, другую в фигурное катание записала. Сердце кровью обливается, а - не скажи, сразу ругань.
      - Мых!.. - чего-то опять возбудился Чудик. - Никак не понимаю эти газеты: вот, мол, она такая работает в магазине - грубая. Эх, вы!.. А она домой придет - такая же. Вот где горе-то! И я не понимаю! - Чудик тоже стукнул кулаком по колену. - Не понимаю: зачем они стали злые?
      Когда утром Чудик проснулся, никого в квартире не было: брат Дмитрий ушел на работу, сноха тоже, дети - постарше играли во дворе, маленького отнесли в ясли.
      Чудик прибрал постель, умылся и стал думать, что бы такое приятное сделать снохе.
      Тут на глаза ему попалась детская коляска. "Эге! - воскликнул Чудик. Разрисую-ка я ее!" Он дома так разрисовал печь, что все удивились. Нашел ребячьи краски, кисточку и принялся за дело. Через час все было кончено коляску не узнать. По верху колясочки Чудик пустил журавликов - стайку уголком понизу, - цветочки разные, травку-муравку, пару петушков, цыпляток... Осмотрел коляску со всех сторон - загляденье. Не колясочка, а игрушка. Представил, как будет приятно изумлена сноха, усмехнулся.
      - А ты говоришь - деревня. Чудачка. - Он хотел мира со снохой. Ребенок-то как в корзиночке будет.
      Весь день Чудик ходил по городу, глазел на храмы, подолгу торчал у витрин. Купил катер племяннику; хорошенький такой катерок, белый, с лампочкой. "И его тоже разрисую", - подумал.
      Походил еще, поглядел, попил воды из автоматов... И присел отдохнуть на скамейку в парке. Только присел, слышит:
      - Молодой человек... простите, пожалуйста. - Подошла красивая молодая женщина с портфелем. - Разрешите я займу минутку вашего времени?
      - Зачем? - спросил Чудик.
      Женщина присела на скамейку:
      - Мы в этом городе находимся в киноэкспедиции...
      - Кино фотографируете?
      - Да. И нам для эпизода нужен человек. Вот такого... вашего типа.
      - А какой у меня тип?
      - Ну... простой... Понимаете, нам нужен простой сельский парень, который в первый раз приезжает в город.
      - Так, понимаю.
      - Вы где работаете?
      - Я приезжий... к брату приехал...
      - А когда уезжаете?
      - Не знаю пока. Я отдохнуть приехал.
      - Мм... А у себя... в селе, да?.. В селе живете?
      - Да.
      - У себя в селе где работаете?
      - Трактористом.
      - Нам нужно, чтобы вы по крайней мере недели две здесь побыли. Есть такая возможность?
      - Есть.
      - Я хочу показать вас режиссеру... для... как вам попроще: чтобы убедиться, в том ли мы направлении ищем. Вы не возражаете? Это рядом, в гостинице.
      - Пошли.
      По дороге Чудик узнал, какие знаменитые артисты будут играть, сколько им платят...
      - А этот тип - зачем приезжает в город?
      - Ну, знаете, искать свою судьбу. Это, знаете, из тех, которые за длинным рублем гоняются.
      - Интересно, - сказал Чудик. - Между прочим, мне бы сейчас длинный рубль не помешал: домишко к осени хочу перебрать. У вас всем хорошо платят?
      Женщина засмеялась.
      - Вы несколько рановато об этом.
      Режиссер, худощавый мужчина лет за пятьдесят, с живыми, умными глазами, очень приветливо встретил Чудика. Пристально, быстро оглядел его, усадил в кресло.
      Женщина вышла.
      - Как вас зовут?
      - Вася, - Чудик встал.
      - Сидите, сидите. Я тоже сяду. - Режиссер сел напротив. Весело смотрел на Чудика. - Тракторист?
      - Да нет, просто в колхозе...
      - Любите кино?
      - Ничего. Редко, правда, бывать приходится...
      - Что так?
      - Да ведь... летом почесть все время в бригаде, а зимой на кубы уезжаем.
      - Это что такое?
      - На лесозаготовки.
      - Так, так... Вот какое дело, Василий: есть у нас в фильме эпизод: в город из деревни приезжает парень. Приезжает в поисках лучшей судьбы. Находит знакомых. А знакомство такое... шапочное: городская семья выезжала летом отдохнуть в деревню, жила в его доме. Это понятно?
      - Понятно.
      - Отлично. Дальше: городская семья недовольна приездом парня - лишняя волокита, неудобства... и так далее. Парень неглупый, догадывается об этом, вообще начинает понимать, что городская судьба - дело нелегкое. Это его, так сказать, первые шаги. Ясно?
      - А как же так: сами жили - ничего, а как к ним приехали - не нравится.
      - Ну... бывает. Кстати, они не так уж и показывают, что недовольны его приездом. Тут все сложнее. - Режиссер помолчал, глядя на Чудика. - Это непонятно?
      - Понятно - темнят.
      - Темнят, да. Попробуем?.. Слова на ходу придумаем. А?
      - А как?
      - Входите в дверь - перед вами буду не я, а те ваши городские знакомые, хозяин. Дальше - посмотрим. Ведите себя как Бог на душу положит. Помните только, что вы не Василий, Вася, а тот самый деревенский парень. Назовем его Иван. Давайте!
      Чудик вышел из номера... и вошел снова.
      - Здравствуйте.
      - Надо постучаться, - поправил режиссер. - Еще раз.
      Чудик вышел и постучал в дверь.
      - Да!
      Чудик вошел. Остановился у порога. Долго молчали, глядя друг на друга.
      - А где "здравствуйте"?
      - Я же здоровался.
      - Мы же снова начали.
      - Снова, да?
      - Снова.
      Чудик вышел и постучался.
      - Да!
      - Здравствуйте!
      - О, Иван! Входите, входите, - "обрадовался" режиссер. - Проходите же! Каким ветром?
      Чудик заулыбался.
      - Привет! - Подошел, обнял режиссера, похлопал его по спине. - Как житуха?
      - А чего ты радуешься? - спросил режиссер серьезно.
      - Тебя увидел. Ты же тоже обрадовался.
      - Да, но разве ты не чувствуешь, что я притворно обрадовался?
      - А чего тебе притворяться-то? Я еще не сказал, что буду жить у вас. Может, я только на часок.
      Режиссер наморщил лоб, внимательно посмотрел в глаза Чудику.
      - Пожалуй, - сказал он. - Давай еще раз. Я поторопился, верно.
      Чудик опять вышел и постучался. Все повторилось.
      - Ну, как житуха? - спросил Чудик, улыбаясь.
      - Да так себе... А ты что, по делам в город?
      - Нет, совсем.
      - Как "совсем"?
      - Хочу артистом стать.
      Режиссер захохотал.
      Чудик выбился из игры.
      - Опять снова?
      - Нет, продолжай. Только - серьезно. Не артистом, а... ну, в общем, работать на трикотажную фабрику. Так ты, значит, совсем в город?
      - Ага.
      - Ну и как?
      - Что?
      - А где жить будешь?
      - У тебя. Вы же у меня жили - теперь я у вас поживу.
      Режиссер в раздумье походил по номеру.
      - Что-то не выходит у нас... Сразу быка за рога взяли, так не годится, сказал он. - Тоньше надо. Хитрее. Давай оба притворяться: я - недоволен, что ты приехал, но как будто обрадован; ты заметил, что я недоволен, но не показываешь виду, тоже радуешься. Попробуем?
      - Попробуем. Мне глянется такая работа, честное слово. Если меня увидят в кино в нашей деревне, это будет огромный удар по клубу - его просто разнесут по бревнышку.
      - Почему "разнесут"?
      - От удивления. Меня же на руках вынесут!..
      - Мда... Ну, давайте пробовать. А то как бы меня потом тоже не вынесли из одного дома. От удивления.
      Чудик вышел в коридор, постучался, вошел, поздоровался. Все это проделал уверенно, с удовольствием.
      - Ваня! Как ты здесь?! - воскликнул режиссер.
      - А тебя как зовут?
      - Ну допустим... Николай Петрович.
      - Давай снова, - скомандовал Чудик. - Говори: "Ваня, ты как здесь?!"
      - Ваня, ты как здесь?!
      - Нет, ты вот так хлопни себя руками и скажи: "Ваня, ты как здесь?!" Чудик показал, как надо сделать. - Вот так.
      Режиссер потрогал в раздумье подбородок и согласился.
      - Хорошо. Ваня, ты как здесь?! - хлопнул руками.
      Чудик сиял.
      - Здорово, Петрович! Как житуха?
      - Стоп! Я не вижу, что ты догадываешься о моем настоящем чувстве. Я же недоволен! Хотя... Ну, хорошо. Пойдем дальше. Ты все-таки следи за мной повнимательней. Ваня, ты как здесь?
      - Хочу перебраться в город.
      - Совсем?
      - Ага. Хочу попробовать на фабрику устроиться...
      - А жить где будешь? - сполз с "радостного" тона Николай Петрович.
      - У тебя, - Чудика не покидала радость. - Телевизор будем вместе смотреть.
      - Да, но у меня тесновато, Иван...
      - Проживем! В тесноте - не в обиде.
      - Но я уже недоволен, Иван... то есть Вася! - вышел из терпения режиссер. - Разве ты не видишь? Я уже мрачнее тучи, а ты все улыбаешься.
      - Ну и хрен с тобой, что ты недоволен. Ничего не случится, если я поживу у тебя с полмесяца. Устроюсь на работу - переберусь в общежитие.
      - Но тогда надо другой фильм делать! Понимаешь?
      - Давай другой делать. Вот я приезжаю, так?
      - Ты родом откуда? - перебил режиссер.
      - Из деревни...
      - А хотел бы действительно в городе остаться?
      - Черт ее... не думал про это. Нет. Мне у нас лучше глянется. Не подхожу я к этому парню-то?
      - Как тебе сказать... - Режиссеру больно было огорчать Васю. - У нас другой парень написан. Вот есть сценарий... - Он хотел взять со стола сценарий, шагнул уже к столу, но вдруг повернулся. - А как бы ты сделал? Ну, вот ты приехал в город...
      - Да нет, если уж написано, то зачем? Вы же не будете из-за меня переписывать.
      - Ну а если бы?
      - Что?
      - Приехал ты к знакомым...
      - Ну, приехал... "Здрассте!" - "Здрассте!" - "Ты как здесь?" - "Хочу на фабрику устроиться"...
      - Ну?
      - Ну и все.
      - А они недовольны, что тебе придется некоторое время у них жить.
      - А что тут такого, я никак не пойму? Ну, пожил бы пару недель...
      - Нет, ну, вот они такие люди, что - недовольны. Прямо не говорят, а недовольны. Как тут быть?
      - Я бы спросил: "Вам што, не глянется, што я пока поживу у вас?"
      - А они: "Да нет, Иван, что ты! Пожалуйста, располагайся!" А сами недовольны, ты видишь. Как тут быть?
      - Не знаю. А как там написано? - Чудик кивнул на сценарий.
      - Да тут... иначе. Ну а притвориться бы ты не смог? Ну-ка, давай попробуем! Они плохие люди, черт с ними, но тебе действительно негде жить. Не ехать же обратно в деревню. Давай с самого начала. Помни только...
      Зазвонил телефон. Режиссер взял трубку.
      - Ну... ну... Да почему же?! Я же говорил!.. Я показывал какие! Тьфу!.. Сейчас я спущусь. Иду, Вася, подожди минут пять... Там путаница вышла... Черти! - Режиссер вышел.
      Чудик закурил.
      Вбежала красивая женщина с портфелем. На ходу спросила:
      - Ну, как у вас?
      - Никак.
      - Что?
      - Не выходит.
      - Режиссер просил подождать?
      - Ага.
      Женщина порылась в столике сценариев, взяла один...
      - Может, вам сценарий пока дать почитать? Почитайте пока. Вот тут закладочка - ваш эпизод. - Она сунула Чудику сценарий, а сама с другим убежала. И никакого у нее интереса больше к нему не было.
      Чудик положил сценарий на стол, взял цветной карандаш и на чистом листке бумаги крупно написал:
      "Нет, не выйдет у нас. С пр. Василий".
      Домой Чудик пришел часу в шестом. Шел и ясно себе представил, как он сейчас весело расскажет, как он чуть было не стал киноартистом. Как все будут от души смеяться. (Немое изображение: Чудик рассказывает брату, его жене, детям, показывает, как они репетировали с режиссером; все покатываются со смеху, даже маленький в разрисованной колясочке.)
      Чудик дорогой улыбался сам себе.
      Едва он ступил на крыльцо братниного дома, как услышал: брат Дмитрий ругается с женой. Собственно, ругалась одна Софья Ивановна, а брат Дмитрий только повторял:
      - Да ну, что тут!.. Да ладно... Сонь... Ладно уж...
      - Чтоб завтра же этого дурака не было здесь! - кричала Софья Ивановна. Завтра же пусть уезжает! Чтоб духу его тут не было!..
      - Да ладно тебе!.. Сонь...
      - Не "ладно"! Не "ладно"! Пусть не дожидается - выкину его чемодан к чертовой матери, и все!
      Чудик поспешил сойти с крыльца... А дальше не знал, что делать. Ему стало больно. Когда его ненавидели, ему было очень больно. И страшно. Казалось: ну, теперь все, зачем же жить? И хотелось куда-нибудь уйти подальше от людей, которые ненавидят его или смеются.
      - Да почему же я такой есть-то? - горько шептал он, сидя в сарайчике. Надо бы догадаться: не поймет ведь она, не поймет народного творчества!
      Он просидел в сарайчике дотемна. И сердце все болело. Потом пришел брат Дмитрий. Не удивился - как будто знал, что брат Василий давно уж сидит в сарайчике.
      - Вот... - сказал он. - Это... опять расшумелась. Коляску-то не надо бы уж.
      - Я думал, ей поглянется. Поеду я, братка.
      Брат Дмитрий вздохнул... И ничего не сказал.
      Домой Чудик приехал, когда шел рясный парной дождик. Чудик вышел из автобуса, снял новые ботинки и побежал по теплой, мокрой земле - в одной руке чемодан, в другой ботинки. Подпрыгивал и пел громко:
      Тополя, тополя-а...
      С одного края небо уже очистилось, голубело, и близко где-то было солнышко. И дождик редел, шлепал крупными каплями в лужу; в них вздувались и лопались пузыри.
      В одном месте Чудик поскользнулся, чуть не упал.
      Звали его - Василий Егорович Князев. Было ему тридцать лет от роду...
      Миль пардон, мадам!
      Сельсовет. Непомерно большие, мягкие кресла, большой стол, большие диаграммы, плакаты на стенах...
      В кресле, почти утонув в нем, ежится Бронька Пупков. Над ним - строгий предсельсовета, в новенькой военной гимнастерке, при ордене Красной Звезды и трех медалях.
      - Ну, так што будем делать-то? Бронислав?..
      Бронька морщится.
      - Ну, што, што?
      - Долго будем историю искажать?
      - Та-а...
      - Не "та-а", не "та-а"... Ты скажи прямо: прекратишь это или нет?
      -Та-а чего там!..
      - Ничего! Ты дурак или умный? Для чего тебе это надо?
      - Ну, все, прекратили. Ты у нас один - умница. Еще дураком обзывает...
      - Кто же ты!
      - Если ты председатель сельсовета, так тебе можно оскорблять личность? Врежу счас пепельницей... за оскорбление...
      - Ты историю оскорбляешь!.. Я же тебя счас посадить могу...
      - Скажет. Интересно, по какой статье?
      - За искажение истории...
      - Нет такой статьи.
      - Найдем!
      - Один такой - нашел... Найдет он. Сам загудишь раньше меня.
      - Ну што делать с этой дубиной!.. Неохота ведь сажать-то...
      - Не сажай.
      - Ты даешь слово, что прекратишь эту свою глупость?
      - Даю, даю.
      - Смотри, Бронислав!..
      - Смотрю.
      Когда городские приезжают в эти края поохотиться и спрашивают в деревне, кто бы мог походить с ними, показать места, им говорят:
      - А вон, Бронька Пупков... он у нас мастак по этим делам. С ним не соскучитесь. - И как-то странно улыбаются.
      Бронька (Бронислав) Пупков - еще крепкий, ладно скроенный мужик, голубоглазый, улыбчивый, легкий на ногу и на слово. Ему за пятьдесят, он был на фронте, но покалеченная правая рука - отстрелено два пальца - не с фронта: парнем еще был на охоте, захотел пить (зимнее время), начал долбить прикладом лед у берега. Ружье держал за ствол, два пальца закрывали дуло. Затвор берданки был на предохранителе, сорвался - и один палец отлетел напрочь, другой болтался на коже. Бронька сам оторвал его. Оба пальца - указательный и средний - принес домой и схоронил в огороде. И даже сказал такие слова:
      - Дорогие мои пальчики, спите спокойно до светлого утра.
      Хотел крест поставить, отец не дал. Бронька много скандалил на своем веку, дрался, его часто и нешуточно бивали, он отлеживался, вставал и опять носился по деревне на своем оглушительном мотопеде ("педике") - зла ни на кого не таил. Легко жил.