П. Алекс приклеил новые круги на головы мишеней и отогнал их на пятьдесят метров. «Давай!» – крикнул он и стал стрелять в каждый силуэт по три раза. Когда плоские фигуры подъехали, то в каждой голове обнаружилось по три отверстия: глаза и рот.
– Вот так вот, – сказал Алекс. – Тренируйся.
– Ну а что же дальше было, ну, на войне-то? – спросил я, присаживаясь на стул. Стрелять почему-то расхотелось.
Роди задумался и стал забивать трубку табаком. Прикурив, Алекс выпустил струю дыма.
– Из друзей кроме меня только Васян вернулся, – сказал он. – Да и то мозги у него оказались не в порядке, в черепушку осколок угодил. Я же… Короче, пролазил я в горах три года, а потом договорился новый Далай-лама, старого все же подкараулили и вместе с тоннами камней похоронили под землей. Так вот, договорился новый с посредниками американскими, и кончилась война, как и не было. Округ все же создали, назвали Южно-азиатским, и поехал я домой, уже не пацан, уже мужчина. А потом… Потом в России как всегда бардак, – Роди усмехнулся. – Впрочем, как и сейчас. Там никогда ничего не меняется, лишь внешние атрибуты. Сверхдержава, мать их! Бывают, правда, временные потепления. Русские, они ведь как наркоманы. Знаешь, что наркоман, принеся в ломбард вещь, никогда ее сразу не продаст, он заложит ее на время? И лишь потом, когда будет совсем на нулях, может и продать, да и то, посчитав, что в будущем обязательно купит еще новее, еще моднее. Наркоман всегда считает, что завтра будет в лучшем положении, чем сегодня. Надо лишь перекрутиться, лишь кольнуться. Так и русские вечно считают, что «утро вечера мудреней» или что «будет утро – будет пища». Да и я сам такой. Мечтатели, мать его! А когда проходит полжизни и становится понятно, что ничего, собственно, и не изменилось, начинают проклинать весь свет и искать виноватых. У русских всегда кто-то виноват, всегда кто-то козел отпущения. В те времена я только решил в университет вернуться, приобрести, наконец, высшее образование. А тут несколько губернаторов из сибирских областей встретились и, выпив, решили, что виноватые в бардаке сидят в Москве, и чтобы улучшить жизнь (или побольше нажить) надо лишь отделиться. И это все на фоне мировой мании к объединению. Постановили создать Североазиатский округ, при этом соответственно разделить страну. Придумали референдум и все такое. А народу что надо? Надо показать, что он будет лучше жить. Когда предварительные рейтинги стали обнаруживать, что до отделения всего шаг, Москва встрепенулась. Первые столкновения начались как раз на Урале. Нашли меня сибиряки сразу, заплатили неплохо, даже взвод дали, но войну мы все же проиграли – и уже через четыре месяца. Пришлось бежать, хорошо, деньги были – доллары назывались, кредиток в те времена еще не придумали. И побежал я в Европу. Пожил тут во Франции несколько лет, там-сям поработал, но призвания, как говорится, не нашел. Уже потом перебрался в Мексику. Там такие как я нужны были – опыт военный. Монету на лету сшибал. Получил я сразу сержантскую должность в полиции, а примерно два года назад вышел на пенсию. Так вот, по прошествии стольких лет я скажу, что войны случаются или из-за противоборств религий, зарабатывающих на этом деньги, или из-за ожиревших чиновников и бизнесменов, делящих власть, чтобы иметь еще больше опять же денег. Так что ко всему, что касается религии, заметь, религии, а не веры, я отношусь с настороженностью. У меня в Мексике был хороший друг, так вот, когда он умирал, жена к нему притащила священника. «Есть ли у тебя в чем покаяться, сын мой?» – спросил тот, и друг ответил: «Я выпил за жизнь невероятное количества спиртных напитков, съел тонны мяса. Я не могу вспомнить девяносто процентов женщин, с которыми переспал. Я считаю, что жизнь прожил не зря». Вот так вот.
– Да, покидала тебя жизнь. Кстати, Алекс, я сегодня целый день хочу с тобой поговорить, опять же из-за денег.
Сзади зазвенело, это Мишель давал понять, что время вышло.
– Что ты опять задумал, Санчо? – Роди нахмурился.
– Выходные на носу, друзья едут в Париж. Хочу с ними. Два с лишним месяца тут торчу. Развеяться бы.
– Ну, в принципе, можно. Только вот…
– Я осторожно, Алекс.
– Это вряд ли. Но держать, конечно, я тебя не имею право. Понимаю. Сам в твои годы любил развеяться. Ладно уж, давай двигай, и почаще оглядывайся по сторонам.
– Меня возьми, Санчо, – сзади стояла Элизабет.
– Никаких собак, – напрягся Роди. – Слишком явная примета.
– Спасибо, отец, – сказал я и П. Алекс сразу расслабился, видимо и вправду почувствовал себя отцом. Возможно, впервые в жизни. Он сунул руку запазуху и достал оттуда черный пистолет, отличающийся намеренно квадратными формами, и полную запасную обойму к нему. Он протянул оружие мне и сказал:
– На всякий случай. Пластиковый, пятнадцать патронов в обойме. Если что, зарядов не жалей, но и не вздумай палить по пустякам. Только если и вправду прижмут. И не забывай, мы в чужой стране.
– Думаю, оружие не понадобится, – ответил я. – Не воевать, гулять еду.
– Эй, ну что там, Алекс? – Из дома вышел Мишель. – Будешь платить еще за полчаса?
– Нет! Уже идем! – крикнул в ответ Роди, и мы направились к выходу, а потом, сев в машину, поехали в колледж.
Глава 2. Partie De Plaisir [57].
Каждое субботнее утро к колледжу слеталось множество автолетов, скапливалась масса электромобилей. Родители учеников приезжали за своими отпрысками, чтобы забрать их на выходные дни домой. В основном это были родственники детей младших классов. Взрослые ученики обычно добирались сами – или на летбусах, или на собственных машинах. Водить автолеты в Объединенной Европе разрешено с шестнадцати лет. Впрочем, кое-кто предпочитал и в выходные оставаться в колледже.
В то утро я проснулся рано, пару раз толкнул Пьера, соседа по комнате, но тот, «разбросав уши по подушке», даже не шелохнулся, похоже, он не собирался вставать. Я прошел в ванную и тщательно вымылся, побрил мягкие, пробившиеся под носом и на подбородке волоски, опрыскал себя всевозможной французской парфюмерией. Потом натянул чистые голубые джинсы, пеструю плотную рубашку, ребристые ботинки и, прихватив короткую спортивную темно-синюю кожаную куртку с надписью на спине «New-York», положил во внутренний карман пистолет из твердейшего пластика и направился в жилище Андрэ и Дюка.
В коридорах была еще утренняя тишина, но я очень торопился попасть в Париж и не мог больше спать. Да и ночью постоянно ворочался, а потом, когда уснул, не один раз просыпался и бросал взгляд на светящиеся цифры электронных часов. Еще вчера вечером, после благословения Бога, Сына, Матери Его и Святого духа, мы сделали набег на пивоварню одного местного фермера. Напившись до такого состояния, что каждые пять минут приходилось бегать к ближайшему дереву (отчего, видимо, то тащилось), мы заполночь отправились спать. Прошмыгнули тихо мимо дежурного священника, который спал на входе за стойкой, сложив свою буйную голову рядом с початой бутылкой дешевого виски, после чего разошлись по комнатам, предварительно договорившись встретиться утром.
И вот, открыв дверь в опочивальню друзей, я обнаружил их мерно сопящими. Ну, держитесь ребятки, решил я и вставил квадратный диск с танцевальной музыкой в комп, настроил звук на полную катушку, ткнул в клавишу «Enter». Грохот ударной установки разбудил, наверное, весь этаж, но парни даже не шелохнулись. Пришлось убавить звук, а то сюда сбежались бы все учителя колледжа. Ну, не хотят просыпаться, не надо. Я погонял по монитору виртуальных футболистов, потом посмотрел утренние новости и в отделе культуры обнаружил, что завтра в Париже на стадионе «Стад де Франс» свой единственный концерт в Европе в ходе небольшого турне дает Элвис Пресли. Я толкнул Дойчера и тот что-то промычал в ответ.
– Эй, Дюк, что это за Элвис Пресли выступает завтра в Париже? Ведь он же умер еще в прошлом веке.
Дойчер приоткрыл один глаз, посмотрел на меня, что-то соображая, и ответил:
– Элвис живее всех живых. – А потом вновь уткнулся лицом в подушку.
Меня такой ответ, естественно, не устроил и я вновь принялся толкать Дюка. В итоге тот не выдержал и, поднявшись, спустил ноги на пол, просунул ступни в тапочки и поплелся в туалет. По пути он промычал что-то наподобии: – Ну и доставуч же ты, Сандро.
Дойчер прожурчал в туалете, вышел, подошел к дверям и продел сквозь дверную рукоятку бейсбольную биту, закупорив таким образом изнутри комнату. Потом он подошел к кровати, сдвинул ее, присел, выдернул квадратный кусок паркета. Пошарив рукой, достал из тайника пару бутылок пива «Miller» и одну протянул мне. Отхлебнув пару глотков, сел на кровать и, наконец, ответил мне:
– Не забивай голову, Сандро. Какая разница, умер Элвис или нет. Главное, что завтра он выступает на «Стад де Франс», и мы обязательно должны попасть туда. Можно неплохо оторваться. Понял?
– Понял, что ж тут непонятного. Кому не хочется оторваться по-страшному, тем более, я никогда не был на приличных концертах.
Я дернул замочек крышки вверх, откупорив бутылку, и сделал несколько глотков. У пива был приятный, легкий вкус солода.
Дюк взглянул на часы и подошел к Андрэ. Он поводил открытым горлышком возле носа друга, и тот отрыл глаза.
– На, хлебни и подымайся, через час за нами приедет папашин лимузин. Я вчера звонил, и он выделил его вместе с водителем на все выходные. Надо успеть привести себя в порядок.
Видимо, папаша Дойчера был очень крупным чиновником, раз не стеснялся давать своему отпрыску служебную машину, да еще и с водителем в придачу.
Андрэ встал и жадно допил Дюковскую бутылку. Сам же Дюк поплелся в ванную приводить себя в порядок. Я нетерпеливо ждал, когда парни очухаются, оденутся, но те явно не торопились. Примерно через час замурлыкал мобильный видеофон. Андрэ плескался в ванной, что-то насвистывая, к аппарату подошел Дойчер. Он, ничего не говоря, внимательно кого-то выслушал, отключился и произнес:
– Лимузин подан к подъезду. Пора на волю. – Потом подошел к стулу, на котором висела его форма и, взглянув на нее, сказал:
– Прочь христианские оковы, мне нужна живая одежда.
Дюк облачился быстро. «Живая» одежда состояла из черной с блестками рубахи с длинными треугольно выпирающими углами воротника на треугольные же концы воротника белоснежного костюма. Черные лакированные туфли завершали наряд. Я смотрел на Дойчера и не верил своим глазам: неужто он собирается в этом показаться на людях? Но после еще больше поразил меня Андрэ, его темно-бордовый костюм переливался как новогодняя елка. Парни повертелись у зеркала, и я выдавил из себя:
– Ну вы, парни, даете… Ну и одежду вы на себя напялили.
– А что такое? – Дюк удивленно посмотрел на меня.
– Да вы оделись так, как будто собираетесь выйти на сцену кабаре.
– У-у, – протянул Андрэ. – Сандро, ты у нас отсталый. Давай-ка, дорогой, возьми вот это… – Дюруа полез в шкаф, выудил оттуда черную в серебристых черепах шелковую сорочку и бросил мне. – Давай, меняй свою деревенскую рубаху.
Я потрогал мягкую ткань и спросил:
– К чему?
– Чтобы не выделялся нищенской простотой.
Я решил, что наверняка тут, в Европе, совершенно другие приколы, а, впрочем, выделяться и вправду не стоит. Пришлось по наставлению друзей сменить рубашку, и, посмотревшись в зеркало, я понял, что, пожалуй, подобный стиль пойдет и мне.
– Что за новая мода у вас тут во Франции? – спросил я, просовывая руки в рукава куртки.
– Боже мой, – сказал Дюк. – Прости сына твоего грешного. Да ты че, Сандро, вся Европа под рок-н-ролл и диско тащится. У вас что, в Америке не так?
– Э-э… – замялся я. – Да у нас все больше кантри.
– Америка, это отсталый континент. Все идет от нас, от французов. Мы – законодатели мод. Мы нация, которая творит культуру. – Андрэ явно гордился собой. – Почалили. Нам пора на вечеринку.
Я опять удивился.
– Вечеринки начинаются вечером.
– Поехали, Сандро, – Андрэ вытащил биту из рукоятки и толкнул дверь, – и мы покажем тебе, когда начинаются настоящие вечеринки на самом деле.
Ко мне подошел Дюк и, похлопав по плечу, наклонился и прошептал:
– Лучшие вечеринки начинаются только один раз – и никогда больше не заканчиваются. Только если вдруг дом по пьянке сожгут.
Когда мы выходили из колледжа, на нас вообще никто не обратил внимания, хотя на площадке перед центральным входом уже собралось много людей, торчавших подле своих электромобилей и автолетов, ожидавших своих чад, которые, видимо, не торопились покидать божью обитель. В сторонке стоял длиннющий лимузин не понятно какой марки, скорей всего – эксклюзивная модель, и мы направились к нему.
Водитель, как положено, был в униформе с фуражкой. Он, когда мы забрались в салон, повернулся и спросил:
– Куда?
– На вечеринку «У Максимума дома».
Водитель понимающе качнул головой и завел двигатель. Осторожно протискиваясь между машинами, мы выехали за ворота и по двурядной дороге направились в сторону тракта, что находился в пяти километрах от колледжа. Подъезжая к междугородней трассе, я обратил внимание, что сегодня она просто забита машинами. Автолеты ручейками летели в четыре этажа, хотя в обычные дни хватало и двух воздушных потоков.
– Божья матерь, – произнес я. – Куда это все? Праздник, что ли, какой?
– Да ты че, Сандро, – ответил Дюк. – Уик-энд! У нас выходные дни – это и есть праздник. Люди всю неделю ждали только выходных дней, чтобы оторваться как следует. Жизнь-то идет! Никто не хочет прожигать ее лишь на работе. Ты не представляешь, сколько у каждого служащего отгулов, прогулов и «библиотечных дней». А тут официальные выходные! Ты во Франции, приятель. Вон те автолеты, что вверху, это парижане летят в загородный дом или к родственникам, может просто на природу или на побережье. Остальные спешат в Париж – просадить заработанные деньги на разных развлечениях. Вот доживем до Дня взятия Бастилии, тогда увидишь, что такое официальный праздник.
Въехав на бетон тракта, водитель втиснулся в поток электромобилей, в основном большегрузных, и стал набирать скорость. Потом переместился в крайний левый ряд и, потянув штурвал на себя, поднял лимузин в воздух. Он осторожно вписался в череду автолетов, летящих в сторону Парижа, водители которых ориентировались по карте, выведенной на панельные дисплеи бортовых компов, а компы ориентировались по невидимым маячкам, установленным вдоль наземной трассы, в то же время сверяясь и со спутниковыми сигналами. Мы не спешили и поэтому не стали подниматься на верхнюю скоростную полосу. Водители представительских машин, а мы летели в салоне именно такой, должны были быть профессионалами, что называется, поневоле, ведь любое маломальское столкновение несло колоссальные убытки. Ремонт подобных машин мог разорить любого виновного в аварии.
Внизу, справа и слева проплывали ухоженные поля, небольшие фермерские хозяйства. Андрэ полез в холодильник, извлек оттуда темную бутыль с бордо и разлил вино в бокалы. Тем временем Дюк врубил в салоне музыку так громко, что шоферу ничего не оставалось, как отделиться, перекрыв водительскую часть машины звуконепроницаемым и пуленепробиваемым щитом.
– Отец какой-то у тебя странный, – сказал я Дюку.
– Это почему? – спросил тот.
– Дает машину с водителем, чтобы ты веселился, разрешает пить вино.
– У-у, – Дойчер махнул рукой. – Это еще че. Вообще-то отец мой развелся с матерью еще пару лет назад. Теперь меняет женщин, как перчатки. Однако мать сильно настроена, чтобы отец все же мне помогал. Ну, он помогает тем, что делает все, что я захочу. Лишь бы я случайно не капнул мамуле о его невнимании ко мне. Кстати, папа нередко любит мне повторять, что если бы в молодости не зажигал по полной программе, то вряд ли стал бы замом главного прокурора Франции.
– А мать что, тоже не против? – поинтересовался я.
– У матери новый муж. Она занимается бизнесом, вечно занята, и все, что для меня делает, так это периодически звонит и спрашивает: «Отец помогает тебе?» И когда я отвечаю, что да, она приговаривает: «Смотри, не шали там слишком сильно». В общем, моя жизнь вполне устраивает всех, включая меня.
– У меня хуже, – признался Андрэ. – Родичи постоянно норовят вмешаться в мою жизнь. То не делай, этак не поступай. Приходится вести двойное бытие. При родителях я пай-мальчик. Кстати, они упорно настаивают на том, чтобы я после колледжа занялся карьерой военного. А для начала, как они считают, я обязательно должен пойти в армию. Сам же я, конечно, туда идти не намереваюсь, впрочем, жизнь покажет.
Когда успели допить бутыль десертного бордо, тогда я понял что мы уже в пригороде Парижа. Он начался сразу, словно автолет пересек невидимую границу. Вид странный, даже немного противный, нет, конечно, это было лучше, чем «Район трущоб», но все же я ожидал увидеть что-нибудь иное, более солидное. А тут, кварталы огромных многоквартирных домов с плоскими балконами и лоджиями, на которых сушилось белье. Серый бетон. Кругом – серый бетон. Потом пошли промышленные строения, какие-то заводы и фабрики. Начали появляться щиты с голыми девицами, рекламирующие непонятные мне товары. Когда мы пролетали над мостом, я увидел вдалеке слева силуэт, который нельзя было не узнать, – Эйфелеву башню. Вскоре сплошной стеной стали наплывать небоскребы, огораживающие Париж кольцом. Центр города считался заповедной зоной, строительство там почти не велось. До сих пор в Париже имелись целые кварталы, не изменившиеся со времен Дюма, не имеющие горячей воды и канализации, вообще без каких-либо цивилизованных удобств.
Мы выехали на кольцевую трассу, забитую автолетами, и шофер, видимо решив, что быстрее будет продвигаться по асфальту, начал перестраиваться в нижний ряд, потом – на асфальтированную дорогу. Он в наклон почти уперся в багажник какой-то машины, но поставить горизонтально заднюю часть никак не мог, потому что сзади автолет подпер какой-то мусоровоз. Послышался действующий на нервы сигнал клаксона, и водитель муниципальной службы высунулся из кабины и закричал:
– Куда прешься, ишак хренов!
Мы сидели в наклон, но Дюк умудрился открыть верхний люк и, высунувшись наружу, показал недовольному парню средний палец.
– А вот это ты не хочешь, con [58]? – выкрикнул он. – Попробуй задень машину, я заставлю тебя ее купить.
Покупать лимузин водитель мусоровоза явно не собирался. Он выругался, сел вновь за баранку и, не зная, что ему теперь делать, только и смог, что давить на клаксон. Однако через пару минут поток сдвинулся, и мы благополучно встали на колеса. На первом же перекрестки свернули в узкий проход улицы, и теперь уже никто нам не мешал. Теперь лимузин пробирался мимо помпезных домов XIX века и людей, спешащих по тротуарам. Далее пошли уличные кафе, парки и сады, запах пищи, проникающий в салон. Парижская жизнь кипела так, как я никогда и нигде в жизни не видел.
– У моего папаши в холодильнике ни грамма спиртного! – крикнул Дюк и, убавив звук проигрывателя, вызвал через селектор водителя. – Эй, Гарольд! Притормози около магазина, надо заправиться вином или пивом.
Немногословный Гарольд резко свернул в сторону, машина поднырнула под эстакадой метрополитена и затормозила возле тротуара. Вывеска магазина гласила просто: «Маркет». Мы выползли из салона и направились внутрь помещения. Я заходить не стал, оставшись подышать свежим воздухом и осмотреться. Все-таки я впервые был в Париже. Наверху на эстакаде затормозил состав метропоезда. Вниз с двух сторон перрона по ступенькам эскалаторов, накрытых прозрачной крышей и спускающихся прямо на тротуар, спешили люди. Кругом пестрела всепоглощающая реклама на огромных щитах и объемных голографических роликах, проецирующихся прямо в воздухе. Я присмотрелся, пытаясь понять, что рекламируют. В основном выставляли новомодную разработку профессора Плешнера именуемое проект «Оживление». Компания «Байкалов И. Т. П.» имела права на реализацию этого проекта. В рекламных роликах, демонстрировалось это примерно так:
У вас умер муж? – Гроб с покойником во фраке. – У вас умерла жена? – Веселая парочка перед алтарем. – У вас умер кто-то из родных? – Групповое семейное фото. – Или даже любимое животное? – Кошка, сидящая рядом с мраморным догом. – Побеспокойтесь заранее сделать копию личностей ваших дорогих, ваших любимых. И тогда вы в любой момент вернете себе желаемого человека, обожаемую зверюшку. – Веселое, резвящееся семейство вместе со зверьем на пикнике. Потом – серьезный мужчина в белом халате на фоне современной лаборатории с приборами и колбами. – Суперандроиды, симулакрумы, электромолекулярные животные и даже простейшие роботы могут носить в себе личности ваших любимцев. Это вам не игрушки, это полное возвращение памяти.
Позже я узнал, что на самом деле это и было как раз что-то типа игрушек. К примеру, умершая жена по-прежнему сидит дома и вместо того, чтобы тебя доставать, просто любезничает с тобой. При этом ты можешь заниматься сексом с кем угодно под ласковым взглядом бывшей супруги. Хотя, можно было запрограммировать искусственные мозги на то, чтобы жена и доставала, и причитала, короче, все, что угодно. Однако в мире почему-то стало особо модно заказывать себе животных с встроенными копиями памяти умерших, а то и живущих в данный момент людей. Представьте себе, сидит на диване кошка и ругает тебя голосом твоей бывшей супруги, которая к примеру сбежала в теплые края с соседом. Или у какой-нибудь девчонки живет дома собачка, которая ведет с ней разговоры голосом ее же парня, периодически напоминая ей о своей любви. Метод был простейшим, никакого самообучения, никаких личных эмоций, кроме скопированных с личности. Никто не мог понять, как это эмигрант из Российского округа первым додумался до подобного бизнеса. Ни о какой полной копии сознания человека речь собственно и не шла. Брались воспоминания отдельной особи и вгонялись в память любых искусственных существ с самым простейшим мозговым аппаратом. Лишь бы говорили фразами бывшего хозяина «личности» или просто вспоминали ушедшие дни. И самое главное, технология была настолько дешева, что приобрела народную популярность. Это вам не андроиды с ИскИном, стоящие дороже престижного автолета.
Также рекламировали новые «Живые волосы». Так прямо и показывали: «Живые волосы, умные волосы – волосы на всю жизнь». Это имело вид парика со специально синтезированными волокнами. Надеваешь на лысую голову понравившуюся шевелюру, и луковицы при соединении с кожей, находя питательную среду, самостоятельно приживались и начинали жить своей жизнью. Так что лысеющих людей в последнее время поубавилось.
Дюк с Андрэ появились, толкая перед собой решетчатые тележки, забитые спиртным и продуктами. Андрэ посмотрел на меня и сказал:
– Там в магазине отоваривается пара очаровательных миссок, может, подождем, познакомимся? Приедем к Максимуму, так сказать, со своим добром.
Я пожал плечами, мне совершенно не хотелось знакомиться прямо здесь, думал, выпью, буду посмелее. Я ответил:
– А что, там, на вечеринке, девчонок нет, что ли?
– Есть, но эти тоже прикольные, – сказал Дюк.
Я решил отделаться от предстоящего знакомства, подойдя к стеклянной двери и сделав вид, что смотрю внутрь помещения и оцениваю девушек. Никого не заметив, я все же сказал парням:
– Не в моем вкусе.
– Что бы ты понимал, отсталость, – возмутился Андрэ и добавил: – Если не хочешь классных девчонок, то иди и познакомься вон с той деревенщиной. – Парни рассмеялись.
Я взглянул в сторону, куда мотнул головой Дюк и увидел девушку, одиноко сидящую на скамейке. Девушка и в самом деле оказалась такого типа, который мне нравится, и я не понял, что имели в виду парни, но тут до меня дошло – Дюку с Андрэ не пришлась по вкусу ее мешковатая одежда.
– Ну и познакомлюсь, – ответил я и направился к незнакомке. В моей голове созрел безумный план, а именно – одеть эту девушку в самые изысканные наряды французских кутюрье. Слава богу, деньги позволяли. А уж потом посмотрим, какие девчонки бывают классные, а какие нет.
Она сидела и, глядя себе под ноги, о чем-то думала. Я никогда не знакомился с девушками на улице и не нашел ничего лучше, чем сказать ей:
– Девушка, вы мне сразу понравились, ну, в смысле – душа и все такое.
Она вначале взглянула на меня как-то странно, а потом засмеялась. И тут я понял, что знакомство состоялось. Я присел и сказал:
– Привет, меня зовут Сандро, и мы едем с друзьями на вечеринку. Не хочешь присоединиться?
Она пожала плечами и ответила:
– Хочу, но не могу.
Девушку звали Жанна и, оказывается, она потеряла своих спутников, поэтому сидит и ждет, что они сами ее найдут. У нее был странный акцент. И когда я спросил Жанну об этом, она ответила, что живет в России, а учила французский язык вживую, не используя никаких приборов. Мы бы просидели еще час, говоря о разных штучках, но сигнал клаксона из лимузина заставил поторопиться. Я посмотрел в сторону престижного автолета. Тележки валялись на асфальте, парни активно жестикулировали, требуя поторопиться.
– Все же поехали со мной, – вновь предложил я.
– Нет, – спокойно ответила она, хотя весь ее вид, как мне казалось, говорил об обратном. Она будто просила: убеди меня.
– Мы едем на лучшую вечеринку, и даю полную гарантию, что тебя никто не тронет, в том числе – я, если, конечно, сама не захочешь.
– Понимаешь, Сандро, я все же должна дождаться ребят. Они все равно вернутся, и найдут меня. Как только они достанут билеты, сразу и начнут искать меня. Видишь ли, мы специально приехали в Париж для того, чтобы сходить завтра на концерт Элвиса Пресли.
– Это судьба, – едва слышно произнес я и уже громче: – Жанна, мы с друзьями завтра тоже идем на Элвиса. И я гарантирую, что билеты у нас будут. Ну, а насчет твоих парней… Среди них есть твой boyfriend ?
– О, нет, Сандро, конечно нет. Но все равно они будут волноваться.
Повторный сигнал клаксона вывел меня из себя.
– Сейчас, – крикнул я друзьям и посмотрел на Жанну так умоляюще, что она встала, взяла свой рюкзачок и сказала:
– Ну, вечеринка, так вечеринка. Пойдем, но пообещай мне, что завтра мы обязательно найдем моих друзей там, на стадионе.
– Я даже объявление дам – на главное табло.
Я был просто счастлив. Это была моя первая собственная победа в жизни. Я уговорил девушку, сам, без помощников и подкупа. И какую девушку! Она была просто прелесть, и никакая одежда не могла изменить мое мнение о ней. Хотя и одежда, по моему вкусу, была тоже прикольная. Однако мы были в Париже, верней сказать, в напыщенной Европе, а в чужой монастырь…
Глава 3. У Максимума дома.
Мы ехали по центральной части Парижа – Старому городу, и я уперся взглядом сквозь тонированное окно лимузина, наблюдая за наружными видами. Дома впечатляли своим антикварным видом. Дворцы, особняки времен королей. Парки и арки. В современном благоустройстве Парижа центральную часть города оставили в покое, а современные высотные здания возводили ближе к окраинам, поэтому столица новомодных течений с высоты орлиного полета выглядела скорее глубоким блюдцем, чем американской елкой. Над Старым городом полеты автолетов, кроме правительственных и полицейских, были запрещены.
Парни Жанну почему-то игнорировали, хотя, нет, пытались подшучивать, но зло. Впрочем, мы еще выпили, а я прекратил смотреть по сторонам и стал более общительным. Жанна тоже немного повеселела и, наконец, заговорила:
– А это что такое? – указала она пальцем на какое-то массивное старинное сооружение.
– Не знаю. Я и сам первый раз в Париже.
– Да? – удивилась девушка. – И откуда ты?
– Из САО.
– Ух ты… Из Америки или Гренландии?
– С юга, – соврал я. – Сан-Антонио.
– Класс! Первый раз вижу американца вживую. А что тут делаешь?
– Учусь. У меня отец здесь работает в протестантском колледже, ну и я при нем.
– Понятно. – Жанна многозначительно качнула подбородком.
– Ну и как тебе наша столица? – спросил Дюк, мотнув головой в сторону тонированного окна. – Говорят, что у каждого человека два родных города. Один там, где родился, другой – Париж.
– Парижу еще предстоит стать таковым, – ответил я.
– Не сомневаюсь, – Дюк дружески подмигнул.
Автолет свернул на узкую улицу, полную фешенебельных бутиков, и я встрепенулся:
– Ребята, – сказал я. – Остановите-ка где-нибудь здесь.
– Зачем? – спросил Андрэ.
– Надо выйти.
– Все куплено, Сандро, – Дойчер похлопал по пластиковым пакетам, набитым продуктами и спиртным. – Может, тебе плохо стало? – Друг насупил брови.
– Может, ему просто сувенир купить надо, – констатировал Дюруа и попросил водителя остановиться.
Лимузин плавно подрулил к тротуару. Я открыл дверцу и подмигнул девушке.
– Жанна, пойдем прогуляемся? Не пожалеешь.
Девушка бросила на меня удивленный взгляд, но из салона выбралась.
– Что ты задумал? – с какой-то хитрецой спросил Дойчер.
– Сейчас увидите.
– Только не очень долго, – Андрэ явно торопился и, видимо, неспроста. Наверняка жаждал побыстрее встретиться с какой-нибудь подружкой.
Я вылез, демонстративно взял Жанну под руку и направился в ближайший магазин-салон.
В респектабельном бутике, где не было видно ни одного покупателя, на нас сразу набросилась стая продавцов-консультантов.
– Оденьте эту девушку так, чтоб я очаровался ею сразу и на всю оставшуюся жизнь. – Произнеся эти заветные слова, я сел за столик и добавил: – И пива сеньору. То бишь мне.
Продавщицы, которые будто ждали нас все эти годы, сразу засуетились. Засуетились все, кроме Жанны. Которая, видно, соображала, что же я такое задумал. Но постепенно, очевидно, пришла к выводу – что-то недоброе. Лицо ее сменило довольное выражение на противоположное. Девушка явно не была рада такому положению дел.
– Почему это ты решил, что мне это надо? – зло спросила она. – Мне по душе то, как я одета.
– Жанночка, – спокойно произнес я, пытаясь продемонстрировать в тоне своего голоса больше наставнических ноток, чем уговаривающих. – Мы едем на самую лучшую вечеринку в Париже. Давай попробуем подобрать тебе наряд, более подходящий для этого случая. Думаешь, я так одет ежедневно? – Я ткнул указательными пальцами себе в грудь, попав в серебристый череп на шелковой рубашке. – Нет, специально принарядился. Ну, а если вдруг тебе не понравится местный колорит нарядов, то покупать не будем. Согласна?