I

 
      Известно, что Достоевский долго не переиздавался в Советской России. Его романы «Бесы», «Братья Карамазовы», как и все публицистические произведения, считались контрреволюционными и были изъяты из библиотек. После смерти Сталина Достоевского отчасти реабилитировали, и Госиздат приступил к изданию его художественных произведений. Считавшийся наиболее контрреволюционным роман «Бесы» вышел без сокращений, но с обширными редакционными примечаниями. В примечаниях сказано:
 

      «Сюжет “Бесов” тесно связан с конкретным фактом — с происшедшим 21-го ноября 1869 года под Москвой убийством слушателя Петровской земледельческой академии Иванова, члена тайного общества “Народная расправа”, С. Г. Нечаевым, при участии членов ее — П. Успенского, А. Кузнецова, И. Прыжова, Н. Николаева».

      Далее о Нечаеве говорится:

      «Нечаев — вольнослушатель Петербургского университета, один из активных деятелей студенческого движения в Петербурге. Весной 1869 года, бежав заграницу, он сблизился в Женеве с Михаилом Бакуниным и усвоил его анархистскую заговорщическую тактику. Вернувшись в Россию, Нечаев в сентябре 1869 года явился в Москву с планами создания подпольной противоправительственной организации, имея при себе подписанный Бакуниным мандат «Русского отдела всемирного революционного союза». Нечаеву удалось организовать ряд подпольных кружков («пятерок»), которые и составили так называемую «Народную расправу».

      О знаменитом «Катехизисе революционера» в «Примечаниях» говорится, что его автором был Бакунин. «В своем “Катехизисе” — пишут авторы «Примечаний» — Бакунин требовал, чтобы революционер “задавил” в себе “единой холодной страстью революционного дела” даже чувство чести. Провозглашая необходимость террора, “Катехизис” рекомендовал временно даровать “некоторым представителям господствующей верхушки жизнь” — “чтобы они рядом зверских поступков довели народ до неотвратимого бунта”. Других обладателей власти и богатства предлагалось “опутать”, сбить с толку и, овладев по возможности их грязными тайнами, сделать их своими рабами. Те же приемы шантажа и провокации Бакунин навязывал своим последователям и в отношении либералов, “государственных честолюбцев”, женщин из господствующих классов. Революционерам предлагалось “соединиться с лихим разбойничьим миром”. В одном из пунктов “Катехизиса” говорилось: “Наше дело — страшное, полное, повсеместное и беспощадное разрушение”».
      Далее о Нечаеве и его деятельности в «Примечаниях» сказано следующее:

      «Нечаев действовал авантюристическими методами. Он прибегал к обману, рассказывая членам создаваемых кружков о якобы уже имеющейся в России широко разветвленной подпольной сети; практиковал угрозы и запугивания, прикрывая свои действия авторитетом таинственного (не существовавшего в действительности) центра противоправительственной организации…
      Нечаев исходил из того, что цель оправдывает средства, и поэтому можно не считаться с какими бы то ни было моральными нормами: можно и даже должно использовать уголовные элементы, применять метод провокации и т. д. Иванов отказал Нечаеву в повиновении и заявил о своем намерении выйти из подпольного общества, что и послужило причиной убийства Иванова. Действуя методами демагогии, обмана и запугивания, Нечаев заставил группу членов «Народной расправы» принять участие в убийстве Иванова, ссылаясь на то, что Иванов якобы может выдать тайную организацию властям».

      В «Примечаниях» также указано, что Маркс и Энгельс и Международное товарищество рабочих, то есть Первый Социалистический Интернационал, во главе которого стоял Маркс, в 1873 году, «сурово и беспощадно осудили “нечаевщину”». Авторы «Примечаний» пишут:

      «Эту накипь революционного движения Достоевский в своем романе стремится представить чем-то характерным для освободительной борьбы против царизма… Провокационные авантюристические приемы Нечаева представлены Достоевским с его антиреволюционными убеждениями, как что-то типическое для революционной среды… Применение методов, подобных нечаевским, противоречило самой природе освободительного движения.
      Поэтому тактика Нечаева вызвала решительный отпор со стороны ряда участников революционного движения уже во время организации им “Народной расправы”».

      Так пишут о Нечаеве и «нечаевщине» авторы «Примечаний» к роману «Бесы». Совершенно верно, что Маркс, Энгельс и Интернационал «сурово и беспощадно осудили “нечаевщину”»; больше того, тактика Нечаева вызвала решительный отпор и со стороны ряда участников революционного движения уже во время организации им «Народной расправы»; верно, и то что «применение методов, подобных нечаевским, противоречило самой природе освободительного движения», но неверно, что, якобы, Бакунин «развратил» Нечаева.
      Такой знаток истории русского революционного движения, как Л. Г. Дейч, в 1924 году в статье «Был ли Нечаев гениален?» писал:

      «Из несомненного факта, что Бакунин был автором “Катехизиса революционера”, мне кажется, не следует делать вывод, будто на Нечаева и принятую им тактику главным образом оказал влияние апостол всеобщего разрушения (Бакунин): Нечаев совершенно самостоятельно, ввиду собственного склада ума и характера, пришел к убеждению о необходимости действовать путем лжи, мистификации, насилия. Да и ни в каких других отношениях на него решительно никто не мог оказать влияния»
      («Группа Освобождение Труда». Сборник № 2, Москва, 1924 г., стр. 76.).

      Из письма Бакунина к его другу Таландье видно, что Бакунин вовсе не разделял всей тактики Нечаева, а, наоборот, ее осуждал. 24-го июля 1870 года Бакунин писал:

      «Нечаев один из деятельнейших и энергичнейших людей, каких я когда-либо встречал. Когда надо служить тому, что он называет делом, он не колеблется и не останавливается ни перед чем и показывается так же беспощадным к себе, как и ко всем другим. Вот главное качество, которое привлекло меня и долго побуждало меня искать его сообщества… Это фанатик, преданный, но в то же время фанатик очень опасный и сообщничество с которым может быть только гибелью для всех… способ действия его отвратительный.
      Живо пораженный катастрофой, которая разрушила тайную организацию в России, он пришел мало помалу к убеждению, что для того, чтобы создать общество серьезное и неразрушимое, надо взять за основу политику Макиавелли и вполне усвоить систему иезуитов: — для тела одно насилие, для души — ложь.
      Истина, взаимное доверие, солидарность серьезная и строгая — существуют только между десятком лиц, которые образуют внутреннее святилище общества. Все остальное должно служить слепым орудием и как бы материей для пользования в руках этого десятка людей, действительно солидарных. Дозволительно и даже простительно их обманывать, компрометировать, обкрадывать и, по нужде, даже губить их; это мясо для заговоров… во имя дела он должен завладеть вашей личностью, без вашего ведома. Для этого он будет вас шпионить и постарается овладеть всеми вашими секретами и для этого, в вашем отсутствии, оставшись один в вашей комнате, он откроет все ваши ящики, прочитает всю вашу корреспонденцию, и когда какое либо письмо покажется ему интересным, т.е. компрометирующим с какой бы то ни было точки, для вас или одного из ваших друзей, он его украдет и спрячет старательно, как документ против вас или вашего друга.
      Он это делал с О., со мною, с Татою (т. е. с Н. П. Огаревым и дочерью А. И. Герцена Натальей.) и с другими друзьями, — и когда, собравшись вместе, мы его уличили, он осмелился сказать нам: “Ну да! это наша система, — мы считаем как бы врагами и мы ставим себе в обязанность обманывать, компрометировать всех, кто не идет с нами вполне”,— т.е. всех тех, кто не убежден в прелести этой системы и не обещали прилагать ее, как и сами эти господа. Если вы его представите вашему приятелю, первою его заботою станет посеять между вами несогласие, дрязги, интриги, — словом, поссорить вас. Если ваш приятель имеет жену, дочь, — он постарается ее соблазнить, сделать ей дитя, чтобы вырвать ее из пределов официальной морали и чтобы бросить ее в вынужденный революционный протест против общества…
      Увидев, что маска с него сброшена, этот бедный Нечаев был настолько наивен, был настолько дитя, несмотря на свою систематическую испорченность, что считал возможным обратить меня; он дошел даже до того, что упрашивал меня изложить эту теорию в русском журнале, который он предлагал мне основать. Он обманул доверенность всех нас, он покрал наши письма, он страшно скомпрометировал нас, — словом, вел себя, как плут. Единственное ему извинение это его фанатизм! Он страшный честолюбец, сам того не зная, потому что он кончил тем, что отождествовал свое революционное дело с своею собственной персоной; — но это не эгоист в банальном смысле слова, потому что он страшно рискует и ведет мученическую жизнь лишений и неслыханного труда. Это фанатик, а фанатизм его увлекает быть совершенным иезуитом. Большая часть его лжей шиты белыми нитками. Он играет в иезуитизм, как другие играют в революцию. Несмотря на эту относительную наивность, он очень опасен, так как он совершает ежедневнопоступки нарушения доверия, измены, от которых тем труднее уберечься, что едва можно подозревать их возможность. Вместе с этим Нечаев — сила, потому что это огромная энергия. …Последний замысел его был ни больше, ни меньше, как образовать банду воров и разбойников в Швейцарии, натурально с целью составить революционный капитал…
      …Разве они не осмелились признаться мне откровенно, в присутствии свидетеля, что доносить тайной полиции на члена, не преданного обществу, или преданного наполовину, — один из способов, употребление которого они признают законным и полезным иногда? Овладевать секретами лица, семьи, чтоб держать ее в своих руках, — это их главное средство…»
      (Письма М. А. Бакунина, под ред. и с объяснительными примечаниями М. П. Драгоманова. Женева, 1896 г., стр. 291-294.)

      Бакунин, правда, тоже не прочь был воспользоваться мистификациями, и, несомненно, что «Катехизис» написан Бакуниным. «Катехизис» содержит много хорошо знакомых бакунинских мыслей и революционных фраз, но также несомненно, что многие «правила» «Катехизиса», вошедшие в понятие «нечаевщины», были продиктованы Бакунину Нечаевым, как это видно из вышеприведенного письма Бакунина к Таландье.
      Это подтверждает и Ю. Стеклов в своей четырехтомной биографии Бакунина.

      «Мысль об издании “революционного катехизиса”, устанавливающего правила для членов организации, — пишет Стеклов, — возникла в Россиидо встречи Нечаева с Бакуниным.Встреча Нечаева с Бакуниным состоялась в конце марта 1869 г. в Женеве… Нечаев увлек Бакунина своим темпераментом, непреклонностью своей воли и преданностью революционному делу… Нечаев одно время овладел волей рыхлого и, несмотря на свою революционную фразеологию, благодушного Бакунина… Нечаев явился к Бакунину с основательными задатками авантюриста и мистификатора»
      (Ю. Стеклов. М. Бакунин. Его жизнь и деятельность. Том третий. Москва 1927 г., стр. 430, 436, 474.)

       (4-тый том у нас на стр., ldn-knigi.narod.ru )

      «У самого Нечаева, — пишет далее Стеклов, — мы определенных анархических заявлений нигде не встречаем. Возможно, впрочем, что после своего знакомства с Бакуниным Нечаев стал временно поддаваться анархическому учению, но если это и было так, то во всяком случае, это увлечение анархическими воззрениями не было у него глубоким и оказалось скоропреходящим»
      (Ю. Стеклов. М. Бакунин. Его жизнь и деятельность. Том третий. Москва 1927 г., стр. 426.).

      Согласно Стеклову, Нечаев, по существу, был бланкистом. Бланкистом был и Ленин. Еще в 1906 г. Г. В. Плеханов писал:

      «Ленин с самого начала был скорее бланкистом, чем марксистом. Свою бланкистскую контрабанду он проносил под флагом самой строгой марксистской ортодоксии»
      (Г. Плеханов. Заметки публициста. «Современная жизнь». (Москва), декабрь 1906 г.).

      Ленин не только ценил Нечаева и считал его «титаном революции», но многое воспринял от Нечаева в вопросах тактики и методов борьбы с противниками. Он действовал по рецепту и примеру Нечаева, как мы увидим ниже.
 

II

 
      В 1926 г. в Москве, в издательстве «Московский рабочий» вышла книга Александра Гамбарова: «В спорах о Нечаеве». В ней большевистский историк пишет:

      «О Нечаеве слишком много писали. Но все, что писалось о нем, это сплошной поток мемуарной хулы, а нередко и злобы его классово-политических противников, сознательно искажавших подлинный облик исторического Нечаева (стр. 3). Не поняли Нечаева и современные ему революционеры, в то время народнического толка, не говоря об их позднейших “эпигонах”. В силу своей мелкобуржуазной сущности народники не могли принять Нечаева.
      В борьбе с Нечаевым или в борьбе с “нечаевщиной” народническая интеллигенция не останавливалась ни перед какими средствами. Возмущаясь нечаевским лозунгом “во имя революции и борьбы с самодержавием цель оправдывает средства”, они сами нередко прибегали к далеко не безупречным средствам — к злобной хуле и явному искажению исторической сущности нечаевского движения».

      Никаких доказательств этому большевистский историк не приводит, но интересно его заявление, что Нечаев был одним из самых крупных предшественников большевизма и Октябрьского переворота 1917-1918 гг.

      «Между современным движением большевизма и тем, что дано было в нечаевском движении, гораздо более точек соприкосновения, — пишет Гамбаров, — чем между другими этапами революционной борьбы» (стр. 107).

      «К торжеству социальной революции Нечаев шел верными средствами, и то, что в свое время не удалось ему, то удалось через много лет большевикам, сумевшим воплотить в жизнь не одно тактическое положение, впервые выдвинутое Нечаевым», (стр. 123, курсив мой).

      Далее Гамбаров пишет:

      «В лице Нечаева история имела первого и при том крупного партийного организатора». (Стр.116).

      Но мнению Гамбарова, Нечаев был не только большевиком, но и «ленинцем».Установив, в чем заключается нечаевский «ленинизм», Гамбаров пишет: «Революция одинаково освящает все средства в политической борьбе. За эту основную максиму на Нечаева набрасывались все его политические враги и противники от Каткова до народников и целой плеяды буржуазных историков, считая “отвратительным” присущий Нечаеву “макиавеллизм”. Предвидя это, Нечаев неоднократно заявлял о своем “презрении к общественному мнению” и даже гордился подобными выпадами против него. Отсюда положение, служившее Нечаеву девизом: “Кто не за нас, тот против нас”(курсив подлинника). А разве, — спрашивает Гамбаров, — не этим девизом руководились массы в октябре 1917 года, когда они шли против твердыни капитала, против вчерашних лжедрузей революции?» (Стр. 121),
      Не массы, конечно, а большевистские вожди.
      В результате своих сопоставлений Гамбаров нашел у Нечаева все основные положения, которыми характеризуется большевистский коммунизм. В своей известной брошюре «Что делать», вышедшей в 1902г., Ленин писал: «Дайте нам организацию революционеров и мы перевернем Россию». Гамбаров утверждает, что это «нечаевская максима».
      По этому поводу противники Гамбарова (Стеклов и др.) указывают, что Ленин в своей брошюре нигде не упоминает Нечаева. Он неоднократно высказывает пожелание, чтобы у русской социал-демократии явились свои Желябовы,но нигде не говорит, что желает ей своих социал-демократических Нечаевых.Следовательно, не Нечаев, а народовольцы — идеал «профессиональных революционеров» в брошюре Ленина. Но, как известно, Ленин часто публично говорил и писал одно, а думал другое.
      Ленин прекрасно знал, как дискредитирован был Нечаев, а главное «нечаевщина» в глазах русской революционной общественности, и он не хотел открыто брать на себя ответственность за его взгляды и за его тактические приемы, вообще за то, что связано с «нечаевщиной».
      Но в кругу его ближайших соратников он восторгался Нечаевым, называя его «титаном революции» и проповедовал чисто нечаевские идеи.
      При создании своей партии и позднее Ленин всегда применял чисто нечаевские методы. И только в свете «нечаевщины» таинственные пути и методы большевистской партии и большевистской революции становятся понятны.
      Нечаев стремился создать строго централизованную революционную организацию, построенную по принципу строжайшей дисциплины и возглавляемую всесильным Центральным Комитетом из нескольких лиц. По Нечаеву, члены Комитета должны были обладать абсолютной властью, а рядовые организации должны были слепо исполнять все постановления Центрального Комитета. Именно этому плану и следовал Ленин.
      После второго съезда РСДРП, в 1903 году, на котором произошел раскол партии на большевиков и меньшевиков, Роза Люксембург — левая социалистка — так писала в газете «Искра» от 10 июля 1904 года, об организационном «плане» Ленина.

      «Точка зрения Ленина — есть точка зрения беспощадного централизма… По этому взгляду, ЦК, например, имеет право организовывать все местные комитеты партии и, следовательно, определять личный состав каждой отдельной местной организации, давать им готовый устав, безапелляционно распускать их и вновь создавать и в результате, таким образом, косвенно влиять на состав самой высшей партийной инстанции — съезда. Таким образом, ЦК является единственным, действительно активным ядром партии, все же остальные организации — только его исполнительными органами… Раздавленное русским абсолютизмом человеческое «я» берет реванш тем, что «я» русского революционера поспешно объявляет себя всемогущим вершителем истории — в лице Его Величества Центрального Комитета социал-демократического движения».

      Через месяц после появления этой статьи Розы Люксембург, Троцкий о том же опубликовал свою брошюру «Наши политические задачи». В ней он так писал об организационном «плане» и методах Ленина:

      «Во внутренней партийной политике эти методы Ленина приводят к тому что… Цека замещает партийную организацию и, наконец, диктатор заменяет собой ЦК…
      Он, Ленин, знает абсолютную организационную «истину», он имеет «план» и стремится к его воплощению. Партия достигла бы цветущего состояния, если бы он, Ленин, не был окружен со всех сторон кознями, интригами, ловушками. Все как бы сговорились против него и его плана… И Ленин пришел к энергичному выводу: для того, чтобы «сделать работу успешнее, необходимо удалить тормозящие элементы и поставить их в положение, при котором они не могли бы портить партию».Другими словами, для блага партии оказалось необходимым установить режим «осадного положения», во главе которого стал бы диктатор…
      Добрые граждане это те, которых политическое сознание, развитое или неразвитое, все равно, поворачивается сегодня стороной к моему «плану»… Злые граждане это те, которых политическое сознание сегодня отвращается от тех или других деталей моего плана. Их нужно… воспитать? Нет! подавить, обессилить, уничтожить, устранить».

      Так в 1904 году писал Троцкий о плане Ленина. Это буквально то что проповедовал и стремился провести в жизнь Нечаев.
      Бонч-Бруевич, один из ближайших соратников Ленина со дня основания большевистской партии, заведовавший в 1904-1905 гг. архивом и библиотекой большевистского ЦК в Женеве, в 1917 году активный участник октябрьского переворота, а потом управляющий делами Совнаркома, в 1934 г. писал в московском журнале «Тридцать дней» следующее:

      «До сих пор не изучен нами Нечаев, над листовками которого Владимир Ильич часто задумывался, и когда в то время слова “нечаевщина” и “нечаевцы” даже среди эмиграции были почти бранными словами, когда этот термин хотели навязать тем, кто стремился к пропаганде захвата власти пролетариатом, к вооруженному восстанию и к непременному стремлению к диктатуре пролетариата, когда Нечаева называли, как будто бы это особенно плохо, “русским бланкистом”, — Владимир Ильич нередко заявлял о том, что какой ловкий трюк проделали реакционеры с Нечаевым с легкой руки Достоевского и его омерзительного, но гениального романа «Бесы», когда даже революционная среда стала относиться отрицательно к Нечаеву, совершенно забывая, что этот титан революции обладал такой силой воли, таким энтузиазмом, что и в Петропавловской крепости, сидя в невероятных условиях, сумел повлиять даже на окружающих его солдат таким образом, что они всецело ему подчинялись. Владимир Ильич говорил:
      “Совершенно забывают, что Нечаев обладал особым талантом организатора, умением всюду устанавливать особые навыки конспиративной работы, умел свои мысли облачать в такие потрясающие формулировки, которые оставались памятны на всю жизнь. Достаточно вспомнить его ответ в одной листовке, когда на вопрос “кого же надо уничтожить из царствующего дома?” Нечаев дает точный ответ: “всю большую ектению”. Ведь это сформулировано так просто и ясно, что понятно для каждого человека, жившего в то время в России, когда православие господствовало, когда огромное большинство так или иначе, по тем или другим причинам, бывали в церквах и все знали, что на великой, на большой ектений вспоминается весь царствующий дом Романовых.
      Кого же уничтожить из них? — спросит себя самый простой читатель. Да весь дом Романовых! —должен он был дать себе ответ. Ведь это просто до гениальности. Нечаев должен быть весь издан. Необходимо изучить, дознаться, что он писал, где он писал, расшифровать все его псевдонимы, собрать воедино и все напечатать”. Так неоднократно говорил Владимир Ильич»
      (Вл. Бонч-Бруевич. Ленин о художественной литературе. «Тридцать дней» (Москва), январь 1934 г., стр. 18.).

      На публичных собраниях и в партийной печати Ленин выступал, как правоверный социал-демократ и противник террора и всяких «вспышко-пускательств», а в конспиративном письме из Женевы к членам Боевого комитета большевиков в Петербурге от 3 (16) октября 1905 г. он писал:

      «Я с ужасом, ей-Богу, с ужасом вижу, что о бомбах говорят больше полгода и ни одной не сделали!.. Идите к молодежи. Основывайте тотчас боевые дружины везде и повсюду и у студентов и у рабочих особенно и т.д. Пусть тотчас же вооружаются они сами, кто как может, кто револьвером, кто ножом, кто тряпкой с керосином для поджога и т.д. …Не требуйте никаких формальностей, наплюйте, Христа ради, на все схемы, пошлите вы, Бога ради, все “функции, права и привилегии” ко всем чертям… Отряды должны тотчасже начать военное обучение на немедленных операциях, тотчас же. Одни сейчас же предпримут убийство шпика, взрыв полицейского участка, другие — нападение на банк для конфискации средств для восстания… Пусть каждый отряд сам учится хотя бы на избиении городовых: десятки жертв окупятся с лихвой тем, что дадут сотни опытных борцов, которые завтра поведут за собой сотни тысяч».