В меморандуме от 15-го июля 1915 г., озаглавленном «Внутреннее положение России», Кескула указывал, что Ленин и энергичная деятельность революционных организаций «являются противовесом против опасности образования кадетского министерства» (Там же, стр. 9.).
      В сентябре 1915 г. Кескула вошел в контакт с Лениным. 30-го сентября он представил фон Ромбергу подробный доклад о своих беседах с Лениным и о программе Ленина. По мнению Кескулы, писал фон Ромберг канцлеру Бетман-Гольвегу, — «необходимо, чтобы мы немедленно же оказали помощь революционерам ленинского движения в России. Он об этом лично доложит в Берлине… Мы должны действовать быстро, прежде чем социал-патриоты возьмут верх… Программа Ленина, конечно, не должна быть опубликована, во-первых, потому что ее опубликование раскрыло бы наш источник, но также и потому, что обсуждение ее в печати лишило бы ее ценности» (Germany and the Revolution in Russia 1915-1918, p. 7.).
      Весной 1915 г. Кескула имел в своем распоряжении фонд, равный приблизительно 50-60 тысячам американских долларов, который он получил от германского министерства иностранных дел для финансирования большевистских изданий, пока они агитируют за поражение России в войне. Газетка Ленина «Социалдемократ» печаталась в незначительном количестве экземпляров и на дешевой бумаге. Отдельные экземпляры пересылались в Германию и там фотографическим способом перепечатывались на гильзовой бумаге в типографии германского морского министерства в большом количестве экземпляров. Отпечатанные экземпляры через Кескулу отправлялись в Копенгаген и в Стокгольм, а оттуда пересылались в Россию (Der Monat, September 1958.).
      В феврале 1916 г. в длинном письме Кескула жаловался на осложнения, вызванные попыткой Парвуса в конце 1915 г. встретиться с Бухариным. Бухарин, по-видимому, отказался видеть Парвуса. В то же время взволнованные русские эмигранты начали заподазривать Кескулу. Но к тому времени, когда он писал вышеупомянутое письмо, весь вред, согласно Кескулы, был уже поправлен.
      Кескула писал: «Как беспомощны эти русские, когда дело касается организации для какой-либо цели, можно видеть из того, что Бухарин поносил меня, собирая информацию обо мне, днем бегал по городу искать мой адрес, а ночью не мог спать. В то же самое время прилагаемая мною его брошюра была напечатана на мои деньги, без ведома Бухарина, к его, однако, большому удовольствию».
      Приложенная к письму Кескулы брошюра Бухарина была озаглавлена «Война и рабочий класс». По мнению Кескулы, она была пригодна для распространения ее среди широких масс, и он рекомендовал Штейнвахсу (агенту германского генерального штаба) напечатать большое издание ее на рисовой бумаге. Кескула также сообщал, что его агент, который имел первоклассные связи и рекомендации, прибыл в Петроград. Самое интересное было, что этот агент Кескулы имел рекомендательное письмо от Бухарина к его жене. в Москве (Germany and the Revolution in Russia 1915-1918, p. 14.). (Это и был тот Крузе, о котором пишет в своих воспоминаниях Шляпников).
      8-го мая 1916 г. Штейнвахс в меморандуме министру Бергену сообщал:

      «За последние несколько месяцев Кескула установил целый ряд новых связей в России, и он в разное время посылал скандинавских социалистов в Россию с рекомендациями к ведущим лицам, которые так тщательно его информировали о положении в России, что его отчеты, опубликованные после, вызвали восхищение в социалистических кругах северных стран. Он также продолжал поддерживать его исключительно полезный контакт с Лениным, и он передал нам содержание отчетов о положении, полученных Лениным от его конфиденциальных агентов в России. Кескула поэтому должен быть снабжен необходимыми средствами в будущем. Принимая во внимание исключительно неблагоприятные условия денежного обмена, 20 тысяч марок в месяц будет вполне достаточно»
      (Там же, стр. 17.).

      Летом 1916 г. сношения между Лениным и Кескулой и немцами были прерваны по причинам, которые до сих пор не выяснены. Получал ли Ленин финансовую поддержку от германского правительства через другого агента — неизвестно. Но как раз в этот период Ленин и Крупская в письмах к своим родным и друзьям впервые начали жаловаться на крайнюю нужду. Так Крупскаяуже 14-го декабря 1915 г. в письме к сестре Ленина Марии писала:

      «У нас скоро прекращаются все старые источники существования и вопрос о заработке встает довольно остро».
      (Ленин. Письма к родным. Государственное Издательство, 1931 г. стр. 411.).

      Сам Ленин в письме к Горькому от 11-го января 1916 г. писал: «В силу военного времени я крайне нуждаюсь в заработке». А в сентябре 1916 г. в письме к Шляпникову он писал: «О себе лично скажу, что заработок нужен. Иначе прямо поколевать ей-ей! Дороговизна дьявольская, а жить нечем» (Ленин. Сочинения. 4-е изд. Том 35, стр. 187.).
      Получал ли тогда Ленин какие-либо деньги от германского правительства через Парвуса или кого-либо другого — неизвестно, но теперь точно установлено, что поездка Ленина в Россию в апреле 1917 г. в «запломбированном вагоне» через Германию была организована Парвусом.
 

VIII

 
      21-го марта 1917 г. (8-го марта по старому стилю, т. е. ровно через неделю после падения самодержавия) германский посол в Копенгагене Брокдорф-Ранцау телеграфировал министерству иностранных дел в Берлине:
      «Доктор Гельфанд (Парвус), с кем я обсуждал события в России, объяснил, что, по его мнению, конфликт там в настоящее время главным образом между умеренными либералами и социалистическим крылом. Он не сомневается, что последние возьмут верх… Люди в настоящее время стоящие там у власти, по-видимому, хотят дальше продолжать войну, и вождями фракции, одобряющей эту политику, являются Милюков и Гучков… Доктор Гельфанд верит, что как только амнистия для политических осужденных вступит в силу, явится возможность работать успешно против Милюкова и Гучкова через непосредственный контакт с социалистами» (Germany and the Russian Revolution, p. 25.).
      2-го апреля 1917 г. Брокдорф-Ранцау телеграфировал из Копенгагена министерству иностранных дел: «По моему мнению, мы должны, с одной стороны, тайно употребить все усилия, чтобы углубить разногласия между умеренными и крайними партиями, ибо тогда станет неминуема сильная перемена, которая примет формы, неизбежно расшатывающие самое существование Российской империи. Но даже если умеренное крыло останется у власти, я не могу себе представить что переход к нормальным условиям возможен без крупных потрясений. Тем не менее, я думаю, что с нашей точки зрения было бы предпочтительнее поддерживать крайний элемент, та как это было бы более прямым путем для работы и скорее привело бы к какой-то развязке. Вернее всего мы состоянии рассчитывать, что в течение трех месяцев paспад достигнет той степени, при которой мы сможем военным наступлением сломить силу России».
      Во время своего пребывания в Стокгольме Ленин пытался перед своими шведскими единомышленниками мотивировать свою поездку в запломбированном вагоне через воюющую Германию. Для этой цели под председательством левого шведского социалиста Карла Линдхагена в гостинице Регина состоялось закрытое собрание. На этом собрании Платтен и Карл Радек, приехавшие из Швейцарии вместе с Лениным, дали отчет о переговорах с представителями германской власти, а Ленин просил упомянутых ими имен не публиковать.
      По словам Пауля Ольберга, корреспондента германского социал-демократического «Форвертса», присутствовавшего на этом собрании, Ленин тогда в Стокгольме

      «старался создать впечатление, что он и его сторонники не имеют никаких денежных средств, чего на самом деле не могло быть.
      Независимо от того, имел ли он тогда в своем распоряжении германские деньги, в кругах швейцарской эмиграции было хорошо известно, что Ленин из других источников получал сравнительно большие денежные суммы для партийных целей. Ленин обратился за финансовой помощью к «Стокгольмскому эмигрантскому комитету» для дальнейшего путешествия его самого и его товарищей. Комитет ассигновал ему требуемую сумму. Каково же было удивление членов Комитета, когда Ленин попросил ассигновать ему дополнительных 1000 крон. Это пожелание Ленина было передано Комитету через польского друга Ленина Фюрстенберга-Ганецкого. В Комитете вопрос о том, следует ли удовлетворить просьбу Ленина, вызвал разногласия, но в конце концов просьба была удовлетворена»
      (Р. Olberg. Lenins Transaktionen mit Wilhelm II Regierung, Vorwдrts, May l, 1957.).

      В 1918 г. Парвус писал, что он был в Стокгольме, когда Ленин там находился, и Ленин отказался лично встретиться с ним.

      «Я передал ему через нашего общего друга, — писал Парвус, — что теперь прежде всего необходим мир, поэтому необходимо объявить условия мира. Что же он предполагает делать? Ленин ответил, что он не занимается дипломатией, его дело социал-революционная агитация. Я велел передать Ленину: он может агитировать. Но если государственная политика для него не существует, то он станет орудием в моих руках» (Parvus. Im Kampf um die Wahrheit, Stockholm, 1918, S. 51.).
       (Парвус. В борьбе за правду…)

      Ленину тогда не было никакой надобности лично встречаться с Парвусом, которого все считали германским агентом. Он из предосторожности поручил Ганецкому и Радеку от его имени вести переговоры с Парвусом, как и с другими германскими агентами.
      17-го апреля 1917 г. Брокдорф-Ранцау телеграфировал германскому министру иностранных дел Циммерману:

      «Доктор Гельфанд сегодня вернулся из Стокгольма, где он вел переговоры с русскими политическими эмигрантами из Швейцарии»
      (Germany and the Russian Revolution, P. 50.).

      В тот же день Штайнвахс, представитель министерства иностранных дел в главной ставке, телеграфировал из Стокгольма в Берлин:

      «Приезд Ленина в Россию успешен. Он работает совершенно так, как мы этого хотели»
      (Там же, стр. 51.).

      А 30-го апреля 1917 г. фон Ромберг из Берна сообщал канцлеру Бетман-Гольвегу: —

      «Сегодня меня посетил Платтен, который сопровождал русского революционера Ленина и его последователей в их поездке через Германию, чтобы от их имени поблагодарить меня за услуги, оказанные им. К сожалению, Платтену запрещено было сопровождать его попутчиков в Россию. Он на границе был задержан английским офицером, который приостановил его разрешение на въезд. Ленину, с другой стороны, по словам Платтена, его сторонники устроили блестящую встречу. Можно сказать, что он имеет за собой три четверти петроградских рабочих. Труднее обстоит дело с пропагандой среди солдат, у которых еще сильно распространено мнение, что мы собираемся атаковать русскую армию. Как пойдет дальше развитие революции, пока еще не ясно. Возможно, что достаточно будет заменить отдельных членов Временного Правительства как Милюкова и Гучкова социалистами.
      Во всяком случае, абсолютно необходимо притоком из-за границы увеличить число безусловных друзей мира… Из замечаний Платтена стало ясным, что у эмигрантов нет достаточных средств для ведения своей пропаганды, в то время как средства их врагов безграничны. Фонды, которые были собраны для них, попали главным образом в руки социал-патриотов. Я постараюсь при помощи агента расследовать деликатный вопрос, возможно ли будет предоставить им эти средства так, чтобы их не смутить. А пока я был бы благодарен за сообщение по телеграфу о том, получают ли уже революционеры финансовую поддержку какими-либо другими путями». На докладе фон Ромберга есть следующая заметка представителя канцелярии Пурталеса: «Я говорил с Ромбергом. Этим вопрос, поднятый последним предложением его отчета, исчерпан»
      (Germany and the Russian Revolution, p.p. 52, 53.).

      10-го мая товарищ министра иностранных дел Штумм телеграфировал германским послам в Берне и в Стокгольме:

      «Пожалуйста, обратите внимание возвращающихся в Россию эмигрантов, через подходящих агентов, чтобы они потребовали от своего правительства опубликования тайных договоров, заключенных между старым русским режимом и Англией и Францией»
      (Hahlweg, S.S. 123.).

      Как известно, это требование наряду с требованием отставки Милюкова и Гучкова, вскоре стало одним из главнейших требований большевиков и тех групп, которые шли в их форватере. Немецкая агентура проникла и в круги, занятые тогда идеей созыва в Стокгольме конференции социалистических партий воюющих и нейтральных стран для выработки условий мира. В телеграмме германского министра Циммермана германскому посланнику в Стокгольме от 9-го мая 1917 г. сообщалось:

      «Доктору Гельфанду (Парвус) пожаловано прусское подданство. Он едет через Копенгаген в Стокгольм, куда он прибудет через несколько дней с целью работать в наших интересах на предстоящем социалистическом конгрессе».

      29-го сентября 1917 г. новый германский министр иностранных дел фон Кюльман телеграфировал представителю министерства в главной ставке о подрывной работе министерства внутри России:

      «Наш главный интерес, — писал фон Кюльман, — это усилить, насколько возможно, националистические и сепаратистские стремления и оказывать сильную поддержку революционным элементам. Мы теперь заняты этой работой в полном согласии с политическим отделом генерального штаба в Берлине (капитан фон Хильзен). Наша совместная работа дала осязательные результаты. Без нашей беспрерывной поддержки большевистское движение никогда не достигло бы такого размера и влияния, которое оно сейчас имеет. Всё говорит за то, что это движение будет расти и то же самое можно сказать о финляндском и украинском движениях независимости. Приготовления к восстанию в Финляндии идут усиленным темпом и,как известно Верховному командованию армии, поддерживается нами (Германией) в значительной степени»
      (Germany and the Russian Revolution, p. 70.).

      Интересно, что 9-го мая 1917 г. советник германского посольства в Берне от имени фон Ромберга запрашивал министерство иностранных дел в Берлине, имеют ли его агенты связи в России не только с Лениным и его группой, но также и с лидерами партии социалистов-революционеров, с Черновым и его товарищами? Ответ получился 12-го мая. Он гласил:

      «Я не имею никаких связей с ними»
      (Там же, стр. 54.).

 
 

IX

 
      3-го декабря 1917 г. министр иностранных дел фон Кюльман сообщил представителю министерства при главной ставке:

      «Разрыв Антанты и последующее за тем создание политических комбинаций, благоприятных нам, продолжает быть самой главной целью нашей дипломатии. Россия оказалась самым слабым звеном во вражеской цепи. Нашей задачей поэтому было постепенно ослабить ее и, когда станет возможно, устранить ее. Это была цель той подрывной деятельности, которую мы могли вести в России за линией фронта — в первую очередь поощрение сепаратистских тенденций и поддержка большевиков. Лишь тогда, когда большевики начали получать от нас постоянный приток фондов через разные каналы и под различными ярлыками, они стали в состоянии поставить на ноги их главный орган «Правду», вести энергичную пропаганду и значительно расширить первоначально узкий базис своей партии.
      Большевики теперь пришли к власти. Как долго они ее удержат — невозможно предвидеть. Им необходим мир для того, чтобы укрепить свою собственную позицию. С другой стороны, это всецело в наших интересах использовать период, пока они у власти, который может быть коротким, для того, чтобы добиться прежде всего перемирия, а потом, если возможно, мира. Заключение сепаратного мира означало бы достижение желанной военной цели, а именно — разрыв между Россией и ее союзниками»
      (Там же, стр. 95).

      Из опубликованных документов германского министерства иностранных дел мы узнаем, что и после прихода Ленина к власти Германия потратила десятки, а может быть и сотни миллионов марок на то, чтобы не допустить падения большевистской власти. Уже 28-го ноября 1917 г., т. е. через три недели после захвата власти большевиками, германский товарищ министра иностранных дел Буше телеграфировал министру в Берн: «Согласно информации, полученной здесь, правительству в Петрограде приходится бороться с большими затруднениями. Желательно поэтому, чтобы им были посланы деньги» (Germany and the Russian Revolution, p. 93.). 17-го мая 1918 г. германский посол в Москве Мирбах в телеграмме министру иностранных дел сообщал: «Я всё еще стараюсь противодействовать усилиям союзников и поддерживаю большевиков. Я, однако, был бы признателен за получение инструкций насчет того, оправдывает ли общее положение трату больших сумм в наших интересах». На это 18-го мая последовал ответ фон Кюльмана:

      «Пожалуйста тратьте большие суммы, так как весьма в наших интересах, чтобы большевики остались у власти. Фонды Ритцлера в вашем распоряжении. Если нужны еще деньги, пожалуйста телеграфируйте, сколько»
      (Там же, стр. 128.).

      Мирбах не верил в устойчивость большевистской власти. 30-го апреля 1918 г. он писал канцлеру Бетману-Гольвегу:

      «Власть большевиков в Москве поддерживается, главным образом латышскими баталионами, и к этому еще большим числом броневых машин, реквизированных правительством, которые беспрерывно летают по городу и могут немедленно доставить солдат на опасные места, если нужно»
      (Там же, стр. 121.).

      3-го июня 1918 г. Мирбах телеграфировал министерству иностранных дел:

      «Из-за сильной конкуренции союзников нужны 3 миллиона марок в месяц». 5-го июня фон Кюльман послал заведующему государственным казначейством графу Редерну меморандум, полученный им от советника посольства в Москве Траутмана, в котором, между прочим, сообщалось: «Из-за последних усилий союзников в России убедить Совет Рабочих Депутатов (Съезд Советов?) принять требования Антанты (что мoгло бы привести к ориентации России в сторону союзников), граф Мирбах вынужден истратить значительные суммы, чтобы предотвратить принятие какой-либо резолюции в этом направлении». (Иначе говоря, часть депутатов Совета или Съезда Советов была куплена немцами, чтобы они голосовали за непринятие предложений союзников. Д. Ш.).Далее в этом меморандуме Траутман сообщал: «Фонд, который мы до сих пор имели в своем распоряжении для распределения в России, весь исчерпан. Необходимо поэтому, чтобы секретарь имперского казначейства предоставил в наше распоряжение новый фонд. Принимая во внимание вышеуказанные обстоятельства, этот фонд должен быть, по крайней мере, не меньше 40 миллионов марок»
      (Там же, стр. 133.).

      После того, как большевики уже крепко захватили государственную власть, они, естественно, больше не нуждались в посредничестве Парвуса, как не нуждались уже в этом и немцы. Обе стороны, германское правительство и лидеры большевиков, могли вести переговоры через своих официальных представителей. Но еще 14 ноября 1917 года, то есть, через неделю после большевистского переворота в Петрограде, когда Парвус был в Вене, он получил телеграмму от членов заграничного бюро ЦК большевистской партии в Стокгольме — Радека и Ганецкого, чтобы он немедленно вернулся в Стокгольм. Парвус вернулся в Стокгольм 17 ноября и в тот же день встретился с Радеком, Ганецким и. Воровским. Авторы книги «Купец революции» пишут: —

      «Парвус заявил, что он хочет иметь частную беседу с Радеком. К удивлению Радека, Парвус предложил свои услуги советскому правительству и выразил желание просить у Ленина разрешения вернуться в Россию. Ему хорошо известно, сказал Парвус, что в партийных кругах России относятся подозрительно к еговоенной политике. Поэтому он готов защищать свою политику перед пролетарским судом и готов подчиниться решению такого суда. Парвус просил Радека передать лично Ленину его просьбу и немедленно известить его о решении Ленина».

      По словам самого Радека, обращение Парвуса произвело на него глубокое впечатление, и он немедленно отправился в Петроград. По дороге он встретился с Ганецким. Когда они 18 ноября достигли финляндской границы, они оттуда уже послали телеграмму Ленину:

      «Мы едем экстренным поездом в Петроград. Имеем очень важное поручение. Просим немедленно совещания».

      К 17 декабря Радек вернулся в Стокгольм. Согласно воспоминаниям Радека, ответ Ленина был не только большим разочарованием для Парвуса, но и глубоко оскорбительным. Радек сообщил Парвусу, что большевистский лидер не может разрешить ему вернуться в Россию и что, по выражению Ленина, «дело революции не должно быть запятнано грязными руками». Политические планы Парвуса окончательно рухнули.
      Обе стороны — германское правительство и большевики использовали Парвуса, а потом бросили его. Парвус однако летом 18-го года был убежден, что Германия в состоянии будет продиктовать мир на Западе, как она это сделала на Востоке. Он мечтал об объединенной Европе под политическим руководством Берлина.
      Парвус сильно переоценил силу и выносливость Германии. Лишь в сентябре 18-го года Парвус увидел, что Германия войну проиграла. Он долгое время убеждал представителей большевиков в Стокгольме, что революция в Германии невозможна не только во время войны, но даже и немедленно после окончания войны. Когда же окончательное поражение германской армии на западном фронте и революция в Германии произошли в ноябре 18-го года, Парвус, вместо того, чтобы оставаться в Берлине, предпочел отправиться в Швейцарию в добровольное изгнание. В Швейцарии Парвуса заподозрили в том, что он тайный агент советского правительства и он был арестован. Германский посол в Берне Адольф Мюллер, старый приятель Парвуса, заявил швейцарскому правительству, что Парвус член германской социал-демократической партии большинства и политик, который энергично боролся против большевиков. Парвуса немедленно освободили. В ноябре 20-го года известный германский журналист Максимилиан Харден выступил в своем журнале «Цукунфт» с большой статьей, в которой разоблачал закулисную деятельность Парвуса во время войны. Совершенно случайно против Парвуса тогда резко выступил и его бывший старый друг Карл Каутский. В конце месяца Парвус был извещен, что он больше не может оставаться в Швейцарии. Парвус уехал в Германию и поселился в роскошной вилле на Ванзее.
      12-го декабря 24-го года Парвус умер от сердечного припадка. Он пережил Ленина только на десять месяцев. Даже большинство германских социал-демократов после его смерти предпочли совершенно забыть его. Так бесславно кончил свои дни Александр Гельфанд-Парвус безусловно очень способный и очень талантливый человек, который сыграл роковую роль в истории России и всего мира.
 

Х

 
      А. Литвак, один из лидеров еврейского социал-демократического «Бунда», который после объявления войны застрял в Цюрихе, рассказывает о Радеке в своих воспоминаниях (посмертное издание, вышедшее в Нью Йорке в 1949 году), что в августе 1914 г. туда жеи зГермании прибыл Карл Радек, который «имел очень плохую репутацию». Радек, с которым Литвак часто встречался, хвастался тогда, что у него есть связи с германскими генералами и австрийскими министрами. «Он говорил о тайнах высокой политики, — пишет Литвак, — как человек интимно посвященный в них».
      Радек тогда был «интернационалистом» толка Мартова и Троцкого. В то же время он очень любил Австрию. Из его слов было ясно, что он хочет победы Австрии в войне. Сам Литвак был тогда искренним интернационалистом и противником войны. «В Цюрихе был момент, — пишет он, — когда не только мне одному казалось, что Радек готов был активно содействовать официальной Австрии в осуществлении ее политических планов. Радек много рассказывал о Парвусе, по его словам очень способном человеке, но распущенном, нечистом на руку и нечестном с женщинами. Радек отлично знал его со всеми его недостатками, однако говорил о нем с большой теплотой. Даже о его недостатках он говорил добродушно, как говорят о недостатках человека, которого любят. Мне казалось, что причина этого теплого чувства к Парвусу была та, что в самом Радеке было много от Парвуса.
 
      Парвус состоял в близких сношениях с германским правительством.

      «По словам Радека, даже с германской армией. Как служащий у Парвуса работал Ганецкий-Фюрстенберг, и я должен прибавить, что Радек близко стоял к обоим, к Парвусу и Ганецкому»
      (A. Литвак, Собрание сочинений (на идиш). Нью Йорк, 1945, стр. 245, 252, 256.).

      В своей статье в берлинском журнале «Der Monat» Земан признает, что есть доказательства, что Радек и Ганецкий были тесно связаны не только с Парвусом, как агентом Германии, но что имели и другие такие связи. Но он тут же находит для них некоторое оправдание.

      «Теоретически, — говорит он, — они были гражданами Австро-Венгрии, которые не имели оснований заботливо избегать контакта с центральными державами».

      Тут, во-первых, фактическая ошибка: Ганецкий, родомизрусской Польши, был не австрийским, а русским подданным. Во-вторых, оба они ведь выдавали себя за революционных социалистов, за самых последовательных интернационалистов, оставшихся верными идеям Карла Маркса и Интернационала.
      Только совершенным незнанием истории большевистской партии и непониманием сущности большевизма можно объяснить следующее заявление авторов или автора «Введения» к книге «Германия и русская революция 1915-1918 г.»:

      «Среди документов министерства иностранных дел нет доказательств, что Ленин, человек осторожный, был в непосредственном контакте с какой-либо германской агентурой. Насколько он знал о деятельности людей окружавших его — трудно сказать».

      В своей статье в «Der Monat» Земан пишет, что сношения с немцами в 1917 г. переняли Платен, Радек, Ганецкий, Григорий Шкловский и другие «люди второго разряда, с ведома или без ведома Ленина».
      На этом основании большевизанствующие и мало осведомленные или просто политически невежественные рецензенты книги «Германия и русская революция 1915-1918 г.» в целом ряде серьезных английских и американских газет и журналов уже писали, что якобы не установлено, что Ленин и его партия были связаны с Германией и получали от нее огромные суммы. А один очень серьезный американец договорился даже до того, что если и доказано, что немцы дали большевикам большие суммы денег, то не доказано, что эти деньги попали в руки Ленина. Если это не попытка «обелить» Ленина, то это просто сверхъестественная глупость. Конечно, Ленин не встречался ни с Вильгельмом II, ни с Людендорфом и не договаривался лично с канцлером Бетманом-Гольвегом и не получал от них ящиков с золотыми германскими марками или с русскими государственными ассигнациями. Ленин лично ведь тоже не участвовал ни в «экспроприациях», которые большевистские «боевики» с ведома Ленина производили в годы первой революции, пересылая ему награбленные деньги. Ленин тоже лично не участвовал и в вооруженном восстании, организованном по его настоянию, которое привело его к власти. Но большевистская партия никогда ни одного шага несделала без его ведома,больше того, он всегда был инициатором всех решений и выступлений партии. Правительство Вильгельма II давало деньги не отдельным большевикам, «окружавшим» Ленина, но именно партии,а Ленин всегда был ее абсолютным диктатором. Никто никогда не действовал от его имени, не будучи заранее уполномоченным на это Лениным.
      Имя Троцкого почти не упоминается ни в документах, опубликованных в книге «Германия и русская революция 1915-1918 г.», ни в статье Земана в журнале «Der Monat», ни в книге «Купец революции» а между тем Троцкий, по крайней мере в 1917-1918 гг. несомненно был соучастником германо-большевистского заговора. До войны Троцкий жил в Вене. Когда вспыхнула война, старый лидер австрийской социал-демократической партии, Виктор Адлер, помог Троцкому получить от австрийского правительства разрешение на выезд из Австрии для него самого и его семьи. Троцкий переехал в Цюрих. Там он опубликовал брошюру на немецком языке под заглавием «Война и Интернационал». В ней он резко критиковал, главным образом, немецких социал-демократов за их поддержку военной политики германского правительства. Но через несколько месяцев он переехал из Цюриха в Париж и там стал ближайшим сотрудником газетки «Голос», органа социалистов — противников войны. Позже, когда французское правительство закрыло «Голос», газета начала выходить под названием «Наше Слово» и Троцкий стал ее главным редактором. Ближайшими сотрудниками «Нашего Слова» были:
      Мартов, Луначарский, Покровский, Рязанов, Лозовский, Мануильский, Раковский, Антонов-Овсеенко и Павлович. Все они, за исключением Мартова, в 1917 г. примкнули к Ленину. Если Троцкий в Цюрихе нападал, главным образом, на германских социалистов, то в Париже всё острие его пера было со всей резкостью направлено против Франции и ее союзников.
      Старый друг Троцкого Л. Г. Дейч, прочитав статью Троцкого в «Нашем Слове», глубоко возмущенный ею, воскликнул:

      «Если б я так хорошо не знал Троцкого, то я не сомневался бы, что он подкуплен германским правительством.»

      В конце 1916 г. «Наше Слово» было закрыто французским правительством, а Троцкий был выслан из Франции. Он уехал в Испанию, но и оттуда его выслали. Он переселился в Нью Йорк и здесь, в редактируемой им и Бухариным русской газете «Новый Мир» и в социалистических газетах и журналах на других языках, продолжал гнуть ту же самую линию. В Нью Йорке Троцкий рассказывал, что «Наше Слово» издавалось на средства главным образом Раковского.