В.И.Ленин в 1914 году.

Плеханов и Ленин — Циммервальд

I

      Война 1914 года не была полной неожиданностью для социалистов Запада и России. Начиная с 1907 года многие выдающиеся деятели социалистического Интернационала предвидели возможность войны и считали это страшной катастрофой для всего мира. Один только Ленин в письме к М. Горькому в 1913 году мог написать:

       «Война Австрии с Россией была бы очень полезной для революции (во всей Восточной Европе) порукой, но мало вероятия, чтобы Франц-Иозеф и Николаша доставили нам сие удовольствие»
      (Ленин. Сочинения, том 35-ый, 4-ое издание, стр. 43.).

      Все же остальные выдающиеся социалисты России и Запада считали необходимым всеми силами предотвратить войну. Вопрос о том, каково должно быть поведение социалистов в случае войны, обсуждался на многих конгрессах социалистического Интернационала еще задолго до 1907 года.
      Как известно, в «Коммунистическом манифесте» Маркса и Энгельса говорилось, что «у пролетариев нет отечества» и в течение десятков лет многие европейские социалисты это повторяли. Но с ростом рабочего движения и с созданием массовых социалистических партий во всех передовых странах Европы социалисты постепенно отказались от этого лозунга. Так, в августе 1893 года на международном конгрессе социалистического Интернационала в Цюрихе представитель русских социал-демократов Г. В. Плеханов выступил резко против тех социалистов, которые предлагали, чтобы на объявление войны правительствами ответить всеобщей забастовкой во всех странах, где рабочие могут оказать влияние на войну, а в остальных — ответить на войну отказом от военной службы. Такое предложение было внесено Домела Ньювенгейсом, основателем голландской социал-демократической партии, впоследствии ставшим анархистом. В своей речи Плеханов сказал:

      «Решение в духе голландского предложения останется пустой фразой, лишенной какого бы то ни было практического значения. Более того, успехи социализма не везде одинаковы. Так, в Германии уже имеется очень сильная, великолепно организованная и дисциплинированная социал-демократическая партия, тогда, как в России социалистическое движение находится еще в зачатке. Предположим, что в случае войны с этой страной нашим германским друзьям удалось сорганизовать у себя военную забастовку, что получилось бы? Русская армия покорила бы Центральную Европу и вместо близкого торжества социализма, мы имели бы торжество казаков».

      На международных социалистических конгрессах в Амстердаме в 1904 году, в Штутгарте в 1907 году, в Копенгагене в 1910 году и почти накануне войны — в 1912 году в Базеле много говорилось о том, что рабочие, которые больше всех пострадают от войны, должны стараться предотвратить ее. Но как это можно было осуществить? Сначала это казалось просто: без рабочего класса невозможна никакая работа. Значит, стоит рабочим договориться между собой не поддерживать войну и даже помешать войне, и войны не будет. А если какое-нибудь правительство начнет войну, — надо всем рабочим восстать и объявить войну всем капиталистам. Тогда начнется классовая война вместо войны международной. Эту мысль особенно горячо отстаивал француз Густав Эрве. Он стоял за первоначальную формулу «Коммунистического манифеста»: «у пролетариев нет отечества».

      «Мне всё равно, — говорил он, — победят ли французы немцев или Вильгельм II возьмет Париж. Я всё равно буду бороться только с капиталистами моей страны».

      Но он был в меньшинстве. Подавляющее большинство социалистов не отказывалось от отечества. Так, вождь германских социалистов Август Бебель однажды произнес в германском Рейхстаге замечательную речь на эту тему. В этой речи он резко нападал на германские правящие классы за их захватнические стремления, за усиленное вооружение, за угрозу всеобщему миру. Когда же он сказал, что немецкие рабочие должны помешать немецкому правительству напасть на Россию или на Францию, то ему крикнули со скамей:
      — Это измена отечеству! Бебель ответил:
      — Нет, мы не изменники! Мы не хотим только, чтобы наше отечество начало войну, как грабитель и разбойник. Но если какой-нибудь другой народ нападет на Германию, то я первый возьму свою старую рушницу (meine alte Flinte) и пойду защищать свою страну.
      Чем Бебель был для Германии, тем Жан Жорес был для Франции: Жорес был совестью не только своей партии, но может быть и совестью большинства своего народа. Он тоже боролся с шовинистами своей страны. Но и он говорил, как Бебель: «Если бы случилось, что какой-нибудь другой народ напал бы на Францию, то мы, социалисты, умерли бы в первых рядах ее защитников».
      И оба эти вождя социалистов повторяли это на многих съездах, в том числе (за семь лет до войны) на международном социалистическом конгрессе в Штутгарте. Оба они здесь доказывали, что у социалистов не может не бытьотечества. Бебель сказал:

      «Эрве говорит, что отечество это лишь отечество господствующих классов, и что рабочему классу до него нет дела… Но еще вопрос, кому принадлежит отечество… Почему же всякий народ, терпящий иноземное владычество, — если даже в некоторых случаях оно благодетельно, — восстает всей массой для борьбы за свободу, отбрасывая ради этой цели всё остальное на задний план? Мысль Эрве, что пролетариату всё равно, — принадлежит ли Франция Германии или Германия Франции, — это нелепость».

      И свою речь Бебель закончил так:

      «Если бы вы, Эрве, захотели провести эту мысль на практике, товаши соотечественники растоптали бы вас ногами».

      И огромное большинство социалистов шло за Бебелем и Жоресом, а не за Эрве. На этом съезде Жорес сказал: «Да, мы знаем, что на совести наших отечеств много несправедливости; что родина бывает для многих мачехой; мы боремся с ее грехами, но мы любим ее и не дадим в обиду в случае нужды».
      На слова Эрве и его сторонников, что любовь к родине — неразумный инстинкт и зоологическое чувство, представители большинства ему отвечали: «Нет, любовь к отечеству не только слепой инстинкт. Любить родину — разумно и полезно». Так, германский социал-демократ Фольмар на конгрессе в Штутгарте сказал:

      «Неправда, будто бы интернационализм враждебен национальным отечествам… Любовь к человечеству не мешает немцу быть добрым немцем. Нельзя прекратить существование наций и обратить их в безразличную народную кашу».

      Бебель и немецкие социалисты предостерегали против восстаний и всеобщих забастовок в случае объявления войны. «Мы не хотим ослаблять свои силы для чего-то еще не существующего, чего мы, может быть, в нужный момент и не в силах будем выполнить». «В самом деле, — говорили другие, — Интернационал еще не настолько силен, чтобы обеспечить единство действий всего пролетариата. В одних странах, более культурных, рабочие более организованы. Допустим, что они, повинуясь Интернационалу, обезоружат своих соотечественников. А в это время другим это не удастся, и наиболее сознательный народ будет порабощен и задавлен менее сознательным. Не скажет ли тогда побежденный народ, что свои же братья, социалисты, связали ему руки и сделали беззащитным в общей международной свалке? И это было бы сделано во имя призрачного еще Интернационала, который оказался бессильным его защитить!»
      От имени французов Жорес предложил даже внести в постановление штутгартского съезда, что защита независимости всякой страны, которой угрожает иноземное нашествие, составляет настоятельный долг социалистов угрожаемой нации.

      «Отечество — это сокровищница человеческого гения, — сказал другой французский социалист, Вальян, при общем одобрении, — и не подобает пролетариату разбивать эти драгоценные сосуды человеческой культуры!»

      А швед Брантинг, обобщая эти мнения, сказал:

      «Мы должны быть благодарны Эрве: он дал нам возможность обнаружить полное единодушие в том, что интернационализм и национальность не только не противоположны друг другу, а, наоборот, взаимно друг друга дополняют».

      И, наконец, докладчик съезда бельгиец Вандервельде почти повторил слова Бебеля: —

      «Существование свободных наций является ступенью для самой интернациональности, так как только из союза свободных народоввозникнет будущее единое человечество!»

      Между тем на Балканском полуострове уже нарастала угроза войны. Европа разделилась на враждебные лагери. Россия и Франция — с одной стороны, Германия и Австрия — с другой. Многие другие державы вели расчеты: куда им будет выгоднее примкнуть? Дипломаты зондировали почву, государственные деятели собирались на тайные совещания, заключались и расстраивались союзы. Европа жила в беспокойстве, перед бурей. Ввиду этого социалисты решили созвать внеочередной международный съезд, чтобы обсудить угрожающее положение.

II

      В октябре 1912 года Черногория объявила войну Турции и очень скоро почти весь Балканский полуостров оказался в огне. Опасность, что искрами этого столкновения Европа может быть взорвана, как пороховой погреб, стала очевидной и Международное социалистическое бюро организовало антивоенные массовые собрания в большинстве европейских стран и постановило созвать экстренный международный социалистический съезд на 24-25 ноября в Базеле. Базельский конгресс был скорее торжественной, очень внушительной демонстрацией против войны, чем собранием для обсуждения определенных международных проблем. Жан Жорес в своей приветственной речи указал, что международный социалистический конгресс собрался, чтобы оплакивать уже погибших на Балканах в войне, и чтоб призвать живых к миру и рассеять надвигающуюся на Европу грозу. Но что для этого нужно делать? Уже предыдущие съезды выяснили, что социалисты могут призывать к миру своих соотечественников, но настоящей международной силы у них нет.
      Поэтому и базельский съезд, как и предыдущий копенгагенский съезд, только повторил резолюцию штутгартского съезда 1907 года: «Социалисты должны помешать возникновению войны. А если война всё-таки начнется, они должны постараться скорее прекратить ее и воспользоваться кризисом для того, чтобы ускорить падение капиталистического строя». Но какими средствами этого достигнуть Интернационал не говорил. Выбор средств предоставлялся «на усмотрение отдельных наций», при чем Базельский съезд впервые провозгласил, что период национальных войн в Европе кончился и начался период войн империалистических.
      Российские социалистические партии были представлены в Базеле тридцатью шестью делегатами. Среди них был Г. В. Плеханов. Центральный комитет большевиков имел там шесть представителей. Большевистскую делегацию возглавлял Лев Каменев, тогда официальный представитель большевиков в Международном социалистическом бюро.
 
      Чувства, возбужденные базельским конгрессом, были смутны и неопределенны. Социалисты возвращались в свои страны не с определенным решением, а с общим настроением: надо мешать нападению. Но несмотря на то, что все социал-демократические партии Европы были решительными противниками милитаризма, социалистический Интернационал занял позицию, что единственное средство, при помощи которого можно остановить войну, — это помешать ее возникновению. Вожди европейских социалистических партий говорили:

      «После того, как война уже вспыхнула, всеобщая забастовка могла бы повредить только наиболее передовым странам, в то время, как остальные, реакционные режимы меньше всего пострадали бы, ибо отсталый рабочий класс их стране присоединился бы к забастовке».

      Следующий конгресс социалистического Интернационала должен был собраться 23 августа 1914 года в Вене. Но после выстрела в Сараеве, где 28 июня 1914 года сербским националистом был убит наследник австро-венгерского престола Франц-Фердинанд и его жена, уже не могло быть речи о съезде, ибо это убийство было использовано австро-германскими милитаристами как повод для нападения на Сербию, в результате чего и была развязана первая мировая война.
      Поэтому решено было созвать экстренное расширенное совещание Международного социалистического бюро в Брюсселе на 28 июля. Совещание открылось 28 июля и продолжалось 29 и 30 июля. В Брюсселе никто из выступавших ораторов уже не говорил о всеобщей забастовке, как средстве предотвращения мировой войны. Не говорила даже крайне левая тогда Роза Люксембург, принимавшая участие в дебатах по вопросу о мерах, которые должно предпринять социалистическим партиям для предотвращения войны. Никто и из других левых ораторов тоже ни единым словом не обмолвился о массовом отказе от военной службы или о восстаниях, как средстве предотвращения войны. Всем участникам совещаний в Брюсселе была уже ясна невозможность всех таких мер.
      По словам Карла Каутского, присутствовавшего на совещаниях в Брюсселе, все выступавшие там ораторы одинаково резко осуждали Австро-Венгрию и высказывали свое недоверие к России. Они также резко выступали против Германии, которая, как указал Жорес, своей поддержкой Австро-Венгрии ставит под угрозу европейский мир. По этому вопросу ему не возражали, как не возражали и против его заявления, что Франция и Англия искренне стремятся сохранить мир. В резолюции, принятой единогласно представителями всех социалистических партий, рабочие всех стран, которым грозила опасность войны, призывались продолжать и усиливать свои массовые выступления против войны, за мир и за разрешение австро-сербского конфликта путем арбитража. Социалистам Германии и Франции вменялось в обязанность оказывать совместное давление на свои правительства в пользу мира.
      30 июля вечером Жорес вернулся из Брюсселя в Париж. Назавтра, во главе социалистической делегации, Жорес поехал в Министерство иностранных дел с заявлением, чтобы французское правительство повлияло на русское, дабы оно не объявляло всеобщую мобилизацию. Но после того, как социалистическая делегация покинула здание Министерства иностранных дел, было получено сообщение, что Вильгельм II объявил военное положение.И в тот же вечер Жорес был убит полупомешанным французским националистом. Плеханов из Брюсселя уехал в Лондон, где в Британском музее он работал над своим трудом «История общественной мысли в России».
      Когда 31 июля он прочитал в газетах об убийстве Жореса, по словам его жены, он «мертвецки побледнел». «Мне показалось, — писала она, — что он потеряет сознание. «Что с тобой?» — спросила я. Он ответил: «Ты не можешь себе представить что за война это будет. Это будет избиение народов, которое своей жестокостью превзойдет все, что человечество до сих пор испытало».
      На следующий день Германия объявила войну России, а через два дня — Франции. Рабочие и социалисты всех стран были единодушны пока казалось возможным предотвратить войну, но когда война разразилась, Интернационал распался. Плеханов немедленно уехал в Париж. Там на собрании русских эмигрантов-социалистов он выступил с докладом: «Каково должно быть отношение социалистов к войне?»
      В своем докладе Плеханов доказывал, что обязанность социалистов всего мира помогать союзникам (Франции, Англии и России) в защите их стран против немецкой агрессии. Войну, говорил Плеханов, начала Германия. Она — нападающая сторона. Германия полудеспотическая страна, Бельгия, Франция и Англия — демократические страны. Наша обязанность поэтому их защищать. Если победит Германия, она заберет у России территории, расположенные у моря, которые являются воротами России в Европу. Россия будет превращена в германскую колонию, в рынок для сбыта германских товаров. Российский рабочий класс сильно ослабеет, и политическое, экономическое и социальное развитие России будет отброшено на многие десятилетия назад. Так говорил Плеханов в своем первом докладе о войне в Париже. Приблизительно то же самое он повторил и в своем напутственном слове уходившим на фронт русским добровольцам воФранции. Среди этих добровольцев были большевики, меньшевики, социалисты-революционеры и анархисты. В «Письме к русским социал-демократам», опубликованном им вскоре после его напутственного слова русским добровольцам, Плеханов писал:

      «Со времени нашей революции 1905-1906 г.г. Вильгельм II был сильнейшей опорой своему «брату» Николаю II. Не во имя свободы объявила Германия войну. Нет, товарищи, Германия воюет во имя завоевания ею экономического превосходства. Такова ее империалистическая программа, которую она старается осуществить. И поскольку это касается нашей страны, захваченной Германией, то она станет экономическим вассалом. Германия навяжет России такие условия, которые до нельзя затруднят ее дальнейшее экономическое развитие. А так как это экономическое развитие является предпосылкой социального и политического развития, то Россия потеряет, полностью или почти полностью, шанс покончить с царизмом… Победа Германии это — удар по прогрессу Западной Европы и полный, или почти полный, триумф русского деспотизма».

      Так писал Плеханов в начале войны в «Письме к русским социал-демократам». Когда так называемые «интернационалисты» возражали ему, что причина войны это не только злая воля Германии, то Плеханов ответил им:

      — «Кто отказывается от решения вопроса о том, какая сторона нападает и какая защищается, тот тем самым признает себя неспособным обсуждать вопрос о войне».

III

 
      В брошюре «О войне», выпущенной Плехановым в Париже в 1914 году, отвечая какому-то иностранному социалисту, Плеханов писал;

      «До вас дошел слух о том, что я смотрю на возможную победу Германии, как на большое несчастье для всей Европы и вы, зная, что я был горячим сторонником освободительного движения российского пролетариата, с беспокойством спрашиваете себя: неужели он начинает мириться с русским царизмом? Неужели же он переходит в ряды панславистов?
      Нет, дорогой товарищ, я как был так и остаюсь непримиримым врагом русского царизма. К панславизму не тянуло и не тянет. И тем не менее меня в самом деле очень пугают последствия победы Германии над Россией… Такое поражение России, которое замедлит ее экономическое развитие, будет вредно для дела русской народной свободы и полезно Для нашего старого порядка, то есть того самого царизма, к низвержению которого мы стремимся. Всё, что замедляет наше экономическое развитие, поддерживает наш царизм, представляющий собой своеобразное политическое следствие экономической отсталости страны».

      Так в начале войны писал Плеханов. Ленин летом 1914 года жил в горной деревушке Поронин, в Галиции, которая тогда была частью Австро-Венгрии. 28 июля Австрия объявила войну Сербии, Германия объявила войну России 1 августа. По чисто техническим причинам Австрия объявила войну России только 6 августа. Как раз в это время Ленин получил деньги из России и местная галицийская полиция заподозрила, что Ленин является агентом русского правительства. 7 августа под вечер Ленин пришел к Якову Ганецкому, который тоже проживал в Поронине, и рассказал ему, что у него был обыск и что жандармский вахмистр приказал утром явиться к поезду и ехать вместе с ним в Новый Тарг, к старосте. «Как вы думаете, — спросил Ленин у Ганецкого, — арестуют завтра в Новом Тарге или отпустят?». «Глупый жандарм подозревает вас в шпионаже, — ответил Ганецкий. — Пожалуй, арестуют».
      Они решили действовать. Ганецкий дал телеграмму социал-демократическому депутату австрийского парламента доктору Мареку, который еще в 1912 году содействовал переезду Ленина из Парижа в Краков. Сам Ленин послал следующую телеграмму директору краковской полиции:

      «Здешняя полиция подозревает меня в шпионаже. Живу два года в Кракове, в Звежинце (предместье Кракова), 51 улица Любомирского. Лично давал сведения комиссару полиции в Звежинце. Я эмигрант, социал-демократ. Прошу телеграфировать в Поронин и старосте в Новый Тарг во избежание недоразумений. Ульянов».

      Жандармский вахмистр на следующий день поехал с Лениным в Новый Тарг к старосте. В это время, в ответ на телеграмму Ленина, жандарм получил такую телеграмму от краковской полиции:

      «Жандармерия. Поронин. Против Ульянова не имеется здесь ничего предосудительного в области шпионажа. Краков, 17 августа 1914 года».

      Эту телеграмму в копии получил и староста в Новом Тарге. Однако, он всё же арестовал Ленина.
      «Надежда Константиновна Крупская, — пишет Ганецкий, — ездила к Владимиру Ильичу в тюрьму ежедневно». 11 августа Ганецкий помог Крупской послать Виктору Адлеру, лидеру австрийской социал-демократической партии, телеграмму, в которой она писала:

      «Очень прошу вас, уважаемый товарищ, помочь моему мужу. Вы знаете его лично: он был, как вы знаете, долгое время членом Международного бюро и хорошо известен Интернационалу. Я просила бы вас отправить настоятельную телеграмму прокурору в Ней-Зандец, что хорошо знаете моего мужа, причем можете уверить его, что это недоразумение… Я уверена, что вы и еще другие австрийские товарищи сделают всё возможное, чтобы содействовать освобождению моего мужа. С партийным приветом, Надежда Ульянова».

      Адлер немедленно предпринял соответствующие шаги, после чего австрийское министерство внутренних дел послало в краковскую полицию такую телеграмму:

      «По мнению доктора Адлера, Ульянов смог бы оказать большие услуги при настоящих условиях.Дирекции полиции предлагается также сообщить об этом военному суду, за которым числится Ульянов».

      Ленин был освобожден. И через несколько дней вместе с Крупской и ее матерью, через Краков и Вену, отправился в Швейцарию. 5 сентября Ленин послал Виктору Адлеру из Цюриха открытку следующего содержания:

      «Уважаемый товарищ! Благополучно прибыл со всем семейством. Документы требовали только в Инсбруке и Фельдкирхе. Ваша помощь, таким образом, была для меня очень полезна. Для въезда в Швейцарию требуют паспорта, но меня впустили без паспорта, когда я назвал Грейлиха. Привет и благодарность. С партийным приветом, Ленин (В. Ульянов)»
      (Я. Ганецкий. «Арест В. И. Ленина в Австрии в 1914 г.». «Ленинский Сборник» № 2, стр. 173-186.).

      К этому надо добавить, что Виктор Адлер с первого же дня объявления войны стал на сторону австро-германской коалиции и всецело поддерживал войну против России. Ленин это, конечно, прекрасно знал.
      Н. Бухарин, бывший тогда в Швейцарии и очень близко стоявший к Ленину, в 1934 году в московских «Известиях» рассказал, что первым лозунгом Ленина, по прибытии в Швейцарию, был лозунг к солдатам всех армий: «Стреляйте своих офицеров!» Этот лозунг не был напечатан. Ильич изобрел более общую формулу: «Превращение империалистической войны в войну гражданскую».
      Как говорит Бухарин, Ленин всех расспрашивал о позиции Плеханова. «Ильич, — писал Бухарин, — волновался, бесился, страшно хотел встречи с ним, чтобы такой случай скоро представился. Наконец, эта встреча состоялась. Через десять лет, вспоминая об этой «исторической встрече» Ленина с Плехановым и об их словесном турнире, Крупская писала в «Правде» 11 апреля 1924 г.:

      «Плеханова Владимир Ильич (Ленин) любил страстно. Плеханов сыграл крупную роль в развитии Владимира Ильича, помог ему найти правильный революционный путь, и потому Плеханов был долгое время окружен для него ореолом: всякое самое незначительное расхождение с Плехановым он переживал крайне болезненно. И после раскола партии он внимательно прислушивался к тому, что говорил Плеханов…
      Даже в 1914 году, когда разразилась война, Владимир Ильич страшно волновался, готовясь к выступлению против войны на митинге в Лозанне, где должен был говорить Плеханов». В 1934 году об этой последней встрече Ленина и Плеханова Бухарин писал в московских Известиях»: «Мы узнали, что Плеханов в Лозанне выступает 11 октября с докладом в Народном доме и вызвали Ильича телеграммой из Берна. Ильич прилетел, как на крыльях. Битком набитая аудитория. Маленькая группа большевиков. На трибуне Плеханов, со сверкающими из-под густых посеребренных бровей глазами. Скрестив руки, театрально поглядывая по сторонам, он начинает говорить».

      В своей статье Бухарин не передал речь Плеханова, но она вкратце была передана парижской русской газетой «Голос» в №№ от 18, 19 и 20 okt. 1914 г., в отчете о реферате Плеханова и о последовавшем за ним реферате Ленина. Газету эту редактировал лидер меньшевиков Мартов, который по отношению к войне тогда занимал позицию очень близкую к ленинской.
      Согласно отчету корреспондента «Голоса», Плеханов в своей речи в Лозанне повторил то, что говорил на собраниях в Париже, но к этому еще добавил:

      «Социализм отнюдь не исключает любви к отечеству. Но между тем как люди, державшиеся точки зрения эксплуатирующих классов, находят позволительным и даже обязательным ставить интересы своей страны выше интересов всего остального мира, социалист должен иметь мужество пойти против своего отечества, когда оно в своей иностранной политике поступает несправедливо, нарушает простые законы нравственности и права. Только тот социалист, который способен на это и может называться международным социалистом. Только тот социалист, который способен на это — имеет право сказать о себе, что в его любви к отечеству нет шовинизма».

      Далее Бухарин рассказывает:

      «Плеханов, заприметя Ленина, шутит, что его поймали в “заманиловку”. И вот подымается Ильич. Лицо его бело, как гипсовая маска. Мне никогда ни до этого ни после не случалось видеть такого смертельно-бледного лица у Ильича. Только глаза его горели, и, сухо картавя, отчетливо и энергично ударами неслыханной силы и неслыханного напряжения, Ильич стал рубить противника. Мы все сидели, как завороженные».

      «Ленин сказал: —

      «Нынешняя война не случайность,зависевшая от того или иного нападения, а подготовлена всеми условиями развития буржуазного общества. Она была предсказана давно и именно в такой комбинации и такой линии… Социал-демократы только тогда исполняют свой долг, когда борются с шовинистическим угаром своей страны…И, не забывая слов Маркса, что «рабочие не имеют отечества», пролетариат должен принимать участие не в том, чтобы отстаивать старые рамки буржуазных государств, а создавать новые рамки социалистических республик… Наша задача заключается не в том, чтобы плыть вместе с течением, а в том, чтобы превращать национальную, лже-национальную войну в решительное столкновение пролетариата с правящими классами».

      В своем заключительном слове Плеханов, отвечая, Ленину, сказал:

      «Если Ленин прав, то прав окажется бывший Эрве и тогда надо ссылаться не на Маркса, а на Эрве старой манеры. Маркс говорит, что каждый народ имеет право на существование, на автономию, но ведь это право предполагает право защиты; когда на него нападают, он должен защищаться. Иначе будет не интернациональная политика, а вненациональная, то есть утопическая, а не международная. Конечно, каждый обязан бороться прежде всего с шовинизмом своей страны, но в случае объявления войны нужно решить, кто нападает и со всей силой обрушиться на него».

      И Плеханов закончил свое слово ссылкой на Бебеля, который на штутгартском конгрессе в 1907 году говорил, что дело рабочего класса было бы безнадежно, если бы он был бессилен найти в каждом отдельном случае виновника вооруженного конфликта.