— Что ж, благодарю за доверие и полагаю, что вы не раскаетесь. Мне нужны добрые компаньоны. Но должен предупредить откровенно: нервы нам понадобятся крепкие! Пусть дети наши уже не будут иметь забот. Пусть они займут кресла в парламенте, наденут мантии судей и епископов, станут министрами, лордами, графами, черт побери! А наше дело — подвести золотой фундамент под стены их будущих дворцов. Для этого хороши любые средства, лишь бы быстро давали чистоган!
— Но, сэр, на пути к… столь быстрому обогащению могут возникнуть… опасные препятствия. Законы, например…
— Ха, законы! Они нужны, чтобы держать в узде простолюдинов. Ни Кортес, ни Писарро note 29 не заботились о законах, а захватывали целые страны со всеми богатствами, и потомки не осуждают их. Кто они были? Просто решительные ребята… Времена святош и старинных добродетельных рыцарей миновали давно. Все, что становится поперек дороги — буква ли закона, чужая ли воля, — надо сметать или умело обходить.
— Сэр Фредрик, я уже высказал свое убеждение, что именно такие люди сейчас и необходимы стране. Во мне вы нашли единомышленника! Вы могли убедиться, что я тоже не склонен к излишней осторожности. Ведь когда некоторые таможенные формальности становились нам поперек дороги, мы всегда находили способ, чтобы, так сказать, не спотыкаться…
— Отлично! Перейдем к делу. Какую сумму вы готовы вложить для начала в первые операции?
Паттерсон долго прикидывал что-то в уме и в раздумье отвечал, глядя мимо собеседника:
— Пожалуй, тысяч шесть можно бы вложить… Но каковы, сэр, ваши ближайшие планы?
— Об этом я сообщу вам после возвращения из плавания моего брига «Орион». Я уже в течение двух недель жду его со дня на день. От капитана Брентлея я ожидаю важных подробностей об одном неизвестном острове, координаты которого я сообщил капитану перед отплытием. Быть может, эти подробности откроют мне, я хочу сказать — нам, довольно заманчивые перспективы. В недалеком будущем солидную выгоду сулит мне одна экспедиция в глубь Африки. Обе мои шхуны — «Глория» и «Доротея» — уже там, у африканских берегов…
— Черное дерево? Слоновая кость? Не так ли, сэр Фредрик? — Паттерсон смотрел на собеседника с любопытством и жадностью.
— Нет, мистер Паттерсон, черная кость, простите мне эту шутку! Черная кость, точнее — черные руки! Хлопковым и сахарным плантаторам нужны руки, черные руки в железных браслетах. Миллионы черных рук требуют американские колонии, мистер Роберт!
— О, я понял вас, сэр! Очень, очень разумное помещение капитала!.. Как только «Орион» вернется, мы поставим его в док, оборудуем на нем батарейные палубы и оснастим корабль заново. Работа над ним пойдет днем и ночью. О! Колонии и плантации с нашей помощью будут получать много этих черных рук, украшенных железными браслетами!
И две белые руки, украшенные золотыми перстнями, соединились в крепком, долгом пожатии.
Джеффри Мак-Райль, полнеющий брюнет с розовыми щеками и холеными усиками (он сохранил их в память о неудавшейся военной карьере), вернулся после спуска «Окрыленного» в свою холостую квартиру, которую делил с моряком Джозефом Лорном. Большую часть своего времени Лорн проводил в море, и потому домик на Гарденрод почти круглый год находился в распоряжении одного Мак-Райля. Квартиру эту он снимал у вдовы-немки Гертруды Таубе, боготворившей своего постояльца.
Она ухаживала за ним так, как только сентиментальная немка способна ухаживать за избалованным мужчиной.
Чистенькая, свежеокрашенная решетка отделяла от улицы уютный одноэтажный домик, приветливо глядевший на прохожих четырьмя окнами фасада. Окна завешивались гардинами и шторами; фрау Таубе собственноручно два раза в год красила эти занавеси в… кофейной гуще. Вокруг домика росли яблони и груши, под окнами красовались две цветочные клумбы, похожие на кондитерские торты и распространявшие по вечерам одуряющий запах цветов табака. В глубине двора, среди каштанов и грабов, виднелся крошечный флигель самой хозяйки. Вместе с Джеффри в доме жил его слуга, мулат Энрико Рой, приводивший хозяйку в отчаяние своими чересчур холостяцкими привычками, отсутствием уважительности и способности к круглосуточному ничегонеделанию. Здоровый сон был его главным времяпрепровождением.
Хозяин долго стучал в запертую дверь своего жилища. Наконец он полез в глубокий карман своего камзола и извлек ключ. Отомкнув входную дверь, хозяин застал своего слугу храпящим на огромной ковровой тахте. Комната с этим восточным ложем служила в квартире Мак-Райля и будуаром и кабинетом. Довольно бесцеремонный пинок ногой сбросил Роя с тахты.
— Убирайся к дьяволу, животное! — коротко приказал хозяин. — Сейчас я буду принимать здесь гостей.
Мулат потянулся так, что кости в его суставах затрещали. Он широко зевнул, почесал голову и сплюнул. Эти изящные манипуляции не показались хозяину необычными.
— Послушай, Мак, — обратился слуга к господину с фамильярностью, не совсем принятой для лиц его звания, — какого черта ты все еще болтаешься в Бультоне? Я слышал, что Джакомо давно гонит тебя в Голландию на подмогу Джузеппе, по делам этого старого дурака Ленди.
— Во-первых, не суй своего носа в дела, которых ты не понимаешь. Во-вторых, готовь дорожный сундук, потому что на днях я уеду. В-третьих, сколько раз нужно долбить в твою глиняную башку, чтобы ты выбросил из нее слово «Джакомо», а говорил бы…
— Ладно, виноват, обмолвился! Значит, ты, Мак, поедешь в Амстердам? Ах, рыбья кость тебе в глотку, славно же ты гульнешь в голландских трактирах! А что делать мне?
— Валяться на этой тахте и строить куры фрау Таубе, пока не придет «Орион». Тогда сэр Фредрик найдет тебе занятие. Из Голландии я скоро вернусь вместе с Джузеппе Лорано, и тогда…
— Эй, Мак, вот ты и сам проговорился: сказал «Джузеппе Лорано»!..
— А, черт! Я хочу сказать, что после моего возвращения из Голландии в обществе мистера Джозефа Лорна нам, возможно, придется совершить небольшую воскресную прогулочку по делам высокорожденного наследственного виконта Ченсфильда, сэра Фредрика Джонатана Райленда.
— Какую прогулочку? Куда?
— Совсем недалеко: маленький пикник к берегам Африки, Америки и в индийские воды.
— Опять чертовы индийские воды! Не повезло тогда одноглазому Бернардито с этой индийской экспедицией!
— Зато повезло кое-кому другому!..
— Зачем же мне тащиться вместе с вами?
— Как — зачем? Не могу же я пускаться в путь без преданного и высоконравственного слуги! Довольно болтать! Проваливай в свою дыру, живо! Идут Райленд и банкир Ленди… Добро пожаловать, господа! Энрико Рой, вы свободны… Мистер Ленди, могу вас обрадовать, что от Джозефа Лорна получены сегодня из Амстердама хорошие вести по интересующему вас делу.
— О, нынче день сплошных удач! Какую же сумму наличными предлагают ему ростовщики?
— В английских деньгах от пятидесяти до шестидесяти тысяч фунтов note 30 за двадцать шесть камешков.
— Мистер Райленд, как вы находите эту цену за ваши фамильные драгоценности?
— Неплохая цена, особенно если принять во внимание одновременную продажу большого числа бриллиантов и негласный характер этой операции.
— Вы мой спаситель, сэр Фредрик! Я никогда не забуду этой услуги в тяжелую для меня минуту. Вы приносите в жертву фамильные бриллианты, чтобы поддержать «Бультонс-банк» в самый критический момент. Поверьте, что отныне интересы «Северобританской компании» станут на первое место при всех операциях «Бультонс-банка». Когда же я смогу получить эти деньги, вырученные за продажу камней?
Фредрик Райленд вопрошающе взглянул на Мак-Райля. Ленди переводил взгляд с одного на другого.
— Полагаю, что недели через две Мак-Райль и Джозеф Лори уже доставят вам всю эту сумму полностью. Можете готовить вексель на шестьдесят тысяч, мистер Ленди.
Банкир с чувством пожал руку мистеру Райленду.
— Теперь, когда с делами покончено, мы, может быть, проведем остаток вечера в «Чреве кита»? — предложил Мак-Райль.
Однако банкир, сославшись на усталость, уже встал, чтобы ехать домой. Мак-Райль вышел проводить обоих гостей и наблюдал с крыльца, как джентльмены занимали места в просторной коляске владельца банка.
В порту замигал маяк, и прозрачная летняя ночь зажгла над городом свои неяркие звезды.
Мак-Райль вернулся в дом. Мулат уже снова спал, раскинувшись на циновке в отведенной ему каморке.
— Животное! — процедил Мак-Райль и со свечой в руке отправился в свой кабинет.
Здесь было душно и еще держался крепкий запах сигары Райленда. Мак-Райль чихнул, отворил окно и выглянул в садик. Свет его свечи упал на пышный куст акации, покрытый тоненькими зелеными стручками. Мак-Райль вспомнил, как в детстве он мастерил себе свистульки из этих стручков, и вздохнул.
— Надо покончить с делами, найти себе жену, уехать в Америку и растить детей… Вам пора подумать о вашей старости, мальчик Джеффри! — разговаривал сам с собою постоялец фрау Таубе; при этом он уже успел стащить с себя лиловый камзол и развязать широкий узел своего галстука.
Почему-то подобные мысли всегда посещали Мак-Райля перед сном. Он долго плескался у умывальника, втирал какие-то благовония в холеную кожу щек, а затем внимательно осмотрел свой парик, бережно распяленный на специальной подставке, и расчесал гребеночкой несколько локонов.
Напоследок, когда ночной туалет мистера Мак-Райля был окончательно завершен, джентльмен вставил свечу в ночник, снял нагар и забрался в постель. Фрау Таубе приучила его спать на перине; он погрузился в нее, как в морскую пучину, и уже блаженно прикрыл веки, как вдруг почувствовал холодную струю ночного воздуха из открытого окна.
Рой! — крикнул он в полутьму. — Грязная свинья!.. Обязательно скажу Джакомо, чтобы убрал от меня это животное; пусть пристраивает его куда хочет или берет к себе! Рой, скотина!
Попытки дознаться мулата были тщетны. Мак-Райль знал это по долголетнему опыту.
Чертыхнувшись, он наклонился за ночными туфлями, но не успел еще надеть их, как услышал шорох в кустах акации под окном. Подняв голову, он увидел человека в полумаске, одним прыжком вскочившего из садика на подоконник.
В следующее мгновение удар свинцовой перчатки в грудь сбросил Мак-Райля с постели. Незнакомец придавил его к полу и приставил к горлу нож.
— Я пришел за своим камнем, Мак-Райль, — послышался свистящий шепот. — Ты отдашь мне мой камень, или я перережу тебе горло, собака!
В комнате царил полумрак. От свечи, мерцавшей в ночнике, падал слабый свет, колеблемый ветром из окна. При каждом дуновении по стенам и потолку метались смутные тени.
Мак-Райль шевельнулся.
— Пусти! — прохрипел он. — Кто ты и какой камень требуешь?
— Голубой алмаз с желтым пятнышком на нижней грани. Я знаю, камень у тебя. Ты взял его у Черного Вудро за три тысячи гиней. Говори, отдашь ты мне камень?
— Камень я давно продал. Он не стоил таких денег! Кто ты?
— Если ты продал мой камень, отдай четыре тысячи гиней, которые ты выручил за него.
— Что ты, это же груда золота! Во всем доме у меня нет и десятой доли такой суммы!
— Слушай меня, Мак-Райль! Я пришел либо взять камень или деньги, либо убить тебя. Даю тебе одну минуту. Я буду считать до шестидесяти. Вставай, зажги вторую свечу и не вздумай хитрить! На счете «шестьдесят» я размозжу тебе череп, если камень или деньги не будут у меня в руках.
Незнакомец в полумаске поднял Мак-Райля и поставил его на ноги. Затем он отскочил к окну, задернул занавеску и, наведя в лоб Мак-Райлю пистолет, взвел курок.
— Один… два… три… Когда я тебя убью, я перерою весь дом и все равно найду… десять… твой мулат спит, его умел будить один Бернардито… Двадцать.
— Стой! Ты из людей Бернардито?
— Тридцать… Торопись, скупщик, пощады не жди…
— Послушай! Я был другом Бернардито!
— Сорок… ты обманывал и его, скупщик…
— Повторяю тебе, у меня нет ни камня, ни денег!
— Пятьдесят… Значит, ты живешь последние секунды, Лисица-Мак!.. Пятьдесят один…
— Постой, я достану камень, он в другой комнате!
— Тебе чертовски не повезло, Мак-Райль, в другую комнату я тебя не выпущу… пятьдесят два…
Мак-Райль наклонился над плиткой паркета в углу и топнул ногой.
— Да стой же!
— Пятьдесят пять… Ты почти труп, Джеффри Мак-Райль!.. Пятьдесят шесть…
— Брось мне нож, проклятый пират! Я должен поднять паркетную плитку!
— Пятьдесят семь…
Незнакомец швырнул Мак-Райлю перочинный ножик с ночного столика. Тот поймал его на лету.
— Пятьдесят восемь…
Мак-Райль поддел ножом дощечку паркета и отшвырнул ее в сторону.
— Пятьдесят девять!
Из-под дощечки появился сверток, обмотанный тряпкой. Мак-Райль швырнул его под ноги незнакомцу.
— Повежливее, Мак! Разверни сверток и покажи камень. За обман
— смерть без пощады!
Руки плохо повиновались скупщику. Когда тряпка отлетела в сторону, незнакомец увидел маленький футляр из замши. Мак-Райль расстегнул его.
В жалком свете ночника и второй свечи, зажженной Мак-Райлем, из футляра выглянула как бы огромная твердая капля утренней росы. Но едва лишь рука Мак-Райля с камнем чуть повернулась, в прозрачной глубине этой капли вдруг вспыхнула зеленая искра. В следующее мгновение от едва заметных движений руки, державшей алмаз, грани чудесного камня стали испускать в свете двух свечей то красные, то синие, то оранжевые лучи.
Два человека, как завороженные, глядели на волшебную игру алмаза.
Первым опомнился Мак-Райль. Зажав камень в кулак, он наклонил голову и, как бык, ринулся на человека в полумаске.
Неуловимо быстрым движением свинцовой перчатки, надетой на левую руку, тот ударил атакующего в лицо, снизу вверх.
Падая на колени, Мак-Райль вцепился в руку, нанесшую удар. Он ощутил, что одно гнездо свинчатки было пустым — на руке у незнакомца не хватало безымянного пальца… Потом в мозгу Мак-Райля разом вспыхнули все искры и лучи бриллианта: теряя сознание от нового удара, он выпустил руку незнакомца и тяжело грохнулся на пол.
В ту же ночь из Бультона в Шербур отошел пакетбот note 31. На борту в числе немногих пассажиров находился бедно одетый испанец. Завернувшись в плащ, он сидел среди ящиков и мешков, сваленных на корме суденышка, и, казалось, один не страдал от морской болезни, жестоко мучившей остальных путешественников. Руки его в черных перчатках опирались на палку. Свой дорожный мешок он положил себе под ноги.
На груди у пассажира под плащом и грубой курткой висел маленький кожаный мешочек. Время от времени он бережно ощупывал его рукой. Измученные болезнью соседи не обращали на него никакого внимания.
На рассвете, когда ветер стал свежее и пакетбот то и дело зарывался носом в пенистые воды, навстречу, шумя парусами, прошел большой торговый бриг. Испанец вгляделся в красивые очертания брига и с трудом разобрал на носу надпись, выведенную крупными белыми буквами: «Орион. Порт Бультон».
В Шербуре, не теряя времени, испанец пересел на французское судно, отправлявшееся в греко-турецкий порт Пирей.
3. ОСТРОВИТЯНЕ
Заря ясного летнего дня сообщает любому ландшафту несколько идиллический оттенок. Смягчает она и суровость пейзажа английского севера, где небо редко очищается от туч, а холмы и долины — от скучной пелены дождя и тумана. Известно, что в окрестностях Бультона, где расположено поместье Ченсфильд, легко схватить ревматизм и трудно отделаться от сплина note 32.
Но в конце июля, уже в преддверии сереньких осенних дождей, здесь бывают удивительные дни — ясные и светлые, превращающие Ченсфильд в прелестнейший уголок.
В такой погожий июльский денек, почти на рассвете, когда пушистые облака уплывающего ввысь тумана были еще розовыми, леди Эмили Райленд шла по берегу длинного узкого озера, окруженного парковой зеленью. На светло-сером платье и голубоватой шали оседали росинки; свежий солоноватый ветерок с океана играл концами шали, а в глазах молодой женщины отражались солнечные блики, игравшие на воде.
Проворные белки, цокая и щелкая, перескакивали с дерева на дерево; дятел усердно стучал где-то вверху. Совсем близко от леди Райленд на дорожку выскочила лань. Не испугавшись владелицы поместья, животное осторожно спустилось к берегу и наклонилось к самой воде. Леди Эмили остановилась, чтобы не спугнуть зверя.
Внезапно лань вздрогнула, метнулась в сторону и в два прыжка исчезла в кустах парка. Кто-то быстро бежал по дорожке на другом берегу озера. Леди Эмили узнала Антони, молодого грума сэра Фредрика. Досадуя на нарушенный покой, молодая женщина направилась к дальней беседке в самом запущенном и глухом углу парка. Здесь она углубилась в чтение рукописи, полученной ею два дня назад у мистера Уильяма Томпсона.
Все ставни старинного дома Райлендов были еще наглухо заперты, когда Антони, потревожив свою госпожу на ее ранней прогулке, прибежал наконец к заднему крыльцу дома.
Юноша постучал в одно из нижних окон. Камердинер впустил его. Поднявшись во второй этаж, Антони оказался перед дверью верхнего кабинета. Сначала он постучал робко, потом погромче. Наконец дверь отворилась. Сэр Фредрик, в халате и без парика, впустил юношу и положил ему руку на плечо, не давая пройти в глубь кабинета.
— Сэр, — торопливо сообщил Антони, запыхавшийся от быстрого бега, — паруса «Ориона» показались на горизонте. Часа через два судно войдет в порт. Я разглядел его в вашу подзорную трубу, милорд! Третьего дня, когда вы поднимались со мною на скалу в бухте Старого Короля, был шторм, а нынче безоблачный день и даль видна чуть ли не до самой Ирландии!
— Тише, Антони! А не ошибся ли ты?
— Я узнаю «Орион» среди тысячи других кораблей, милорд! Ведь на нем мы прибыли сюда из Италии…
— Хорошо, мальчик! Вот тебе гинея за усердие… Теперь ступай отдыхать. Или у тебя есть еще новости?
— Сэр! Моя сестра… Я хочу сказать, сэр, что Доротея вскоре перестанет быть няней Чарли, и тогда…
— Ступай, Антони, и никогда не тревожься за судьбу своей сестры, — прервал юношу хозяин дома.
Выпроводив его, мистер Райленд прошел в комнату, смежную с кабинетом. Это была его личная спальня, расположенная по соседству с комнатами его супруги, но отделенная от них стеной с наглухо забитой дверью.
В своей опочивальне владелец поместья подошел к молодой черноглазой женщине, державшей на руках спящего кудрявого ребенка. Женщина сидела у постели сэра Райленда. Голос Антони испугал ее, и она в смущении прижалась к изголовью.
Владелец поместья успокоил ее тихими, ласковыми словами. Осторожно, чтобы не потревожить ребенка, он поцеловал ее в розовые губы, с нежностью коснулся сжатого кулачка мальчика и вернулся в кабинет, плотно прикрыв за собой дверь. Затем он позвонил камердинеру, совершил с его помощью утренний туалет, надел синий камзол, похожий на офицерский морской мундир, и, взглянув на себя в зеркало, остался доволен своей внешностью.
Надушенный, в тщательно завитом и напудренном парике и маленькой треугольной шляпе, он вышел в коридор и в дальнем конце его постучал в дверь покоя своей жены. В приоткрывшуюся дверь выглянула Камилла, горничная леди Эмили.
Услыхав, что леди вышла на прогулку, владелец поместья, казалось, несколько встревожился. Пройдя через парк и миновав горбатый мостик, перекинутый над самой узкой частью озера, он поспешил к излюбленной беседке своей жены. С большой осторожностью он подошел к кустам, окружавшим маленькое сооружение, похожее на индийское бунгало note 33. Увидев в окне беседки склоненную голову жены, виконт тихонько отступил назад, в чащу, быстро вышел из парка, и через несколько минут маленький гиг, запряженный гнедой кобылой, вынес его из ворот усадьбы на дорогу, ведущую к городу и порту.
Усадьба вновь словно замерла. Но вот задымили трубы кухонных очагов, слуги вынесли из гостиной большой ковер и принялись палками выбивать из него пыль. Дворня просыпалась. В доме одна за другой открывались ставни. Вышла в сад черноглазая Доротея с маленьким Чарли на руках и присела с ним на краю солнечной лужайки.
Помощник садовника, высокий негр с обезображенным оспой лицом, обошел оранжерею и, присев у задней стены, примыкавшей к усадебной изгороди, закурил большую черную трубку.
С наслаждением затянувшись, он внимательно огляделся и заметил, что прямо через луг к усадьбе пробирается человек в одежде матроса. Негр перебрался через изгородь и поманил матроса к себе. Они обменялись несколькими фразами. Матрос сжал в кулаке монету, перешедшую из черной руки в белую, и, весело посвистывая, пустился в обратный путь.
— Что вам нужно, Сэм? — спросила негра госпожа Райленд, когда помощник садовника с осторожностью приблизился к окну ее беседки. — Не Роджерс ли, наш вчерашний знакомый, появился снова в Ченсфильде?
— Нет, приходил портовый матрос. Два часа назад бриг «Орион» показался на горизонте. Сейчас он, вероятно, уже на бультонском рейде.
Кровь отлила от лица молодой женщины. Комкая в руках кружевной платочек, леди Райленд торопливо направилась к домику управляющего поместьем.
Негр незаметно вернулся в оранжерею.
На океанском бриге «Орион» убирали паруса. Не входя в гавань, судно бросило якорь на рейде, ожидая прибытия портовых чиновников.
Гребной двенадцативесельный катер отвалил от причального пирса и полетел к бригу. Три человека стояли на корме. Двое из них, таможенные чиновники в морских мундирах, с трудом удерживали равновесие. Третий, высокий горбоносый джентльмен в плаще, накинутом поверх синего камзола, стоял неподвижно, пристально вглядываясь в очертания корабля.
Катер подвалил к носовому трапу корабля. Матросы разом осушили весла. На рейде стояла такая тишина, что было слышно, как падают капли с поднятых над водою весел.
Три джентльмена, встреченные капитаном, поднялись на палубу, блиставшую безупречной чистотой.
— Поздравляю вас, капитан Брентлей, с благополучным возвращением на родину!
— Рад приветствовать вас на вашем корабле, мистер Райленд, — ответил капитан, обменявшись рукопожатием с владельцем «Ориона».
В сопровождении капитана и боцмана Ольсена, огромного норвежца с седыми баками, чиновники уже собирались было приступить к проверке грузов и просмотру документов, но повар-китаец пригласил всех гостей в капитанскую каюту.
Здесь джентльменов ждал накрытый стол. Рядом с приборами, блистающими золотом и серебром, стояли накрахмаленные салфетки. Огромная рыба с устрашающей мордой, бутылки с сухими испанскими винами, паштет из дичи, блюдо устриц, спаржа под острым соусом, редкие фрукты в серебряной вазе, горьковатое миндальное печенье и сыр четырех сортов — вся эта благодать несколько смягчила постное, должностное выражение лиц обоих чиновников.
Когда наконец все встали из-за опустошенного стола, таможенные чиновники, утирая огромными платками красные, залоснившиеся лица, направились к трюмам. Они выразили готовность удовольствоваться присутствием в трюмах одного боцмана и любезно оставили капитана в обществе мистера Райленда.
Безгласный китаец мгновенно сменил скатерть и сервировал на столе кофе с французским коньяком и ликерами из погребов славного монастыря святого Бенедикта. Капитан разложил между рюмками карту последнего рейса «Ориона».
— Все ваши пожелания, сэр, мне, благодарение богу, удалось выполнить. Рейс оказался на редкость удачным.
Как вы, должно быть, припоминаете, мы вышли в плавание двадцать месяцев назад, в конце семидесятого года, направляясь в Чили…
— Мистер Брентлей, я регулярно получал ваши отчеты по почте и знаю все, что произошло на корабле, за исключением событий последних четырех месяцев. Почему вы перестали посылать доклады?
— Почта не пришла бы в Бультон раньше нас, сударь. Полный отчет вы найдете в корабельном журнале, деньги и чеки находятся здесь, в этом шкафу, а сейчас я расскажу все вкратце.
— Остров, Брентлей! Сначала про остров! Нашли вы его по моим координатам?
— Да, сэр, этот остров я нашел, но разрешите мне рассказать по порядку… Выйдя из Мельбурна…
— Стойте! Человек на острове жив?
— Да, сэр, он жив, но опоздай мы недели на две, самое большее на месяц, и ему бы уже несдобровать. Он терпел страшную нужду. Теперь он обеспечен всем необходимым и просил передать письмо…
— Мне?
— Нет, он просил вручить его мисс Гарди. Я хочу сказать, леди Райленд, сэр.
— Вы передали ему запечатанный пакет?
— Да, сэр, пакет перешел из моих собственных рук в его руки.
— Поручал ли он что-нибудь сказать мне, капитан?
— Нет, сэр.
— Дайте мне письмо для леди Райленд.
— Сэр, человек на острове поставил обязательным условием, чтобы письмо было отдано прямо в руки леди. Я обещал…
— Капитан Брентлей!
— Я не могу нарушить свое слово, сэр!
— Хорошо… Пусть пакет пока останется у вас. Вы сами доставите его ко мне домой. Сегодня, в шесть вечера, я жду вас к обеду. Письмо вы передадите в моем присутствии, капитан!
— Слушаю, сэр, и готов исполнить любое приказание, не идущее вразрез с моей совестью.
— Капитан Брентлей! Уж не полагаете ли вы, что я намеревался поссорить вас с вашей чувствительной совестью?
— Нет, сэр, но мне показалось…
— Выбирайте впредь ваши выражения, капитан. Боюсь, что в море вы несколько отвыкли от общества, мистер Брентлей!
— Возможно, сэр. Примите глубокие извинения за мою ошибку.
— Карта острова?
— Она здесь, среди этих бумаг.
— Координаты оказались точны?
— Нет, сэр. Долгота была указана вами неверно; широта почти совпала с вашими данными, но по долготе остров оказался западнее на полтора градуса.
— Вероятно, приборы на моем корабле тогда утратили точность, и я ошибся в вычислениях… Хорошо, Брентлей, я весьма доволен, и вы получите вашу премию. Сегодня, отправляясь ко мне, возьмите с собою двух человек для охраны и доставьте мне кассу, журнал, карту и документы, относящиеся к острову. Не забудьте письма! Вы расскажете мне подробнее обо всем плавании.
— С радостью, сэр.
— Чиновники, я вижу, уже окончили осмотр. Полагаю, что ваше гостеприимство сделало их сговорчивее. Я тоже принял для этого кое-какие предварительные меры. Узнайте результаты.
Капитан вышел и через минуту вернулся в каюту:
Сэр, судну разрешено беспрепятственно возвратиться на берег.
— Я отправляюсь вместе с ними. До вечера, мистер Брентлей!
Когда катер подвалил к причальной стенке пирса, сэр Фредрик увидел своего кучера, державшего под уздцы лошадь, впряженную в гиг. Рядом стоял кабриолет, в котором сидела леди Эмили Райленд с дочерью управляющего поместьем, хорошенькой Мери Мортон. Едва катер коснулся пирса, молодая дама нетерпеливо выскочила из кабриолета и одна пошла навстречу прибывшим с «Ориона». Оба чиновника почтительно ее приветствовали. Они поторопились пройти вперед и оставили леди наедине с супругом.
Слабый ветерок раздувал пушистые волосы женщины. Стоя на пирсе против сэра Фредрика, она прямо и строго смотрела ему в глаза.
— Что за пылкие поступки? — спросил он недовольным тоном, отводя взгляд в сторону. — Вам не следовало приезжать сюда. Прошу вас соблюдать общеизвестные условности, миссис Райленд.
— А я прошу вас не называть меня этим именем, когда нас никто не слышит. Отвечайте мне прямо: он жив?
По лицу ее собеседника прошла судорога. Желваки заходили под скулами. Стиснув зубы, он молчал.
— Не доводите меня до отчаяния! Или вы страшитесь сказать мне правду? Я вынесу все и немедленных мер принимать не стану. Но — слышите вы! — еще минута молчания, и я брошусь сейчас вниз головой с этого пирса!
— Он… жив, — процедил собеседник.
— Доказательства! Где доказательства, что вы не лжете мне так же, как лжете всегда всему миру?
— Сегодня вечером, дома, капитан Брентлей вручит вам его письмо. Дайте мне слово, что без меня вы его не вскроете.
— Нет, такого слова я вам не дам.
— Тогда письмо будет уничтожено раньше, чем вы его прочтете.
— Берегитесь довести меня до отчаяния…
— Чего мне опасаться? «Орион» — быстрое судно, и я еще не отвык от моря, каррамба! — произнес он свирепея.
— Наконец-то я снова узнаю вас! Я уже привыкла видеть вас в маске джентльмена. Слава богу, теперь вы заговорили своим настоящим языком. Хорошо, я прочту письмо в вашем присутствии.
— Этого мало: я тоже должен прочесть его.
— Что ж, Фред знает, в чьих руках я нахожусь, и, вероятно, догадывается о возможном круге читателей своего письма. Я вынуждена согласиться. Но если вы обманули меня, то, клянусь, ни «Орион», ни силы самого ада, которые вам покровительствуют, не спасут вас от заслуженной участи! Пропустите меня вперед! Не прикасайтесь ко мне, я дойду до коляски одна!
В кабинет сэра Фредрика проследовали только четыре участника торжественного обеда, сервированного в столовой на два десятка персон и продлившегося часа два. Хозяин дома плотно прикрыл дверь кабинета, когда леди Райленд, капитан Брентлей и мистер Томас Мортон разместились в креслах у стола. Капитан Брентлей достал из-за обшлага своей широкой манжеты небольшой пакет, запечатанный сургучом. Три его собеседника молча склонились над пакетом. Сургуч хранил оттиск старинного золотого католического образка, использованного автором письма вместо печатки.
Леди Эмили приняла письмо дрожащей рукой и поцеловала оттиск на сургуче.
От капитана это движение, впрочем, ускользнуло. Пригубливая вино из узкого венецианского стакана и покуривая длинную пенковую трубку, поставленную меж колен, капитан Брентлей начал повествование о плавании.
Сумерки уже сгущались, когда он завершил описание всех грузовых операций и рейсов «Ориона» между портами Америки, Африки, Индии и Австралии за два года. Штормы, подводные рифы, корсары, суда вражеских стран и заразные болезни — все эти препятствия и опасности не помешали опытному моряку доставить в Англию тысячу гиней чистой выручки и полные трюмы товаров, принятых на борт в Индии и Австралии.
Пока хозяин судна слушал рассказ капитана, два матроса, прибывшие с ним в Ченсфильд, восседая на кухне среди слуг мистера Райленда, тоже поражали воображение слушателей подробностями о плавании. Заработок команды за этот рейс был таков, рассказывали они, что на прилавке таверны «Чрево кита» нынче с самого утра звенит золото, и много веселых ночей предстоит в Бультоне морякам «Ориона»!