(Сценки в конце квартала)

Прихожу с работы, жена говорит:

— У нас в библиотеке антирелигиозную литературу плохо читают, так я на тебя две книги записала.

Я резонно спрашиваю:

— А зачем мне их читать, если я в бога не верю?

— А ты не читай. Я их даже домой не принесу. Тебе все равно, а у меня план.

Верно. Мне, собственно, все равно, а у жены план. Ладно, согласился.

С этого все и началось.

Сестра звонит:

— Слушай, я тут забыла, у тебя какое образование?

— Среднее техническое.

— Слушай, у меня в вечерней школе учеников не хватает, так я тебя… это… в седьмой класс записала.

— Ты в своем уме?

— Какая тебе разница? Посещать школу не надо, экзамены я у тебя без тебя приму, будешь круглым отличником.

И правда, какая мне разница? Пусть. Был круглым дураком, стану круглым отличником. Без разницы.

Утром прихожу на работу, вызывает меня директор:

— Вот что, Сидоров… (Предположим, я не Сидоров, а Иванов, но директор все время путает.) Ты свой план выполнил? Молодец. А теперь надо другим помочь, а то нехорошо получается.

Отвечаю, что с удовольствием. Перейти на другой процесс? Освоить смежную профессию? Поделиться опытом?

— Нет, тут нужна помощь другого рода. Звонили из подшефного драмтеатра, конец квартала у них, а зрителей нет.

Короче, иду в театр. Слышу милицейский свисток. Колька-друг, старший сержант, сколько лет!

— Стой, Петро, дело есть.

— У тебя что, тоже план?

— С полуслова понимаешь! Такое дело… Плохо мы еще боремся с алкоголизмом. Так я тебя в вытрезвитель записал… Мол, нашли тебя под забором в крайнем состоянии… Не волнуйся, на работу сообщать не будем.

Подумал. Трудно мне, что ли? Вытрезвитель так вытрезвитель. Я согласный.

— Тебя, кстати, Женька искал. Не знаю, зачем… А вот и он!

Вижу, бежит Женька, вместе росли, сейчас он журналист.

— Петро! У нас в газете раздел «Ответы на вопросы». Так я от твоей фамилии лисьмо написал и сам на него ответил. Чтоб ты в курсе был, если кто поинтересуется.

А мне какое дело? Я той газеты не читаю. Я не против. Сижу в театре, сплю. Артисты что-то там исполняют. Вдруг будит меня такой весь из себя режиссер:

— Выручайте, товарищ! У нас Призрак запил!

— Какой Призрак?!

— Отца Гамлета! На ногах не стоит! Разденьтесь и пройдитесь по сцене в белой простыне.

Разделся. Прошелся. Вместо меня из-за кулис кто-то слова говорил. Нормально отыграл, вот только простудился, холодно было.

Вечером возвращаюсь домой, кашляю. Чувствую, что-то спину сверлит. Оглядываюсь — незнакомец весь в черном меня разглядывает.

Что такое?

Сажусь в трамвай — незнакомец за мной. Выхожу — он выходит. Иду по улице — он по улице. Я за угол — он за угол.

А у меня, надо сказать, зарплата в кармане.

Я в проходной двор, он за мной, я в троллейбус, из троллейбуса в подземный переход, из перехода в метро, из метра в такси… гляжу, человек в черном уже в такси сидит.

— Извините! — говорит. — Облагодетельствуйте!

— А в чем дело?

— Из похоронного бюро я… С планом у нас плохо. А вы кашляете — не жилец уже на этом свете. Не могли бы посодействовать?