Хуже нет, чем ждать и догонять, а Гамилькар все ждал и ждал обещанной встречи с черным бароном Врангелем. Его интересовало: такой ли уж черный этот барон л не было ли у барона негров в роду?

Встреча наконец состоялась. Черный барон со своей невнятной европейско-еврейской фамилией, к разочарованию Гамилькара, оказался типичным белым русаком – бледным, высоким, тощим, будто доску проглотившим. В кабинете присутствовал переводчик, а в углу у натопленной печки с изразцами сидел спиной к Гамилькару какой-то босоногий генерал, сушил солдатские портянки и что-то недовольно бормотал. Спина генерала показалась Гамилькару знакомой.

– Это lе Negre du czar из страны Ofire… – переводил переводчик с франглийского. – Какой-то царский негр из какой-то страны Офир…

– Почему «царский»? – спросил Врангель, – Порода, что ли, такая?

– Говорит, что прадед Пушкина тоже был le Negre du czar.

– Говорит. Мало ли что говорит. Все мы негры, все мы черные, – философски заметил черный барон. – Даже те, кто белые, тоже негры, но только негры-альбиносы. Современники говорили, что наружность брата Пушкина – Льва Сергеевича – представляла негра, окрашенного белою краскою. Что он еще говорит?

– Говорит, что он бизнесмен и наш союзник… Он снабжает западные страны Антанты мясом кормовых coupidon'oв… Купидоны какие-то… Ага, у него есть рекомендательное письмо от сэра Уинстона Черчилля… Черчилль пишет на английском, английский я плохо знаю, но Черчилль очень рекомендует союзному командованию всячески помогать этому негру в поисках Атлантиды на русском Севере.

Врангель покосился па генерала у печки.

– Ишь, чего захотел – запустить негра па русский Север… – мрачно пробормотал генерал от печки, шевеля пальцами йог. – На Севере сейчас большевики. Спросите его, что за купидоны такие?

– Этот тин говорит, что купидон – такое, что ли, реликтовое животное… Какой-то Ливингстон называл диких купидонов летающими бульдогами… Их целое семейство. Есть сторожевые, беговые, декоративные. Есть и мясные купидоны. Он собирается выйти со своим товаром на российский рынок… Один Phoenixus coupidonus на одну консервную банку. Личный повар офирского негуса виртуозно готовит огромный омлет на двенадцать персон из одного-единственного яйца купидона – топором раскалывает яйцо над ведром, добавляет и перемешивает там черт те что… сейчас переведу… бананы; цветы, маслины, перец, корицу, а потом варит в бронзовом котле, помешивая древком от лопаты. Людоеды какие-то… Одной-единственной консервной банкой можно накормить до отвала целое отделение, если, конечно, с хлебом, а хлеб своим солдатам предоставит Россия, кто же еще…

– Купидоны были современниками динозавров и жили в Атлантиде, – объяснял Гамилькар переводчику, кося желтыми глазами на знакомую спину генерала у печки. – Из них можно готовить всевозможные вкусные и калорийные блюда, не уступающие вашей свинине.

– И купидона-табака можно? – спросил Врангель.

– Можно. Можно маринованного. Можно печеного купидона с чесноком, фаршированного маслинами и яблоками. Царский негр говорит, что купидоны на русском Севере отлично приживутся, на морозе они токуют, жиреют, валяются в снегу, охотятся на зайцев.

Гамилькар в это время расчистил стол от штабных карт, вытащил кривой нож, вонзил его в консервную банку и вскрыл ее на пробу Главнокомандующему. У Врангеля и переводчика потекли слюнки.

– Цыпленок пареный, цыпленок жареный, – ласково пропел Врангель, достал из портмоне походную серебряную вилочку и подцепил из банки кусочек мяса.

– А эти консервы не из человечинки ли, Петр Николаевич? – спросил генерал от печки.

Врангель не донес кусочек до рта, внимательно осмотрел его и нерешительно протянул вилочку с кусочком переводчику;

– Хотите попробовать?

Переводчик не посмел отказаться, осторожно пожевал, немедля подцепил большой кусок и тоже отправил в рот.

– М-кусно, – промычал он набитым ртом.

Врангель с аппетитом принялся завтракать. У генерала от печки потекли слюнки, а у Гамилькара создалось впечатление, что в гражданскую войну даже Врангель питается отвратительно; впрочем, возможно, Верховный Главнокомандующий прибеднялся перед иностранцем.

– Ладно, ясно, хватит, иди, – сказал генерал от печки. (Это относилось к переводчику.) – Хватит жрать, Ваше Превосходительство.

Черный барон уже съел полбанки. Он облизал пальцы, с некоторым сожалением отдал банку голодному переводчику и удалил его из кабинета. Началась конфиденциальная беседа на французском. Перешли к главному.

– Ты кто? – спросил Гамилькара генерал от печки и принялся ловко наматывать на ноги высушенные портянки.

Этот генерал оказался поглавнее самого Врангеля – это был естествоиспытатель, натуралист и начальник врангелевской контрразведки генерал Акимушкин.

А вот и глупая история, пожалуйста: не успел Гайдамака на своем «Кольнаго» с авоськой водки объехать и осмотреть художественную тумбу, как вдруг с трассы «Одесса – Киев», поднимая клубы пыли, выползает фашистский «Королевский Тигр» весь в рыцарских крестах и в маскировочных разводах и пятнах и с грохотом прет прямо на Гайдамаку. Гайдамака так и замер на «Кольнаго» в сюрплясе.

«Тю. Такое…»

Три оранжевые бабы с Семэном и Мыколой в панике бегут в поля (потом расскажут, что за штыковыми лопатами, чтобы заблукавшего фашиста бить, – на самом деле драпали). Даже Гайдамаке стало не по себе, – хотя он к этим «Королевским Тиграм» с малолетства привык, они рядом с его хатой в своем ангаре ночевали, а днем под окном туда-сюда ездили, но все равно жутко через столько лет опять увидеть это страхолюдие а ля натюрель.

Но вот Гайдамака начал что-то соображать, поставил «Кольнаго» поперек свежего асфальта и, преградив таким образом танкоопасное направление, бросился на «Королевский Тигр» с кулаками и криком:

– Куда прешь по асфальту, варвар?! «Королевский Тигр» вроде бы смутился, стал давать по тормозам и отворачивать рыло – но как-то так неуклюже, что опрокинул «Кольнаго» и, завершая разворот, проутюжил велосипед так, что аж реголит из-под гусениц веером брызнул, и у всех на зубах захрустело. И остановился на завоеванном плацдарме, как его тут вкопали. Хорошо, что Гайдамака успел отскочить и обошлось без человеческих жертв.

Вот все стоят, смотрят, ждут, реголит жуют.

Наконец, с лязгом откидывается крышка тигрового люка, и является народу явление: черпая фигура эсэсовца в черной пилотке с черепом и костями.

На первый взгляд, оно-то, конечно, страшно… Но на второй взгляд – эсесовская эта фигура очень уж какая-то несерьезная: вся курносая, рыжая, конопатая и похожа не на белокурую бестию, а скорее на обычного разболтанного вологодского дембеля в ожидании приказа Министра обороны СССР (кто тогда приказывал?) маршала Устинова (а имя-отчество?) Димитрия Федоровича, на которого вскоре после его торжественной кончины разменяли город Ижевск, но потом при Горбачеве опомнились и переиграли в обратную сторону.

– Що ж ты наробив, козел? – не очень еще уверенно спрашивает Гайдамака.

Конопатая вологодская бестия молчит, будто реголита в рот насовал или по-русски не понимает.

– Ты ж мне «Кольнаго» раздавил!… – не сердится, а даже как бы удивляется Гайдамака.

Эсэсовец спрыгивает с танковой брони на развороченный асфальт, утирает ряху черной пилоткой с черепом, невозмутимо закуривает прилуцкую «Приму» из красной пачки, обходит место сражения и с гордым западенским акцептом подтверждает:

– Ото наробив! Заподлицо з асфальтом!

И смотрит так, будто ожидает командирского вознаграждения за свою качественно выполненную работу.

– Дурак ты, что ли?

– Да не так чтобы… Под дурака работаю. А вы не волновайтеся, вуйку [1]! Чего вы волноваетесь? Ну, велосипед – вуй с ним! Составим акт, вам новый велосипед куплять.

– Да это ж дисковый «Кольнаго», Италия! – орет Гайдамака. – Он же десять тысяч стоит, скотина!

– Карбованців?! – удивляется эсесовец.

– Дурак, долларов!

– Стоп, вуйку, – вполголоса говорит эсесовец. – Это вы сильно загнули. Говорите режиссеру: п'ять. П'ять тыщ. Как раз на «жигуль». Вон, бачите, ихний главный режиссер едут – Эльдар Рязанов, пузатый. У него завжды в кино дорожные катастрофы. Они богатенькие буратины, сейчас он вам возместит все убытки.

И точно: к месту катастрофы по стратегической трассе «Киев – Одесса» катит средневековый «Мерседес-бенц» с херрами дойчланд официренами, за «Мерседес-бенцем» – грузовой «Опель», по завязку набитый немецко-фашистскими оккупантами, за «оппелем» – янки и томми в американских «джипах», а во главе всего этого смешанного военного контингента стоит в «Мерседес-бенце», выставив свое знаменитое пузо, не менее знаменитый и заслуженный советский кинорежиссер Эльдар Рязанов (руки переплел на грудях, пальцами чешет в подмышках, похож на Геринга) и сладострастно наблюдает последствия танкового сражения.

– Киностудия какая? Одесская или киевская? – быстро спрашивает Гайдамака.

– Берите выше, вуйку. «Мосфильм» совместно с какой-то итальянской фирмой.

– О!

– Во! – показывает эсэсовец большой палец.

– А что он тут снимает? – соображает Гайдамака. – Героическую оборону Одессы?

– Какое!… Взятие Парижа союзниками. Я ж вам чистым русским языком на суржике объясняю: они богатенькие. А с меня, дурака, какой спрос? Отсудите у них заместо старого велосипеда новый итальянский «Фиат», а мне «спасибо» скажете и бутылку поставите. Я вам хорошо советую.

– Ты уж молчи, страна советов, – бурчит Гайдамака, а сам про себя думает: «Стоп, себе думаю, а не дурак ли я? Этот дурак правильно говорит».

Подкатили экспедиционные войска, вылез из «Мерседес-бенца» Эльдар Рязанов, и началось…

Крику, брани…

Все это миф о многоэтажном русском мате – хотя попадаются, конечно, уникальные мастера этого разговорного жанра, но, в общем, дела здесь обстоят приземленно, без небоскребов – «ерш твою мать» да «мать твою двадцать». Курносый эсэсовец кричит, что ему, мать твою дивизию, этой фанерной бутафорией весь кругозор перспективы закрыт, и что он, в бога-душу-мать, предупреждал пьяного второго помощника режиссера, что современный советский танк под «Королевский Тигр» не приспособлен, а пьяный помощник отвечал: «Хрен с ним, сойдет». Не сошло! Вот к чему приводит техническое бескультурье!

А Эльдар Рязанов при слове «бескультурье» хватается за пистолет и кричит, что лично он, заслуженный деятель, лично ему, вологодскому dolboyob'y [2], его мать, все, что торчит, поотрывает и в дисбат упечет; а тем временем под шумок херры дойчлапд официрен и англо-американские союзники уже оранжевых баб лапают, и те не сопротивляются, а лишь тихо и сладострастно повизгивают, а Семэн с Мыколой хватаются за штыковые лопаты – но не из патриотической ревности, а потому, что под раздавленным «Кольнаго» погибла командирская авоська с андроповкой.

А Гайдамака с пострадавшим видом молчит и многозначительно поглядывает на Эльдара Рязанова: мол, что это за кино, товарищ главный режиссер? Итальянский «Кольнаго» стоит десять тысяч американских долларов и вручен был мне как приз за победу в гонке Тур де Франс. Что делать будем?

Большое– таки дело -реголит. Не успели постелить, а уже и танки пошли.

Гамилькар весьма подивился превращению мирного естествоиспытателя в начальника контрразведки. Из этой метаморфозы следовало, что пасли его не филера, а сам начальник врангелевской контрразведки Акимушкин, а Семэн з Мыколою были не филерами, а телохранителями генерала.

– Не удивляйтесь, – сказал генерал Акимушкинп. – Я вам правду сказал: на гражданке я – натуралист и естествоиспытатель. Я животных люблю, рыбок, птичек, чуду-юду рыбу-кит, птицу рух, гамаюна, феникса, купидонов, жар-птицу, снежных людей всяких, несен, единорога, дракона, а тут приходится человеческое естество испытывать. Предъявите документы.

Гамилькар предъявил генералу Акимушкину верительные грамоты от нгусе-негуса Офира Pohouyam'a Макконнена XII.

– Pohouyam, – хмыкнул генерал Акимушкин и взялся за вторую портянку.

– Как вы сказали? – переспросил Врангель. Он решил, что ослышался.

– Pohouyam, Ваше Превосходительство, – повторил Гамилькар и горячо заговорил о родном Офире. Конечно же, он, Гамилькар, находится в Севастополе не только в поисках Атлантиды и купидонов, не это главное. Офир – это рай, настоящий Эдем, но его родина с конца прошлого века страдает от иностранного вмешательства – Италию Гамилькар дипломатично не упомянул, – а России, как всегда, позарез нужен выход к проливам и теплым морям. Постоянное русское военное присутствие в Офире – это именно то, что нужно сейчас Офиру и России.

Услыхав о проливах и теплых морях, генерал Акимушкин насторожился и придвинулся к столу:

– Ну, и где же находится это райское место?

– Сейчас? Pour le moment [3]? В Африке, на Эфиопском плоскогорье, – ответил Гамилькар.

– Эх вы, хлопчики-эфиончики… – пропел па мотив «яблочка» генерал от печки. – Как понимать «pour le moment»?

– Офир – изменчивый объект, у него нет точных координат.

– Вроде вашей Атлантиды? – не без иронии подсказал генерал от печки.

– Да.

– Или страны Эльдорадо.

– Что одно и то же.

– Или что-то вроде летающего острова Лапуты.

– Нет, господин генерал. Офир не летает. Офир – это посадочная площадка для острова Лапуты. На вашем месте я связался бы хоть с Богом, хоть с Чертом, хоть с летающим островом Лапута.

– Это почему? – удивился генерал от печки.

– Понимает ли Петр Николаич (Врангеля звали Петром Николаевичем), что дело Белой армии безнадежно проиграно? – смело спросил Гамилькар.

– Вот как?

– Петр Николаич должен это прекрасно понимать. Главнокомандующий задумчиво ковырял в зубах серебряной зубочисткой и не встревал в беседу.

Русской армии предстоит эвакуация в Константинополь, откуда она рассеется по всему свету, продолжал шкипер. Кто куда. Россия с Офиром – естественные союзники. Он, шкипер, жених лиульты Люси, будущей офирской императрицы, официально приглашает небольшой экспедиционный русский корпус в Офир, где русским солдатам и офицерам будут созданы райские условия в столице Амбре-Эдеме.

– Амбре-Эдем, – повторил Врангель. – Но как же попасть в этот ваш райский аромат?

– Я вас туда проведу, – скромно отвечал Гамилькар.

– В рай?

– Прямиком.

– Молодой человек… – сказал Врангель и замолчал, задумался. – А вы не промах, мои шер ами! Офир, Офир… – это что-то из Библии?

– Это золотая страна царя Соломона.

– Благодарю вас, молодой человек. У вас что-то еще ко мне?

Гамилькар попросил пропуск в Бахчисарай.

– Зачем? – тут же спросил генерал от печки.

– Взглянуть на знаменитый Бахчисарайский фонтан.

– Вот где я его видел! – воскликнул генерал. – Смотрю и думаю: где я его видел?

– Где же вы его видели? – спросил Врангель.

– На тропипииском портрете Пушкина. Одно лицо, только черное. Ни за что бы не вспомнил!

– Да, да, да, он похож на Пушкина, – живо согласился Врангель.

– Одно лицо, только черное и без бакенбардов! Это я вам говорю, а я неплохой физиономист.

– Кто там у вас заправляет в Бахчисарае, Николай Николаич? – спросил Врангель у генерала, интеллигентски отстраняясь этим «у вас» от деятельности контрразведки.

– У нас, у пас, Ваше Превосходительство, – тоже как всегда поправил своего Главнокомандующего генерал Акимушкин. – Бахчисарайской контрразведкой у нас заправляет капитан Нуразбеков.

– А, этот чурка… Наслышан.

– Лично мне: что царь Саул – что казачий есаул [4].

– Тоже неплохой физиономист?

– Отличный. Любую физиономию так отделает, что мать родная не узнает.

– Фонтан-то у вас в Бахчисарае есть?

– У нас, у пас. Да, кажется, имеется и фонтан. Должен же быть в Бахчисарае хоть какой-нибудь zasrann'bift [5] фонтан? Да сколько угодно!

– По-моему, он полный идиот, – сказал по-русски Врангель и повертел пальцем у виска. – Но идиот с рекомендательным письмом от сэра Уинстона. Надо бы уважить сэра Уинстона.

– Ну, сэр Уинстон от него недалеко ушел, – сказал генерал Акимушкин.

– Зато сэр Уинстон люто ненавидит большевиков.

– Верно: люто. Потому что сэр Уинстон произошел не от обезьяны, а от бульдога. Дайте-ка мне письмо, что он тут пишет… Ну вот – летающие бульдоги… Phoenix sex coupidonus, в огне не горит, в воде не тонет… Кстати, что-то подобное происходило в Одессе до войны, там тоже искали купидонов в публичном доме. В одесском жандармском отделении на Еврейской улице завели целое «Дело». Я проинспектировал и загнал это «Дело» в архив – как архиидиотское. Одесский архив сейчас находится в Бахчисарае у Нуразбекова. Надо бы пустить негра в Бахчисарай.

– Я подумаю.

– Надо уважить сэра Уинстона.

– Оставьте адресок, молодой человек, где вас здесь найти, – сказал черный барон Гамилькару. – А пока займитесь своими консервами, я дам указание начальнику тыла. Мы еще встретимся, мои ами. Честь имею!

Гамилькар ушел от Врангеля окрыленный. Завтра должны были начаться переговоры с врангелевским начальником тыла, но начальник тыла, отведав под водку консервированного купидона, перепоручил переговоры своему заместителю, чтобы тот тоже подкормился. Заместитель начальника тыла тоже наелся и в свою очередь спустил господина негра еще ниже. Те, которые ниже, под такую закуску запили на всю неделю, дело стояло, а в Бахчисарай Гамилькара не пускали.