«Облагороженное публичное Заведение нового типа. От. „Бог есть Любовь“. Хорошо. Бог есть. Где же Любовь? Заведение предназначено для Любви. Значит, Храм Божий. От. Значит, Добро Пожаловать! Допускаются даже девицы из благородных семей, даже дети с родителями, даже грузчики и заводские рабочие в чистой одежде, даже люди всех национальностей, не могущие жить без любви. От. Любовь есть Бог. Никакого соперничества с православной церковью. Никакой политики. Ликвидация классов и сексуальной безграмотности. Лекции врачей, консультации сексологов тет-а-тет. От. Ресторация с легкими винами, хересом и коньяком, пей – не хочу. Карты, шахматы, рулетка. 50-процентный налог с выигрышей – в Фонд помощи падших женщин. Отдай и не греши. Можно стриптиз. Библиотека классической эротики: Кама с Утра, Кама с Вечера, де Камерон, де Мопассан. Можно кого и покруче. Небольшая картинная галерея – копии мировых шедевров Рубенса, Гойи, Веласкеса, и прикупить этих, новых, французских, – там тоже есть на что посмотреть. Ну и, понятно, кабинеты свиданий для тех, кто испытывает неодолимую потребность. Но без афиширования, не это главное. Не похоть, а утонченное ощущение. Эрос. Амурус. Купидонус. И никаких „Ваших благородий или превосходительств“, никакой классовой напряженности. Свобода, равенство, братство, но не смерть, а любовь. Облагораживание нравов, плюрализм и терпимость – т. е. в прямом и лучшем смысле этого слова: Дом Терпимости. От».
Кто сочинил этот удивительный проект? Ясно кто. От. Не Александр же Иванович Куприн (хотя, с него станет! Мог и пошутить), – достоверно известно, что выдающийся беллетрист, как видно, слегка укушенный купидоном, неделю покутив в «Русалке» и сочинив на «Секстиуме-666» первую сексуал-дофенистическую листовку, вышел из обвального состояния, решил, что компьютер для писательского ремесла – вещь бесполезная, даже вредная, укатил в Петербург и под влиянием южнороссийских впечатлений засел там, макая перо в чернильницу, за свою знаменитую «Яму», которую по святой российской писательской лени закончил лишь через десять лет к началу первой германской войны. От. Но Куприн, конечно же, знал о шутливом заговоре и стоял у истоков создания партии сексуалъ-демократов, которая в дальнейшем не на шутку влияла на реальность С(ИМХА) БК(ВОД)Р Й(О-СЕФ) А(ЗАКЕН) З(ХРОНО) ЗЛ ОТ.
ПРОМЕЖУТОЧНАЯ ГЛАВА (промежность) между первой и второй книгами
ОФИРСКИЕ ЗАМЕТКИ ОТВАЖНЫХ ПУТЕШЕСТВЕННИКОВ
Офир – это территория сродни Эльдорадо, Кижи, Земле Санникова или Гуляй-граду.
Академик Обручев
***
Офир – это зона, которая может модифицировать свои качества, оставляя свои существенные характеристики.
Н. Рерих
***
В конце прошлого века Офир относительно стабильно располагался на северо-западе Эфиопии, вбирая в себя озеро Тана и истоки Голубого Нила. Его посетило довольно много путешественников. В начале этого века Офир начал производить эволюции, «галлюцинировал» – то исчезал, то появлялся, менял свое месторасположение; определить его границы было невозможно. Сейчас в Офир можно попасть или случайно, или по наитию души. «Опытным» проводникам доверять не следует – таковых попросту не существует.
Ганзелка и Зигмунд
***
Галилей считает Офир космическим объектом, который находится в тени Луны и потому не всегда виден. Офир поддерживает равновесие в двойной системе «Земля – Луна» (а это, несомненно, единственная у Солнца двойная планета) и совершает свои эволюции сложными кольцами, петлями и даже узлами, играя роль собаки-пастуха между Землей и Луной. Офир может прилечь, уснуть, вскочить, побежать, залаять. Кто настоящий пастух с посохом – понятно. Так оно и вертится.
Пьер Терьяр де Шарден
***
Стражники привели к дожу оборванного старика, подозреваемого в шпионаже в пользу Португалии. Старик утверждал, что он купец из Лиссабона, зовут его Васка Гомеш и он может оказать большую услугу Венецианской республике: дайте ему корабль, и он приведет его в Офир, страну золота, где Гомеш пробыл девять месяцев, пока чинили корабль.
– Где же находится Офир? – спросил дож и переглянулся с епископом.
– В трех месяцах пути. Надо обогнуть Африку, а потом плыть на полночь…
– Разве Офир расположен на берегу моря?
– Нет. Офир лежит в глубине Африки вокруг озера, синего, как сапфир.
– Интересно. Но как же ты попал в глубь страны? – спросил дож. – Говорят, что Офир отделяют от моря непроходимые пустыни и горы. Пустыни кишат львами, а горы – хрустальные и гладкие, как муранское стекло.
– Когда мы чинили корабль, на берег пришли светлокожие люди в белых одеждах с пурпурной каймой. Они велели нам взять все железные предметы – якоря, цепи, оружие, даже гвозди, которыми был сбит наш корабль, – чтобы обменять их в Офире на золото. Эти люди пригнали на берег стадо крылатых мулов, которых называли пегасами. Их крылья похожи на лебединые.
– Похоже на правду, – сказал ученый епископ, – Сведения о пегасах до нас дошли еще от древних греков. Ты знаешь греческий?
– Немного. В каждом порту есть какой-нибудь вор из Салоников или с Крита.
– А что, жители Офира – христиане?
– Да простит мне Бог, по одни из них скорее иудеи, чем христиане, другие скорее мусульмане, чем иудеи, а третьим вообще все ро houyam.
– Я понял! Можешь не переводить это слово! – воскликнул дож и опять переглянулся с епископом. – Продолжай!
– Мы погрузили все железо па этих крылатых ослов и полетели в глубь Африки на северо-запад. Мы летели девять дней, но каждую ночь спускались на землю, чтобы пегасы могли попастись и напиться. Наконец мы увидели озеро. Там водились серебряные рыбы с рубиновыми глазами, а песок состоял из крупных, как галька, жемчужин. Нас повели во дворец, где на хрустальном троне сидела офирская королева, женщина ослепительной красоты. На пей был железный пояс и железные браслеты, больше ничего. «Говорят, у тебя есть железо, – сказала она. – Арабские купцы иногда продают нам железо».
– Арабские купцы! – вскричал дож. – Эти негодяи захватывают наши рынки! Железо в Офир должны доставлять только мы, и точка! Гомеш, я дам тебе три корабля, наполненных железом!
Епископ поднял руку.
– Что было дальше, Гомеш?
– Она предложила за железо золото того же веса. Но я не согласился.
– Почему?! – поразился дож.
– Я сказал, что оцениваю железо не на вес, а по объему, Правильно, – одобрил епископ. – Золото тяжелее.
– Особенно офирское, монсеньер. Оно красного цвета, как пламя, и в три раза тяжелее обычного. Королева приказала выковать из золота такой же якорь, такие же цепи, гвозди и мечи, как наши. Железо у них величайшая редкость. Из него делают украшения и монеты. Железные гвозди они хранят в шкатулках. Потом все это золото погрузили на пегасов и отправили нас обратно. Мы снова сколотили наше судно золотыми гвоздями, повесили золотой якорь на золотую цепь и с попутным ветром отплыли домой.
– А жемчуг не взяли? – спросил дож.
– Не взяли, – вздохнул Гомеш. – Ведь жемчужин там было, как песчинок. Правда, несколько зерен застряло в наших туфлях, но их отобрали алжирские пираты, напавшие на нас у Балеарских островов.
– Этот рассказ кажется мне правдоподобным, – пробормотал дож.
Епископ кивнул, по решил выяснить все до конца.
– Есть ли в Офире кентавры? – спросил он.
– О них я ничего не слышал, монсеньер.
– Странно.
– Зато я видел там купидонов.
– Какие они из себя?
– Черные, крылатые, похожие на французских бульдогов.
– Летающие бульдоги? – захохотал епископ.
– Еще там есть дикие лошади с черными и белыми полосами, как тигры.
– Ты смеешься над нами? Кто когда видел полосатых лошадей?
– Там еще водятся фламинго.
– Тоже мне, удивил! Фламинго водится в Египте. Вот что еще не понятно. Ты утверждаешь, что через горы вы летели на пегасах. Но, как гласят арабские источники, в офирских горах живет птица Рух, у которой, как известно, железный клюв, стальные когти и бронзовое оперение. О ней ты, конечно, ничего не слышал?… Птица Рух склевала бы твоих пегасов, как ласточка мух. Теперь скажи мне; какие деревья растут в Офире?
– Какие деревья? – растерянно выговорил несчастный купец. – Известно какие… пальмы, сикоморы, баобабы.
– Ты лжешь! Согласно Аристотелю, в Офире растут гранатовые деревья, а в гранатах вместо зерен – карбункулы! Ты, приятель, португальский шпион!
– Еще один, – вздохнул дож. – Уведите его. Да, как обычно. Пусть посидит, пока не почернеет, а там продайте его на галеры. Жаль. В том, что он наговорил, была доля правды. Он, наверно, слыхал это от арабов.
К. Чапек. Апокрифы
***
При входе в амбре-эдемские бани сидел старый офирянин. Он отворил дверь; я вошел и что же увидел? Более пятидесяти женщин, молодых и старых, черных и белых, полуодетых и вовсе не одетых, красивых и не очень, сидя и стоя раздевались, одевались па лавках, расставленных вдоль стен. Я остановился. «Пойдем, пойдем, – сказал офирянин, – сегодня вторник: женский день. Ничего, не беда». – «Конечно, не беда, – отвечал я, – напротив».
А. Пушкин. Путешествие в Офир
***
Офиряне, вследствие особого расположения Офира к поверхности Земли, плохо воспринимают форму планеты. Учитель показал ученикам глобус, рассказал о Земле и разных странах. Попросил задавать вопросы, но только толковые. Одни из мальчиков поднял руку. «Сколько стоит этот глобус?» – «Я же просил задавать толковые вопросы». Другой мальчик: «Что у этого глобуса внутри?»
Г. Грин
***
Все в Офире заклопотаны своим сожжением. Сожжение – это условие возрождения, повой жизни. Спрашивают об умерших: «А ее сожгли? А он сгорел?» Всю жизнь готовят дрова для похоронного обряда. Любовно складывают домом во внутренних двориках. Кража дров – тяжкое преступление. (Не дай Бог рассказать в Офире известный русский анекдот: «Хозяин, дрова нужны?» – «Не нужны»; утром хозяин выходит, а дров пет – таких шуток в Офире не понимают.) Сожжение – целый ритуал. Pohouyam начинает собирать дрова с момента инаугурации. Специальная должность при дворе – Старший Дровничий. Он руководит командой, которая строит пирамиду из дров. За дворцом выделяется место и закладывается громадная поленница. Планируется камера внутреннего сгорания, камеры для подарков, которые покойный возьмет с собой в следующую жизнь, вход, коридор. Начинается строительство. Каждый день завозятся, приносятся, закупаются дрова. Каждый посетитель дворца – любого сословия – должен принести с собой поленце, палочку, сухую ветку и подарить Pohouyam'y – через Дровничего. Березовое полено, русская или канадская елка – высокое подношение. Пирамида растет. Искусство Дровничего состоит в том, чтобы собрать пирамиду без единого гвоздя. Через 2-3 года она начинает понемногу возноситься над дворцом. Египтяне, несомненно, заимствовали этот обычай па свои лад, строя пирамиды. Собираются и хранятся вишневые веточки, баобабовые поленца, хворостинки одна к одной, спички (впечатляющая коллекция), палочки для добывания огня трением. Костер должен быть впечатляющим, по и небольшой костерок тоже угоден Богу. (Впрочем, с Богом здесь вопрос сложный, по это отдельная тема.) Можно поджигать и бензином. По-всякому. Стеклянная баночка, жестянка из-под растворимого кофе, картонный ящик, дорогая сандаловая шкатулка – все годится для праха.
Из дневника Н. Гумилева
***
Инициация офирских мальчиков – это первым делом общение со щенками купидона, дрессура, невосприимчивость к укусам. Такой щепок становился ангелом-телохранителем и был всегда рядом со своим подопечным – срок жизни купидона вполне человеческий – 50 – 60 лет.
Братья Лаптевы
***
Говорят, что офирские шаманы обладают способностью при помощи хитроумных акустических устройств вызывать динозавров.
Э. Хемингуэй
***
Великолепное футбольное поле на уютном стадиончике с мягкими креслами под крышей и с твердой почетной скамейкой для Pohouyam'a, которая стоит внизу у кромки поля и потому с нее ни черта не видно.
Пеле
***
В Офире существует древнейший обычай – чем ниже сидишь, тем почетней. Верно: а что там сверху смотреть?
К. Циолковский
***
Из интервью с Pohouyam 'ом Офира у почетной скамейки:
– Ваше Императорское Величество, какой Вам нравится цвет? (Иностранные журналисты иногда по незнанию обращаются к Pohouyam'y с таким титулом. Тот деликатно не поправляет их.)
– Ну, зеленый.
– А какой именно «зеленый»?
– Светло-зелененький цвет молодой травки.
– Почему?
– Ну, нравится.
– А как нравится?
– Что?
– Объясните, почему Вам нравится светло-зелененький цвет молодой травки. Потому что он зеленый, как знамя шариата?
– Да пошел ты па h… – не выдерживает Pоhouyam. – Вот неуместность сравнения! Нравится, вот и все.
Из интервью неопытного журналиста
***
Столицу окружают столовые горы с отвесными склонами – «амба». Танкам и даже вертолетам тут нечего делать. Амба напоминают разрушенные крепости; округлые массы, похожие на купола соборов; прямые, наклонные, перевернутые конусы, будто готические колокольни; торчащие базальты в виде огромных органов – все эти природные формы теснятся, громоздятся друг над другом, так что их вполне можно принять за разрушенные замки каких-то циклопических исполинов. Вдали они сливаются с облаками и с небом, а в сумерках чудится, что видишь перед собой волнующееся море.
Н. Пржевальский
***
Вечерние платья офирянок: надевают прямо на голое тело нечто вроде веревочного каркаса с деревянными, пластмассовыми, золотыми кольцами, в зависимости от богатства. Чем больше колец, тем богаче. Отдаваться мужчине можно, не снимая каркаса.
Зимой, в самую жару, в Офире многие ходят голыми или полуголыми. Ничего, смотрится нормально. Полицейские, врачи, учителя – в трусах, в завязанных узлом на животе рубахах с короткими рукавами, босиком или в каких-то плетенках. А что делать – жарко.
Аф. Никитин
***
Здесь проходят самые разнообразные, неожиданные и даже невозможные для осознания чужестранца состязания; меня, например, пригласили на финальный бой по боксу между Львом Толстым и Эрнестом Хемингуэем. Это надо было видеть! Граф поначалу сдерживался, не применял зла к насилию, но в 3-м раунде вошел в раж и разделал американца под орех, того унесли с ринга.
Н. Миклухо-Маклай
***
О подробностях национального биллиарда, когда красивые женщины усаживаются на полу в круг с раздвинутыми ногами, а мужчины гоняют своими «клюшками» небольшой апельсин, я скромно умолчу.
И. Крузенштерн
***
Существует национальный чемпионат-карнавал на Самого Большого Мужчину Офира. Вы понимаете, что я хочу сказать. Отработаны ритуал, условия, номинации, шествие и т. д. Есть специальная номинация и для иностранцев.
С. Моэм
***
Чемпионы разных лет в соревнованиях на «Самого-самого» – Фитаурари I, Гамилькар III, колдун Мендейла, Сашко Гайдамака (приз в виде хрустального фаллоса он получил после изгнания итальянцев), великий бегун и олимпийский чемпион в марафоне Абебе Бикила – на Римской олимпиаде он бежал босиком по улицам ненавистного Рима, чтобы выказать презрение к этой Великой Блуднице, хотя у него, конечно, были отличные белые тапочки. Пушкину, как африканцу, приз присвоили посмертно.
Анучин, профессор антропологии
***
По легенде, самый длинный фаллос в мире был зафиксирован в древности у простого офирского крестьянина Вакаруччи (факт, отмеченный в книге Гинесса). Эта часть тела причиняла хозяину большие неудобства и страдания. В расслабленном состоянии фаллос перебрасывался через плечо и прикреплялся ремешком к шее, чтобы не мешал работать длинной офирской мотыгой. В боевом состоянии фаллос вытягивался длиннее этой самой мотыги и вздымался высоко над головой Вакаруччи прямо перед его носом. Женщины в страхе разбегались, никто не хотел с ним спать.
Из «Офирских древностей»
***
Замеры производятся полутораметровым швейным метром. Отборочные состязания проходят в каждой провинции. Главный приз в виде мужского фалла из разных драгоценных материалов: хрустального, янтарного, золотого, вырезанного из дерева сикомора. Иногда, но очень редко, приз вручался представителям других государств. Менгисту Хайле Мариам тоже получил эту Национальную награду Офира, но вряд ли заслуженно – он принародно (и даже прилюдно) свой член не демонстрировал, что положено по условиям конкурса, а дал измерить карнавальной комиссии в своем кабинете. Из русских хотели было вручить Леониду Брежневу, зная его любовь к всевозможным регалиям, по когда передали это пожелание генсеку через советское посольство в Эфиопии, Брежнев долго не мог попять, чем его собрались награждать, а потом несказанно удивился, поблагодарил, отказался и даже немного сконфузился. К сожалению, при всех его достоинствах, генсек никогда не был настоящим последователем дофенизма.
Акимушкин и Нуразбеков Из неофициального рапорта в КГБ
***
Недавно в Офире в отеле «Амбре-Эдем» состоялся съезд русских писателей. Пушкин единогласно был избран спикером этого собрания. На следующее утро он не явился, пропьянствовав всю ночь в мужской поэтической компании с Лермонтовым, Некрасовым, Блоком, Гумилевым, Есениным, Пастернаком – со всеми. Что и следовало ожидать. Орали какие-то глупые частушки:
Эх, яблочко!
Утро раннее.
Жданов Зощенку громил
На собрании!
К удивлению, дуэлей не произошло, никто ни с кем даже не подрался. Маяковский сидел в уголке, не пил и даже не возбухал.
В. Розанов
***
Писателей встречали. Их набралось десять двухэтажных автобусов. Отель «Амбре-Эдем» был переполнен. Пушкин, Толстой, Чехов, Лермонтов, Гоголь, Булгаков, Достоевский – все, кроме самых одиозных личностей (вроде Булгарина), которым не дали офирской визы. Каждому подарили черного французского бульдога с крыльями. Была экскурсия но Офиру. Но стоял сильный туман. Автобусы включили фары, на головном автобусе установили морской прожектор. Поехали. Посетили Геенну огненную, присутствовали па раскопках Райского сада, осмотрели жилище Адама.
Съезд открыл Крылов Иван Андреевич. Председательствовать предложено было Пушкину, он согласился, но на второй день отказался по нездоровью. Попросили Льва Толстого, но тот отказался без объяснений. Обратились к Тургеневу – он отказался с длинными объяснениями. Уговорили спикерствовать Крылова. Маяковский ближе к перерыву полез на трибуну, стал что-то орать и махать кулаком. Ему свистели, сгоняли, он не уходил. Наконец сонный Крылов поднялся и животом неловко опрокинул длинный стол президиума. Он, как туча, направился к трибуне, где Маяковский уже перестал орать, испугался и уступил Крылову место на трибуне. Крылов сказал речь: «Господа, пора обедать». Все расхохотались, зааплодировали и отправились обедать. От имени Академии наук пышный тост произнес Михайло Ломоносов.
Из репортажа Гиляровского
***
На съезд был вынесен вопрос «О современном литературном процессе». Лев Толстой не понял: что означает термин «литературный процесс»? Уголовный процесс над литераторами? Достоевский, Бродский, Даниэль и Синявский, что ли? Ему объяснили, что речь идет о литературоведческом термине, без всякого криминального смысла. Литпроцесс – это общее литературное движение во времени, течение литературы, состоящее из индивидуальных усилий многих (даже всех) здравствующих литераторов. «Не понимаю», – пробурчал Толстой. Ну, например, разъясняли графу, индивидуальный литпроцесс у писателя А. П-ва состоял в том, чтобы проснуться часов в шесть – впрочем, поздновато для дворника, – значит, в пять утра, взять метлу, шланг или, смотря по сезону, лопату для уборки снега и лом для скалывания льда и отправиться подметать и чистить подворье Литературного института. Потом А. П-ов возвращался в свою дворницкую и писал несколько страниц своего очередного «Котлована». Этот роман опасно было отправлять в издательство, даже показывать кому-нибудь. А вот индивидуальный литпроцесс литературного генерала Ф. У-ева: проснуться поздно, после ночного алкогольного заседания с членами Политбюро, облачиться в дорогой костюм с галстуком, вкусно позавтракать-пообедать в ресторане ЦДЛ, выступить на секции прозы, клеймя того же А. П-ова, подписать с издательством договор на очередной двухсоттысячиый тираж своей книги. Итак, у каждого писателя свой индивидуальный литературный процесс. Одни заканчивали этот процесс в подвалах НКВД (Б-ель) или в лагере (М-штам), другие там начинали (С-ицын). Понятно, что речь идет о бытовой стороне литпроцесса, а вот в чисто литературоведческом плане индивидуальный литпроцесс… «Не понятно, – перебил Толстой. – Индивидуальный литпроцесс крайне индивидуален и сводится в конце концов к настроению, к „пи-шется-не-пишется“. Можно ли сказать: „У меня происходит литпроцесс?“ Сумма индивидуальных литпроцессов (А. П-ов плюс Ф. У-ев плюс Б-ель плюс С-цын плюс-все остальные плюс совсем уже неудачливый Вова Шмакодявко) – эта сумма, деленная на количество слагаемых, – это и есть средний общий литпроцесс, или это есть чушь собачья? Нет, это чушь собачья. Да, это чушь собачья. Слабый роман „Плаха“ был объявлен одним восторженным критиком „романом, венчающим второе тысячелетие“. Подразумевал ли критик, что этот слабый роман (у кого не бывает неудач, даже у сильного писателя) венчает „литпроцесс“ двух тысячелетий? Безусловно подразумевал: венчает. „Плаха“ это бриллиант в литературном алмазном венце двух тысячелетий: „Золотой осел“, „Гаргаптюа и Пантагрюэль“, „Дон Кихот“ и „Плаха“. Конец второго тысячелетия».
Панаев и Скабичевский. Литературная газета