Жрица замялась. Мысль об интимной близости в святилище напугала ее. Однако я не сдавалась и ласками и нежными словами заставила ее отвести меня в глубь леса, к опресню. Там я снова стала просить ее провести меня внутрь, и она была уже не в силах сопротивляться.
      Мы подошли к опресню в тот момент, когда садилось солнце. Он выглядел в точности, как все опресни: Широкая площадка из белого, похожего на камень материала, поднимающегося кверху на многие метры и кончающегося шпилем, который возвышался метров на пятьдесят над окружающим лесом. Вокруг площадки, словно часовые, торчали шпили пониже. Лес доходил до самой площадки, но не дальше. За часовыми шпилями камень был чистым, без растений и даже без гальки. Как правило, большинство опресней выглядели именно так, находились ли они на дне, или на вершине горы, или же (как, например, в Рине) в центре города.
      Главной характерной чертой опресней был узор на их поверхности: прямоугольники, шестиугольники и другие фигуры в разных сочетаниях. Все они представляли собой двери или по крайней мере потенциальные отверстия. Некоторые открывались при определенных условиях; другие могли быть открыты людьми, если те знали, как это сделать. Мы в Япсии всю жизнь изучали опресней, стараясь понять, как заставить их открыть двери, но так и не сумели усвоить эту закономерность. А кроме того, двери порой закрывались и потом их невозможно было открыть никакими силами.
      Так было всегда. Опресни появились раньше нашей письменности, несмотря на то что мы ведем записи вот уже тысячу лет. Похоже, они существуют со дня основания мира. Мы не знаем, откуда они появились, хотя ты, наверное, это знаешь. Ты же сказал, что ты старше их.
      Они направляют развитие нашей цивилизации: находят для нас полезные ископаемые, лечат разные болезни вроде чумы и помогают разводить новые виды растений и животных, которые мы употребляем в пищу. Мы воспринимаем все это как дары. Их нам дают в этих помещениях, когда у нас хватает смелости войти. В каждом помещении, как правило, содержатся предметы одного типа, однако в некоторых из них на стенах появляются фрески и символические надписи. Таким образом опресни общаются с нами.
      Как я уже сказала, иногда они привлекают агентов. Можно увидеть, как на верхушке шпиля открывается дверца и из нее вылетает стая птиц. А в некоторых помещениях, слишком маленьких для человека, находят приют мелкие ночные зверушки. Ветры правят не только людьми.
      Те, кто поклоняется им, провозглашают их творцами планеты и всего, что на ней есть. Ветры, отрицая это, не объясняют нам свою природу. Они просто заявляют, что они - именно то, чем кажутся. Они Ветры, вот и все.
      Когда жрица схватила меня за руку и повела по белой площадке, я боялась, что меня вот-вот гром поразит; не исключено, что женоненавистничество местного Ветра - не просто легенда. Однако меня не убили, и я, приободрившись и даже рассмеявшись, побежала за жрицей к шестиугольному отверстию.
      Оно было около двух метров, как раз на той высоте, где склон Ветра становился слишком крутым, чтобы на него забраться. Я оглянулась и увидела, что нахожусь на одном уровне с верхушками деревьев. Передо мной расстилался весь остров. Не успела я полюбоваться видом сверху, как жрица втянула меня внутрь.
      Она сразу обняла меня, но я высвободилась из ее объятий и чиркнула спичкой. Жрица, тяжело дыша, встала рядом со мной, позволив мне оглядеться. Помещение было таким же, как в опресне, в котором я побывала в Япсии: круглым, с куполообразным потолком и полом диаметром около десяти метров. В центре из пола поднималась колонна с открытым верхом. Я заглянула внутрь. Черная бездна. Кто знает, что могло появиться оттуда? Неудивительно, что опреснь вызывал у местных жителей религиозное благоговение.
      - Иди сюда! - нетерпеливо проговорила жрица.
      Она схватила меня за руку и потянула вниз, к себе. У меня было слишком мало времени. Я отступила на несколько шагов, обогнув колодец. Чиркнула спичкой, зажгла взятый с собой факел и сказала ей:
      - Простите за обман, леди, но мне было велено так поступить.
      - Велено? - Она встала. - О чем ты говоришь?
      - Я не тот, за кого вы меня принимаете. Я не с потерпевшего крушение корабля.
      Услышав мое заявление, жрица остановилась, не успев обогнуть колодец, и отпрянула назад, глядя на меня с немым вопросом.
      Пора было открыть карты.
      - Ты хорошо служила опресню. Я верю, что ты гордишься своей судьбой, но я также знаю, что порой тебе хочется быть обычной женщиной. Жить, как другие, с мужем, родить детей…
      - Откуда ты? - прошептала она, широко раскрыв глаза, блестевшие в мерцающем свете.
      Я положила факел на пол и, расстегнув куртку, показала ей свою грудь.
      - Я такая же, как ты. Я здесь - и я жива. Ветер выбрал меня твоей преемницей. - Я не сомневалась, что сумею справиться с людьми, которые управляли жрицей. Как только я приду к власти, они у меня по струночке будут ходить. - Ты свободна! - добавила я с улыбкой.
      - Нет! Это какой-то дешевый трюк!
      Ее вожделение ко мне пропало напрочь, теперь жрица была охвачена гневом. Я предвидела это.
      - Мы знали, что ты так просто не поверишь. И хорошо - ты избранная, а значит, не можешь быть слишком наивной. Хочешь, ядокажу тебе, что говорю правду?'
      Она надменно кивнула.
      - Хорошо. Сейчас мы увидим знамение.
      Если знамения не будет, решила я, мне придется просто убить ее, а потом дождаться утра, когда придут жрецы. Однако, боюсь, у меня не хватило бы духу. Я надеялась лишь на то, что действие одного из опресней вызовет ответную реакцию у всех других в округе радиусом в сотню километров.
      Долго ждать не пришлось. Пол под ногами начал подрагивать. Жрица вскрикнула и отпрянула от колодца. Хотя я ожидала чего-то подобного, я сама перепугалась до смерти. Ветры непредсказуемы.
      Неожиданно весь опреснь резко содрогнулся. Снаружи поднялся ветер. Мы слышали, как трещат сучья и трепещет листва. Над часовым шпилем, который виднелся через отверстие, засиял белый ореол.
      - Перестань, прошу тебя! - крикнула жрица. - Я верю!
      - Хорошо, - отозвалась я, хотя понятия не имела, как все это прекратить.
      И тут дверь закрылась.
      Мы со жрицей как по команде рванулись к двери. Я размахивала факелом, словно это был талисман, способный заставить ее открыться. Казалось, там вовсе не было никакой двери - ее выдавала лишь принесенная ветром веточка, застрявшая в проеме. Мы переглянулись. Жрица наконец поняла, что власти над опреснем у меня не больше, чем у нее самой.
      Колонна посреди помещения вдруг провалилась, оставив черную дыру. Пол опресня превратился в воронку. Ухватиться было не за что. Жрица с пронзительным воплем покатилась в бездну. Я последовала за ней.
 
      Очнулась я на дне колодца диаметром метра три. Верх его терялся во мгле. Дно было изогнутым, из такой же скользкой белой субстанции, что и наверху, только мягкой. Вокруг меня на стенах колодца появлялись и пропадали странные образы, похожие на движущиеся фрески.
      Я плакала и старалась не смотреть на них, пряча лицо в ладонях, но чего я боялась - не знаю. В конце концов я заставила себя открыть глаза и посмотреть хотя бы наверх: а вдруг что-нибудь свалится на меня оттуда? Я воображала всяческие ужасы: гигантские поршни, поток воды или же чудовищные руки, которые загребут меня. Но ничего не происходило, если не считать смены панно на стенах. Не удержавшись, я все-таки взглянула на них.
      И застыла, словно загипнотизированная. Передо мной разворачивался каталог планеты в пиктограммах. Изображения тысяч вещей приближались и уплывали вдаль. Все эти образы неудержимым вихрем стремились к какому-то апокалиптическому завершению. От непрерывного мелькания и мерцающего света у меня закружилась голова. Я выбросила руку вперед и крикнула:
      - Хватит!
      Моя ладонь наткнулась на стену. Картинка, до которой я дотронулась, как по волшебству, застыла на месте. Остальные продолжали вращаться вокруг этого неожиданно возникшего островка.
      Я отдернула руку. Пиктограмма осталась неподвижной.
      Видела ли жрица то, что видела я? Может, именно таким образом опреснь избирал себе посредниц? Я без труда могла представить, как эти женщины, съежившись от страха, глядели непонимающими глазами на мелькание образов - чтобы потом, возможно, попасть на растерзание ждущей снаружи толпе. Обитатели деревни наверняка требовали объяснить, что значили эти картины. Все равно как если бы тебе дали книгу на незнакомом языке - и под угрозой смерти потребовали рассказать, что там написано.
      Быть может, ни у одной из этих женщин не хватило смелости или злости, чтобы попытаться дотронуться до образов. В таком случае они так и не узнали, что могут их остановить или,, как я очень скоро обнаружила, передвигать.
      Сначала я нерешительно потрогала другую пиктограмму. Она мгновенно остановилась. Воодушевившись, я потрогала другие. Вскоре передо мной оказалось несколько островков, окруженных вихрем образов. Каждая картинка казалась важной: дерево, облако, замок, дом. В основном это были картины природы, но встречались также изображения мужчин и женщин, причем одетых очень странно. У некоторых над головами сияли золотистые нимбы, а за плечами виднелись рюкзаки. Как правило, они стояли на фоне черного неба и звезд.
      Один из образов будто пошатнулся, когда я остановила его. Я дотронулась до него еще раз, и он дернулся на месте. Я приложила палец к стене и медленно провела им вперед. К моему удивлению, картинка последовала за моим пальцем.
      Вряд ли кто-нибудь, оказавшись на моем месте, не поддался бы искушению упорядочить пиктограммы. Их имело смысл сгруппировать даже с чисто прагматической точки зрения, чтобы не приходилось все время вертеть головой. Скоро передо мной по линеечке выстроилось около десятка изображений. Остальные по-прежнему вращались, но теперь, когда я знала, что могу ими управлять, они уже не так пугали меня.
      Я немедленно сделала еще одно открытие. Если два образа или более перекрывали друг друга, они мерцали несколько секунд, а затем исчезали, уступая место новым.
      Эти новые образы были ответом опресня.
      Понимаешь, когда я подвинула изображение рыбы на покрытой рябью реке, на стене ряд за рядом появились картинки с другими рыбами. Некоторых рыб я узнала, я их ела или видела в книгах. Когда я подвинула карпа, коснувшись его глаза, то обнаружила, что смотрю на подробнейшее изображение глаза карпа с мелкими надписями над и под ним, написанными нашим алфавитом, но на незнакомом мне языке.
      Я пришла в полный восторг. Возможно, я застряла здесь навсегда, однако это меня уже почти не, волновало. Несколько часов подряд, пока жажда и изнеможение не лишили меня сил, я группировала образы и смотрела на ответы опресня.
      Когда я очнулась, то чуть не сошла с ума от жажды. Мне так хотелось пить, что я начала орать и колотить в стены, надеясь, что за ними есть какие-то люди-посредники, которые наблюдают за мной. Никакого ответа.
      На стенах были изображения воды. Я совместила картинки животного и капли дождя. Пиктограммы пропали, затем появились снова без изменений. Похоже, это происходило, когда опреснь не понимал вопроса.
      Я поместила человеческий череп на изображение солнца. Снова ничего. Так продолжалось довольно долго, но я не сдавалась, поскольку жажда - такое чувство, которое игнорировать очень нелегко. Не помню в точности, какая комбинация оказалась удачной, но внезапно у меня над головой что-то звякнуло, и, когда я подняла лицо, на него обрушился поток ледяной воды.
      Когда поток иссяк, я стояла в воде по колени. И тем не менее я была благодарна. Больше того, меня охватило победное ликование. В конце концов, я поговорила с Ветром, попросила его об услуге, и он мне ее оказал.
      Других женщин опреснь, очевидно, выбрасывал вон, когда убеждался, что они не в состоянии понять, о чем он хочет поговорить. Меня он оставил, и через несколько дней я привыкла к этой странной пиктографической речи. Опреснь отвечал на все мои вопросы - если только я знала, как их задать. Это было самое трудное, поскольку мне хотелось узнать его историю и историю моего народа; я хотела знать, как наша планета появилась на свет и к чему она идет. Но мне не хватало воображения, чтобы задать эти вопросы с помощью рисунков и знаков.
      Однако я сумела заставить опресня выполнять мои просьбы. Я настойчиво показывала на изображение солнца, пока наконец сверху на меня не хлынул поток света. Я потребовала, чтобы мои испражнения были убраны, и пол поглотил их, пока я спала. Я попросила о пище и получила фрукты и ягоды.
      Я научилась двум вещам, которые сделали меня королевой Япсии. Во-первых, я научилась рисовать собственные картинки и останавливать их на стене. А во-вторых, я обнаружила целый клад информации о самих опреснях.
      Вышло это так: я тронула маленький вертящийся шар, и он развернулся в карту планеты. На ней ясно выделялись континенте, так что вскоре передо мной возникла карта моей страны, на которой разными цветами были обозначены рельеф местности и ее растительность. Я никогда не видела ничего подобного. На карте была масса мелких знаков. Вначале я приняла их за города, но они находились не там, где положено, и в конце концов я поняла, что это опресни.
      Их соединяли между собой тонкие линии В наших легендах говорилось, что опресни связаны подземными дорогами, хотя у нас никогда не было доказательств. Теперь я это видела. И я видела дорогу, которая вела от моего опресня к другим.
      Я нарисовала свой собственный портрет - и тут Меня осенило. Я передвинула портрет к острову на карте, где, как я полагала, мы находились. Портрет исчез и появился снова в уменьшенном виде рядом с небольшой возвышенностью в форме купола.
      Опреснь подтвердил мою правоту. Это действительно был тот самый остров.
      Я передвинула свой портрет на линию, соединявшую под морем остров и континент. Портрет сию же секунду вырвался у меня из-под пальца, скользнул по линии и остановился, мерцая, у купола, изображавшего опресней на континенте.
      Я тронула портрет. Он продолжал мерцать.
      Что-то наверху затмило солнце, и все вокруг потряс глубинный утробный грохот.
      Я успела отдать еще одну команду - и тут земля ушла из-под ног. Подземный поток подхватил меня, словно циклон, и повлек за собой.
 
      Я проснулась от солнечного света, падавшего в лицо. Вокруг раздавались приглушенные возгласы, исполненные удивления и страха. Открыв глаза, я увидела лица моих подданных. Они говорили с акцентом провинции Сантел, на вершине горы которой есть свой опреснь.
      Я села и обнаружила, что нахожусь в квадратной комнате со сторонами метра три. Такая же квадратная дверь была открыта, и в нее струился солнечный свет; на меня пристально смотрели четверо крестьян.
      Вечером крестьяне увидели, что дверь опресня открылась. Наутро они набрались смелости и подошли к двери; за ними потянулись жители деревни. Когда я вышла из опресня, находившегося за четыреста километров от того, в который вошла несколько дней назад, меня встретила целая толпа молчаливых сограждан.
      На стене помещения, из которого я вышла, появились изображения, созданные мной с помощью опресня. Эти фрески были сгруппированы вокруг моего портрета, а над моей головой парила корона Япсии. К этим картинкам опреснь добавил свои собственные, что-то вроде процессии, которая сопровождала меня по всей комнате.
      После того как люди увидели, что Ветры благословили меня на царство, мое восшествие на трон было гарантировано.
      Панорама, нарисованная опреснем, имела для меня немного другое значение, чем для моего народа. Люди считали, что это моя родословная. Я же уверена, что процессия изображала стадии развития человечества на нашей планете, поскольку каждая сцена показывала какое-то поворотное историческое событие: основание религий, династий, законов и философии.
      Молчаливые фигуры рассказывали мне об изобретениях человечества: о наших собственных творениях, которые мы приписывали богам, о нашем разуме, нашей морали, на-
      шей науке и даже о назначении нашего мира. Этими достижениями мы были обязаны исключительно самим себе.
      Я не могла понять только одного: если мы сотворили себя сами, при чем здесь Ветры? Я не понимаю их, и они пугают меня.
      Во всем мире я боюсь только их одних.
 
      Гала пила мелкими глоточками охлажденное вино из бокала, глядя на чашу с фруктами, стоявшую перед ней на парапете, когда в комнату ворвался генерал Матиас. Начальник королевской охраны вообще не отличался покладистым нравом, а сегодня он был просто в ярости. За ним, словно дымок, влекомый ветром, семенила небольшая процессия придворных и горничных.
      - Почему вы мне не сказали? - проревел генерал, нависнув над королевой.
      Гала, рассказав свою историю, позавтракала с Маутом и, несмотря на бессонную ночь, чувствовала себя странно-спокойной. Она удивленно посмотрела на Матиаса.
      - Чего не сказала?
      - Кто он такой!
      Гала взяла изюминку, пожевала ее немного и лишь потом ответила:
      - Ей-богу, Матиас, я не понимаю, о ком ты говоришь.
      - Не понимаете? Вы с этим типом сидите взаперти уже два дня! Неужели я так одряхлел, что мне нельзя доверить стратегически важную информацию? Или вы хотели поставить меня перед фактом?
      Он и впрямь был сердит. На нее. Гала выпрямилась в кресле.
      - Погоди, погоди! Тут какое-то недоразумение. Я никогда не стала бы намеренно подрывать твой авторитет, Матиас! Что я такого сделала?
      - Ваш гость - генерал Армигер! Я только что узнал об этом от горничных. А вы не сказали мне ни слова!
      Гала уставилась на него, открыв рот. А потом вспомнила, что вчера, когда она спросила Маута, чем он может ей помочь, он улыбнулся и сказал, что к полудню она узнает.
      Королева взглянула на солнечные часы, встроенные в ее стол. Был полдень.
      Гала прыснула со смеху. Сперва тихонько - но когда она увидела расширенные от ярости глаза Матиаса, то не смогла больше сдерживаться. Небрежно отодвинув бокал с вином, королева откинулась на спинку кресла, и ее радостный смех взлетел над осаждавшей замок армией к самым небесам.
 

21

 
      Проснувшись утром, Джордан услышал, как Сунейл вылезает из фургона. «Наверное, пошел отлить», - подумал Джордан. Но старик не возвращался.
      Джордан так и не смог больше уснуть. Солнце еще не встало, было морозно. Юноша не спал полночи, слушая, как королева Гала рассказывает Армигеру свою историю. Когда она закончила, Джордан уснул - крепко и без сновидений, но ненадолго. Он ворочался с боку на бок, полежал на спине, закрыв лицо ладонями, даже свернулся в клубок… сон бежал от него, а Сунейла все не было.
      В конце концов Джордан встал, дрожа от холода, подполз к задней занавеске фургона и выглянул наружу. Горизонт сверкал, как серебро. Такого холодного цвета Джордан в жизни еще не видел.
      Сунейл стоял неподвижно, глядя куда-то вдаль и сунув руки в карманы длинного шерстяного пальто. Время от времени он опускал голову и задумчиво ковырял носком сапога землю.
      Джордан опустил занавеску и снова лег. Вид старика встревожил его, хотя сперва он даже не понял почему. Лишь когда солнце выглянуло из-за горизонта и Сунейл вернулся, чтобы передохнуть последние полчаса перед дорогой, до Джордана дошло: ему редко доводилось видеть столь совершенное воплощение человека, поглощенного внутренней борьбой. Примечательно, однако, что за последние дни Сунейл ни словом не обмолвился ни племяннице, ни Джордану о своих тревогах.
      Они ехали мимо полей, тянувшихся во все стороны, Сунейл вдруг сказал:
      - Это город Рин.
      - Что? - Джордан уставился на ветхую деревенскую хибару, погрязшую в навозе собственного свинарника. - Вот это?
      Он с детства слышал о Рине, одном из великих городов Япсии, славившимся своими садами и университетом. Кроме того, в Рине находился опреснь, и знаменитые религиозные колледжи занимались его изучением.
      Сунейл рассмеялся. Они сидели вместе на переднем сиденье. Тамсин решила немного пройтись и шла сейчас в нескольких метрах впереди, чуть покачивая головой в каком-то внутреннем ритме и размахивая в такт руками.
      Сунейл показал на невысокие холмы впереди.
      - Там.
      Холмы образовывали на равнине дугу, уходящую вдаль направо и налево. Были они не выше двадцати метров, и, приглядевшись повнимательнее, Джордан увидел на дальних холмах несколько зданий, а также тоненькие струйки дыма. Впереди возле дороги стояла каменная башня. Движение за последний день стало куда оживленнее. Теперь они ехали в сплошном потоке фургонов, лошадей и пешеходов. Все направлялись к холмам. С юга туда вела еще одна такая же дорога, длинным серпантином вьющаяся по волнистым вершинам холмов.
      Но города не было. Только разрозненные здания.
      - Я не понимаю. Он что - под землей? Сунейл снова рассмеялся.
      - Нет. Вернее, отчасти. Ты увидишь. - Старик загадочно улыбнулся.
      Они сделали несколько кругов по серпантину. Земля здесь выглядела так, словно когда-то была жижей, а потом так и застыла волнами. Там и сям торчали гигантские, почти не выщербленные ветрами валуны.
      В главную дорогу вливались боковые, пока движение не сделалось совсем плотным и шумным. Бродячие торговцы громко предлагали засахаренные фрукты и свежую рыбу. Города все еще не было видно, хотя Джордан услышал крики чаек и увидел, как некоторые из них летят над очередным подъемом.
      Мудрые строители Рина предусмотрительно расширили дорогу после этого подъема, поскольку как минимум половина путешественников замирала там, остолбенев от изумления. Тамсин так и сделала. Джордан встал и недоверчиво вскрикнул. Сунейл просто улыбнулся.
      Сперва Джордан увидел туманно-голубую дугу прибрежной линии, а над ней - выбеленные солнцем скалы, почти отвесно поднимающиеся из воды. Потом он охватил взглядом всю перспективу: отдаленные утесы были продолжением гребня, на который взобрался их фургон. Скалы широким кругом обступали глубокую чашу в земле. Почти вся эта чаша была заполнена водой; Джордан заметил на озере лодки, казавшиеся отсюда белыми перышками. В самом центре чаши над водой возвышалась зеленая гора. Вершина ее, как кораллами, была усеяна зданиями; у подножия виднелись доки.
      - Рин! - сказал Сунейл, показывая вниз.
      Дорога петлями спускалась к поросшим зеленью руинам. Во всяком случае, так показалось Джордану на первый взгляд. Город был весь зеленый от плюща, деревьев и мха. Поначалу юноша не разглядел зданий, пока не понял, что все сады, которые он видит, находятся на крышах домов и башен. Рин растянулся вдоль дуги, образованной скалами, на несколько километров в каждом направлении, а языки молов и верфь расчертили ближайший берег сложным геометрическим узором.
      Этот вид стоил всех перенесенных Джорданом мучений. Он знал, что улыбается как идиот, но ему было плевать. В это мгновение он решил, что хочет жить в Рине.
      - Это самое прекрасное место на свете! - воскликнула Тамсин.
      - Желаете совершить экскурсию с гидом? - спросил щегольски одетый молодой человек, вынырнувший, словно по волшебству, у нее из-под локтя.
      Тамсин смерила его взглядом с головы до ног.
      - Сгинь, хамское отродье! - процедила она. Незнакомец пожал плечами и пошел прочь. Джордан, удивленный реакцией девушки, спрыгнул вниз и подошел к Тамсин.
      - А что случилось?
      - Все жаждут поживиться, - ответила она. - Куда бы мы ни приехали, нам везде пытаются всучить свой товар. - Тамсин тяжело вздохнула., - Отравляют путешественникам лучшие мгновения.
      Молодой человек подошел к другому фургону и, похоже/начал торговаться с туповатого вида возницей.
      Сунейл тронул коней, и Тамсин с Джорданом тоже, пошли вперед.
      - «Хамское отродье»? - переспросил Джордан. Она покраснела.
      - Я вычитала в книжке.
      Они шагали, глядя на открывающийся перед ними вид. Девушка молчала, очевидно, ничего не имея против общества Джордана. Чуть погодя Джордан вернулся к фургону и спросил Су-
      нейла:
      - Что вы собираетесь здесь делать? Старик кивнул в сторону города.
      - У меня есть тут старые деловые знакомые. Попробую с ними договориться и начать все сначала. В конце концов, война-то кончилась!
      - Вы жили тут прежде?
      - Нет. И это, пожалуй, к лучшему, - задумчиво проговорил Сунейл.
      Благодаря увиденному в летнем замке королевы, Джордан представлял себе, как должен выглядеть город во время войны. И тем не менее он не мог представить солдат на улицах Рина. Несмотря на то что город был большой, выглядел он сонным, а его жители - беззаботными. Тамсин показала Джордану на объявления с королевской печатью, развешенные по улицам. Он не смог их прочесть, поэтому девушка перевела:
      - Это декреты парламента, отменяющие комендантский час и обыски. Похоже, война действительно кончилась.
      - Нет, - отозвался Джордан. - Королева все еще сопротивляется. Ее летний замок осажден, но у нее достаточно запасов, а люди по-прежнему преданны ей.
      Тамсин бросила на него странный взгляд.
      - Понятно. Ты сам это придумал? Или тебе птичка напела?
      - У меня есть свои источники.
      - Ну-ну, - протянула она. - Се пророк великий!
      - Эй! - помахал им от фургона Сунейл. - Нам сюда.
      В караван-сарае, обнесенном высоким каменным забором, народу было видимо-невидимо, в том числе и солдат, которые проверяли груз во въезжающих фургонах. Пока они рылись в сокровищах Сунейла - под протестующие возгласы Тамсин, - Джордан огляделся. Караван-сарай представлял собой просторный квадратный двор с раскиданной по земле соломой и корытами с водой. В воздухе пахло навозом и горящими дровами. Все приезжие, у которых не было друзей или мест в гостинице, скапливались здесь. Они оживленно сражались за места для фургонов, воду и помойные ведра. Тут царил полный жизни хаос.
      Прошлой ночью королева упоминала о Рине. Больше всего в ее повествовании Джордана заинтересовало то, что она говорила о природе Ветров. Юноше казалось, что еще немного - и он разгадает эту тайну. У него сложилось впечатление, что Армигер тоже близок к разгадке - если только генерал уже не нашел ответа, который Джордан пока что найти не сумел.
      Он думал об этом, помогая Сунейлу пристроить фургон в узкий просвет возле стены. Потом пошел искать воду и корм для коней, а когда вернулся, Сунейл переоделся в изящную шелковую одежду.
      - Пойду навещу своих старых друзей, - сказал он. - А ты, юноша, теперь расстанешься с нами?
      Джордан пожал плечами:
      - Если позволите, я переночую вместе с вами, а утром уйду.
      - Хорошо. Присмотри за моей племянницей. Я вернусь засветло.
      - Можем мы посмотреть город? - спросила Тамсин.
      - Если хотите. Только не заблудитесь.
      Он ушел пружинящим шагом. Джордан повернулся к Тамсин.
      - Как твоя нога?
      - Нормально.
      - Тогда прогуляемся?
      Тамсин, улыбаясь, протянула ему руку.
      - Ведите, сэр!
      Рин оказался значительно больше, чем выглядел сверху, - и гораздо грязнее. Вечнозеленая листва скрывала грязь, и Джордан подумал, что отчасти растения служили именно этой цели. Однако главным образом растительность служила средством ублаготворения Ветров.
      Старинная статуя возле порта изображала мужчину и женщину, воздевших руки к небу. В руках у них были цветущие ветви. Тамсин прочитала надпись на постаменте.
      - Семь столетий назад город был разрушен, - сказала она. - Его тайком восстановили, используя привозную древесину и не вырубая деревья. Людям удалось восстановить равновесие между созиданием и разрушением, и Ветры позволяют им строить по сей день.
      - Говорят, здесь должен быть опреснь, - сказал Джордан. Статуя стояла на оживленной площади, которую окружали
      увитые плющом дома торговцев. Город простирался на несколько километров во все стороны, и с площади это было прекрасно видно, поскольку она находилась на выступе скалы. Сама скала величественно устремлялась ввысь, а вокруг нее раскинулась одуряюще-бескрайняя равнина.
      - Здесь есть опреснь, - кивнула Тамсин. - Я видела его по дороге.
      - А где?
      Джордан не знал, хочет ли он видеть его после рассказов королевы Галы. Однако узнать, где находится опреснь, было нелишне - хотя бы для того, чтобы ненароком не наткнуться на него.
      - Можно заметить отсюда. - Девушка взобралась на постамент. - Видишь?
      Джордан проследил за ее рукой. Что-то там было в заливе… Отсюда виднелся лишь ряд белых зубцов, торчавших над поверхностью воды.
      - Да, вижу. В том месте, где я вырос, тоже был опреснь. Отец однажды повел меня посмотреть на него. Он стоял в пустыне, одинокий, словно заброшенный, но отец сказал, что он живой и мы не должны подходить слишком близко. Так странно видеть опреснь под водой… Что ж, по крайней мере он не в городе, и на том спасибо.
      - Эй ты, слезь оттуда! - крикнула проходящая мимо женщина.
      Тамсин спрыгнула с подножия статуи. К ним повернулись несколько голов; однако никто не остановил молодых людей, когда они побежали вниз по склону холма к порту.
      В историях, которые Джордан читал, порт всегда описывался как место, где пьяные моряки и проститутки поджидали горожан и заплутавших детишек, чтобы поживиться за их счет. Ему казалось, что в доках полно одноглазых пиратов со шпагами, в закоулках валяются трупы, а с кораблей то и дело падают винные бочки.
      В Рине все было не так. TJ основном здесь ходили баржи, которые курсировали между городом и противоположным берегом озера, поскольку по суше этот путь занимал чуть не целый день. Очевидно, где-то в озеро впадала река, так что в доки заходили и лодки, но только не пиратские корабли. Порт был чистеньким и ухоженным, и, за исключением небольшой дисциплинированной группки рабочих, разгружавших одномачтовое судно, особой активности там не наблюдалось.
      - Здесь довольно скучно, - сказала Тамсин. - Давай разыщем рынок!
      - Не исключено, что в городе несколько рынков!
      - Какая разница!
      Они поблуждали немного по улицам. Тамсин, похоже, привыкла к толпам, но Джордану такое скопление людей давило на психику. Сотни прохожих - а за каждым углом еще сотня. И все одеты почти одинаково: мужчины - в модных городских камзолах, женщины - в длинных платьях в складку, подолы которых подметают улицы. Выходит, подумал Джордан, все они здесь живут. Сможет ли он жить в городе с таким количеством соседей? |