Еще сорок минут... "Нет ли чего-нибудь более приятного, о чем стоило бы подумать? - спрашивал себя Понсе. - Ведь как много изменится после выборов именно для меня..." Например: переезд в виллу Матарассо! Это не только обладание двенадцатью комнатами, бассейном и садом с пламенеющими азалиями. Вот что куда важнее: он сможет забыть о тягостных буднях рутинной полицейской работы, окажется на виду высшего света! И, несомненно, к медали "За образцовую службу" прибавится "Крест за особые заслуги", а в один прекрасный день и "Большой крест ордена Кетцаля", который президент вручает лично.
      Как медленно движется минутная стрелка часов! Понсе снова овладели сомнения. Действительно ли Матарассо назначит его заместителем министра внутренних дел? Кто, собственно, гарантирует, что это случится? Ведь Матарассо ничего определенного не обещал, кроме того, что позволит называть себя Анди и выпьет с ним французского вина, название которого Понсе сразу забыл. Не слишком ли он рискует? Даже если в саду министра просвещения все пройдет без сучка без задоринки, его счастье - на острие ножа.
      И тем не менее он действует правильно! Приди Толедо к власти, он не одного его выгонит со службы, но и всех, кто следил за ним и прослушивал телефонные разговоры. Он вообще способен перетрясти весь полицейский аппарат, заменить на решающих постах преданных режиму офицеров послушными ПР и ничего не смыслящими в полицейском сыске чиновниками. Нет, Толедо должен умереть. Другого выхода нет!
      Зазвонил светло-зеленый телефон.
      - Камило, - услышал он сонный голос Матарассо, - я тут подумал и принял другое решение. Хотел сказать тебе раньше, но немножко проспал.
      Понсе почувствовал, как у него сдавило горло.
      - Какое, простите, другое решение?
      - Лучше не трогать. Ну, этого. Мы выведем его из игры чисто.
      Понсе чуть-чуть опустил трубку; ощущение было такое, будто он со всей силой ударился о невидимую стену. Приостановить акцию? Ему?! Не находя никаких слов в ответ, он снова прижал трубку к уху.
      - У меня появилось какое-то недоброе предчувствие... А тут следует быть осторожным. Так что оставь это, слышишь?
      Понсе задыхался. Невероятно! А-а, он всегда знал, что полковник трус и мямля, вот он и дал задний ход в последний момент. Оставалось минут десять, не больше. Ему пришло в голову затянуть разговор, пока там в саду все и произойдет. Однако Матарассо на расстоянии почувствовал, что он заупрямился, и добавил:
      - Ты меня понял? Прекратить!..
      - Исключено...
      - Что это значит?
      Матарассо человек настроений, надо попытаться стоять на своем.
      - А то, полковник, что это невозможно. - Понсе долго прокашливался, Мне очень жаль, но ничего не выйдет. Цель закрылась на все замки в своем доме с семи утра, охрана к нему никого не допускает. Проникнуть туда и разоружить кого следует мы не успеем. Пока не начнется стрельба, мы вынуждены бездействовать.
      Пускаться в подробные объяснения незачем.
      - Это скорее напоминает самозащиту! Разве он что-то пронюхал?
      - Нет, пока ни о чем не догадывается.
      Объяснять, что Толедо не исключает возможности какой-то провокации, но о покушении ни сном, ни духом, было бы глупо; избыток информации только пугает слабых и недальновидных руководителей.
      - Камило, тут замешаны иностранцы, ты не забыл? Или хочешь арестовать их тоже?
      - Нет, этих мы просто вышлем из страны.
      - Не упрощай! Киношники всегда пользуются вниманием прессы... А если они, вернувшись, расскажут, что у нас происходит?
      - Полковник! У немцев нет никаких доказательств: а у самих у них рыльце в пушку, они будут только рады унести ноги подобру-поздорову.
      - Позвони Толедо! Предупреди о возможном покушении. Пусть не выходит из дома, пока ты со своими людьми не окажешься на его участке.
      - Я? Предупредить его?
      Понсе согнулся, будто его ударили. На какую-то секунду ему показалось, будто он раскусил Матарассо - позвонил в последний момент, хитроумно затягивает разговор, а тут все и случится?.. И Матарассо останется в выигрыше, а ответственности в случае чего не понесет никакой. Но с ним, с Понсе, в такие игры не играют!
      - Полковник, вы это всерьез?..
      - Что, тебе неловко звонить ему? Тогда я сам...
      - Нет, нет! - простонал Понсе, сообразив, что означают последние слова Матарассо: тот готов пожертвовать им, сделать козлом отпущения. - Я все сделаю, уже звоню!
      Когда майор взялся за трубку другого аппарата, в ушах звучал еще последний смешок Матарассо, безрадостный, но самодовольный. Полковник только что похоронил самый смелый его замысел. Им овладело отчаяние, и только одна мысль придавала сил в ожидании ответного гудка - что, если он опоздал со звонком, ведь никто трубку не снимает? И еще одна возможность не исключена: вдруг Толедо из гордости и высокомерия не примет предупреждения всерьез? Как он отреагирует на предупреждение? Это в известной мере зависит от него, от Понсе. Предупреждение должно прозвучать назойливо и неискренне. Если Толедо так воспримет его слова, он не придаст им серьезного значения.
      Но вот о чем нельзя забывать: его слова услышит не один Толедо, они будут записаны на магнитофон, который включается автоматически, стоит министру снять трубку. Эта пленка может быть использована как вещественное доказательство. Поэтому предупреждение необходимо сформулировать точно и недвусмысленно. Тогда никто ни к чему не придерется!
      Понсе тихонько рассмеялся, когда ему в голову пришла еще одна недурная мысль: произнести несколько слов, которые Толедо смутят и которые Диас уберет с пленки так, что и следа не останется. Нет, он все-таки доведет до конца свою самую сложную операцию! В какое положение он попал! Ничего подобного нет в истории криминалистики: тем, что преступник предупреждает жертву, он одновременно подписывает ей приговор и обеспечивает свое алиби.
      - Толедо, - услышал он в трубке барственный голос.
      И хотя Понсе ожидал его услышать, он вздрогнул, словно неожиданно прозвучал сигнал боевой трубы.
      Телефонный звонок в кабинете министра раздался, когда Толедо успел позавтракать, перелистать местные газеты и обсудить положение в стране с группой друзей по партии, заехавших к нему ранним утром. Он понимал, что давно пора спуститься в сад. Но пусть киногруппа и операторы из "Радио Телевисьон" и "Телевисьон Насьональ" подождут; их деловитость казалась ему неуместной, суета внизу раздражала. Странно, но вся эта история вдруг научала претить Толедо.
      Причиной недовольства министра была кампания в печати, которую армия готовила, очевидно, загодя, и с шумом и треском открыла сегодня, в понедельник утром.
      Противник все рассчитал и оперировал фактами. Конечно, Толедо не был инициатором реформ по своему ведомству. Это третьеразрядное министерство его не вдохновляло. Он никогда им не дорожил, оно было для него только трамплином для борьбы за пост президента. Теперь противник пытается нажить капитал на его выжидательной политике. Сначала грозят смертью, теперь кампания в печати, и что дальше? Как правило, в Гватемале гражданских лиц к власти не допускали. Из двадцати одного президента, которых страна вынуждена была терпеть последние сто лет, шестнадцать - высшие военные чины! И чего они добились? Превратили Гватемалу в "банановую" республику... Когда Толедо дошел в своих размышлениях до этой точки, в кабинете раздался телефонный звонок; министр прошел туда, снял трубку и услышал голос Камило Понсе.
      - Толедо. А это вы, майор. Надеюсь, мой привет получили? - В голосе министра прозвучала издевка.
      - О чем вы, ваше превосходительство?
      - Вы отлично знаете.
      - Позвольте перейти к делу. Я звоню, чтобы предупредить вас, господин министр. По полученному нами донесению вам лично угрожает опасность. Похоже, городские герильерос предполагают похитить перед началом президентских выборов одного из кандидатов.
      - Почему именно меня?
      - Потому что у вас, ваше превосходительство, охрана слабее, чем у генерала Риоса Монтта или полковника Матарассо. От предложенной нами личной охраны вы решительно отказались.
      - Не тревожьтесь, мои телохранители несут службу исправно.
      - Планируемая акция предположительно связана с киносъемками на вашем участке! И опасность вам угрожает уже сейчас, в данный момент!
      Толедо повеселел. У Понсе, который по министерской иерархии директор департамента, то есть на три чина ниже его, реальной власти больше. И тем не менее принять майора всерьез он не может.
      - У меня все в порядке, майор! И до окончания съемок никто отсюда не выйдет и никто не войдет.
      - Знаю! Но если этот или эти злоумышленники уже на вашем участке, что тогда?
      Толедо беззвучно рассмеялся. "Знаю!" Это у Понсе вырвалось невольно. Он даже врать как следует не научился! Полицейских всегда подмывает похвастаться своими сведениями... Причина звонка теперь ясна. Понсе сообразил, что к нему можно пробиться только силой, и хочет теперь получить разрешение пройти со своими людьми к вилле, чтобы задуманный спектакль все же состоялся.
      - Если для подобных опасений есть основания, отчего вы звоните с таким опозданием?
      - Это абсолютно свежий след! - воскликнул Понсе резким, едва ли не истеричным голосом. - Я настоятельно советую вам, ваше превосходительство, не выходите из дома, ни в коем случае не появляйтесь в саду - закройтесь в вашей комнате, пока мы не явимся и не проверим всех и вся!
      - А помолиться? Помолиться вы мне не советуете?
      - Видит бог, мне не до шуток!
      - Верю вам, милейший. Ваше запоздалое предупреждение дополнило картину. Вы внедрили в киносъемочную группу ваших людей. Причем настолько грубо, что даже я, не имея никакого представления о подобных трюках, кое-что заподозрил. А теперь вы хотите этих людей арестовать, чтобы тем самым выставить меня в невыгодном свете. И тут вам доложили, что проникнуть ко мне будет трудно...
      - Я решительно протестую против ваших неосновательных подозрений!
      - А-а, не трудитесь. Мой дом с десяти утра в вашем распоряжении - если у вас будет подписанный прокурором ордер на обыск! В противном случае вы покушаетесь на неприкосновенность жилища и нанесение материального ущерба, в этом вы себе отчет отдаете? И вот еще что: не подчищайте магнитофонной записи. Я свои разговоры тоже записываю и хочу избавить вас от неприятностей, связанных с возможным сравнением. Позже, перед судом. Вы меня поняли?
      - Господин министр, вы преуменьшаете опасность... - глухо проговорил Понсе. - Я сделал все возможное... Господь да сохранит вас!
      Хассо фон Кремп сделал важное открытие. Когда он взял из рук Беатрис Крус револьвер, чтобы показать, как она, войдя в сад, пойдет прямо на камеру, то обнаружил в оружии боевые патроны. Кремпа насторожило, что Беатрис долго колебалась, прежде чем отдать револьвер. В барабане оказалось восемь пуль со спиленным - кустарно, грубо - острием. В первый момент он подумал, что ошибся "реквизитор" - Пепе. Потом поймал на себе взгляд девушки, молившей вернуть оружие, и негромко, чтобы не привлекать внимания остальных, велел ей обо всем рассказать. Не то...
      - Мне нужно скрыться, - выдавила она из себя. - Иначе меня снова арестуют, сеньор... Это мой последний шанс!
      Кремп посмотрел на Торреса, который стоял у калитки рядом с Бернсдорфом, - прямо как на том фальшивом снимке из альбома.
      - Это ваш напарник, Беатрис?
      - Марселино? Да. У него так же плохи дела, как и у меня.
      - Хотите скрыться? Но как? Здесь все заперто.
      - Не все! Открыты задние ворота гаража!.. С оружием мы пробьемся.
      Как быть? Кремп задумался. Но о чем тут думать? Ради фильма, ради нелепой сцены задержать двух преследуемых полицией? Он вернул револьвер Беатрис.
      - Давайте бегите! - шепнул он девушке. - И не ждите окончания съемок! При следующей пробежке перед камерой станьте последними, задержитесь за стеной и...
      Беатрис кивнула и побежала к калитке.
      - Последняя репетиция! - хлопнул в ладони Бернсдорф.
      Исполнители исчезли за стеной, отделявшей сад Толедо от участка Ридмюллера. В девятый или десятый раз. Вот распахнулась калитка, и первым, пригнувшись, с "закопченным" - для маскировки - лицом в сад Толедо ворвался Роблес. Шесть лет назад герильерос пользовались чулочными масками. Но сейчас на европейском экране люди в таких масках воспринимались исключительно как гангстеры. За ним последовала Виола Санчес, не такая перепачканная, чтобы не пострадала ее фотогеничная внешность, и Габриэль Паис, почти без грима; индейца режиссер считал и без того "темным" и малозапоминающимся по своей природе. А у эвкалипта стоял Пепе, до прихода Толедо изображавший своего хозяина. После Паиса не появился никто. "Удалось, - подумал Кремп. - Скрылись! Теперь им только бы выбраться из города!"
      - Куда запропастились номера четыре и пять? - спросил Фишер. Проверь, Ундина, что там стряслось.
      Ундина зашагала к калитке.
      - Никакой дисциплины! - негодовал Фишер. - Недоставало еще, чтобы из-за них пропала такая сцена. Где они?
      - Наверное, это люди Понсе, - сказал Кремп. - И решили унести ноги подобру-поздорову, чтобы Толедо их не разоблачил.
      - Задержать! Не отпускать, пока всего не снимем! Только эти двое и держат револьверы в руках как полагается... Господин Бернсдорф, что происходит? Боже мой, а вот и министр!
      Теперь и Бернсдорф исчез за стеной, а в саду началась суета. Появление Толедо подстегнуло телевизионщиков, прежде лениво наблюдавших за репетицией.
      Фишер колебался: то ли обратиться сначала к его превосходительству, покровителю киногруппы, то ли самому убедиться, что случилось с двумя "артистами". Он велел Кремпу поприветствовать министра от имени группы, а сам заковылял к калитке. Все это напомнило Кремпу одну сказку, в которой персонажи исчезают со сцены один за другим - каждый пускается на поиски предыдущего, но никто не возвращается. Теперь его очередь.
      Но когда Кремп приблизился к калитке, за стеной раздался выстрел. Двое телохранителей бросились туда. В три прыжка Кремп настиг их, но его остановили, не пустили дальше. Еще один выстрел! "Все в порядке, - подумал он почему-то... - Пробились!" Вырвавшись из цепких объятий телохранителя, он оглянулся. Пепе словно сквозь землю провалился, у эвкалипта стоял Толедо - сильный, красивый, с видом победителя, ни дать ни взять реклама "бескорыстного друга народа". Он стоял в подобающей, героической позе, но главный эффект пропал безвозвратно: что толку казаться смелым, когда тебе лично ничто не угрожает!
      Когда телохранители Толедо на секунду потеряли бдительность, не зная, перекрывать ли выход или защищать министра от возможного покушения, Кремпу удалось прошмыгнуть в соседний сад.
      - Сейчас мы сможем бежать, - сказала Беатрис Крус за стеной Марселино Торресу.
      И действительно, такая возможность была: вот уже примерно час как в квартале от дома Ридмюллера их ждала машина для бегства - зеленый "Крайслер-69", который ей вчера описали во время встречи в павильоне Минервы... Она чувствовала, что ждать больше не в состоянии, вот-вот потеряет контроль над собой. А ведь цель так близка!
      - Не забудь, что сначала... - выдавил из себя Торрес.
      Беатрис судорожно кивнула. Она ни в грош не ставила Торреса, а теперь связана с ним не на жизнь, а на смерть. С момента ареста ей постоянно приходилось сталкиваться с подлецами и негодяями или прожженными лжецами вроде Понсе. Она взяла деньги, но ни на секунду ему не поверила; даже Торрес на удочку майора не попался. Убить министра, а потом бежать в машине, которая наверняка будет под прицелом пулеметов? Нет, оставался один-единственный выход. Беатрис его указали товарищи одной из ее подруг по тюремной камере. И даже мать признала, что ничего другого не остается.
      Она устало прислонилась к стене, держа в руках оружие. Ждать сигнала режиссера! Предельная возбужденность сменилась ледяным безразличием, чувством опустошенности, знакомым по бессонным ночам в подполье. О-о, раньше Беатрис и представления не имела о подобных муках. Когда летом после разгрома коммунистической группы учащихся ей пришлось уйти в подполье, она убеждала себя, что обязательно отыщется возможность встретиться с Лусией хотя бы перед отелем. Тогда она и вообразить не могла жизнь без матери, без ее обедов, друзей, субботних вылазок за город...
      Заблуждение! Уйти в подполье - значит порвать с привычной жизнью, ждать того часа, когда потребуется твоя активность. Подполье - это тоска ожидания, поддельные документы, парики и темные очки; чаще всего приходится жить в подвалах или в маленьких, без окон, комнатушках.
      Старшие товарищи и мать часто повторяли: "В подполье уходят не для. того, чтобы спасать свою жизнь, а для того, чтобы спасать жизни других, бороться с жестоким врагом. И не бояться его в самый страшный час, выдержать все до конца!" И товарищи, и Лусия знали, что далеко не все способны выдержать изощреннейшие пытки в полиции. Но разве скажешь, кто выдержит до конца, а кто нет? Этого никто о себе заранее не знает...
      Беатрис не выдержала.
      Последствия ареста оказались для нее трагическими. Ей удалось продержаться всего один день. И хотя она часто повторяла себе впоследствии, что мало кто устоял бы под пытками, обрушившимися на нее, Беатрис постоянно терзало и угнетало чувство стыда: она позорно предала друзей, которые навсегда вычеркнут ее из своего круга!
      Познакомили их с Торресом позавчера, на первой тренировке по стрельбе. В полиции ей дали понять, что действовать они будут совместно, а что у нее с ним общего? Торрес сделался предателем по собственной воле, а теперь хочет замолить свои грехи, чтобы его не предали "народному суду". Трус! Когда над группой молодых рабочих-коммунистов, к которой он временно примкнул, сгустились тучи и двоих арестовали, он, никого не предупредив, бежал за границу, в Сальвадор, был там задержан и, поскольку не имел никаких документов, отправлен обратно в Гватемалу - какой подвиг! И он еще этим хвастался.
      Вместо того чтобы довериться товарищам, купил на украденные деньги паспорт, оказавшийся фальшивым, и после ссоры с анархистами, которые "помогали" совершить сделку, побежал в полицию.
      - Я был в отчаянии, - сказал он Беатрис. - А они начали орать на меня, угрожать, я и не выдержал... Ты этих скотов знаешь, они из тебя с улыбочкой все жилы вытянут. А я, понимаешь, не вынес этого... Начал пить, не платил по счетам, попал как злостный неплательщик в тюрьму, откуда меня вытащил Понсе - он за меня заплатил. Свинья! Ладно, поглядим. Думает, у Марселино нет выхода, а я возьму и пристрелю этого Ридмюллера. То-то Понсе удивится! Хорошо, что у тебя остались связи! Неважно, что эти твои друзья анархисты...
      Его первый план был планом слабоумного: похитить Ридмюллера. Беатрис объяснила Торресу, что это им не удастся ни при каких условиях. Ридмюллера охраняют не хуже, чем Толедо. Того же мнения и анархистское подполье. Вместо этого они предложили ему застрелить Ридмюллера, так как "народным судом", подпольным комитетом, в который входили представители всех слоев оппозиции,легальной и подпольной, ему вынесен смертный приговор. Торресу предстояло привести приговор в исполнение. Их поддержат: при первом выстреле к дому подъедет машина с боевой группой, их прикроют огнем, не дадут охранникам поднять головы, а тем временем они смогут бежать на другой, на этом самом "Крайслере-69"...
      За стеной кто-то хлопнул в ладоши. Сигнал! Едва дождавшись, пока остальные статисты проскользнули в калитку, Беатрис повернулась и побежала прочь от стены, не обращая внимания на Торреса. Сад был небольшим, но заросшим, неухоженным: бунгало Ридмюллера закрыто хвойными деревьями, она увидела только телеантенну и сразу свернула в сторону от дома.
      - Ты куда? К бунгало!.. - крикнул, задыхаясь, Торрес. - Направо... Он там, на террасе!
      Беатрис остановилась, поглядела на Торреса. Закашлявшись, он ударил ее пистолетом по руке, и она поняла: Марселино не даст ей скрыться. Вынужденный пойти на убийство, он решил потянуть за собой и ее.
      - Я не могу, - воскликнула она. - Делай сам!
      Но он подтолкнул ее в спину дулом пистолета - вперед! "Все пропало", отрешенно подумала Беатрис.
      На террасе под тентом сидели двое мужчин, пожилой и молодой. Перед ними столик с бутылками, бокалами и лед. Когда Беатрис и Торрес приблизились, молодой человек указал на них, а пожилой быстро вскочил, опрокинул столик и метнулся в дом; но Беатрис не услышала ни звона бьющегося стекла, ни звука... В тот момент, когда пожилой вскочил, она поняла, что это - Ридмюллер; по крайней мере, таким его описали анархисты. Но вот он уже исчез, стеклянная дверь захлопнулась, что-то зажужжало, и опустились металлические жалюзи.
      Теперь поднялся и второй, что-то крикнул ей. Беатрис остановилась; слов она не разобрала, но сообразила, чего тот требует: чтобы она бросила револьвер! Об этом сейчас не могло быть и речи. Наоборот, она подняла оружие. Тогда он выхватил из-под пиджака пистолет, и тут Беатрис узнала его - это тот самый американский советник, который однажды присутствовал на ее допросе в полиции.
      Из-за спины прозвучал выстрел, глухой, будто стреляли из пневматического ружья. Янки дернулся - наверное, пуля только слегка задела его, пригнулся и стал отстреливаться. Она взяла кольт обеими руками, как учили в тире полиции, и выстрелила - раз, другой, третий. Тент вдруг переломился и опустился на пол - медленно, будто маленький парашют, и накрыл битое стекло. Где же янки? Он мог только лежать на полу, тоже накрытый полотном тента... Торрес из-за ее спины выстрелил еще несколько раз, но Беатрис звуков выстрелов не слышала. Может, все это ей снится? Или она сошла с ума? Ничего не замечая, Беатрис повернулась и, с трудом переставляя ноги, словно шагая под толщей воды по морскому дну, поплелась по садовой дорожке в сторону ворот.
      На улице - хаос! Наискосок к воротам стоит машина, из окон которой торчат дула пулеметов, по дому стреляют... Где же охрана? Разбежалась? Или убита? Пригнувшись чуть не до земли, Беатрис выбралась на улицу, сделала несколько шагов в сторону, выпрямилась - и с криком бросилась навстречу зеленой машине, вылетевшей из-за угла.
      - Все пропало, - сказал Бернсдорф Фишеру.
      Тот последним вошел в гостиную Ридмюллера. На полу валялись осколки стеклянной двери, жалюзи висели криво, на террасе сотрудники полиции фиксировали следы. Сквозь прорези в жалюзи видно, как они что-то измеряют, переговариваются, фотографируют. Знакомая картина. Сколько раз приходилось снимать подобные сцены в студии. С этого обычно начинались боевики. А теперь на этом все кончилось.
      - С какой стати? Мы-то тут при чем?
      - У уголовной полиции другое мнение.
      Вошла девушка-мулатка.
      - Господин Ридмюллер просит извинить, ему пришлось прилечь.
      У камина Ундина в чем-то тихо убеждала Кремпа, время от времени всхлипывая. Бернсдорф подошел ближе. Стекло под ногами хрустело, но он успел услышать ее слова:
      - Неужели ты не видишь, к чему это ведет... все погибло... я видела: ты осматривал ее револьвер!..
      Ундина заплакала - от злости и разочарования.
      В это мгновение появился майор Понсе. В лице ни кровинки, ни с кем не поздоровался.
      - Совершено убийство, - проговорил он резко, будто перед ним стояли идиоты, не отдающие себе в этом отчета. - Вы в нем замешаны, и до окончания расследования съемки отменяются. Когда закончится обыск в ваших номерах в отеле, вернетесь туда и будете ждать дальнейших распоряжений.
      - Вы лично проведете расследование?
      - А вам это не по вкусу, господин Бернсдорф?
      - Удивляюсь. Любой контакт с официальными инстанциями вызывает ваше появление.
      - Не моя вина, что вы привлекаете к себе столько внимания. Мистера Вилана убили ваши сообщники, не так ли?
      - Какое мы имеем к этому отношение? - спросил Фишер.
      - Кто нанял обоих убийц?
      - Я, - сказала Ундина.
      - Парня - может быть. Его выбирали вы, фрау Раух. На ваше счастье, он мертв. Зато его сообщница скрылась. Одна из дочерей сеньоры Крус, я не ошибаюсь, господин Бернсдорф?
      - Единственная дочь, майор.
      Они уставились друг на друга. Бернсдорф убедился, что Понсе понял его намек. Злить майора сейчас и излишне и опасно, однако какую-то черту провести надо: от сих до сих! Вилан убит. Как - дело темное, позиция у киногруппы шаткая, но пусть Понсе знает, что обломает себе зубы, если попытается свалить вину на них.
      - Я вас предупредил! - Понсе скрестил руки на груди. - И не пытайтесь изворачиваться. Мне известно и то, что вы были на Кубе, и то, с кем там встречались: с Кампано! Возможно, вас стоит взять под стражу!
      - Что же вы медлите?
      - Потому что вы гость. Но все может измениться. Пока у меня нет фактов, доказывающих вашу прямую причастность к убийству. Но вы наняли не только Крус, но и доктора Роблеса. А у него есть мотив для убийства.
      - Кого? Вилана?
      - Вилан оказался здесь случайно, этого никто не мог знать заранее. Убить хотели Ридмюллера, это и слепому видно.
      - Ридмюллер - немец! - воскликнул Фишер. - А Вилан оказывает нам важные услуги! И вы утверждаете...
      - Пока я ничего не утверждаю. Я суммирую факты. Оказывается, Роблес вчера вечером беседовал с убийцей.
      - По моему поручению, чтобы передать... - начал было Бернсдорф.
      - Что съемка начинается раньше. - Понсе хитро улыбнулся. - А сами вы успели побывать у Санчес и Крус... Кстати, Роблес говорил вам, что место доцента университета он потерял из-за Ридмюллера?
      - Нет, и меня это ни в коей мере не интересует.
      - Мы к убийству непричастны, - твердо проговорил Фишер. - При всем уважении к вашей работе, майор, я не намерен дольше выслушивать, в чем вы подозреваете моих сотрудников!
      - Сотрудников! Да я только с одним и говорю.
      - Мы не беззащитны! Я сообщу в посольство.
      - Никто вам не мешает.
      Пока Фишер шел к телефону, от волнения хромая сильнее обычного, Понсе взялся за Кремпа.
      - Вы молчите? Меня это не удивляет. Один из телохранителей видел вас с оружием Крус в руках.
      - Я показывал, что ей надо делать.
      - О-о, это она прекрасно знала!
      - Ему пришлось прорепетировать с девушкой, - сказала Ундина. - Группа у нас маленькая, все друг другу помогают!
      - Вот мы и проверим в чем! Ваши подозрительные маневры заставили меня обратиться с письменным запросом в официальные органы ФРГ. Я рассчитываю вскоре получить исчерпывающие сведения, в том числе и о вас. - Майор с вызовом уставился на Кремпа.
      А Бернсдорф глядел на Понсе и не узнавал его. Где былой лоск майора и его обходительность, столь запомнившиеся с самой первой встречи? Вместо того чтобы допрашивать по одному, обрушивается на всех сразу. Разве такая глупость простительна для опытного криминалиста? Понсе намеренно смешивает карты: он не расследовать, а запугать их хочет, выгнать вон из. страны, поскольку их присутствие для него обременительно... Бернсдорф не знал, что думают по этому поводу другие, н6 от него Понсе так легко не избавится. Фотография-подделка у него в кармане, и если Понсе на суде предъявит оригинал, скандала майору не избежать.
      К Бернсдорфу подошел Фишер.
      - За нами послали машину. Вы ведь не против, майор, чтобы мы посетили наше посольство?
      - Попросите убежища?
      - Правовой помощи!
      - Что ж, если вы согласны по первому требованию явиться в полицию, мне абсолютно все равно, куда вы поедете в настоящий момент. - Понсе криво ухмыльнулся.
      Он, наверное, решил, что поездка в посольство - первый шаг к отлету из Гватемалы.
      - Знаете, майор, - в голосе Бернсдорфа сквозило наигранное сожаление, - и великим режиссерам далеко не каждая постановка удается.
      Понсе даже засопел от обиды.
      - Смотрите, как бы для вас эта постановка не оказалась последней! - И он вышел, хлопнув дверью.
      Невысокие кольцевые валы вокруг вулканов, лунные кратеры, голые, без малейшей растительности, горы; холодная галька, напоминающая застывший водопад. За вулканом, в космической тишине, встает солнце... Хуан Кампано закрыл глаза, натянул одеяло. Через равные промежутки слышатся короткие вздохи: это посапывает во сне Педро. Кампано ждал появления первых солнечных лучей, лучшего времени дня. Пока что его еще знобит, болит плечо, но скоро он согреется. А потом начнет мысленно вычерчивать маршрут, разрабатывать очередные шаги операции. Если сконцентрировать все мысли на борьбе, боль утихает.
      Главный вопрос: где собирается колонна, соединенный отряд герильерос? В долине между вулканами-четырехтысячниками Тахумулька и Такана, на гватемальской стороне. К чему карта и компас, когда есть солнце и до боли знакомые очертания вершин? Провиант не проблема. Правда, военные держат под контролем все питьевые источники, но Педро знает горные склоны, сплошь усеянные кактусами, которые способны выкачивать из почвы влагу не хуже насосов. Срежешь верхушку, продырявишь слегка в середине - и черпай прямо рукой сочную, чуть кисловатую кашицу... Боезапас? Тоже хватает; стычек с противником не было, патроны не расстреляны.
      А цель? Та же, что и вчера: идти на соединение с другими отрядами.
      Ах, если бы не эта жгучая боль в плече! За что ему это наказание, какая глупость! "Брось, - говорил себе Кампано, - нечего терзаться, пустое это дело. Вспомни лучше хорошие времена, вспомни о Кубе, где ты учился и был счастлив; о Сьерра-де-лас-Минас, когда там жили еще крестьяне, называвшие тебя "команданте", о столице, где ты рассчитался с Уэббером, эти времена вернутся. Плечо заживает, мальчишка-индеец знает все лечебные травы. Держаться, держаться во что бы то ни стало! Гватемала уж не та, что была, когда ты начинал борьбу. Ты заставил противника обратить политическую ситуацию в военную. А теперь наберись терпения и доверься народу, который прозрел и берется за оружие".
      Если бы не это дурацкое плечо, он догнал бы уже своих. Сначала его больше недели трясла лихорадка, и отряд, оставив командира с Педро на попечение надежных крестьян-горцев, ушел в долину.