Но вот снесли дом в конце Маргаретенштрассе, и она сделалась сквозной. Старые дома стали ломать один за другим. На их месте вырастали новые. Архитекторы изощрялись в их украшении. Церковь святого Матфея перестала быть гордостью квартала. В новые дома приходили чужие, непонятные люди. Это не были крупные чиновники или помещики, приезжавшие на зиму из своих имений, чтобы побывать при дворе. Промышленники средней руки и коммерсанты явились, как равные. Среди них многие разбогатели во время мировой войны. Только в ту часть улицы, что прилегает к Маттеикирхштрассе, шиберы не решались некоторое время совать нос. Но вот и на скрещении этих улиц появились новые люди. Великолепная вилла Ульштейна стала резиденцией Рема. Он облюбовал этот дом, похожий на старинный французский замок, под штаб-квартиру своей коричневой шайки. Наступили шумные времена. День и ночь сновали автомобили. Ярко горели фонари, освещая подъезд и сад с бронзой Функа и Шиллинга. О том, что творилось в роскошных залах и глубоких подвалах виллы, осторожно шептался Берлин…

Преломляя свет далёких, ещё не видимых Гауссу автомобильных фар, дождевые капли крупными светящимися бусинками скатывались по чёрному стеклу. Одна за другою, поодиночке и целыми рядами, появлялись они из-за рамы. «Словно солдаты в ночной атаке, выталкиваемые из своих окопов и бесследно исчезающие в траншеях врага», — пришло в голову Гауссу.

У дома остановилась машина. Из-за руля вылез коренастый человек. В подъезде вспыхнул свет. Генерал узнал брата Августа.

Тот вошёл, немного прихрамывая.

— До сих пор не могу привыкнуть к твоему штатскому костюму, — сказал генерал, заботливо усаживая гостя.

— Прежде всего прикажи-ка дать чего-нибудь… — Август прищёлкнул пальцами и предупредил: — Только не твоей лечебной бурды!

— Прошлые привычки уживаются с твоим саном?

— Профессия священника — примирять непримиримое.

— Я хотел с тобою посоветоваться.

— В наше время священник не такой уж надёжный советчик, — насмешливо ответил Август. — Речь идёт о церкви?

— Нет, о войне. Теперь уже ясно: мы сможем начать войну.

В глазах священника загорелся весёлый огонёк.

— Ого!

— Да, наконец-то!

— Немцы оторвут вам голову…

Генерал отмахнулся обеими руками и, видимо, не на шутку рассердившись, крикнул:

— Не говори пустяков!

— Ты же сам хотел посоветоваться.

— Не думаю, чтобы такова была точка зрения церкви. Она всегда благословляла оружие тех, кто сражался за наше дело.

— Тут ты, конечно, не прав. Церковь во многих случаях благословляла оружие обеих сторон!

— Раньше ты не был циником, — с удивлением произнёс генерал.

— Это только трезвый взгляд на политику. — Август потянулся к бутылке. — Позволишь?

— Наливай сам, — скороговоркой бросил генерал и раздражённо продолжал: — Что даёт тебе основание думать, будто мы не сможем повести немцев на войну?

Август расхохотался:

— Ты же не дал мне договорить! Я хотел сказать, что немцы поддержат вас во всякой войне…

— Вот, вот!

— Кроме войны с коммунистами.

— А о какой другой цели стоит говорить?.. Именно потому, что эта цель является главной и определяющей все остальные, мы и обязаны относиться к достижению её с величайшей бережностью. Мы недаром едим свой довольно чёрствый хлеб, — с усмешкой сказал генерал. — Мы начнём с Австрии. Это будет сделано чисто и быстро: трик-трак!

— Ты воображаешь, будто никто не догадывается, как это будет выглядеть? Перебросками поездов вы создадите иллюзию движения миллионной армии, которой нет!

— Для проведения аншлюсса нам не нужны такие силы.

— Что вы будете делать, если не удастся взорвать Австрию изнутри?

— Воевать!

— Зачем ты говоришь это мне, Вернер?

— Потому, что это так.

— Я же не французский или английский дипломат, чтобы дать себя уверить, будто вы способны воевать хотя бы с Австрией!

— Ты не имеешь представления об истинном положении.

Август посмотрел на брата сквозь стекло рюмки.

— Напрасно ты так думаешь, Вернер. Мы знаем…

— Кто это «мы»?

— Люди… в чёрных пиджаках, заменяющих теперь сутаны.

— И что же, что вы там знаете такого?

— Все.

— Сильно сказано, Август. Время церкви прошло! Её акции стоят слишком низко.

— Ты заблуждаешься, Вернер. Просто удивительно, до чего вы все ограниченны!

— Ограниченны мы или нет — реальная сила у нас, — и, вытянув руку, генерал сжал кулак. Синие вены склеротика надулись под белой нездоровой кожей.

Август рассмеялся.

— Вот, вот! Вы сами не замечаете того, что кулак этот состарился. А другие замечают. В том числе и церковь!

— Битвы выигрываются пушками, а не кропилами!

— Кто же предлагает вам: «Откажитесь от огнемётов и идите на русских с распятием»?.. Но мы говорим: прежде чем пускать в ход огнемётчиков, используйте умных людей. В таком вот пиджаке можно даже прикинуться коммунистом, — Август пристально посмотрел в глаза брату: — Если вы этого не поймёте во-время, то будете биты.

— Ни одного из вас большевики не подпустят к себе и на пушечный выстрел.

Лицо Августа стало необыкновенно серьёзным.

— Нужно проникнуть к ним. Иначе… — Август выразительным жестом провёл себе по горлу.

— Э, нет! — протестующе воскликнул генерал. — Уж это-то преувеличено.

— Нужно, наконец, взглянуть правде в глаза, Вернер.

— В чем она, эта твоя правда?

— В том, что мы одряхлели.

— Меня-то ты рано хоронишь, себя — тем более.

— Я говорю о нашем сословии, может быть, даже больше, чем о сословии, — о тех, кто всегда управлял немецким народом, обо всех нас. Ваша, военных, беда в том, что у вас нет никого, кто мог бы трезво проанализировать современное положение до конца, во всей его сложности.

— Разве мы оба не признали, что конечная цель — подавить Россию — является общей для нас?

— Поэтому-то и хочется, чтобы вы были умней.

Август достал бумажник и из него листок папиросной бумаги. Осторожно развернул его и поднёс к глазам недоумевающего генерала.

— Что это?

Генерал взял листок. По мере того как он читал, лицо его мрачнело:

«…мы спрашиваем верующих: не имеем ли мы все общего врага — фюрера? Нет ли у всех немцев одного великого долга — схватить за руки национал-социалистских поджигателей войны, чтобы спасти наш народ от страшной военной угрозы? Мы готовы всеми силами поддержать справедливую борьбу за права верующих, за свободу вашей веры. В деле обороны от грязных нападок Розенберга и Штрейхера мы на вашей стороне…»

Генерал поднял изумлённый взгляд на брата:

— Тут подписано: «Центральный комитет коммунистической партии Германии».

— Приятно видеть, что ты не разучился читать.

— Этого не может быть! — воскликнул Гаусс. — Никаких коммунистов в Германии больше нет! Это фальшивка.

— Фальшивка? Нет! — Август рассмеялся. — Это подлинно, как папская булла.

— Открытое письмо верующим Германии?.. Откуда ты это взял?

— Разве это не адресовано в первую очередь именно нам, служителям церкви?

— Я ничего не понимаю, Август. Ты, фон Гаусс, ты, офицер, наконец, просто священник — и с этою бумажкой в руках! Это не поддаётся моему пониманию: протягивать руку чорт знает кому…

— А ты предпочёл бы, чтобы паства шла к ним без нас?

— К этим большевикам?.. Верующие? — Гаусс деланно рассмеялся.

— Они уже идут.

— Но… — Генерал растерянно развёл руками и снова посмотрел на листок. — Я не могу понять, куда же это ведёт?

— Прямо к ним! К коммунистам… Налей, пожалуйста, рюмку, тебе ближе!

Пока генерал наливал, Август бережно спрятал листок.

— Дай его мне, — сказал генерал.

— Чтобы ты провалил все дело? Нет, пока оно нам наруку, мы вас в него не пустим!

— «Мы, мы», — раздражённо передразнил Гаусс. — Мне совсем не нравится это «мы», словно ты уже там, с ними.

— Я должен «понять свои заблуждения» и от католиков перейти к коммунистам.

— Какая мерзость!

— Милый мой, ты, повидимому, никогда не читал Лойолы!

— Признаюсь.

— И напрасно: «Если римская церковь назовёт белое черным, мы должны без колебания следовать ей». Ad majofem Dei gloriam[1]. Я, собственно говоря, заехал сказать тебе, чтобы ты не удивлялся, если когда-нибудь услышишь, что я «раскаялся» и стал «красным».

— Август! — в испуге произнёс генерал.

— Этого могут потребовать тактические соображения: пробраться в среду коммунистов. Разве тебе не было бы интересно узнать, что там творится? Вижу, вижу: у тебя заблестели глаза! Увы, старик, это только мечты! Так далеко я не надеюсь пролезть, но кое-что мы всё-таки сделаем. Может быть, тебе придётся ещё когда-нибудь спасать от рук гестапо своего «красного» брата. — И Август рассмеялся.

Глядя на него, улыбнулся и генерал.

— А теперь говори, зачем ты меня звал? — спросил Август.

— Ты меня заговорил… — Генерал потёр лоб. — Вопрос прост: чтобы подойти к главной задаче — покончить с Россией раз и навсегда, нужно решить много предварительных задач.

— Это верно, — согласился Август. — Чем важнее цель, тем больше задач возникает на пути к ней.

— Вот здесь-то, на этом пути, у нас и возникли существенные разногласия.

— С кем?

Несколько мгновений Гаусс исподлобья смотрел на брата, будто не решался договорить. Потом сказал отрывисто:

— С Гитлером.

— Вот что!

— Да. Они там не хотят понять…

— Кто?

— Гитлер и его дилетанты, Йодль и другие, — с досадой, отмахнулся генерал, — не хотят понять, что нельзя бросаться на Россию, не покончив сначала с Францией и Англией.

— А ты?

— Я считаю, что сначала нужно очистить свой тыл, нужно поставить на колени Англию, Францию и других… — Гаусс сделал пренебрежительный жест.

Август задумался.

— Ты об этом и хотел меня спросить?

— Это очень важно.

— Для всего дела?

— И лично для меня.

— Тогда я тебе скажу: не спорь.

Лицо генерала побагровело:

— Я не боюсь…

— Дело не в этом… — Август вскочил и в волнении прошёлся по комнате.

— Говори же! — нетерпеливо сказал Гаусс.

— По-моему, они правы.

— Начинать с России?

— Да.

— Драться с нею, имея за спиною непокорённую Францию, неразбитых англичан? Вы все сошли с ума!

— А не кажется ли тебе, что именно неразбитая Франция, именно невраждебная Англия не только наш спокойный тыл, но и лучший резерв?

— Англия не успокоится, пока мы не будем уничтожены! Она спит и видит, как бы столкнуть нас с Россией.

— В этом-то и горе! А нужно втолковать англичанам, что все вопросы, все споры могут быть решены за счёт России. Пусть нам дадут Украину, Донбасс и прибалтийские провинции — и мы отдадим англичанам Африку на вечные времена!

— Значит, ты считаешь, что они правы? — не скрывая огорчения, спросил Гаусс.

— Да! Лучше иметь в тылу англо-французского союзника со всеми его ресурсами, чем ломать себе зубы до драки с русскими. В этой драке пригодится каждый зуб!

— Тут какой-то заколдованный круг. Мы в нём вертимся вот уже сколько лет!

— Рано или поздно мы столкнёмся с Россией, и тогда все станет на свои места.

— Дай бог, дай бог, — сказал генерал.

— От него зависит совсем не так мало, как ты думаешь, — весело проговорил Август.

— От кого? — удивлённо спросил генерал.

— От бога, господин генерал, от господа-бога!

— Я никогда не был его поклонником.

— А между тем я мог бы тебе сказать нечто, что заставит тебя об этом пожалеть: американцы вступают в теснейшие сношения со святым престолом.

— Что? Бизнес с богом? — И генерал рассмеялся.

— Это вовсе не так смешно, Вернер, — наставительно произнёс Август.

— Ну, что касается наци, то они, кажется, никогда не были поклонниками Христа.

— Дело не в Христе, а в папе. Наци уже знают, сколько дверей может открыть комбинация из креста и свастики. А скоро увидят и новую комбинацию: доллар и крест.

Генерал поморщился:

— Мы с тобой болтали, как двое старых громил, нехватает только заговорить об отмычках.

— Время, Вернер, время! Кстати о времени. — Август озабоченно посмотрел на часы. — Мне пора, старик!

— Послушай, Август, если все это серьёзно, насчёт этих «комбинаций»…

— Которых, Вернер?

— Ну, я имею в виду Ватикан и Америку. Это ведь, наверно, могло бы сильно облегчить нам задачу на западе?

— Если бы вы сговорились с католиками?

— Да!

— Разумеется, умный ход мог бы дать тебе в одной Европе армию в двести двадцать миллионов католиков!

— Ого! — воскликнул генерал. — Мне, признаться, никогда не приходило в голову заняться такою статистикой.

— Иметь союзников на том самом западе, который тебя сейчас так интересует, — союзников верных, дисциплинированных, организованных и, главное, послушных слову святого отца, — это кое-чего стоит!

— Пожалуй, над этим действительно стоит подумать.

— Ты помнишь Пачелли? — спросил Август.

— Кардинала? Конечно! Нас познакомили на каком-то приёме. Он мне понравился. Те, кто знавал его в Мюнхене, считают его умнейшим человеком.

Август согласно кивнул.

— Иначе он не забрал бы в руки и все католические дела и самого папу.

— Ты полагаешь, что нынешний статс-секретарь — истинный хозяин Ватикана?

— И можно почти с уверенностью сказать: когда не станет святейшего отца, Пачелли — единственный кандидат на престол Петра.

— Какое отношение все это имеет к нашей теме?

— Самое прямое: если Пачелли согласится положить столько же стараний на то, чтобы привести вам Францию с верёвкой на шее и в коричневой власянице кающегося фашиста, сколько он положил на то, чтобы поставить итальянцев на колени перед Муссолини, испанцев — перед Франко, португальцев — перед Салазаром, поляков — перед Рыдз-Смиглы и Беком, то можете быть спокойны: французские генералы не ударят вам в спину.

— Что же, по-твоему, нужно, чтобы так расположить к нам Пачелли?

— Твёрдо стоять именно на той позиции, на которой стоят Гитлер и его покровители: Россия — вот враг! Тут нам будет по пути не только с англичанами и американцами, но и со святым престолом.

— Но ведь все его прежние «крестовые походы» против Коммунистической России провалились?

— Воинствующая римская церковь не устанет их организовывать вновь и вновь. Её не могут обескуражить временные неудачи. Она не привыкла спешить.

— Все, что ты говоришь, чертовски напоминает мне один давнишний разговор, свидетелем которого я был.

Заметив, что старший брат вдруг умолк, словно спохватившись, что сболтнул лишнее, Август ободряюще сказал:

— Ну, ну, можешь быть спокоен — дальше меня не пойдёт ничто.

— Я был однажды вызван Сектой, чтобы присутствовать при его разговоре с неким приезжим из Советской России.

— Это было давно?

— Ещё в двадцатые годы, в трудный для рейхсвера период. Мы думали тогда, что удастся вместе с Польшей и при поддержке деньгами и техникой со стороны бывших союзников России ударить по большевикам, прежде чем они встанут на ноги. Тот человек, о котором я говорю, был, так сказать, полномочным эмиссаром Троцкого. Он тоже болтал тогда о планах, рассчитанных на покорение всего мира, но готов был уступить его нам, отдав впридачу и добрую половину России, лишь бы мы поскорее вторглись в СССР и помогли бы им как-нибудь захватить власть.

— Милый мой, во-первых, Пачелли умнее Троцкого, во-вторых, у него не жалкая шайка политических ренегатов, а отлично организованный аппарат, офицерский корпус в сотню тысяч священников с многовековым опытом работы во всем мире и немало подданных, способных ради того, чтобы попасть в рай, перерезать горло родному брату здесь, в этом мире юдоли и суеты.

— Пожалуй, стоит подумать о том, чтобы использовать эту силу не так глупо, как это пробовали сделать Брюнинг и Папен. Не думаешь ли ты, что мы могли бы сговориться с вашими руководителями о предоставлении нам опытных священников, прежде всего в России, для ведения разведывательной и диверсионной работы?

— Для этого вам могут пригодиться далеко не одни только священники. У нас существуют и тайные ордены мирян, которые выполняют любой приказ Рима так же беспрекословно, как священники.

— Вопрос в том, во что это может нам обойтись?

— Тут вы найдёте общий язык со святым престолом. Только советую иметь дело непосредственно с Пачелли. Он так ненавидит коммунистов, что сделает вам большую скидку, а может быть, организует для вас хорошую разведку даже даром. Только пообещайте ему повесить всех, кого он включит в свой чёрный список.

— О, это мы ему обещаем охотно! Это куда дешевле, чем с нас брали троцкисты. Те были чертовски жадны на деньги… Спасибо тебе за отличный совет, Август… Хорошо бы действительно повидаться с этим Пачелли.

— Это можно устроить.

— На нейтральной почве, конечно, — поспешно прибавил Гаусс.

Август протянул брату руку.

— Я не предлагаю тебе благословения, старина, но удачи пожелаю! Да, от всего сердца. А главное: не ошибись. Не стоит спорить из-за деталей, если ты согласен с Гитлером в главном. Подумай, прежде чем решать.

Гаусс, не без некоторого смущения, произнёс:

— Видишь ли, Август… — он замялся. — Вероятно, я должен был тебе сказать это раньше, но как-то не было случая…

— Что ещё у тебя там?

— Времена быстро меняются. Обеспечением нашего состояния уже не может служить земля, и мне кажется, что нужно подумать о другом — о вложении капитала в промышленность, даже ценою продажи земель.

— Это, может быть, и было бы верно, если бы у нас были шансы получить в промышленности те места, какие должны нам принадлежать. Но ты же сам понимаешь: мы опоздали!

Впервые за все время свидания Гаусс рассмеялся, негромко и скрипуче:

— Вот, вот, мальчуган! — Он похлопал Августа по плечу. — Поворотливость — вот что нам нужно. Должен сознаться, что, будучи в Испании, я очень выгодно приобрёл директорский пакет одной горнорудной компании.

Он запнулся, раздумывая: стоит ли говорить, что этот пакет он захватил уже тогда, когда у него выработался аппетит к лёгкой наживе на покупке акций Телефонного общества в Мадриде. Но прежде чем он решил для себя вопрос — говорить или нет, брат уже перебил его.

— Ага! — воскликнул Август. — Ты, я вижу, вовсе не так безнадёжен, как мне казалось! Это и есть путь, на который должны стать наши военные!

— Для этого им нужно побывать в таких обстоятельствах, в каких я был в Испании!

— Наци им эти обстоятельства дадут!

— Дай бог!

— Можешь быть уверен. Да, да, это и есть верный путь: личная заинтересованность каждого из вас в том деле, которое он делает. Это верно понял Геринг.

— А ты не думаешь, что о нем больше врут, чем…

— Врут?.. — Август расхохотался. — Могу тебе сказать с полной достоверностью: именно сейчас идёт грызня за акции Альпине-Монтан между Герингом и Тиссеном! И, пожалуйста, закрой глаза на такую чепуху, как дурное воспитание ефрейтора. Он, друг мой, идёт по правильному пути. Если он и дальше будет шагать так же твёрдо и правильно, то церковь обеспечит ему свою поддержку!

— Я уже сказал тебе, — в некотором раздражении проговорил Гаусс, — он намерен начинать не с того конца.

— Важна главная цель.

— Тут-то мы сговоримся.

— Тогда — да поможет вам бог!