- Безусловно, - не стал отрицать Барбер. - Что еще от меня потребуется?
      - Больше ничего, - в голосе Смита послышались удивленные нотки. Только полетать. Заинтересованность не пропала?
      - Продолжай.
      - Мой друг только что купил новенький одномоторный самолет. "Бичкрафт", не самолет - конфетка, красивый, удобный, надежный, - Смиту определенно нравилось говорить о новизне и надежности приобретения друга. - Сам он, естественно, летать не умеет. Ему нужен личный пилот, который в любой момент может поднять самолет в воздух.
      - На какой срок? - Барбер не отрывал глаз от Смита.
      - На тридцать дней. Не больше, - Смит улыбнулся. - Вознаграждение не самое маленькое, так?
      - Пока сказать не могу. Продолжай. Куда мне придется летать?
      - Он - египтянин, - в голосе Смита слышались извиняющиеся нотки, словно он полагал, что быть египтянином - большой грех, о котором можно упомянуть лишь среди друзей да и то, понизив голос. - Он - богатый египтянин, который любит путешествовать. Особенно во Францию. На юг Франции. Он влюблен в юг Франции. Приезжает туда при первой возможности.
      - И что?
      - В следующем месяце он хотел бы дважды слетать из Египта в Канны и вернуться обратно, - Смит сощурился. - На своем новом самолете. Потом, в третий раз, у него возникнет спешное дело и ему придется отправиться во Францию обычным рейсом авиакомпании. Пилот последует за ним на "бичкрафте" двумя днями позже, один.
      - Один? - уточнил Барбер.
      - Да, один, - кивнул Смит, - с небольшим, компактным ящиком.
      - Ага, - улыбнулся Барбер. - Наконецто появился небольшой ящик.
      - Наконецто, - радостно подтвердил Смит. - Все уже просчитано. Ящик будет весить двести пятьдесят фунтов. Ни о какой перегрузке речь не идет.
      - И что будет находиться в небольшом ящике весом в двести пятьдесят футов? - спросил Барбер. Он уже успокоился, поскольку понял, что ему предлагается.
      - Так ли обязательно знать об этом?
      - А что я отвечу, если меня спросят таможенники? "Поинтересуйтесь у Берта Смита"?
      - С таможенниками дела иметь не придется. Это я гарантирую. Когда ты будешь взлетать из каирского аэропорта, ящика на борту не будет. И когда приземлишься в аэропорту Канн, ящика на борту не будет. Этого недостаточно?
      Барбер в последний раз затянулся и затушил окурок. Раздумчиво посмотрел на Смита, удобно расположившегося на стуле с прямой спинкой в неприбранной комнате. Очень уж он ухожен, очень уж хорошо одет. В таком месте, в такой час он определенно инородное тело. Наркотики, подумал Барбер, и он может засунуть их...
      - Нет, Берти, - с излишней резкостью ответил он. - Недостаточно. Выкладывай все.
      Смит вздохнул.
      - Предложение тебя все еще интересует?
      - Предложение меня все еще интересует.
      - Хорошо, - с неохотой продолжил Смит. - Вот как все будет сделано. Ты установишь определенный порядок. Несколько раз приземлишься и взлетишь из каирского аэропорта. Документы у тебя будут в полном порядке. Для наземных служб ты станешь своим человеком. Твои запросы о взлете и посадке будут восприниматься как само собой разумеющееся. И когда ты полетишь один, в твоих действиях не будет ничего противозаконного. В плане полета пунктом назначения будут указаны Канны, а на Мальте и в Риме ты будешь садиться только для дозаправки. Вылетишь ты из Каира. Потом чуть отклонишься от курса на несколько миль. Над пустыней. Приземлишься на старой полосе, построенной англичанами, которой никто не пользовался с 1943 года. Там тебя будут ждать несколько человек... Ты слушаешь?
      - Я слушаю, - Барбер уже отошел к окну и смотрел на залитую солнцем улицу, повернувшись спиной к Смиту.
      - Она положат ящик в самолет. На это уйдет не больше десяти минут. На Мальте никто ни о чем спрашивать не будет, потому что ты не будешь выходить из самолета и взлетишь, как только в баки нальют горючее. То же самое будет и в Риме. К южному побережью Франции ты прибудешь вечером, до восхода Луны. Вновь, - Смит говорил, смакуя каждое слово, - ты чуть отклонишься от курса. На небольшой высоте пролетишь над холмами между Ниццей и Грассом. В условленном месте увидишь огни, образующие определенную фигуру. Еще снизишься, откроешь дверцу и сбросишь ящик с высоты в сотню футов. Он прочный, из металла. Потом закроешь дверцу, развернешься и уже над морем долетишь до аэропорта Канн. К твоим документам не будет никаких претензий. Ты полностью выдержишь план полета. Декларировать тебе будет нечего. Ты оставишь самолет на летном поле, и мы заплатим тебе двадцать пять тысяч долларов, о которых я говорил. Здорово, не так ли?
      - Здорово, - подтвердил Барбер. - Чудесный план, Берти, - он повернулся к Смиту. - А теперь скажи мне, что будет в ящике.
      Смит радостно хохотнул, словно заранее полагал ответ забавным.
      - Деньги. Всего лишь деньги.
      - Сколько денег?
      - Двести пятьдесят фунтов денег, - глаза Смита весело поблескивали. Двести пятьдесят фунтов перевязанных в аккуратные пачки английских банкнот. Пятифунтовых банкнот.
      На мгновение Барбер решил, что говорит с сумасшедшим. Но нет, Смит выглядел бодрячком, у которого ни разу в жизни не возникало не малейшего сомнения относительно своего психического здоровья.
      - Когда мне заплатят? - спросил Барбер.
      - После доставки.
      - Берти... - Барбер укоризненно покачал головой.
      Смит рассмеялся.
      - Ума тебе не занимать. Хорошо. Двенадцать с половиной тысяч мы положим на твой депозитный счет в швейцарском банке до того, как ты вылетишь в Египет.
      - Ты мне так доверяешь?
      Улыбка сползла с лица Смита.
      - Мы тебе так доверяем, - улыбка вернулась. - А как только ящик прибудет к получателю, мы переведем на тот же счет вторую половину твоего вознаграждения. Отличная сделка. Твердая валюта. Никакого подоходного налога. Ты станешь богачом. Полубогачом, - он рассмеялся придуманному слову. - Всего за один полет. За мелкую услугу египтянину, который без ума от юга Франции и которого, естественно, беспокоит неустойчивая политическая ситуация в родной стране.
      - Когда я встречусь с египтянином? - спросил Барбер.
      - Когда выйдешь на летное поле, чтобы отправиться в первый полет. Он там будет. Можешь не волноваться. Обязательно будет. Ты колеблешься?
      - Я думаю.
      - Учти, к Соединенным Штатам это не имеет ни малейшего отношения, Смит благочестиво потупился. - Я бы никогда не решился предлагать такое человеку, воевавшему за свою страну. Как и к англичанам, к которым ты наверняка питаешь теплые чувства. Но к египтянам? - он пожал плечами, наклонился, поднял конверт из плотной бумаги, раскрыл. - Здесь все карты, если ты захочешь их изучить. Маршрут указан, но разумеется, возможны изменения, потому что лететьто тебе.
      Барбер взял толстую пачку карт. Вытащил первую попавшуюся. Подлеты к Мальте, расположение посадочных полос. Барбер думал о двадцати пяти тысячах долларов и карта подрагивала у него в руке.
      - Это до смешного просто, - Смит пристально наблюдал за Барбером. Сущий пустяк.
      Барбер опустил карту.
      - Если все так просто, за что мне платят двадцать пять тысяч?
      Смит рассмеялся.
      - Признаю, определенный риск есть. Вероятность возникновения какихто проблем мизерная, но кто знает? Так что давай считать, что мы платим тебе за риск, - он пожал плечами. - В конце концов, после войны риск для тебя не в диковинку.
      - Когда нужен ответ?
      - Этим вечером. Если ты откажешься, нам придется менять планы. Мой египетский друг нервничает.
      - Кто это мы? - спросил Барбер.
      - Естественно, у меня есть коллеги.
      - Кто они?
      Смит развел руками.
      - К моему огромному сожалению, назвать их я не могу.
      - Я позвоню сегодня вечером.
      - Хорошо, - Смит встал, застегнул пальто, аккуратно надел мягкую итальянскую шляпу, чуть сдвинув набок. - Во второй половине дня я буду на ипподроме. Может, составишь мне компанию?
      - Где?
      - В Отейле. Там сегодня скачки с препятствиями.
      - Ты чтото слышал?
      - Пожалуй. Есть там одна кобылка, которая будет прыгать первый раз. Я говорил с жокеем и тот уверил меня, что на тренировках кобыла показала себя с лучшей стороны, но более точную информацию я получу в три часа дня.
      - Я приеду.
      - Хорошо, - оживился Смит. - Хотя не в моих интересах авансом способствовать резкому улучшению твоего благосостояния, - он рассмеялся. Хотя, чего не сделаешь ради дружбы... Карты оставить?
      - Да.
      - Тогда, до трех часов.
      Барбер открыл дверь, они обменялись рукопожатием, Смит вышел в коридор, разодетый, надушенный, случайный гость дешевого отеля.
      Барбер закрыл за ним дверь, взял карты, разложил на кровати, поверх одеяла и смятых простыней. Давно уже ему не приходилось заглядывать в карты. Северный Египет. Средиземное море. Мальта. Сицилия и итальянское побережье. Генуэзский залив. Приморские Альпы. Он смотрел на карты. Какое широкое Средиземное море. Не хотелось ему лететь на одномоторном самолете над открытой водой. После войны он вообще старался летать по минимуму. Ничего себе не объяснял, но, когда приходилось кудалибо ехать, отдавал предпочтение автомобилю, поезду или пароходу.
      Двадцать пять тысяч долларов.
      Сложил карты, сунул в конверт. В любом случае, карты - не подмога.
      Лег на кровать, заложив руки за голову. Открытая вода, напомнил он себе. Пять полетов. В принципе, не самый худший вариант. А вот как насчет египтян? Он побывал в Каире во время войны. Помнил, что ночью полицейские патрулировали улицы в паре, с карабинами наизготовку. А египетские тюрьмы...
      Он заерзал на кровати.
      Как знать, сколько людей задействованы в операции. А предателя достаточно одного. На чтото обидевшегося слугу или соучастника, слишком жадного или робкого партнера... Барбер закрыл глаза и буквально увидел толстых, коренастых, смуглых, одетых в форму мужчин, шагающих к новому, сверкающему, маленькому самолету с карабинами в руках.
      А если при посадке лопнет шина или погнется шасси? Кто знает, что осталось от посадочной полосы, брошенной в пустыне в 1943 году?
      Двадцать пять тысяч долларов.
      Он будет думать, что уже заработал их. Ящик - на сидении рядом, побережье Египта осталось позади, внизу - синее море, двигатель работает, как часы, и тут в небе появляются две быстро увеличивающиеся точки... На чем сейчас летают египтяне? Наверное, на "спитфайерах", оставшихся после войны. Они стремительно приближаются, всетаки скорость в два раза больше, дают сигнал развернуться... Он закурил. Двести пятьдесят фунтов. Допустим, сам ящик, всетаки металл, весит фунтов сто пятьдесят. А сколько весит пятифунтовый банкнот? Тысяча штук на фунт? Пять тысяч фунтов, помноженные на сто, в сумме составят полмиллиона. При курсе два и восемь. Почти полтора миллиона долларов.
      Во рту в Барбера пересохло, он поднялся, выпил два стакана воды. Потом заставил себя сесть на стул, сжал руки в кулаки, чтобы изгнать из них дрожь. Если чтото случится, если он не сможет выполнить задание... Если деньги пропадут, а он останется жив. Смит не похож на убийцу, но кто знает, как нынче выглядят убийцы. И кто знает, с кем он повязан? Мои коллеги, как назвал их Смит, которые станут и его коллегами. Богатый египтянин, несколько человек на старой взлетнопосадочной полосе в пустыне, люди, которые зажгут сигнальные огни неподалеку от Канн... Сколько у него будет коллег, тайком пересекающих границы, нелегально перевозящих из страны в страну оружие и золото, переживших войну, тюрьмы, депортации? Он увидит их мельком, то ли под ярким африканским солнцем, то ли в укрытой мраком ложбине меж французских холмов, он не сможет оценить их надежность и порядочность, но от них будет зависеть его жизнь, предательство любого может обернуться для него тюрьмой или полицейской пулей...
      Он вскочил, быстро оделся, вышел в коридор, заперев за собой дверь. Не мог он больше сидеть в холодном, неприбранном номере и смотреть на карты.
      Несколько часов бесцельно слонялся по улицам, глядя на витрины и думая о том, что бы он мог купить, имея деньги. Один раз поймал на себе взгляд полисмена. Повернулся, посмотрел на него, маленького, со злым лицом, узенькой полоской усов. Вспомнил истории о том, что они проделывали с задержанными в камерах местных префектур. Американский паспорт не спасет, если тебя задержат с пятьюстами тысячами английских фунтов.
      Впервые в жизни, думал Барбер, шагая в толпе пешеходов, я серьезно рассматриваю возможность преступить закон. Если его чтото и удивляло, так это собственное спокойствие. Хотелось бы понять, почему. Наверное, влияние фильмов и газет, решил он. С преступлением свыкаешься, когда оно становится более человечным, более доступным. Об этом както не думаешь, а потом, раз, и оно входит в твою жизнь и ты понимаешь. Что подсознательно уже смирился с тем, что сама идея преступления - неотъемлемая часть повседневности. И полицейские, думал Барбер, должно быть, об этом знают, глядя на мир со стороны закона. Они смотрят на проходящих мимо пешеходов, с обычными, ничем не примечательными лицами, видят, что этим людям рукой подать до воровства и убийства, и осознание этого сводит их с ума. Естественно, им хочется арестовать всех и каждого.
      * * *
      Когда Барбер наблюдал за разминкой лошадей перед шестым забегом, его легонько похлопали по плечу.
      - Привет, Берти, - он не повернул головы.
      - Извини, что опоздал, Смит облокотился о поручень ограждения рядом с Барбером. - Ты уже подумал, что я не приду?
      - Что слышно от жокея? - спросил Барбер.
      Смит подозрительно огляделся, потом его губы изогнулись в улыбке.
      - Жокей уверен в победе. Сам поставил на себя.
      - Который?
      - Номер пять.
      Барбер нашел номера пять. Гнедая кобылка с грациозной шеей и благородной головой. Грива и хвост заплетены, шерсть вычищена до блеска. Она переступала с ноги на ногу, но определенно не нервничала. На уродливом лице жокея, мужчины лет под сорок, выделялся длинный французский нос. Передних зубов не было. На уши он натянул темнобордовую жокейку. Его белая рубашка пестрела звездами того же цвета.
      Плохо, что таким уродам достаются красавицылошади, думал Барбер, глядя на жокея.
      - Хорошо, Берти, веди меня к кассе.
      Барбер поставил десять тысяч. Ставки принимали из расчета семь к одному. Смит раскошелился на двадцать пять. Бок о бок они поднялись на верхний ряд трибун. Лошадей как раз выводили к стартовой черте. Зрителей было немного, на верхнем ряду - лишь несколько человек.
      - Ну что, Ллойд? - спросил Смит. - Заглянул в карты?
      - Заглянул.
      - И что скажешь?
      - Карты очень хорошие.
      Смит коротко глянул на него. Потом решил рассмеяться.
      - Ты хочешь, чтобы я вытягивал из тебя каждое слово? Ты знаешь, о чем я. Что ты решил?
      - Я... - Барбер смотрел на лошадей. Глубоко вдохнул. - Я скажу после забега.
      - Ллойд! - донеслось снизу и Барбер повернулся на голос. По лестнице к ним спешил Джимми Ричардсон. Он всегда был довольнотаки полным и круглолицым, от французской пищи еще никому не удавалось похудеть, так что подъем давался ему с трудом. - Привет, - он тяжело дышал. - Увидел тебя и решил, а вдруг ты чтонибудь знаешь насчет этого заезда. Я понятия не имею, на кого ставить, а день выдался отвратительный. В скачках с препятствиями я ничего не понимаю.
      - Привет, Джимми, - ответил Барбер. - Мистер Ричардсон. Мистер Смит.
      - Рад с вами познакомиться, - Ричардсон пожал Смиту руку. - Ллойд, правда, ты чтонибудь знаешь? Морин убьет меня, если узнает, сколько я сегодня просадил.
      Барбер взглянул на Смита, который с отеческой улыбкой наблюдал за Ричардсоном.
      - Вроде бы Берти коечто известно.
      - Берти, - повернулся к Смиту Ричардсон, - пожалуйста...
      Улыбка Смита стала шире.
      - У номера пять неплохие шансы. Но вам надо поторопиться. Забег вотвот начнется.
      - Номер пять. Все понял. Я туда и мигом обратно, - и скатился по ступеням. Развевающиеся полы расстегнутого пальто едва поспевали за ним.
      - Доверчивая душа, не так ли, - хмыкнул Смит.
      - Он был единственным ребенком в семье, - ответил Барбер. - Таким и остался.
      - Откуда ты его знаешь?
      - Служил в моей эскадрилье.
      - В твоей эскадрилье, - повторил Смит, глядя вслед спешащему к кассе Ричардсону. - Пилот?
      - Да.
      - Хороший?
      Барбер пожал плечами.
      - Лучшие погибли, худшие собрали весь урожай медалей.
      - И что он делает в Париже?
      - Работает в фармацевтической компании.
      Звякнул колокол, лошади поскакали к первому препятствию.
      - Боюсь, твой друг опоздал, - Смит поднес бинокль к глазам.
      - Похоже на то, - Барбер тоже смотрел на лошадей.
      Номер пять упала на четвертом препятствии. Пошла на него вместе с двумя другими лошадьми, а потом вдруг покатилась по земле. Остальные лошади пронеслись мимо. Четвертое препятствие находилось далеко от трибун, Барбер так и не понял, что собственно, произошло, но потом кобыла поднялась и затрусила по дорожке, а жокей так и застыл на земле, лицом вниз, с неестественно повернутой шеей.
      - Плакали наши денежки, - спокойно изрек Смит, опустил бинокль, достал из кармана квитанции, разорвал и бросил.
      - Дай, пожалуйста, - Барбер протянул руку за биноклем.
      Смит перекинул ремешок через голову и Барбер навел бинокль на препятствие, за которым лежал жокей. Двое мужчин уже подбежали к нему, перевернули на спину.
      Барбер подкорректировал резкость, фигуры мужчин, суетящихся над неподвижным телом в белой, с темнобордовыми звездами рубашке, стали более четкими. В движениях мужчин чувствовались торопливость и отчаяние. Они подхватили жокея и потащили его прочь.
      - Черт побери! - вернулся Ричардсон. - Окошко закрылось, когда я...
      - Не огорчайтесь, мистер Ричардсон, - прервал его Смит. - Мы упали на четвертом прыжке.
      Ричардсон заулыбался.
      - Впервые за день мне повезло.
      Внизу, под трибунами, кобыла убегала от конюха, пытавшегося схватиться за порванные поводья.
      Барбер, не отрывая бинокля от глаз, все смотрел на мужчин, тащивших жокея. Внезапно они опустили его на траву и один прижался ухом к белой шелковой рубашке. Потом поднялся. Они понесли жокея дальше, но сбавив шаг, убедившись, что торопиться им совершенно некуда.
      Барбер протянул бинокль Смиту.
      - Я еду домой. На сегодня хватит.
      Смит зыркнул на него, в бинокль посмотрел на мужчин, которые несли жокея, убрал бинокль в футляр
      - Раз в год ктото да гибнет. Для скачек это обычное дело. Я подброшу тебя до города.
      - Как, этот парень умер? - удивленно спросил Ричардсон.
      - Староват он уже для этого дела. Следовало раньше уйти на покой.
      - Святой Боже! - воскликнул Ричардсон, глядя на дорожку. - А я злился изза того, что не успел поставить на него. Хороша наводка, - он скорчил детскую гримаску. - Наводка на мертвого жокея.
      Барбер двинулся к лестнице.
      - Я с вами, - решил Ричардсон. - Сегодня у меня неудачный день.
      Втроем они спустились под трибуны. Люди стояли группками, волна шепота, по мере распространения трагических новостей, накрывала их одну за другой.
      Барбер сел на заднее сидение, уступив Ричардсону место рядом с водителем. Ему хотелось побыть в одиночестве.
      На этот раз Смит ехал медленно. Тишину лишь однажды нарушил Ричардсон.
      - Какая ужасная смерть. В паршивом заезде ценой в жалкие триста тысяч франков.
      Барбер сидел у самой дверцы, с полузакрытыми глазами. Вновь и вновь перед его мысленным взоров возникали двое мужчин, второй раз поднимающих жокея. Которого выбрал Смит, на которого в этот день ставил, подумал Барбер. Он совсем закрыл глаза и увидел карты, разложенные по кровати в его номер. Средиземное море. Бескрайняя открытая вода. Ему вспомнился запах гари. Самый худший из запахов. Запах ночных кошмаров во время войны. Запах раскаленного металла, тлеющей резины. Наводка Смита.
      - Вот мы и прибыли, - ворвался в его раздумья голос Смита.
      Барбер открыл глаза. "Ситроен" стоял на углу тупика, в котором находился вход в его отель. Он вылез из кабины.
      - Подожди минутку, Берти. Я хочу тебе коечто отдать.
      Смит вопросительно посмотрел на него.
      - Может, потом, Ллойд?
      - Нет. Я сейчас, - Барбер нырнул в отель, поднялся в свой номер. Карты лежали на комоде, стопкой, все, кроме одной, Мальты, расстеленной на кровати. Он быстро сложил карту, сунул все в конверт из плотной бумаги, спустился к автомобилю. Смит стоял на тротуаре, курил, нервно хватаясь за шляпу, которую так и норовил скинуть поднявшийся ветер, гнавший опавшие листья по плитам.
      - Держи, Берти, - Барбер протянул ему конверт с картами.
      Смит его не взял.
      - Ты уверен, что это правильно?
      - Да, уверен.
      Смит попрежнему не притрагивался к конверту.
      - Я не тороплюсь. Может, подумаешь еще денек?
      - Спасибо, не надо.
      Какието мгновения Смит молча смотрел на него. Только что зажглись флуоресцентные уличные фонари и в их резком синеватобелом свете гладкое лицо Смита, оказавшееся в тени, отбрасываемой полями дорогой шляпы, словно припудрилось, а красивые глаза в обрамлении роскошных ресниц, еще больше потемнели и стали жесткими.
      - Только потому, что жокей свалился на прыжке... - начал Смит.
      - Возьми, а не то я выброшу их в канаву.
      Смит пожал плечами, взял конверт.
      - Второго такого шанса у тебя не будет, - он ласково провел свободной рукой по конверту.
      - Спокойной ночи, Джимми, - Барбер наклонился к окну, прощаясь в Ричардсоном, который в удивлении наблюдал за ними. - Передай Морин мои наилучшие пожелания.
      - Послушай, Ллойд, - Ричардсон открыл дверцу. - Я подумал, может, нам пропустить по паре стаканчиков. Морин ждет меня только через час, так почему бы нам не помянуть...
      - Извини, - оборвал его Барбер, которому больше всего на свете хотелось остаться одному, - у меня свидание. Какнибудь в другой раз.
      Смит повернулся, задумчиво посмотрел на Ричардсона.
      - У вашего друга постоянно свидания. Он очень популярен. А вот мне хочется выпить, мистер Ричардсон. Я сочту за честь, если вы составите мне компанию.
      Ну... - нерешительно начал Ричардсон. - Я живу неподалеку ратуши и...
      - Мне это по пути, - тепло улыбнулся Смит.
      Ричардсон захлопнул дверцу. Смит шагнул к мостовой, чтобы обойти автомобиль, остановился, посмотрел на Барбера.
      - Насчет тебя я ошибся, Ллойд, не так ли? - голос сочился презрением.
      - Да. Староват я уже для этого дела. Хочу вовремя уйти на покой.
      Смит рассмеялся, двинулся дальше. При расставании они не пожали друг другу руки. Он сел за руль, захлопнул дверцу. Барбер наблюдал, как Смит резко отъехал от тротуара, заставив таксиста ударить по тормозам, чтобы избежать столкновения.
      Большой черный автомобиль помчался по улице, залитой резким синеватобелым светом. Барбер вернулся в отель, поднялся в номер, лег на кровать, потому день, проведенный на бегах, всегда отнимал у него много сил.
      Часом позже поднялся. Плеснул в лицо холодной водой, чтобы окончательно проснуться, но попрежнему чувствовал себя разбитым. Есть не хотелось, пить не хотелось и он продолжал думать о мертвом жокее в выпачканной белой шелковой рубашке. Ему никого не хотелось видеть. Но он надел пальто и вышел в коридор, ненавидя комнату, которая осталась за закрытой им дверью.
      Медленно побрел к площади Звезды. Ночь выдалась сырая, от реки поднимался туман, улицы заметно опустели, потому что все разбрелись по домам и ресторанам, обедали. Он не смотрел на освещенные витрины, зная, что ему еще долго не удастся чтолибо купить. Миновал несколько кинотеатров, зазывающих зрителей окутанными туманом неоновыми вывесками. В кино, думал он, герой уже летел бы в Африку. Попал бы в Египте в несколько передряг, едва ускользнул из ловушки в пустыне, убив нескольких темнокожих людей. Над Средиземным морем у него забарахлил бы мотор, но он как мог боролся бы за живучесть самолета и потерпел катастрофу у самого берега, без особого ущерба для себя, отделавшись разве что киногеничной царапиной на лбу, и успел бы вытащить ящик с деньгами. А потом выяснилось бы, что он - агент министерства финансов Соединенных Штатов или британской разведки, который никогда не сомневается в своей удаче и в последнем кадре останется с несколькими тысячами франков в кармане. Или, если фильм будет снимать для эстетов, уже над холмами Франции он попал бы в густой туман, заблудился и, выработав топливо, вместе с самолетом рухнул на землю в языках пламени. Весь в синяках, чуть живой, попытался бы спасти деньги от огня, но сил не хватило, жар отогнал бы его от самолета и, прислонившись спиной к дереву, с почерневшим он копоти лицом, дико смеясь, он бы наблюдал, как огонь пожирает самолет и деньги, показывая тщетность человеческих устремлений и жадности.
      Проходя мимо огромных афиш, Барбер кисло усмехался, прокручивая в голове возможные сценарии. Да, в кино все выглядит эффектнее думал он. Искатели приключений получают их по полной программе. Он свернул с Елисейских Полей, попрежнему шагая, куда глаза глядят, безо всякой цели. Попытался решить, начать ли с еды или выпивки. Нога сами понесли его к "Плаза-Атене". Две недели, в течение которых его обхаживал Смит, они встречались в Английском баре "ПлазаАтене" едва ли не каждый вечер.
      Он вошел в отель, спустился в Английский бар. Войдя в зал, сразу заметил сидевших в углу Смита И Ричардсона.
      Барбер улыбнулся, подумав, что старина Берти напрасно тратит время и деньги. Устроившись у стойки, заказал виски.
      - ...пятьдесят боевых вылетов, - донеслось до него. Громкий голос Ричардсона гулко отражался от стен. - Африка, Сицилия, Италия, Югосла...
      Тут Смит заметил Барбера и холодно кивнул, не приглашая подсесть к их столику. Ричардсон развернулся. Смущенно улыбнулся Барберу, густо покраснел, словно человек, которого друг застукал со своей девушкой.
      Барбер помахал им рукой. Задался вопросом, не стоит ли ему подойти, чтобы увести Ричардсона. Наблюдая за двумя мужчинами, он пытался понять, что они думают друг о друге. Вернее, что Смит думает о Ричардсоне. С Джимми проблем не возникало. Тот, кто ставил Джимми выпивку, тут же становился его лучшим другом. Несмотря на то, что он многое повидал и пережил: война, женитьба, рождение двоих детей, жизнь в чужой стране, Джимми и в голову не приходило, что люди могли не любить его и даже попытаться причинить ему вред. Те, кому нравилась компания Джимми, называли это доверчивость. Те, кто скучал с Джимми - глупостью.
      Так что больше Барбер присматривался к Смиту. Он уже достаточно хорошо его знал, чтобы понять, какие мысли бродят за красивыми глазами и бледным, словно напудренным лицом. Вот и теперь Барбер мог сказал, что Смиту не терпится отделаться от Джимми Ричардсона.
      Барбер повернулся к ним спиной, чуть улыбаясь. Берти понадобилось всего лишь час, подумал он, час, ушедший на лицезрение добродушного лица и слушание громкого голоса, чтобы понять, что этот человек не сможет доставить из Каира в Канны ящик с пятифунтовыми банкнотами.
      Барбер быстро допил виски и вышел из бара до того, как Смит и Ричардсон поднялись изза стола. Этим вечером у него не было никаких дел, но ему ужасно не хотелось обедать с Джимми и Морин.
      * * *
      С тех прошло почти два месяца и последние тридцать два дня Джимми Ричардсон не давал о себе знать.
      Потратив на поиски всю вторую половину дня, Барбер не обнаружил никаких следов Берта Смита. Его не было ни в ресторанах, ни на ипподромах, ни в галереях, ни в парикмахерской, ни в парной, ни в барах. И никто не видел его уже несколько недель.
      Около восьми вечера Барбер добрался до Английского бара в "ПлазаАтене". Он вымок под дождем, устал, в ботинках хлюпала вода и он чувствовал, что до простуды осталось совсем ничего. Оглядев практически пустой зал, с сожалением подумав о тех деньгах, что потратил на такси, Барбер решил побаловать себя и заказал виски.
      Потягивая его, мысленно раз за разом возвращался к тому дню, когда в последний раз видел Джимми. "Я должен был чтото сказать. Но что я мог сказать? Джимми все равно не послушал бы меня. Но я должен был чтото сказать. У меня дурное предчувствие, Джимми, иди домой... Я видел самолет, терпящий аварию на четвертом прыжке, я видел труп, который египтяне тащили по высохшей траве, Джимми, я видел рубашку и карты, вымаранные в крови".
      Я был о себе слишком высокого мнения, думал Барбер. Я ни на йоту не сомневался, что Джимми Ричардсон слишком глуп, чтобы ему предложили так много денег. Я ни на йоту не сомневался, что Берт Смит слишком умен, чтобы подрядить Джимми.
      Он помнил, как выглядели Джимми и Морин, молодые, улыбающиеся, чуть смущенные, ощущающие собственную значимость, когда в Шривпорте, в день свадьбы стояли рядом с полковником Самнерсом, командиром авиаполка. Вспомнил, как едва не столкнулся с самолетом Джимми над Сицилией. Вспомнил, как Джимми приземлился в Фоджии с горящим мотором. Вспомнил его пьяный голос, распевавшего похабные песни в баре Неаполя. Вспомнил, как Джимми, через день после прибытия в Париж, сказал ему: "Это мой город, Европа у меня в крови".
      Он допил виски, медленно поднялся по лестнице. Зашел в телефонную будку и позвонил в отель, чтобы узнать, нет ли для него сообщений.
      - Мадам Ричардсон звонит вам весь день, - сказал старик с коммутатора. - С четырех часов. Хочет, чтобы вы ей перезвонили.
      - Хорошо, - ответил Барбер. - Благодарю, - и уже собрался положить трубку.
      - Подождите, подождите, - раздраженно затараторил старик. - Она позвонила час тому назад и сказала, уходит из дома. Сказала, что до девяти вечера вы сможете найти ее в баре отеля "Беллмен".
      - Спасибо, Анри, - вновь поблагодарил старика Барбер. - Если она позвонит еще раз, скажи, что я уже иду туда.
      Отель "Беллман" находился неподалеку и он шел не торопясь, несмотря на дождь. Не видел смысла в том, чтобы приближать встречу с Морин Ричардсон.
      Добравшись до "Беллмана", он остановился у двери, не испытывая никакого желания открывать ее. Он слишком устал для того, чтобы сидеть с женщиной в баре, сожалел о том, что Морин не смогла отложить встречу на день. Но вздохнул и вошел.