Ирвин Шоу
      Ошибка мертвого жокея
      Перевел с английского Виктор Вебер
      Ллойд Барбер лежал на кровати, читая "ФрансСуар", когда зазвонил телефон. Часы показывали два пополудни, дождь лил пятый день подряд и идти ему было решительно некуда. Читал он заметку от положении команд в чемпионате по регби. На игры никогда не ходил, места, занимаемые Лиллем, По и Бордо, его совершенно не интересовали, но все остальное он уже прочитал. В маленькой, темной комнатушке царил холод, с десяти утра до шести вечера отопление отключалось, и он лежал на продавленной двуспальной кровати, укрывшись пальто полностью одетый, разве что без ботинок.
      Он взял трубку и услышал голос старика, сидевшего на коммутаторе: "Вас ждет дама, мсье Барбер".
      Барбер взглянул на свое отражение в зеркале, висевшем над комодом. Видец тот еще.
      - Кто такая?
      - Не знаю, мсье. Спросить?
      - Не надо. Сейчас спущусь.
      Он положил трубку и надел ботинки. Начинал всегда с левого, чтобы не спугнуть удачу. Пристегнул воротник, поправил галстук, отметив, что он чуть протерся в узле. Надел пиджак, похлопал по карманам, есть ли сигареты. Нет. Пожал плечами, свет мстительно выключать не стал, потому что менеджер очень уж настойчиво намекал на необходимость оплаты счета, и спустился в вестибюль.
      Морин Ричардсон сидела в одном из неудобных, с выцветшей плюшевой обивкой, кресел, которыми обставляют вестибюли самых захудалых парижских отелей, чтобы постояльцы и их гости искали для общения другое место. Не горело ни одной лампы, мертвенный, зеленоватый свет сочился сквозь запыленные занавеси с залитой дождем улицы. С Морин, тогда молодой симпатичной девушкой с яркими, невероятно синими глазами, Барбер познакомился во время войны, аккурат перед тем, как она вышла замуж за Джимми Ричардсона. Но с тех пор она родила двоих детей, дела у Ричардсона шли не очень, и теперь она сидела в стареньком драповом пальто, напитавшемся водой, девичий румянец бесследно исчез, кожа посерела, глаза поблекли.
      - Привет, Красотка, - поздоровался Барбер. Ричардсон всегда так ее называл, невзирая на подначивания всей эскадрильи, так что в итоге остальные последовали его примеру.
      Морин резко, словно в испуге, повернулась к нему.
      - Ллойд, я так рада, что застала тебя.
      Они обменялись рукопожатием, Барбер спросил, не хочет ли она пойти куданибудь и выпить кофе.
      - Скорее нет, чем да, - ответила Морин. - Я оставила детей у подруги на ленч и пообещала забрать их в половине третьего, так что времени у меня в обрез.
      - Понятно, - кивнул Барбер. - Как Джимми?
      - О, Ллойд... - она посмотрела на свои руки, и Барбер заметил, что кожа покраснела а ногти без маникюра. - Ты его видел?
      - Что? - Барбер сквозь сумрак вестибюля всмотрелся в ее лицо. - О чем ты?
      - Ты его видел? - повторила Морин, тоненьким, дрожащим голоском.
      - Гдето с месяц тому назад. А что? - спрашивая, он уже догадывался, что услышит в ответ.
      - Он уехал, Ллойд. Его нет уже тридцать два дня. Я не знаю, что мне делать.
      - И куда он уехал? - спросил Барбер.
      - Не знаю, - Морин достала пачку сигарет, закурила. Занятая своими мыслями, забыла предложить сигарету Барберу. - Он мне ничего не сказал, она выпустила струю дыма. - Я так волнуюсь. Я подумала, может, он говорил чтото тебе... или ты случайно виделся с ним.
      - Нет, - сдержанно ответил Барбер. - Он мне ничего не говорил.
      - Так странно. Мы женаты десять лет, и раньше ничего такого не было, Морин отчаянно боролась со слезами. - А тут он приходит вечером домой и говорит, что взял на работе месяц за свой счет, что должен уехать на тридцать дней, а, вернувшись, все мне расскажет. И попросил меня не задавать никаких вопросов.
      - И ты не стала задавать вопросы?
      - Он так странно себя вел. Таким я его никогда не видела. Окрыленным. Возбужденным. Я бы даже сказала, счастливым, да только всю ночь он ходил смотреть на детей. Он ни разу не дал мне повода для волнений - по женской части, - Морин натянуто улыбнулась. - Не то, что некоторые мои знакомые. Насчет этого я могу полностью ему доверять. Так что я помогла ему собрать вещи.
      - Что он взял с собой?
      - Один рюкзак. С летней одеждой. Словно собирался в отпуск. Даже прихватил теннисную ракетку.
      - Теннисную ракетку, - покивал Барбер. Действительно, разве может муж исчезнуть на целый месяц, не прихватив с собой теннисную ракетку. - И он не давал о себе знать?
      - Нет. Он предупредил, что писать не сможет. Можешь ты себе такое представить? - она печально покачала головой. - Я знала, что не стоит нам приезжать в Европу. Ты - это другое дело. Ты не женат, да и вообще любишь разгульную жизнь, в отличие от Джимми...
      - Ты позвонила ему на работу? - прервал ее Барбер. Ему не хотелось слышать о том, что в глазах друзей он проходит в категории разгульного холостяка.
      - Я попросила позвонить подругу. Негоже жене звонить и спрашивать, куда подевался ее муж.
      - И что там ответили?
      - Сказали, что ждали его два дня тому назад, но он еще не появился.
      Барбер взял сигарету из пачки Морин, закурил. Первую за четыре часа, так что аромат показался ему божественным. Хорошо, что Морин забежала к нему в отель.
      - Ллойд, ты чтонибудь знаешь? - спросила Морин, несчастная, жалкая, в стареньком пальтишке.
      Барбер помедлил.
      - Нет. Но я наведу справки и позвоню тебе завтра.
      Оба встали. Морин натянула перчатки на покрасневшие от стирки руки. Тоже старые, черные, отдающие в зелень. Барбер внезапно вспомнил, какой изящной и ослепительной была Морин при их первой встрече, в Луизиане, многомного лет тому назад. И как здорово смотрелись он, Джимми и все остальные в форме лейтенантов с новенькими крылышками в петлицах.
      - Послушай, Красотка, а как у тебя с деньгами? - спросил Барбер.
      - Я пришла не за этим, - отчеканила Морин.
      Барбер достал бумажник, раскрыл, оценивающе заглянул в него. Без последнего мог бы и обойтись, и так знал, сколько в бумажнике денег. Достал купюру в пять тысяч франков.
      - Возьми, - сунул купюру ей в руку. - Пригодится.
      Морин попыталась дернуть деньги.
      - Я... думаю... не знаю...
      - Шшш, - решительно остановил ее Барбер. - Нет такой американки, которая не нашла бы, на что потратить в Париже пять mille. Тем более в такой день.
      Морин вздохнула, положила купюру с записную книжку.
      - Мне так неудобно брать у тебя деньги, Ллойд.
      Барбер поцеловал ее в лоб.
      - В память о нашей далекой безоблачной юности, - он убрал бумажник с пятнадцатью тысячами франков, которые, так уж выходило на тот момент, предстояло растянуть до конца его дней. - Джимми мне их вернет.
      - Ты думаешь, он в порядке? - Морин стояла вплотную.
      - Разумеется, - легко и непринужденно солгал Ллойд. - Волноваться не о чем. Я позвоню завтра. И он, скорее всего, снимет трубку и будет дуться на меня за то, что я подкатываюсь к его жене, пока он в отъезде.
      - Это точно, - Морин выдавила из себя робкую улыбку. Открыла дверь, вышла на дождливую улицу, чтобы забрать детей, оставленных на ленч у подруги.
      Барбер вернулся в номер, снял трубку, подождал, пока старик подключит телефон. На полу стояли два открытых чемодана с наваленными в них рубашкам: в ящиках маленького комода места не хватало. На самом комоде лежали просроченный счет от портного, письмо от бывшей жены из НьюЙорка, которая нашла на дне чемодана его армейский револьвер и спрашивала, что теперь ей с ним делать, письмо от матери, в котором та предлагала ему бросить дурить, вернуться домой и найти постоянную работу, письмо от женщины, совершенно ему безразличной, приглашавшей его на виллу близь Эзе, где красиво и тепло и в доме не хватает только мужчины, письмо от парня, который во время войны летал с ним стрелком, пребывал в уверенности, что Барбер спас ему жизнь, когда его ранили в живот над Палермо, и, как ни странно, после демобилизации написал книгу. А теперь как минимум раз в месяц присылал Барберу длинные письма. Не письма - эссе. Странный, конечно, парень, пусть и стрелком он был неплохим, которого в нынешней жизни заботило только одно: оправдывают ли он и дорогие ему люди, к ним он, разумеется, относил и Барбера, изза тех самых восьми минут над Палермо, надежды, которые возлагались на них в те не столь уж далекие годы. "Наше поколение в опасности, - указывалось в лежащем на комоде письмо. - И опасность эта - комплекс неполноценности. Мы слишком рано испытали самые острые переживания в нашей жизни. Наша любовь обернулась добрым отношением, ненависть - неприязнью, отчаяние - меланхолией, страсть предпочтением. Мы смирились с жизнью послушных карликов в короткой, но фатальной интермедии".
      Письмо ввергло Барбера в депрессию и он на него не ответил. Такими мыслями его от души потчевали французы. И ему бы хотелось, чтобы эксстрелок не писал ему вовсе или затрагивал другие темы. Не ответил Барбер и бывшей жене, потому что уехал в Европу, чтобы забыть о ней. Не ответил матери, потому что боялся, что правота на ее стороне. И он не собирался ехать в Эзе, потому что, несмотря на крайне стесненные обстоятельства, пока еще не торговал собой.
      Зеркало над комодом украшала подсунутая под раму фотография, сделанная прошлым летом. Он и Джимми Ричардсон стояли на пляже. Ричардсоны на лето снимали коттедж в Довиле, и Барбер провел с ними пару уикэндов. Джимми Ричардсон тоже прикипел к Барберу во время войны. Почемуто к нему всегда тянуло людей, к общению с которыми он не стремился. "Люди липнут к тебе, както заявила Барберу рассердившаяся на него женщина, - потому что ты прирожденный лицемер. Как только ктото входит в комнату, ты ловко изображаешь радость и уверенность в себе".
      Джимми и он сфотографировались в плавках, на фоне сверкающего под солнечными лучами моря. Барбер - высокий, симпатичный блондин калифорнийского типа, Джимми - низенький черноволосый толстячок.
      Барбер всмотрелся в фотографию. Не похож Джимми на человека, который может исчезнуть на тридцать два дня. "Что же касается меня, - сухо подумал Барбер, - я выгляжу радостным и уверенным в себе.
      Он протянул руку, вытащил фотографию изпод рамы, бросил в ящик комода. Потом, с телефонной трубкой в руке, огляделся, поморщился. В свете единственной, без абажура, лампочки, мебель выглядела обшарпанной и изъеденной термитами, разобранная кровать напоминала о сотнях и тысячах мужчин и женщин, которые арендовали этот номер на часдругой. На мгновение его охватила острая тоска по номерам отеля "Стетлерс" в НьюЙорке, где ему довелось спать, по купе поездов, на которых он мотался из НьюЙорка в Чикаго, СентЛуис, ЛосАнджелес.
      Размышления его прервал доносящийся из трубки треск. Он попросил соединить его с отелем "Георг Пятый". Когда девушка на коммутаторе отеля сняла трубку, он спросил мсье Смита. Мсье Берта Смита. После короткой паузы девушка ответила, что мсье Смит более в отеле не проживает. Прежде чем она разорвала связь, Барбер торопливо спросил, собирается ли мистер Смит вернуться в ближайшее время, а если нет, не оставил ли адреса, но которому его можно найти. Нет, ответила девушка после долгого молчания, возвращаться мсье Смит не собирался и адреса не оставлял.
      Барбер положил трубку. Поведение Берта Смита его не удивило. Этот человек загадочно исчезал из одного отеля, чтобы тут же появиться в другом, и мог воспользоваться десятком фамилий, помимо Смита.
      С видимым усилием Барбер выбросил из головы все мысли о Джимми Ричардсоне, его жене, которую с легкой руки Джимми в эскадрилье звали не иначе, как Красотка, и двух его маленьких сыновьях, чтобы сосредоточиться исключительно на Берте Смите.
      Нахмурившись, подошел к окну. Зимний дождь поливал узкую улицу, покрывая пеленой, обесцвечивая дома на противоположной стороне, не позволяя представить, какими они были в свои юные годы. Рабочий разгружал ящики с вином с таким видом, будто погода нанесла ему личное оскорбление. Привычный Парижу звон бутылок глохнул в потоках серой воды, льющейся с небес, оконных карнизов, вывесок и свернутых тентов над витринами. В такой день не хотелось бы терять мужа, терять друга. Такой день нехорошо проводить в одиночестве, имея в кармане всего лишь пятнадцать тысяч франков и оставаясь в крошечном номере отеля, где отопление отключено с десяти утра до шести вечера. В такой день уж совсем тошно без работы, сигарет, ленча. Такой день совершенно не годился для того, чтобы заняться самоанализом и осознать, что, несмотря на все отговорки, окончательный вывод предопределен: ответственность за случившееся лежит на тебе.
      Барбер встряхнулся. Досиживать день в отеле смысла нет. Если он хочет хоть както загладить свою вину, надо искать Берта Смита. Он взглянул на часы. Почти половина третьего. Он попытался вспомнить все места, где видел Берта Смита в половине третьего пополудни. В модном ресторане около Рон-Пуан, которому отдавали предпочтение киношники, владельцы французских газет и богатые туристы; в бистро на бульваре ЛатурМобур на Левом берегу; в ресторанах Отейля, Лоншана, СенКлу. Барбер вновь раскрыл газету. Сегодня скачки проводились в Отейле.
      Если Берт Смит в такой ненастный день решил пропустить бега, то находился в Париже, и в это время его следовало искать в одной из галерей. Берт Смит разбирался в живописи, во всяком случае, картины покупал со знанием дела. Поскольку жил в отелях, не самом удачном месте для хранения коллекции, покупки эти делал с целью перепродажи или по заказу. А иной раз для того, если речь шла о ценной картине, не подлежащей вывозу из Франции, чтобы отправить ее заказчику, минуя таможню.
      Во второй половине дня Барберу доводилось видеть Берта Смита и в парной "Клариджа", маленького, кругленького, с на удивление стройными ногами. Он сидел, завернутый в простыню, все розовея и розовея, с довольной улыбкой, выпаривая жир, накопленный за столами лучших ресторанов Европы.
      Около шести вечера он несколько раз видел Берта Смита в парикмахерской отеля "Георг Пятый", где тот брился, а потом отправлялся в бар, то ли наверху, то ли в "Релэ Плаза", то ли внизу, в "ПлазаАтене". А вечером Берта Смита следовало искать в различных ночных клубах: "Слоне", "Блане", "Кэроллзе", "Ля роз руж".
      Барбер с печалью подумал о последних пятнадцати тысячах франков. Впереди лежал долгий, мокрый, утомительный, чреватый большими расходами день. Он надел шляпу, пальто, вышел из номера. С неба попрежнему капало, он поймал такси и назвал водителю адрес ресторана неподалеку от "РонПуан".
      * * *
      Началось все примерно два месяца тому назад, на трибуне ипподрома в Отейле, аккурат перед шестым заездом. День выдался туманным, народу собралось немного. Дела у Барбера шли неважно, но он получил наводку по шестому заезду, поставил пять тысяч франков на указанную ему лошадь, ставки на нее принимались восемь к одному, и поднялся на верхний ярус, чтобы полюбоваться заездом, сулившим ему приличный выигрыш.
      Компанию ему составил лишь один зритель, невысокий, полный мужчина в дорогой велюровой шляпе, вооруженный биноклем и зонтиком, совсем как англичанин. Он улыбнулся Барберу, кивнул. Улыбаясь в ответ, Барбер вдруг понял, что видел этого мужчину неоднократно, а может, его брата или полдюжины других мужчин, неотличимых от него, в ресторанах, барах, на улицах, обычно с высокими девушками, не очень известными манекенщицами или первоклассными шлюхами.
      Мужчина с зонтиком направился к нему. Барбер отметил и маленькие ноги в дорогих туфлях, и яркий галстук, и холеное, неопределенной национальной принадлежности лицо с большими темными глазами в обрамлении густых черных ресниц. Такое лицо Барбер называл экспортоимпортным. На нем одновременно отражались льстивость, цинизм, самоуверенность, чувственность, беспомощность и решимость, а принадлежать оно могло турку, венгру, греку и даже уроженцу Басры. Такие лица постоянно встречались в Париже, Риме, Брюсселе или Танжере, всегда в лучших домах, а обладатели лиц пребывали там исключительно по делам. И Барбер чувствовал, что иной раз лица эти могли заинтересовать и полицию.
      - Добрый день, - мужчина поздоровался на английском, коснувшись шляпы. - У вас удачный день? - говорил он с легким акцентом, но установить, с каким именно, не представлялось возможным. Так мог говорить ребенок, который ходил в школу в десятке стран, а его десять гувернанток говорили на разных языках.
      - Не самый плохой, - осторожно ответил Барбер.
      - Какая из них вам приглянулась? - мужчина указал на размытых туманом лошадей, выстроившихся на стартовой линии.
      - Номер три, - ответил Барбер.
      - Номер три, - мужчина пожал плечами, словно жалел Барбера, но хорошее воспитание не позволяло ему озвучить свои мысли. - Как нынче поживает кинобизнес?
      - Кинобизнес уже с месяц как отправился домой, - Барбера несколько удивила информированность мужчины. Американская компания снимала фильм о войне, и Барбер провел четыре великолепных, хорошо оплачиваемых месяца в должности технического консультанта, застегивая парашюты на главных героях и объясняя режиссеру разницу между "Р-47" и "В-25".
      - А блондинистая звезда? - мужчина опустил бинокль. - С роскошным задом?
      - Тоже уехала.
      Мужчина вскинул брови, покачал головой, выражая сожаление в том, что его новый знакомый и город Париж лишились роскошного зада.
      - Зато теперь у вас свободна вторая половина дня и вы можете прийти на бега, - он вновь поднес к глазам бинокль. - А вот и они.
      Номер три лидировал до последней прямой, на которой его обошли четыре лошади.
      - На каждом ипподроме этой страны дистанцию стоит укоротить на сотню метров, - философски изрек Барбер, достал квитанции, разорвал пополам и бросил на мокрый бетон.
      С удивлением увидел, как мужчина с зонтом повторил его маневр. Тот тоже ставил на номер три и ставил покрупному. Смирение на лице мужчины указывало на то, что ему всю жизнь приходилось разрывать или выбрасывать то, что совсем недавно казалось ему очень даже ценным.
      - Останетесь на последний заезд? - спросил мужчина, когда они спускались меж пустых рядов сидений.
      - Пожалуй, что нет. Свою порцию удовольствия я уже получил.
      - А почему бы вам не остаться? Возможно, на этот раз огорчаться нам не придется.
      Барбер задумался, прислушиваясь к звуку их шагов по бетону.
      - У меня машина. Я могу подбросить вас в город, мистер Барбер.
      - о, - удивился Барбер, - вы знаете мою фамилию.
      - Конечно, - мужчина улыбнулся. - Вас не затруднит подождать меня в баре? Я должен получить деньги.
      - Я думал, вы проиграли, - заметил Барбер.
      - На номере три, - из другого кармана он извлек стопку квитанций. - Но я подстраховался. Всегда надо думать о страховке. Так я увижу вас в баре?
      - Хорошо, - ответил Барбер. Не потому, что надеялся получить он мужчины с зонтом правильную наводку по седьмому заезду. Просто хотелось с комфортом добраться до дому. - Я там буду. О... между прочим, как вас зовут?
      - Смит, - последовал ответ. - Берт Смит.
      Барбер пошел в бар, заказал кофе, передумал, заменил кофе на коньяк: после такого заезда требовалось успокоить нервы. Постоял у стойки, мрачно размышляя над тем, что он не относится к категории людей, которые помнят о страховке. Смит, хмыкнул он, Берт Смит. Еще одна страховка. Сколько имен и фамилий перебрал этот человек, прежде чем остановился на нынешнем варианте?
      Смит подошел легкой походкой, улыбаясь, коснулся локтя Барбера.
      - Мистер Барбер, говорят, что седьмой заезд выиграет номер шесть.
      - Я никогда не выигрывал на номере шесть, - ответил Барбер.
      - Слух небезосновательный. В настоящее время ставки принимаются двадцать два к одному.
      Барбер с сомнением посмотрел на мужчину. Спросил себя, а зачем Смиту это надо.
      - Почему нет, - бросил он, направляясь к окошку приема ставок. - Чего мне терять?
      Он поставил пять тысяч на номер шесть и из суеверия оставался в баре во время заезда, пил коньяк. Номер шесть пришел первым, вырвавшись на полкорпуса, и хотя ставка чуть снизилась, он получил выигрыш из расчета восемнадцать к одному.
      Так что во влажные сумерки, к выброшенным газетам и вытоптанной траве, Барбер вышел, решительно довольным маленьким человечком, который семенил рядом. Еще бы, внутренний карман приятно оттопырили лежащие в нем девяносто тысяч франков.
      Свой "ситроен" Берт Смит вел быстро и уверенно, подрезая другие автомобили и выезжая на встречную полосу, чтобы подобраться к светофору.
      - Вы часто играете на скачках, мистер Барбер? - спросил он, когда они проезжали мимо инспектора транспортной полиции в белом плаще, стоявшего в гордом одиночестве на блестящей от воды мостовой.
      - Слишком часто, - Барбер наслаждался теплом салона. Отличному настроению способствовали и выпитый коньяк, и выигранные девяносто тысяч.
      - Вы любите играть?
      - Кто не любит?
      - Есть много людей, которым претят азартные игры, - Смит едва разминулся с грузовиком. - Я их жалею.
      - Жалеете? - в некотором удивлении Барбер повернулся к Смиту.
      - Почему?
      - Потому что в наш век обязательно наступает момент, когда каждому приходится играть, - губы Смита кривила легкая улыбка. - Не только на деньги, не только на бегах. А когда этот момент приходит, если для вас игра внове, если она вас не забавляет, вы почти наверняка окажетесь в проигрыше.
      Какоето время они ехали молча. Барбер изредка поглядывал на спокойное, самоуверенное лицо над рулем, выхваченное из темени салона подсветкой приборного щитка. Хотел бы я заглянуть в твой паспорт, думал Барбер, во все паспорта, которыми ты пользовался в последние двадцать лет.
      - К примеру, - нарушил затянувшуюся паузу Смит, - во время войны...
      - Да?
      - Когда вы летели на задание, вам наверняка случалось действовать неординарно, полагаясь исключительно на удачу, причем решение это вы принимали в доли секунды, ибо, если бы замешкались, если бы не рискнули сыграть... исход был бы печальным, - Смит оторвал одну руку от руля и изобразил пикирующий самолет. Улыбнулся Барберу. - Как я понимаю, вы один из тех молодых людей, которые с десяток раз находились на волосок от смерти.
      - Полагаю, что да.
      - Такие американцы мне нравятся. Они очень похожи на европейцев.
      - Откуда вам известно, что я воевал? - вот тут Барбер впервые задался вопросом, а так ли случайно этот Смит оказался рядом с ним во время шестого заезда.
      Смит хохотнул.
      - Как давно вы в Париже? Года полтора?
      - Шестнадцать месяцев, - вновь Барбер удивился информированности этого человека.
      - Тут нет ничего загадочного, - объяснил Смит. - Люди говорят в барах, на обедах, вечеринках. Одна девушка делится с другой. Париж - маленький город. Где мне вас высадить?
      Барбер выглянул в окно, чтобы понять, где они едут.
      Через несколько кварталов. Мой отель рядом с авеню Виктора Гюго. На машине туда не подъехать.
      - Да, - кивнул Смит, словно он знал все парижские отели. - Надеюсь, вы не сочтете меня излишне любопытным, если я спрошу, как долго вы намерены пробыть в Европе?
      - Это зависит.
      - От чего?
      - От удачи, - Барбер улыбнулся.
      - В Америке у вас была хорошая работа? - спросил Смит, глядя прямо перед собой.
      - Через тридцать лет, работая по десять часов в день, я мог бы стать третьим человеком в компании.
      Смит усмехнулся.
      - Не густо. А здесь вы нашли более интересные занятия?
      - Случалось и такое, - Барбер понял, что его допрашивают.
      - После войны найти интересное занятие не такто просто. Война, пока она продолжается, вроде бы предельно скучна. А после ее завершения выясняется, что мир еще скучнее. Это самое ужасное последствие войны. Вы все еще летаете?
      - Иногда.
      Смит кивнул.
      - Но лицензию подтверждаете?
      - Да.
      - Это мудро, - он резко свернул к тротуару и остановил "ситроен". Приехали.
      Барбер вылез из машины. Смит с улыбкой протянул руку, Барбер ее пожал. Под мягкой оболочкой чувствовалось железо.
      - Спасибо за все, - поблагодарил Барбер.
      - Спасибо за компанию, мистер Барбер, - Смит задержал руку Барбера в своей. - Мы прекрасно провели время. Надеюсь, мы сможем видеться чаще. Возможно, принесем друг другу удачу.
      - Наверняка, - улыбка не сходила с лица Барбера. - Мне всегда приятна компания людей, которые могут из одного франка сделать восемнадцать.
      Смит улыбнулся, выпустил руку Барбера.
      - Может, нам удастся найти и более выигрышный вариант.
      Он махнул рукой и Барбер захлопнул дверцу. Смит резко рванул с места, едва не вызвав столкновение двух легковушек.
      * * *
      Смиту потребовалось две недели, чтобы раскрыть свои планы. Барбер с самого начала понимал, что у Смита есть к нему некое предложение, но терпеливо ждал, забавляясь и не выказывая любопытства. Обедал со Смитом в отличных ресторанах, где его принимали с распростертыми объятьями, посещал галереи, выслушивая лекции Смита об импрессионистах, ходил на бега и, ориентируясь на информацию Смитом от местных "жучков", чаще выигрывал, чем проигрывал. Барбер прикидывался, что компания этого маленького, умного человечек нравится ему больше, чем было на самом деле. Смит, в свою очередь, и Барбер это знал, преувеличивал восторг, который испытывал от общения с Барбером. Шла определенная притирка, причем ни одна из сторон не выкладывала карты на стол. Однако за эти две недели Барбер так и не догадался, почему Смит обхаживает его.
      А потом, поздней ночью, после сытного обеда и турне по ночным клубам, по ходу которого Смит был на удивление мрачен и рассеян, когда они уже стояли перед отелем Смита, он сделал первый ход. Ночь выдалась холодной, и на пустынной улице им встретилась лишь проститутка с собачкой. Без особой надежды взглянув на них, она проследовала к Елисейским Полям.
      - Завтра утром ты будешь в отеле, Ллойд? - спросил Смит.
      - Да, - кивнул Барбер. - А что?
      - А что? - рассеянно повторил Смит, глядя вслед продрогшей девушке с пуделем, шагающей по темной улице. - А что? - он вдруг хохотнул. - Я хотел бы коечто тебе показать.
      - Я буду в номере все утро.
      - Скажи мне, друг мой, - Смит коснулся рукава Барбера затянутой в перчатку рукой. - Ты догадываешься, почему я так часто вижусь с тобой последние две недели, почему мы едим в лучших ресторанах и пьем лучшее виски?
      - Потому что я - умен, интересен собой и со мной весело, - улыбаясь ответил Барбер. - А кроме того, тебе чегото от меня нужно.
      Смит вновь хохотнул, на этот раз громче, погладил рукав Барбера.
      - Да уж, друг мой, умом тебя Бог не обидел.
      - Пожалуй, - скромно признал Барбер.
      - Скажи мне, друг мой, - Смит понизил голос до шепота, - не хотелось бы тебе заработать двадцать пять тысяч долларов?
      - Что? - переспросил Барбер, дабы убедиться, что он не ослышался.
      - Шшш, - Смит вдруг заулыбался, к нему разом вернулось хорошее настроение. - Подумай об этом. Увидимся завтра утром. Спасибо, что проводил меня, - он отпустил рукав Барбера и двинулся к отелю.
      - Смит! - позвал Барбер.
      - Шшш, - Смит игриво прижал палец к губам. - Спокойной ночи. Завтра я к тебе загляну.
      Барбер наблюдал, как сквозь вращающуюся стеклянную дверь Смит входит в огромный, ярко освещенный, пустынный вестибюль отеля. Шагнул к двери, чтобы последовать за ним, остановился, пожал плечами, поднял воротник и неторопливо зашагал к своему отелю. Я ждал достаточно долго, подумал он, дотерплю и до утра.
      * * *
      Барбер еще не встал, когда открылась дверь и в номер вошел Смит. В комнате с затянутыми портьерами царил мрак и Барбер лежал в полусне, полудреме, повторяя про себя: двадцать пять тысяч, двадцать пять тысяч. Он открыл глаза, когда услышал скрип петель, в дверном проеме увидел силуэт невысокого, плотного мужчины, подсвеченный тусклым светом, падавшим из коридора.
      - Кто это? - спросил Барбер, не поднимаясь.
      - Ллойд, извини, - ответил Смит. - Спи, я зайду позже.
      Барбер резко сел.
      - Смит. Заходи.
      - Я не хочу беспокоить...
      - Заходи, заходи, - Барбер поднялся босиком прошел к окну, раздвинул шторы. Выглянул на улицу. - Господи, кто бы мог знать, - он закрыл окно. Уже светит солнце. Закрой дверь.
      Смит закрыл. Свеженький, чисто выбритый, бодрый. В твидовом пальто свободного покроя, безусловно, английском, и мягкой итальянской фетровой шляпе. В руке держал большой конверт из плотной бумаги.
      Барбер, щурясь от яркого света, надел халат, шлепанцы, закурил.
      - Извини, я хочу умыться.
      Он зашел за ширму, отделявшую раковину и биде. Умываясь, услышал, как Смит прошел к окну. Он чтото напевал, мелодичным голосом, мелодию из какойто оперы. Барбер определенно ее слышал, но вспомнить не мог. Помимо прочего, подумал Барбер, расчесывая мокрые от воды волосы, этот мерзавец наверняка знает пятьдесят опер.
      Выходя изза ширмы с почищенными зубами и расчесанными волосами Барбер чувствовал себя более уверенно.
      - Париж, - Смит смотрел в окно. - Какой хороший город! Какой фарс! улыбаясь, он повернулся к Барберу. - Счастливчик. Ты можешь по утрам мочить волосы, - он коснулся рукой своих, заметно поредевших. - Всякий раз, когда я мою голову, волосы сыплются, как осенний лист. Сколько, ты говорил, тебе лет?
      - Тридцать, - ответил Барбер, зная, что Смит редко что забывает.
      - Чудесный возраст, - воскликнул Смит. - Оптимальный. Человек уже достаточно пожил на свете, чтобы знать, чего хочет, но при этом все еще молод и может ввязаться в любую авантюру, - он отошел от окна, сел, уронил конверт на пол. - В любую, - он чуть ли не кокетливо вскинул глаза на Барбера. - Как я понимаю, ты помнишь наш разговор.
      - Я помню упоминание двадцати пяти тысяч долларов.
      - Ага... ты помнишь, - радостно воскликнул Смит. - Так как?
      - Что как?
      - Ты хотишь их заработать?
      - Я слушаю.
      Смит потер пухлые ладошки.
      - Есть интересное предложение. Очень интересное предложение.
      - Что я должен сделать за двадцать пять тысяч долларов?
      - Что ты должен сделать за двадцать пять тысяч долларов? - напевно повторил Смит. - Ты должен немного полетать. Раньше ты летал за гораздо меньшие суммы, не так ли? - он рассмеялся.
      - Безусловно, - не стал отрицать Барбер. - Что еще от меня потребуется?
      - Больше ничего, - в голосе Смита послышались удивленные нотки. Только полетать. Заинтересованность не пропала?
      - Продолжай.
      - Мой друг только что купил новенький одномоторный самолет. "Бичкрафт", не самолет - конфетка, красивый, удобный, надежный, - Смиту определенно нравилось говорить о новизне и надежности приобретения друга. - Сам он, естественно, летать не умеет. Ему нужен личный пилот, который в любой момент может поднять самолет в воздух.
      - На какой срок? - Барбер не отрывал глаз от Смита.
      - На тридцать дней. Не больше, - Смит улыбнулся. - Вознаграждение не самое маленькое, так?
      - Пока сказать не могу. Продолжай. Куда мне придется летать?
      - Он - египтянин, - в голосе Смита слышались извиняющиеся нотки, словно он полагал, что быть египтянином - большой грех, о котором можно упомянуть лишь среди друзей да и то, понизив голос. - Он - богатый египтянин, который любит путешествовать. Особенно во Францию. На юг Франции. Он влюблен в юг Франции. Приезжает туда при первой возможности.
      - И что?
      - В следующем месяце он хотел бы дважды слетать из Египта в Канны и вернуться обратно, - Смит сощурился. - На своем новом самолете. Потом, в третий раз, у него возникнет спешное дело и ему придется отправиться во Францию обычным рейсом авиакомпании. Пилот последует за ним на "бичкрафте" двумя днями позже, один.
      - Один? - уточнил Барбер.
      - Да, один, - кивнул Смит, - с небольшим, компактным ящиком.
      - Ага, - улыбнулся Барбер. - Наконецто появился небольшой ящик.
      - Наконецто, - радостно подтвердил Смит. - Все уже просчитано. Ящик будет весить двести пятьдесят фунтов. Ни о какой перегрузке речь не идет.
      - И что будет находиться в небольшом ящике весом в двести пятьдесят футов? - спросил Барбер. Он уже успокоился, поскольку понял, что ему предлагается.
      - Так ли обязательно знать об этом?
      - А что я отвечу, если меня спросят таможенники? "Поинтересуйтесь у Берта Смита"?
      - С таможенниками дела иметь не придется. Это я гарантирую. Когда ты будешь взлетать из каирского аэропорта, ящика на борту не будет. И когда приземлишься в аэропорту Канн, ящика на борту не будет. Этого недостаточно?
      Барбер в последний раз затянулся и затушил окурок. Раздумчиво посмотрел на Смита, удобно расположившегося на стуле с прямой спинкой в неприбранной комнате. Очень уж он ухожен, очень уж хорошо одет. В таком месте, в такой час он определенно инородное тело. Наркотики, подумал Барбер, и он может засунуть их...
      - Нет, Берти, - с излишней резкостью ответил он. - Недостаточно. Выкладывай все.
      Смит вздохнул.
      - Предложение тебя все еще интересует?
      - Предложение меня все еще интересует.
      - Хорошо, - с неохотой продолжил Смит. - Вот как все будет сделано. Ты установишь определенный порядок. Несколько раз приземлишься и взлетишь из каирского аэропорта. Документы у тебя будут в полном порядке. Для наземных служб ты станешь своим человеком. Твои запросы о взлете и посадке будут восприниматься как само собой разумеющееся. И когда ты полетишь один, в твоих действиях не будет ничего противозаконного. В плане полета пунктом назначения будут указаны Канны, а на Мальте и в Риме ты будешь садиться только для дозаправки. Вылетишь ты из Каира. Потом чуть отклонишься от курса на несколько миль. Над пустыней. Приземлишься на старой полосе, построенной англичанами, которой никто не пользовался с 1943 года. Там тебя будут ждать несколько человек... Ты слушаешь?
      - Я слушаю, - Барбер уже отошел к окну и смотрел на залитую солнцем улицу, повернувшись спиной к Смиту.
      - Она положат ящик в самолет. На это уйдет не больше десяти минут. На Мальте никто ни о чем спрашивать не будет, потому что ты не будешь выходить из самолета и взлетишь, как только в баки нальют горючее. То же самое будет и в Риме. К южному побережью Франции ты прибудешь вечером, до восхода Луны. Вновь, - Смит говорил, смакуя каждое слово, - ты чуть отклонишься от курса. На небольшой высоте пролетишь над холмами между Ниццей и Грассом. В условленном месте увидишь огни, образующие определенную фигуру. Еще снизишься, откроешь дверцу и сбросишь ящик с высоты в сотню футов. Он прочный, из металла. Потом закроешь дверцу, развернешься и уже над морем долетишь до аэропорта Канн. К твоим документам не будет никаких претензий. Ты полностью выдержишь план полета. Декларировать тебе будет нечего. Ты оставишь самолет на летном поле, и мы заплатим тебе двадцать пять тысяч долларов, о которых я говорил. Здорово, не так ли?
      - Здорово, - подтвердил Барбер. - Чудесный план, Берти, - он повернулся к Смиту. - А теперь скажи мне, что будет в ящике.
      Смит радостно хохотнул, словно заранее полагал ответ забавным.
      - Деньги. Всего лишь деньги.
      - Сколько денег?
      - Двести пятьдесят фунтов денег, - глаза Смита весело поблескивали. Двести пятьдесят фунтов перевязанных в аккуратные пачки английских банкнот. Пятифунтовых банкнот.
      На мгновение Барбер решил, что говорит с сумасшедшим. Но нет, Смит выглядел бодрячком, у которого ни разу в жизни не возникало не малейшего сомнения относительно своего психического здоровья.
      - Когда мне заплатят? - спросил Барбер.
      - После доставки.
      - Берти... - Барбер укоризненно покачал головой.
      Смит рассмеялся.
      - Ума тебе не занимать. Хорошо. Двенадцать с половиной тысяч мы положим на твой депозитный счет в швейцарском банке до того, как ты вылетишь в Египет.
      - Ты мне так доверяешь?
      Улыбка сползла с лица Смита.
      - Мы тебе так доверяем, - улыбка вернулась. - А как только ящик прибудет к получателю, мы переведем на тот же счет вторую половину твоего вознаграждения. Отличная сделка. Твердая валюта. Никакого подоходного налога. Ты станешь богачом. Полубогачом, - он рассмеялся придуманному слову. - Всего за один полет. За мелкую услугу египтянину, который без ума от юга Франции и которого, естественно, беспокоит неустойчивая политическая ситуация в родной стране.
      - Когда я встречусь с египтянином? - спросил Барбер.
      - Когда выйдешь на летное поле, чтобы отправиться в первый полет. Он там будет. Можешь не волноваться. Обязательно будет. Ты колеблешься?
      - Я думаю.
      - Учти, к Соединенным Штатам это не имеет ни малейшего отношения, Смит благочестиво потупился. - Я бы никогда не решился предлагать такое человеку, воевавшему за свою страну. Как и к англичанам, к которым ты наверняка питаешь теплые чувства. Но к египтянам? - он пожал плечами, наклонился, поднял конверт из плотной бумаги, раскрыл. - Здесь все карты, если ты захочешь их изучить. Маршрут указан, но разумеется, возможны изменения, потому что лететьто тебе.
      Барбер взял толстую пачку карт. Вытащил первую попавшуюся. Подлеты к Мальте, расположение посадочных полос. Барбер думал о двадцати пяти тысячах долларов и карта подрагивала у него в руке.
      - Это до смешного просто, - Смит пристально наблюдал за Барбером. Сущий пустяк.
      Барбер опустил карту.
      - Если все так просто, за что мне платят двадцать пять тысяч?
      Смит рассмеялся.
      - Признаю, определенный риск есть. Вероятность возникновения какихто проблем мизерная, но кто знает? Так что давай считать, что мы платим тебе за риск, - он пожал плечами. - В конце концов, после войны риск для тебя не в диковинку.
      - Когда нужен ответ?
      - Этим вечером. Если ты откажешься, нам придется менять планы. Мой египетский друг нервничает.
      - Кто это мы? - спросил Барбер.
      - Естественно, у меня есть коллеги.
      - Кто они?
      Смит развел руками.
      - К моему огромному сожалению, назвать их я не могу.
      - Я позвоню сегодня вечером.
      - Хорошо, - Смит встал, застегнул пальто, аккуратно надел мягкую итальянскую шляпу, чуть сдвинув набок. - Во второй половине дня я буду на ипподроме. Может, составишь мне компанию?
      - Где?
      - В Отейле. Там сегодня скачки с препятствиями.
      - Ты чтото слышал?
      - Пожалуй. Есть там одна кобылка, которая будет прыгать первый раз. Я говорил с жокеем и тот уверил меня, что на тренировках кобыла показала себя с лучшей стороны, но более точную информацию я получу в три часа дня.
      - Я приеду.
      - Хорошо, - оживился Смит. - Хотя не в моих интересах авансом способствовать резкому улучшению твоего благосостояния, - он рассмеялся. Хотя, чего не сделаешь ради дружбы... Карты оставить?
      - Да.
      - Тогда, до трех часов.
      Барбер открыл дверь, они обменялись рукопожатием, Смит вышел в коридор, разодетый, надушенный, случайный гость дешевого отеля.
      Барбер закрыл за ним дверь, взял карты, разложил на кровати, поверх одеяла и смятых простыней. Давно уже ему не приходилось заглядывать в карты. Северный Египет. Средиземное море. Мальта. Сицилия и итальянское побережье. Генуэзский залив. Приморские Альпы. Он смотрел на карты. Какое широкое Средиземное море. Не хотелось ему лететь на одномоторном самолете над открытой водой. После войны он вообще старался летать по минимуму. Ничего себе не объяснял, но, когда приходилось кудалибо ехать, отдавал предпочтение автомобилю, поезду или пароходу.
      Двадцать пять тысяч долларов.
      Сложил карты, сунул в конверт. В любом случае, карты - не подмога.
      Лег на кровать, заложив руки за голову. Открытая вода, напомнил он себе. Пять полетов. В принципе, не самый худший вариант. А вот как насчет египтян? Он побывал в Каире во время войны. Помнил, что ночью полицейские патрулировали улицы в паре, с карабинами наизготовку. А египетские тюрьмы...
      Он заерзал на кровати.
      Как знать, сколько людей задействованы в операции. А предателя достаточно одного. На чтото обидевшегося слугу или соучастника, слишком жадного или робкого партнера... Барбер закрыл глаза и буквально увидел толстых, коренастых, смуглых, одетых в форму мужчин, шагающих к новому, сверкающему, маленькому самолету с карабинами в руках.
      А если при посадке лопнет шина или погнется шасси? Кто знает, что осталось от посадочной полосы, брошенной в пустыне в 1943 году?
      Двадцать пять тысяч долларов.
      Он будет думать, что уже заработал их. Ящик - на сидении рядом, побережье Египта осталось позади, внизу - синее море, двигатель работает, как часы, и тут в небе появляются две быстро увеличивающиеся точки... На чем сейчас летают египтяне? Наверное, на "спитфайерах", оставшихся после войны. Они стремительно приближаются, всетаки скорость в два раза больше, дают сигнал развернуться... Он закурил. Двести пятьдесят фунтов. Допустим, сам ящик, всетаки металл, весит фунтов сто пятьдесят. А сколько весит пятифунтовый банкнот? Тысяча штук на фунт? Пять тысяч фунтов, помноженные на сто, в сумме составят полмиллиона. При курсе два и восемь. Почти полтора миллиона долларов.
      Во рту в Барбера пересохло, он поднялся, выпил два стакана воды. Потом заставил себя сесть на стул, сжал руки в кулаки, чтобы изгнать из них дрожь. Если чтото случится, если он не сможет выполнить задание... Если деньги пропадут, а он останется жив. Смит не похож на убийцу, но кто знает, как нынче выглядят убийцы. И кто знает, с кем он повязан? Мои коллеги, как назвал их Смит, которые станут и его коллегами. Богатый египтянин, несколько человек на старой взлетнопосадочной полосе в пустыне, люди, которые зажгут сигнальные огни неподалеку от Канн... Сколько у него будет коллег, тайком пересекающих границы, нелегально перевозящих из страны в страну оружие и золото, переживших войну, тюрьмы, депортации? Он увидит их мельком, то ли под ярким африканским солнцем, то ли в укрытой мраком ложбине меж французских холмов, он не сможет оценить их надежность и порядочность, но от них будет зависеть его жизнь, предательство любого может обернуться для него тюрьмой или полицейской пулей...
      Он вскочил, быстро оделся, вышел в коридор, заперев за собой дверь. Не мог он больше сидеть в холодном, неприбранном номере и смотреть на карты.
      Несколько часов бесцельно слонялся по улицам, глядя на витрины и думая о том, что бы он мог купить, имея деньги. Один раз поймал на себе взгляд полисмена. Повернулся, посмотрел на него, маленького, со злым лицом, узенькой полоской усов. Вспомнил истории о том, что они проделывали с задержанными в камерах местных префектур. Американский паспорт не спасет, если тебя задержат с пятьюстами тысячами английских фунтов.
      Впервые в жизни, думал Барбер, шагая в толпе пешеходов, я серьезно рассматриваю возможность преступить закон. Если его чтото и удивляло, так это собственное спокойствие. Хотелось бы понять, почему. Наверное, влияние фильмов и газет, решил он. С преступлением свыкаешься, когда оно становится более человечным, более доступным. Об этом както не думаешь, а потом, раз, и оно входит в твою жизнь и ты понимаешь. Что подсознательно уже смирился с тем, что сама идея преступления - неотъемлемая часть повседневности. И полицейские, думал Барбер, должно быть, об этом знают, глядя на мир со стороны закона. Они смотрят на проходящих мимо пешеходов, с обычными, ничем не примечательными лицами, видят, что этим людям рукой подать до воровства и убийства, и осознание этого сводит их с ума. Естественно, им хочется арестовать всех и каждого.
      * * *
      Когда Барбер наблюдал за разминкой лошадей перед шестым забегом, его легонько похлопали по плечу.
      - Привет, Берти, - он не повернул головы.
      - Извини, что опоздал, Смит облокотился о поручень ограждения рядом с Барбером. - Ты уже подумал, что я не приду?
      - Что слышно от жокея? - спросил Барбер.
      Смит подозрительно огляделся, потом его губы изогнулись в улыбке.
      - Жокей уверен в победе. Сам поставил на себя.
      - Который?
      - Номер пять.
      Барбер нашел номера пять. Гнедая кобылка с грациозной шеей и благородной головой. Грива и хвост заплетены, шерсть вычищена до блеска. Она переступала с ноги на ногу, но определенно не нервничала. На уродливом лице жокея, мужчины лет под сорок, выделялся длинный французский нос. Передних зубов не было. На уши он натянул темнобордовую жокейку. Его белая рубашка пестрела звездами того же цвета.
      Плохо, что таким уродам достаются красавицылошади, думал Барбер, глядя на жокея.
      - Хорошо, Берти, веди меня к кассе.
      Барбер поставил десять тысяч. Ставки принимали из расчета семь к одному. Смит раскошелился на двадцать пять. Бок о бок они поднялись на верхний ряд трибун. Лошадей как раз выводили к стартовой черте. Зрителей было немного, на верхнем ряду - лишь несколько человек.
      - Ну что, Ллойд? - спросил Смит. - Заглянул в карты?
      - Заглянул.
      - И что скажешь?
      - Карты очень хорошие.
      Смит коротко глянул на него. Потом решил рассмеяться.
      - Ты хочешь, чтобы я вытягивал из тебя каждое слово? Ты знаешь, о чем я. Что ты решил?
      - Я... - Барбер смотрел на лошадей. Глубоко вдохнул. - Я скажу после забега.
      - Ллойд! - донеслось снизу и Барбер повернулся на голос. По лестнице к ним спешил Джимми Ричардсон. Он всегда был довольнотаки полным и круглолицым, от французской пищи еще никому не удавалось похудеть, так что подъем давался ему с трудом. - Привет, - он тяжело дышал. - Увидел тебя и решил, а вдруг ты чтонибудь знаешь насчет этого заезда. Я понятия не имею, на кого ставить, а день выдался отвратительный. В скачках с препятствиями я ничего не понимаю.
      - Привет, Джимми, - ответил Барбер. - Мистер Ричардсон. Мистер Смит.
      - Рад с вами познакомиться, - Ричардсон пожал Смиту руку. - Ллойд, правда, ты чтонибудь знаешь? Морин убьет меня, если узнает, сколько я сегодня просадил.
      Барбер взглянул на Смита, который с отеческой улыбкой наблюдал за Ричардсоном.
      - Вроде бы Берти коечто известно.
      - Берти, - повернулся к Смиту Ричардсон, - пожалуйста...
      Улыбка Смита стала шире.
      - У номера пять неплохие шансы. Но вам надо поторопиться. Забег вотвот начнется.
      - Номер пять. Все понял. Я туда и мигом обратно, - и скатился по ступеням. Развевающиеся полы расстегнутого пальто едва поспевали за ним.
      - Доверчивая душа, не так ли, - хмыкнул Смит.
      - Он был единственным ребенком в семье, - ответил Барбер. - Таким и остался.
      - Откуда ты его знаешь?
      - Служил в моей эскадрилье.
      - В твоей эскадрилье, - повторил Смит, глядя вслед спешащему к кассе Ричардсону. - Пилот?
      - Да.
      - Хороший?
      Барбер пожал плечами.
      - Лучшие погибли, худшие собрали весь урожай медалей.
      - И что он делает в Париже?
      - Работает в фармацевтической компании.
      Звякнул колокол, лошади поскакали к первому препятствию.
      - Боюсь, твой друг опоздал, - Смит поднес бинокль к глазам.
      - Похоже на то, - Барбер тоже смотрел на лошадей.
      Номер пять упала на четвертом препятствии. Пошла на него вместе с двумя другими лошадьми, а потом вдруг покатилась по земле. Остальные лошади пронеслись мимо. Четвертое препятствие находилось далеко от трибун, Барбер так и не понял, что собственно, произошло, но потом кобыла поднялась и затрусила по дорожке, а жокей так и застыл на земле, лицом вниз, с неестественно повернутой шеей.
      - Плакали наши денежки, - спокойно изрек Смит, опустил бинокль, достал из кармана квитанции, разорвал и бросил.
      - Дай, пожалуйста, - Барбер протянул руку за биноклем.
      Смит перекинул ремешок через голову и Барбер навел бинокль на препятствие, за которым лежал жокей. Двое мужчин уже подбежали к нему, перевернули на спину.
      Барбер подкорректировал резкость, фигуры мужчин, суетящихся над неподвижным телом в белой, с темнобордовыми звездами рубашке, стали более четкими. В движениях мужчин чувствовались торопливость и отчаяние. Они подхватили жокея и потащили его прочь.
      - Черт побери! - вернулся Ричардсон. - Окошко закрылось, когда я...
      - Не огорчайтесь, мистер Ричардсон, - прервал его Смит. - Мы упали на четвертом прыжке.
      Ричардсон заулыбался.
      - Впервые за день мне повезло.
      Внизу, под трибунами, кобыла убегала от конюха, пытавшегося схватиться за порванные поводья.
      Барбер, не отрывая бинокля от глаз, все смотрел на мужчин, тащивших жокея. Внезапно они опустили его на траву и один прижался ухом к белой шелковой рубашке. Потом поднялся. Они понесли жокея дальше, но сбавив шаг, убедившись, что торопиться им совершенно некуда.
      Барбер протянул бинокль Смиту.
      - Я еду домой. На сегодня хватит.
      Смит зыркнул на него, в бинокль посмотрел на мужчин, которые несли жокея, убрал бинокль в футляр
      - Раз в год ктото да гибнет. Для скачек это обычное дело. Я подброшу тебя до города.
      - Как, этот парень умер? - удивленно спросил Ричардсон.
      - Староват он уже для этого дела. Следовало раньше уйти на покой.
      - Святой Боже! - воскликнул Ричардсон, глядя на дорожку. - А я злился изза того, что не успел поставить на него. Хороша наводка, - он скорчил детскую гримаску. - Наводка на мертвого жокея.
      Барбер двинулся к лестнице.
      - Я с вами, - решил Ричардсон. - Сегодня у меня неудачный день.
      Втроем они спустились под трибуны. Люди стояли группками, волна шепота, по мере распространения трагических новостей, накрывала их одну за другой.
      Барбер сел на заднее сидение, уступив Ричардсону место рядом с водителем. Ему хотелось побыть в одиночестве.
      На этот раз Смит ехал медленно. Тишину лишь однажды нарушил Ричардсон.
      - Какая ужасная смерть. В паршивом заезде ценой в жалкие триста тысяч франков.
      Барбер сидел у самой дверцы, с полузакрытыми глазами. Вновь и вновь перед его мысленным взоров возникали двое мужчин, второй раз поднимающих жокея. Которого выбрал Смит, на которого в этот день ставил, подумал Барбер. Он совсем закрыл глаза и увидел карты, разложенные по кровати в его номер. Средиземное море. Бескрайняя открытая вода. Ему вспомнился запах гари. Самый худший из запахов. Запах ночных кошмаров во время войны. Запах раскаленного металла, тлеющей резины. Наводка Смита.
      - Вот мы и прибыли, - ворвался в его раздумья голос Смита.
      Барбер открыл глаза. "Ситроен" стоял на углу тупика, в котором находился вход в его отель. Он вылез из кабины.
      - Подожди минутку, Берти. Я хочу тебе коечто отдать.
      Смит вопросительно посмотрел на него.
      - Может, потом, Ллойд?
      - Нет. Я сейчас, - Барбер нырнул в отель, поднялся в свой номер. Карты лежали на комоде, стопкой, все, кроме одной, Мальты, расстеленной на кровати. Он быстро сложил карту, сунул все в конверт из плотной бумаги, спустился к автомобилю. Смит стоял на тротуаре, курил, нервно хватаясь за шляпу, которую так и норовил скинуть поднявшийся ветер, гнавший опавшие листья по плитам.
      - Держи, Берти, - Барбер протянул ему конверт с картами.
      Смит его не взял.
      - Ты уверен, что это правильно?
      - Да, уверен.
      Смит попрежнему не притрагивался к конверту.
      - Я не тороплюсь. Может, подумаешь еще денек?
      - Спасибо, не надо.
      Какието мгновения Смит молча смотрел на него. Только что зажглись флуоресцентные уличные фонари и в их резком синеватобелом свете гладкое лицо Смита, оказавшееся в тени, отбрасываемой полями дорогой шляпы, словно припудрилось, а красивые глаза в обрамлении роскошных ресниц, еще больше потемнели и стали жесткими.
      - Только потому, что жокей свалился на прыжке... - начал Смит.
      - Возьми, а не то я выброшу их в канаву.
      Смит пожал плечами, взял конверт.
      - Второго такого шанса у тебя не будет, - он ласково провел свободной рукой по конверту.
      - Спокойной ночи, Джимми, - Барбер наклонился к окну, прощаясь в Ричардсоном, который в удивлении наблюдал за ними. - Передай Морин мои наилучшие пожелания.
      - Послушай, Ллойд, - Ричардсон открыл дверцу. - Я подумал, может, нам пропустить по паре стаканчиков. Морин ждет меня только через час, так почему бы нам не помянуть...
      - Извини, - оборвал его Барбер, которому больше всего на свете хотелось остаться одному, - у меня свидание. Какнибудь в другой раз.
      Смит повернулся, задумчиво посмотрел на Ричардсона.
      - У вашего друга постоянно свидания. Он очень популярен. А вот мне хочется выпить, мистер Ричардсон. Я сочту за честь, если вы составите мне компанию.
      Ну... - нерешительно начал Ричардсон. - Я живу неподалеку ратуши и...
      - Мне это по пути, - тепло улыбнулся Смит.
      Ричардсон захлопнул дверцу. Смит шагнул к мостовой, чтобы обойти автомобиль, остановился, посмотрел на Барбера.
      - Насчет тебя я ошибся, Ллойд, не так ли? - голос сочился презрением.
      - Да. Староват я уже для этого дела. Хочу вовремя уйти на покой.
      Смит рассмеялся, двинулся дальше. При расставании они не пожали друг другу руки. Он сел за руль, захлопнул дверцу. Барбер наблюдал, как Смит резко отъехал от тротуара, заставив таксиста ударить по тормозам, чтобы избежать столкновения.
      Большой черный автомобиль помчался по улице, залитой резким синеватобелым светом. Барбер вернулся в отель, поднялся в номер, лег на кровать, потому день, проведенный на бегах, всегда отнимал у него много сил.
      Часом позже поднялся. Плеснул в лицо холодной водой, чтобы окончательно проснуться, но попрежнему чувствовал себя разбитым. Есть не хотелось, пить не хотелось и он продолжал думать о мертвом жокее в выпачканной белой шелковой рубашке. Ему никого не хотелось видеть. Но он надел пальто и вышел в коридор, ненавидя комнату, которая осталась за закрытой им дверью.
      Медленно побрел к площади Звезды. Ночь выдалась сырая, от реки поднимался туман, улицы заметно опустели, потому что все разбрелись по домам и ресторанам, обедали. Он не смотрел на освещенные витрины, зная, что ему еще долго не удастся чтолибо купить. Миновал несколько кинотеатров, зазывающих зрителей окутанными туманом неоновыми вывесками. В кино, думал он, герой уже летел бы в Африку. Попал бы в Египте в несколько передряг, едва ускользнул из ловушки в пустыне, убив нескольких темнокожих людей. Над Средиземным морем у него забарахлил бы мотор, но он как мог боролся бы за живучесть самолета и потерпел катастрофу у самого берега, без особого ущерба для себя, отделавшись разве что киногеничной царапиной на лбу, и успел бы вытащить ящик с деньгами. А потом выяснилось бы, что он - агент министерства финансов Соединенных Штатов или британской разведки, который никогда не сомневается в своей удаче и в последнем кадре останется с несколькими тысячами франков в кармане. Или, если фильм будет снимать для эстетов, уже над холмами Франции он попал бы в густой туман, заблудился и, выработав топливо, вместе с самолетом рухнул на землю в языках пламени. Весь в синяках, чуть живой, попытался бы спасти деньги от огня, но сил не хватило, жар отогнал бы его от самолета и, прислонившись спиной к дереву, с почерневшим он копоти лицом, дико смеясь, он бы наблюдал, как огонь пожирает самолет и деньги, показывая тщетность человеческих устремлений и жадности.
      Проходя мимо огромных афиш, Барбер кисло усмехался, прокручивая в голове возможные сценарии. Да, в кино все выглядит эффектнее думал он. Искатели приключений получают их по полной программе. Он свернул с Елисейских Полей, попрежнему шагая, куда глаза глядят, безо всякой цели. Попытался решить, начать ли с еды или выпивки. Нога сами понесли его к "Плаза-Атене". Две недели, в течение которых его обхаживал Смит, они встречались в Английском баре "ПлазаАтене" едва ли не каждый вечер.
      Он вошел в отель, спустился в Английский бар. Войдя в зал, сразу заметил сидевших в углу Смита И Ричардсона.
      Барбер улыбнулся, подумав, что старина Берти напрасно тратит время и деньги. Устроившись у стойки, заказал виски.
      - ...пятьдесят боевых вылетов, - донеслось до него. Громкий голос Ричардсона гулко отражался от стен. - Африка, Сицилия, Италия, Югосла...
      Тут Смит заметил Барбера и холодно кивнул, не приглашая подсесть к их столику. Ричардсон развернулся. Смущенно улыбнулся Барберу, густо покраснел, словно человек, которого друг застукал со своей девушкой.
      Барбер помахал им рукой. Задался вопросом, не стоит ли ему подойти, чтобы увести Ричардсона. Наблюдая за двумя мужчинами, он пытался понять, что они думают друг о друге. Вернее, что Смит думает о Ричардсоне. С Джимми проблем не возникало. Тот, кто ставил Джимми выпивку, тут же становился его лучшим другом. Несмотря на то, что он многое повидал и пережил: война, женитьба, рождение двоих детей, жизнь в чужой стране, Джимми и в голову не приходило, что люди могли не любить его и даже попытаться причинить ему вред. Те, кому нравилась компания Джимми, называли это доверчивость. Те, кто скучал с Джимми - глупостью.
      Так что больше Барбер присматривался к Смиту. Он уже достаточно хорошо его знал, чтобы понять, какие мысли бродят за красивыми глазами и бледным, словно напудренным лицом. Вот и теперь Барбер мог сказал, что Смиту не терпится отделаться от Джимми Ричардсона.
      Барбер повернулся к ним спиной, чуть улыбаясь. Берти понадобилось всего лишь час, подумал он, час, ушедший на лицезрение добродушного лица и слушание громкого голоса, чтобы понять, что этот человек не сможет доставить из Каира в Канны ящик с пятифунтовыми банкнотами.
      Барбер быстро допил виски и вышел из бара до того, как Смит и Ричардсон поднялись изза стола. Этим вечером у него не было никаких дел, но ему ужасно не хотелось обедать с Джимми и Морин.
      * * *
      С тех прошло почти два месяца и последние тридцать два дня Джимми Ричардсон не давал о себе знать.
      Потратив на поиски всю вторую половину дня, Барбер не обнаружил никаких следов Берта Смита. Его не было ни в ресторанах, ни на ипподромах, ни в галереях, ни в парикмахерской, ни в парной, ни в барах. И никто не видел его уже несколько недель.
      Около восьми вечера Барбер добрался до Английского бара в "ПлазаАтене". Он вымок под дождем, устал, в ботинках хлюпала вода и он чувствовал, что до простуды осталось совсем ничего. Оглядев практически пустой зал, с сожалением подумав о тех деньгах, что потратил на такси, Барбер решил побаловать себя и заказал виски.
      Потягивая его, мысленно раз за разом возвращался к тому дню, когда в последний раз видел Джимми. "Я должен был чтото сказать. Но что я мог сказать? Джимми все равно не послушал бы меня. Но я должен был чтото сказать. У меня дурное предчувствие, Джимми, иди домой... Я видел самолет, терпящий аварию на четвертом прыжке, я видел труп, который египтяне тащили по высохшей траве, Джимми, я видел рубашку и карты, вымаранные в крови".
      Я был о себе слишком высокого мнения, думал Барбер. Я ни на йоту не сомневался, что Джимми Ричардсон слишком глуп, чтобы ему предложили так много денег. Я ни на йоту не сомневался, что Берт Смит слишком умен, чтобы подрядить Джимми.
      Он помнил, как выглядели Джимми и Морин, молодые, улыбающиеся, чуть смущенные, ощущающие собственную значимость, когда в Шривпорте, в день свадьбы стояли рядом с полковником Самнерсом, командиром авиаполка. Вспомнил, как едва не столкнулся с самолетом Джимми над Сицилией. Вспомнил, как Джимми приземлился в Фоджии с горящим мотором. Вспомнил его пьяный голос, распевавшего похабные песни в баре Неаполя. Вспомнил, как Джимми, через день после прибытия в Париж, сказал ему: "Это мой город, Европа у меня в крови".
      Он допил виски, медленно поднялся по лестнице. Зашел в телефонную будку и позвонил в отель, чтобы узнать, нет ли для него сообщений.
      - Мадам Ричардсон звонит вам весь день, - сказал старик с коммутатора. - С четырех часов. Хочет, чтобы вы ей перезвонили.
      - Хорошо, - ответил Барбер. - Благодарю, - и уже собрался положить трубку.
      - Подождите, подождите, - раздраженно затараторил старик. - Она позвонила час тому назад и сказала, уходит из дома. Сказала, что до девяти вечера вы сможете найти ее в баре отеля "Беллмен".
      - Спасибо, Анри, - вновь поблагодарил старика Барбер. - Если она позвонит еще раз, скажи, что я уже иду туда.
      Отель "Беллман" находился неподалеку и он шел не торопясь, несмотря на дождь. Не видел смысла в том, чтобы приближать встречу с Морин Ричардсон.
      Добравшись до "Беллмана", он остановился у двери, не испытывая никакого желания открывать ее. Он слишком устал для того, чтобы сидеть с женщиной в баре, сожалел о том, что Морин не смогла отложить встречу на день. Но вздохнул и вошел.
      Маленький зал заполняли большие, хорошо одетые мужчины, заглянувшие туда, чтобы пропустить по стаканчикудругому перед обедом. Потом он увидел Морин. Она сидела в углу в полоборота к залу, ее поношенное пальто лежало на спинке стула. Сидела одна, а перед ней, в ведерке со льдом, стояла початая бутылка шампанского.
      Барбер направился к ней, бутылка вызывала у него раздражение. Вот на что она грохнула мои пять тысяч, подумал он. Женщины в эти дни тоже сходят с ума.
      Он наклонился, поцеловал ее в темечко. Она нервно подпрыгнула, потом улыбнулась, увидев, кто это.
      - О, Ллойд, - интимно прошептала она, вскочила, поцеловала, прильнув к нему всем телом. От нее сильно пахло шампанским, и Барберу показалось, что она уже крепко набралась. - Ллойд, Ллойд... - чуть отстранилась, держа его за руки. Тушь потекла от слез, губы дрожали.
      - Я пришел, как только мне передали, где ты, - говорил Барбер нарочито деловым тоном, боясь, что Морин на глазах у всех закатит истерику. Она все стояла, губы беззвучно двигались, пальцы вцепились в его руки. Не зная, как продолжить, он опустил глаза. Увидел всю ту же покрасневшую кожу, неровные ногти... и большое кольцо со сверкающим камнем. Утром, когда она приходила к нему в отель, кольца не было. И он знал, что таких драгоценностей у Морин не было. Чуть ли не в испуге Барбер вскинул голову, думаю: "Что она еще затеяла? Во что впуталась?"
      И тут же увидел Джимми. Лавируя между столиками, он шел к ним. Широко улыбающийся, похудевший, дочерна загоревший. Казалось, он вернулся из отпуска, проведя месяц на солнечном пляже.
      - Привет, дружище, - голос его гулко разнесся по маленькому залу. - Я опять тебе звонил.
      - Он вернулся, - подала голос Морин. - Он вернулся в четыре часа дня, она плюхнулась на стул. Что уж там ни произошло во второй половине дня, не оставалось сомнений в том. что она снимала стресс, прикладываясь к бутылке. Она сидела, все еще держа Барбера за одну руку, не отрывая поблескивающих глаз от мужа.
      Джимми хлопнул Барбера по плечу, крепко пожал ему руку.
      - Ллойд, старина Ллойд. Гарсон! - рявкнул он. - Еще бокал. Снимай пальто. Садись! Садись!
      Барбер снял пальто, медленно сел.
      - Добро пожаловать домой, - он высморкался. Простуда настигла его.
      - Прежде всего я должен тебе коечто вернуть, - театральным жестом Джимми сунул руку в карман, вытащил толстенную пачку десятитысячных банкнот, отделил один. - Морин сказала мне, что ты дал ей пять тысяч. Ты - настоящий друг, Ллойд. У тебя будет сдача с десятки?
      - Не думаю, - ответил Барбер. - Нет.
      - Гарсон, - обратился Джимми к официанту, который как раз ставил на стол третий бокал, - разбейте, пожалуйста, на две по пять, - пофранцузски Джимми говорил с акцентом, от которого морщились даже американцы.
      Джимми по краев наполнил три бокала. Чокнулся сначала с Барбером, потом с Морин. Морин все смотрела на него так, будто видела в первые в жизни и точно знала, что второго такого чуда не увидит до конца своих дней.
      - За преступление, - поднял тост Джимми и подмигнул Барберу.
      Морин хихикнула.
      Они выпили. Шампанское было превосходное.
      - Ты с нами обедаешь, - продолжил Джимми. - Только мы. Торжественный обед в честь победы. Только Красотка, я и ты, потому что, если бы не ты... он вдруг стал очень серьезным, положил руку на плечо Барбера.
      - Да, - кивнул Барбер. Ноги его превратились в две ледышки, мокрые брюки прилипали к голеням, ему снова пришлось высморкаться.
      - Красотка показывала тебе кольцо? - спросил Джимми.
      - Да, - ответил Барбер.
      - Она носит его с шести часов.
      Морин подняла руку, посмотрела на кольцо, вновь хихикнула.
      - Я знаю одно местечко, - тараторил Джимми. - Там подают фазана и лучшее в Париже шампанское.
      Официант вернулся, протянул Джимми две пятитысячные. Барбер попытался прикинуть, сколько они весят.
      - Если у тебя возникнут проблемы, ты знаешь, к кому обратиться, так? Джимми протянул одну пятитысячную Барберу.
      - Да, - кивнул тот, убрал банкнот в карман.
      Начал чихать и десять минут спустя сказал, что очень извиняется, но не может продолжать веселье с такой простудой. И Джимми, И Морин уговаривали его остаться, но он видел, что без него им будет куда как лучше.
      Допил второй бокал, сказал, что будет на связи и вышел из бара, чувствуя, как хлюпает вода в ботинках. Ему хотелось есть, он не отказался бы от фазана и простуда не так уж донимала его, пусть и из носа все время лило. Но он знал, что не сможет весь вечер сидеть рядом с Морин и Джимми и наблюдать, с какой любовью смотрят они друг на друга.
      В отель он вернулся пешком, уже наездившись на такси, поднялся в свой номер, в темноте, не снимая пальто, уселся на краешек кровати. Пора мне выметаться отсюда, подумал он, вытерев мокрый нос тыльной стороной ладони. На этом континенте я - чужой.