Глава 5

Через неделю Люси написала Оливеру, что Баннер прекрасно справляется со своими обязанностями и что ему удалось завоевать расположение Тони, расчетливо позволяя ему общаться с ним в свободное от работы время. Молодой человек был жизнерадостен, писала она, и очень изобретателен в своих стараниях не допускать переутомления Тони. Ему даже удавалось развлекать Тони в дождливые дни, писала она.

В конце следующей недели, Люси долго сомневалась, стоит ли писать, что Джеф признался ей в любви.

Вначале она посмеялась над юношей, не совсем сознательно играя роль очень удивленной старшей по возрасту женщины, чего ей никогда не представлялось случая сделать раньше. Она решила написать Оливеру и спросить, как ей вести себя в этой ситуации, но отложила это, опасаясь, что Оливер засмеет ее, узнав, что она всерьез восприняла такую чепуху. Затем почти покровительственно она позволила Джефу поцеловать себя, только чтобы показать, что это ничего не значило ни для кого из них. После этого она поняла, что чтобы ни случилось, она не напишет Оливеру ни строчки об этом.

Три дня она избегала оставаться с Джефом наедине и десять раз за эти три дня она была близка к тому, чтобы попросить его уехать, но и этого она не решилась сделать.

Люси принадлежала к тому типу женщин, которые в замужестве обретают невинность. При всем ее очаровании она никогда не осознавала своей красоты и того впечатления, которое она неизменно производила на мужчин, она была настолько явно неприступной, что ее действительно редко кто рисковал подступиться.

Единственным исключением был Сэм Петтерсон, который одной ночью на танцах в сельском клубе выпил лишнего и оставшись наедине с ней на террасе, обнял ее и она позволила это ему, приняв на мгновение влюбленный пыл за дружеские объятия.

— Люси, дорогая, — прошептал он, — я хочу сказать тебе, что… Она насторожилась, поняв по тону его голоса, что ей лучше не слушать, что именно он собирался сказать.

Она вывернулась и добродушно рассмеялась:

— Сэм, сколько ты сегодня выпил?

Он застыл на месте, пристыженный, одновременно вызывающий, почти трагическая фигура.

— Дело не в этом, — ответил он.

Потом повернулся и быстро пошел обратно в клуб, и Люси подумала: «Сэм есть Сэм, его похождения известны всем». И вернувшись в зал, она развлекалась тем, что пересчитывала женщин, с которыми у Сэма Петтерсона были романы. Были три дамы, по поводу которых не было никаких сомнений, еще две, насчет которых она была почти уверена, и одна, о которой Люси догадывалась. Она никогда ничего не говорила об этом Оливеру, да и что проку — он просто рассердится и перестанет видеться с Петтерсоном, и никто от этого не выиграет. Петтерсон никогда не напоминал ей об этой ночи на террасе, она тоже не возвращалась к этому, да и было это так давно, когда они с Оливером были женаты всего пять лет, и теперь у нее уже было чувство, что этого никогда и не было.

Ее верность мужу была не столько результатом высокой морали, сколько смесью любви, благодарности и страха перед Оливером. Она была убеждена, что Оливер спас ее от неопределенности и мучений молодости, и память об этом избавлении, каковым она считала свое замужество, заставляла ее почти автоматически отвергать всякие мимолетные желания по отношению к другим мужчинам, которые ей случалось испытывать за все эти годы.

Несмотря на свои уверенные манеры, Джеф был достаточно неопытен, чтобы считать всех женщин одинаково доступными или недоступными. И чего вовсе нельзя было сказать по его привлекательности, он был очень застенчив, и свое признание просто выпалил однажды днем, когда они сидели на лужайке после обеда. Они остались наедине на час, пока Тони вздремнул после еды, что составляло обязательную часть его режима.

На озере царило затишье, утренний ветерок уже стих, и казалось, что даже насекомые дремлют от жары. Люси в цветастом легком платьице сидела, облокотившись о дерево, вытянув вперед ноги, скрестив лодыжки и положив на колени перевернутую открытую книгу. Джеф присел на колено в нескольких футах от нее, как футболист во время тайм аута. Зажав травинку во рту, он опустил глаза и время от времени срывал стебелек клевера, рассматривал его внимательно и отбрасывал в сторону. В тени дерева было прохладно, и сидя там Люси еще хранила на теле воспоминания об утреннем купании в озере, о мягком прикосновении воды, почувствовала, что это было одно из тех прекрасных спокойных мгновений жизни, которые хочется растянуть навечно. На Джефе были выцветшие голубые джинсы и белая футболка с короткими рукавами. В мерцающем свете солнца, пробивающемся сквозь дрожь листвы, его тело отливало красным деревом на фоне белизны рубашки. Руки юноши были гладкими, но мускулистыми, и когда он срывал очередной стебелек, Люси заметила жилистое движение под темной кожей запястья. Он был босиком, ноги его казались угловатыми и совсем незагорелыми по сравнению со всем телом, и Люси увидела в них что-то по-детски уязвимое. Как-то между делом, подумалось Люси, я совсем позабыла, как выглядят молодые мужчины.

Джеф покосился на лист, который вертел в руке.

— Всю жизнь, — сказал он, — я ищу и не нахожу.

— Что не находите? — спросила Люси.

— Четырехлиственный клевер, — и он отбросил в сторону лист. -Думаете, что это важно?

— Чрезвычайно, — ответила Люси.

— И я так считаю, — сказал он и присел на землю аккуратным и экономным движением, сложившись и скрестив колени.

Какая у юношей тонкая и гибкая талия, отметила про себя Люси. Она тряхнула головой, взяла книгу и уставилась в нее. «Все складывалось как нельзя хуже, — прочитала она. — В Арле были комары, а когда они прибыли в Каркасонне, то обнаружили, что воду отключили на день».

— Я хочу знать ваши условия, — начал Джеф.

— Я читаю, — отрезала Люси.

— Почему вы избегаете меня последние три дня? — спросил Джеф.

— Мне не терпится узнать, чем закончится книга, — сказала Люси. — Они богаты, молоды и красивы, они путешествуют по всей Европе, а брак их рушится на глазах.

— Я задал вам вопрос.

— Вы когда-нибудь были в Арле? — спросила Люси.

— Нет, — ответил Джеф. — Я нигде не был. Хотите поехать в Арле со мной?

Люси перевернула страницу.

— Именно поэтому я избегала вас три дня, — пояснила она. — Если вы продолжаете говорить подобные вещи, я действительно считаю, что вам лучше уехать отсюда. — Но даже произнося эти слова, она словила себя на мысли: «А разве не приятно сидеть вот так под деревом и слушать молодого человека болтающего такие глупости. Хотите поехать в Арле со мной?”

— Я хочу вам рассказать кое-что о вас, — сказал Джеф.

— Я пытаюсь читать, — перебила Люси. — Будьте повежливее.

— Вы даете себя задавить, — не обращал внимания Джеф.

— Что? — Люси с удивленным видом отложила в сторону книгу.

— Ваш муж, — продолжал Джеф. Он встал и обращался к ней с высоты своего роста. — Он запер вас, подавил, оттеснил, приговорил к заключению…

— Вы сами не знаете, что говорите, — запротестовала Люси с особой настойчивостью, потому что то же самое она время от времени говорила Оливеру, почти слово в слово. — Вы ведь совсем не знаете его.

— Я знаю его, — ответил Джеф. — Даже если бы я не знал его лично, мне знаком этот тип мужчин. У моего отца было десяток таких друзей, которые толклись в нашем доме с самого моего рождения. Святые, непревзойденные, тихоголосые, всезнающие властелины мира.

— Вы не имеете ни малейшего понятия о том, что говорите, — возражала Люси.

— Разве? — Джеф беспокойно зашагал взад-вперед перед ней. — Я наблюдал за вами прошлым августом. Я занимал место за вами в кинотеатре, задерживался в книжном магазине, притворяясь, что выбираю книгу, когда вы входили в библиотеку. Я проезжал здесь в лодке три раза в день. Я не спускал с вас глаз, — возбужденно продолжал он. — И почему как вы думаете, я вернулся сюда этим летом?

— Шшш, — осадила его Люси. — Вы слишком громко говорите.

— От меня ничего не ускользнуло, — мелодраматично заключил Джеф. -Ничего. Вы ведь даже не заметили меня.

— Нет, — подтвердила она.

— Вот видите! — прокричал Джеф, будто забил гол. — Он надел на вас шоры! Ослепил вас! Вы ничего вокруг не видите, кроме этих холодных, чиновничьих глаз.

— Ладно, ладно, — урезонивала его Люси, надеясь, что он успокоится. -Не думаю, что есть что-то странное в том, что замужняя женщина моего возраста не обращает внимания в ларьках на девятнадцатилетних мальчиков. — Не называйте меня девятнадцатилетним мальчиком, — обиженно воскликнул Джеф. — И не называйте себя замужней женщиной в вашем возрасте. — А вы и есть очень непослушный мальчик, — заключила Люси и снова взялась за книгу. — Я буду читать, — настойчиво и твердо сообщила она.

— Давайте, читайте, — Джеф скрестив на груди руки смотрел на нее. -Мне все равно будете ли вы слушать то, что скажу, или нет. Но я все равно выскажусь. Я наблюдал за вами, потому что считаю вас самой необыкновенной женщиной, которую мне когда-либо доводилось встречать…

— После Каркассоне, — вслух читала Люси четким и мелодичным голосом, — их путь остановили дожди и они решили, что Испания все равно будет скучна и неинтересна, и решили повернуть на север по направлению к… Буквально задохнувшись от злости, Джеф наклонился и вырвал книгу у нее из рук. Он швырнул ее со всей силы через всю лужайку.

— Ладно, — Люси встала. — Достаточно. Одно дело быть безответственным и беспечным мальчиком. Другое дело вести себя как распущенный и самоуверенный грубиян… Так вот, уезжайте, пожалуйста.

Джеф смотрел прямо ей в глаза, поджав губы.

— Простите меня, — хрипло произнес он. — Я самый неуверенный в себе человек в мире. Я помню ваш поцелуй и я…

— Вы должны забыть это, — резко сказала Люси. — Я позволила вам этот поцелуй, потому что вы как щенок молили меня, и я поцеловала вас, как целуют племянника, желая ему спокойной ночи. — При этом она была очень довольна собой, той тонкой интеллигентной манерой, с которой она осадила его.

— Не лгите, — прошептал он. — Что бы вы не делали при этом, только не лгите.

— Я попросила вас уехать, — повторила Люси.

Джеф уставился на нее. Если бы нас кто-то сейчас видел, подумала Люси, то наверняка подумал бы, что он ненавидит меня. И вдруг он повернулся и побрел босиком с упрямо поднятой головой через лужайку к тому месту, где лежала брошенная книга. Он поднял ее, разгладил смявшуюся страницу и вернулся назад к Люси, стоявшей под деревом.

— Я признаю, что был глупцом. Я признаю все. — При этом он вопрошающе улыбнулся. — Я могу даже признать, что прошлым летом мне было девятнадцать. Я не помню ничего, кроме того, что вы хотите, чтобы я помнил. Я не помню, что говорил вам, что вы необыкновенная женщина, я не помню, что говорил что-то кроме слов восторга в адрес Оливера Крауна самого образцового мужчины на земле. Я не помню, что когда-то целовал вас. Я презренный в самом восточном смысле этого слова и я обещаю оставаться таковым отныне и вплоть до самого Дня труда.

Он ожидал, что она улыбнется, но Люси оставалась серьезной. Она нашла в книге место, на котором остановилась.

— Я тих как мышь, — продолжал Джеф, внимательно наблюдая за ней. — Я почтителен как швейцар миллионера и беспол, как семидесятилетний евнух в доме для престарелых турков… Ну вот, — с победным видом сказал он, — вот вы и засмеялись.

— Ладно, — смягчилась Люси, снова садясь на траву. — Можете оставаться. Но с одним условием.

— Каким? — он подозрительно смотрел на жнее сверху вниз.

— Вы должны обещать, что не будете так серьезны.

— Буду вести себя так беспечно, что дети будут с порицанием смотреть мне вслед, — с напускной серьезностью произнес Джеф.

С другой стороны озера из лагеря для мальчиков донесся звук горна, и как будто по этому сигналу юноша отдал четкий размашистый салют и повернувшись с солдатской выправкой на пятках, отрапортовал:

— Теперь покидаю вас. Я иду посвятить свою жизнь поискам четырехлиственного клевера.

И он пошел медленно, понурив голову, уставившись в землю, методично и внимательно обходя лужайку, время от времени останавливаясь, чтобы наклониться и поднять какую-то травинку. Люси осталась сидеть под деревом, полуприкрыв глаза, чувствуя присутствие фигурки в белой футболке, передвигающейся по залитой солнцем траве на фоне сверкающей глади озера и бледной голубизны разомлевших на полуденном зное горных вершин. «Он следил за мной все лето, — сонно думала она, ну и что теперь?»

Глава 6

— Послушай, Люси, ты должна вспомнить, куда ты положила его, слышался голос Оливера из телефонной трубки. В нем читалось старательное терпение, которое так хорошо знала Люси, и которое пугало ее почти до потери памяти, потому что хорошо понимала, какое раздраженное нетерпение за ним скрывалось. — Подумай хорошенько.

— Я думаю хорошенько, — сказала Люси, чувствуя, что слова ее звучат по-детски обиженно, но не умея при этом скрыть своих чувств. — Я уверена, что оставила все счета на своем столе.

Она стояла в гостиной коттеджа, наблюдая, как Тони с Джефом играли в шахматы при свете лампы на большом столе посреди комнаты. Они были оба сосредоточены, их склоненные над доской головы почти соприкасались. Тони был решительно настроен на победу, а просто из вежливости старался показать, что не слушает телефонный разговор, который происходит в шести футах от него.

— Люси, дорогая, — теперь в голосе Оливера звучали и усталость и терпимость. — Я дважды просмотрел твой стол. Его там нет. Там счета за 1932 год, рецепты рыбного супа и приглашения на свадьбу двух пар, которые уже три года как развелись. Но счета из гаража там нет. Повторяю еще раз, — сказал он медленным раздражающимся тоном: — Счета из гаража там нет. Люси захотелось разреветься. Как только Оливер начинал упрекать ее в безалаберном отношении к домашней бухгалтерии, у нее появилось отчаянное трагичество, что современный мир слишком сложен для нее, что незнакомые люди зашли к ней в комнату в ее отсутствие и рылись в ее бумагах, что Оливер не сомневается в ее глупости и жалеет, что женился на ней. Если бы в комнате не было бы Тони и Джефа, она бы расплакалась, что разжалобило бы Оливера и он сказал бы: «К черту его. Это не столь важно, я все улажу сам» Но даже при том, что Тони и Джеф не смотрели в ее сторону, она не могла позволить себе расплакаться. Она только смогла сказать:

— Я уверена, что оплатила его. Я абсолютно уверена.

— Дженкинс говорит, что не оплатила, — ответил Оливер. Дженкинс был хозяин гаража и Люси презирала его за эту способность резко переходить от теплейшей доброжелательности к истеричным скандалам, если его клиенты, задерживали оплату после пятого числа каждого месяца.

— Так кому ты веришь? — спросила Люси. — Дженкинсу или мне?

— Но его нет в чековой книжке, — настаивал Оливер, и ей хотелось заорать от этого тихого настоятельного тона в трубке, — я не могу найти квитанции, и он был чрезвычайно груб сегодня, когда я остановился, чтобы заправиться. Очень неудобно, Люси, когда человек подходит к тебе и заявляет, что ты должен ему семьдесят долларов за три месяца, когда ты в полной уверенности, что все оплачено.

— Мы действительно оплатили все, — упрямо стояла на своем Люси, на самом деле не помня ничего определенного по этому поводу.

— Люси, я повторяю, — сказал Оливер, — мы должны найти счет.

— Что я должна по-твоему сделать? — закричала она, несдержавшись и повысив тон. — Приехать и поискать самой? Если тебе так угодно, я завтра сяду на утренний поезд.

Джеф при этих словах резко вскинул глаза, и сразу же вернулся к игре. — Осторожно королева в опасности, — предупредил он Тони.

— У меня смертельный план, — заявил Тони. — Смотри.

— Нет, нет, — устало сдался Оливер. — Я сам поговорю с ним. Забудем этот разговор.

Когда он говорил «забудем», Люси знала, что это приговор, небольшой очередной карательный приговор.

— Ну как там у вас? — спросил Оливер холодно, как бы дисциплинируя жену. — Как Тони?

— Играет в шахматы с Джефом, — отчиталась Люси. — Хочешь поговорить с ним?

— Да, если можно.

Люси положила трубку на стол.

— Отец хочет поговорить с тобой, Тони, — сказала она сыну. И не успел Тони поздороваться «Привет, пап», как она вышла из комнаты.

Она чувствовала, что Джеф наблюдает за ней, и выйдя на крыльцо, она не понимала, что выглядела униженной и неестественно напряженной.

— Мы сегодня видели оленя, — рассказывал Тони. — Он вышел к озеру попить.

Люси пошла через лужайку на берегу озера, потому что не хотела больше возвращаться к разговору с мужем. Луна была полной, ночь теплой, и над озером струилась легкая молочная дымка. С противоположного берега слышались звуки горна. Каждую ночь там в лагере, горнист устраивал небольшой концерт. Сегодня он играл французский боевой клич, и странная быстрая мелодия делала весь пейзаж каким-то неузнаваемым и меланхоличным, размывая очертания озерных берегов и скрывая все в поднимающемся тумане. Люси остановилась, обнимая свои обнаженные плечи, так как у воды было уже прохладно, ее раздражение постепенно успокаивалось и под влиянием лунного света и звуков горна перерастало в острую жалость к себе самой. Позади послышались шаги. Она не обернулась, и когда Джеф обнял ее, он почувствовал себя не взрослой женщиной, преследуемой подростком, а ребенком, которого хотят защитить. Она повернулась и встретив его губы, ответила на поцелуй, и как будто боль от только что нанесенного удара начинала уходить. Его руки нежные и сильные скользили по обнаженной спине Люси, мягко, осторожно и одновременно настойчиво. Она отвела голову, и не уходя от объятий, уткнулась лицом в его плечо.

— О, боже, — прошептал Джеф. Он взял ее за подбородок и попытался поднять ее голову, но она сопротивлялась, все сильнее прижимаясь лицом к плотной ткани его рубашки.

— Нет, — просила она. — Нет, больше не надо…

— Потом, — шептал он. — В моем распоряжении маленький домик. Сестра уехала на неделю в город.

— Прекрати.

— Я так примерно себя вел, — сказал Джеф. — Больше не могу. Люси…

— Маа… — Это был голос Тони, высокий, детский голосок, звучащий с другого края лужайки у дома. — Мама… Люси вырвалась из рук и поспешила к крыльцу.

— Да, Тони, — откликнулась она, добежав до крыльца.