-- Извините, сержант. Не могли бы вы снять вашу фуражку? Из-за нее я не вижу экран.
      -- Никакой я тебе не сержант,-- отозвался солдат, даже не поворачиваясь. Его фуражка по-прежнему оставалась на голове, и он, не отрывая глаз от экрана, продолжал забавляться со своей девушкой.
      Клод и Томас посидели тихо с минуту. Они так часто прибегали к испытанной тактике провокации, что им не требовалось никаких условных сигналов. Теперь уже Том, наклонившись, похлопал солдата посильнее:
      -- Вы слышали? Мой друг обратился к вам с вежливой просьбой. Вы мешаете ему смотреть фильм. Придется позвать администратора, если вы не снимете свою фуражку.
      Солдат, чуть повернувшись к ним, не скрывая своего раздражения, бросил:
      -- Послушайте, ребята, в зале полно пустых мест. Если ваш приятель так хочет смотреть фильм, то пусть пересядет.-- И он вернулся к своему сексуальному занятию с девушкой.
      -- Он заводится,-- прошептал Том Клоду.-- Продолжай!
      Клод снова похлопал солдата по плечу:
      -- Видите ли, у меня редкая глазная болезнь. Я могу смотреть на экран только с этого кресла. С любого другого места ничего толком не вижу. Все фигуры расплываются у меня перед глазами, и я не могу отличить Эррола Флинна от Лоретты Янг1.
      -- Обратитесь к окулисту,-- грубо парировал солдат. Девушка засмеялась. Ей понравилась остроумная шутка ее друга. У нее был противный булькающий смех, словно она пила воду из стакана и пролила ее. Ее кавалер тоже рассмеялся, довольный своим остроумием.
      -- Нехорошо смеяться над несчастьем других,-- изображая возмущение, заявил Том.-- Какой же вы после этого американец? -- спросил Том, стараясь корчить из себя патриота.-- Да, я вас спрашиваю, какой же вы на самом деле американец?
      -- Исчезните, мальчики,-- повернулась к ним девушка.
      -- Хочу напомнить вам, сэр,-- продолжал разыгрывать дурацкую сценку Том,-- что вы лично несете персональную ответственность за все, что говорит здесь ваша подружка.
      -- Не обращай на них внимания, Анжела,-- сказал солдат. У него был высокий, приятный тенор.
      Они минуту-другую посидели молча.
      -- Послушай, матросик, сегодня вечером тебе умирай,-- сказал Том высоким фальцетом, подражая речи японцев.-- Собачий янки, сегодня я отрежу тебе яйца!
      -- Попридержи свой грязный язык,-- повернулся к нему солдат.
      -- Могу поспорить, он куда храбрее и отважнее самого Эррола Флинна,-продолжал дразнить солдата Том.-- Готов побиться об заклад, дома у него в ящике письменного стола полно боевых медалей, но он слишком скромный солдат и не носит их.
      Солдат разозлился:
      -- Послушайте, ребята, почему бы вам не заткнуться, а? Мы пришли сюда, чтобы посмотреть фильм.
      -- А мы чтобы заняться любовью,-- продолжал доставать солдата Том. Он похлопал Клода по щеке.-- Ах, понимаю, вы не видите этого, увлекшись своими любовными играми.
      -- Дорогой, сожми меня крепче,-- притворно простонал Клод.-- Мои сиськи уже набухли. Все дрожат.
      -- Я вся почти в экстазе,-- отвечал Том.-- Ах, какая у тебя нежная кожа, как на попке у младенца.
      -- Коснись своим язычком моего ушка, прошу тебя,-- подыгрывал Клод.-Ах, ох, я уже кончаю...
      -- Хватит! -- не выдержал солдат. Он вытащил руку из-за ворота блузки девушки.-- Убирайтесь отсюда! -- сказал он громко и зло, и несколько зрителей на передних рядах повернули головы к ним.
      -- Тише!
      -- Мы заплатили деньги за эти места,-- возмутился Том.-- И никуда отсюда не уйдем.
      -- Ну, это мы еще посмотрим,-- разъярился солдат, поднимаясь со своего кресла. Он действительно был высоким парнем, не менее шести футов.-- Я сейчас позову билетера.
      -- Не позволяй этим подонкам разозлить себя, Сидни,-- вмешалась девушка.-- Сядь, успокойся.
      -- Сидни, ты не забыл, что я сказал? Ты несешь персональную ответственность за оскорбления, которые наносит твоя подружка, понял? -вмешался Том.-- Предупреждаю в последний раз!
      -- Билетер! -- крикнул солдат на весь зал. В последнем ряду под лампой у входа дремал пожилой билетер в своей потертой униформе с золотым шитьем.
      -- Ш-ш-ша! Ша! -- послышалось со всех сторон зала.
      -- Он -- настоящий солдат, ничего не скажешь,-- издевался Клод.-- Зовет подкрепление.
      -- Да сядь ты, Сидни,-- девушка настойчиво тянула солдата за рукав.-Посмотри -- это же сопляки!
      -- Застегни блузку, Анжела,-- сказал Том.-- Видны твои сиськи.-- Он на всякий случай встал: солдат мог неожиданно развернуться и нанести удар первым.
      -- Прошу вас, сядьте,-- вежливо сказал Клод, увидев идущего по проходу билетера.-- Сейчас показывают такие интересные события, я не хотел бы их пропустить.
      -- Что здесь происходит? -- строго спросил билетер, крупный, с уставшим лицом мужчина, который днем работал на мебельной фабрике, а вечером подрабатывал в кинотеатре.
      -- Прогоните отсюда этих ребят,-- сказал солдат.-- Они ругаются в присутствии моей девушки.
      -- А что я такого сказал? -- спросил Клод.-- Только попросил его снять фуражку. Разве не так, Том?
      -- Только это и сказал мой друг, сэр,-- вежливо проговорил Том, усаживаясь в кресло.-- Простая, вежливая просьба, больше ничего. Мой друг страдает редкой глазной болезнью.
      -- Что, что такое? -- спросил сбитый с толку билетер.
      -- Если вы немедленно не выведете этих ребят из зала, будут неприятности,-- предупредил солдат.
      -- Почему вы, парни, не пересядете на другие места? -- спросил билетер.
      -- Мой друг вам только что объяснил,-- сказал Клод.-- У меня -- редкая глазная болезнь.
      -- Мы живем в свободной стране,-- заявил Том.-- Заплати деньги и сиди там, где тебе нравится. А что этот солдатишка возомнил о себе? Кто он такой -- Адольф Гитлер? Большая шишка? И все только потому, что на нем военная форма. Могу поспорить, он и близко-то не подбирался к японцам, во всяком случае не ближе, чем к Канзас-Сити. А пришел в кинотеатр и при всех тискает свою девушку -- тем самым подает дурной пример американской молодежи. А еще в военной форме. Позор!
      -- Если вы немедленно не выведете этих ребят,-- глухо сказал солдат,-я им набью морды.-- Он сжал кулаки.
      -- Вы оскорбили солдата,-- сказал билетер Тому.-- Я все слышал собственными ушами. Такое поведение в нашем кинотеатре просто недопустимо. Убирайтесь отсюда!
      Теперь уже возмущались зрители. Билетер, наклонившись над Томом, грубо схватил его за свитер. Почувствовав крепкую хватку его жилистой, мускулистой руки, Том сразу сообразил, что с этим мужиком ему лучше не тягаться.
      -- Ладно, Клод, пошли отсюда. Послушайте, мистер,-- обратился он к билетеру.-- Мы не будем затевать здесь в зале кинотеатра разборку. Но вы должны вернуть нам деньги за билеты.
      -- Ишь, чего захотел! -- возмутился билетер.
      Том сел в кресло.
      -- Мне известны мои гражданские права.-- И внезапно заорал громовым голосом, заглушая ружейную пальбу на экране: -- Ну, давай, давай, верзила, ударь меня, бей!
      Билетер вздохнул.
      -- О'кей, о'кей,-- примирительно сказал он.-- Я верну вам деньги. Только поскорее убирайтесь отсюда.
      Ребята встали.
      -- Я тебя предупредил,-- улыбнулся Том солдату,-- буду ждать тебя на улице.
      -- Убирайся к своей мамочке, попроси ее, пусть сменит тебе пеленки,-ответил солдат и грузно опустился на свое место.
      В фойе билетер выдал каждому по тридцать пять центов из собственного кармана, заставив расписаться на квитанциях, чтобы потом предъявить их владельцу кинотеатра. Том поставил подпись своего учителя по алгебре, а Клод -- президента банка своего отца.
      -- Чтобы больше духу вашего здесь никогда не было,-- пригрозил им билетер.
      -- Кинотеатр -- общественное место,-- нагло напомнил ему Клод.-- Только попытайтесь не пустить! Я пожалуюсь отцу!
      -- Кто твой отец? -- с беспокойством спросил билетер.
      -- Увидите сами кто! Придет время, узнаете! -- дерзко заявил Клод.
      Они нарочито медленно вышли из фойе. На улице они, хлопая друг друга по спине, громко рассмеялись.
      Было еще рано, киносеанс будет еще продолжаться с полчаса. Они зашли в вагон-ресторан, расположенный через улицу, и заказали себе по чашке кофе с пирожком на деньги, полученные от билетера. За стойкой работал радиоприемник. Диктор говорил о том, каких успехов за этот день удалось добиться американской армии в Германии, о вероятном решении верховного немецкого руководства отвести войска в Альпы и оттуда оказывать сопротивление наступающим войскам союзников.
      Том, скорчив на своем круглом детском лице болезненную гримасу, слушал сообщение. Как ему надоела эта война. И даже не сами боевые действия, а тот постоянный треп о том, какие высокие идеалы отстаивают на фронтах эти храбрые американские парни, какие жертвы они приносят на алтарь победы. Эти разглагольствования просто выводили его из себя. Им никогда не удастся заполучить его в армию.
      -- Эй, леди,-- крикнул он официантке, которая стояла и полировала ногти,-- нельзя ли включить музыку? -- Ему вполне достаточно этого патриотического трепа, который он постоянно слышит дома от сестры с братом.
      Официантка бросила на них томный взгляд:
      -- Разве вас не интересует, кто победит в этой войне?
      -- У нас по всем предметам -- одни тройки,-- сказал Том.-- К тому же еще и редкая глазная болезнь.
      -- Да, я и забыл о своей редкой глазной болезни,-- спохватился Клод, прихлебывая из чашки кофе. И оба покатились со смеху над своими остротами.
      Они стояли перед кинотеатром "Казино". Двери широко распахнулись, и начали выходить зрители. Том снял часы и передал Клоду, чтобы случайно не разбить при драке. Он стоял абсолютно спокойно, сохраняя полное самообладание. Оставалось только надеяться, что солдат не ушел с девицей раньше, не досмотрев картину до конца. Клод нервно расхаживал взад и вперед по тротуару, его бледное лицо покрылось потом от возбуждения.
      -- Ты уверен? -- то и дело спрашивал он приятеля.-- Ты на самом деле целиком уверен в себе? Он ведь действительно здоровяк, этот сукин сын. Чтобы победить, нужно быть уверенным в себе до конца!
      -- Ты обо мне не беспокойся,-- ответил Том.-- Твоя задача -- держать толпу на расстоянии, у меня должно быть свободное пространство для маневрирования. Я не могу вступать с ним в борцовскую схватку.-- Его глаза вдруг сузились.-- А вон и он. Идет.
      Солдат с девушкой выходили из кинотеатра. Ему на вид было года двадцать два -- двадцать три. Лицо угрюмое. Он был полноват, гимнастерка слегка оттопыривалась на преждевременном животике, но он, этот парень, был крепким. На рукаве не было нашивок, на груди -- орденских ленточек. Он крепко сжимал руку девушки, уверенно ведя ее между пешеходов.
      -- Что-то меня мучит жажда,-- сказал он девушке.-- Пойдем выпьем пива.
      Том подошел к нему и загородил ему дорогу.
      -- Опять ты,-- сказал солдат с раздражением. Он на мгновение остановился, потом пошел прямо на Тома, толкнув его рукой в грудь.
      -- А ты не толкайся,-- сказал Том. Он схватил солдата за рукав.-Дальше никуда не пойдешь!
      Удивленный его наглостью, солдат остановился. Он внимательно смотрел на Тома: короче его, по крайней мере, дюйма на три, белокурый, с лицом херувимчика, в старом заношенном свитере.
      -- Да, ты очень самоуверен, малыш,-- сказал он.-- Ну-ка, проваливай, убирайся с дороги! -- Он локтем оттолкнул Тома в сторону.
      -- Кого это ты толкнул, Сидни, ты себе представляешь? -- спросил Том, стремительно нанося ему резкий удар кулаком в грудь. Прохожие стали останавливаться, с любопытством наблюдая, чем закончится ссора. Лицо солдата покраснело от охватившего его приступа гнева.
      -- Ну-ка, пацан, убери свои лапы, иначе будет плохо.
      -- Ты что, парень? -- удивилась девушка. Она еще в кинотеатре подкрасила губы, но на подбородке остались следы помады. Ей, казалось, было абсолютно наплевать на толпу людей, окруживших их.-- Если ты решил пошутить, то это плохая шутка.
      -- Это не шутка, Анжела,-- сказал Том.
      -- Прекрати свою дурацкую болтовню и не задевай Анжелу! -- возмутился солдат.
      -- Пусть извинится,-- сказал Том.
      -- По крайней мере,-- поддержал его Клод.
      -- Извиниться? Извиниться за что? -- недоуменно спросил солдат, повернувшись к толпе.-- Эти ребята, по-моему, чокнулись.
      -- Так вот, либо ты извинишься за те оскорбления, которые твоя подружка сказала нам в кинотеатре,-- твердо продолжал Том,-- либо пожалеешь.
      -- Пошли, Анжела,-- сказал солдат.-- Пошли, наконец выпьем пива.-- Он сделал шаг в сторону, но Том схватил его снова за рукав и толкнул, раздался треск разорвавшейся ткани. Солдат резко повернулся, посмотрел на рукав.
      -- Послушай ты, маленький сукин сын, ты разорвал мне гимнастерку.
      -- Я же сказал, ты никуда не пойдешь! -- повторил Том. Он сделал шаг назад и согнул в локтях руки.
      -- Тебе это даром не пройдет, ты мне порвал гимнастерку,-- разозлился солдат.-- Мне наплевать, что ты еще пацан.-- Он замахнулся и нанес удар открытой ладонью.
      Том попытался увернуться, но удар пришелся ему по плечу.
      -- О-о! -- завизжал он, схватив себя за плечо, и, корчась, согнулся, словно от дикой боли.
      -- Вы видели? -- повернулся Клод к толпе зевак.-- Вы видели, как этот негодяй ударил моего друга?
      -- Послушай, солдат,-- не выдержал седой человек в плаще,-- нельзя бить мальчишку. Ведь он еще маленький.
      -- Я не бил его, только слегка ударил,-- повернувшись к заступнику с виноватым видом, оправдывался солдат.-- Он пристает ко мне вот уже...
      Том неожиданно резко выпрямился и снизу кулаком нанес солдату удар в челюсть, но не очень сильно, чтобы не отбить у того охоту к драке.
      Теперь уже ничто не могло сдержать впавшего в ярость солдата.
      -- О'кей, пацан, ты сам нарвался на драку,-- проговорил он, угрожающе надвигаясь на Тома.
      Том отступил, и толпа за его спиной попятилась назад.
      -- Ну-ка освободите место,-- потребовал Клод, как рефери-профессионал.-- Освободите место вокруг них.
      -- Сидни, опомнись,-- взвизгнула девушка,-- ты же убьешь его!
      -- Не-а! -- ответил он.-- Дам ему пару оплеух, нужно преподать этому наглецу урок.
      Том гибко, как змея, извернулся и нанес ему короткий хук в голову, а правой -- целую серию ударов в живот. Солдат резко, с протяжным сухим звуком, выдохнул из легких воздух. Том, пританцовывая, как боксер на ринге, отступил назад.
      -- Просто отвратительно,-- возмутилась какая-то женщина в толпе.-Здоровый мужик избивает ребенка. Неужели никто его не остановит?
      -- Ничего страшного,-- пытался успокоить ее муж.-- Он ведь сказал, что навешает ему пару-другую оплеух, и все.
      Солдат медленно замахнулся своей тяжелой рукой, но Том, ловко поднырнув под нее, ударил его крепко сжатыми кулаками в живот. От острой боли солдат согнулся, а Том, не теряя времени, начал наносить ему удары по голове и лицу. И вот по лицу солдата потекла кровь, он беспомощно размахивал своими длинными руками, пытаясь нанести ответный удар. Презрительно посмотрев на него, Том позволил ему подойти ближе, сжать себя в объятиях и, высвободив одну руку, нанес несколько резких ударов кулаком по почкам. Солдат пошатнулся и медленно опустился на одно колено. Он моргал, стараясь через заливающую его лицо кровь посмотреть на противника. Анжела плакала и кричала. Толпа молчала. Том отскочил на несколько шагов назад. Он даже не запыхался, дышал ровно, только под его нежным пушком на щеках проступил легкий румянец.
      -- Боже мой,-- не выдержала дама, которая просила кого-нибудь остановить драку,-- он с виду совсем еще ребенок.
      -- Ну, ты будешь подниматься или тебе помочь? -- издеваясь, спросил Том солдата. Анжела опустилась перед солдатом на колени и вытирала кровь с лица носовым платком. Вся схватка длилась не более тридцати секунд.
      -- Ну, на сегодня все! -- воскликнул Клод. Он вытер с лица пот.
      Том большими шагами прошел сквозь окружившую его толпу. Люди не спускали с него глаз. Все молчали, словно только что увидели ужасное, противоестественное и очень опасное зрелище и теперь пытались как можно скорее забыть про этот кошмар.
      Клод догнал Тома, когда тот уже заворачивал за угол.
      -- Ну, дружище, ты даешь! -- восхищался Клод.-- Ты славно сегодня поработал кулаками. А какие удары! Какие комбинации! Просто закачаешься, должен откровенно сказать тебе.
      Том фыркнул.
      -- Сидни, да ты же убьешь его! -- сымитировал он визгливый голос девушки. Настроение было превосходное. Полузакрыв глаза, он вспоминал, как его кулаки натыкались на тело солдата, как пальцы чувствовали мягкую кожу, твердые кости на лице, на ребрах, как он ударился костяшками о латунные пуговицы мундира.-- Сегодня я был в ударе. Жаль только, что бой оказался таким коротким. Нужно было поиграть с ним подольше. Он сразу превратился в куль с дерьмом. В следующий раз выберу кого-нибудь, кто по-настоящему умеет драться.
      -- Здорово! -- восхищался Клод.-- Я получил такое удовольствие. Посмотреть бы на его морду завтра! Когда ты собираешься повторить?
      -- Когда будет настроение,-- пожал плечами Том.-- Ну ладно, пока.
      Ему не хотелось, чтобы Клод сейчас докучал ему. Ему хотелось побыть одному, чтобы снова пережить каждое свое движение, каждый удар во время драки. Клод уже привык к неожиданным переменам настроения друга и с уважением относился к его капризам. У таланта должны быть преимущества!
      -- Спокойной ночи. Увидимся завтра,-- попрощался он.
      Том, помахав ему на прощание, свернув с улицы, направился домой. Идти было далеко. Нужно было быть осторожным и уходить в другие кварталы города, когда на него накатывало желание подраться. В его квартале Тома уже хорошо все знали и старались не попадаться ему на пути, когда видели, что на него нашло драчливое настроение.
      Он быстро шел домой по темной улице, туда, где сильнее всего чувствовался сырой воздух с реки, останавливаясь и пританцовывая возле уличных фонарей. Он показал им, кто он такой! Показал! И еще покажет. Всем. Заворачивая за последний перед домом угол, он неожиданно увидел свою сестру Гретхен. Она подходила к дому с противоположного конца улицы. Гретхен шла быстро, низко опустив голову, торопилась, поэтому его не видела. Он перешел на другую сторону улицы, зашел в подъезд. Ему не хотелось встретиться с ней и разговаривать. Ничего хорошего она ему не сказала с тех пор, как ему исполнилось восемь лет. Он видел, как она подбежала к двери рядом с дверью в пекарню, торопливо вытащила из сумочки ключ. Может, стоит хоть разок проследить за ней и посмотреть, чем это она на самом деле занимается допоздна по вечерам?
      Гретхен, открыв дверь, вошла в дом. Том, подождав, пока сестра поднимется к себе наверх, перешел улицу и остановился перед серым полуразрушенным домом, жертвой стихии и непогоды. Вот он, его дом. Он здесь родился. Он появился на свет неожиданно, раньше срока, и мать не успели доставить в роддом. Сколько раз он слышал эту историю. Это что-то значит -родиться в своем доме. Королева рожает детей в дворцовых покоях. Принц впервые видит свет Божий днем, в королевских покоях. Какой же он заброшенный, этот его родной дом! Кажется, он сам так и просится, чтобы его снесли. Том сплюнул. Он печально глядел на серое здание -- родной дом, чувствуя, как проходит его возбуждение. Из окна подвала пробивался свет, как обычно, когда там работал отец. Лицо Тома помрачнело. "Вся жизнь в подвале! -- пронеслось у него в голове.-- Что они знают? Что они видели? Да ничего! Ничего".
      Том тихо отпер дверь, стараясь не скрипеть половицами, поднялся по лестнице в их с Рудольфом комнату. Он очень гордился своей беззвучной походкой. Когда он приходит, когда уходит -- никого это не касается, это его личное дело. Особенно в такую ночь, как сегодня. На рукаве его свитера запеклась кровь, и ему совсем не хотелось, чтобы кто-то из семьи заметил это и поднял крик.
      Когда Том осторожно вошел в комнату, прикрыв за собой дверь, он услышал, как ровно дышит крепко спавший Рудольф. Чистенький, аккуратненький, образцовый джентльмен, его брат Рудольф, отличник, всеобщий любимец. Он никогда не приходит домой с запекшейся кровью на одежде, всегда крепко спит ночью, и от него пахнет свежей зубной пастой. Утром он никогда не забудет сказать всем "доброе утро". Не отложит на потом решение тригонометрических задач. Том разделся в темноте, небрежно бросив одежду на спинку стула. Он не хотел бы отвечать на расспросы Рудольфа. Рудольф никогда не был его союзником. Он всегда был на противоположной стороне баррикады. Ну и пусть там остается!
      Но как только он лег на их общую двуспальную кровать, Рудольф проснулся.
      -- Где ты шлялся? -- спросил он сквозь сон.
      -- В кино.
      -- Ну и как?
      -- Полное дерьмо.
      Братья молча лежали в темноте. Рудольф отодвинулся дальше от Тома. Он считал, что неприлично спать в одной кровати с братом. В комнате было холодно. Рудольф всегда распахивал настежь окно по ночам, и с реки долетали холодные порывы холодного ветра. Если существует хоть какое-то правило, Рудольф обязательно сделает все как положено. Он спал в пижаме. Дважды в неделю у них регулярно возникал по этому поводу спор.
      Рудольф потянул носом:
      -- Скажи мне, Бога ради, где тебя носило? От тебя разит, как от дикого зверя. Чем ты занимался?
      -- Ничем,-- сказал Том.-- Что я могу поделать, если от меня разит?
      Не будь он моим братом, я бы вытряхнул из него все кишки, подумал Том.
      Вот если бы у него сейчас были деньги! Он пошел бы к Алисе, она живет в доме за вокзалом. Там он, заплатив пять долларов, потерял свою девственность, и теперь, когда были деньги, наведывался к ней. Это случилось летом. Он работал на землечерпалке на реке и сказал отцу, что ему платят десять долларов в неделю, хотя на самом деле платили больше. А эта девушка по имени Флоренс из Виргинии? На самом деле она была не девушкой, а крупной смуглой женщиной и позволила ему навестить ее дважды за те же деньги -- пять долларов. Ему тогда исполнилось четырнадцать, и он был как спелая вишенка, которую жаль сорвать в одну ночь. Он ничего не сказал Рудольфу. Брат до сих пор оставался девственником, в этом Том не сомневался. О, его брат, конечно, был выше секса, или ждал встречи с кинозвездой, а может, он просто педик? Бог его знает. Однажды Том обо всем ему скажет в лицо и посмотрит, какое выражение появится у его братца! Тоже мне сказанул: "дикий зверь"! Ну что ж, если они все о нем такого мнения, он и станет диким зверем.
      Том, закрыв глаза, попытался представить залитое кровью лицо солдата, стоящего на одном колене на мостовой. Он представил себе эту картину, но уже не испытал удовольствия.
      Его вдруг начала бить дрожь. В комнате было холодно, но он дрожал не от озноба.
      V
      Гретхен сидела перед небольшим зеркалом на ее туалетном столике, прислоненном к стене. Правда, это был не туалетный, а кухонный стол, она купила его у старьевщика за два доллара и перекрасила в розовый цвет. На чистом полотенце аккуратно разложены баночки с косметикой, три маленьких флакончика с духами, набор инструментов для маникюра и щетка для волос с серебряной пластинкой наверху, подаренная ей, когда ей исполнилось восемнадцать лет. Она сидела в старом халатике. Теплая, мягкая фланель, прикасаясь к ее коже, создавала привычное чувство домашнего уюта, когда она возвращалась поздно вечером с холодной улицы. Гретхен набрасывала его перед тем, как забраться в постель, еще когда была девочкой. И сегодня вечером ей хотелось того же комфорта.
      Она вытерла лицо салфеткой "клинекс". Какая у нее белоснежная кожа! Она унаследовала ее от матери, и голубые, с фиолетовым отливом глаза тоже. А от отца -- черные прямые жесткие волосы. "Гретхен, ты очень красивая девушка",-- часто говорила ей мать. Такой же красавицей она была и сама, когда ей было столько же лет, сколько Гретхен. Она постоянно напоминала дочери следить за собой и не поддаваться увяданию, как это произошло с ней. Именно слово "увядание" говорила ей мать. Замужество немедленно приводит к увяданию. Порча происходит из-за прикосновения к телу девушки мужчины. Мать, правда, не читала ей никаких нотаций по поводу того, как вести себя с мужчинами, так как была уверена в целомудрии дочери (добродетели, так она говорила), но тем не менее использовала все свое влияние и заставляла дочь носить свободные платья, скрывающие фигуру. "Зачем самой нарываться на неприятности? -- частенько повторяла мать.-- Придет время, и глазом моргнуть не успеешь, как они на тебя свалятся".
      Однажды мать призналась, что в молодости хотела уйти в монастырь. Вспоминая слова матери, Гретхен всегда чувствовала острую боль. Ведь у монахинь не бывает дочерей. А она, Гретхен, живет на белом свете девятнадцать лет, и вот сейчас холодной мартовской ночью в середине двадцатого столетия сидит перед зеркалом только потому, что матери удалось избежать предназначенной ей судьбы.
      Но после того, что сегодня вечером случилось с ней, горько размышляла Гретхен, она и сама, пожалуй, ушла бы в монастырь. Если бы верила в Бога!
      После работы она, как обычно, пошла в военный госпиталь, расположенный на окраине их городка. Госпиталь был переполнен солдатами, выздоравливающими от ранений, полученных на войне в Европе. Гретхен приходила в госпиталь по вечерам, пять раз в неделю, разносила раненым книги, журналы, угощала жареными пирожками, читала письма незрячим солдатам, писала письма тем, у кого были повреждены руки. Она была добровольцем. Ей не платили, но она была горда, что приносит хоть какую-то пользу своей стране. Ей нравились ее дежурства. Солдаты были такими покладистыми, такими послушными, такими благодарными и вели себя как дети. В госпитале не было похотливых мужских взглядов и приставаний, с чем ей приходилось сталкиваться ежедневно у себя на работе. Конечно, некоторые медсестры и девушки-добровольцы не отказывали себе в легкой интрижке с врачами или легкоранеными офицерами, но Гретхен очень быстро дала понять, что она не позволит себе ничего подобного. Чтобы не поддаваться соблазну, Гретхен старалась дежурить в самых переполненных палатах, где невозможно было оставаться наедине с раненым больше, чем на несколько секунд. Она всегда была дружелюбна, никогда не задирала нос и с удовольствием беседовала со всеми солдатами, но она не допускала и мысли о том, что кто-нибудь осмелится прикоснуться к ней. Она, конечно, иногда целовалась с мальчиками -- на вечеринках, в машинах после танцев, но их неуклюжие объятия казались ей абсолютно бессмысленными, негигиеничными и даже смешными.
      Она никогда не проявляла особого интереса к парням в школе и открыто презирала девчонок, сходивших с ума по знаменитым футболистам, национальным героям и тем ребятам, у которых были свои автомобили. Все это она считала глупостью. Правда, иногда она задумывалась об одном человеке, об учителе английского, мистере Поллаке, для нее уже старика, с седой взъерошенной копной волос, которому было лет пятьдесят. У него был низкий, как у истинного джентльмена, голос, и он любил вслух читать в классе Шекспира: "Завтра, завтра, завтра,-- а дни ползут, и вот уже в книге жизни читаем мы последний слог..."1 Она представляла себя в его объятиях, представляла, как он, этот поэтически настроенный, печальный человек, нежно ее ласкает. Но он был женат, и у него была дочь, ее ровесница. Кроме того, он никогда не помнил имен своих учеников и учениц. Ну, это ее девичьи грезы... И она постаралась забыть о них.
      Гретхен не сомневалась, с ней непременно произойдет что-то по-настоящему великое, необычное, но только не в этот год и не в этом заштатном городке. Уж в этом она была целиком уверена.
      Когда Гретхен шла по коридорам госпиталя в сером халате, она чувствовала себя нужной и незаменимой, и, как мать, она в меру своих возможностей старалась восполнить хотя бы частично то, что эти мужественные, страдающие от ран солдаты утратили ради благополучия своей родины.
      Свет в палатах был пригашен, и все раненые должны бы лежать в своих кроватях. Гретхен, как обычно, подошла к койке молодого солдата по имени Тэлбот Хьюз, чтобы сказать ему несколько ободряющих слов. Он был ранен в горло и не мог говорить. И он был моложе всех в палате и больше других вызывал к себе жалость. Гретхен хотелось верить, что прикосновения ее руки, улыбка, несколько слов, даже пожелания "спокойной ночи" достаточно, чтобы сделать долгие часы до рассвета менее болезненными для этого совсем еще мальчишки, раненого. Она прошла в общий зал -- комнату отдыха, где раненые читали или писали письма, играли в карты или шашки, слушали проигрыватель, аккуратно разложила журналы на столе, убрала шахматную доску, сложила шашки в коробку, выбросила в мусорное ведро две бутылки из-под кока-колы.
      Ей нравились эти поздние вечера. Она чувствовала себя настоящей хозяйкой, и она понимала, что в этот вечерний час молодые ребята спят на своих госпитальных койках во всех палатах главного корпуса, в теплом и уютном блоке. Молодые ребята, которые избежали смерти и покончили, хотя бы временно, с этой ужасной войной, молодые ребята, которые тихо выздоравливают здесь, стараясь позабыть, позабыть навсегда о своих страхах, о предсмертных агониях умирающих товарищей, молодые ребята, для которых каждый день пребывания здесь приближал их к миру и родному дому.
      Прожив всю свою жизнь в тесноте с родителями, она ценила этот общий зал, окрашенный в приятный для глаз зеленоватый цвет, с удобными стульями, он давал Гретхен чувство, что она хозяйка собственного элегантного дома и наводит в нем порядок после веселой вечеринки, когда все гости разошлись по домам. Она, мурлыча что-то себе под нос, заканчивала наводить порядок и уже собиралась выключить свет, когда в зал, прихрамывая, вошел высокий молодой негр в темно-бордовом халате, надетом поверх пижамы.
      -- Добрый вечер, мисс Джордах,-- вежливо поздоровался он с ней. Его звали Арнольд. Он уже давно лечился в госпитале, и Гретхен хорошо его знала. В их блоке находилось только два негра, обычно они постоянно были вместе, и впервые она увидела Арнольда одного. Она всегда с особой симпатией относилась к Арнольду. Он воевал во Франции. Ему раздробило ногу, когда немецкий снаряд угодил в его грузовик. Он был родом из Сент-Луиса, он рассказал, что закончил среднюю школу, что у него в семье одиннадцать братьев и сестер.