Гаррод вернулся домой после полуночи. Прислуга уже разошлась, но, судя по пробивающейся из-под двери библиотеки полоске желтого света, Эстер еще не легла. Читала она не много, отдавая предпочтение телевидению, но любила сидеть в коричневом уюте библиотеки — скорее всего, подозревал Гаррод, потому что это было единственное помещение, которое он не тронул при реконструкции дома, когда пять лет назад купил его. Эстер свернулась калачиком в высоком кожаном кресле; телевизионные очки закрывали ее глаза. — Что-то ты поздно, — она подняла руку в приветствии, но очки не сняла. — Где пропадаешь? — Мне пришлось поехать в армейский исследовательский центр, в местечко под названием Мейкон. — Что ты имеешь в виду — «Местечко под названием Мейкон»? — Так оно называется. — У тебя был такой тон, словно ты не рассчитывал, что я могла о нем слышать. — Прости. Я не хотел… — Мейкон в Джорджии, да? — Верно. — Думаешь, все, кроме тебя, полные идиоты, Элбан? — Эстер поправила телеочки и устроилась поудобнее. — Кто говорит?.. — Гаррод прикусил губу и подошел к бару, где в круге света тепло сияли графины. — Будешь? — Благодарю, не нуждаюсь. — Я тоже не нуждаюсь, однако с удовольствием выпью. Гаррод старался говорить спокойно, не понимая, почему Эстер язвит, будто знала наперед, что он собирается сказать. Он сильно разбавил бурбон содовой и сел у камина. В очаге тихо потрескивало пепельно-белое прогоревшее полено, редкие оранжевые искры исчезали во мраке дымохода. — Там на столе накопилась груда бумаг, — неодобрительно заметила Эстер. — Человеку в твоем положении не следует пропадать целыми днями, забывая о делах. — Для этого я держу высокооплачиваемых управляющих. Какой в них прок, если они не в состоянии несколько часов обойтись без меня? — Великий ум не должен мараться, думая о жалких деньгах, да, Элбан? — Я не претендую на величие. — О нет, прямо ты такого не говоришь, но держишься особняком. Когда ты снисходишь до разговора с людьми, у тебя на лице появляется легкая усмешка: «Я знаю, что эта фраза пропадет впустую, но уж скажу — так, для забавы. Вдруг кто-нибудь почти поймет». — Ради бога! — Гаррод наклонился вперед в кресле. — Эстер, давай разведемся. Она сняла очки и пристально на него посмотрела. — Почему? — Почему?! Какой смысл продолжать такую жизнь? — Мы ведем ее не один год, однако прежде ты о разводе не заговаривал. — Знаю. — Гаррод сделал большой глоток из бокала. — Но существует предел. Супружеская жизнь должна быть не такой. Эстер вскочила с кресла и заглянула ему в лицо. — Боже мой, — хрипло рассмеялась она. — Наконец-то! Свершилось! — Что? — На миг Гарроду вспомнились полные, поблескивающие губы. — Как ее зовут, Элбан? Теперь настал его черед недоверчиво рассмеяться. — Другая женщина тут ни при чем. — Ты познакомился с ней в этой поездке? — У меня нет никакой женщины, кроме тебя. И этого достаточно. — Она живет в Мейконе. Вот почему ты внезапно решил туда отправиться. Гаррод бросил на жену презрительный взгляд, но внутри со-дрогнулся. — Повторяю, дело не в сопернице. С тех пор как мы поженились, я даже за руку никого не брал. Просто мне думается, мы зашли чересчур далеко. Вот именно. Ты холоден, как рыба, Элбан, — это я выяснила чертовски быстро, — но теперь что-то тебя расшевелило. А она, Должно быть, настоящая штучка, если сумела тебя разжечь. — Довольно этой чепухи! — Гаррод встал и прошел через комнату к столу. — Ты согласна на развод? — И не мечтай, дружок. — Эстер пошла за ним следом, не выпуская из рук очков; из наушников доносилось попискивание голосов. — С тех пор как отпала необходимость в деньгах отца, ты впервые обращаешься ко мне с просьбой. Да, это первая твоя просьба — и я с огромным удовольствием отказываю тебе в ней. — Ты настоящее сокровище, — тяжело произнес Гаррод, не в силах выразить гнев. — Знаю. Она вернулась к креслу, села и надела очки. Выражение умиротворенного блаженства разлилось по мелким чертам ее лица. Гаррод сгреб со стола небольшую горку посланий, большинство из которых представляли расшифровку магнитофонных записей звонков. Так ему было удобнее, чем прослушивать сами записи одну за другой. Верхнее сообщение, от Тео Макфарлейна, руководителя научно-исследовательских работ в портстонских лабораториях, пришло лишь час назад: «Строго доверительно. На 90 процентов уверен в возможности добиться эмиссии сегодня. Знаю, Эл, что ты хотел бы присутствовать, но мое терпение небеспредельно. Буду ждать до полуночи. Тео» Гаррод в возбуждении просмотрел все записи и нашел еще несколько посланий от Макфарлейна на ту же тему, отправленных в разное время в течение дня. Взглянув на часы, он увидел, что уже первый час ночи. Гаррод пересек комнату и швырнул кипу лент на колени Эстер, чтобы отвлечь ее наконец от телепередачи. — Почему меня не разыскали? — Никому не позволено прерывать твои лихие прогулки, Элбан, не забывай. Для того ты и держишь управляющих, дорогой. — Тебе известно, что исследований это не касается! — резко бросил Гаррод, борясь с желанием сорвать с лица Эстер очки и сломать их. Он быстро подошел к видеофону и вызвал кабинет Макфарлейна. Через секунду на экране появилось худощавое лицо; устало мигающие глаза из-за выпуклых стекол казались совсем маленькими. — Ага, вот и ты, Эл, — укоризненно сказал Макфарлейн. — Я тебя весь день ищу. — Меня не было в городе. Ну, получилось? Макфарлейн покачал головой. — Профсоюз мешает — техники требуют перерыв на кофе. Он в отвращении скривился. — Ты никак не научишься работать с людьми, Тео. Я буду через двадцать минут. Гаррод выбежал из дома и вывел из гаража двухместный «мерседес» с ротационным двигателем. Уже проезжая по обсаженной кустарником аллее, он спохватился, что ушел, ни слова не сказав Эстер. Впрочем, говорить было не о чем. Разве что о том, что развода он все равно так или иначе добьется, — а с этим можно подождать до утра. Гаррод возбужденно гнал машину и думал о значении полученного от Макфарлейна сообщения. Несмотря на девять лет постоянных исследований, в одном аспекте медленное стекло не претерпело никаких изменений: оно отказывалось выдавать информацию быстрее, чем это было определено периодом задержки, заложенным в его кристаллической структуре. Кусок ретардита толщиной в один год хранил впитанные изображения ровно год, и все ухищрения целой армии ученых оказывались тщетными. Даже с этой своей неподатливостью ретардит находил тысячи применений в самых различных областях — от производства бижутерии до. изучения далеких планет. Но если бы появилась возможность произвольно регулировать задержку и получать информацию по мере надобности, медленное стекло покорило бы весь мир. Вся трудность заключалась в том, что изображения хранились в веществе не в виде образов. Характеристики распределения света и тени переводились в набор напряжений, которые перемещались от одной поверхности стекла до другой. Открытие этого факта разрешило теоретическое противоречие в принципе действия ретардита. Прежде, когда период задержки считался функцией толщины кристаллического материала, некоторые физики указывали, что изображения, идущие под углом, должны выходить значительно позже тех, что пересекают материал перпендикулярно поверхности. Чтобы преодолеть эту аномалию, необходимо было постулировать наличие у ретардита гораздо большего коэффициента преломления — мера, которая Гарроду интуитивно не нравилась. В глубине души он испытывал даже глубокое личное удовлетворение, установив истинную, пьезоэлектрическую природу феномена, названного позднее эффектом Гаррода. Научный успех, однако, никак не отразился на том факте, что хранимую информацию раньше времени не извлечешь. Будь период задержки прямо связан с толщиной, можно было бы рассечь ретардит на листы потоньше и получить информацию быстрее. А так любая попытка — сколь угодно изощренная или деликатная — приводила к почти мгновенной дестабилизации набора напряжений. Наружу не вырывалось ни единого лучика света — материал просто «отпускал» прошлое и становился черным как смоль стеклом, ожидающим поступления свежих впечатлений. Хотя времени на исследовательскую работу становилось все меньше, Гаррод сохранил личную заинтересованность в решении проблемы искусственной эмиссии. Отчасти это объяснялось ревниво-собственническим отношением ученого к своему открытию отчасти — смутным осознанием того, что медленное стекло причиняет подчас поистине танталовы муки тем, кому жизненно необходимо испить из чаши знаний немедленно. Совсем недавно Гаррод прочитал в газете о судье, который умер спустя несколько месяцев после пятилетнего ожидания ответа. Пять лет ждал судья. Пока медленное стекло, единственный свидетель совершенного убийства покажет однозначно, действительно ли был виновен тот, кого он приговорил к смерти… Гаррод не запомнил имени судьи, но страдания этого человека поневоле отразились на его мировосприятии. Панели медленного стекла над автострадой изливали голубизну дневного неба, и казалось, будто мчишься по широкому туннелю с прямоугольными прорезями наверху. В одной из них мелькнула серебряная точка самолета, пролетевшего здесь раньше. Ночной охранник приветливо махнул рукой из своей будки, когда Гаррод подъехал к административно-исследовательскому корпусу. Почти все здание скрывалось во тьме и лишь ярко золотились окна Макфарлейна. Гаррод по пути стянул с себя пиджак и, войдя в лабораторию, швырнул его на стул. Вокруг одного из столов собралась группа людей — все в рубашках, кроме Макфарлейна, который по обыкновению был в аккуратном деловом костюме. Говорили, что, возглавив научно-исследовательские работы, он ни разу не взял в руки паяльника, но руководство осуществлял твердо и с глубоким знанием дела. — Как раз вовремя, — сказал Макфарлейн, кивнув Гарроду. — У меня ощущение, что мы на пороге успеха. — Продолжаете воздействовать модифицированным излучением Черенкова? — И вот результаты. — Макфарлейн указал на укрепленную в раме панель черного ретардита, которую окружали осциллографы и другие приборы. — Вчера этот кусок трехдневного стекла был стерт. Поступающие с тех пор изображения должны выйти завтра, но, полагаю, мы извлечем их пораньше. — Почему ты так думаешь? — Посмотри на дифракционную картину. Видишь, как она отличается от той, что мы получаем обычно, просвечивая ретардит рентгеном? Эффект мерцания указывает, что скорости прохождения образа и черенковского излучения начинают уравниваться. — Может, вы просто замедлили черенковское излучение? — Бьюсь об заклад, мы подстегнули изображение. — Что-то не в порядке, — спокойным тоном заметил один из техников. — Кривая «расстояние-время» приобретает… экспоненциальный характер. Гаррод посмотрел на осциллограмму и подумал о световом излучении, которое вливалось в медленное стекло на протяжении примерно полутора суток, а теперь концентрировалось, формировало волну, пик… — Закройте глаза! — закричал Макфарлейн. — Назад! Гаррод заслонил лицо локтем, техники шарахнулись прочь, и в это время беззвучная, ослепительная вспышка взрывом водородной бомбы поразила сетчатку и сжала сердце Гаррода. Он медленно отвел руку. Перед глазами стояла мутная пелена, на которой плясали зеленые и красные пятна. Панель из ретардита была такой же черной и такой же мирной, как накануне. Первым приглушенно заговорил Макфарлейн. — Я же обещал выдавить из нее свет — и вот, пожалуйста. — Все в порядке? — Гаррод оглядел людей, вновь настороженно подходящих к столу. — Успели закрыться? — Нормально, мистер Гаррод. — Тогда на сегодня достаточно. Запишите себе полную ночную смену и обязательно дайте глазам хорошенько отдохнуть, прежде чем ехать домой. — Гаррод повернулся к Макфарлейну. — Тебе следует продумать новые правила безопасности. — Еще бы! — Глаза Макфарлейна болезненно щурились за уменьшающими стеклами очков. — Но мы извлекли свет, Эл. Впервые за девять лет упорных попыток воздействие на пространственную решетку ретардита не просто разрушило структуру напряжений — мы сумели извлечь свет! — Да уж… — Гаррод подхватил пиджак и медленно двинулся к кабинету Макфарлейна. — Утром сразу же свяжись с нашей патентной службой. Среди твоих ребят словоохотливых нет? — Они не дураки. — Хорошо. Я пока не представляю, какие могут быть применения у этого твоего устройства, но, думаю, их найдется предостаточно. — Оружие, — мрачно бросил Макфарлейн. — Вряд ли. Слишком громоздко, да и радиус действия, с учетом рассеивания в атмосфере, невелик… Но, к примеру, фотографирование со вспышкой. Или подача сигналов в космосе. Уверен, что если забросить зондом пятилетнюю панель хоть до Урана и там инициировать ее, вспышку можно будет наблюдать с Земли. Макфарлейн открыл дверь кабинета. — Давай отметим. У меня припасена бутылочка на случай праздника. — Не знаю, Тео. — Брось, Эл. К тому же я придумал новую фразу. Послушай. — Он скорчил зверскую гримасу, вытянул палец и закричал: — Оставь в покое этот пояс, Ван Аллен! — Недурно. Не могу сказать, что блеск, но недурно. Гаррод улыбнулся. Еще в колледже у них родилась шутка, основанная на выдумке, что все великие ученые, чьими именами названы открытия, — ученики в классе. Каждый еше в юном возрасте, так или иначе был связан с областью, в которой позже добьется триумфа, но затюканный учитель, естественно, не знает этого и Пытается навести порядок. Пока он выкрикивает: «Что там у тебя в бутылке, Клейн?» начинающему топологу; «Не мельтеши, Броун» будущему первооткрывателю молекулярного движения и «Решись наконец, на что-нибудь, Гейзенберг!» мальчишке, который со временем сформулирует принцип неопределенности. Гаррод практически спасовал перед сложностью выдумывания фраз с необходимой степенью универсальности, но Макфарлсйн не прекращал попыток, в каждую неделю выдавал новую реплику. У двери Гаррод остановился. — Праздновать пока рановато. Нам предстоит выяснить, почему возникла лавинообразная реакция и что с ней делать. — Теперь это уже вопрос времени, — убежденно сказал Мак-фарлейн. — Гарантирую: через три месяца ты сможешь взять кусок медленного стекла и при желании просмотреть любую сцену — словно кинопленку в домашнем проекторе. Только подумай, что это значит. — Например, для полиции. — Гарроду вспомнился старый судья. — И властей. Макфарлейн пожал плечами. — Ты имеешь в виду слежку? Недремлющее стеклянное око? Вторжение в личную жизнь? Пусть об этом волнуются мошенники. — Он достал из шкафа бутылку виски и щедро плеснул в стаканчики с золотым ободком. — Скажу только одно: не хотел бы я оказаться на месте того, кому есть что скрывать от своей жены. — Я тоже, — произнес Гаррод. На дне стакана, где игра отраженных бликов рождала целую вселенную, он увидел черноволосую девушку с серебристыми губами. Когда часом позже Гаррод приехал домой, во многих комнатах горел свет. У распахнутой входной двери стояла Эстер в подпоясанном твидовом пальто; на волосы был накинут шарф. Гаррод вышел из «мерседеса» и, предчувствуя беду, поднялся по ступенькам. Фонари высвечивали бледное заплаканное лицо Эстер. «Что это, — подумал он, — замедленная реакция на требование развода? Но тогда она казалась такой спокойной…» — Элбан, — быстро произнесла Эстер, не дав ему сказать ни слова. — Я пыталась дозвониться тебе, но охранник ответил, что ты уже ушел. — Что-нибудь случилось? — Ты можешь отвезти меня к отцу? — Он заболел? — Нет. Арестован. Гаррод едва не расхохотался. — Похоже на оскорбление его величества! Что же он натворил? Эстер дрожащей рукой прикрыла губы. — Его подозревают в убийстве.

      — Доказательства налицо. — В тоне лейтенанта Мэйрика, молодого человека с преждевременной сединой и отмеченным шрамом широким волевым лицом, звучала готовность помочь, свидетельствующая о такой уверенности, которая не страшится откровенности. — Какие доказательства? Пока мне никто ничего не объяснил. — Гаррод тоже пытался вести разговор деловито и хладнокровно, но сказывался изнурительный долгий день, а выпитое с Макфар-лейном виски выветрилось. Мэйрик устремил на него невозмутимый взгляд. — Я знаю, кто вы такой, мистер Гаррод, знаю, сколько у вас денег. Но я знаю и то, что объяснений вам давать не обязан. — Простите, лейтенант. Я страшно устал и хочу лишь скорее добраться до постели, но моя жена не даст мне спать, пока я ее не успокою. Что же случилось? — Не думаю, что это поможет вам ее успокоить. — Мэйрик закурил сигарету и бросил пачку на стол. — Около часа ночи патрульная группа обнаружила на Ридж-авеню автомашину мистера Ливингстона, заехавшую одним колесом на тротуар. Сам он, накачанный наркотиками до бесчувствия, навалился грудью на руль. На противоположной стороне дороги нашли мертвого человека. Позже установили его личность — некий Уильям Колкмен. Причина смерти — удар движущегося со значительной скоростью автомобиля. Вмятина на левой части переднего бампера машины мистера Ливингстона полностью соответствует характеру повреждения тела Колкмена, как и пробы краски, взятые с одежды покойного и кузова. Ну, какой вывод можно сделать? — Мэйрик откинулся на спинку стула и с удовлетворением затянулся. — Похоже, вы уже приговорили моего тестя. — Это вы так считаете. А я лишь привел вам факты. — И все-таки в голове не укладывается, — медленно проговорил Гаррод. — Взять хотя бы эти наркотики. Бойд Ливингстон родился в тридцатых, так что спиртного он не чурается, но ко всем химическим препаратам питает врожденную неприязнь. — У нас есть заключение медицинской экспертизы, мистер Гар-род. Ваш тесть принимал МСР. — Мэйрик открыл голубой конверт и выложил перед Гарродом несколько крупных фотографий. — Так легче поверить? Снимки, с обязательной отметкой времени в уголках, показывали навалившегося на рулевое колесо Ливингстона, невзрачно одетого мертвеца, скрючившегося в гигантской луже крови. Помятый бампер и общие виды места происшествия. — Что это? — Гаррод указал на разбросанные по бетонной мостовой темные предметы, похожие на камни. — Комки грязи из-под крыльев машины, вылетевшие при ударе. — Мэйрик слегка улыбнулся. — То, о чем забывают наши кинорежиссеры, ставя реалистические сцены аварий. — Ясно. — Гаррод поднялся. — Спасибо за все, что вы мне рассказали, лейтенант. Пойду готовить жену. — Хорошо, мистер Гаррод. Они обменялись рукопожатием, и Гаррод вышел из маленького, освещенного холодным светом кабинета. Эстер и Грант Морган, адвокат Ливингстонов, ждали в приемной у главного входа в здание полиции. Карие глаза Эстер жадно ловили его взгляд, словно умоляя сказчть желанное. Гаррод покачал головой. — Увы, Эстер. Дело дрянь. Похоже, твоему отцу не избежать обвинения в убийстве. — Нелепость! — Для нас — да. Для полиции… Они лишь придерживаются закона. — Пожалуй, этим лучше заняться мне, Эл, — вмешался Морган, шестидесятилетний мужчина аристократической наружности, безукоризненно одетый даже среди ночи. Сейчас он отрабатывал гонорар уже тем, что своей невозмутимостью успокаивал Эстер. — Мы быстро разберемся с этим недоразумением. — Желаю удачи, — бросил Гаррод, чем вызвал сердитый взгляд жены. — Мистер Морган, — сказала Эстер. — Я уверена, что произошла ошибка, и хочу выслушать отца. Когда можно его увидеть? — Немедленно — я так думаю. — Морган открыл дверь, вопросительно посмотрел на кого-то снаружи и с удовлетворением кивнул. — Все в порядке, Эстер. Мне не хотелось, чтобы вы волновались из-за кажущейся сложности ситуации. Он подтолкнул Эстер и Гаррода в коридор, а капитан и двое в штатском провели их в помещение в недрах здания. Когда они вошли, полицейский собрал на поднос кофейные чашки и удалился. Капитан и сопровождающие пошептались с Морганом и вышли в коридор. На койке, напоминающей больничную, лежал одетый в смокинг Бойд Ливингстон. Его лицо было неестественно бледным, и все же он слабо улыбнулся Моргану и Гарроду, когда Эстер кинулась к нему. — Чертовский переплет, — прошептал Ливингстон через ее плечо. — Газетчики уже пронюхали? Морган покачал головой. — Прессу я возьму на себя, Бойд, — успокаивающе сказал он. — Спасибо, Грант, но этим должны заниматься специалисты. Свяжись с Таем Бомонтом, нашим агентом по связям с общественностью, пусть срочно повидается со мной. Дело может приобрести скандальный характер, и тут нужна деликатность. Слушая разговор, Гаррод не сразу вспомнил, что его тесть выставил свою кандидатуру от республиканской партии содружества на представление Портстона в совете округа. Он никогда не относился серьезно к запоздалой страсти Бойда к мелкомасштабной политике, но, похоже, сам Ливингстон принимал ее близко к сердцу. И безусловно, ультраправая республиканская партия содружества вряд ли будет в восторге, если ее кандидата обвинят в злоупотреблении наркотиками и убийстве. Ливингстон возглавлял крестовый поход против азартных игр, но объявил войну и всем другим порокам. Морган сделал пометку в блокноте. — С Бомонтом я свяжусь, Бойд, но сперва главное. Ты не был ранен при аварии? Ливингстон казался озадаченным. — Ранен? Как я мог быть ранен? — взревел он, обретя часть былой энергии. — Я возвращался домой с вечера попечителей оперного театра и неожиданно почувствовал головокружение и слабость. Поэтому подъехал к тротуару и решил переждать. Возможно, я задремал или потерял сознание, но никакой аварии не было. Не было! — Его воинственные, покрасневшие от напряжения глаза, обежав всех, остановились на Гарроде. — Здравствуй, Эл. Гаррод кивнул. — Ну, хорошо, об этом мы еще поговорим, — произнес Морган, делая пометки. — На вечере сильно налегали на наркотики? — Как обычно, я полагаю. Официанты разносили их словно воду. — Сколько ты принял? — Погоди-ка, Грант. — Тебе известно, что я этим не увлекаюсь. — Ты хочешь сказать, что вовсе не принимал наркотиков? — Вот именно. — Тогда как объяснить, что медицинская экспертиза обнаружила у тебя в крови наряду с алкоголем следы МСР?