9

— О господи! — прошептал Хачмен. — Кому это могло понадобиться?

Кромби-Карсон издал короткий смешок, умудрившись как-то передать, что он расценивает удивление Хачмена всего лишь как игру и что ему и раньше приходилось видеть, как люди, виновные в чем-то, реагируют подобным же образом.

— Многие хотели бы знать ответ на этот вопрос. Где, кстати, вы были сегодня вечером?

— Здесь. Дома.

— Кто-нибудь может это подтвердить?

— Нет, — ответил Хачмен, думая про себя: «Если Андреа похитили, должно быть, она все же рассказала о письме не только Велланду. Или это, или Велланд сам успел сообщить кому-то до моего прихода…»

— А ваша жена?

— Нет. Жена у своих родителей.

— Понятно, — сказал Кромби-Карсон. Похоже, эта фраза служила ему во всех случаях жизни. — Мистер Хачмен, я подозреваю, что, несмотря на мою просьбу, вы собирались уехать.

Хачмен почувствовал холодок тревоги.

— Уверяю вас, это не так. Куда я могу уехать?

— Что у вас в чемоданчике?

— Ничего. — Хачмен отстранился от света фонаря, бьющего в глаза. — Ничего, что могло бы вас заинтересовать. Это корреспонденция.

— Не возражаете, если я взгляну?

— Не возражаю. — Хачмен открыл дверцу машины, поставил чемоданчик на край сиденья и откинул крышку. Свет скользнул по стопкам конвертов, отразившись в очках инспектора.

— Благодарю вас, мистер Хачмен. Я должен был удостовериться. А теперь хочу попросить вас запереть чемоданчик в машине или дома и отправиться со мной в полицейский участок.

— Зачем? — спросил Хачмен, понимая, что ситуация выходит из-под его контроля.

— У меня есть основания полагать, что вы можете помочь мне в расследовании.

— Другими словами, я арестован?

— Нет, мистер Хачмен. У меня нет причин арестовывать вас, но я имею право потребовать вашего содействия во время расследования. Если будет необходимо, я могу…

— Не утруждайте себя, — перебил его Хачмен, подчиняясь. — Я поеду с вами.

Он защелкнул чемоданчик, поставил его на пол машины и запер дверцу. Кромби-Карсон указал ему на заднее сиденье патрульной машины и сел рядом. Внутри пахло полировальной пастой и пылью из обогревателя. Хачмен сидел выпрямившись, с каким-то обостренным ощущением разглядывая проносящиеся за окнами огни, словно ребенок, едущий на выходной, или пациент, которого везут в операционную. Он не привык ездить на заднем сиденье, и от этого машина казалась непомерно длинной и неповоротливой. Однако водитель в форме легко справлялся с ней, срезая углы, буквально с нечеловеческим мастерством. Было уже около десяти, когда они добрались до города. Воскресный вечер кипел оживлением около пивных и кафе. Хачмен взглянул в желтые окна гостиницы «Джо», и внезапно ощущение приключения покинуло его. Ему до боли захотелось очутиться сейчас за столиком у Джо, не брать ничего крепкого, а заказать пинту-другую пива и сидеть там до закрытия. Когда машина свернула к полицейскому участку, Хачмен, обычно не пьющий пива, решил, что сейчас по крайней мере одна пинта ему бы не помешала, хотя бы как признак того, что он еще в состоянии контактировать с нормальным привычным миром.

— Это надолго? — спросил он у Кромби-Карсона, впервые нарушив молчание с тех пор, как сел в машину.

— Не очень. Чистая формальность.

Хачмен кивнул. Инспектор, казалось, не собирался его мучить. Про себя он решил, что дело займет примерно полчаса. И это оставит ему еще примерно столько же на пиво и разговоры с людьми, которых он никогда раньше не встречал. «Что с Андреа? Где Дэвид? Каково сейчас Викки?..»

— Сюда, мистер Хачмен. — Кромби-Карсон провел его боковым ходом через коридор, мимо помещения с похожей на гостиничную стойкой и пальмами в горшках, в маленькую, скудно обставленную комнатку. — Прошу садиться.

— Спасибо. — У Хачмена возникло мрачное предчувствие, что процедура займет гораздо больше чем полчаса.

— А теперь, — Кромби-Карсон, не снимая плаща, уселся по другую сторону стола с металлической крышкой, — я буду задавать вам вопросы, а констебль будет стенографировать нашу беседу.

— Хорошо, — беспомощно ответил Хачмен, пытаясь понять, что инспектор знает, а о чем догадывается.

— Так. Насколько я понимаю, вы знакомы с положениями «Акта о секретности», и при поступлении на работу подписывали документ, обязывающий вас соблюдать эти положения.

— Да. — Хачмен вспомнил бессмысленную бумагу, подписанную им при поступлении в Вестфилд, которая никоим образом не влияла на его работу.

— Вы сообщали подробности вашей работы кому-нибудь, кто не был связан подобным обязательством?

— Нет. — Хачмен немного успокоился. Кромби-Карсон явно шел не в том направлении, и мог копать, сколько ему захочется.

— Вы когда-нибудь обсуждали вашу работу с мисс Найт?

— Нет, конечно. До вчерашнего дня мы не виделись несколько лет. Я…

— Хачмен тут же пожалел о том, что сказал.

— Понятно. А почему вы возобновили знакомство?

— Так. Без особых причин. — Хачмен пожал плечами. — Я встретил ее случайно в институте несколько дней назад и вчера позвонил. Можно сказать, просто чтобы вспомнить прошлое.

— Можно сказать. А что говорит ваша жена?

— Послушайте, инспектор, — Хачмен ухватился за край стола, — вы меня подозреваете в том, что я изменил жене, или в том, что я изменил родине? Вам следует остановиться на чем-то одном.

— Вы так считаете? Я никогда не думал, что эти два рода деятельности отстоят далеко друг от друга. Мой опыт свидетельствует скорее об обратном. Я бы сказал, что фрейдистский аспект типичной шпионской фантазии является ее доминирующей частью.

— Очень может быть. Однако я не совершал ни того, ни другого.

— Ваша работа носит секретный характер?

— Едва ли. Кроме того, она невероятно скучна. Одна из причин, по которой я уверен, что никогда ни с кем ее не обсуждал, это то, что нет способа вернее надоесть собеседнику.

Кромби-Карсон встал, снял плащ и повесил его на спинку стула.

— Что вы знаете об исчезновении мисс Найт?

— Кроме того, что вы мне сообщили, ничего. У вас есть какие-нибудь подозрения?

— Почему, по-вашему, трое вооруженных людей могли ворваться к ней в квартиру и насильно увезти ее с собой?

— Не знаю.

— Кто, по-вашему, мог это сделать?

— Не знаю. А вы?

— Мистер Хачмен, — раздраженно произнес инспектор, — давайте будем вести допрос, как это делалось всегда: будет гораздо продуктивнее, если я буду задавать вопросы, а вы — отвечать.

— Хорошо, но я обеспокоен судьбой друга, а все, что вы…

— Друга? Может быть, слово «знакомая» подойдет лучше?

Хачмен устало закрыл глаза.

— Вы выражаетесь предельно точно.

В этот момент открылась дверь и в комнату вошел сержант с толстой папкой в руках. Положив ее на стол перед Кромби-Карсоном, он, не проронив ни слова, вышел. Инспектор просмотрел содержимое и выбрал восемь фотографий. Они явно отличались от типичных полицейских регистрационных снимков: часть из них были любительские снимки, другие — просто увеличенные участки групповых фотографий. Кромби-Карсон разложил их перед Хачменом.

— Посмотрите внимательно на эти фотографии и скажите, видели ли вы кого-нибудь из этих людей ранее?

— Я не помню, чтобы я с ними встречался, — ответил Хачмен, просмотрев снимки. Он взял один за край и хотел было перевернуть, но рука Кромби-Карсона придавила его к столу.

— Я сам соберу. — Инспектор собрал глянцевые прямоугольники и сложил их в папку.

— Если у вас все, — осторожно сказал Хачмен, — то я просто умираю без кружки пива.

Кромби-Карсон рассмеялся, давая понять, что совершенно ему не верит, и, бросив на удивленного сержанта беглый взгляд, ответил:

— Абсолютно никакой надежды.

— Но что вы от меня еще хотите?

— А я вам скажу. Мы только что закончили первую часть нашего интервью. В части первой я обращаюсь с собеседником мягко и с уважением, как того заслуживает исправный налогоплательщик. Но это до тех пор, пока мне не становится ясно, что он не собирается мне помочь. Сейчас эта часть закончена, поскольку вы совершенно однозначно дали мне понять, что по собственной воле содействовать расследованию не намерены. Теперь, мистер Хачмен, я начну на вас давить. Сильно давить.

— Но вы не имеете права. У вас нет никаких улик против меня, — произнес Хачмен удивленно. Кромби-Карсон навалился на стол.

— Друг мой, вы меня недооцениваете. Я ведь профессионал. Каждый день мне приходится сталкиваться с профессионалами, и я почти все время выигрываю. Неужели вы серьезно думаете, что я не смогу расколоть такого желторотого любителя, как вы?

— Любителя чего? — потребовал Хачмен, с трудом скрывая охватившую его панику.

— Я не знаю, в чем вы замешаны. Пока не знаю. Но что-то за вами есть. Кроме того, вы очень неумело лжете. Впрочем, тут я не возражаю: это облегчает мою работу. Но мне сильно не нравится, что вы выступаете в роли ходячего стихийного бедствия.

— Что вы имеете в виду? — спросил Хачмен, а в голове пронеслось: «Со мной могут случиться ужасные вещи…»

— С тех пор, как сегодня утром вы выехали из своего уютного домика, одну женщину похитили и двое мужчин погибли.

— Двое?! Я не…

— Разве я забыл вам сказать? — Кромби-Карсон сделал вид, что сожалеет о своей забывчивости. — Один из вооруженных похитителей выстрелил в прохожего, который хотел вмешаться, и убил его.

Вторая часть допроса, как и предвидел Хачмен, оказалась столь же неприятной. Бесконечная, казалось, цепь вопросов, часто о каких-то мелочах, то выкрикиваемых, то нашептываемых, свивала в утомленном мозгу паутину слов. Подозрения, которые он не успевал вовремя распознать и отвергнуть, постепенно продвигали его все ближе к неловкой лжи или к нежеланной правде. К концу процедуры он настолько устал, что, оказавшись на койке в одной из «гостевых» комнат без окон на последнем этаже здания, не сразу сообразил, что ему даже не предоставили выбора, где провести эту ночь. Он целую минуту разглядывал дверь, обещая себе, что устроит им колоссальный скандал, если дверь окажется запертой. Но за последние сорок восемь часов ему почти не удалось толком поспать, голова кружилась после изнурительного допроса, и, хотя он собирался поднять шум, Хачмен решил, что с этим можно подождать до утра…

И мгновенно уснул.

Разбудил его звук открывающейся двери. Подумав, что он спал всего несколько минут, Хачмен взглянул на часы и обнаружил, что уже десять минут седьмого. Он сел в постели, обратив внимание, что на нем серая казенная пижама, и посмотрел на дверь. Вошел молодой констебль в форме с прикрытым салфеткой подносом в руках, и комната наполнилась запахом бекона и крепкого чая.

— Доброе утро, сэр, — сказал констебль. — Ваш завтрак. Я надеюсь, вы не возражаете против крепкого чая.

— Не возражаю. — Вообще-то он всегда пил слабый чай, но в этот момент его мысли занимала проблема гораздо более важная. Сегодня уже понедельник, и оставшиеся конверты должны быть в почте. Давящее чувство срочности даже отразилось на его голосе. — Насколько я понимаю, я могу уйти в любое время?

Розовощекий констебль снял с подноса салфетку и старательно ее сложил.

— Этот вопрос, сэр, вы можете решить с инспектором Кромби-Карсоном.

— Вы хотите сказать, что я не могу уйти?

— Это решает инспектор.

— Что вы несете? У вас там, у дежурных, должны быть оставлены инструкции, кому можно уходить, а кому нельзя.

— Я передам инспектору, что вы хотите его видеть. — Он поставил поднос Хачмену на колени и пошел к двери. — Ешьте, а то яичница остынет. Второго завтрака не будет.

— Минутку! Инспектор сейчас здесь?

— Нет, сэр. Он вчера долго засиделся и отправился домой спать. Возможно, будет здесь к полудню.

Дверь закрылась с последними словами констебля до того, как Хачмен успел отставить поднос в сторону. Поняв, что поднос поставили ему на колени специально, он перенес его на тумбочку и подошел к двери. Дверь была заперта. Хачмен обошел комнату по периметру, вернулся к кровати и сел. Бекон недожарили, жир в нем сплавился только наполовину, в яичницу положили слишком много масла, и из-за этого она выглядела грязным месивом. Хачмен взял в руки стакан с чаем и отхлебнул. Чай был слишком крепким, слишком сладким, но по крайней мере горячим. Держа стакан обеими руками, он медленно пил коричневое варево, с удовольствием прислушиваясь к собственным ощущениям, возникающим при каждом глотке. Не бог весть как питательно, зато помогает думать…

Сегодня после полудня будет еще не поздно отправить последние конверты, но где гарантия, что его выпустят к этому времени? Констебль сказал, что Кромби-Карсон, «возможно», будет в участке к полудню, но даже если он появится, никто не сообщит Хачмену о его приходе. Кроме того, инспектор может сказать, что намерен задержать его еще на несколько дней. Хачмен тщетно пытался вспомнить свои права. Он знал, что права полиции, включая право задерживать без предъявления обвинения, были расширены года три назад, как одна из мер в правительственной кампании по борьбе с растущей преступностью. В своем прежнем безопасном существовании в те редкие моменты, когда этот вопрос приходил ему в голову, Хачмен одобрял расширение прав полиции, но сейчас это казалось невыносимым.

Больше всего его беспокоило то, что, хотя он сам прекрасно знал, почему его могли задержать, он не мог понять, какие основания были для этого у инспектора. Велланд мертв, Андреа похищена, невинный прохожий убит на улице — все это, очевидно, как совершенно справедливо интуитивно предполагал Кромби-Карсон, было прямым следствием деятельности Хачмена, но полиция об этом знать не может. А вот если Андреа расскажет похитителям, кто бы они ни были, все что знает, скоро его начнут искать.

Хачмен допил чай, состроив гримасу, когда нерастворившиеся кристаллики сахара заскрипели у него на зубах. Создав машину, он тем самым объявил открытие сезона охоты на самого себя. А сейчас сидит спокойно в казенной пижаме, словно мотылек, ждущий, когда его бросят в бутылку с хлороформом. За ним могут прийти в любую минуту. Даже в любую секунду!

В конвульсивном приливе энергии он вскочил с кровати и начал искать свою одежду. Брюки, свитер и коричневый кожаный пиджак висели во встроенном шкафу. Он быстро оделся и проверил карманы. Все было на месте, включая деньги, которые Викки дала ему, чтобы он отнес в банк, и маленький перочинный нож. Лезвие длиной всего в дюйм делало его оружием гораздо менее эффективным, чем кулак или нога. Хачмен беспомощно оглядел комнату, затем подошел к двери и принялся бить в нее ногой, медленно и ритмично, стараясь достичь максимального эффекта. Дверь поглощала удары с обескураживающе малым количеством шума, но через несколько минут он все же услышал щелчок замка. В дверях оказался все тот же молодой констебль и с ним тонкогубый сержант.

— В чем дело? — строго потребовал сержант. — Почему стучишь?

— Я хочу уйти. — Хачмен пошел вперед, пытаясь вытеснить из дверей сержанта. — Вы не имейте права запирать меня здесь.

Сержант толкнул его обратно.

— Ты останешься здесь, пока тебя не отпустит инспектор. А будешь опять стучать в дверь, я тебе руки к ногам привяжу. Ясно?

Хачмен вяло кивнул, обернулся было и метнулся в дверной проем, чудом выскочил в коридор, но тут же налетел на третьего полицейского. Этот оказался больше, чем первые два вместе, огромная приливная волна синей форменной ткани словно подняла Хачмена без усилий на гребне и выплеснула обратно в камеру.

— Глупо, — заметил сержант. — Теперь ты здесь за нападение на полицейского. Если бы у меня было желание, я мог бы перевести тебя в камеру, так что пользуйся пока тем, что есть.

Он захлопнул дверь, оставив Хачмена еще в большем отчаянье и еще большим пленником, чем раньше. Губу саднило: он оцарапал ее, зацепившись за пуговицу на форме полицейского. Хачмен ходил по комнате взад-вперед, пытаясь смириться с фактом, что он по-настоящему арестован, и, несмотря на то, как бы прав он ни был и как бы много жизней от него ни зависело, чуда не произойдет и стены не падут.

«Какое-то сумасшествие, — подумал он вяло. — Я могу заставить нейтроны танцевать под новую музыку. Неужели я не смогу перехитрить несколько деревенских бобби?» Он сел на единственный в комнате стул и заставил себя думать, как выбраться на свободу. Затем подошел к кровати и сдернул простыню, обнажив матрас из пенистого пластика.

Какое-то время он тупо глядел на него, потом достал свой игрушечный нож и принялся резать губчатый материал. Твердый наружный слой резался плохо, зато пористый наполнитель внутри поддавался почти без усилий. Через пятнадцать минут работы Хачмен вырезал в середине матраса похожее на гроб углубление длиной шесть футов. Скатав вырезанный кусок и сжав изо всех сил, Хачмен запихнул его в тумбочку и с трудом закрыл дверцу. Посте этого он забрался на кровать и лег на голые пружины в вырезанный матрас. Пружины немного прогнулись, но матрас остался примерно на том же уровне, чуть выше его лица. Довольный своей работой, Хачмен сел и расправил над матрасом простыню. Укладывать подушки и одеяла так, чтобы создалось впечатление обычной небрежности, работая из-под простыни, было нелегко, и к тому времени, когда он справился с этой задачей, Хачмен весь вспотел.

Потом он замер и стал ждать, вспомнив вдруг, что спал очень мало…

Звук открывающейся двери вернул его из полудремы. Хачмен задержал дыхание, опасаясь малейшего движения простыни над лицом. Мужской голос разразился ругательствами. Тяжелые шаги приблизились к кровати потом к туалету за ширмой, к шкафу и обратно к кровати. Человек проворчал что-то, почти в самое ухо Хачмену, когда встал на колени и заглянул под кровать. Хачмен застыл, решив, что продавленная сетка выдаст его местонахождение, но в этот момент шаги стали удаляться.

— Сержант, — раздался голос из коридора, — он исчез!

Дверь, похоже, была оставлена открытой, но Хачмен подавил в себе желание вскочить. Через несколько секунд его скудные знания полицейской психологии себя оправдали: из коридора донеслись быстрые шаги целой группы людей. Они ворвались в комнату, произвели ту же процедуру обыска и удалились. Напряженно вслушиваясь, Хачмен уловил, что дверь опять не закрыли. Пока его план оказался успешным, но теперь следовало подумать, как быть дальше. Решат ли полицейские, что он покинул здание, или будут обыскивать все этажи? Если будут обыскивать, ему лучше оставаться пока на месте, но в таком случае существует риск остаться слишком надолго. Вдруг кто-нибудь придет заправить постель…

Он выждал, как ему показалось, минут двадцать, нервничая все сильнее, вслушиваясь в приглушенные звуки — хлопающие двери, телефонные звонки, неясные выкрики, смех. Дважды в коридоре кто-то проходил, один раз шаги были женские, но, очевидно, в такое время этот коридор посещали не часто. Уверив себя наконец, что здание не прочесывают, Хачмен сбросил простыню и выбрался из постели. Затем собрал постельное белье и матрас в одну большую кучу и вышел из комнаты. Когда его искали, по шагам было слышно, что люди появились справа, поэтому Хачмен свернул налево.