— Кому?
      — Не знаю… кому-нибудь, кто может наказать его.
      — В таком случае обратитесь к мистеру Кенди, координатору, — сказала служащая с таким укором, словно Карев нарушал какой-то неписаный закон. Она провела его в одно из помещений, где за столом сидел молодо выглядевший остывший блондин, подстриженный ежиком. Кенди был очень мускулистым для остывшего, а его румянец говорил о цветущем здоровье. Он крепко и сердечно пожал руку Карева, после чего внимательно выслушал его рассказ, делая записи.
      — Разумеется, я дам делу ход, — пообещал он. — Кстати, мистер Карев, поскольку уже довольно поздно, скажите: вы готовы начать работу?
      — Ради этого я сюда и приехал, — с улыбкой ответил Карев. — Но честно говоря, не знаю, на что могу пригодиться. Я приехал сюда потому, что…
      — Вам ни к чему объясняться, мы в основном функционируем благодаря синдрому BEAU GESTE. — Кенди сложил листок бумаги из блокнота и его углом стал ковырять в больших и ослепительно белых передних зубах. — Вы представляете «Фарму», поэтому можете помогать при применении биостата, производимого вашей фирмой. ЕЛ 2, если не ошибаюсь?
      — Но я всего лишь бухгалтер.
      — Этот вопрос решен в Нью-Йорке, — бесстрастно, хотя и с долей иронии, ответил Кенди.
      — Я знаю, но думал… что, может…
      — Кроме того, помощь в конторе нам не нужна.
      — Дело не в этом… — Карев замолчал, пытаясь привести мысли в порядок. — Когда начинается облава?
      — Уже началась. Мы занимаемся переселенной ветвью старого племени малави, а они маловосприимчивы к нашим чудесам с погодой. — Кенди написал фамилию Карева на формуляре и подал его через стол. — Идите с этим на склад, там вам выдадут снаряжение. Мы запланировали, что удержим осадки до окончания акции и будем действовать под прикрытием тумана. С этой целью… — рядом с первым формуляром Кенди положил второй, голубой, — вы получите автомат.
      — Пистолет?
      — Да. Типа подкожного, на случай, если имеете что-то против применения насилия. Массовая прививка бессмертия исключает применение индивидуальных инъекций.
      Двухместный вездеход на воздушной подушке, который Карев взял с транспортной базы Объединенных Наций, легко двигался по дороге, ведущей на север, где над горизонтом висела буря. Карев вел маленькую машину, почти стыдясь того, что обнаружил в себе черты искателя приключений. В обычный день в это время он сидел бы за столом в дирекции «Фармы», делая вид, что следит за работой компьютеров, а на самом деле считал минуты, отделяющие его от обеденного перерыва. Зато здесь, одетый в голубую форму Объединенных Наций, он вел неизвестную ему до сих пор машину по дороге, которой не ездил никогда прежде, а между деревьями чужого леса светило горячее африканское солнце.
      Он заново открыл известную истину, что сам приезд на новое место значит немного, в счет идет только перемещение в смысле психическом и духовном. Это второе всегда происходило с опозданием, иногда на несколько дней или даже недель, ибо, пребывая в обществе других людей, он мог стать самим собой и тем самым познакомиться с новым окружением. Когда еще молодым практикантом он приехал на трехнедельный семинар в Полярный Город, его не покидало странное оцепенение и удивление тем, что он не в состоянии понять отличие этого города от других.
      Только в последний день, свободный от обязательных лекций и назойливых коллег по профессии, он отправился за город и углубился на километр в вечный ледяной пейзаж. Повернув за ослепительно белый холм и потеряв из виду цивилизацию, он вдруг обнаружил, что оказался в Антарктиде, как будто его перенесла какая-то волшебная сила, которая всего секунду назад вырвала его из привычной жизни. Вневременная, грозная красота поразила его, он остановился и, затаив дыхание стал любоваться незабываемым зрелищем.
      Подобное чувство он испытывал сейчас, когда, оказавшись в одиночестве, вел машину мимо кустов из рода мареновых, усыпанных сказочно красивыми цветами. Его ждали опасности и острые ощущения, новые испытания и переживания, и если столько несло в себе ближайшее будущее, то что говорить о миллионе завтра? Чувство, что он борется с самой жизнью, наслаждается ее радужно разноцветным содержанием, не уравновешивало событий, приведших к этому, но по крайней мере он чувствовал, что живет. Понимая, что поддается наплыву чувств, подобных тем, которые испытываешь во время траура, и желая понизить накал их переживаний, он начал фальшиво насвистывать. Дорога внезапно пошла вниз к довольно широкой реке с коричневой водой, вероятно, следствием длительного ливня, вызванного группой управления погодой.
      Он немного притормозил, чтобы не испачкать машину, и направил ее на противоположный берег, туда, где продолжалась дорога. Вездеход уверенно шел над поверхностью мчащейся воды, и вдруг — на самой середине реки двигатель заглох. Это произошло безо всяких предупредительных сигналов, вроде уменьшения мощности или изменения тона работы двигателя, — просто он вдруг смолк.
      Машина упала на воду, вода залила двигатель, громко шипя при соприкосновении с разогретым металлом, и через несколько секунд Карев оказался на дне реки, сидя в пластиковом пузыре.
      Он начал звать на помощь, но через некоторое время понял, что крики не помогут, и замолчал. Предохранительная подушка уберегла его от удара о пульт управления, а благодаря великолепной конструкции кабины, вода в нее не попадала. Однако ему грозила смерть от удушья. Карев разблокировал и толкнул дверь. Безрезультатно. Испугавшись, что от удара корпус перекосился, он изо всех сил надавил плечом на твердый пластик. Ноги его обрызгала вода, но двери не дрогнули, прижатые внешним давлением.
      Следовало уравнять давление внутри с наружным и для этого пустить в кабину воду, но пол кабины едва увлажнился, а он уже изрядно намучился. Он хотел снова закричать, но пришлось смириться с фактом, что вожделенный миллион завтра — вряд ли это для него.
      Вода не проникала в кабину, но при движении по дороге воздуха было достаточно. Это означало, что при соприкосновении с водой вентиляционные отверстия плотно закрылись. Можно ли найти какую-нибудь слабую точку? С трудом он снял с потолка закрывающую плиту, обнажив пластиковые трубки, расходящиеся от узла, который наверняка проходил сквозь крышу кабины. Ухватившись за трубки, он дернул их. Они слегка растянулись, но и только. Теряя самообладание, он набросился на вентиляционную систему, изо всех сил дергая трубы, пока железный обруч, стиснувший грудь, не возвестил, что запас воздуха в кабине кончается. На пластиковых трубках, выполненных по специальному заказу Объединенных Наций, не было видно ни следа повреждений.
      Дыша, как кузнечный мех, Карев упал на сиденье, напуганный хрипом, сопровождавшим его отчаянные попытки вдохнуть воздух. Неужели уже все?.. Его взгляд остановился на микроскопическом выключателе на кожухе вентилятора. Протянув руку, он повернул его кончиком пальца… и в кабину сквозь решетки вентилятора хлынула вода.
      Стараясь держать себя в руках, Карев сидел неподвижно, пока кабина почти полностью не заполнилась водой.
      Воздух, оставшийся в тесном пространстве между булькающей водой и крышей, уже не годился для дыхания, когда он возобновил попытки открыть двери. На этот раз они поддались без труда. Карев оттолкнулся от машины, вынырнул на поверхность и поплыл к берегу. Сильное течение снесло его вниз, но все же он выбрался на другой берег и добрался до дороги. Коричневая вода, превращавшая силу притяжения в горизонтальное движение, быстро и бесшумно скользила над тем местом, где остался вездеход, стирая всякий его след. Если бы он не заметил ручной регулятор вентилятора, то сидел бы там до сих пор и до темноты никому бы не пришло в голову искать его…
      Он сориентировался, что находится на северном берегу реки, а высоко над горизонтом поднимается грозная колонна дождя. Легкое пластиковое снаряжение, которое ему выдали на базе, лежало на дне реки, зато при себе он имел пистолет для уколов. Карев решил добираться до цели путешествия пешком, хотя имел веские причины вернуться.
      Второе покушение в течение суток вывело бы из себя каждого, шепнул внутренний голос. Отправляясь в путешествие в ботинках, в которых хлюпала вода, он отогнал от себя эту мысль, но она снова вернулась, как холодный, чисто логический вывод. Все снаряжение, которым пользовались Объединенные Нации, было сделано на заказ с максимальной точностью, доступной технике двадцать второго века. Какова же была вероятность случайной аварии двигателя в единственной на дороге точке, где ему грозила смертельная опасность? И до каких астрономических величин вырастало это число, если вспомнить о невероятном факте, каким было отсутствие предохранительной панели на пульте климатизации в его доме?
      Ни у одного из жителей лагеря не было причин желать его смерти — никто здесь не знал его до вчерашнего вечера. Карев глубоко вздохнул, заметив вдруг, что его новая одежда почти высохла, хотя и выглядит немного неряшливо. Чтобы защититься от усиливающейся жары, он надвинул на голову козырек, прикрепленный к тунике, и ускорил шаг. Ливень поднимался все выше и выше, и вот уже до него донеслись зловещие раскаты, нарушавшие покой утра. Где-то высоко вверху, на границе стратосферы, человек заставил технику манипулировать силами природы, а с их помощью и жизнями других людей. Эта мысль подействовала на Карева угнетающе, ибо он знал, что происходит, и принимал в этом участие. Интересно, как подействовало это на малавов, живущих в деревне, когда они поняли, что само небо против них?
      Впереди над дорогой навис туман, и Карев заметил фигуры людей и контуры машин. Ливень закрывал уже все поле зрения и, хотя спину еще грело солнце, на лице он чувствовал холодные щупальца влаги. Мир вокруг выглядел неестественно, как освещенная прожекторами сцена, где за специальными эффектами наблюдают режиссеры.
      Карев поднял до подбородка застежку молнии туники.
      — Фамилия? — спросил мужской голос из открытой двери стоящего в стороне прицепа.
      — Карев. Из «Фармы», — ответил он и полез за документами.
      — Порядок. Идите дальше, вас ждет мистер Шторх.
      — Спасибо.
      — Вы найдете его примерно в километре отсюда. — Говоривший высунул темное от щетины лицо и с интересом взглянул на Карева. — А где ваша машина?
      — Осталась там… Неисправность. Вы не могли бы меня подвезти?
      — К сожалению, нет. С этого места запрещено передвижение на машинах, ответил мужчина и тут же спрятался.
      Карев пожал плечами и пошел дальше. Через минуту видимость уменьшилась до пятидесяти шагов, и он двигался, окруженный коконом сухости в дожде, который разбрызгивался, преломляемый козырьком. После пятиминутного марша по густой красной грязи он приблизился к группе из примерно тридцати мужчин в светло-зеленом снаряжении. Один из них отошел от остальных и направился к Кареву. Он был плотный, со слегка насмешливым взглядом, загорелый и — о, диво — красивый, несмотря на сломанный нос и белый шрам, пересекающий верхнюю губу.
      — Деви Шторх, — представился он, протягивая руку. — Меня известили о вашем приезде, но где же ваше снаряжение?
      — Осталось в вездеходе, — ответил Карев, пожимая руку.
      — Вам придется за ним вернуться. Разве вам не сказали, что…
      — Это невозможно. Вездеход лежит на дне реки, утонул на самой середине.
      — Как это утонул? — спросил Шторх, внимательно глядя на него.
      — А так. Пошел прямо на дно. — Карев начал раздражаться. — Заглох двигатель, и я только чудом сумел спастись.
      Шторх с сомнением покачал головой.
      — Ничего не понимаю. Вы говорите, что заглох двигатель, но что случилось с плавательными баллонами?
      — Плавательными баллонами? — Карев удивленно открыл рот. — Ничего похожего я не видел, машина пошла на дно, как камень. — Он замолчал, переваривая новую информацию. Если аварийная спасательная система вышла из строя в момент подозрительного дефекта двигателя, число, выражающее вероятность того, что это не было случайностью, вырастало до совершенно нового порядка.
      — Это нужно будет изучить, — сказал Шторх. — Видимо, вам дали машину, частично размонтированную после консервации. Такой аварии вообще не должно быть.
      — Я тоже так думаю, — ответил Карев, тяжело вздыхая, — еще немного, и я бы оттуда не выбрался.
      Шторх посмотрел на него с таким сочувствием, что это немного поправило настроение Карева.
      — Сегодня я не буду брать вас в деревню, — сказал Шторх. Возвращайтесь к прицепу, и вам дадут…
      — Я хочу идти с вами, — прервал его Карев, желавший скорее принять крещение боем. Еще больше ему хотелось произвести хорошее впечатление на Шторха. Возможно, это была жалкая попытка доказать, что под поверхностью остывшего по-прежнему скрывается «настоящий» мужчина.
      — Нам не хватает людей, мистер Карев, но я не могу подвергать вас такой опасности.
      — Ответственность я беру на себя.
      Шторх заколебался.
      — Ну, хорошо, но прошу держаться сзади и не выходить вперед, пока я не подам знака. Понятно?
      — Да.
      Группа пошла по дороге. Из хаотичного разговора Карев узнал, что селение малавов не является деревней, а представляет собой скопление нескольких десятков хижин, рассыпанных на площади в четыре квадратных километра.
      Расположенная прямо перед ними часть селения должна быть обработана первой, и невозможно было предсказать, какой прием их ожидает. Проведенная раньше разведка установила, что у туземцев нет огнестрельного оружия, но никто не знал, насколько достоверна эта информация.
      Когда первая крытая соломой хижина оказалась перед ними, группа рассыпалась цепью и углубилась в заросли.
      Кареву показалось, что его товарищи, в отличие от него самого, не любители. Он осторожно спрятался за дерево, чувствуя себя, как мальчик, играющий в индейцев, и стал ждать, что будет дальше. Царившую тишину нарушал только неустанный шорох дождя.
      Потом он заметил, что члены бригады пустились бегом, а их зеленое снаряжение поблескивало, как сегменты туловищ огромных насекомых. Они бежали сквозь клубящиеся полосы тумана, окружая хижины все более плотным кольцом. Сердце неприятно заколотилось у него в груди, когда оттуда донесся приглушенный крик. Крик усилился до вопля, потом почти полностью стих. Показалась массивная фигура Шторха. Он махнул рукой и снова исчез между хижинами.
      Карев неохотно побежал вперед и вскоре был в селении. Вооруженные члены группы окружили полтора десятка мрачных туземцев. Большинство из них лежали в грязи, однако некоторые не сдавались и продолжали вырываться.
      Их с трудом удерживали. За всем этим следили стоящие на порогах хижин женщины и дети, которые то и дело поднимали плач. У одного из лежавших на голове была большая рана, из которой ему на спину стекали струйки крови, и их тут же размывал дождь. Глядя на кровь, Карев почувствовал отвращение к тому, что делала группа Объединенных Наций.
      — Познакомьтесь с нашим антропологом, доктором Виллисом, — сказал стоявший рядом Шторх. — Идите с ним и делайте уколы всем мужчинам, возраст которых он оценит на шестнадцать и более лет.
      — Шестнадцать?! Это официально установленная граница?
      — Да. Вас это удивляет?
      — Пожалуй, это слишком рано для…
      — Это натуристы, мистер Карев. На-ту-ри-сты! Не думайте, что лишите кого-то весеннего дыхания первой любви или чего-то в этом роде. В шестнадцать лет некоторые из них уже полностью бессильны.
      — И все же это, пожалуй, стишком рано, — упирался Карев, поглядывая искоса на Виллиса, который был остывшим и имел совершенно седые брови, выгнутые, как крылья чайки.
      — Я знаю, о чем вы думаете, — сказал Виллис. — Но мы имеем дело с людьми, которые отбросили все ценности нашего общества. Разумеется, они имеют на это право, и нам вовсе не в радость навязывать кому-либо бессмертие. Но мы все же не позволим, чтобы они лишали жизни других.
      — Для агитации сейчас не время и не место, — энергично вставил Шторх. — Я советовал бы вам, мистер Карев, вернуться в лагерь и отдохнуть. Если вы не в силах справиться с заданием, то только напрасно расходуете свое и чужое время. Ну так как, вы делаете эти уколы, чтобы я мог перейти в другую часть деревни, или мне остаться и делать их самому?
      — Я сделаю это, — буркнул Карев, открывая сумку. — Простите меня, но меня это несколько задело.
      — Не беда, — Шторх сделал знак рукой, и к нему подошли четверо мужчин. Новая группа быстро двинулась вперед и исчезла между хижинами.
      — Начнем с этих трех, — сказал Виллис, указывая на схваченных туземцев.
      Двое из них тут же успокоились, зато третий принялся вырываться с удвоенной силой, ему было немногим более двадцати лет, и сильные руки со слегка выступающими на бицепсах венами говорили о постоянной изнурительной работе. Двое держащих его людей едва не упали, поскользнувшись в грязи. Карев бросился вперед, держа наготове пистолет для уколов. Туземец с искаженным страхом и ненавистью лицом отпрянул перед ним так стремительно, что оба мужчины, нагруженные снаряжением, рухнули вместе с ним на землю.
      — Чего вы ждете? — рявкнул один из них, потеряв терпение.
      — Простите.
      Карев обежал их, заходя сзади, и выпустил заряд в жилистую шею туземца. Жертва обмякла. Мужчины осторожно отпустили его и поднялись с земли. Карев обошел остальных, чувствуя облегчение, когда они с готовностью протягивали руки для уколов, и одновременно презирая их за такую покорность. Не спуская глаз с первого туземца, которому ввел биостат, он заметил, что тот идет к хижине, где его обнимает высокая молодая женщина. Как заботливая мать с ребенка, она стряхнула часть грязи с его одежды. Глаза ее, сверкавшие в полумраке под навесом хижины, медленно открывались и закрывались, как два гелиографа, передавая Кареву сообщение, о смысле которого он мог только догадываться. "Я слишком поспешно бросил Афину, мелькнула в его голове мысль. — Я должен к ней вернуться".
      — Ну, с этим все, — сказал один из группы, вытирая заросшее лицо, мокрое от дождя и пота. — Пошли отсюда.
      Карев думал теперь только об Афине.
      — А что с женщинами?
      — С ними мы не связываемся. Обычно они добровольно являются в какой-нибудь медицинский центр Объединенных Наций. Решение за ними.
      — Ах так. — Карев спрятал пистолет в сумку. — Значит, они не в счет?
      — Кто говорит, что не в счет? Просто они ни на кого не нападают.
      — Смотрите, какие здесь все благородные, — сказал Карев, глядя, как остальные собираются уходить в том направлении, куда ушли Шторх и его группа. — Одну минутку. Я хотел бы поговорить с туземцем, который первым получил укол.
      — Не советую делать этого, новичок.
      Карев тоже чувствовал, что поступает неразумно, но для него туземец, который так сопротивлялся уколу, был его собственным отражением. Правда, с той разницей, что чернокожему не впрыскивали в кровь дозы Е.80, и значит, настоящий Карев имел над ним преимущество. Осторожно обойдя глазеющих мужчин и детей, он прошел через площадь и приблизился к хижине, где, склонив голову, стоял грязный туземец. Заметив его, женщина отступила в хижину.
      — Ты понимаешь по-английски? — неуверенно спросил Карев.
      Туземец поднял голову и пронзил его взглядом, отделенный от него молчаливой стеной враждебности, а затем повернулся лицом к стене.
      — Прости, — ни с того ни с сего сказал Карев. Он уже хотел вернуться к своим, когда из хижины с устрашающей быстротой выскочила женщина. Она подбежала к нему, сталь блеснула в ее руке, а потом она отступила. Некоторое время он смотрел на торжествующее лицо женщины, затем перевел взгляд на торчащий из его груди нож.
      Когда к нему подбежали члены группы Объединенных Наций, он лежал в грязи, недоверчиво покачивая головой.

Глава 9