Глава 8

Прослужив на крепостях почти беспрерывно год с лишним, Толлер уже не мечтал научиться нормально спать в невесомости. В часы бодрствования необъяснимая боязнь падения, заразившая все экипажи, притуплялась, но спящий мозг не имел от нее защиты. В часы отдыха воздухоплаватели все без исключения ворочались в гамаках и бессвязно бормотали – им мерещилась летящая навстречу планета, и в момент мнимого столкновения они просыпались, будя криком товарищей.

Толлер придумал для себя распорядок, который помогал справляться с этой неурядицей. За шестнадцать дней вахты в зоне невесомости он ни разу не пытался как следует уснуть, только дремал урывками, если позволяли обстоятельства. Зато, когда наступало время возвращаться, он сворачивался калачиком в шерстяной утробе мешка для падения и большую часть пути спал мертвым сном, покачиваясь, как в люльке, под мягкое шуршание воздуха, затекающего в горловину. Вначале его озадачивал этот феномен, но потом он объяснил его тем, что во время падения осознаваемое соответствует ощущаемому, то есть разум и тело не спорят друг с другом.

Очередная вахта в зоне невесомости подходила к концу, еще сутки – и пора будет возвращаться. Толлер вымотался до полусмерти и перед тем, как улечься в гамак, вдруг впал в задумчивое оцепенение – нечто промежуточное между сном и явью, где нет разницы между прошлым и смутно осознаваемым настоящим. На борту первой – самой большой – крепости, которую он сделал своей штаб-квартирой, чтобы всегда быть в центре событий, звучали только неразборчивые голоса двух вахтенных да иногда – посапывание мехов, поддерживающих нужное давление воздуха.

Толлер повернулся лицом к борту и устроился поудобнее. Уют – вот чего ему так недоставало с начала войны. Теперь борта были проконопачены паклей и обиты шкурами – для теплоизоляции и дополнительной герметичности корпуса. Как-то в одно из предыдущих дежурств Толлер среди ночи уловил слабый, но непрерывный свист. Его источник обнаружился в средней секции крепостного цилиндра – оказалось, большой сучок ссохся и пропускал воздух. Толлер легонько постучал по нему согнутым пальцем, и сучок вывалился наружу. Поскольку Толлер сам вызвал повреждение, он сам его и устранил с помощью деревянной пробки и замазки, нисколько не сомневаясь, что слух об этом мигом облетит его армию, и все еще раз убедятся, что в небе лорд Толлер Маракайн не ставит себя выше простых матросов.

Подобные мелочи он делал не без умысла, но оправдывал это тем, что в межпланетной войне с ее чудовищными нервными перегрузками именно такой стиль поведения оптимален для командира. Король Чаккел даст приказ, и солдат под страхом смерти отправится в зону невесомости. Но там командир не добьется от него полной отдачи, если сам не будет образцом, если не докажет, что готов делить с подчиненным все трудности и лишения и встречать с ними плечом к плечу любые опасности.

А опасностей было хоть отбавляй.

Защитникам Верхнего Мира повезло необыкновенно: Рассамарден, неведомый властелин неведомого Старого Мира, не успел в кратчайшие сроки начать вторжение. Не один десяток дней провисели две первые крепости в срединной синеве, а враг все не появлялся. Отсрочка же очень пригодилась: под руководством Завотла небесные стражники измерили область относительно плотного воздуха в месте соприкосновения атмосфер. Для этого корабль был завален на борт и прошел на реактивной тяге шестьдесят миль по горизонтали, пока у пилота не закружилась голова от удушья. Как раз в тот момент, когда он разворачивал корабль, шар лопнул, не выдержав дополнительной перегрузки вращающего момента. Чудом не лишившись сознания, пилот сумел на индивидуальном воздухоструе дотянуть до гравитационного поля Верхнего Мира, а на другой день опустился на парашюте и пешком добрался до Прада. Его спасение самым утешительным образом подействовало на всех чинов небесной службы, но результаты эксперимента обеспокоили высокое начальство. По расчетам выходило, что мост – такое название приобрела вскоре воздушная перемычка, где человеку не грозила смерть от удушья, – в поперечнике имеет больше десяти тысяч квадратных миль, и спрашивается, где взять столько крепостей, чтобы прикрыть его пушечным огнем?

И снова Завотл, непревзойденный мастер решать любые проблемы, нашел выход. Воодушевленный успешными испытаниями индивидуальных летательных аппаратов, он сконструировал простейший реактивный истребитель– пилот мог сидеть на нем верхом, как на синероге. Средней величины двигатель, взятый от обыкновенного небесного корабля, привычные кристаллы пикона и халвелла– и в результате стрелок может удаляться от крепости на много миль. По расчетам Завотла, учитывая, что радиус действия истребителя всего двенадцать миль, для надежной обороны моста было вполне достаточно двадцати пяти крепостей.

Качаясь в мягких объятиях гамака, Толлер вспоминал удивленное и радостное лицо Чаккела, когда тот услышал эту спасительную идею. Король, несомненно, не посмотрел бы на дефицит материальных и человеческих ресурсов и построил все сто крепостей, как того требовал первоначальный план. Однако была и еще одна загвоздка: большинство пилотов по молодости лет не представляли себе всех ужасов птертоза, а потому не понимали, зачем от них требуют сверхчеловеческих усилий. Тем более что и война казалась ненастоящей. Вот почему реактивный истребитель явился для Чаккела сущим подарком, и первая партия этих машин была выпущена в рекордно короткий срок – правда, не без участия природы, заблаговременно упростившей задачу конструктора. Реактивный двигатель представлял собой нижнюю часть браккового ствола – плюс камера сгорания на конце, где смешивались ингредиенты топлива. Кристаллы пикона и халвелла поступали туда под давлением воздуха и при контакте друг с другом взрывались, образуя большие порции маглайна, который вырывался из сопла, толкая двигатель в противоположную сторону. Чтобы облегчить управление, кораблик снабдили седлом и по всей длине обшили деревянным кожухом, а на хвосте установили плоскости на шарнирах, похожие на обрубленные крылья, – единственной их задачей было направлять полет истребителя. Вооружение состояло из двух маленьких пушек, заряжающихся с казенной части, – наглухо привинченные к кожуху, они могли быть наведены на цель только вместе с истребителем.

Балансируя на кромке сна, Толлер четко, со всеми подробностями, вспомнил свой первый вылет на одной из этих диковинных машин. Из-за небесного костюма с воздухоструем и парашютом двигаться было чертовски неудобно, и не сразу удалось освоиться в седле, приноровиться к рычагам управления. Толлер кожей ощущал на себе взгляды матросов первой крепости. Он до предела поднял давление в воздушном резервуаре и сдвинул рычаг дросселя. Он вовсе не собирался рвать с места и был застигнут врасплох диким скачком и оглушительным ревом машины. Минуты три ушло на ее усмирение, и все это время струйки ледяного воздуха царапали лицо. Наконец он освоил полет по широкой спирали, вырубил двигатель, предоставив сопротивлению воздуха остановить машину, и с крепнущим восторгом повернулся к крепости, смеясь и ожидая аплодисментов.

А крепости не было!

Да, из первого знакомства с физикой реактивного истребителя лучше всего запомнился приступ неудержимого страха. Лишь через несколько секунд он обнаружил яркую блестку, почти затерявшуюся среди серебристых звезд, и сообразил, что летел со скоростью, о которой прежде человек мог только мечтать.

Девять истребителей Красной Эскадрильи стояли бок о бок; на их обшивке играло солнце. Невдалеке над ними парила первая крепость, дополненная недавно тремя новыми секциями. Остальные крепости – Группа Внутренней Обороны – тоже находились поблизости, но казались совсем маленькими и незаметными в густой синеве – даже через прозрачные обтекатели, поставленные специально для улучшения видимости. Верхний Мир – крышу вселенной – слегка подпалило по краям солнце, а круглый пол – Мир – был весь в синих и зеленых разводах, охряных крапинах и белых завитках. Но для пилотов истребителей самым важным была цель – небесный корабль; хоть он и висел в доброй миле от них, громадные размеры оболочки делали его отчетливым мазком на небесном холсте; сравнение с планетой тут было бы оправданным. Его отвели на порядочное расстояние от расчетной плоскости невесомости, в сторону Мира, чтобы пушечные ядра попадали в гравитационное поле врагов. Дело в том, что из двух пилотов, погибших на тренировках, один налетел на пушечное ядро, когда учился летать с высокой скоростью. Снаряд угодил юноше точно в грудь. Сначала решили, что его случайно застрелил кто-то из товарищей, но после догадались: двухдюймовый чугунный шар почти неподвижно висел в воздухе с предыдущих стрельб. Чтобы обезопасить людей от подобных напастей, Толлер отдал приказ по всей армии: впредь разряжать пушки только в сторону Мира.

Он сидел верхом на своем «Красном-1» и, глядя в бинокль на мишень, ждал, когда вернется ее пилот. Сорок с лишним дней прошло с тех пор, как в зону невесомости прибыли первые две крепости, а враги будто вымерли. По дворцовым покоям ползли слухи, что король переоценил угрозу нашествия, но Толлер и Завотл не желали успокаиваться. Они решили выжать из отсрочки максимум выгоды и с этой целью подняли в срединную синеву небесный корабль с отслужившей свой срок оболочкой.

В бинокль было видно, как пилот покидает гондолу, оседлывает и отвязывает свой истребитель из недоукомплектованной Синей Эскадрильи. Оставляя за хвостом струю конденсата, машина ринулась прочь от корабля, и через считанные секунды до Толлера донесся гулкий рев сопла. Истребитель круто взял вверх и исчез в ослепительных солнечных иглах.

– Чего ты ждешь? – Толлер махнул рукой Голу Перобэйну, крайнему левофланговому. Пилот отдал честь и бросил машину вперед; шеренгу истребителей окатило волной рева. Машина Перобэйна быстро уменьшалась, пикируя к обреченному кораблю; внезапно обе пушки дохнули струями пара, и командир, пристально следивший за маневром, понял, что залп дан в самый подходящий момент. Толлер перевел бинокль на шар – вот сейчас он задергается, съежится, – и был разочарован, не заметив никаких изменений в плавных изгибах.

«Неужели промазал?» – Он дал сигнал следующему истребителю.

Когда четвертая машина, пилотируемая Беризой Нэрриндер, проатаковала без всякого результата, Толлер дал отбой и, бросив в камеру сгорания своего истребителя кристаллы, помчался вниз, на мишень. Вскоре он вырубил тягу, чтобы воздух остановил машину, и с близкого расстояния разглядел в видавшем виды льняном бодрюше несколько пробоин – на удивление маленьких, как будто шар успел подзалечить свои раны. Вовсе не такого эффекта ожидал Толлер от пушечных выстрелов. Поверхность шара немного сморщилась, но это можно было объяснить и естественной потерей тепла. Судя по всему, небесный корабль сможет как ни в чем не бывало опуститься на планету.

– Что же теперь, по гондолам палить? – спросил Юмол, подплывая к нему на «Красном-2». Грудь у него ходила ходуном – не так-то легко дышать разреженным воздухом.

Толлер отрицательно покачал головой.

– Если атакуем гондолы, попадем под ответный огонь. Нападать надо сверху, чтобы враг не видел, и стрелять… стрелять по оболочкам… – Он ломал голову, пытаясь вообразить подходящее оружие, и тут далеко внизу пронесся крупный метеорит, на краткий миг осветив небо.

– Чем-нибудь вроде этого. – Юмол опустил с лица шарф, чтобы показать Толлеру улыбку.

– Пожалуй, это за пределами наших возможностей, хотя… – Толлер снова умолк, пережидая звуковую волну. – Но мыслишь ты, старина, в верном направлении. Распорядись, чтобы кто-нибудь забрался на корабль и подогрел шар. Я скоро вернусь, а ты пока сделай все как было.

Он уперся ногой в кожух Юмолова истребителя, который по воле воздушных потоков то и дело тыкался носом в нос его машины, и оттолкнулся. Два «Красных» лениво, вперевалочку разошлись. Наученный горьким опытом первого полета на истребителе, Толлер легчайшим прикосновением ладони сдвинул рычаг дросселя, и летательный аппарат с рыком рванулся вперед, пройдя в нескольких ярдах от мишени. Как только он набрал достаточную скорость, Толлер поднял машину «на дыбы» и устремился ввысь, к флагманской крепости.

Вскоре он возвратился с оружием – самым обыкновенным железным костылем; пакля на его тупом конце была пропитана фосфором. Толлер зажег паклю от фосфорного фитиля, помахал костылем, разжигая пламя, и спланировал к макушке шара. Костыль ровно, как дротик, полетел вниз и целиком утонул в податливой ткани. Лакированный лен занялся мигом, повалил густой коричневатый дым, и пока истребитель останавливался, пламя растеклось почти по всей верхушке шара. Прошло меньше минуты, и шар, конвульсивно содрогаясь, стал терять очертания и проваливаться в себя под ликующие крики пилотов. Вокруг подбитого небесного корабля росла удивительно плотная дымовая тучка – ее не разрывали потоки воздуха.

Толлер возвратился в шеренгу истребителей, такую неровную, что невозможно было отыскать в ней две машины, висящие четко вровень друг с другом или хотя бы параллельно, носами вниз. Но он давно смирился с этим непорядком: пока машина без движения, она слушается далеко не всякого. Вдобавок кое-кто из талантливых молодых пилотов, изучивших новый принцип воздухоплавания как свои шесть пальцев, похоже, веселился, точно проказливый мальчишка, когда обращался к командиру, вися у него над головой вверх тормашками. А Толлер не видел смысла обуздывать своих молодцев: в бою всех удачливее и надежнее тот, у кого глаза не зашорены уставными догмами.

– Как все вы только что видели, – прокричал он, – лучшее оружие против шара – огонь. Сейчас это было проще простого. Я приблизился на малой скорости вплотную к кораблю, потому что на нем не было команды с мушкетами, и другой корабль его не прикрывал. Пока низкая скорость позволяет нам почти не выходить из слепого пятна, но, сдается мне, в бою все будет выглядеть иначе. Скорее всего придется пикировать стремглав, а из такой атаки сразу не выйдешь и волей-неволей попадешь в неприятельскую зону поражения. На этом этапе мы будем очень уязвимы, особенно если мирцы обзавелись пушкой мгновенного действия, вроде их мушкетов.

Перобэйн убрал с лица шарф.

– Но ведь, ежели лететь побыстрее, можно за несколько секунд управиться. – Он повернулся к ближайшим истребителям. – Готов побиться об заклад, я полечу быстрее пули.

– Ага, прямо на другой корабль, – возразил Толлер, подавляя смех.

Бериза Нэрриндер жестом попросила слова.

– Милорд, а как насчет луков и огненных стрел? Я к тому, что лучник может чуть раньше выйти из пике…

– Так-то оно так, но… – Толлер запнулся, осознав, что крыть ему нечем, его устами говорит предвзятость: он никогда не считал лук оружием. Дельное предложение. Особенно если сделать наконечники наподобие рыболовных крючков… чтобы цеплялись к бодрюшу… Тогда самый посредственный лучник, каковым он считал себя, вряд ли промахнется по цели величиной с дом.

– Что скажете, милорд? – Воодушевленная явным одобрением других пилотов, Бериза привстала на ножных опорах истребителя.

Толлер ответил с улыбкой.

– Но разве это честно по отношению к врагу? Сбивать его корабли огненными стрелами будет проще, чем ребенку – прокалывать мыльные пузыри. Во мне протестуют спортивные рефлексы! Разве так… – Его слова потерялись в дружном хохоте, прокатившемся по шеренге пилотов.

Толлер поклонился Беризе и снова улыбнулся, чтобы подольше повеселить народ. Никто из его пилотов еще не бывал в бою, но сам-то он как старый рубака знал: пусть удача в этой войне всегда будет на стороне Верхнего Мира, все равно дни беззаботности, веселья и оптимизма кое для кого из этих ребят сочтены. Даже если они останутся живы.

Посередине между планетами выражения «малая ночь» и «утренний день» потеряли смысл. Здесь сутки представляли собой два равных периода темноты (меньше четырех часов) и два дневных (чуть больше восьми). Темнота наступала, когда солнце заходило за Мир или Верхний Мир. Поначалу Толлер старался отличать ночь от малой ночи, утренний день от дня вечернего, но скоро сдался, и только возвращение в мешке на Верхний Мир иногда нарушало неприметное чередование тьмы и света. В свободные от вахты часы, когда он подремывал в гамаке, судить о времени бывало особенно трудно; выручало только медленное смещение солнечных лучей, падающих в иллюминаторы.

Блаженные грезы развеялись под натиском сердитых голосов. Не так уж редко на борту летающей крепости разгорались споры, но сейчас в перепалке участвовала женщина – Бериза Нэрриндер, сразу предположил Толлер. Он не совсем понимал, почему неравнодушен к ней. Сексуальное влечение? Нет, конечно. Когда Джесалла ясно дала понять, что интимная близость между ними осталась в прошлом, в нем вдруг угасло физическое влечение к женщинам. Угасло на удивление быстро и безболезненно. Он и раньше был из породы мужчин, которые умеют обходиться без секса, никогда о нем не думают и не жалеют о вынужденном воздержании. Толлер вовсе не старался наблюдать за Беризой, однако знал, когда у них совпадают вахтенные часы, и в любой момент мог бы сказать, где она находится и чем занимается.

Он открыл глаза. От вахты впередсмотрящего в крепости не освобождали никого, и сейчас ее несла Бериза, привязанная к одному из больших биноклей, постоянно направленных на Мир. Рядом с ней маячила высокая угловатая фигура Импса Картводира, делопроизводителя Группы Внутренней Обороны. В командной рубке у него была своя «контора», как он называл сумрачный закуток за плетеной ширмой. Картводир редко выходил оттуда без особой необходимости.

– Или картинки рисовать, или вахту держать, – брюзжал он. – Нельзя одновременно делать два дела.

– Может, вам это и не по силам, а я не вижу тут ничего сложного. – Четко очерченные брови Беризы сошлись к переносице.

– Я о другом говорю. – На вытянутой физиономии Картводира легко угадывалось застарелое недовольство: ну почему в этом нелепом мире у какого-то пилотишки в ранге капитана власти больше, чем у важного тыловика? – На посту положено следить за неприятельскими кораблями и не отвлекаться.

– Когда пойдут неприятельские корабли… если пойдут, мы их увидим за много часов до того, как они будут здесь.

– Суть в том, что мы на военном объекте и должны соблюдать военный распорядок. Тебе тут не за рисование платят. – Картводир скривился, взглянув на прямоугольник плотной бумаги в руке Беризы. – Да и вообще художник из тебя никакой.

– Почем ты знаешь? – Бериза заметно разозлилась. В глубине тесного цилиндра раздались смешки обслуги мехов.

– Эй, может, хватит препираться? Дайте отдохнуть, – негромко попросил Толлер.

Картводир ужом извернулся в воздухе и оказался к нему лицом.

– Сир, я весьма огорчен, если нарушил ваш сон. Видите ли, мне пришлось срочно готовить к ближайшему мешку по меньшей мере дюжину докладов и списков необходимого. Но разве можно работать под скрип угля капитана Нэрриндер?

Толлер с недоумением заметил на лице пятидесятилетнего служаки неестественную бледность. Так злиться из-за какого-то пустяка?!

– Возвращайтесь в «контору» и займитесь докладами, – велел он, снимая гамак. – Больше вас не будут отвлекать.

У Картводира затряслись губы, но он не сказал ни слова, лишь кивнул и неуклюже двинулся в свое обиталище. Толлер пустился в медлительный полет и закончил его возле Беризы, ухватившись за скобу. Ее зеленые глаза встретили его со спокойным вызовом.

– У нас с вами положение куда лучше, чем у таких, как Картводир, – заметил он.

– В каком смысле, милорд? – Из всех летчиков Толлера она одна все еще обращалась к нему по-уставному.

– Мы здесь – по своей охоте. Мы вольны каждый день покидать эти темные, тесные деревянные коробки и парить в небесах, подобно орлам. Всем нам нелегко дается ожидание, но вообразите, каково приходится тем, кто вовсе сюда не просился и не имеет возможности бежать?

– Я не знала, что уголь так скрипит, – сказала Бериза. – Найду карандаш… конечно, если вы не против.

– Нет, конечно, я не против. Вы совершенно правы: врасплох нас не застать. – Толлер вытянул шею и увидел на листке крепость, показанную изнутри в воздушном стиле – в сиянии резко очерченных параллельных солнечных лучей, падающих из ряда иллюминаторов. Люди и механизмы уступали лучам в четкости. Рисунок Толлеру понравился, хотя он и не взялся бы судить о нем по существу.

– Зачем это вам? – поинтересовался он. Она криво улыбнулась.

– Старый Импс упрекает меня в пренебрежении долгом, но я уверена, что у каждого из жителей Верхнего Мира – иной, высший долг. Человек обязан находить в себе и развивать природные таланты… Не знаю, выйдет ли из меня художник, – посмотрим. Не выйдет – попробую себя в стихосложении, музыке, танцах… Буду искать, пока не найду, а уж тогда трудов не пожалею.

– А почему это долг?

– Ну как же! Из-за Переселения! Неужели такое могло сойти с рук? Ведь на Старом Мире осталась душа нашего народа. Да знаете ли вы, что на кораблях Переселения не было ни одной картины? А книги, скульптура, музыка? Где это все? Брошено…

– Разве вы забыли, что это была отнюдь не увеселительная воздушная прогулка? – спросил Толлер. – Мы бежали и увозили самое необходимое для выживания.

– Да, ювелирные украшения и бесполезные деньги! Тонны оружия! Для выживания народа необходим костяк культуры, только на нем могут удержаться все прочие элементы бытия. Но как раз его-то у нас и нет. Король не отвел ему местечка в великих планах сотворения нового Колкоррона. Убегая, мы бросили самое главное свое сокровище, вот почему на Верхнем Мире сейчас так пусто. Не оттого, что нас мало и мы рассеяны по всему миру. Нет, мы страдаем из-за духовной пустоты.

Идеи Беризы показались Толлеру странными, и все-таки ее слова задели что-то в самой глубине его души. Особенно – слова о пустоте. В молодые годы он часто любовался ро-атабрийским солнцем, медленно тонущим в вечернем сумраке, – где вы, истома юного сердца, нисходящее с небес умиротворение? Скучен и холоден закат, даже когда рядом – Джесалла… Да что закат… Вспоминая перед сном успехи минувшего дня, он не испытывал удовлетворения и не ждал с нетерпением утра. Если б он задался вопросом, какое чувство теперь навевает заход светила, то ответил бы сразу: острую печаль. Кажется, будто небо на западе Верхнего Мира, меняющее цвета с алого и золотого на павлинью зелень и синеву, обрамлено пустотой…

Какое точное слово, и как странно слышать его от чужого, в сущности, человека… До сих пор Толлер считал причиной своей тоски некую скрытую хворь, но разве только что услышанное объяснение – не лучше? Что, если в душе он – эстет, и с каждым днем его все острее гложет тревога за народ, лишенный культурных корней?

В следующее мгновение прагматичная сторона его естества очнулась и поспешила с ответом: «Нет. Червю, что точит сердцевину моей жизни, нет дела до поэзии и живописи. Как нет до них дела и мне».

Он едва заметно улыбнулся. Стоит чуть забыться, и как далеко тебя уносит в царство досужих мыслей! В следующий миг Толлер почувствовал пристальный взгляд Беризы.

– Вы не подумайте, – сказал он, – я не над вами смеюсь.

– Да, – отозвалась она задумчиво, не сводя с его лица изучающих глаз. – Похоже, не надо мной.

Среди мириада событий, что вновь и вновь разворачивались в памяти Толлера, самым ярким и отчетливым было начало настоящей войны…

После вывода в зону невесомости первых двух крепостей минуло семьдесят три дня – не столь уж долгий срок для мужчин и женщин, чью безмятежную жизнь на Верхнем Мире ничто не омрачало, но в чуждой людям стихии – срединной синеве – они казались годами.

Закончив на сегодня тренировочные полеты со стрельбой из лука, Толлер не спешил возвращаться в гнетущую тесноту крепости. Его истребитель дрейфовал ярдах в пятистах от расчетной плоскости, и с этой точки было удобно наблюдать за суетой в окрестностях Группы Внутренней Обороны. Со стороны Прада медлительно поднимался корабль снабжения, его шар выглядел четким коричневым кружочком на фоне рельефных узоров Верхнего Мира. Справа Первая Командная Станция разбрасывала по индиго небес солнечные отблески. Неподалеку виднелись меньшая трехсекционная крепость с мастерскими и складами и редкий рой истребителей Красной Эскадрильи. Любого из десятков людей – малюсеньких, точно скульптурки, изваянные умелым ювелиром, – можно было разглядеть как на ладони.

Зрелище, как всегда, впечатляло. Как далеко они ушли от наивного первоначального плана – перегородить всю зону невесомости крепостями, чьи пушки отразили бы вражеское нашествие! Самый большой шаг вперед – создание истребителя; его огромная скорость перечеркнула концепцию станции как изолированной и самодостаточной боевой единицы. Станции – более не крепости, у каждой – своя роль. Эта – казарма, следующая – мастерская, дальше – склады и арсенал; но первостепенное значение отныне принадлежит истребителям.

Какой бы мудростью ни отличались тыловые проектировщики, Толлер твердо придерживался своей концепции: новаторство и эволюция, как правило, произрастают на почве практического опыта. Даже Завотл, мыслящий в категориях, обусловленных нормальной силой тяжести, не мог предвидеть проблемы, которые возникали теперь из-за невесомого лома и прочих отходов производства. Драматическим примером служила гибель юного Аргитэйна, летчика-истребителя, убитого дрейфующим пушечным ядром. Однако загрязнение окружающего пространства всевозможными отходами человеческой жизнедеятельности день ото дня вызывало все большую озабоченность.

Психологический стресс, неизбежный в условиях жизни «на проходной», усугублялся унизительной необходимостью справлять естественные нужды в невесомости. Что и говорить: едва ли кто испытывал восторг от перспективы лицезреть небесные крепости в окружении сгущающихся облаков из нечистот. Картводиру было поручено сформировать особую бригаду – мгновенно и безжалостно прозванную «дерьмовым патрулем», в чьи незавидные обязанности входило вылавливать все тошнотворные отходы и упаковывать в огромные мешки. Затем эти мешки буксировали на истребителях за несколько миль по направлению к Миру и там препоручали гравитационным клещам планеты, что служило постоянной подпиткой непристойных шуточек, имевших хождение среди гарнизонов крепостей.

Другая проблема, требующая незамедлительного решения, возникла при попытке образовать внешнее оборонительное кольцо. Первоначально предполагалось растянуть линию станций на тридцать миль – разумеется, это значительно расширяло зону прикрытия, но при том, что крепости удалялись друг от друга более чем на четыре мили, делало их снабжение и локализацию практически невозможной задачей. Действительно, второй несчастный случай среди истребителей произошел, когда летчица при возвращении с одной из таких внешних станций – быть может, из-за элементарной невнимательности, – сбилась с пути и сожгла весь запас энергетических кристаллов в тщетных попытках определить местонахождение базы. Лишившись спасительного тепла, шедшего от двигателя, несчастная девушка умерла от переохлаждения. Потом, по чистой случайности, ее тело обнаружили товарищи. С тех пор было решено сконцентрировать все станции ближе к центру, а остальное пространство контролировать при помощи мобильных истребителей.